Текст книги "Партизанская искра"

Автор книги: Сергей Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Солнце село. В лесу становилось прохладно. Птичий разноголосый гам смолк. Лишь по временам вспорхнет пташка или прошуршит проворная ящерица.

Юноша и девушка тихо шли обратно. Они вполголоса говорили о своей подпольной организации, о хлопцах и девчатах, которых предстояло вовлечь в «Партизанскую искру».

Парфентий рассказал Поле, что их организацию знают не только в Саврани, но и в Москве.

Девушка внимательно слушала и старалась представить огромную землю, села, города, занятые захватчиками, дремучие леса, непроходимые болота. Она думала о том, что враги считали такие места дикими, необитаемыми. Но они увидели, что теперь всюду борется против них советский народ и что леса и болота населены народными мстителями, которые слышат голос Большой Земли и готовят им, непрошенным гостям, неминуемую гибель. И в душу входило что-то большое, и крепла уверенность в себе, и хотелось больше сделать для Родины.

От земли медленно поднимался редкий туман.

– Ты озябла? – наклонился над самым ухом девушки Парфентий.

– Нет, ничего.

– Надень мой пиджак.

– Не надо, Парфуша. У меня свой жакет есть. Он тут недалеко на сучке висит.

Парфентий удивленно посмотрел на Полю.

– Ну старый мой, тот латаный. Мама мне его для маскировки навязала.

– Так пойдем, возьмем его, – предложил Парфентий.

– Нет, мы пойдем порознь, разными путями, – улыбнулась Поля.

– Но они, эти пути, сойдутся, Поля? – тихо спросил юноша.

– Не знаю, Парфень. То есть, о чем ты спрашиваешь? Я не понимаю. – Краска смущения залила лицо. Поля отвернулась.

– О путях…

– Ну, я побежала, мне пора домой, мама будет беспокоиться. Ты меня чуть-чуть проводи, а там я одна.

Парфентий пошел рядом. Весь этот путь они не проронили ни слова. Оба чувствовали, что предназначенных друг для друга слов, тех слов, которые им нужны, им ни за что не сказать. Бывает же так, что чувствовать можно, даже показать это как-то можно, а вот сказать, – сказать нельзя.

Глава 11
НА СТАНЦИИ

Моргуненко поручил крымским комсомольцам уничтожить цистерну с горючим на станции Каменный Мост.

Подпольный комитет дал задание группе разведки хорошенько подготовить эту операцию.

Командир разведки Юрий Осадченко, после тщательной проверки, подробно описал Михаилу Кравцу месторасположение цистерны и как она охраняется. Но Мише не терпелось самому проверить все подходы.

Чуть свет Миша сказал матери:

– Давай, мама, я сегодня понесу на станцию молоко продавать.

Мать удивилась. До сих пор не было случая, чтобы Михаил изъявлял желание пойти на станцию, да еще с молоком.

– Да ты серьезно или шутишь? – недоверчиво спросила мать.

– Вполне серьезно, мама. Я вижу, у тебя дома много работы, а мне нетрудно. Да и прогуляться хочется.

– Хорошо, сынок, сходи, помоги маме. Молоко продашь, купи соли стакана два.

Народу на станции было мало. Миша продал молока не торгуясь, чтобы поскорее отделаться от этой неприятной обязанности. Он даже обрадовался, что не нашел соли, и отправился делать свое дело.

Михаил пробирался вдоль линий, загроможденных разбитыми вагонами. На путях между ними всюду валялись буфера, рессоры, буксы. В стороне, в тупике, одиноко стоял искалеченный паровоз. Труба была начисто снесена. Бок огромного котла выворочен, видимо, прямым попаданием снаряда. «В самое сердце угодили, гады», – с сожалением подумал Михаил.

Цистерна, как и описал Юра Осадченко, стояла в тупике около разрушенной Каменномостовской МТС.

Миша несколько раз прошел мимо цистерны, присматриваясь и прикидывая. Он заметил, с какой стороны находится часовой. Солдат сидел на рельсе соседнего пути и курил.

– Тоже порядочки, возле горючего с папиросой, – между прочим заметил Миша.

Он убедился, что цистерна охраняется не строго. Это было хорошо. Перед диверсионной группой стояла нелегкая задача, хотя и выражалась она скупыми и простыми, на первый взгляд, словами: «не дать тракторам горючее, сорвать оккупантам весенний сев».

Нужно было решить, какими средствами уничтожить горючее. Шутка сказать – уничтожить цистерну, находящуюся под вооруженной охраной, да еще в таком людном месте, как станция.

Михаил медленно спускался с горы в долину. По дороге домой он на все лады думал о том, как подойти к этому трудному делу. Мысли мелькали, вытесняя одна другую.

Погруженный в думы, Миша не заметил, как добрался домой.

– Долго ты, – встретила мать.

– Да ну его, твое молоко, народу на станции почти нет, – проворчал Миша.

Мать пожурила сына за то, что дешево продал молоко.

– А соль? – спросила она.

– Не нашел, мама. Честное слово, не нашел, искал, искал, – оправдывался Миша, но мысли его были о другом. Он думал о задании комитета и о том, как выполнить это задание. А его нужно было выполнить во что бы то ни стало. Михаил решил пойти к Парфентию посоветоваться.

Парфентия он не застал дома и направился прямо к Андрею Бурятинскому – члену диверсионной пятерки.

Андрюша Бурятинский был, пожалуй, самым близким другом Михаила еще со школьных дней. Многое изменилось с приходом оккупантов, но дружба между юношами осталась крепкой. Теперь она перешла в боевую дружбу. С того дня, как член подпольного комитета Михаил Кравец рекомендовал в организацию Андрея Бурятинского, последний стал правой рукой и первым советчиком командира.

– Андрей, пришел к тебе ума подзанять. Одолжи немного, – пошутил Миша.

– А ну, давай, выкладывай. Что-нибудь наскребем, – отшутился Андрей.

Миша сообщил о задании комитета, подробно рассказал о своем походе на станцию, не умолчал и о передуманных им по дороге способах уничтожения горючего.

– Как же быть? – спросил Миша. – Шевели мозгами, Андрей.

Он надеялся на находчивость Бурятинского. Ведь тот, бывало, чего только не придумает, ловок на разные штуки.

– Да, дело действительно сложное, – заключил Андрей, – тут нужно все без шума обработать.

– Подмышкой цистерну с горючим не унесешь со станции, – буркнул Миша.

– Подмышкой не подмышкой, а что-то нужно придумать.

– Должны придумать.

И они думали. Молча, глубокомысленно шевелили губами, садились, затем снова вставали, шли, пригибаясь под цепкими вишневыми сучьями. И вдруг то один, то другой останавливался и неуверенно предлагал:

– А что, если мы…

Но при зрелом обсуждении план отвергался.

– Эх, Мишка, плохо у нас с тобой фантазия работает. Настоящие партизаны давно бы сто планов придумали, – промолвил Андрей.

– А мы, значит, еще не настоящие?

– Выходит, что так.

– Научимся. Не сразу все.

– Задача очень сложная. Тут, должно быть, и настоящие партизаны задумались бы.

– Это нам с тобой как экзамен. Если выдержим, тогда нам все нипочем.

– Главное, придумать, найти решение, а уж выполнить мы выполним.

– Не сомневаюсь.

Друзья еще долго ломали головы, кусали губы от досады, но нужное решение не приходило.

– Знаешь что, – сказал вдруг Михаил, – оставим это до утра.

– Это, пожалуй, верно. Ночью может придти хорошая идея, особенно, когда не спится.

– Согласен с тобой.

Они разошлись, условившись встретиться завтра утром и принести с собой новые планы.

– Миша, – сказал утром при встрече Андрей, – я, кажется, придумал.

– А я ничего толкового.

– Керосин нужно выпустить на волю.

– Как же?

– Очень просто. Пробуравить этой железной свинье брюхо и выпустить керосин. Пусть гуляет себе.

Михаил задумался. Он еще не мог ясно представить себе, что предлагал Андрей. Как известно, каждое открытие, даже самое простое, бывает сначала понятным лишь тому, кто его открыл. И нужно время, чтобы оно дошло до других и было признано.

– Я все-таки не понимаю, Андрей, как это….

– Простая дрель и сверло большого диаметра. Вот и вся механика. Чем больше сверло, тем больше будет дыра, и керосина уйдет больше. Арифметика?

– Арифметика… а возьмет сверло? Ведь стенки у цистерны толстые.

– Возьмет.

– Это хорошая мысль. Тихо и людей много не надо, – согласился Михаил.

– Нас с тобой двоих хватит.

– Вполне. Один работает, другой сторожит. Часового придется… сменить.

– Понимаю. Если удастся, это хорошо.

– Удастся, – уверенно ответил Миша.

Они разошлись.

Михаил осторожно, на цыпочках, вышел, не притворив за собой дверь, чтобы не разбудить домашних.

На дворе стояла темная, пасмурная ночь. Теплынь. Тишина. Безветрие.

Теплый весенний дождь шелестел в листве абрикосовых деревьев под окнами. Далеко, нивесть в какой стороне, прогремел гром.

Миша прошел к сараю, нащупал под застрехой нож Неспеша вынул из ножен, легонько провел по острию большим пальцем и сунул его за ремень брюк.

– А погода как раз подходящая, – с удовлетворением подумал Миша. Он прислушался к звукам, доносившимся из села, но заглушаемые шумом падающего дождя, они казались далекими и неясными.

Михаил прислонился к стене под крышей и стал обдумывать, что нужно взять с собой еще. Но будто все было приготовлено. Легонько повернув барабан нагана, он прощупал патроны. Их было всего четыре.

– Мало, – с досадой подумал Михаил, – это теперь главное. Нужно сказать Володьке Белоусу, чтобы побольше достал патронов.

Жесткие, горячие пальцы закрыли глаза. То был Андрей.

– Напугал, – шепнул Миша.

– Красиво подкрался?

– Куда там! – Михаил огляделся кругом, прислушался. – А как с инструментами?

– Все в порядке. Вот они.

Андрей показал коловорот.

– Дед Григорий снабдил. Будто для нас берег.

– Хороший старик.

– Он с нами всей душой.

Михаил знал, что Парфентий часто заходит к деду Григорию и, хотя Гречаный об этом никому ничего не говорил, члены комитета догадывались, что там, на глухом краю села, в хатенке колхозного кузнеца деда Григория Клименко, Парфентий встречается с Владимиром Степановичем.

– Ну, трогаемся. Время идет. Нам может не хватить ночи.

– Хватит. Сверло в три четверти дюйма. Большое отверстие получится. Дедусь Григорий говорит, что сталь у цистерны мягкая и стенка не очень толстая. Только он дрелью не посоветовал. Дрель, говорит, трещит, шуму от неё много. Вот и дал мне коловорот. Медленнее, но зато никаких звуков. Под носом у часового можно вертеть.

Обогнув село, товарищи вышли в степь. Дождь продолжал накрапывать, затягивая ночную темень сырой пеленой. Шли поодаль от дороги, молча. Каждый думал о том, что предстоит впереди.

На станции – ни огонька. В темноте, едва различимые, высились полуразрушенные строения, разбитые вагоны. Когда вышли на линию, Андрей вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он не боялся, что они попадутся. В такую темень, среди бесчисленных нагромождений, можно было без труда спрятаться, уйти. Его взволновало другое. Он еще в жизни никого не убивал. Сейчас в первый раз предстояло убить. Но когда он представил, что убьет врага, сжал зубы и постарался успокоиться. Михаил взял локоть Андрея и потянул книзу.

– Надо подползти вплотную. Ты сзади сдавишь ему горло, зажмешь рот, а я…

Пригнувшись как можно ниже, они поползли под скелетами сожженных вагонов, поминутно останавливаясь и прислушиваясь. В стороне они услышали какие-то странные звуки.

Затаив дыхание, они долго прислушивались. Где-то совсем рядом у огромной черной цистерны находился часовой. Невидимый человек изредка шмыгал носом. Чертовски трудно угадать, в какую сторону он стоит лицом.

Часовой в темноте тихо кашлянул. До него оставался какой-нибудь десяток шагов.

Миша потянул Андрея за руку. Они отползли несколько назад и нырнули под огромное тело цистерны.

Теперь часовой был почти рядом. Они рассмотрели его фигуру в плаще с наброшенным на голову капюшоном. Юноши затаили дыхание. Отчетливо было слышно, как сопел часовой, да над головами, вызванивая о броню цистерны, падал частый дождь.

Вдруг, неподалеку на линии возникли голоса. Они приближались. Гулко топали по шпалам сапоги. Часовой окликнул подходивших. Ему ответили по-румынски. Это была смена поста. Михаил с Андреем спрятались за колеса цистерны и затаили дыхание. Это было лучше, что смена пришла. Но как они сами не учли этого? Ведь могло очень плохо кончиться, если бы они сняли часового перед самой сменой. Ясно, что караул поднял бы тревогу и все их планы провалились бы. Друзья вздохнули с облегчением. Им сегодня просто повезло.

Сменившийся часовой стал ходить взад и вперед. Хлопцы следили за его маячившей в темноте бесформенной фигурой, то приближающейся, то удаляющейся. Иногда он так близко проходил около колес цистерны, что, казалось, стоило протянуть руку и…

Нужно было спешить. Миша вынул нож, ножны сунул в карман. Рука сжала рукоятку. Сердце так сильно заколотилось, что, казалось, его стук может услышать часовой.

Михаил движением руки дал понять Андрею, чтобы тот оставался на месте, а сам шагнул за рельс и резко выпрямился.

Через мгновение Андрей услышал глухой шлепок и не то вздох, не то оборванный стон, и тяжелое падение тела.

– Давай, начинай, – шепнул Михаил.

Тихо заурчало сверло. Андрей, с ожесточением нажимая снизу грудью на репку коловорота, начал крутить ручку.

– Ну, как? – через несколько минут спросил Миша. Андрей нащупал место под сверлом.

– Подается.

– Устанешь, скажи.

– Ладно, – отмахнулся Андрей.

Снова заурчало сверло. Миша напряженно прислушивался. Сквозь шум дождя он отчетливо различал тяжелое андрюшино дыхание.

– Давай, сменю.

– Рано еще.

Время в ожидании тянулось ужасно медленно. Мише казалось, что они уже давно здесь, что вот-вот нагрянет новая смена поста, и тогда все пропало. Ведь он со свежими силами быстрее может сверлить. Он крепко ухватился за коловорот.

– Давай, а ты иди слушай.

Миша пальцами нащупал ямку в броне и вставил сверло. Всем телом надавливая снизу, он начал сверлить. И, чем сильнее он нажимал, тем больше ему казалось, что нажимает он слабо и что работа подвигается слишком медленно. Он ничего не слышал, кроме шума в собственных ушах. Перед глазами стояла непроглядная пелена. Михаил не слышал, как Андрей уже несколько раз, дергая его за рукав, спрашивал:

– Сменить, что ли?

Вдруг, неожиданно, сверло заело, в лицо брызнула струйка остро пахнущего керосина. А сверло ни взад, ни вперед. Тогда он развернул сверло в обратную сторону и снова крутнул. Рывками Миша сделал несколько поворотов, и сверло по самый изгиб коловорота провалилось вовнутрь цистерны. В лицо ударила, ослепив глаза, сильная вонючая струя. Михаил отскочил в сторону. Мощная струя с шумом била в землю.

– Готово? – спросил Андрей.

– Все в порядке.

– Скорей уходить, – бросил Андрей и, схватив Мишу за руку, потащил его. Несколько сот метров товарищи бежали вдоль линии, потом по косогору спустились вниз. Отсюда до самой Кодымы тянулся лес.

Когда зашли в чащу, Михаил предложил:

– Давай передохнём. Ты знаешь, Андрюша, у меня руки и ноги дрожат, а в глазах такая резь от этого керосина…

– Чего же удивляться? У меня у самого поджилки трясутся.

Разгоряченные, они не обратили внимания, что земля была сыра и сели прямо на мокрую траву. Андрей мочил об траву руки и промывал Мише глаза, пока не прошла резь.

– Ну и ночка выдалась. Фу-у-уу!

– Как ты думаешь, Миша, много за ночь уйдет керосина?

– Должно порядочно уйти. Дыра большая, напор сильный. И до смены еще далеко.

Некоторое время сидели молча. Радостно было сознавать, что дело сделано. Отныне они с полным правом могут называться партизанами.

– Теперь нам надо обдумать, как добраться до дому, – озабоченно сказал Миша, – от нас ведь керосином за версту несет. Нас могут с собаками по следу найти.

– Тогда остается одно – сжечь одежду.

– Идея неплохая, но все на нас мокрое и не загорится.

– Давай-ка топать так, как есть, какие там сейчас собаки.

– Тогда ко мне. Живу я у черта на куличках. Да и дверь открываю сам, зайдем незаметно. Дома хорошенько вымоемся, переоденемся, а там видно будет, – предложил Михаил.

Они пошли по лесу. Дождь шумел в густолиственных вершинах деревьев. А тут, внизу, стучали по листьям и траве одинокие грузные капли.

Глава 12
ГОЛАЯ ЗЕМЛЯ

На опытном участке огороднической фермы ждали всходов семян. Агроном и Соня, не зная ни сна, ни покоя, жили напряженной жизнью. Но волнения и тревоги их были разные. Николенко волновался, опасаясь, что семена не взойдут, и тогда пропали все его планы, а вместе с ними и карьера.

С затаенной тревогой следила за посевами и Соня. Но она боялась, что все посаженное взойдет, и тогда задание подпольного комитета не будет выполнено.

– Почему вы волнуетесь, Андрей Игнатьевич? – спросила Соня агронома, сама с трудом сдерживая волнение. – Ведь семена здоровые, протравка проведена по всем правилам.

– Да кто его знает, – промычал Николенко, – все как-то думаешь…

Он не договорил, но Соня поняла, что у агронома есть какие-то причины для волнения, которые он скрывает от помощницы.

Сама она, ползая по грядкам, с замиранием сердца раскапывала верхний слой земли, отыскивала ростки и думала: «Только бы не взошли»! Она не беспокоилась о том, какая беда постигнет ее в случае провала фермы, на которую оккупанты возлагали большие надежды. Она была уверена, что если тогда, при дезинфекции семян все обошлось гладко и без подозрений со стороны агронома, то теперь нельзя было придраться к чему-нибудь. В агрономии есть множество причин, по которым могут погибнуть семена. Но чтобы установить это, нужны специальные исследования. Даже если причина гибели и будет установлена, то в ответе будет агроном, а не она, всего-навсего его помощница.

Соня шла на поле, едва поспевая за агрономом.

Верхний слой пушистой земли успел уже подсохнуть, но был гол. Они прошли по всему участку вдоль, поперек и наискось, присматриваясь, не показываются ли всходы.

Николенко присаживался на корточки, поковыривал пальцем землю и сокрушенно чмокал языком.

– Не видно.

– Может, рано еще? – замечала Соня, ликуя в душе.

– Нет, пора. Восьмой день сегодня. Погода теплая, и земля достаточно прогрета.

– Я надеюсь, – подтверждала помощница.

– Ага, вот он! А ну-ка, иди сюда! – воскликнул агроном.

У Сони закружилась голова. Она подошла поближе. В маленькой разрытой луночке пробивался из арбузного семечка нежный росток.

Агроном копнул рядом, и там лежало проросшее семечко.

– Всходят мои кубанцы! Ай-да краснодарцы! – громко и весело заорал агроном. – Ты довольна?

– Очень, – пробормотала девушка, боясь потерять самообладание. – А как же, конечно, довольна, Андрей Игнатьевич, ведь тут и моя работа есть.

Соня говорила внешне спокойно, но сама чувствовала, как темнело в глазах, дрожали пальцы рук, ноги подкашивались. Ей хотелось сейчас повалиться на землю и разрыдаться от отчаяния.

– Ой, – тихо простонала она и опустилась на землю.

– Ты что? – спросил агроном.

– Нога подвернулась. Это у меня бывает. В детстве вывихнула, и вот до сих пор…

– Полежи, отойдет, – посоветовал агроном и пошел бродить по участку.

– Ну, кажется, все пропало, ничего не вышло. Теперь уже ничего не поправишь, – горевала Соня. Она сидела, обхватив руками голову, и тихо раскачивалась.

«Неужели в справочнике неправильно? Нет, не может быть, чтобы в книге… Это же ведь наука. Может, семена такие стойкие? А может, сулема какая-нибудь старая, негодная попалась?»

Пока Соня сидела, теряясь в догадках, Николенко ходил по грядкам. Он часто присаживался на корточки, ковырял землю, причмокивая языком и бормоча себе под нос.

Все еще поглощенная мыслью о своей неудаче, Соня услышала шаги и подняла голову. Над ней стоял, широко расставив ноги, казавшийся непомерно огромным Николенко. Он был встревожен.

– А ты знаешь, семена-то ни к чёрту…

– Как? – встрепенулась Соня. – А это? – она указала на свежие пятнышки земли.

– Взойдут отдельные. Может, на сто семечек одно.

– Не может быть! – стараясь скрыть радость, воскликнула Соня. Но агроном, видимо занятый своими мыслями, не заметил оживления девушки.

– Подождем еще дня два-три, а там увидим…

Весь следующий день, воскресенье, Соня провела дома. Её подмывало побежать в Крымку на участок, взглянуть, как всходы. С этим желанием она несколько раз выходила из дому, но тут же возвращалась, боясь ненароком встретиться с агрономом и вызвать подозрение.

Бабушка Федора, души не чаявшая во внучке, была встревожена её странным поведением. И, как всегда бывает в таких случаях со старыми людьми, решила, что Соня больна.

– Я тебе мяты заварю.

– Не хочу, бабуся.

От всех целебных бабушкиных средств Соня наотрез отказалась.

– Ну, молока выпей.

– Молоко можно.

В понедельник утром, отказавшись от завтрака, Соня побежала в Крымку.

Агронома она застала в лаборатории. Мрачный, как туча, она сидел над ящиком с землей, из которого торчало несколько стебельков помидорной рассады.

Соня остановилась у двери, не решаясь пошевелиться. Её охватила тревога, что агроном, может быть, подозревает её.

«Чего же он молчит? – думала девушка. – А может, накапливает гнев, чтобы со всей силой обрушиться на неё? Нет, в таких случаях не ждут».

Соня тихонько кашлянула. Агроном обернулся.

– Доброе утро, – поздоровалась Соня.

– Все к чёрту! – вместо приветствия глухо прогудел Николенко. Он безнадежно махнул рукой. – Лопнуло наше дело, как мыльный пузырь.

– Как же теперь? – спросила Соня.

– А вот так же. Придется ответ держать.

Разошлись начальник с помощницей, больше ничего друг другу не сказавши на прощание. Агроном знал, что с гибелью семян умерла и опытная ферма, а вместе с ней и все его надежды.

Совсем иначе чувствовала себя Соня. Выйдя из лаборатории, она побежала к Поле и все рассказала ей. Весь день девушки провели вместе. Под вечер, когда молодежь Крымки вернулась с работы, Соня доложила экстренно собравшемуся комитету, что задание выполнено.

Парфентий крепко пожал руку девушки.

– Спасибо, Соня. Спасибо.

Вечером, возбужденная, вернулась Соня домой. И прямо с ходу:

– Бабушка, я есть хочу!

– Выздоровела? – обрадовалась старушка.

– Выздоровела, бабуся. Теперь совсем, совсем здорова!

– Я говорила, что молоко помогает.

– Не знаю, как кому, а мне помогло, бабушка, ой как помогло!