Текст книги "Лето с капитаном Грантом"

Автор книги: Сергей Иванов

Соавторы: Наталья Хмелик,Сергей Александрович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Нам в боях родными стали горы,

Не страшны метели и пурга.

Дан приказ. Недолги были сборы

На разведку в логово врага.

Борька слушал песню и смотрел на памятник. Даже не на сам памятник, а на пьедестал. Его поразила вдруг цифра. Сто четырнадцать! Сто четырнадцать имен на пьедестале! А домов в этой Сосновке если наберется штук восемьдесят, то хорошо. Так что же, из каждого дома кто-то ушел и не вернулся? Даже больше, чем из каждого. Или когда-то давно Сосновка была большой деревней, где было много домов, но во многие из них некому было возвращаться, и они так и остались пустыми, а потом исчезли во времени?

Помнишь, товарищ, белые снега,

Стройный лес Баксана, блиндажи врага,

Помнишь гранату и записку в ней

На скалистом гребне для грядущих дней…

Борька вчитывался в список. Авдеенко, Агафонов, Архипов, Ашурков, Бондарь, Беляев А., Беляев В… Двое Ведерниковых, двое Лаптевых… Борька не знал, были ли это отец с сыном или братья. А может, просто однофамильцы. В деревнях фамилии часто повторяются. Григорьевых трое, Плешаковых четверо, Феофановых тоже четверо…

Помнишь, товарищ, вой ночной пурги,

Помнишь, как бежали в панике враги,

Как загрохотал твой грозный автомат,

Помнишь, как вернулись мы с тобой в отряд…

Эти сто четырнадцать не вернулись. Ушли из глухой валдайской деревушки и не вернулись. Может быть, кто-то из них и в самом деле остался там, в Баксанском ущелье?

– Прошу почтить их память минутой молчания, – сказал капитан Грант.

Ребята склонили головы.

– А теперь в путь, друзья! Командир, все на месте?

– Отряд в полном составе, – отрапортовал Борис и тут же осекся: – Не все…

Не было Марины. Только что, минуту назад, Борька видел ее рядом, а сейчас пропала, испарилась… Впрочем, не испарилась. Вот она, уже в доброй сотне метров, в поле за околицей – цветочки собирает. Весь отряд ждет, а она… Цветочки, колокольчики с ромашками да лютиками.

– Мыльникова!! – заорал во весь голос Борис. Марина обернулась и не спеша двинулась в сторону отряда, продолжая на ходу рвать цветы.

«Ох и влепит ей сейчас командир!» – подумал Борька. Тут, пожалуй, одним нарядом не обойдется. Борис и в отсутствие начальства нарушения дисциплины пережить спокойно не может, а тут капитан Грант рядом стоит. Да еще в такой момент…

Марина вернулась и молча положила букет к подножию памятника. Колокольчики с ромашками легли под ноги к Юрину, Яковлеву, Якунину, Ярошенко. Борис не сказал ничего. Сказал капитан Грант. Он сказал:

– Спасибо, дочка.

9. ФЕОФАНОВ-ПЯТЫЙ

Они пришли под вечер – часов в пять, когда лагерь погрузился в послеобеденную дрему. Первыми с ними встретились Борька с Витькой. Витька на правах дежурного был избавлен от тихого часа, но не пошел сразу мыть котел, а сидел себе на пеньке рядом с тропинкой и переваривал пищу. Делал он это, вырезая перочинным ножом узор на очередной палке. И Борька тоже переваривал и вырезал. Есть люди, которые могут ничего не делать. Не всю жизнь, конечно, а некоторое время, скажем час или два. Но могут. Лечь на диван, уставиться в потолок и лежать, пока не позовут. Или на пляже: устроятся на топчане и только изредка переворачиваются со спины на живот и обратно. А Борька не может. Даже когда мама считает, что он ничего не делает, Борька все равно чем-нибудь себя занимает. Чаще всего читает. Читать он может все, что под руку попадает, – хоть инструкцию к пылесосу, хоть советы хозяйке, как приготовить икру из баклажанов. Но это дома. А в поход книги с собой не потащишь, газету, в которую были завернуты кеды, Борька уже дважды прочитал от корки до корки. Так что Витька с его палочками был очень кстати.

Художественная резьба по палке была Витькиной тихой страстью. Он еще в базовом лагере (или, как теперь ребята его называли, «дома», потому что по сравнению с нынешними бивачными лагерями-однодневками тот, со столовой, помостами для палаток и высоким забором, и впрямь казался домом) оставил этих палок по меньшей мере штук пять. Это только так кажется, что все очень просто – взял в руки нож и давай режь. На самом деле резьба по палке – это целое искусство, и Витька владел им в совершенстве. Сначала шел ряд аккуратных ромбиков, потом – ровная полоска оставленной темной коры, потом – кружочки, квадратики, крестики, какое-то замысловатое плетение… Начиная резать очередную палку, Витька плохо себе представлял, каким будет «конечный продукт». Он целиком полагался на собственную фантазию, и, надо сказать, она его никогда не подводила. Закончив очередное творение, Витька моментально терял к нему всякий интерес и чаще всего дарил первому встречному. Сейчас он выступал в роли учителя, метра.

– Разве это ромб? – нетерпеливо спрашивал он. – Что у тебя здесь за загогулина такая выходит?

– Да ведь тут сучок, – оправдывался Борька.

– «Сучок», – снисходительно передразнивал его Витька. – Сам ты… Ну-ка дай сюда.

В другой ситуации Витька за подобное обращение несомненно заработал бы подзатыльник. Демократия демократией, но семиклашка, разговаривающий с восьмиклассником, все-таки должен знать свое место. Но сейчас Борька покорно протягивал палку, и, действительно, Витькина рука, несмотря на сучок, наносила на нее удивительно ровный узор.

Вот в этот самый момент они и подошли.

Потом, все еще пылая от возбуждения – аж красные пятна по лицу пошли, – Витька утверждал, что их было по меньшей мере человек десять. А на самом деле – шестеро. Самому старшему – в майке-безрукавке с олимпийским медведем и красно-белых подтяжках с иностранной надписью «Sport» – было лет пятнадцать. Самый младший – шкет ростом еще меньше Витьки – от силы перешел в шестой класс. Но он-то и начал.

– Расселись тут в нашем лесу, тунеядцы, – громко сказал шкет.

Борька с Витькой не отзывались.

– Глухие, что ли? – все так же в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал крепыш с белесой, выцветшей на солнце головой. – Уши им, что ли, прочистить?

– Они не глухие, – отозвался парень в подтяжках. – Они просто с нами разговаривать не желают. Считают ниже достоинства.

– Баре московские, – возмутился крепыш.

Ребята слегка «окали», и это симпатичное оканье так не вязалось с их агрессивным тоном.

До сих пор Борька ни разу в жизни не сталкивался со шпаной. Слышал, конечно, и не раз, что к кому-то пристали, у кого-то деньги отняли. Только вчера вечером Сашка-Таганский рассказывал, что у них на Таганке целая кодла шпаны ходит. Все с ножами и кастетами, а у самого главного, по кличке Кабан, – пистолет. Пожалуй, этим пистолетом Сашка свой рассказ и испортил. Поначалу его слушали, и даже внимательно, но когда он дошел до пистолета, Борис Нестеров жестко сказал: «Трепло ты» – и демонстративно отошел в сторону. И Борька тоже понял, что Сашка здорово заливает, – не только про пистолет, но и про ножи с кастетами. Но то было вчера. А сегодня Борька уже не был так уверен, что Сашка заливал. Кто знает, что у этих в карманах! Физиономии у них самые что ни на есть бандитские. Особенно у Белобрысого. Глаза противные, бесцветные, ухмылка какая-то гадкая. По всему видно, что он тут главный заводила.

– Эй, ты! – крикнул Борьке Белобрысый. – Как тебя звать-то?

До сих пор, пока пришельцы разговаривали вроде как сами с собой, Борька с Витькой отмалчивались. Не от глухоты, конечно, и не от непомерного чувства собственного достоинства, как это предположил парень в подтяжках, а совсем по другим причинам. На стороне противника (а в том, что это противник, сомневаться не приходилось) было явное численное превосходство, и нужно было попросту выгадать

время. Но сейчас Белобрысый обращался непосредственно к Борьке.

– Ну, допустим, Борис, – нехотя сказал Борька.

– Не «нукай» – не запряг, – немедленно среагировал Белобрысый. – Борька, значит. А у нас козел есть – тоже Борька. Надо же, какое совпадение, – и захихикал.

Это было уже чересчур. Борька вскочил с пенька, зажав недоструганную палку в кулаке, но в это время на тропинке со стороны лагеря показался Борис Нестеров. Как и подобает командиру, он появился в нужный момент и в нужном месте. Тут и Витька вновь обрел дар речи.

– Чего вы к нам пристали? – зачастил он нарочито громко, чтобы Борис услышал. – Мы вас трогали, да? Не трогали. Шли себе и идите!

– Он еще учить нас будет! – Белобрысый повернулся к новой жертве и угрожающе сделал шаг вперед.

– В чем дело? – строго спросил Борис. – Дежурный, почему в расположении лагеря посторонние?

Вместо дежурного отозвался парень в подтяжках.

– Это мы-то тут посторонние? – возмутился он. – Ах ты…

– А-атряд, тревога! – зычно закричал Нестеров. И тут Борька, пожалуй, впервые подумал, что у строгой дисциплины есть и свои преимущества. Хотя команда «тревога» и не предусмотрена туристским уставом, отряд среагировал на нее мгновенно. В считанные секунды пришельцы оказались в численном меньшинстве. Но – следовало отдать им должное – и теперь не потеряли твердости духа и уверенности в себе.

– Вы кто такие? – строго спросил Борис Нестеров.

– А ты кто такой, чтобы мы перед тобой отчитывались? – парировал Белобрысый.

– Известно кто – тунеядец, – возник у него под рукой шкет.

– Видишь, опять обзываются! – пожаловался своему командиру Витька.

– Это он от плохого воспитания, – отозвался командир.

Дело так бы, наверное, и закончилось словесной перепалкой, если бы не Денис. Он последним появился на месте событий. Несмотря на жару, на Денисе была желтая «никоновская» куртка, на ногах – такого же ярко-цыплячьего цвета кроссовки. Денис протиснулся между Сашкой-молчаливым и Борисом Нестеровым и сказал:

– Мальчики, вы себя плохо ведете.

И отвесил шкету подзатыльник – легкий, презрительный. В нормальных, вежливых его словах обидного, казалось бы, ничего не было. Сколько раз Борьке доводилось слышать точно такую же фразу от Ларисы Павловны! Да и остальным ребятам тоже – у каждого из них есть своя Лариса Павловна! И подзатыльник шкету никак нельзя было посчитать за удар – так, символическое наказание за хамский тон, справедливое к тому же. И тем не менее… Скажи Денис: «В чем дело, парни?» или даже «Вы чего выступаете?» – и все было бы нормально. Но в этом его вежливом «мальчики…» было что-то жутко оскорбительное. Да еще «никоновская» куртка и цыплячьи кроссовки… Борька бы и сам не смог объяснить, что плохого было в куртке, кроссовках, этих словах и подзатыльнике, но знал точно: на месте пришельцев он бы сейчас полез в драку.

Он только успел об этом подумать, как один из парней прыгнул на Дениса. И тут все смешалось, покатилась по земле куча-мала. Борькиным противником оказался Белобрысый, и, надо сказать, противником весьма серьезным. Он сразу вошел в клинч, лишив Борьку того преимущества, которое давал его длинный рост, и весьма чувствительно заехал ему головой в челюсть. Правда, и Борька в долгу не остался – сумел все-таки вывернуться и поставить Белобрысому под глазом «фонарь».

– Прекратить! – В голосе капитана Гранта, прибежавшего на шум драки, была такая властность, что команде незамедлительно подчинились и свои, и чужие. Потерь было немного. Кроме упомянутого «фонаря» под глазом у Белобрысого к ним можно, пожалуй, было еще отнести две пуговицы, отлетевшие с Борькиной рубашки и лопнувшие подтяжки у парня с олимпийским мишкой на майке.

– Будем разбираться, – сказал капитан Грант.

Но подобное разбирательство явно не входило в планы пришельцев. И так было понятно, какое решение может вынести взрослый, да еще начальник московского отряда. Поэтому, не дожидаясь не только конца выяснения, но даже и начала, местные с криком «атас!» врассыпную кинулись в лес. А Белобрысый, обернувшись, крикнул на ходу:

– Мы еще вернемся!

Борис Нестеров попытался было организовать погоню, но эта попытка была в зародыше пресечена капитаном Грантом.

– Есть отставить! – недовольно повторил Борис вслед за ним.

– Вот что, – сказал капитан Грант, – останешься пока за старшего, а мы с Николаем прогуляемся в Сосновку.

«Жаловаться», – догадался Борька. Найдут сейчас родителей, может, даже в милицию пойдут. Меры к шпане, конечно, нужно применять, причем самые строгие, но в данном случае прибегать к посторонней помощи было вовсе не обязательно. А то решат в этой Сосновке, что они испугались. Вполне могли сами их всех переловить и разобраться. Больше бы уже не полезли.

– Значит, так, – сказал Борис Нестеров, когда капитан Грант и Коля скрылись в лесу, – будем готовиться к обороне.

В самом деле, как это Борька забыл про последние слова Белобрысого: «Мы еще вернемся»? Причем ясно было, что вернутся они не одни, а с подкреплением. А может, это вообще были разведчики. Побывали в расположении лагеря, выяснили численность, а ночью подойдут основные силы.

– Не исключено, – кивнул командир. – Но еще Суворов говорил, что воевать нужно не числом, а умением. Главное – это организованность и дисциплина. Каждый должен знать свое место в отряде.

По плану, разработанному Борисом Нестеровым, всем бойцам (разумеется, мужского пола) были розданы средства самозащиты – топоры и колья. Их следовало забрать с собой на ночь в палатки, чтобы в любой момент они были под рукой. Некоторая проблема возникла с девчонками – от предложения разместить у них в палатках охрану они отказались наотрез. Это, видите ли, неудобно! Можно подумать, что речь шла о каких-то глупостях, а не о серьезном деле. Пришлось на ходу вносить коррективы. Две палатки девчонок были перенесены и переставлены так, что оказались в полукольце из трех мальчишеских. На ночь выставлялось трое сменных дежурных – со стороны тропы, с тыла и один, который будет совершать постоянный обход. Враг никоим образом не мог подкрасться незаметно.

Следовало признать, что план Бориса Нестерова был совершенен. Борька не обнаружил в нем ни одного изъяна. Вообще нужно честно сказать, что командир, при всех своих недостатках, был, без сомнения, готов к своей будущей профессии.

Борька, например, точно еще не знал, кем будет. Иногда ему казалось, что он пойдет по папиным стопам. Физическая лаборатория, сложнейшие приборы, в которых ни за что не разобраться человеку непосвященному, бессонные ночи во время эксперимента (Борька явственно представлял себе, как он, в халате и шапочке, чуть сощурив усталые глаза, коротко бросает куда-то в пространство: «Кофе, пожалуйста, – и властно обрывает почтительный голос, уговаривающий его хоть немного отдохнуть: – Сейчас не время!») И наконец – ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ. Правда, на этом пути были два сомнительных обстоятельства. Первое заключалось в том, что ни папа, ни даже Геннадий Дмитриевич, несмотря на свой преклонный возраст (Геннадию Дмитриевичу было уже почти сорок), мирового признания пока не добились. Но это, в конце концов, еще ничего не значило. Они не добились, а Борька возьмет и добьется. Потом, раздавая интервью для газет и телевидения, он обязательно скажет, что их лаборатория оказала определенное влияние на формирование его как ученого, и они тоже войдут в историю. Второе сомнительное обстоятельство было связано со школьной физичкой Еленой Сергеевной. Пока по физике у Борьки были в основном тройки. А если в четверти и получалась четверка, то, как говорила Елена Сергеевна, это вовсе не Борькина заслуга, а просто дань уважения к семье физика, в которую, в соответствии с известной поговоркой, затесался не очень талантливый человек. Да, Елена Сергеевна очень бы удивилась, если бы узнала, какое будущее избрал для себя Боря Лисовский.

Впрочем, можно было и не становиться физиком. В не меньшей степени Борьке нравилась профессия футбольного комментатора. Во-первых, весь мир увидишь. Во-вторых, миллионы людей, прильнув к экранам, будут ловить каждое твое слово.

Вот ворвавшийся в штрафную игрок после столкновения с защитником оказался на земле… «Да, – скажет Борька, – вы, конечно, правы, уважаемые товарищи телезрители. Судья не зафиксировал очевидного нарушения правил». И болельщики у телевизоров будут говорить тем, кто рядом: «Ну что ты споришь? Слышишь, сам Лисовский сказал, что должен быть пенальти…» А в перерыве к Борьке в комментаторскую кабину придет виноватый судья и скажет: «Простите меня, пожалуйста, товарищ Лисовский, и не позорьте перед миллионами зрителей. Я больше никогда не буду подсуживать противникам «Спартака». А потом «Спартак» забьет, и Борька будет долго-долго кричать в микрофон: «Го-о-о-ол!» И все будут кричать вслед за ним, а не, как сейчас мама, говорить: «Ну что ты орешь у телевизора, как сумасшедший? Смотри, выключу сейчас твой футбол».

А можно еще стать летчиком-испытателем, или поехать работать в Антарктиду, или пойти в уголовный розыск… В общем, пока Борька еще твердо не решил. И другие ребята тоже. Даже Денис, хотя он уже в девятый перешел, и то еще не знает, кем будет. Один только Витька сказал, что будет космонавтом, но его все дружно высмеяли – понятно, что к тому времени, как они вырастут, космонавтов как таковых уже не будет, а в космос станут летать люди самых разных профессий. Но что с Витьки взять? Он же маленький!

А вот Борис Нестеров твердо знает, кем он будет. Офицером. И даже знает, в какое именно училище будет поступать. Конечно, солдатам, которые будут служить под его началом, не позавидуешь: загоняет их всех Борис до седьмого пота, и на гауптвахте они у него посидят. Но все же задатки настоящего командира у него были. И придуманный им план ночной обороны это, несомненно, подтверждал.

Вернувшийся из Сосновки капитан Грант этот гениальный план, к великому Борькиному изумлению, отверг.

– Никаких ночных дежурств не будет, – сказал он. – Все как обычно. Палатки могут стоять и здесь, если вам так нравится. – Тут капитан Грант окинул взглядом осиротевшее кострище и добавил сердито: – А вот топоры немедленно вернуть на место. Придумали, чем защищаться!

Приказы, как известно, не обсуждаются, а выполняются. Но этот показался Борьке, мягко говоря, легкомысленным. Поэтому кол он на всякий случай оставил в палатке. Случись ночью что, сам же капитан Грант ему потом «спасибо» скажет. Да и насчет кольев он ничего не говорил, только про топоры.

Ночь, вопреки Борькиным ожиданиям, прошла спокойно. Сам он, правда, долго не мог уснуть – все слушал ночную тишину, и то и дело мерещилось ему, что хрустят ветки под ногами у подкрадывающихся врагов. А когда уснул наконец, то приснилось ему, что нападение все-таки состоялось, отряд был застигнут врасплох, и самодовольно ухмыляющийся Белобрысый прижал Борьку к земле, уперев ему в бок острый кол. Сон был настолько ощутимый, что Борька проснулся в холодном поту. Никакого Белобрысого не было. А вот кол был. Непонятно как выползший из-под палаточной стенки, он и в самом деле упирался Борьке в бок.

Утром капитан Грант объявил: выход на маршрут отменяется. Точнее, не отменяется, а откладывается на один день.

– Сегодня, – сказал капитан Грант, – трудовой десант. Окажем помощь колхозу «Победа».

На колхозном поле отряд уже ждали.

– Давайте знакомиться, – сказал человек, вышедший им навстречу. – Председатель колхоза Анпилогов Василий Яковлевич. Спасибо, что решили помочь. Сами понимаете, у нас страда, каждая пара рук дорога.

Василий Яковлевич был чем-то похож на Борькиного папу. В первый момент, когда это сравнение пришло Борьке в голову, он даже сам удивился: вроде совсем разные люди… Папа – высокий (Борька в него пошел), худой, с вьющимися длинными волосами – мама всегда сердится, что он лохматый ходит; а Василий Яковлевич небольшого роста, с брюшком, лысина проглядывает, да и старше папы он, по крайней мере, лет на десять. И все же что-то очень похожее у них было.

«Глаза», – догадался Борька. Когда идет эксперимент и папа сутками напролет не выходит из лаборатории, у него бывают такие же глаза – запавшие, покрасневшие от бессонницы, усталые.

– Работать будете на прополке, – сказал председатель, – вместе с ребятами из нашего колхоза. Они вам и покажут, как и что нужно делать.

На поле уже работало человек тридцать ребят. То есть они до этого момента работали, а сейчас стояли, с интересом разглядывая вновь прибывших. Ребята были самого разного возраста – от четвероклашек до… До того самого парня, который вчера остался без подтяжек. Да все они здесь были – и нахальный шкет, и Белобрысый!

Борька тихонько тронул локтем командира.

– Вижу, – прошептал тот. – Передай по цепи: боеготовность номер один.

И те тоже узнали своих вчерашних противников.

– Мишаня, гляди-ка, – закричал Белобрысый, – тунеядцев пригнали!

На грядках раздался дружный смех.

– Ты у меня договоришься! – Борис Нестеров сжал кулаки.

– Сергей! – предостерегающе закричал председатель.

– Борис! – вторил ему капитан Грант.

– Чуть чего, так сразу «Сергей», – недовольно пробормотал себе под нос Белобрысый.

– Всегда Борис виноват, – насупился командир.

Работа оказалась несложная – пропалывать морковку. Пропалывать – это значит сорняки выдергивать, а морковку оставлять.

– А какая она – морковка? – спросила Лена Новичкова.

Местные опять засмеялись:

– Что, морковки не видела? А суп мама без нее варит?

Вообще, не похоже было, что Лена когда-нибудь задумывалась, как мама варит суп – с морковкой или без нее. А уж Борька тем более. Покупать ее Борьке, конечно, доводилось: овощной магазин – это его обязанность. Но там морковка бывает уже без ботвы, запечатанная в аккуратные полиэтиленовые пакеты. Правда, мама не раз приносила ее с рынка – с ботвой, но как эта ботва выглядит – Борька никогда внимания не обращал. Хотя в принципе не так уж сложно и догадаться. Во всяком случае, эта Новичкова могла бы не позорить отряд и глупых вопросов не задавать.

Казалось бы, чего проще – дергай за хвост всю остальную растительность да кидай в канавку между грядками – вот и вся работа! Но почему-то в руках раз за разом вместо желанного сорняка оказывалась именно морковка.

– Эй, вы нас так без урожая оставите! – со смехом проокала с соседней грядки веснушчатая девчонка.

– Я только попробовать хотела, – схитрила Маринка Мыльникова, вытащившая, как на грех, третью морковину подряд. Но ей не поверили.

С прополкой морковки коллективными усилиями покончили за час. Но впереди была еще целая плантация свеклы.

– Есть предложение! – закричал Борис Нестеров. – Давайте поделим поле и устроим соревнование! А то тут некоторые, – он многозначительно посмотрел на вчерашних знакомцев, – все шутки шутят. Хотелось бы посмотреть, каковы они в деле.

– А что, – поддержал командира капитан Грант, – мысль ценная.

Отряду достались десять грядок – не таких, как на садовом участке, а длиннющих, во все поле. Колхозным ребятам – пятнадцать. По два человека на грядку. Борька специально выбрал себе грядку напротив той, где расположился белобрысый

Сергей. Из болельщицкого опыта он знал: хорошие результаты достигаются только в очном поединке с сильным соперником.

Первые несколько минут они молча сопели, потихоньку продвигаясь вперед на полусогнутых ногах, а потом Борька поднял голову и увидел в руках у своего соперника не сорняк, а маленькую – размером в полкулака – свеколку на длинной ботве. И еще одну! И еще!

– Это ты так соревнуешься?! – закричал Борька. – Халтурщик! Работать – это тебе не по чужим лагерям шастать.

– Ты чего? – удивился Белобрысый.

– Без урожая колхоз оставить не боишься? – ехидно повторил слова местной девчонки Борька.

– Так тебе же толком не объяснили, – догадался наконец Сергей. Оказалось, что свеклу нужно не только пропалывать, но и прореживать. Сажают ее всегда гуще, чем нужно, а сейчас, чтобы свеколки к осени набрали силу и вес, им нужно освободить простор. Одну выдернешь – трем другим легче расти будет. А так они только друг у друга соки отнимают.

Начал и Борька дергать свеколки.

Солнце палило немилосердно. Поясница ныла и не хотела разгибаться. Шея затекла, и казалось – так теперь навсегда останется повернутой набок. На правой руке от бесконечных хватальных движений образовалась мозоль. Но Борька не сдавался. Если он и отставал от соперника, так разве что на самую малость!

– Так кто же это тунеядцы? – ядовито поинтересовался Борька у Белобрысого, когда оба они одновременно попытались распрямить спины и хоть на мгновение перевести дух.

– Беру свои слова обратно, – неожиданно миролюбиво ответил тот. – Вы вообще молодцы.

– «Молодцы»! – передразнил Борька. – А чего тогда вчера хамили? Нападать вздумали?!

– Кто нападал? – искренне удивился Белобрысый. – Вовсе мы вас не собирались трогать. Сам подумай: вшестером-то на целый лагерь кто полезет? – рассудительно добавил он. – Вот наговорили лишнего малость – это было. Но и нас понять нужно. Обидно нам. Тут почти все лето как бобик крутишься: сегодня – свекла, завтра – картошка, здесь – прополи, там – убери. Да ведь и свой огород есть, на нем тоже работать надо. А тут, понимаешь, под боком палаточки понаставили, сидят палки режут – комаров отгонять. Да еще пижон этот в желтой куртке…

– Ты это брось про пижона, – строго сказал Борька, хотя в душе насчет Дениса готов был согласиться с Белобрысым.

– Да вот я и говорю: подумали, мол, что пижон, – с готовностью кивнул тот. – Ладно, давай полоть, а то отставать начинаем.

И они вновь, согнувшись, шажок за шажком, поползли по полю, оставляя за собой вещественное доказательство своей работы – пучки быстро жухнущих на солнцепеке свеколок, уступивших свое право на жизнь более удачливым сестрам.

Вообще этот белобрысый Серега оказался при ближайшем рассмотрении вовсе не шпаной, а вполне нормальным парнем. Даже довольно симпатичным. И глаза у него не бесцветные, как Борьке вчера показалось, а голубые. Хотя не все ли равно, какие глаза! Важно ведь, что за человек!

– Слушай, – вспомнил вдруг Борька напоследок, – а козлом ты меня с чего вчера назвал? Тоже от обиды?

– Да нет, – охотно откликнулся Серега, – у нас и вправду козла Борькой зовут. Если не веришь, – он широко улыбнулся, – могу познакомить.

Борька улыбнулся в ответ. Сейчас ему это вовсе не казалось таким уж обидным. В конце концов, зовут же котов Васьками, коров Маньками. У них в классе есть девчонка, которую Соней зовут, а у другой девчонки – хомячиха по кличке Сонька. И ничего, никто не в обиде.

– Ме-е-е! – замекал по-козлиному Борька и сделал Белобрысому рожки.

– Перекур, работнички! – раздался крик.

Борька оглянулся. От кромки поля (то есть это в футболе называется «от кромки», а как здесь, Борька не знал) призывно махал руками какой-то дед. Подъехал он на телеге, на которой стоял огромный бидон. Не такой, с каким летом Борька бегает в очередь за квасом, а раз в десять больше. В бидоне оказалось свежее молоко. Вообще Борька не большой любитель молока, особенно когда он болеет, а мама заставляет пить его теплым, да еще чего-то в него намешав. Но это было совсем другое молоко! С большим куском хлеба, прямо руками отломанного от буханки (кстати, взрослые почему-то не понимают, что ломаный хлеб куда вкуснее, чем резаный), – отличный перекус.

Борька с Серегой уселись на телегу, поближе к лошади, которая время от времени отчаянно встряхивала головой, пытаясь согнать облепивших ее мух, ели хлеб, запивали молоком и смотрели на поле. На первых взгляд ничем оно особо не изменилось. Кто-нибудь даже мог сказать, что оно стало менее красивым – исчезли ласкавшие взгляд яркие пятна цветов. Но это впечатление было глубоко обманчивым. Это было теперь Борькино поле. Оно наделило Борьку затекшей шеей, ноющей поясницей, мозолью на руке. И это нисколько не огорчало его, а наоборот, вселяло в душу непонятную радость.

Непонятную, потому что нельзя сказать, что Борьке до этого не приходилось трудиться на благо общества. В младших классах они несколько раз собирали металлолом, а последние три года каждый апрель их класс выводили на субботник в ближайший сквер, где они по два часа выгребали граблями из кустов всяческий мусор, а потом жгли его. Кстати, и производственные травмы у Борьки случались, причем похлеще затекшей шеи. В четвертом классе ему прямо на ногу грохнулась тяжеленная заржавленная железная болванка, которую они пытались погрузить на тележку у ворот троллейбусного парка. А два месяца назад в сквере Борька наступил на доску с гвоздем и потом несколько дней хромал. И работалось им весело, особенно когда наступало время поджигать кучи прошлогодних листьев и едкий дым окутывал всю улицу. И все же это было не то.

Конечно, нельзя сравнивать Москву и Сосновку – об этом даже думать не приходилось. Другие проблемы, другая жизнь. Прямо скажем, не очень веселая. Но это оттого, говорит Серега, что раньше Сосновка считалась неперспективной. Когда он родился, здесь даже электричества еще не было. Борьке не то что жить, а даже бывать в местах, где нет электричества, не доводилось. А тут еще совсем недавно вечером при свете керосиновой лампы читали. До сих пор стоит в деревне крохотная избушка с вывеской «Керосиновая лавка». Борька видел, когда они через Сосновку проходили. Электричество несколько лет назад провели, но дальше все равно получался замкнутый круг. Раз деревня неперспективная, значит, все, кто мог, из нее уезжали. А раз уезжают, вроде и строить некому, да и не для кого. Вот и Серегин старший брат тоже уехал. Служил в армии в Средней Азии, потом остался там работать – Нурекскую ГЭС строил, женился да так и живет теперь в Таджикистане. Только письма иногда пишет, даже ни разу домой не приезжал. Один раз попробовал персики прислать, так они, пока посылка дошла, сгнили.

Но теперь все должно измениться – так сказал Василий Яковлевич, который с прошлого года здесь председатель. Правда, Серега говорит, что он после восьмилетки все равно уедет – учиться в техникуме по дорожным машинам, но председателю он верит. Говорит, толковый мужик. Первым делом Василий Яковлевич обещал проложить асфальт – и в самой Сосновке, и на паях дорогу к райцентру сделать. «С асфальта, – сказал он, – начинается культура современного села». А потом будут строить новый клуб, магазин. Конечно, при условии выполнения плана.

– Теперь-то уж точно будет план, – довольно сказал Борька. – Вон мы сколько помогли!

Серега засмеялся в ответ.

– Свекла – это не план, а так, довесок. Главное – чтобы по мясу и молоку. Вот выйдем хотя бы на две пятьсот, тогда…

Борька не все понимал из того, что рассказывал ему Серега. Например, он не знал, что значит «строить дорогу на паях», почему асфальт – «это культура современного села» и что значит «выйти на две пятьсот». Впрочем, с последним он быстро разобрался. Оказалось, что столько литров молока в год должна дать каждая корова. Есть в стране хозяйства, в которых и по четыре тысячи получают и даже больше, но Сосновке до них пока далеко: и порода коров не та, и уровень механизации подкачал. Объяснил Серега и насчет дороги на паях. Просто для одного их колхоза это дорого, но ведь Сосновка не одна! Стоят на большаке и другие деревни, другие колхозы. Все вместе – справятся.