Текст книги "Поиск-82: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Другаль

Соавторы: Феликс Сузин,Евгений Нагорнов,Владимир Белоглазкин,Александр Генералов,Владимир Печенкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– А это вам, хозяюшка, за то, что за моего друга душой болеете. Душевные-то люди в наше время редкость, их ценить надо, – сказал он наставительно. – Так что спасибо – извиняюсь, не знаю, как вас зовут, – рад был познакомиться.

Деньги сыграли роль волшебной палочки. Женщина засуетилась.

– Дарьей меня кличут. А то еще попросту Семеновной. Как хотите. – Она отступила в глубь сеней. – Да что ж вы на улице стоите! Проходите, проходите. Чайку щас согреем, а коль хотите, можно и супу – как раз седня варила. И переночевать где найдется.

– Ну что вы! – сказал Пряхин. – Зачем такое беспокойство. Мы в гостинице заночуем... Жаль, конечно, что Жору я не застал, а куда написать ему, не знаю.

Хозяйка зажгла свет в сенях и вдруг сплюнула:

– Ох, я ж дура! Прислал мне Егор Петрович письмецо, в нем какие-то цифры непонятные. Пишет, что ежели придут с работы или участковый опять наведается, должна я письмецо по этим цифрам отправить. Как его... «для требования». Он сам тогда быстренько приедет и с имя разберется. Наказал, правда, Егор Петрович никому эти цифры не показывать, а то, говорит, начнут писать – отдохнуть не дадут. Ну да ладно, уважу. Люди вы приезжие: когда-то еще с Егором Петровичем свидитесь...

На обратном пути Пряхин, откинувшись на сиденье, дремал, прикрыв глаза. Кулагин хотел было закурить, но водитель, увидев в зеркальце, что он вытащил сигарету, оторвал правую руку от баранки и, ткнув большим пальцем в сторону начальника, укоризненно покачал головой.

Кулагин вздохнул, осторожно толкнул друга в бок.

– Коля, а что бы ты сделал, если бы не было сегодня получки?

Пряхин пробормотал, не открывая глаз:

– Не знаю. Придумал бы на ходу что-нибудь другое. – Он сладко потянулся. – Так хорошо дремалось. Даже сниться начало нечто приятное. А-а-а... Зря ты меня разбуркал, аж в сердце кольнуло. Да, кстати, о сердце: аспарилин сложно достать? Тот, которым был напичкан Демин.

– Аспарилин? – удивился Кулагин. – Никаких сложностей. По рецепту в любой аптеке. Бывает в таблетках, бывает в ампулах. Обычно назначают таблетки.

– А в каком виде эффективнее?

– Конечно, в ампулах. Но тогда придется попросить главврача. Ампулированный аспарилин получают только больницы и «Скорая помощь».

Глава восьмая

Оперативное совещание началось, как всегда, ровно в девять. Подполковник Пряхин уважал точность и требовал ее от подчиненных, поэтому был удивлен, когда не увидел капитана Марфина. По неписаной традиции каждый садился на одно и то же место, и теперь все невольно посматривали на прогалину в тесном ряду форменных кителей. Марфин был человеком пунктуальным и без причины опоздать не мог. Пряхин, открывая совещание, невольно ловил себя на этой мысли и обрадовался, когда дверь приоткрылась и в комнату ужом проскользнул сияющий Марфин.

Закатив к потолку глаза, капитан развел руками, показав, что нечто, задержавшее его, было выше сил человеческих. Прошел к своему месту, сел и стал покачиваться на стуле.

– Олег Сергеевич, боюсь, что радость, которая вас переполняет, приведет к поломке казенного имущества, – сказал с невозмутимым лицом Пряхин. – Поэтому, если, она не личного свойства, поделитесь ею с нами.

– С превеликим удовольствием, – сказал Марфин. – Люблю похвастаться.

Он вскочил, поставил стул перед собой и, упершись обеими руками в спинку, принял позу присяжного оратора.

– Так вот, – начал капитан, – мне было поручено выяснить, где и кем изготовлен ключ, которым пытались открыть замок магазина в Ряхово. Поиск по заводам и мастерским ничего не дал. Но, если покопаться, в любой округе найдется дядя Вася, который может все: и колодец выкопать, и печь подправить, и телевизору вернуть пропавший голос, и крышу перекрыть, а уж по слесарному мастерству, по всяким замкам и задвижкам ему нет равных. Нашелся такой дядя – только не Вася, а Ваня – и у нас в поселке Южном. Крепкий дом, занятный флюгер на крыше. Во дворе, в пристройке, мастерская – ни в одной заводской инструменталке такого оборудования не найдется. Одних напильников штук тридцать. К сожалению, застал я дядю Ваню в период между двумя заказами, и потому в состоянии, звучно именуемом абстиненцией. Проще говоря, маялся дядя Ваня с похмелья. А посему пришлось мне поступиться моральными устоями и пойти на расходы, не предусмотренные скромной сметой уголовного розыска. Однако расходы эти окупились, ибо, хлебнув портвейна, дядя Ваня пообещал выполнить любой мой заказ, а когда я показал ему ключ, заявил, что уже делал такой месяца два назад. И замолк. Пришлось представиться. Оказалось: заказывал мужчина в черном пальто, незнакомый. Заплатил хорошо, и дядя Ваня в его присутствии изготовил дубликат по оригиналу. Из какой стали – не помнит. На фотографиях, среди которых были снимки Шмакова и Демина, никого не узнал.

Марфин обвел всех торжествующим взглядом и сел.

– Порядок, – сказал Пряхин. – Молодец, Олег Сергеевич. Всегда бы так... Значит, известные нам лица дубликат не заказывали? Поговорим тогда о малоизвестном, о скромном бухгалтере ЖЭКа Крошкине. Его видели вместе с Деминым за день до смерти последнего. Я запросил Чернигов, откуда он прибыл в наш город. Оказалось, что гражданин бухгалтер отнюдь не безгрешен. Как сообщили товарищи из Чернигова, Крошкин проходил по «делу веников» – помните? – но не был в числе организаторов и потому осужден лишь за соучастие. Наказание отбыл. Отсидев, предпочел в Чернигове не задерживаться. Хочу подчеркнуть, что подмоченная репутация еще не дает основания заподозрить Крошкина в убийстве Демина и взломе магазина, но поинтересоваться бухгалтером стоит. У него, правда, как будто бы неопровержимое алиби: он попал в больницу с острым аппендицитом за час до того, как, по данным экспертизы, скончался Демин. Однако экспертиза тоже может ошибиться, если некоторые сотрудники, – подполковник глянул в сторону Марфина, – небрежно опишут окружающую обстановку. Экспертиза исходила из того, что смерть Наступила на улице при температуре минус двенадцать. А Демин умер, сидя в нише, которая образовалась в стене, потому что заложили дверь из котельной. Непосредственно к кладке примыкает основание трубы, и температура там намного выше, чем снаружи. Видимо, Демин хорошо знал это и залез в нишу, почувствовав себя плохо. Поскольку смерть наступила в тепле, трупное окоченение развилось позже и было выражено меньше, чем при двенадцатиградусном морозе. Учитывая такое обстоятельство, приходим к выводу, что в момент смерти Демина Крошкин еще не был в больнице. Спрашивается: где? Поэтому я поручил узнать все об этом человеке, тем более что спешный и засекреченный отъезд в санаторий вызывает, мягко говоря, недоумение. Прошу доложить данные проверки.

Поднялся сухощавый атлетически сложенный молодой человек в замшевом пиджаке и модном черном свитере.

– В январе этого года, а именно: двадцать пятого, двадцать шестого и двадцать седьмого Крошкин находился в больнице на лечении по поводу правосторонней почечной колики. Тогда же познакомился с сестрой-анестезисткой Корякиной и потом часто к ней захаживал – и домой, и в больницу.

– Как вы это узнали?

– Узнать было несложно. Известно, что у женщин нет бо́льших врагов, чем лучшие подруги. Корякиной около тридцати пяти, она одинока, и подруга ее, приблизительно такого же возраста, тоже живет одна. Они были очень дружны и как будто довольны жизнью, поэтому появившийся вдруг у Корякиной мужчина неизбежно вызвал у той, другой, зависть. Связь Крошкина с медсестрой для нас имеет значение, думается, потому, что необходимо было выяснить, мог ли Крошкин раздобыть аспарилин. Проверка лиц, получавших это лекарство в аптеках, в течение последнего года, показала, что к ним он никакого отношения не имеет. А вот в анестезиологическом отделении коробка аспарилина всегда лежит на виду в стеклянном шкафчике срочной помощи. Корякина могла дать лекарство своему возлюбленному, мог и Крошкин его похитить, так как имел возможность бывать в анестезиологической, поскольку его знакомство с медсестрой развивалось, видимо, именно там. Правда, исчезновение аспарилина не установлено. Во-первых, он не относится к группе строго контролируемых. Во-вторых, в клинике каждый побаивается другого, и все вместе – профессора. Говорят о нем шепотом: не то с великим уважением, не то с хорошо скрываемой ненавистью. В общем, все трепещут, и в такой обстановке пропажу коробки какого-то аспарилина, конечно, постараются замять. Спишут, и все... Теперь по поводу аппендицита. Крошкин поступил в клинику в два тридцать и был оперирован через полтора часа. Окончательный диагноз: острый простой аппендицит. Что это такое, детально я не знаю, но, видимо, не очень серьезно.

– Да, пожалуй, – согласился Пряхин. – Но ведь, наверное, потом делают какие-то исследования?

– Есть и такая бумажка. Вот, пожалуйста: «Просвет червеобразного отростка сужен. Слизистая отечная, в ней умеренно выражена клеточная инфильтрация». Опять-таки не знаю, хорошо это или плохо.

– Ну, этого никто из нас не знает. Пусть разберутся специалисты. Так... Теперь прошу доложить, что дала проверка почтового индекса.

Розовощекий курсант в тесноватом для него кителе встал и, слегка заикаясь от волнения, принялся докладывать, не отрывая глаз от зажатой в руке бумажки.

– Под проверяемым индексом значится почтовое отделение в доме отдыха «Сосновое». Однако Крошкина среди отдыхающих нет, а обращался ли он на почту, установить невозможно, потому что обычную корреспонденцию, в том числе и «до востребования», каждый отдыхающий берет сам. В вестибюле главного корпуса висит на стене большой ящик с ячейками, в которые по алфавиту раскладывают письма, а дальше уж хозяина над ними нет – полное самообслуживание.

За окном потемнело, пришлось зажечь свет. Мелкие струйки дождя ударили по стеклу. Совещание окончилось, все разошлись, а Пряхин, отключив телефон и попросив дежурного никого к нему не пускать, уселся за стол. Если бы капитан Марфин видел его в этот момент, то непременно состроил бы лучшую из своих гримас: строгий начальник сидел, обвив ногами задние ножки стула, раскачиваясь взад-вперед. «Шмаков, конечно, отпадает. Слишком цинично для него: звонить дежурному после убийства. Да и тонко слишком. Ему попроще – кулаком, в драке – куда ни шло, – размышлял Пряхин. – Крошкин? Крошкин... Может, это он заказывал ключ? Надо будет раздобыть его фотографию и показать дяде Ване...»

Он вынул авторучку и принялся заправлять ее черными чернилами. «А может быть, это все-таки два разных события: смерть Демина, которого, возможно, никто и не убивал, и ограбление магазина? Тогда надо искать еще кого-то, побывавшего в ту ночь в магазине, неизвестного; скорее всего, из окружения директора ювелирторга и Чертык».

Пряхин достал из папки чистый лист веленевой бумаги. Были у Николая Павловича свои мелкие странности. Так, бумага должна быть непременно плотной, глянцевой и отдельными листами. Писать на них доставляло физическое удовольствие. Также не пристало пользоваться карандашами, и особенно шариковыми ручками, которые лишают почерк индивидуальности, делают его округло-неопределенным. Совсем другое дело – хорошая авторучка с обкатанным золотым пером. И непременно черные чернила! Своей строгостью они заставляют строить фразу уверенно и четко... Протерев перо лоскутком замши и удобно установив настольную лампу, чтобы свет падал слева, Пряхин расчертил лист на три колонки. В левой, вверху, проставил «Демин» и обвел фамилию траурной рамкой, в средней написал «Крошкин», а правая украсилась большим вопросительным знаком, – она предназначалась гипотетическому третьему. Мето́да известная – системный подход.

Итак, Демин. Что стало известно нового за последнюю неделю? Первое. Приблизительно месяц назад мужчина, по описанию похожий на Демина, продавал на толкучке золотое кольцо с рубином. Кольцо купили две цыганки, которые в этих вещах разбираются; значит, оно не было фальшивым. Вывод: возможно, Демин не был таким спившимся ангелом во плоти, каким его изображает лейтенант Бутенко, а, зная о существовании спрятанных драгоценностей, потихоньку обкрадывал Чертык. Контрвывод: нелогично, Чертык алчная, богатства свои строго учитывает. Демин это знал, и если бы месяц назад украл у нее, – так все, а не частично.

Второе. Хозяйка Демина вспомнила, что он приходил к ней за чем-нибудь от сердца, жаловался: болит. Следовательно, будучи в нетрезвом виде, мог принять чрезмерную дозу любого лекарства, того же аспарилина, и отравился. Контрвывод: просто так аспарилин не достанешь, а к врачу Демин не обращался, и даже если бы окольными путями раздобыл его, то уж наверняка бы прочел инструкцию, в которой жирным шрифтом пишется об осторожности при подборе необходимой дозы. Дополнение: а если самоубийство? Контрвывод: зачем для этого лезть в нишу?

Третье. Дочь Демина рассказала, что виделась с отцом за три недели до его смерти, когда была в командировке в нашем городе. Встретились довольно холодно, пробыли вместе не более получаса, у нее все время было ощущение; что перед ней чужой. Он произвел на дочь впечатление человека, полностью опустившегося. Его ничего не интересовало: ни как живет мать, ни внук, ни семейная жизнь дочери, которая, кстати, сложилась неудачно. Дочь даже пожаловалась отцу. Когда расстались, она почувствовала облегчение – дословно: «Будто вышла из подвала на солнце». Вывод: допустим, в Демине вдруг взыграли отцовские чувства, и он, задумав обогатить дочь, решился на кражу. Контрвывод: Демину незачем было взламывать магазин, он знал, где находится ключ, даже, возможно, имел свой и знал секрет замка. Контрвывод контрвывода: взломал для отвода глаз! Но зачем тогда ковырялся дубликатом ключа? И кто этот дубликат заказал дяде Ване?

Нет, Демин отпадает. Он, может быть, жертва, может быть, соучастник, но не преступник.

Так, перейдем к Крошкину.

Крошкин... В принципе никаких улик против него нет. Ну, прошелся один раз по улице с Деминым за день до его смерти, а в ночь кражи попал в больницу... И что тут криминального? Был замешан в хищении? Что ж, отсидел свой срок, искупил вину. Мелкая спекуляция рыбками? Именно мелкая... Мог достать аспарилин? Не доказано. Единственное, что смущает, зачем надо было темнить с поездкой в дом отдыха? Стоп! Хозяйка говорила, что он уехал в санаторий, а не в дом отдыха. И в «Сосновом» Крошкина нет. Может быть, он действительно в санатории, а «Сосновое» – лишь почтовый ящик? Ах, черт, надо было узнать в ЖЭКе, куда взял путевку Крошкин. Хотя глупо. Если скрывается, никакую путевку не брал...

Пряхин воткнул в розетку вилку телефонного шнура, снял трубку.

– Дежурный! Срочно узнайте, какие есть в нашей области санатории. Обзвоните их и выясните осторожненько, не лечится ли Крошкин Егор Петрович. Записали? Повторяю: Крошкин Егор Петрович... Только осторожненько. Предупредите, если где-нибудь он обнаружится, чтоб не вздумали его опекать из ненужной бдительности. Эти сведения нужны для справки. Ясно?

Теперь оставалось ждать, а ждать всегда невесело.

Дежурный, который был заядлым рыбаком, позвонил через полчаса:

– Николай Павлович, зацепил с первого заброса. Крошкин Егор Петрович временно проживает... то есть, извините, находится на лечении в санатории «Соленый лиман». Главный врач на проводе. Что еще требуется от него?

– Ничего, ничего. Единственная просьба: не обращать на Крошкина внимания... Пожалуй, только вот что спросите: как от них добраться в дом отдыха «Сосновое»?

В трубке зашуршало, слышно было, как дежурный кричит по другому телефону: «Соленый лиман», вы меня слышите? Аллё! Аллё! «Соленый лиман»! Меньше чем через минуту дежурный отрапортовал:

– Товарищ подполковник! От «Соленого лимана» до развилки на Кустанай двенадцать километров, а потом по Северному тракту еще одиннадцать.

«Итого – двадцать три, – машинально подсчитал Пряхин. – Абсурд какой-то. То, что Крошкин нашелся, – это хорошо. Но не будет же он мотаться за корреспонденцией в такую даль? Письмо хозяйки, конечно, должно сыграть роль сигнала тревоги. Раз так, то проверять свою ячейку в ящике Крошкин должен ежедневно».

Пряхин подошел к стене, на которой висела крупномасштабная карта области. С трудом нашел маленькую точку у голубенькой проплешины, искрапленной мельчайшим пунктиром – «Соленый лиман». В зеленом многоугольнике притаилось «Сосновое». Подполковник взял со стола линейку, измерил расстояние на карте, глянул на масштаб, рассмеялся.

Ах люди, люди, жертвы цивилизации. Уж другой дороги, кроме как по асфальту, и не представляем. В этом все дело, вся суть. Чтобы добраться по шоссе из «Соснового» в «Соленый лиман», надо действительно проехать по магистрали двенадцать километров, а потом, свернув на тракт, фактически вернуться назад. А по прямой между санаторием и домом отдыха не больше семи километров. Даже для не очень здорового мужчины это – легкий моцион после завтрака, ежедневная прогулка туда и обратно для укрепления здоровья... Ну вот, настала пора поближе познакомиться с бывшим специалистом по веникам, Егором Петровичем Крошкиным. Если это он извлек из тайника спрятанные Чертык драгоценности, то в санатории может попытаться сбыть несколько колечек. Люди приезжают отдыхать с деньгами, особенно женщины, которые частенько надеются, что за морем телушка – полушка. Прямых улик против Крошкина нет, поэтому хорошо бы поймать его с поличным. Вот и посмотрим...

Пряхин хотел было тут же вызвать капитана Марфина, но, глянув на часы, передумал: работу надо делать в рабочее время. Ночные бдения – отрада бездельников, типичная, как говорят в управлении, СКД – симуляция кипучей деятельности.

Марфина он вызвал на следующее утро ровно в девять ноль-ноль.

– Отыскался Крошкин, Олег Сергеевич.

Марфин изобразил полное удовлетворение.

– Он в санатории «Соленый лиман», – пояснил Пряхин.

– Значит, едем туда?

– Нет. Крошкин, вероятно, приглядывается к каждому новому отдыхающему. Можно спугнуть. Поедете в дом отдыха «Сосновое».

– Не понимаю.

– От «Соленого лимана» до «Соснового» по прямой семь километров. Крошкин, по всей вероятности, использует дом отдыха как почтовый ящик. Ваша задача – наблюдение. Хорошо, если познакомитесь. Будете изображать любящего покутить отпускника с большими деньгами. Может быть, клюнет. Впрочем, не вас учить.

– А бухгалтерия учтет предложенный вами образ, Николай Павлович? Все-таки расходы...

– Какие расходы? Я же сказал: «изображать», а для изображения хватит и командировочных.

Брови Марфина застыли в скорбном изгибе, лоб покрылся морщинами.

– Ну и жестокий вы режиссер, Николай Павлович. Хотел бы я знать: в каком театре актеры согласны играть на таких условиях? – Он вздохнул. – Ну ладно. Сегодня выезжать?

Дома Пряхина ожидал сюрприз: Кулагин собирал вещи.

– Ты куда? – встревожился Николай Павлович. – Неужели обиделся? Потерпи еще три-четыре дня – дело будет закончено, и мы махнем на озеро. Клянусь шевелюрой!

– Вот-вот, – произнес Кулагин, защелкивая замки чемодана. – С твоей лысиной только шевелюрой и клясться»... Все в порядке, Коля, все в порядке, – заторопился он, увидев, что Пряхин всерьез огорчен. – Я на несколько дней съезжу в санаторий. Подлечу свой позвоночник. Остеохондроз – профессиональная болезнь хирургов и парикмахеров... Как-то заикнулся Люсе, и вдруг сегодня она принесла путевку... Маленький санаторий, местный, но, говорят, хороший. «Соленый лиман» называется. Целебные грязи – это то, что мне надо.

Пряхин сел, достал из кармана платок, вытер лицо.

– Ну, ну, – сказал он. – С вами не соскучишься. Сплошные приятные неожиданности... Что ж, отдыхай, лечись. И не удивляйся, если встретишь ненароком кого-нибудь из знакомых. Очень может случиться.

Глава девятая

1

Теплый ветер раскачивал верхушки сосен, свистел по просекам, рябил тусклую поверхность соленого озера. Временами ветер стихал, и тогда в воздухе, как воспоминание о бывшем здесь некогда море, зависал тяжелый запах гниющих водорослей – это примитивная землечерпалка, переворачивая пласты озерного ила, добывала грязь. Густое черное месиво, блестя на солнце, медленно ползло по транспортеру.

Кулагин остановился, перевел дух и вытер платком намокшую шею. Рубашка прилипла к лопаткам, твердая ручка чемодана резала руку. Было жарко, хотелось пить, и когда после оформления документов Андрей Емельянович, наконец, вошел в палату, то вздохнул с облегчением. Снял пиджак и небрежно кинул его на аккуратно застеленную кровать. Хотелось одного: поскореее снять с себя прогревшееся липкое белье и подставить тело под тугие струи душа.

Однако пока пришлось ограничиться расстегнутой пуговицей воротничка: невзирая на его присутствие, разгоралась ссора между соседом по палате, небольшого роста округлым мужчиной с лысиной, замаскированной реденькой прядью волос, и немолодой женщиной с бесцветным утомленным лицом. Судя по белому халату и характеру спора, она была сестрой-хозяйкой. Мужчина, упирая на то, что больных обязаны культурно обслуживать, требовал, чтобы ему пришили пуговицы к рубашке, а ежели обслуживающий персонал считает, что не должен этого делать, то он, больной, согласен уплатить за столь скромную услугу рубль. Однако сестра-хозяйка почему-то не проявила радости, услышав такое деловое предложение. Ее бледное лицо подернулось румянцем, глаза сузились, и, подойдя к двери, она сказала, что, поскольку пенсия ей уже обеспечена, обслуживающий персонал может высказать о подобных типах все накипевшее за многие годы работы. Язык женщины был так красочен, сжат и богат непечатными метафорами, что Андрей Емельянович не выдержал и рассмеялся.

– У-у! Еще одного скобла здорового прислали. Люди пашут, надрываются, а они по курортам разъезжают, – с ненавистью выпалила сестра-хозяйка и вышла.

– Зачем вы ее так? – обратился Кулагин к соседу. – Сунули рубль как подачку. Ни за что обидели человека. Что, сами не могли пришить пуговицу?

– Какая обида? – удивился сосед. – Рупь – не малые деньги. Ей-богу, большего работа не стоит. А сам... Зачем же я буду делать то, что должен делать другой? У меня, слава богу, есть голова, и я ею, не волнуйтесь, неплохо работаю. А у других есть руки – и пусть те, другие, ими работают. За то время, пока я буду криво забивать гвоздь или плохо пришивать пуговицу, я своей головой, уверяю вас, могу сообразить больше, чем на тот несчастный рупь, за который мне надежно заколотят гвоздь и хорошо пришьют пуговицу. Вот так-то... извините, как вас?

«Ну вот, – подумал Кулагин, – типичный случай переоценки собственной личности. Сосед-то из тех, кто может только говорить и только о себе».

– Андрей Емельянович, – протянул он руку. – Кулагин.

– Крошкин, – сунул, сверкая масляной улыбкой, пухлую ладошку толстячок. – Егор Петрович. Значит, будем вместе отдыхать? Считайте, вам повезло... Нет, нет, не из-за меня, что вы! Хотя я, как вы увидите, человек компанейский, но не в этом дело... Эта комната – лучшая в санатории: днем прохладно, а ночью тепло, и всего на двоих. Сколько мне стоило, чтобы сюда устроиться. Больше, чем в сам санаторий... А вы как попали?

Кулагин раскрыл рот от удивления. Так вот он какой, таинственный Крошкин! Ясное дело, соседство сложилось не без вмешательства Пряхина. Мало вероятно, чтобы это была прихоть судьбы. С другой стороны, почему Николай не предупредил?

В волнении Андрей Емельянович не заметил, что проговорился.

– Да я особенно и не хлопотал. Наверное, учли, что я – врач, коллега. Вот и постарались устроить получше.

За последние десять лет это был первый случай, когда Кулагин при случайном знакомстве сознался, кто он есть. Печальный опыт научил, что стоит появиться медику, как мирная беседа о всяких приятных и необременительных вещах – способах приготовления самогона, ловле щук на дорожку, неопознанных летательных объектах – сразу становится разговором о недугах. Всяк спешит поведать о «болестях» своих тайных и явных, дать координаты исцелительницы от всех болезней какой-нибудь древней бабы Мани, которая лишь из-за косности официального здравоохранения и собственной малограмотности прозябает в глухом селе. Поэтому, в зависимости от обстоятельств, Кулагин выдавал себя то за лектора, то за техника-озеленителя, то за водопроводчика – и ничего, сходило.

Теперь, увидев, как радостно осклабился Крошкин, Андрей Емельянович с тоской подумал, что оставшиеся дни отпуска будут испорчены.

И не ошибся. С этого момента Крошкин считал своим долгом поддерживать в соседе по палате дух высокой профессиональной ответственности. Несколько барственный вид Кулагина, державшего себя довольно замкнуто и отчужденно, почему-то побудил его к странной откровенности:

– Вы посмотрите, – говорил он Андрею Емельяновичу, пока тот, облепленный грязью и укрытый простыней, лежал на топчане в процедурной. Сам Крошкин по слабости сердца грязелечения не принимал. – Вы только посмотрите на этих «больных», их же никакой грязью не прошибешь, такие они крепкие. Всякие доярки, свинарки, фрезеровщики, – перешел на шепот: – Слышите, там, за перегородкой? Лежат, смеются, потом едят за обедом по две порции, а вечером на танцы. Все это издержки социализма – бесплатные путевки, доплата на лечение. Вот они и пользуются.

– А что, пользоваться благами социализма должны только вы? – возразил придавленный черной липкой массой Кулагин.

– Пусть пользуются, всем благ хватит, – зашептал Крошкин, вертясь на белом винтовом табурете и прислушиваясь одним ухом к беседе, которую вели, хихикая, женщины за перегородкой из простыни – изоляция довольно условная. – Я хочу только сказать, что есть категория людей, которые богом или природой, как хотите, предназначены для такого, знаете ли, простого существования. Им эти курорты только во вред, честное слово. Воображение на курорте расцветает, а потом опять надо сено косить или коров пасти – вот и пьют и распускаются. Нельзя развращать народ. Я вам говорю это, конечно, как умному человеку, а не для газеты. Для газеты знаю, что надо говорить... Что же касается социализма, то неглупому человеку социализм открывает такие перспективы, какие ни одному капиталисту не приснятся. Во-первых, у нас всегда, слава богу, есть дефицит, иными словами, окошко для личной инициативы. Во-вторых, уйма контролирующих организаций: всякие ОТК, народные контроли – и еще черт те что! Это ж то, что надо! Я ни за что не отвечаю, я ничего не натворил – это они недоглядели. Да, да, не ворочайтесь! Я справился со своим делом – мне слава и почет. Не справился – не учили, не помогали, не контролировали... И потом – коллектив! Все вместе: и доход и. последствия. Конечно, каждый старается: доход – мне, последствия – другим. Вы когда-нибудь слышали о «деле веников»?

Кулагин, насколько ему позволял уложенный вдоль спины слой грязи, мотнул головой и пробормотал что-то нечленораздельное.

– Ай-яй-яй! – изумился Крошкин, который так увлекся, что даже перестал вертеться на табурете. – Хотя откуда вам, не юристу, знать. Сейчас расскажу. Все в жизни может пригодиться... – И продолжал уже во весь голос, восхищенно: – Несколько лет назад работал я техноруком в артели, которая делала веники. Обыкновенные веники из сорго – есть такой злак, – которыми пол подметают. Как полагается: директор, бухгалтерия из трех толстых женщин, десяток рабочих и я – технорук. Контора – не блеск, девяносто рэ в месяц, иногда, при хорошей погоде, вшивая премия. И никаких дополнительных доходов. Проходит год, а на мне все те же серые в черную полоску брюки и ноль надежд на новые. Думаю я, думаю и, наконец, решаю, что в артели все-таки есть золотое дно. Разумеется, для умного человека. Но еще в техникуме нас учили: время одиночек прошло. Даже книжка есть такая «Один в поле не воин». Иду к директору – категорически возражает; более того, позволил себе глупые намеки в мой адрес. Жду неделю – ничего, никаких выводов. Ага! Тогда решаюсь рискнуть: азарт же во мне кипит – ах ты мамочка моя! – и иду к директору второй раз. Убедил! «Делайте, – говорит, – если это на пользу плана, но только чтоб никаких шахер-махеров, и вообще меня это не касается».

Ну, думаю, касается или не касается – это мы еще посмотрим. Но, разумеется, заверил, что все будет честь по чести. И закрутил дело! Пошли наши веники по всему Союзу: в Архангельск, Хабаровск, Свердловск – всюду их с руками отрывали, потому что при любом климате пол, извините, надо подметать. Перевыполнение плана ежемесячно! Премии, само собой. И, кроме того, между нами, оседало в карманы столько дензнаков, что в зарплату я только расписывался за эти жалкие девяносто рэ. Где деньги, там настоящая жизнь, а парень я, заметьте, был молодой, горячий. Естественно – авто, женщины, подарки. И директор мой вошел во вкус, тоже, знаете ли, старый прыгун, ударился в пляс. Новая квартира, мебель, всякие там магнитофоны, холодильники, телевизоры – этого показалось ему мало. Он, видите ли, так возомнил о себе, что завел даму сердца на полном пансионе, как в лучшие, знакомые по книжкам времена. Ну, была бы умная женщина, жила бы тихо, скромно, изредка позволяла себе удовольствия. Пусть даже не изредка – это ее дело; главное, чтобы тебе не завидовали. Нет, женщина – она не может без шику!.. Короче, эта мадам выпендривалась, выдрючивалась, выставляла перед всеми дареные побрякушки, как могла. Этого общественность не выдержала. Кто-то вякнул, кто-то звякнул, закинули удочку, потянули – и вот, здравствуйте, первая ревизия. А мы улыбаемся, у нас полный ажур! Вторая ревизия – тот же фокус. Третья... Все в порядке, все техусловия соблюдены. Вызвали директора куда надо... то есть куда не надо. Он похлопал глазами: ничего не знаю, ничего не понимаю, все это наветы врагов-завистников. Вызвали еще раз, еще... И, представьте себе, этот старый петух не выдержал, раскололся. В нем, который последнее время хапал сотнями без зазрения совести, так что даже пришлось сократить долю остальных пайщиков фирмы, в нем, видите ли, проснулись остатки коммунистической морали – этот идиот выдал наш секрет.

Кулагин поднялся с топчана и принялся ладонью счищать с себя грязь, прежде чем идти под душ.

– Все-таки не понимаю, – сказал он, надевая резиновые шлепанцы. – Что можно украсть из веника? Стебли да проволока – больше ничего.

Крошкина термин «украсть» ничуть не обидел, даже как будто обрадовал.

– Вот именно, красть нечего, – хихикал он, семеня рядом с Кулагиным. – Вот именно... А нашли, вернее, я нашел. Секрет был прост, как... веник. Дело в том, что для изготовления этого подметального инструмента используют только верхушки сорго, а большая часть стебля идет в отход и сжигается. Согласно ГОСТу веник должен иметь определенный вес. Он и имел этот вес – проверьте любое изделие из тысячи. Только ручку делали чуть потолще за счет обычно сжигаемых стеблей, а саму метелку чуть пожиже. Вот и все. Из того же количества сырья – на треть больше продукции. А наладить «левый» сбыт – это было хотя и сложно, но не настолько, как додуматься до идеи с вениками. Есть еще, как говорится, люди с пережитками в сознании. Ну, дальше уже неинтересно... Начались суровые тюремные будни. Спасибо все-таки директору, царство ему небесное, взял вину на себя как на закоперщика. А все же семь лет оттрубить пришлось, с конфискацией, разумеется... Как вам моя история, Андрей Емельянович?