Текст книги "Река прокладывает русло"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

27

Лесков направился в цех. Лубянский замедлил шаг около диспетчерской, но раздумал и пошел дальше. Он был смущен. Савчук представил дело так, будто он, Лубянский, стал противником автоматизации.

– Поверьте, – сказал Лубянский с жаром, – это все разыграно. Согласись я, он бы отказался.

Лесков ответил с досадой:

– Ладно, оставим это! Скоро мне сниться будут акцепты, ассигнования, перечисления и проводки.

Но Лубянский не мог успокоиться: он улавливал в словах Лескова холодок. Лубянский пробормотал:

– Типичная манера Савчука – взвалить вину на другого. Ему одно важно – только бы его не ругали! Все наши директора таковы: Кабаков, Крутилин…

Старые лесорубы и охотники боялись поминать в лесу имя нечистого: сей зверь легок на помине. Цех не лес, и директора не черти, но Кабаков с Крутилиным появились сейчас же, как только упомянули о них. Они шли вдоль машин, смотрели записи в журнале, вглядывались в диаграммы на самописцах. Кабаков пальцем поманил Лескова.

– Видели твои регуляторы, – сказал он одобрительно. – Механизм не ленится, все время в труде. Ставь, ставь автоматы, новая техника нужна, как воздух, – чувствуем по всему, что дальше без нее ни шагу.

Эти ласковые слова вдруг оживили в Лескове умершие было надежды. Он горячо изложил свой спор с Двоеглазовым и попросил помощи. Кабаков засмеялся.

– Вот она, молодежь! – сказал он Крутилину. Голос его был весел, улыбка снисходительна. – Нетерпелива, ни с чем не считается. Чуть что не по ней – штрафы, – он лукаво покосился на Крутилина, тот нахмурился, – докладные записки, крик. А почему? Трудностей настоящих не нюхала! Тебе, товарищ Лесков, катастрофой кажется, что вместо одного регулятора с высшим образованием будет поставлен другой, такой же умный. А у нас с Тимофеем Петровичем, – показал он на Крутилина, – даже лопат и рукавиц не хватало, когда мы эту фабрику возводили, где ты теперь автоматы монтируешь. Да что лопат! Всего не хватало: цемента, жилищ, еды, денег, инженеров, просто грамотных людей. И ничего, построили фабрику, чудо механизации. По-твоему рассуждая, нам бы руки сложить, впасть в отчаяние: ах, не можем при нашей некультурности, ах, дайте нам условия, снабдите полностью по нормам! И не было бы этой фабрики, этого чуда. Вот как оно оборачивается, товарищ Лесков.

– Академики! – процедил сквозь зубы Крутилин. После столкновения на заводе Лесков впервые видел Крутилина – он еле кивнул головой на холодный поклон Лескова. – Ты загляни ко мне в плавилку, Григорий Викторович, те же приборы, что здесь, даже еще нежнее. А разве сравнить плавилку с этим залом? Да ни в жизнь они там не будут работать.

– Это ты загнул, Тимофей Петрович. – Кабаков снова покосился на Крутилина. – Заставим – будут работать. Вызовем на партбюро, пошлем в министерство отчитываться – обеспечишь условия. – Он повернулся к Лескову. – Значит, так, товарищ Лесков. Источники финансирования менять не будем, все это фантазия – из пушек по воробьям. А конкретную помощь – людьми, материалами, хорошими условиями на местах монтажа, – это проси, обеспечим.

Они прошли в боковой ход, прихватив с собой Лубянского, а Лесков остался на классификаторах. Он чувствовал усталость и бессилие: дальше бороться было не с кем, податься некуда. К нему подошел дядя Федя и ласково тронул его за руку.

– Здравствуй, товарищ Лесков! – сказал он, смеясь всем своим добрым лицом. – Что тут стоишь? Ты туда пройди, к Сереге, – ну и кипит у него дело!

Лесков провел с монтажниками около часа, а потом побрел знакомой дорогой по склону горы. На душе у Лескова было невесело. Щукин прав: они бросили все силы на два участка, маневрировать им негде. Ладно, ладно, своего он добьется – немного позже, чем желал, только всего!

В лаборатории Лескова поджидал встревоженный Жариковский. Жариковский торопливо объяснил, что сегодня его вызывал Бадигин, на заводе скоро будет проведена партийно-техническая конференция. Ему, Жариковскому, предложено выступить с подробной информацией по новой технике: что надо внедрять и какой это даст эффект. А разве он может сказать об эффекте, он даже не знает, когда они с отражательной печью справятся.

Маленькие глазки Жариковского, застывшие на широком лице с мелкими чертами, преданно и умоляюще смотрели на Лескова, сероватая кожа щек от волнения стала еще серее. Жариковский простонал:

– И знаете, что еще Бадигин требует? Помех. Чтобы ему все помехи перечислили, какие тормозят автоматизацию. Откуда мне взять помехи, Александр Яковлевич, поверите, не хватает времени диаграммы менять на самописцах! Очень прошу, подскажите, о чем говорить.

Теперь Лесков понимал, что привело Крутилина и Кабакова в измельчительный цех фабрики. Видимо, горячая его беседа с Бадигииым не прошла бесследно. Крутилин готовился к обсуждению перспектив автоматизации завода, чтоб не попасть впросак, как Савчук. Злое чувство вспыхнуло в Лескове. Он вспомнил надменное лицо Крутилина, его пренебрежительный кивок. Нет, человек этот неисправим: нового штрафа он постарается избегнуть, но другом новой техники не станет. Лесков проговорил, усмехаясь:

– Пишите, я продиктую вам все помехи, которые необходимо убрать, чтобы автоматизация на медеплавильном заводе пошла.

Просиявший Жариковский мигом вытащил блокнот. Лесков диктовал, в возбуждении прохаживаясь по кабинету:

– Первая помеха, самая зловредная, – самодур директор, Крутилин по фамилии.

Карандаш выпал из пальцев Жариковского, он с ужасом глядел на Лескова; тот повелительно повысил голос:

– Пишите, пишите, это еще не все! Вторая помеха – излишняя услужливость начальника заводской службы автоматики Жариковского, – не умеет хватать самодуров за горло, а надо.

Жариковский трясущимися руками прятал блокнот в карман. Он растерянно и обиженно бормотал:

– Не ожидал – насмешка вместо помощи. Нехорошо, Александр Яковлевич, могли бы сразу сказать, что не хотите… Простите, если помешал…

Лесков крикнул ему вслед:

– Сообщите Бадигину, что сам приеду на вашу конференцию рассказать о всех помехах!

После ухода Жариковского Лесков вызвал Щукина и Закатова и сообщил им, что на ближайшие месяц-два придется изменить программу, – вместо пневматических регуляторов они будут монтировать запланированные ранее электронные.

– Что электронные, что пневматические – плана не выполним, если Крутилин снова прижмет с оплатой, – печально заметил Щукин.

– Наконец-то мы беремся за ум! – воскликнул Закатов, торжествуя. – Честное слово, Александр Яковлевич, вы сами увидите – электроника даже в сравнение не идет с этими глупыми воздушными насосами.

28

Только сейчас Лесков стал понимать глубокий смысл странного выражения «делать план», ранее представлявшегося ему нелепым. Это выражение, ходившее между хозяйственниками Черного Бора, означало нечто другое, чем просто работать. Впервые услышал его Лесков от Лубянского. Тот первую половину месяца работал, то есть руководил технологическим процессом, принимал людей, следил за ходом ремонтов. А вторую половину месяца он «делал план». Сейчас «делал план» Лесков. Он спешно нагонял потерянные дни; в измерительных лабораториях и монтажной группе была толкотня, стоял шум, в помощь наладчикам были брошены ремонтные рабочие. День складывался из совещаний, звонков, криков, подтягиваний и подстегиваний. Самая откровенная штурмовщина бушевала в стенах лаборатории, и Лесков, неутомимо стремился повысить ее балл: без штурмовщины он не мог справиться с программой. «Отстаньте, нас трясет электронная лихорадка!» – раздраженно охарактеризовал Закатов состояние лаборатории заказчику, обиженному тем, что его забыли.

Лесков знал, что так работать нельзя, хоть все так работали. К его удивлению, эта странная деятельность оказалась приемлемой для окружающих. У него было ощущение, что до сих пор все ему мешали, – теперь отовсюду шла помощь. Он встретился в столовой с Двоеглазовым, тот дружески взял Лескова под руку:

– Зайдите ко мне, – пригласил он. – Подарочек вам заготовили.

Лесков привык к тому, что слово «подарочек» означает неприятность. Но Двоеглазов разъяснил: лаборатория имеет право на финансовые льготы для проектирования и внедрения новой техники, небольшой коэффициент, одна целая и две десятых к смете.

– Кое-что это вам даст, товарищ Лесков, – заверил плановик и торжественно добавил: – Вот видите, имеются законные пути для полезного дела, незачем анархию разводить.

Обрадованный Лесков побежал к Щукину подсчитать, во что выливается неожиданный «подарочек». Кое-что, точно, он давал – больше тридцати тысяч в месяц. Лесков попенял Щукину, что до сих пор не применяли этого спасительного коэффициента.

Старый плановик ответил тонкой улыбкой.

– Даниил Семенович до сих пор не разрешал применять его. Он ведь считает так: приборы заводские, схемы книжные – где тут новаторство? Просто вы ему нравитесь, Александр Яковлевич.

Еще больше поразил Лескова Крутилин. В лабораторию снова примчался Жариковский и сообщил удивительную новость. Крутилин предложил ему составить процентовку работ, проделанных лабораторией. Директор так и выразился: «Ладно, ужимать их не будем, кое-что они делают». – Я составил перечень работ на семьдесят пять процентов сметы, – с жаром делился Жариковский. – Тимофей Петрович, однако, переправил семерку на пятерку, всего вышло пятьдесят пять. Я очень рад, Александр Яковлевич, что кончились недоразумения. Тимофей Петрович очень вас ценит!

Жариковский шумно радовался, он сразу забыл о том, как его недавно принял Лесков и что пришлось ему выслушать о себе. Он видел в подписанном акцепте залог будущего мира. Но Лесков вылил ушат ледяной воды на разгоряченную голову Жариковского. Лесков холодно возразил:

– Вы думаете, Крутилин взялся за ум, потому что оценил автоматику? Боюсь, вы заблуждаетесь, товарищ Жариковский. Вы же сами говорили, что вас вызывал Бадигин. Крутилин боится, что его разнесут в пух и прах на предстоящем партсобрании. И, между прочим, он не ошибается.

Жариковский удалился, растеряв принесенную с собой радость. Он понимал: если Лесков обрушится на Крутилина, ему, Жариковскому, придется всех горше! Крутилин грозен, Лесков бесстрашен, подерутся они – клочья посыплются с него. Он уже жалел, что взобрался на высокую должность начальника службы автоматики. Лучше было пойти мастером в цех: нормированный день и лупят не так больно.

– Подам заявление, пока Лесков под монастырь не подвел, – шептал он горестно. Он вспоминал, как радовался еще недавно своему возвышению и как все его надежды на безбедное и спокойное существование лопнули. – Честное слово, подам!

День проходил за днем, и напряженная работа большого коллектива приносила свои плоды – один регулятор за другим сдавался в эксплуатацию. Наступил день, когда на щите последнего регулятора повисла пломба, поставленная приемщиком – службой автоматики фабрики. День этот был не лишен парадности. Парадность в последнее время стала системой. На верхней площадке часто появлялось начальство разных рангов и калибров, свое и чужое, – все предприятия в Черном Бору интересовались положением в измельчительном цехе: это был первый опыт автоматизации. Внешне все оставалось по-старому. На площадке толкались монтажники и наладчики, ходили классификаторщики, бегали со своими мерными кружками пробоотборщики. Но в производственных отношениях этих людей произошли глубокие изменения. Все они уже не были необходимы в технологическом процессе: функции управления процессом взяли на себя механизмы. И механизмы неплохо справлялись. Лесков, часто теперь приходивший на фабрику, с радостью видел, что автоматическое регулирование день ото дня становится лучше. Он поделился своими впечатлениями с Бахметьевым. Старый рабочий радовался не меньше Лескова.

– Понимаешь, – говорил он с воодушевлением, – ну, просто нечего делать! Разика два за смену до вентиля дотронешься – и все.

– Этих двух разиков тоже не нужно, – отвечал Лесков, с гордостью похлопывая по корпусу регулятора.

Во время этого разговора из диспетчерской сообщили, что Лескова просят в кабинет директора на совещание. Бахметьева тоже пригласили. Он заверил Лескова:

– Не сомневайся, Александр Яковлевич, хаять вашу работу не буду!

Лесков не страшился этого. Он был доволен. Пусть эти электронные регуляторы сложнее пневматических – они действуют, они полностью приняли на себя нехитрые функции человека.

В пути к Лескову и Бахметьеву присоединился Закатов.

Закатов явился в цех, как в театр, – в новом костюме, при галстуке, в ослепительно белой рубашке. Он что-то шептал, идя вслед за Лесковым. Лескову показалось, что Закатов обращается к нему, он спросил:

– Что вы, Михаил Ефимович?

Мысли Закатова были далеко, от ответил рассеянно:

– У меня в руках немало силы, в волосах есть золото и медь…

Лубянский, взяв Лескова под руку, проговорил с радостной улыбкой:

– Покатились по скользкой дорожке автоматизации. Новое горе нашим мамонтам – на регулятор не накричать, взыскания на него не наложить. Немыслимое усложнение руководства, не правда ли?

Кабинет Савчука был переполнен; пришли плановики, механики и бухгалтера, рабочие и мастера сидели с инженерами, дробильщики – с измельчителями, электрики – с флотаторщиками. Савчук открыл совещание словами: «Давайте послушаем технику завтрашнего дня». Закатов доложил результаты испытания регуляторов. Лесков старался не глядеть ему в лицо: он страшился, что и на собрании Закатов от восторга заговорит стихами. Лубянский сообщил, что с сегодняшнего дня регуляторы находятся в его материальном подотчете, – акт приемки подписан.

– Богаче стал на миллион, – сказал он шутливо. – Неприятностей, думаю, будет не меньше…

Савчук насмешливо закончил:

– … чем на десять миллионов.

Это была не единственная шутка директора фабрики. Лесков видел, что Савчук ведет себя странно. Он задавал каверзные вопросы, допытывался, не помогают ли регуляторам со стороны, точно ли они сами ведут процесс. Его вопросы и реплики как-то снизили парадный тон собрания, теперь отовсюду сыпались критические, замечания. Всем выступавшим Савчук одобрительно кивал головой: казалось, сомнения в работе автоматики были ему по душе так же, как заверения в ее доброкачественности. Все это мало походило на его прежнее поведение.

А потом с речью выступила Ясинская. Лесков слушал ее, поражаясь, как мог он так ошибиться при первом знакомстве, – тогда она показалась ему мягкой и доброй, от нее словно струился свет. Все это был обман, он это выдумал про нее – за столом сидела сухая, черствая женщина. Прав был Лубянский: ее ничто не занимало, кроме собственных цеховых удобств. Она так и сказала:

– Автоматика сама по себе нас мало интересует: даже если одному технологическому переделу она и выгодна, это еще ее не оправдывает: возможно, на других переделах станет не лучше, а хуже.

Нужно, конечно, все это окончательно проверить на практике, – закончила она, обращаясь к Савчуку. Тот слушал с видимым одобрением. – Конкретных возражений против запуска автоматизированного передела у нас нет, а опасения имеются.

Лубянский мстительно прошептал Лескову:

– Что я вам говорил? Полностью спелись Савчук и Ясинская… Деться им некуда, автоматика работает. Представляете, что было бы, если б хоть малейшая неисправность?..

У Лескова создавалось впечатление, что автоматику не принимали в эксплуатацию, а судили. Это так не вязалось с радужным настроением, в котором он пребывал до сих пор, что он не выдержал. После речи Ясинской Лесков встал с твердым намерением дать отпор и ей и другим критикам.

– Мне кажется, мы теряемся в деталях, – заметил он, отвернувшись от места, где сидели Надя с Катей. – Что пользы спрашивать, как будет регулятор вести себя в каждом отдельном случае, надо посмотреть… – Он добавил едко: – Не интересуемся же мы заранее, как поведет себя щенок на волне, а бросаем его прямо в воду – пусть плавает… Всех возможных вариантов заранее не сосчитать, дело это напрасное.

Савчук и ему добродушно закивал головой, словно Лесков говорил то самое, чего он от Лескова ждал. Заключая обсуждение, Савчук встал и, не начиная речи, засмеялся. И весь зал ответил ему смехом: видимо, улыбки директора казались присутствующим более ясными, чем его слова. Даже Лесков не удержался от смеха. «Ах, черти! – сказала улыбка Савчука. – Горло перегрызут за свою автоматику!»

– Ну, что же, товарищи, – проговорил Савчук. – В воду прыгнули, пойдем теперь бултыхаться.

Лескову, уже после собрания, Савчук сказал с одобрением:

– С вас магарыч, лаборатория, ставьте за каждый регулятор бутылку. Первая от вас реальная польза, до сих пор вы подавали только надежды и счета.

У выхода Лесков столкнулся с Надей. Катя разговаривала с Закатовым, держа подругу под руку. Закатов склонялся перед девушками, даже со стороны было заметно, что он рассыпается в комплиментах. Лесков хотел пройти мимо, но Закатов его остановил.

– Товарищи пожелали основательней познакомиться с работой регуляторов, – сказал он с увлечением. – По-моему, очень неплохо, как вы думаете, Александр Яковлевич? Надо бы пройти в цех и растолковать на месте.

– Мне кажется, Надежда Осиповна уже составила себе мнение о регуляторах, – холодно ответил Лесков. – Во всяком случае, она высказала его публично и определенно: выгод от них пока нет, а неприятности большие.

Надя, вспыхнув, хотела возразить, но Лесков не дал. Он закончил с раздражением:

– Не думаю, чтобы вы, Михаил Ефимович, могли что-нибудь добавить к этому нового…

– Как можно так говорить? – с негодованием воскликнула Надя. – Ничего подобного я не думала…

Лесков возразил вежливо и непреклонно:

– Возможно, я плохо расслышал. Правда, до сих пор мне на слух не приходилось жаловаться.

В их спор с живостью вмешалась Катя.

– Хватит, Надя! – воскликнула она с досадой. – Говорила же я тебе, не надо резко выступать на совещании. И вы тоже! – обратилась она к Лескову. – Неужели в самом деле вас ничто не интересует, кроме регуляторов? Георгий Семенович уверяет, что вы еще ни разу не были в кино. Просто страшно поверить, что такое возможно.

Лесков, раздосадованный, пробормотал, что он здесь человек новый. В кино ходят с хорошими знакомыми, хороших знакомых он пока не завел. Вообще кино его мало интересует.

Катя настойчиво продолжала, не обращая внимания на то, что рассерженная Надя тянула ее за собой:

– Молодые люди ходят в кино с девушками, а не с хорошими знакомыми. Слушайте, а если я вас приглашу, вы пойдете? Мне ужасно хочется с вами пойти!

Она выговорила это скороговоркой, словно боялась, что если сама вслушается в свои слова, то у нее не хватит смелости досказать. Лесков раздраженно взглянул на нее, все это слишком походило на насмешку. Но Катя уже раскаивалась, она с таким явным страхом ждала его ответа, что он рассмеялся. И сейчас же она захохотала в ответ, звонко и облегченно. Надя с досадой сказала:

– Что за дикий разговор! Слушать неприятно.

Катя воскликнула:

– Вовсе не дикий, Надя! Почему мужчины могут приглашать женщин, а женщины мужчин нет? По-моему, равноправие так равноправие.

Лесков великодушно пришел к ней на помощь.

– Я очень благодарен вам за приглашение. Если выберется свободный час, обязательно пойду с вами. Сейчас не могу: работы по горло.

Катя торжествующе сказала Наде:

– Ну, вот видишь?

К ним подошел Лубянский. Он подозрительно, взглянул на раскрасневшуюся Катю.

Надя, поняв, что подругу не увести, кивнула головой Закатову, и, не прощаясь с Лесковым, отошла. Лесков не торопясь пошел с Закатовым в цех, оставив Катю с Лубянским.

Лубянский недовольно спросил:

– Что у вас тут происходило, Катя?

Она ответила небрежно:

– Ничего особенного, Георгий Семенович. Я призналась вашему Лескову, что он меня интересует, и пригласила его в кино. Он, конечно, отказался. Теперь придется идти с вами, как это ни скучно.

Лубянский сделал шаг назад.

– Вам не придется скучать, Катя: я не сумею пойти.

– Вот еще! – возмутилась Катя. – Это почему, объясните?

– Объясню вашими же обычными словами: поведение ваше мне не нравится, – холодно сказал Лубянский.

Катя сердито передернула плечами. Она вошла в диспетчерскую и вызвала главный транспортер.

– Симочка! – крикнула она. – Ты? Нет, все мельницы работают, руды хватает. Я о другом: как у тебя поведение?

Из трубки донесся глухой ответ:

– Великолепное, на пять с хвостиком.

Она закончила:

– Тогда приглашаю сегодня в кино, билеты достаешь ты. Положи трубку, Сима!

В это время Лесков сумрачно говорил Закатову:

– Черт знает что, собирались, как на праздник, а, ушли, как с похорон. Все настроение испортили. Знаете, Михаил Ефимович, я вас попрошу каждый день сюда приходить. Все-таки первые регуляторы, неожиданностей не должно быть. Сами видите, встречают их вовсе не радостно.

Закатову поведение Савчука и Нади казалось вполне естественным.

– Обычные директорские сомнения, Александр Яковлевич, – уверял он. – Что вы, хозяйственников не знаете? Им новое страшно. А Ясинской тем более. При удаче похвал ей не достанется, а при неуспехе шишек хватит. Я в регуляторах уверен – ломовая лошадь, а не прибор…

Он остановился перед самописцем, что-то мурлыча про себя. Лесков смотрел на диаграмму, кривая шла хорошо, лучшего нельзя было желать. Но Лесков ничего не мог с собой поделать: у него было скверно на душе.