Текст книги "Лето с капитаном Грантом"

Автор книги: Сергей Иванов

Соавторы: Наталья Хмелик,Сергей Александрович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Захар не стал возражать. Потому что, возражая, надо было бы обижаться на Жеку, а это представлялось ему делом невозможным. И потому он просто лег, как приказал Жека, лег и лежал. А сам думал…

«Ничего подобного, – думал он, – хватятся и пойдут искать. И придут сюда, и спросят у него, у Захара (принимая его, естественно, за Жеку): «А скажи нам, Женя, к тебе Толя Захаров не заглядывал? А то куда-то он девался…»

Да, это было бы опасно, его запросто могли бы узнать. И все-таки он почти хотел этого, чтобы доказать Жеке… и себе, что и он, Захар, не такая уж невидимка, не такая уж тень.

Пусть даже не ребята, но Люся-то Кабанова обязательно вспомнит, убеждал он себя. Должна вспомнить! Она за всех отвечает одинаково – что за ярких личностей, что за бесцветных. И если Захар, допустим, куда-нибудь действительно запропастится, то ее взгреют так же, как и за выдающуюся гимнастку Ольку Огородникову.

Так говорил себе Захар, а время шло.

И никто Захара не спохватывался.

На его несчастливое счастье, сегодня никаких общеотрядных дел не намечалось, народ жил своей жизнью. Люся Кабанова шила с девочками кукольные костюмы для выставки. Она сама была не такая уж взрослая, и в душе ее все еще жили те времена, когда она играла в кукол не хуже своих пионерок.

А все другие, наверное, думали, что раз нету Жеки, то и Захара не может быть…

Теперь, когда протрубили на обед, Захар сразу встал, говоря себе, что он должен показаться, а то обязательно заподозрят. На самом деле он очень хотел глянуть им в глаза: да неужели вы ничего не заметили?!

Он благополучно выскользнул из лазарета, благополучно добрался до отрядного дома, благополучно смешался со всем народом.

Никто его словно не видел.

Только в умывальнике Сабецкий, маленький писклявый мальчишка, сказал ему:

– Ну ты можешь подвинуться хоть, Захар!

А ведь они не встречались целых полдня!

По пути в столовую Захар улизнул от всей компании, заглянул в Замок покаяния. Старшая пионервожатая Аня разговаривала о чем-то с бородатым Михаилом Сергеевичем. Потом она сказала:

– Ты иди, Миш, обедай… А я уже обедала. Я здесь посижу пока, сводки просмотрю. Поешь, приходи тогда.

И Захар понял, что Жеке из шкафа так просто не выбраться!

С тех пор как они устроили засаду, не случилось ни одной, наверное, минуты, чтоб Замок покаяния не был под охраной какого-нибудь взрослого.

С тяжелым сердцем, но как можно быстрее Захар съел обед. Он спешил – спешил снова изображать Жеку, лежащего на больничной койке. Потому что хорошо знал лагерные порядки: сейчас помощница поварихи понесет в бокс еду.

Но увы, Захар не успел. Счастье, что перед дверью в больничную палату, в полутемном предбаннике, он надел марлевый свой намордник. И, открыв дверь, увидел помощницу поварихи, которая расставляла на столе тарелки и судки:

– Где ж ты это ходишь, болящий?

– В уборную… – глухо ответил Захар.

– Эх, ты, – улыбнулась помощница поварихи, – да туалет же здесь, за дверью!.. Ну ешь… Руки вымыл?

Захар взял ложку.

– Ешь. – Она посмотрела на него от двери. – Я потом зайду за посудой.

Перед ним лежала отборная, может быть лучшая из всего огромного лагерного обеда, диетическая порция. Но Захар был уже сыт. Да и не лезла в горло эта доставшаяся неправдой еда.

Отпил немного компоту, поставил стакан обратно на поднос… Дела! Полежал минут десять, вдыхая запахи остывающего супа и паровых котлет.

Скоро уже должна была прийти поварихина помощница.

И тут Захар испугался – сообразил: если еда останется, все подумают, что он тяжело болен, и начнут его усиленно жалеть, обследовать, осматривать… и узнают обман!

Но есть Захар не мог.

И тогда он вскочил, схватил поднос, оттащил его в уборную, которая действительно была тут же, за дверью. Вывалил все, что было на тарелках, прямо в унитаз и спустил воду.

И сделалось ему… даже не стыдно за себя, а как-то гадко.

Он был не такой уж взрослый человек, этот Захар, и не умел думать разными отвлеченными словами. Он только чувствовал, что на душе у него гадко, что он не может ни заплакать, ни пошевелиться. И его, наверное, сейчас вырвет – так ему было противно.

Тихо вошла поварихина помощница, тихо взяла поднос и тихо вышла. Видно, решила, что Захар спит после вкусного обеда.

И все-таки Захар кое-что понял. Раньше все неприятности заключались для него в «узнают, не узнают». Теперь обнаружилось, что бывают и куда более жестокие муки – перед самим собой. И даже лучше было бы, если б узнали, если б влепили как следует…

Но никто ничего не знал, и от этого Захару было еще горше.

И наконец он понял (опять не словами, а там где-то, внутри себя), что дело, которое они затеяли с Жекой, – позорное дело. И надо немедленно его прекращать.

Тотчас в голове его родился неожиданный и дерзкий план. Правда, он подставлял себя под неминуемый удар. Но это было даже лучше – рассчитаться с самим собой.

Он вышел из лазарета – человек-невидимка, а вернее, человек, который никому не интересен. Шаги его были решительные, даже слишком решительные, и вместе с тем какие-то хрупкие.

В распахнутом окне Замка покаяния сидела Аня, старшая пионервожатая. Уж лучше бы начальник! Аня, со своей особой четкостью и подтянутостью, никогда не простит Захару то, что он собирался сейчас совершить.

Захар всунулся в окно, для большей верности отдал пионерский салют и сказал:

– Аня, вас зовет Олег Семенович… Он на футбольном поле, на стадионе. – Про стадион Захар наврал, чтоб услать Аню подальше.

Вожатая подняла глаза от какой-то бумаги, посмотрела на Захара… внимательно так… потом улыбнулась:

– Спасибо.

Встала и ушла.

– Давай вылезай по-быстрому! – сказал Захар.

И сейчас же из шкафа вылез, почти что выпал, Жека. Он готов был расцеловать своего адъютанта:

– Ну, Захарище! Даешь стране угля! – И на предельной скорости бросился к уборной, крикнув: – За мной!

И тут Захар обнаружил в себе неожиданную перемену. Жека перестал быть его кумиром. Он был просто узкоплечим Женькой Тараном, который, сам не зная чего, смотрит на всех искоса и который сейчас довольно-таки позорно бежал в уборную, чтобы не наделать в штаны.

Захар постоял еще минуту, но потом все же пошел за Жекой: надо было как-то закончить это дело.

Когда он подошел, Жека уже вылез на свет божий, и лицо его изображало мир и счастье. Он уже почти забыл о подвиге Захара.

– Э! Ну ты чего там плетешься?

– Я ухожу на тихий час. Все!

Несколько секунд они смотрели друг на друга.

У Жеки тоже было не так уж много слов для обозначения всяких оттенков чувств. Но он многое понял, глядя в захаровские глаза, и обо многом догадался. Ему бы сказать что-нибудь человеческое – из того, что чувствовала его душа. Но вместо этого язык Жекин замолотил обычное и надоевшее:

– Чего, забэкал?

– Не забэкал и не замэкал, понятно? Не буду больше с тобой… предательничать!

Жека буквально обалдел от такого поворота событий. И поэтому ему опять некогда было думать, он выкрикивал готовые, сто раз произносимые фразы:

– А по рылу хочешь?

– Хочу, – неожиданно ответил Захар.

И тут они оба впервые увидели, что Захар и повыше, и поплечистее. И замолчали перед этим открытием.

– Ладно, шлепай отсюда, трус! – крикнул Жека.

Но вместо этого «пошлепал» сам. И таким образом получалось, что он-то и есть трус. Отойдя на несколько шагов, Жека сообразил все это. Но было уже поздно!

И все-таки Жека Таран был человеком с очень неплохими задатками разведчика. А главное достоинство таких людей – из любой критической ситуации выходить с наименьшими потерями. Вот и сейчас он понял, что должен как можно скорее мчаться в лазарет. А потом… а потом что-нибудь придумаем!

«Предатель, гад, предатель несчастный…» – так он клял своего адъютанта, лежа в ненавистной больничной кровати. Эх, с каким удовольствием он рассчитался бы с этим Захаром по законам военного времени!

Хотя где-то в глубине совести Жека чувствовал, из-за чего Захар бросил его. Еще удача, что этот тип не успел спросить, какие такие секреты узнал Жека, сидя в «шкафандре»… Во-первых, ничего не понял, а во-вторых… люди говорят про сметы, планы, дневники – какое твоё-то дело!

Даже самому стало странно: зачем он там сидел?.. Как девчонка… Есть такие выдры с прилизанными прическами. Станет за уголком и подслушивает. И улыбается тоненькими губами. Все надеется: может, чего узнаю, а потом буду ходить с прищуренными глазами и хихикать тому человеку в лицо. Настоящая выдра!

А чем он-то лучше? То же самое! Подслушивал? Подслушивал! Надеялся? Надеялся. Вот тебе и шпион-разведчик…

Неужели все разведчики так?

Вихрем перед ним пронеслось огромное количество фильмов, которые он посмотрел за свою пусть и недолгую, но и целеустремленную жизнь…

Нет! Не может же быть! Люди рисковали собственной жизнью. И какие люди… Да вы что!

Еще секунду назад Жека готов был принять решение. Оно пряталось в мозгу где-то совсем рядом: не лазить больше в Замок покаяния, завтра выздороветь и заняться каким-нибудь другим делом, например местью подлому Захару… Это умное решение в два счета вылетело из Жекиной головы. И, назвав себя трусом, он принялся разрабатывать план, как снова туда проникнуть, за стенки фанерного сейфа.

В каком-то кино один умный следователь с забинтованной головой сказал: «Версия брошена на полдороге. Так профессионалы не поступают!» Ясно? И больше ни звука.

В напряженной умственной работе прошел тихий час.

Принесли полдничать.

– Вроде не ты тут лежал, а? – тихо сказал поварихина помощница.

– Да? А кто же?! – Тонким шпионским нюхом Жека чуял: сейчас нападение – лучшая защита.

– Понятно, – кивнула поварихина помощница. – Ты же в этой… маске был.

– Да ну ее, – сказал Жека. – В ней дышать тяжело.

Поварихина помощница понимающе кивнула:

– Ну лежи, лежи.

И он остался лежать, опять не чувствуя никаких угрызений совести, а только радуясь своей ловкости.

Жалкий полдник был уничтожен единым махом: человек без обеда, а ему душу мучают тремя печеньями!

Но что поделаешь, жизнь секретной личности всегда полна лишений и даже невзгод. И, напомнив себе известную мудрость, что сон – тот же обед, только немного постнее, Жека повернулся на бок и закрыл глаза. Тем более что наступило самое оживленное для лагеря время. Кто в кружок, кто из кружка, кто на стадион, кто в пионерскую… Куда тут сунешься! Сразу засекут.

Наконец прогорнили ужин. Жека проснулся, проглотил свою порцию, волевым усилием запретил себе просить добавки (хорош больной!) и стал ждать наступления темноты. Но дни стояли погожие, длинные. Тут уж ничего не попишешь – закон природы. Жека терпеливо ждал. А небо в его окне медленно и медленно загустевало, из светло-голубого оно становилось синим и темным.

Заглянула Люся Кабанова. Шпионским своим сердцем Жека почуял, что это уж последняя инспекция. Теперь они все рванут в кино, а потом умываться и спать. Таким образом, Жека получал полную свободу. Не полную, конечно, однако такую, которую опытный человек мог использовать с большой пользой для себя.

– Ну что, Жень? – спросила Люся. – Ты сегодня в туалет сколько раз ходил?

– Ты не беспокойся, Люся, – ответил Жека мужественным голосом. – Я завтра поправлюсь. В крайнем случае послезавтра!

Минут через пятнадцать в окно к нему стали доноситься смех, разноголосый говор, обрывки песен и крики. Это лагерь отрядами тянулся в клуб.

Фильм в этот раз обещали хороший: половина про войну, половина про любовь – значит, всем что-нибудь да интересно.

Но только не Жеке Тарану!

Не теряя времени зря, он пошел на дело.

Лагерь был совершенно пуст. Жека благополучно добрался до Замка покаяния… Тихо глянул в окно. Старшая вожатая Аня печатала на машинке, редко и сильно ударяя по клавишам, так что звук получался странный, чем-то похожий на перестрелку в ночной махновской степи: та, та, та-та-та-та… И тишина – это Аня искала следующую клавишу.

Мягко перекатываясь с пятки на носок, Жека тишайше взошел на крыльцо и постучал в дверь. Не успел еще последний стук долететь до Аниных ушей, Жека скатился с крыльца и опять занял свою позицию у Ани за спиной.

– Войдите… Да войдите же. – В голосе старшей вожатой послышалось удивление. Она встала, подошла к двери, открыла ее и выглянула на крыльцо.

Вот этими-то кратчайшими секундами и воспользовался Жека: вскочил в комнату, пронесся к шкафу, открыл-закрыл дверку… замер, стараясь не дышать.

Аня недоуменно вернулась к столу. Почувствовала: что-то неуловимо изменилось здесь. Обвела комнату глазами, глянула в одно окно, в другое. Подумала: «Что это я, никак, в мистику ударилась?..» И снова: та-та, та…

А Жека, успокаиваясь, осторожно вытягивая ноги среди каких-то папок и кип, сидел в своем каземате. Выбраться отсюда было ему в сто тысяч раз труднее, чем забраться. Но ведь он знал, на что идет.

А в это же самое время заваренная Жекой Тараном каша бурлила и хлюпала еще в одном месте лагеря «Маяк». Причем слово «хлюпала» употреблено здесь не в переносном, а в самом прямом смысле.

Это хлюпанье услышала Люся Кабанова. Его услышали и другие взрослые, которые сидели сейчас в темном киношном зале. Но лишь повернули на звук головы: у кого это ребенок плачет? И только Люся поднялась, пошла, пригнувшись, по ряду, безошибочно зная, что плакал кто-то из ее ребят.

– Толя, Захаров Толя! Ты чего?.. Ну тихонько, тихонько!

Захар, однако, и не думал униматься. И, с сожалением глянув последний раз на экран, Люся подняла Захара за плечи, повела к выходу, а он все хлюпал, уткнувшись ей куда-то в джинсовую курточку. Словно Люся была ему мамой или бабушкой. Словно это не он верноподданно выслушивал пять дней назад Жекин план подследить, когда Люся зайдет к себе в комнату, да и припереть дверь палкой – пусть попляшет!.. До чего ж все-таки жизнь непонятная штука…

Они углубились в буйные кусты, сели на совершенно одинокую скамейку.

– Ну рассказывай…

Захар молчал. Хлюпанья, правда, прекратились. Но слезы все выползали на щеки. И это значило, что горе не прошло, а только запряталось внутрь.

– То-оля, ну… говори, говори.

Это продолжалось минут десять. И досада ее одолела:

– Что? Так и будем молчать?!

Тотчас Люся поняла, что эта фраза куда больше подходит следователю из того детектива. И прикусила язык, да поздно.

Захар неприступно сопел… Эх, вот тебе и педагогическое чутье!

– Ну пойдем, – сказала она, чтобы хоть что-нибудь сказать. Привела Захара в свою комнату, усадила на кровать: – Сиди здесь… Не уходи!

А сама бросилась за помощью.

Надо заметить, что даже и в таком тяжелом состоянии бегала она хорошо, так как имела второй разряд по семиборью. И, пробежав триста метров, которые отделяли ее от стадиона, Люся нисколько не запыхалась.

Здесь и нашла она… Олега Семеныча.

Когда Жека Таран с риском для своей жизни проникал на территорию «шкафандра», чтобы выслеживать Начоса, он делал это совершенно напрасно: все в лагере знали, что, если показывают кино, начальник на стадионе – сражается с собственным весом.

Итак, Жека, не шурша и по возможности не дыша, слушал тюканья Ани, а Олег Семеныч в это время бегал трусцой по стадиону. Некоторым бег доставляет удовольствие. Начальник к таким не относился. И это сразу было видно.

– Олег Семеныч!

Он добежал до Люси и с удовольствием остановился. Начал дышать, старательно разводя руками. Начал утирать платком пот, чего спортсмены, конечно, никогда не делают.

Но Люся, хоть и была истинной спортсменкой, ничего этого не замечала, а сразу начала излагать своё горе, закончив словами:

– И ничего не говорит, плачет – и все!

– Ну а ты-то чего плачешь, педагогиня? – Он улыбнулся. Но секунд при этом не терял – уже шел к домику, где жила Люся.

На пороге он вдруг взял ее за руку и… вошел в комнату один.

Тут же изобразил на лице удивление:

– Вот так здрасте! А ты что тут делаешь?

– Сижу…

– А я думал, стоишь.

Захар мученически улыбнулся в ответ.

– А где Люся?.. Тебя чего, наказали?.. Ты… ревел здесь? – спросил неуверенно, словно это не у Захара нос был нареван со свеклу.

– Никто и не думал! – твердо ответил Захар. И тут же из глаз его, словно два тракторчика, выскочили две слезы, побежали по щекам.

Если разобраться здраво, Захару очень даже было из-за чего плакать. Разве это простое дело – поссориться с Жекой? Нет!

И все же он плакал не совсем из-за Жеки. Он плакал из-за себя.

Вот ушел он от командира, и… и словно совсем не стало его на свете. Никому до него не было дела: хороший он, этот Захаров Толян, или плохой. Честный он или не честный. Смелый, трус? А может, будущий чемпион вроде Купцова!

Но Захаром никто не интересовался. Даже Аня позабыла его наказать!

И вот когда Захар подумал об этом, то и разнеслось по залу хлюпанье. Причем в самый неподходящий момент: наш разведчик как раз обезоруживал вражеского агента.

Но почему это все свалилось на Захара? Что за судьбина такая?! А очень просто. Слуги, прихлебатели, адъютанты свободным людям не нужны. Неинтересны, понимаете?.. Захар это понял. Поздновато, правда. Но уж лучше поздно, чем никогда.

Сейчас он что-то такое все-таки должен был говорить Олегу Семенычу. У начальника уж не отмолчишься.

Однако говорить правду про свой позор он, конечно, не мог. И решил отделаться полуправдой, этой историей про Аню и обман.

А получилось, как в той поговорке: увяз коготок – всей птичке пропасть. Действительно, зачем было усылать старшую вожатую за тридевять земель? Причина-то какая?.. Ну и поехало!

Вот тебе и на́, думал Олег Семеныч… Оказывается, его выслеживали, словно какую-то дичь.

– А зачем вам это?!

– Ну, узнать, – Захар подергал бумажную скатерть на Люсином столе. – Узнать, что, может быть, вы плохой.

– Ну и узнали?

Так легко сейчас было бы Захару сказать, что, мол, ничего мы не узнали и вы оказались очень хороший. Но Захар не позволил себе этого:

– Я не знаю. Я ушел от него.

Теперь и Олегу Семенычу очень легко было бы сказать: «Потому что тебе стыдно стало, да?.. Молодец!»

– Ладно, Толь. Ступай в отряд… Знаешь, что посоветую… Будь ты посмелей! В крайнем случае имеешь право на одну драку… Но это уж строго между нами!

Захар ушел. Было у него на душе и весело, и печально. Как оно чаще всего и бывает у людей.

В детстве у начальника не было никаких игрушек, а только два плюшевых медведя. Того, что поменьше, звали Орехов, а того, что побольше, – Белоусов. Это были даже и не игрушки, скорее близкие знакомые.

Потом он вырос. Близких знакомых отправили однажды на шкаф. Там они и сидели… выкинуть стыдно.

Как-то к ним в гости пришла мамина сослуживица с дочкой, и медведей подарили.

Девочка сейчас же начала с ними играть. Усадила на диван, чего-то там приговаривая. И вдруг стала их лупить по мордам.

– Ты что делаешь? – спросил начальник, тогда еще не начальник вовсе, а семиклассник или восьмиклассник.

– Они же мои ученики! – ответила девочка веско.

С тоской он подумал, что дела его медведей плохи… Даже хотел пойти их проведать, но, конечно, это было неудобно – проведывать плюшевых медведей.

Странный случай. И на всю жизнь он засел в сердце Олега Семеновича занозой. Таких заноз у взрослых бывает много.

С тех пор – и с каждым годом все сильнее – крепла в нем уверенность, что ученики вовсе не твоя собственность, не мягкий воск, из которого ты можешь лепить что хочешь, и не белый лист бумаги, на котором ты можешь написать что хочешь. То есть ты можешь, взрослый человек, можешь осилить характер и душу, ну, например, Жеки Тарана. Но ты права себе такого не должен давать… И поэтому Олег Семеныч всегда был очень осторожен, когда наказывал кого-нибудь или хвалил.

Ну а чем он, собственно говоря, провинился-то, Жека Таран? Все в разведчиков играют, и он… Олег Семенович аккуратно отодвинул занавеску лазаретного окна… Нету… Неужели опять там сидит?!

В сущности, все ясно: прийти, открыть шкаф… Но как-то это было бы стыдно.

Он вошел в свой кабинет, где Аня все тюкала на машинке. Шепнул:

– Пожалуйста, уйди отсюда! – и тотчас приложил палец к губам.

Аня удивленно, а потом тревожно посмотрела на него. Промелькнуло в памяти то ощущение странного, когда кто-то постучал в дверь… Чтобы не показаться трусихой, она изобразила на лице: «Ничего не понимаю. Причуды!» и встала:

– Я буду в пионерской…

Начальник посмотрел ей вслед и, с треском захлопнул окна, сказал:

– Ну вот, теперь мы одни.

Все же несколько глуповатое у него было положение. Он даже точно не знал, сидит там Жека или не сидит. Говорят, есть такие ясновидящие люди, которые могут взглядом пронизывать предмет. Но сколько ни смотрел Олег Семенович на фанерную дверцу шкафа, это ему не помогало.

А все-таки виноват ли в чем этот нелепый Жека? Сидит там в духоте, в пылище. Извлечь бы его оттуда: «Иди ты, чудик, гуляй. На небе такие звезды – ты их в хитроумности своей и не видишь!»

Ну выследишь ты, кого хотел, поймаешь, как он компот руками ест. Какой от этого цветок-то расцветет?.. Только появится манера презрительно и брезгливо кривить губы. Выйди-ка вечером, когда взрослые идут с работы. И немало увидишь таких губ. Думаешь, им хорошо, думаешь, они хороши? Нехороши. Потому что, разрушая, прежде всего разрушаешь в себе.

Так он и стал говорить. Для ученика четвертого класса Женьки Тарана надо было бы попроще, со ссылками на родителей и на совет отряда. Но как-то язык у него не поворачивался говорить те привычные слова.

А Жека слушал и все пытался сообразить, что же происходит. Кого ругает Начос?.. Да и не ругает, а… Жека такого слова не знал… взывает к совести. Будто совесть куда-то ушла, заблудилась в лесу, а ее зовут обратно.

– Ну вот и все. У меня нет тебе никакого наказания. Ты его назначь себе сам!

В душе у Жеки стало торжественно и щекотно. Он подумал: «Во

Начос! Дает стране угля… Сам, говорит, себе назначь… Мне бы он так сказал!»

И тут в «шкафандр» притопал звук шагов, а потом удар захлопнутой двери… Начальник ушел… Кто же там теперь в кабинете?

Жека прислушивался, чуть ли не принюхивался к тишине. Но и он не был ясновидцем!

Наконец решился, приоткрыл дверцу. Он был почти уверен, что в Замке кто-то есть. Которого… ну, в общем, ругали!

С огромным удивлением смотрел Жека на полную пустоту. И вдруг понял, кто есть тот, «которого ругали».

Он неловко, как-то по-собачьи, вылез из шкафа. Сел на стул у стены. И принялся ждать начальника.

Тут и кончился фильм. Народище повалил под впечатлением последних выстрелов.

Захар, заслышав на веранде голоса ребят, вдруг через раскрытое окно прыгнул в темноту. Давненько он не был способен на такие решительные поступки, а вернее, никогда. Но уж выпрыгнув, надо было действовать дальше, что-то предпринимать.

С Жекой встретиться! Ну а где он сейчас может быть? Или в шкафу, или под арестом. В Замке.

Жека в это время сидел на стуле у стены и придумывал слова, которые он скажет начальнику. Но Олег Семеныч все не шел, и Жека в голове своей зачеркивал придуманные слова и придумывал снова. И опять зачеркивал.

Захар с удивлением взирал на своего командира. Никто его не держит, а он сидит и шевелит губами. Захар не выдержал этой жути, тихо поскрёбся в стекло.

Жека увидел выступающий из темноты лик бывшего подчинённого… Как-то удивительно все сходилось в одной точке!..

Захар не знал, что делать, и поэтому махнул рукой: мол, айда отсюда!

В ответ Жека покачал головой – любому становилось понятно: он не уйдет. А Захар ещё почувствовал, что Жека додумался до чего-то такого, до чего ему лично, Захару, никогда не додуматься. Просто Жека – ну что поделаешь – такая одаренная личность, а он, Захар, не очень. Ему сделалось от этого грустно. Но не обидно! Потому что Захар был добрым человеком.

Он пошёл по дорожке среди кустов, выросших в темноте до неба. Впереди мутно белела фигура… Олег Семеныч! Захар тихо шагнул за куст. Услышал, как начальник открыл дверь. Захар стоял за своим кустом и ждал.

И еще послышались шаги: быстрые, запыханные – Люсины. Тут как раз из дверей Замка вышли Олег Семеныч и Жека.

– Таран?! А ты что здесь?..

– Да мы… после, – сказал начальник.

– А у меня мальчик пропал! Захаров!

– Он меня ждет. – Голос был и Жекин, и не Жекин. Словно другой. – Ты не беспокойся, Люся. – Потом позвал: – Захар! Толян!

Дальний куст зашевелился и сказал:

– Я здесь.