Текст книги "Мир приключений. 1973 г. выпуск 2"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Анатолий Безуглов,Сергей Жемайтис,Николай Коротеев,Владимир Шитик,Альберт Валентинов,Кирилл Домбровский,И. Скорин,Виктор Болдырев,Исай Кузнецов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 60 страниц)

В тот день я проснулся рано и, позавтракав, с нетерпением стал поглядывать на старенький будильник с лопнувшим стеклом.

– Куда это ты собрался? – недовольно проворчала тетка. – Сейчас такое время, что лучше сидеть дома и носа не высовывать.

Я не обращал внимания на ее бормотание, еле дождался десяти часов и, накинув пальто, вышел на улицу. Лену я застал дома одну: она только что проводила своего брата Сергея на службу в магистратуру. Чтобы избежать отправки в Германию, Лена собиралась устроиться официанткой в офицерском казино; тогда я не знал, что это было заданием подпольной организации, и стал отговаривать, но она как-то странно посмотрела на меня и, с силой сжав мою руку, твердо сказала:

– Нужно, Олег, ничего не поделаешь.

Кстати, тогда меня звали Олегом. Лена спросила, вижу ли я кого-нибудь из одноклассников и поддерживаю ли с ними какие-нибудь отношения. Я ответил, что случайно кое-кого встречал, но отношений ни с кем не поддерживаю.

– Чем же ты занят, Олег? – Лена опять как-то особенно посмотрела на меня.

– А ничем, – беспечно ответил я, – тетка достала мне справку о том, что у меня тяжелый порок сердца и, кроме того, зрение сама знаешь какое, так что сижу себе дома да книжки почитываю.

– Что же, так и думаешь отсиживаться до прихода наших?

– Придут ли они, вот в чем вопрос. Немцы – сила. Всю Европу взяли. Ты видела, сколько техники они гонят на Восток?

– Придут, обязательно придут! – В голосе Лены звучала такая убежденность и вера, что я невольно с уважением посмотрел на нее. – И потом, что немцы? Ты когда-то неплохо знал историю. Помнишь, Наполеон Москву взял, и все равно мы победили, потому что Россия непобедима. А твоих немцев, кстати, под Москвой расколошматили в пух и прах.

– Почему это “моих”? – обиделся я. – Они такие же мои, как и твои. Кстати, про то, что им недавно всыпали, я слышал – тетка говорила.

– И что жетона говорила?

– Ну, что им всыпали.

– “Всыпали, тетка сказала”! Ах ты! Слушай. – II Лена подробно рассказала о разгроме немцев под Москвой.

– Откуда ты знаешь об этом? – удивленный ее осведомленностью, поинтересовался я.

– Не все в такое время сидят дома и романчики почитывают, – загадочно ответила Лена и, увидев, что я не на шутку обиделся, добавила: – Потерпи, когда-нибудь узнаешь.

– А что мне делать? – все еще злясь на ее назидательный тон, спросил я. – Выйти на улицу и ухлопать какого-нибудь фашиста? Да у меня и оружия нет.

– Это совсем необязательно. Но поверь мне: стыдно смотреть, как советский человек… А может, ты бывший советский?

– Почему же бывший? – обиделся я.

Но Лена, словно не замечая моей обиды, продолжала:

– Тем более стыдно смотреть, как советский человек в тяжелый для Родины час забился, как мышь, в нору и преспокойно выжидает, что будет дальше.

Я узнал прежнюю Лену Ремизову. На школьных собраниях лучше было ей на язык не попадаться.

– Сейчас самое главное, чтобы народ знал правду, – продолжала Лена, – чтобы было меньше отсиживающихся по своим норкам. Фашистская пропаганда запугивает таких ложью и своими мнимыми победами парализует их. Помнишь, сколько они трепались, что взяли Москву? И у многих после этого руки опустились. А Москва стояла и стоять будет. Надо, чтобы каждый, чем только мог, вредил этим гадам. – Девушка гневно сдвинула брови. – Чтобы ни одной минуты они спокойно не чувствовали себя на нашей земле!

– Да я бы с удовольствием им насолил. – Ее взволнованная речь подхлестнула меня, сделала сильным и, как мне казалось, способным на все.

– Я так и думала, Олег. – Лена пристально посмотрела мне в глаза. – Хочешь нам помогать?

– Кому это “нам”? – спросил я.

– Нашим, советским, – уклончиво ответила она.

– В чем должна состоять моя помощь?

– Для начала будешь переписывать листовки. Писать будешь печатными буквами. Тексты листовок будешь получать от меня.

Я с радостью согласился. В ту минуту я вовсе не думал о последствиях. Мне ужасно захотелось в глазах Лены выглядеть смелым и сильным. Прошло полгода, прежде чем я узнал о существовании подпольной организации “За Родину!”. Лена умела хранить тайну. Все это время я аккуратно размножал листовки и передавал их Ремизовой. О привлечении меня к более сложной работе речь зашла тогда, когда понадобился связной с областным центром. Моя кандидатура показалась штабу подходящей. Так я стал полноправным членом подпольной комсомольской организации “За Родину!”.

В нашей семье произошли за это время серьезные перемены. Тетка Матрена неожиданно стала коммерсанткой. Войдя во вкус обменных операций на рынке, она заявила мне, что снимет на рынке ларек. Я не нашел, что ей возразить. На следующий день Матрена Степановна сходила в городскую магистратуру и за соответствующую мзду выхлопотала себе патент. Странные метаморфозы происходят порой с людьми: тихая Матрена Степановна буквально на глазах превратилась в крикливую, нахальную торговку. Впрочем, метаморфоза ли? Ее всегда больше всего в жизни интересовали две проблемы: “где что дают” и “почем”. Просто ей негде было применить на практике свои таланты, которые дремали в иен до поры до времени.

Так или иначе, новое положение моей тетки было мне на руку: во-первых, я официально был при деле, как совладелец торговой точки, а во-вторых, мои отлучки в областной центр можно было объяснить коммерческими делами.

Догадывалась ли тетка об истинной причине моих поездок? Думаю, что нет. На ее расспросы о том, что я делаю в городе, я придумал, как мне тогда казалось, хорошую отговорку. Я заявил ей, что завел в городе девушку и наведываюсь к ней.

Теперь с Леной мы виделись часто. Порой мне казалось, что она просто воспользовалась моей увлеченностью ею и использовала меня в своих целях. Ни размножение листовок, ни тем более утомительные поездки в областной город не доставляли мне никакого удовольствия. Я считал все это детской игрой. Кроме того, меня раздражали ее бесконечные рассуждения о Родине, о долге, все это напоминало мне комсомольские собрания, на которых Ремизова всегда играла первую скрипку. Меня так и подмывало сказать ей в такие минуты, что на меня эта голая агитация не производит впечатления. Но, конечно, ничего подобного я ей не говорил, а, наоборот, поддакивал и даже весьма удачно имитировал энтузиазм, прекрасно понимая, что переубедить ее невозможно…

Листы дела 150—167

Следователь. Скажите, Князев, вы знали Карпова?

Князев. Конечно. Карпов был членом штаба и руководил диверсионной группой в подпольной организации “За Родину!”.

Следователь. Почему вы его убили?

Князев. А что мне оставалось делать? Все началось со знакомства с майором СС Кригером.

Следователь. Расскажите об этом поподробней.

Князев. К майору Кригеру я попал по чистой случайности. Выполняя задание подпольной организации “За Родину!”, я в качестве связного несколько раз ходил в областной город. В тот памятный январский день 1943 года я, ничего не подозревая, шел на явочную квартиру на Железнодорожной улице. В подкладке моего пиджака были зашиты разведданные, собранные группой Павлычко.

Тихий городок Солоницы во время войны стал крупной узловой станцией. Сбор разведывательных данных о прохождении военных эшелонов имел важное значение для командования Красной Армии, готовившей наступление на нашем участке фронта. Мои документы были в полном порядке. В городской магистратуре работал наш человек, и поэтому проверок я не опасался. В небольшом домике по Железнодорожной, на конспиративной квартире, меня ожидал работавший слесарем-водопроводчиком дядя Ефрем. Я бывал у него не раз, и поэтому все формальности с паролем и отзывом казались мне смешной и ненужной забавой. Вообще к конспирации большинство из нас, зеленых мальчишек, относилось как к увлекательной игре. Дядя Ефрем не раз журил меня за это, но я обращал мало внимания на его наставления, считая их просто блажью. За это я и поплатился. По условиям наших встреч, я ни в коем случае не должен был останавливаться, а тем более подходить к дому, если на ближнем к крыльцу окне не были задернуты занавески. День выдался морозный, я окоченел, кроме того, сильно устал и проголодался; хотелось как можно скорее скинуть с себя сапоги, напиться горячего чая, которым меня всегда угощал дядя Ефрем, и завалиться спать, чтобы завтра пораньше отправиться в обратный путь. Подойдя к знакомому дому, я быстро пересек двор и, даже не взглянув на окно, взбежал на крыльцо и постучал условным тройным стуком. Дверь быстро распахнулась, и кто-то рывком втащил меня в сени. Не успел я ахнуть, как мне больно заломили руки, а потом втолкнули в комнату.

– Свет! – произнес властный голос.

В комнате вспыхнул свет. Ноги у меня подкосились от страха и боли, я чуть не потерял сознание. За столом сидел человек в кожаном пальто и шляпе, надвинутой на самые глаза, в комнате находились еще какие-то люди в штатском, но, сколько их было, я не помню.

– Ну, что скажете, молодой человек? – спокойно спросил тот, что был в шляпе, и добавил что-то по-немецки.

От стены отделился верзила и похлопал ладонями по всему моему телу, очевидно разыскивая оружие.

– Я жду, – так же спокойно повторил человек, постукивая по столу костяшками пальцев. – Только не надо говорить, что вы разыскиваете Ивановых или Петровых.

Я непроизвольно кинул взгляд на контрольное окно – так и есть: занавески не задернуты.

– Минуточку! – Человек в шляпе резко поднялся из-за стола. – Вот почему они обходили этот курятник… – Он подошел к окну и задернул занавески.

– Они должны быть так? Ну, считаю до трех! – Человек в шляпе вынул из кармана “вальтер”.

– Я ничего не знаю, – охрипшим голосом выдавил я из себя.

– Думаю, что ты не врешь, – усмехнулся мужчина, – такому молокососу вряд ли доверят серьезное дело. Но про занавеску тебе известно. Не так ли? Второй день, как явка провалена, и никто сюда не является. Так не бывает, дружок. Поверь мне на слово, я человек в подобного рода делах опытный. Единственное, что я не понимал, так это то, каким способом бывший хозяин дал знать об опасности. Ты мне помог, спасибо. Но смотри не обмани меня, я этого не люблю. Итак, я прав насчет занавесок? Раз… Открой-ка рот и учти: я тебя уговаривать не буду. Два… – Мужчина сунул мне в рот холодный вороненый ствол пистолета. – У тебя почти не осталось времени. Даю тебе слово, что при счете “три” я тебя пристрелю. И учти: свое слово я привык держать. Если захочешь что-нибудь сказать, моргни глазами. Два с половиной…

Не знаю, если бы он кричал, бил меня, я бы, наверное, выдержал. Но в его вежливом и равнодушном тоне не было даже угрозы. Я понял, что мне осталось жить считанные секунды, увидел, как медленно стал сжиматься его указательный палец, лежащий на спусковом крючке, и зажмурил глаза.

Мужчина не торопясь вынул ствол пистолета у меня изо рта, аккуратно вытер его платком и, улыбнувшись, почти ласково сказал:

– Ну, смелей!

“Второй день, как они здесь. Наверняка все в городе знают, что явка провалена. Черт с ним, скажу о занавеске”, – решил я.

Страх, желание выжить оказались сильнее чувства долга.

– Итак, я прав насчет условного знака? – Спрашивающий указал в сторону занавешенного окна.

Я молча кивнул.

– Ну вот и умник! Если занавеска закрыта, то путь свободен? Я правильно ее закрыл?

– Правильно, – выдавил я и почувствовал, как меня бьет мелкая противная дрожь.

– Ну и хорошо. Только смотри не обмани меня. За обман – особая плата. Как это у вас поется: “По заслугам каждый награжден”. Вот я тебя и награжу по заслугам. Если раньше ты не желал говорить, то это, в конце концов, твое дело, я бы просто тебя пристрелил. Но если ты меня обманул, – гитлеровец горестно вздохнул, – ты будешь меня умолять, чтобы я тебя пристрелил. Смерть покажется тебе недостижимо прекрасной и заманчивой. Ну, а теперь давай знакомиться.

Мужчина потянулся за моими документами, которые верзила положил на стол.

– Так, Курдюмов Олег – это твое настоящее имя?

– Да, настоящее.

– “Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам”. Знаешь такие стихи?

– Знаю.

– Начитанный парень. А теперь давай то, что ты сюда, принес. Давай, давай, не стесняйся.

Я молча оторвал подкладку пиджака под левым бортом и протянул ему сведения, собранные ребятами из группы Павлычко. Мужчина развернул донесение и, бегло просмотрев его, нахмурил брови.

– А дело-то серьезное, вещий Олег. Я думал о тебе хуже, прости, пожалуйста. А ты, товарищ Курдюмов, вполне созрел для полевого суда. Ты ведь, наверно, знаешь, что разведчиков в плен не берут. А почему? Да потому, что самый злой род войск – это мы, разведчики. Одно вот такое донесение наносит больше урона, чем танковый корпус. Но ничего, поговорим с тобой с глазу на глаз, авось что-нибудь и придумаем. У нас ведь есть о чем поговорить, не так ли? – Мужчина отдал какое-то распоряжение по-немецки и затем добавил, обращаясь ко мне: – Сейчас ты поедешь со мной, машина стоит на соседней улице, но очень прошу: не выкидывай никаких глупых номеров. Рихард, – он кивнул в сторону верзилы, – придушит тебя, как котенка. А ты мне нравишься, слово чести, нравишься… – Мужчина поднял воротник пальто и вышел из комнаты.

Верзила грубо подтолкнул меня к дверям. Так я и познакомился с майором, а вернее, штурмбанфюрером СС Отто Кригером.

Гестапо находилось на площади Труда. Здание было старинное, с множеством коридоров и комнат, с глубокими зарешеченными подвалами. Жители города старались обходить стороной этот дом. Всем было хорошо известно, что человек, попавший в него, редко возвращается домой. Сама форма гестаповцев, череп и кости на фуражке, внушали людям ужас.

Отто Кригер был несомненно опытным контрразведчиком; его методы сильно отличались от топорной и грубой работы большинства его коллег, способных замучить человека до смерти. Штурмбанфюрер обладал талантом в распознании “материала”. Каким-то непонятным чутьем он понимал буквально с первых допросов, будет на него работать тот или иной человек или нет. Если перспективы перевербовки были безнадежны, он передавал допрашиваемого обер-штурмфюреру Рейнгарду, патологическому садисту, которым брезговали даже гестаповцы. Люди, попавшие в руки Рейнгарда, кончали свою жизнь в страшных мучениях. Если перевербовка казалась Кригеру возможной, он бульдожьей хваткой вцеплялся в человека, пуская в ход весь свой богатый арсенал – от красноречия до угроз. Он не мучил, даже не бил, а просто рассуждал вслух, создавая иллюзию искренней заинтересованности в судьбе нужного ему человека. Иногда для контраста он заставлял своих “подопечных” присутствовать на допросах с пристрастием, которые проводил обер-штурмфюрер Рейнгард. Довелось и мне однажды побывать на таком допросе. Рейнгард на моих глазах замучил девушку-радистку лет двадцати. Он не узнал даже, как ее зовут, потому что после перенесенных пыток девушка находилась в полубезумном состоянии, и, кроме криков боли и невнятного бормотания, от нее невозможно было ничего добиться.

С того времени минуло много лет, но до сих пор при воспоминании об этом допросе меня до самых костей пробирает мороз. Это было так страшно, что я там же, в камере, потерял сознание.

Но вернусь к тому морозному январскому дню, когда я впервые попал в старинный мрачный дом на площади Труда. В комнате, которую занимал Кригер, не было ничего лишнего, и, если бы не тяжелые решетки на окнах, ее можно было принять за обычный кабинет обычного чиновника. Кригер, войдя в комнату, снял пальто, аккуратно стряхнул с воротника снег и повесил пальто на плечики, которые он достал из стенного шкафа. Затем он снял шляпу и неторопливо зачесал назад свои редкие волосы.

– Садись, Олег, – Кригер глазами указал мне на стул, – разговор у нас будет долгим.

Теперь я смог как следует рассмотреть его. На вид Кригеру можно было дать лет сорок—сорок пять. Роста он был среднего, под идеально сидящим на нем синим костюмом угадывалось мускулистое, сильное тело. Держался он прямо, но не как кадровый военный. Его осанка говорила скорей о длительной спортивной тренировке. Лицо его можно было назвать красивым, если бы его не портили маленькие, глубоко посаженные глаза. Губы Кригера были постоянно раздвинуты в полуулыбке. Вот как раз эта-то полуулыбка совершенно не гармонировала с холодным, змеиным выражением глаз. Кригер сел в кожаное кресло, неторопливо закурил и, улыбнувшись мне, тихо сказал:

– Ну, товарищ Курдюмов, выкладывай, кто ты и что ты. Рассказывай подробнее. Мне надо знать о тебе все. – Говорил он по-русски чисто, без малейшего акцента, только иногда некоторые слова произносил очень тщательно и отчетливо. Кригер сделал небольшую паузу и, не дождавшись моего ответа, предупредительно поднял руку. – Только учти, что каждое твое слово я проверю. И, если хоть в чем-то меня обманешь, сгоришь без дыма!

– Ничего я вам больше не скажу! Ни единого слова. Делайте, всё что хотите. Можете меня расстрелять, плевать я на это хотел! – Я вскочил с табурета и выкрикивал еще какие-то фразы.

Кригер с усмешкой, спокойно наблюдал за мной. Он не стукнул кулаком по столу, не закричал, нет, он просто смотрел и улыбался. Когда мой запал кончился, я в изнеможении опустился на табуретку.

– Все? – по-прежнему не повышая голоса, бесстрастно осведомился Кригер. – Как же тебе не стыдно? В твоем возрасте иметь такие нервы. Ай-яй! – Кригер укоризненно покачал головой. – Ну и дураки же твои руководители, разве можно такому сопляку доверять серьезные вещи?! А я хотел спасти тебя. Ты понимаешь, где ты находишься? И почему здесь находишься? Объясняю. – В голосе Кригера зазвучали металлические нотки. – Здесь гестапо. Ты задержан как вражеский разведчик. Ты знаешь, что такое гестапо? Думаешь, здесь поругают и отправят домой, к маме? – Кригер вышел из-за стола, подошел ко мне и положил руку на плечо. – Ах, дурачок ты, дурачок, не веришь, что я хочу тебя спасти? Думаешь, я тебя обманываю? Сейчас я тебе покажу, как здесь поступают с теми, к кому я отношусь плохо, а потом вернемся к нашему разговору.

Так я попал на допрос девушки-радистки. Очнулся я от того, что кто-то больно хлопал меня по щекам. Девушка уже не кричала – она лежала на цементном полу, широко раскинув руки, и из ее рта вместе с дыханием вырывался тяжелый, надсадный хрип. В дверях камеры стоял улыбающийся Кригер.

– Пойдем-ка ко мне, – как ни в чем не бывало сказал он. – У тебя действительно паршивые нервы.

Но не успел я выйти в коридор, как приступ неудержимой рвоты буквально потряс все мое тело. Раздавленный и потрясенный, согнувшись в три погибели, я стоял, прислонившись к шершавой стене, не в силах сделать ни единого шага.

– Поговорим утром, – брезгливо глядя на меня, сказал Кригер и, добавив что-то по-немецки дюжему фельдфебелю, неторопливо зашагал по коридору.

Фельдфебель дал мне еще пару оплеух, а затем схватил за шиворот и грубо поволок в противоположную сторону. Дойдя до конца коридора, мы спустились вниз по узенькой лестнице без перил. Я почувствовал сырой и затхлый подвальный запах. Вдоль коридора, освещенного тусклой лампочкой, одетой в металлическую сетку, тянулся ряд дверей, обитых листовым железом. Отомкнув одну из дверей, фельдфебель втолкнул меня в камеру. Я снова потерял сознание. Очнулся на рассвете. В камере не было ничего, кроме охапки прелой соломы. При тусклом свете, пробивавшемся в маленькое зарешеченное оконце, я заметил надписи, сделанные на стенах. Надписей было много: это были прощальные слова узников, сидевших здесь до меня. Некоторые из них были сделаны кровью.

“Живым мне отсюда не выбраться”, – мелькнула мысль. Но, как ни странно, эта мысль не вселила в меня чувства страха: после всего виденного и пережитого мной овладело тупое безразличие. Нестерпимо хотелось пить, и это единственное нехитрое желание полностью охватило меня. Мне все время мерещилась вода, какой торговали на всех перекрестках Солониц до войны, шипучая газированная вода.

За стакан простой чистой газировки, с белыми пузырьками, я готов был отдать сейчас все, что угодно…

С лязгом отворилась дверь, и в камеру втолкнули мужчину в разорванной рубахе. Мужчина, застонав, неловко опустился на солому.

– Мерзавцы, – процедил он сквозь зубы, – все печенки отбили! Эй, паренек, – повернулся он ко мне, – помоги-ка.

Я подскочил к нему и в нерешительности остановился, не зная, чем ему помочь.

– Переверни меня на бок, только осторожнее, – попросил мужчина, сморщившись от нестерпимой боли. – Крепко они меня отделали, по-научному.

– За что они вас так?

– За что? – Мужчина невесело усмехнулся. – Это тебе знать не стоит. – Он внимательно посмотрел на меня, а потом спросил: – Ты, часом, не знал дядю Ефрема?

– Нет, – невольно вырвалось у меня.

– Значит, показалось. Видел я однажды у него хлопчика, похожего на тебя.

– Нет, нет, это был не я!

– Да ты не таись. – Тут лицо мужчины перекосилось от боли. – Нам все равно выхода отсюда нет. Жаль только, что мало этой фашистской рвани уничтожил! Продала нас какая-то тварь, чтоб ей ни дна ни покрышки!

– А что с дядей Ефремом? – поспешно спросил я, чтобы сменить тему.

– Если б я знал… Может, его уже и в живых нет. То, что не он предал, – голову даю на отсечение! Проверенный человек. А тебя я сразу узнал, ты к нему приходил из Солониц. Так, что ли? Меня ты видеть не мог, я у Ефрема в сараюшке сидел, оттуда в щелку тебя и видел. Где тебя взяли?

– Там, на Железнодорожной.

– Ясно. Меня тоже там. Иду – занавески закрыты. Все в порядке. Стук-стук-стук – тут они и навалились. Но я им, гадам, дал шороху, двоих положил на месте. Знать бы только, кто нас продал, сообщить товарищам.

– Давно вас взяли? – спросил я. – Часа три назад.

Я почувствовал, как кровь ударила в лицо. Это я помог арестовать сидящего передо мной человека, из-за моего малодушия он обречен на смерть. Увидев, что я изменился в лице, мужчина приподнялся и, строго посмотрев на меня, сказал:

– Эй, парень, только не раскисай, ты ведь, поди, комсомолец. Покажем фашистам, как умеют умирать советские люди!

Снова загремели замки, и меня повели на допрос. Кригер отослал конвоира и только после этого, широко улыбнувшись, протянул мне руку.

– Господин Курдюмов, – лицо его приобрело официальное выражение, – от имени германского командования выражаю вам благодарность за содействие в поимке опасного государственного преступника. Садись, Олег, – просто добавил он.

– Какого преступника? Что вы говорите? – еле ворочая языком от ужаса, сказал я.

– Не скромничай, – силой усаживая меня на табурет, ответил Кригер. – Благодаря тебе мы задержали одного из руководителей подпольного обкома – ты его только что видел в камере. Это большая удача, Олег. Я за ним давно охотился. Дело в том, милый, что я тебя обманул, каюсь, но в интересах дела. В разведке это называется дезинформация. Квартиру на Железнодорожной мы накрыли часа за два до твоего прихода, так что она была совершенно свеженькой. И если б не ты, не видать нам этого товарища Степанова как своих ушей. Степанов – это, конечно, псевдоним, но ничего – Рейнгард и не таким развязывал язык.

Слова Кригера доходили до меня словно через плотный слой ваты. Значит, я предатель, меня обманули, как глупца. Я погиб!

– Не спорю, – продолжал Кригер, – положение твое сложное. Теперь ты, как говорится, между молотом и наковальней. С одной стороны, я могу расстрелять тебя как вражеского разведчика, с другой стороны, твои товарищи-подпольщики хлопнут тебя за предательство. Большевики такого не прощают, не так ли? А я сумею проинформировать твоих друзей о той роли, которую Олег Курдюмов сыграл в аресте товарища Степанова. Кстати, убежден, что явка на Железнодорожной даст еще богатый улов. – Кригер сделал паузу, закурил и озабоченно добавил: – Давай вместе думать, как нам быть?

“Покажем фашистам, как умеют умирать советские люди!” – вспомнил я слова Степанова. Мне захотелось кинуться на Кригера, вцепиться ему в горло. Но я был сломлен, я был просто раздавлен всем случившимся. Да, я виноват, и моей вине нет прощения. В ту минуту мне казалось, что лучше было бы погибнуть, как та девушка-радистка. Но, вспомнив ее, я вздрогнул. Нет, все, что угодно, только не это. Жить, жить любой ценой! Выйти отсюда и бежать куда глаза глядят, забиться в какой-нибудь уголок и сидеть там долго-долго – всю жизнь, наслаждаясь покоем и безопасностью. И, вместо того чтобы кинуться на Кригера или гордо сказать ему “нет!”, я жалким, дрожащим голосом попросил у него воды. С этой минуты я стал послушной игрушкой в руках майора. Подав мне стакан, Кригер, как бы угадав мои мысли, сокрушенно покачал головой.

– Да, Олег, рановато ты на тот свет собрался. А вместе с тем выход есть. Буду с тобой играть в открытую, как говорится, карты на стол! Ты сейчас подпишешь соглашение о сотрудничестве с нами, а затем, не торопясь, обстоятельно, доложишь все, что тебе известно о подполье в Солоницах. И пойми: это единственный выход для тебя. Вернувшись, ты скажешь своим друзьям, что явка завалена. Видишь, я иду даже на это. Твою задержку мы объясним, ну, скажем, тем, что тебя по другому поводу задержала фельджандармерия. Соответствующую справку ты получишь. – Кригер посмотрел на часы. – Даю тебе пять минут на размышление, как положено во всех детективных романах, – усмехнулся он, – но слово чести, у меня и без тебя есть дела. Итак, пять минут.

– Я согласен.

Кригер удовлетворенно потер, руки.

– Был убежден, что именно так ты и ответишь. Ты на меня сразу же произвел приятное впечатление. Запомни, что с сегодняшнего дня за твою безопасность буду нести ответственность лично я, – напыщенно сказал он. – Не в моих интересах проваливать нужного агента. А в том, что ты принесешь много пользы, не сомневаюсь. Поэтому я буду твоим крестным. Запомни: с сегодняшнего дня твоя кличка… – Кригер задумался на секунду, – Дикс!

О подпольной организации “За Родину!” в ту пору я знал немного. И поэтому первым моим заданием, полученным от Кригера, было возможно подробнее узнать о структуре организации и руководстве. Особенно интересовала Кригера боевая группа, действовавшая на железной дороге. Он подробно инструктировал меня о том, как лучше завоевать доверие подпольщиков, о том, как внедриться в состав боевой группы. Я слушал, кивал и неотступно думал о том, что, как только меня выпустят, я тут же попытаюсь скрыться, и вновь, как будто отгадав мои мысли, Кригер строго сказал:

– Если ты думаешь удрать, то сразу выкинь и эту мысль из головы: за тобой неотступно будут следить мои люди, вот, – Кригер вынул из кармана, пистолетный патрон, – это твой. Я клянусь честью, именно эту пулю ты получишь в затылок, если вздумаешь вилять. Но с другой стороны, – майор улыбнулся, – ты парень ловкий, не так ли, мой друг? Предположим, что тебе это удастся. Тогда, будь уверен, я найду способ сообщить в НКВД, что ты наш агент. Когда нам нужно завалить агента, который проштрафился, мы именно так и поступаем. И учти, что, кроме твоего жизнеописания, НКВД получит фотографии, подробнейшие приметы и отпечатки твоих пальцев. Тебе ясно?

Я почувствовал, что попал в западню. Все аргументы, которые Кригер приводил, казались убедительными и неопровержимыми. Мне не надо было рассказывать, как партизаны поступают с предателями. Я сам видел в городском парке труп полицая Семена Ляшенко. Долго мне потом мерещилось его синее лицо с вывалившимся языком и аккуратный картонный плакатик на груди с единственным словом – “предатель”.

– Опасаться тебе нечего, – продолжал между тем Кригер. – Организации типа “За Родину!” состоят из молодежи. Одурманенные коммунистической пропагандой, они склонны расценивать каждого члена своей организации как истинного патриота! Мне уже приходилось вести подобные дела. Комсомольские мальчишки понятия не имеют, что такое немецкая контрразведка, и лезут напролом. Знаешь, как стреляют диких уток? Могу рассказать. На озере, где они бывают, сажают обыкновенную утку, привязанную за лапку. Она так и называется – подсадной уткой. Вот ты и будешь моей подсадной уткой. И мы с тобой славно поохотимся. Ну не обижайся. Это, как говорят у вас, для красного словца. Кстати, почему красного? А не зеленого и не синего. Ну и язык, черт ногу сломает.

– Вы хорошо знаете наш язык, – с каким-то тайным желанием подлизаться, презирая себя за это, сказал я.

– Ну, ну, не льсти мне. Хорошо знать язык-это думать на этом языке. Хорошо можно знать только свой родной язык. А выучить при соответствующем упорстве можно что угодно, вплоть до телефонного справочника. – Кригер встал и без всякой видимой связи официальным тоном сказал: – Сейчас тебя накормят, и мы продолжим нашу беседу. Ты ведь голоден, не так ли?

Я утвердительно кивнул, хотя есть мне абсолютно расхотелось, страшно болела голова и ломило тело, как при гриппе. После обеда, который я заставил себя проглотить, я снова встретился с Кригером.

– Теперь мы обсудим с тобой вопросы связи… – Майор постучал костяшками пальцев по столу. – Слушай меня внимательно. Связь – это ахиллесова пята разведки, уязвимое место, – добавил он, думая, что я не понял, о чем идет речь. – Большинство разведчиков проваливается именно на связи. За примером не надо далеко ходить: вчера ты сам имел возможность убедиться, как нужно быть осторожным. Придется тебе послушать небольшую лекцию о том, что такое связь. За отсутствием времени я изложу тебе все это в сжатом виде. Итак, отбросив сразу радиодело, перейдем к двум видам связи, которыми мы можем воспользоваться. Первая – непосредственная связь с нашим человеком. В данном случае ты должен быть предельно осторожен; выйдя на связь в определенное время в условленном месте, убедиться, нет ли за тобой хвоста, попросту – слежки; находиться на данном месте в случае отсутствия связного не более пятнадцати минут; тщательно проверить знание пароля и отклика. Учитывая твою неопытность, я отклоняю такой вид связи, тем более что Солоницы не Берлин и не Москва, каждый чужой там на ладони. Следовательно, нам остается второй, более безопасный вид – безконтактный. В определенном месте, которое мы с тобой оговорим особо и выберем вдвоем, ты устроишь тайник: туда будешь класть свои донесения, там же ты будешь находить наши инструкции. После ознакомления с инструкциями ты обязан их немедленно уничтожить, лучше всего сжечь. На контакт с нашим человеком ты выйдешь в случае крайней необходимости. Для этого ты должен подойти к часовщику на Базарной площади. Он там один, и ты его прекрасно знаешь, не так ли?

Я в знак согласия кивнул.

– Опиши мне его, – приказал Кригер.

– Большие усы, пожилой, шепелявит, – сказал я.

– Правильно. – Кригер снова постучал костяшками пальцев по столу. – Проверишь предварительно, нет ли кого-нибудь поблизости. Скажешь ему всего три слова: “Я от племянника”.