Текст книги "Мир приключений. 1973 г. выпуск 2"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Анатолий Безуглов,Сергей Жемайтис,Николай Коротеев,Владимир Шитик,Альберт Валентинов,Кирилл Домбровский,И. Скорин,Виктор Болдырев,Исай Кузнецов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 60 страниц)

– Где ящики, которые прибыли ночью из Михайловки?

– Из Михайловки… – оторопело пробормотал начальник станции. – А… да, да, были ящики. Они в третьей секции. – И он показал рукой на закрытую дверь одного из отделений пакгауза.

– Сюда воду, сюда! Сюда! – крикнул Макар.

И он бросился к дверям, на которых стояла цифра “3”.

Пожарники подтащили брандспойт и, взломав дверь, направили струю туда, откуда валил густой дым и вырывалось пламя.

А между прудом и пакгаузом выстроились две цепи. По одной передавали ведра с водой, по другой – порожние. Среди взрослых стояли в цепи трое беспризорников. Кешка и Булочка передавали ведра с водой, а Верзила – порожние. То и дело наклоняясь к Кешке, он тупо повторял одно и то же:

– Пацаны, тикать надо, пока твой комиссар не хватился! Слышь, Монах!

И вдруг в третьей секции раздался оглушительный взрыв. Столб пламени высоко взметнулся над пакгаузом. Обе цепочки шарахнулись в сторону и в испуге застыли, глядя на раскрытые двери пакгауза.

Пожарники бросились внутрь и вскоре вытащили из пакгауза обожженного Макара. На нем тлела одежда. Пожарники направили на него струю, чтобы сбить огонь.

– Фельдшера! – крикнул начальник станции. – Скорее фельдшера!

– Опоздал. Опоздал я, – с отчаянием говорил Макар, вытирая лицо рукавом, и, неожиданно потеряв сознание, повис на руках у пожарников.

К Макару подбежал Кешка:

– Дяденька, ты живой? Живой? Живой?

Тем временем Верзила схватил за руку Булочку и утащил за собой.

Макар открыл глаза и, увидев Кешку, едва шевеля губами, тихо произнес:

– Сгорело… Все сгорело.

*

В кинематографе “Арс” на Невском шел новый фильм режиссера Тарсанова “Фаворитка его величества”. Доброво со своей супругой смотрел картину на последнем сеансе.

В переполненном зале зрители вслух читали надписи, а пожилой тапер, глядя на экран, играл старинный вальс.

…Золоченая карета, запряженная шестеркой лошадей, подкатила к парадному крыльцу большого барского дома. На запятках стоял негритенок, одетый в ливрею. К карете подошел слегка сутулый человек с близорукими глазами, раскрыл дверцу и склонился в поклоне. Из кареты вышла дама в пудреном парике и, взбежав по лестнице, улыбнулась красавцу лакею, предупредительно распахнувшему перед ней парадную дверь…

После сеанса Доброво поднялся в кинобудку и попросил длинноволосого киномеханика в студенческой курточке показать ему некоторые куски пленки. Он долго и внимательно разглядывал их на просвет и наконец обратился к механику:

– Попрошу вас… Вырежьте мне, пожалуйста, несколько кадриков… Этот… этот и вот этот…

– Не могу. Нам не разрешают. Вы попросили показать, я показал. А вырезать не могу, – сказал киномеханик. – И потом… простите, кто вы?

– Моя фамилия Доброво.

– Прокофий Филиппович? – расплылся в улыбке киномеханик.

– Откуда вы меня знаете? – удивился Доброво.

– Я был студентом юридического факультета. Я знаю ваш учебник криминалистики. Собирался быть адвокатом… – усмехнулся киномеханик. – Зачем вам эти кадрики, Прокофий Филиппович?

– Видите ли… мне показалось, что один из этих статистов замешан в деле, которое меня интересует, – сказал Доброво. – И я был бы вам очень признателен, если бы вы все-таки подарили мне эти три маленьких кусочка ленты.

Киномеханик улыбнулся и взял ножницы.

…Помощника режиссера, молодого человека в кожаной тужурке и мотоциклетных очках, Доброво разыскал в задымленной комнатушке кинофабрики, где одновременно гримировали и переодевали артистов, режиссер и оператор обсуждали план съемки, а участники массовых сцен получали деньги у пожилой кассирши, кутавшейся в темный шерстяной платок.

Разглядывая на просвет вырезанные кадрики, помощник режиссера сказал:

– Мы снимали этот эпизод в Знаменском, в имении Тихвинских. Это парадное крыльцо… Слуга у кареты и лакей наверху – не артисты, люди случайные.

– Случайные? – переспросил Доброво. – Участники народных сцен?

– Нет, нет, это не наши люди. Они случайно были там, в Знаменском, в имении. Не знаю, право, что они там делали, но, когда они появились, Тарсанов решил их использовать. Ему понравилась фигура вот этого лакея, у двери. – Помощник режиссера показал на пленке Маркиза.

– А фамилии этих людей… я мог бы узнать? – спросил Доброво. – У вас, вероятно, записаны их фамилии?

Помощник режиссера заглянул в свою тетрадку, вытащенную из куртки, и сказал:

– Фамилии… фамилии… Здесь столько фамилий… Малинин, Кривченя, Масленникова, Петров. Нет, нет, все не то, другая съемка… А здесь? Вот. Баранов-Переяславский, Кусакина, Лихачев, Калужский, Сипавина… Нет. Не помню. Решительно не помню, кто из них кто. И к тому же, насколько я помню… я просто не записал их фамилий.

– Жаль, – сказал Доброво. – Я бы дорого дал, чтобы узнать фамилию хотя бы этого человека. – Он показал на Тараканова, стоящего рядом с каретой.

– А зачем вам… этот человек? – спросил помощник режиссера.

– Видите ли… я когда-то учился с ним в одной провинциальной гимназии. Хотелось бы его разыскать.

Доброво поклонился и вышел из комнаты. Старушка в зеленом капоте подошла к помощнику режиссера и спросила шепотом:

– Вы знаете, Петенька, с кем вы только что беседовали?

– Нет. А вы знаете?

– Конечно, знаю. Это знаменитый Доброво.

– Доброво? Не знаю.

…Дома, в своем кабинете, Прокофий Филиппович разложил фотографии кадров из фильма “Фаворитка его величества” на письменном столе и стал их тщательно рассматривать через лупу. Со двора донеслись звуки шарманки, и надтреснутый старческий голос запел:

Трансвааль, Трансвааль,

Страна моя,

Ты вся горишь в огне…

Доброво подошел к окну, распахнул его и увидел во дворе рядом с сараями старого шарманщика с морской свинкой, окруженного детьми. Из окон выглядывали жильцы, а в глубине двора кто-то звал дворника:

– Ахмет, Ахмет!..

Доброво задумчиво взглянул на крышу, на чердачное окно, откуда когда-то появился Кешка…

Он вернулся к столу, из нескольких фотографий выбрал две – увеличенные портреты Тараканова и Маркиза, – отложил их отдельно. Потом Прокофий Филиппович подошел к книжному шкафу и, порывшись па одной из полок, вытащил тоненькую книжечку, такую же, какую Артур привез Вандербергу.

На обложке было написано:

ПОЛНЫЙ КАТАЛОГ КОЛЛЕКЦИИ

ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ЦЕННОСТЕЙ,

принадлежащих князю С.А.Тихвинскому

СПБ—1915 г.

Доброво полистал каталог и раскрыл его на фотографии фарфоровой статуэтки, изображающей крылатого Пегаса. Он положил каталог на стол и, заложив руки за спину, прошелся по комнате.

Клетка с попугаем, которую Макар нашел в каюте Маркиза, стояла в кабинете у Витоля. Попугай дремал, не обращая никакого внимания ни на Витоля, беседовавшего с Доброво, ни на молодую женщину в кожаной курточке, что-то диктовавшую машинистке, закутавшейся в старый плед, пи па сотрудника угрозыска, занятого поиском нужной карточки в картотеке, занимавшей целую стенку в комнате.

– Нет, нет, Карл Генрихович, вы меня неправильно поняли, – говорил Доброво. – Работать я у вас не собираюсь. Я слишком стар, чтобы начинать жизнь заново. Просто я не хочу, чтобы уникальная коллекция Тихвинского пропала для России…

– Она пропала, Прокофий Филиппович… – с горечью сказал Витоль. – Сгорела.

– Как – сгорела?

– Во время пожара. На станции Изгорск. Сгорела дотла.

Доброво прищурил глаза:

– Эти сведения достоверны?

Витоль подсел поближе к Доброво:

– Вполне. Сгорел пакгауз, все, что там было. Спасти ничего не удалось.

Доброво помолчал.

– Боже мой… А я размышлял… медлил…

Он встал.

– Мне показалось, – сказал Витоль, – что вы хотели мне что-то сообщить. Или я ошибся?

– Нет, не ошиблись. Я хотел сообщить кое-какие подробности, к сожалению ныне потерявшие всякий смысл…

Доброво направился к выходу, но задержался в дверях:

– Вы сказали, что из огня ничего вынести не удалось?

– Ничего. Наш сотрудник пытался спасти хоть что-нибудь, но ему это не удалось…

*

В большой палате Изгорской городской больницы, куда после пожара попал Макар, больные еще спали, когда ранним утром в раскрытом окне появился Кешка.

Макар заметил его и тихо присвистнул. Кешка подошел к нему и развязал узелок, в котором оказалась миска с вареной картошкой.

– Все в окна лазишь? – шепотом спросил Макар.

– А в двери меня не пускают, – улыбнулся Кешка.

– Откуда взял? – Макар кивнул головой на миску с картошкой.

Кешка вздохнул и отвернулся.

– С рынка?

Кешка вяло кивнул.

– Краденого есть не буду, – так же тихо, но твердо сказал Макар.

– А ты мне деньги, что ли, давал?!

– Мне ничего и не надо.

– “Не надо”… – проворчал Кешка. – Жрать не будешь – совсем подохнешь.

– Неужто ворюга из тебя вырастет? – вздохнул Макар.

– Не… – улыбнулся Кешка. – Я богомазом буду.

– Богомазом?

– Ну да. У нас в монастыре Данила Косой знаешь сколько огребал? За одного Георгия Победоносца ему отец Николай целый мешок проса отвалил.

Макар помрачнел.

– Опять за свое! Сколько раз я тебе говорил – нету бога, нету!

– Слыхал я это, – снова заулыбался Кешка. – Однако иконы-то есть?

Скрипнула дверь. Кешка нырнул под кровать. Старая нянечка заглянула в палату, кого-то разыскивая, и тут же прикрыла дверь.

– Ушла? – спросил Кешка.

– Ушла.

Кешка выбрался из-под кровати.

– А валенки куда девал? – испуганно спросил он.

– Не бойся. У нянечки в шкафу твои валенки.

Кешка посмотрел на миску с картошкой.

– Съел бы картоху-то.

Кешка взял картошку и стал аппетитно есть.

Макар потянулся к миске рукой, Кешка, заметив это, ободряюще кивнул ему, и тогда, рассмеявшись, Макар взял картошку и тоже стал есть.

– Только гляди, чтобы это было в последний раз! – строго сказал Макар.

Кешка кивнул.

Оба уселись на низком подоконнике.

В утренней дымке, освещенный низкими лучами солнца, изгорский Кремль выглядел сказочным чудо-городом.

Высоко над кирпичными стенами поднимались башни. А на самой верхушке одной из них словно полоскался на ветру флюгер, вырезанный каким-то умельцем, – силуэт архангела с трубой. Озеро подкатывало свои ленивые волны к самым стенам крепости…

– Как считаешь, Иннокентий, красиво?

Кешка кивнул головой. Он смотрел на архангела, и ему вдруг почудилось, что заиграла труба…

– А это, братец, между прочим, подневольный народ строил, – сказал Макар. – Рабы да крепостные! И вот, представь ты себе, какую красоту свободный пролетарий не для царей да господ, а для себя сотворить может? Я так думаю, что и представить себе этого нельзя!

Весело трубил архангел на верхушке одной из башен.

У дощатой платформы станции Изгорск остановился пассажирский поезд. Из последнего вагона вышел Прокофий Филиппович Доброво с небольшим кожаным чемоданом. Он огляделся по сторонам и направился к сгоревшему пакгаузу.

У невысокого станционного забора пассажиры остановившегося поезда торопливо запасались вареной картошкой, солеными огурцами, яблоками. Покупали на деньги, меняли на вещи. Тут же толкался Кешка, высматривая что плохо лежит, пока наконец не взял прямо из-под рук шумно спорившей из-за цены торговки маленькое ведерко с мочеными яблоками… Кешка шмыгнул в толпу, и в тот момент, когда он почувствовал себя в безопасности, на его плечо легла чья-то рука.

– Угостил бы яблочком, – услышал он откуда-то сверху.

– Дяденька, я больше не буду… – начал он было привычное нытье, но, подняв голову, увидел перед собой Маркиза.

– Дяденька Маркиз… Неужто… вы?

– Я, отец Иннокентий. Я самый! – Он взял Кешку за руку и потащил за собой. – Зачем же ты из детского дома удрал?

– Все убежали.

– Куда же пробираешься? Из Вологды в Керчь?

– Ага. В Крым, – заулыбался Кешка.

– Чего там не видел?

– Там тепло. Там яблоки.

– Ну, вот что, – сказал Маркиз, – хватит тебе, Кешка, скитаться. Ни в какой Крым ты не поедешь. Будешь работать со мной.

– Опять ящики искать? – спросил Кешка. – Ящики искать не буду!

– О ящиках забудь. Были и нету. Сгорели, Видишь сарай? – Он показал на станционный пакгауз. – Вот в этом самом сарае и сгорели.

Тем временем Доброво вошел в помещение пакгауза. Обгоревшие стропила во многих местах рухнули, крыша обвалилась… Доброво осмотрел пакгауз – всюду видны были следы пожара. Пол был покрыт толстым слоем золы, на нем валялись обгорелые балки, ржавые куски железа, узкая металлическая лента, скреплявшая сгоревшие ящики, обручи от бочек…

Когда Доброво вышел на привокзальную площадь, он увидел круглую афишную тумбу, на которой была наклеена нарисованная от руки многоцветная афиша, изображавшая человека в широкополой шляпе, с револьвером в левой руке.

!!!ОДНОРУКИИ ВИЛЬГЕЛЬМ ТЕЛЛЬ!!!

!!!Последняя гастроль Революционного цирка!!!

Вряд ли на афише можно было узнать в одноруком Вильгельме Телле Маркиза, но Прокофий Филиппович сразу же понял, что догадка его подтвердилась – Шиловский здесь. Значит, где-то здесь и Тараканов.

Но прежде чем отправиться в цирк, Доброво решил разыскать Макара. Больница была на окраине города, но Прокофий Филиппович решил пройтись пешком.

Длинный дощатый забор больницы был выкрашен в густой темно-красный цвет. Проходя мимо него, Доброво обратил внимание на несколько рисунков мелом, сделанных на заборе. Возле одного из рисунков он остановился. Это был сказочный конь с длинной, узкой шеей и с вьющейся по ветру гривой…

Доброво встретился с Макаром во дворе больницы.

Они сидели на лавочке, и Доброво, по обыкновению перебирая четки, неторопливо говорил:

– Во время пожара, когда весь пакгауз был охвачен пламенем, в такой, можно сказать, эмоциональный момент вы, естественно, не могли трезво сопоставить факты, вам прежде всего хотелось погасить огонь…

– Я опоздал… Когда я добрался до третьей секции, там все уже сгорело… – огорченно сказал Макар.

– Все, что было в пакгаузе, сгорело. Этот факт не вызывает сомнений. Но коллекции к тому времени там уже не было. И это тоже факт.

– Как – не было? Была! Мне начальник станции сказал! Груз, который ночью прибыл из Михайлов™, был в третьей секции.

Доброво улыбнулся:

– Коллекции там не было. Попробуем рассуждать спокойно. Если бы она сгорела в пакгаузе, там, во-первых, можно было бы обнаружить хотя бы осколки фарфора. Не так ли, господин… Макар?

– Да? Да, конечно… – пробормотал Макар.

– Во-вторых, – продолжал Доброво, – не мог сгореть и бронзовый бюст Вольтера…

– Работа французского скульптора Гудона, уменьшенный вариант собственноручной работы автора, – на одном дыхании выпалил Макар.

– О, вы, оказывается, к тому же и знаток изящных искусств? – удивился Доброво.

– Нет, – простодушно сказал Макар. – Я выучил на память весь каталог коллекции князя. Эта бронзовая скульптура записана там под номером сто двадцать девять.

– Вот видите, – улыбнулся Доброво. – Номер сто двадцать девять никак сгореть не мог.

– Теперь-то я наконец понимаю, зачем они подожгли пакгауз! – вскипел Макар. – Заметали следы, гады!

– Возможно, что и так… Но мы с вами этого не знаем. Может быть, им просто повезло, а пакгауз действительно подожгли лагутинцы… или просто произошло совпадение… поджог совершили какие-то злоумышленники, пытавшиеся прикрыть свои хищения.

– Неужели еще не все пропало? – обрадовался Макар. – Что же делать? Надо действовать!

– Вне всякого сомнения. И как можно быстрее. Прежде всего, если вам разрешат врачи, вы отправитесь сегодня вечером на прощальное представление цирка. А я составлю вам компанию.

– В цирк? Зачем в цирк? – удивился Макар.

– Доверьтесь мне, господин Макар. Я надеюсь, вы не пожалеете об этом.

Доброво приподнял свою шляпу в знак окончания разговора.

У ворот изгорского Кремля стоял фургон, оклеенный афишами передвижного цирка. В окошечке фургона кассир продавал билеты на представление, которое вот-вот должно было начаться. В приоткрытых воротах вокруг контролера толпились мальчишки, а за стеной крепости играл оркестр.

Макар с рукой на перевязи подошел к фургону, заглянул в окошечко и протянул деньги. Макар получил билет и отошел от кассы, но потом вернулся и снова заглянул в окошечко, разглядывая кассира; его лицо показалось Макару знакомым.

– Вам что? – послышался голос кассира.

– Мне?.. Мне еще один билет.

– А деньги?

– Деньги… Вот деньги.

Макар взял ненужный билет и пошел к воротам. Но снова вернулся к фургону и опять заглянул в кассу.

– Чего вам еще? Ступайте, ступайте! – послышалось из окошка.

Макар еще некоторое время потоптался возле кассы и вошел в ворота.

Макар твердо знал, что лицо этого кассира он где-то видел. Но где?

Кто он такой, этот кассир?

Представление уже началось. Во дворе крепости вокруг арены были расставлены скамейки, окруженные фургонами. Зрители расположились на скамейках, на крышах фургонов, на крепостной стене…

Из-за пестрой занавески, натянутой между двумя фургонами, появился шпрехшталмейстер, похожий на швейцара роскошного отеля, и громогласно объявил:

– Революционная пантомима “Освобожденный труд”!

Под звуки оркестра на манеж вышел гигант с обнаженным торсом и кузнечным молотом в руках. Два униформиста, одетые подмастерьями, вынесли огромную наковальню. В такт музыке гигант сделал несколько ударов молотом, но тут выбежали артисты, изображавшие помещика, фабриканта, попа и генерала, и окружили молотобойца, с ужасом наблюдая за ним. По сигналу генерала появились “жандармы”, они заковали гиганта в цепи, а генерал, помещик, фабрикант и поп взобрались на него, образовав пирамиду.

Макар уселся на скамейку недалеко от арены в тот момент, когда оркестр заиграл “Смело, товарищи, в ногу!” и гигант сбросил с себя облепивших его эксплуататоров и мощным усилием разорвал цепи. И тут под музыку на манеж вышли артисты, изображавшие рабочих и крестьян, с красным знаменем. Зрители неистово аплодировали.

А на манеж вышел шпрехшталмейстер и объявил новый номер:

– Неразгаданные тайны Востока! Индийский факир Тумба-Юмба-Али-Бад!

Погасли фонари и тут же зажглись снова. На манеж в костюме факира на верблюде выезжал Али-Бад.

К кассе цирка подошел Доброво. Он протянул деньги и так же, как Макар, с интересом посмотрел на кассира. В человеке в темных очках он сразу же узнал Тараканова. Он взял билет и прошел в ворота.

На манеже Тумба-Юмба-Али-Бад с помощью своего ассистента “распиливал” женщину, лежащую в ящике на возвышении.

Доброво прошел между рядами и уселся сзади Макара.

Послышались аплодисменты. “Распиленная” женщина стояла рядом с Али-Бадом и посылала зрителям воздушные поцелуи.

И снова перед занавеской появился шпрехшталмейстер:

– Неповторимый номер! Однорукий Вильгельм Телль!

Оркестр заиграл марш, и на арену вышел Маркиз в костюме тирольского охотника. Правый рукав был заправлен за пояс. Униформисты вынесли мишени, изображавшие Антанту, империалистов, Врангеля, Колчака, Деникина, Юденича… С поразительной меткостью Маркиз поразил мишени, перебивая нитки, на которых они висели.

Тараканов пересчитал деньги, закрыл окошечко и вышел из фургона.

А шпрехшталмейстер надевал черную повязку на глаза Маркиза. Новая серия выстрелов… Новый взрыв аплодисментов.

– Смертельный номер! – объявил шпрехшталмейстер. – Администрация просит людей со слабыми нервами покинуть цирк!

Все зрители остались на местах.

Маркиз взял небольшой пистолет и выстрелил вверх. Раздалась тревожная барабанная дробь, и на арену в коляске, запряженной пони, выехал Кешка в красном камзольчике и белых чулках с бантами. Кешка расставил руки, и шталмейстер положил в них по яблоку. Третье яблоко он положил ему на голову. Маркиз повернулся спиной к Кешке. Смолкла барабанная дробь. Маркиз, глядя в зеркальце, прицелился. Один за другим послышались три выстрела. Все три яблока раскололись пополам. И под гром аплодисментов Кешка бросился к Маркизу. На арену вышел Макар. Он подмигнул Кешке и, похлопав по плечу Маркиза, сказал:

– Молодец, Вильгельм! Дай-ка свой пистолет, теперь я попробую!

Он взял у Маркиза пистолет. Униформисты по сигналу шпрехшталмейстера вынесли мишени.

– Маэстро, прошу! – скомандовал Маркиз.

Раздалась барабанная дробь.

– Завязывай глаза!

Шпрехшталмейстер завязал ему глаза.

Зрители, сидевшие поблизости от мишеней, перебрались подальше от опасности. Барабан смолк.

Макар прицелился и выстрелил. Мишень, на которой был изображен Врангель, упала. Цирк взорвался аплодисментами.

Макар сделал серию выстрелов. И снова раздались громкие аплодисменты. Цирк бушевал. Макар отдал пистолет Маркизу и, снова подмигнув Кешке, как победитель вернулся на свое место.

Когда он сел, Доброво склонился к нему и тихо сказал:

– Вы молодец, Макар! – Он кивнул в сторону Тараканова, стоявшего возле занавески, и спросил: – Вы знаете, кто этот человек?

– Как будто Тараканов, – тихо сказал Макар. – Но меня смущают его усы.

– Пусть они не смущают вас. Он их приклеил, – улыбнулся Доброво. – Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в гостинице.

Он поднялся и пошел к выходу.

После представления Макар за кулисами разыскал Маркиза и Кешку. Униформисты укладывали имущество цирка в фургоны. Клетки с животными стояли уже на подводах, артисты, изображавшие силача и попа, несли скатанные ковры.

Кешка стоял рядом с Макаром.

– Поедемте с нами, дяденька Макар, – поглядывая на Маркиза, сказал Кешка.

Маркиз кивнул:

– Поехали?

– Ну, допустим, поеду я с вами, какая моя роль будет? – спросил Макар у Маркиза.

– А как сегодня, – сказал Маркиз. – Будешь выходить из публики в своем костюме или оденем тебя матросом для эффекта.

Мимо них торопливо прошел Тараканов, на минуту задержался, подозрительно приглядываясь к Макару.

– Согласен! – сказал Макар и протянул Маркизу руку.

Кешка обрадованно прижался к Макару.

…Цирк уезжал из Изгорска рано утром. По главной улице вслед за цирковыми фургонами бежали мальчишки. Лаяли городские собаки, чуя животных. Ревели медведи. Ржали лошади. За одним из фургонов гордо выступал верблюд Али-Бада.

Доброво из окна гостиницы наблюдал за движением циркового кортежа. На фургоне с изображением Вильгельма Телля он увидел Макара, сидящего рядом с Маркизом.

Доброво закрыл окно.

В дверь постучали.

– Войдите! – сказал Доброво.

В номер вошли Витоль, Булатов и Коган.

– Здравствуйте, Прокофий Филиппович. Знакомьтесь с моими сотрудниками. – Витоль показал на своих спутников: – Василий Булатов и Миша Коган.

– Прошу вас, садитесь.

Витоль подошел к окну и, приоткрыв его, взглянул вслед удаляющемуся цирковому обозу.

– Какая жалость, что нам не удалось побывать на представлении! – засмеялся Витоль. – Представьте, мне ужасно не везет. С детских лет не бывал в цирке.

– Вы много потеряли. В этой провинциальной труппе, – сказал Доброво, подходя к Витолю, – есть подлинная жемчужина – столичный артист из цирка Чинизелли – однорукий Вильгельм Телль. Но самое любопытное в этой процессии заключается в том, что в одном из этих фургонов господин Тараканов увозит в Латвию коллекцию, которую вы разыскиваете.

– Это ваше предположение? – спросил Витоль.

– Предположение, основанное на ряде фактов. В этой цирковой труппе есть два человека, тесно связанные между собой. Это Тараканов, работающий на скромной должности кассира, и сам Вильгельм Телль – Петр Васильевич Шиловский, по кличке Маркиз, человек разнообразных дарований, многим обязанный князю Тихвинскому, служивший у него некоторое время воспитателем младшего сына… Этот Шиловский последнее время занимался перепродажей художественных ценностей.

Доброво положил на стол фотографии Маркиза и Тараканова из фильма “Фаворитка его величества”.

– Вот они оба.

Вслед за тем Доброво вынул из ящика стола карту и, разложив ее, показал кружочек, возле которого была надпись: “Изгорск”.

Витоль, Коган и Булатов склонились над картой.

– Маршрут бродячей труппы… от Пскова через Изгорск ведет к Ивановке, то есть, как вы изволите видеть, к границе Латвии.

Витоль взглянул на Когана.

– Это совпадает с нашими предположениями, – сказал Витоль. – Миша был на квартире, где последнее время жил Тараканов, и ему кое-что удалось узнать.

– Человек, который его навестил, оставил ему кое-какие продукты, завернутые в латышскую газету, – сказал Миша. – К тому же среди оставленных им книг я нашел русско-латышский словарь.

– Ну, допустим, цирковой обоз направляется все ближе и ближе к границе. Но почему вы уверены, что Тараканов везет коллекцию с собой? – спросил Витоль.

– Я не уверен, Карл Генрихович. Это моя рабочая версия, – сказал Доброво. – Во всяком случае, к моменту прибытия цирка в Ивановку, я думаю, Макар это будет знать точно.

– Предлагаю догнать их, пока еще не поздно, и арестовать, – сказал Булатов. – А там видно будет, с ними ящики или нет…

– Вы, как всегда, горячитесь, Булатов, – сказал Витоль. – Мы еще не знаем, где коллекция. Арестуем Тараканова и Шиловского, а коллекция уйдет от нас…

– Во всяком случае, действовать надо быстро и решительно, – сказал Доброво.

– Вот и не будем терять времени, – сказал Витоль. – Благодарю вас, Прокофий Филиппович.

– Во-первых, Карл Генрихович, я человек суеверный и благодарить меня еще рано, – сказал Доброво. – Во-вторых, интуиция мне подсказывает, что мы имеем дело с людьми ловкими, хитрыми, изворотливыми, и, вне всякого сомнения, нас еще ждут неприятные сюрпризы… И, наконец, в-третьих, – Доброво улыбнулся, – я прошу помнить, что я не служу у вас, а занимаюсь этим делом только для того, чтобы достояние России не оказалось за ее пределами.

– Ну что ж, Прокофий Филиппович, – улыбнулся Витоль, – я все-таки не теряю надежды, что мы с вами еще встретимся в интересах Советской России.

Комбриг Струнников, тот самый Струнников, который три года назад был командиром отряда, приказавшим выбросить Петровых с его ящиками из вагона, принимал Витоля в своем штабе в Изгорске, расположенном в зале бывшего дворянского собрания.

– Рад бы помочь тебе, да не могу, – трубным голосом говорил Струнников. – Покончу с Лагутиным, приходи. Взвод попросишь – дам! Эскадрон? Бери эскадрон. Лагутинская банда терроризирует всю губернию, буквально выскальзывает из рук. Днем в деревне – мужик мужиком, а ночью – бандит. Вчера были в Дятлове, сегодня в Понизовке… Куда тебе надо бойцов?

– В Ивановку.

– Так бы сразу и сказал. В Ивановке-то у меня эскадрон Корытного стоит. Эскадрона тебе хватит?

– Хватит.

– Кулагин! – позвал Струнников своего ординарца. К Струнникову подскочил молодой ординарец.

– Пиши приказ. “Командиру эскадрона Корытному. Настоящим я, комбриг Струнников, приказываю оказывать всякое и всяческое содействие представителю Петроградского уголовного розыска…” Как твое фамилие? – обратился он к Витолю.

– Витоль, Карл Генрихович.

– Пиши, – приказал он ординарцу. – “…оказывать содействие товарищу Витоль всеми доступными средствами и всеми силами эскадрона в выполнении важнейшего задания Совнаркома Республики”.

*

Господин Вандерберг пригласил к себе своего адвоката, чтобы посоветоваться с ним но одному щекотливому поводу.

– По имеющимся у меня сведениям, господин Вандерберг, – говорил адвокат, – как только все эти ценности окажутся в ваших руках и в руках господина Свенсона, князь Тихвинский немедленно подаст в суд. Надеюсь, вы понимаете, что суд вряд ли поддержит нас с вами.

– Мы попытаемся избежать судебного процесса, – улыбнулся Вандерберг, протягивая адвокату сигары. – Для этого вы прежде всего сделаете заявление от моего имени, что я вовсе и не собираюсь приобретать коллекцию князя Тихвинского. Изобразите дело таким образом, что князь просто поверил газетной утке.

Вандерберг поднялся.

– Кроме того, я прошу вас посетить самого князя Тихвинского и от моего имени чистосердечно заверить его, что я, так же как и он, уважаю право частной собственности, и если вдруг я что-либо узнаю о его коллекции, я, разумеется, тут же все сообщу князю в Париж.

Вандерберг, довольный собой, шумно рассмеялся. Адвокат встал, поклонился, и Вандерберг проводил его до дверей.

И сразу же в кабинет вошел Артур.

– Наши планы несколько меняются, Артур, – сказал Вандерберг. – Вы, как мы и договорились, встретитесь с Таракановым в Либаве, а оттуда повезете коллекцию не сюда, в Амстердам, а на мою виллу в Норвегии. Кроме вас и меня, об этом не должна знать ни одна живая душа. Ситуация сложилась… щекотливая. У этой коллекции теперь два хозяина – князь Тихвинский и новое правительство России. Вот я и решил: пусть коллекция полежит в тиши норвежского фиорда…

– Но что же я скажу Свенсону? – вырвалось у Артура.

– Вы ему скажете то же самое, что и князю Тихвинскому. Пусть все считают, что сокровища снова исчезли, так же как и тогда, в восемнадцатом году… – И Вандерберг снова расхохотался. – Что же касается России, то будем надеяться, что там скоро будет другое правительство. Желаю вам успеха, Артур. Ждите меня в Норвегии. И не хмурьтесь, дружище. Вот вам задаток. – И он протянул Артуру плотную пачку банкнотов.

*

Цирковые фургоны с поднятыми оглоблями стояли на берегу реки. Тут же, неподалеку, паслись распряженные лошади. Цирковой табор недавно проснулся – артисты умывались, разводили костры…

Маркиз и Макар сидели на мостках и удили рыбу. Поплавки застыли в неподвижной воде, и они оба внимательно наблюдали за ними. Макар сидел несколько сбоку, так, что ему был хорошо виден большой деревянный фургон, в котором жил Тараканов.

Кешка рядом с мостками, на глинистом берегу, по своему обыкновению, сооружал какую-то замысловатую крепость.

Откуда-то доносился звук валторны, где-то рычал медведь, на поляне разминались акробаты, индийский факир Тумба-Юмба-Али-Бад в рваном халате и мятой буденовке жарил яичницу, держа сковороду над костром.

– Скажи, Маркиз, где ты так стрелять насобачился? – спросил Макар.

– Видишь ли, Макар, в нашем кругу, я имею в виду истинных аристократов, – Маркиз с достоинством наклонил голову, – с детства, можно сказать с пеленок, обучают фехтованию, стрельбе из пистолетов и верховой езде. Кроме того, в предреволюционные годы в целях заработка я работал в цирке Чинизелли…

Пока Маркиз говорил эти слова, из фургона, за которым наблюдал Макар, вышел Тараканов в бархатной курточке, с полотенцем через плечо. Он вытащил из кармана замок, запер дверь фургона и направился к воде.

– Я – неудивительно, – продолжал Маркиз. – А вот где ты успел наловчиться?

– Я-то?.. – засмеялся Макар. – Два года империалистической, в окопах, на Стоходе, да три гражданской! Пять лет с винтовкой в обнимку.

– А потом?

– Потом?

Макар пододвинулся поближе к Маркизу:

– Этот… ваш кассир… Его как зовут?

– Тараканова? Илья Спиридонович.

Макар придвинулся еще ближе:

– Сдается мне, что этот ваш Тараканов большой жулик.

– Думаешь, деньги из кассы берет? – заинтересовался Маркиз.

– Этого я не знаю.

Тараканов прошел к своему фургону, открыл замок, бросил полотенце, взял котелок и, снова заперев замок, направился к костру.

– Фургончик свой аккуратненько на замок запирает. Что у него там? – спросил Макар.

– Как – что? Деньги.