Текст книги "Мир приключений. 1973 г. выпуск 2"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Анатолий Безуглов,Сергей Жемайтис,Николай Коротеев,Владимир Шитик,Альберт Валентинов,Кирилл Домбровский,И. Скорин,Виктор Болдырев,Исай Кузнецов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 60 страниц)

СЛОВО ПРОКУРОРУ

У Якова Тимофеевича Рудова внимательные и спокойные глаза. Виски густо запорошены сединой. Лицо усталое. Говорит он неторопливо, веско, тщательно подбирая слова.

– Скажите, Яков Тимофеевич, как вы стали прокурором? – задаю я ему свой первый вопрос.

Рудов какое-то время медлит с ответом, видимо, он ждал, что я спрошу о другом. Потом сухо, как бы нехотя начинает свой рассказ.

– После войны, в 1946 году, поступил в заочный юридический институт. После окончания пять лет проработал следователем, потом три года помощником прокурора, а с 1959 года стал прокурором. Последние десять лет работал в соседнем районе.

– Давно вы приехал в Зеленогорск?

– Скоро будет четыре месяца.

– Была ли для вас неожиданностью встреча с Князевым?

– Не скрою, этого я ожидал меньше всего.

– Что вам сказал Князев, когда вы остались вдвоем?

– Когда Лазарев вышел из кабинета и закрыл за собой дверь, Князев, еще раз внимательно посмотрев на меня, неожиданно заговорил:

– Нас здесь никто не подслушивает?

– Разумеется, – ответил я, не подозревая, к чему он клонит.

Князев облегченно вздохнул и, глядя мне прямо в глаза, тихо сказал:

– Тогда здравствуйте, господни обер-лейтенант.

Я вздрогнул и чуть не выронил сигарету. Кто этот человек? Откуда он знает о моем прошлом?

– Чего же вы молчите, господин Рюге? – Князев усмехнулся.

– Вы не ошиблись? – невольно вырвалось у меня.

– О нет. Вы, конечно, изменились за эти годы. Но, несмотря на это, я вас узнал. У меня прекрасная память. Вспомните майора Кригера, Солоницы, наконец, Шварцвальд… Вам это о чем-нибудь говорит?

– Кто вы?

– Это не так уже важно.

– Слушайте, Князев, если вы уж вспомнили майора Кригера, то, как он любил говорить, карты на стол.

– А вы неплохо устроились, – вместо ответа нагло посмотрел на меня Князев, – крыша что надо. Работаете на новых хозяев или по-прежнему верны абверу?

“Он не знает, что я был в СС, – отметил я про себя. – Кто же он: кто-нибудь из военнопленных, видевший меня в концлагерях во время вербовки, или один из моих бывших подопечных. Откуда он знает Кригера? Если он знает Кригера, то наверняка был связан с гестапо. Самое главное сейчас – найти правильный ключ в разговоре с ним”.

– Послушайте, Князев, втемную у вас со мной не пройдет. Или вы немедленно скажете, кто вы и что вам от меня нужно, или я сейчас же вызову конвой и вас отправят туда, откуда привели.

– Вы этого не сделаете, – спокойно ответил Князев. – Иначе вам будет крышка, господин обер-лейтенант.

– Вы мне, кажется, угрожаете? Что вы можете мне сделать? Заложите? Но вам придется признать, что вы были тайным агентом гестапо.

Я увидел, как у Князева дрогнуло лицо. Значит, я угадал: он действительно человек Кригера.

– Доказать это будет просто, – сказал я, глядя в упор на Князева. – У вас в свое время брали отпечатки пальцев. Архивы сохранились. Итак, повторяю в последний раз: что вы от меня хотите?

– Я Курдюмов, Олег Курдюмов. Вам это ничего не говорит?

Мне это имя действительно ничего не говорило, и я отрицательно покачал головой.

– Тогда я Дикс!

– Дикс! – невольно вырвалось у меня, словно я услышал голос Кригера: “У меня в детстве был чудный терьер по кличке Дикс…”

Теперь я вспомнил все – и как Кригер настойчиво предлагал взять в разведшколу абвера какого-то хилого паренька… Ну конечно, его фамилия была Князев. Но если мне не изменяет память, он потом куда-то исчез. Кригер так и не раскрыл мне тогда своего агента. Впрочем, почему я удивляюсь? Кригер – отличный разведчик: он всегда работал с пятикратной подстраховкой. У него были агенты, о которых знал только он, и никто больше.

– Ну что же, вспомнили, обер-лейтенант?

– Теперь, кажется, вспомнил, – сказал я и протянул Князеву руку. – Так вот вы какой…

Князев с жаром пожал протянутую руку и сказал:

– Господин обер-лейтенант, спасите меня, готов сделать все, что угодно. Придумайте что-нибудь чтобы меня отпустили или замяли дело.

– Во-первых, Князев, – подчеркнуто произнеся его фамилию, сказал я, – здесь нет никаких обер-лейтенантов, а во-вторых, как вы, собственно говоря, представляете свое освобождение?

– Возьмите того шофера.

– Это не так просто, вы наделали массу глупостей, Князев. Оставили улики. Придумали эту идиотскую молчанку. Просто не знаю, что делать. Кстати, за что вы ухлопали этого, как его… – Я замолчал, не закончив фразу.

– Карпова, – услужливо подсказал Князев; теперь он совершенно переменился и, как говорится, ел глазами начальство.

– Вот именно, Карпова.

– А что оставалось делать? Этот покойничек узнал меня.

– Хорошо, Князев, я постараюсь вам помочь. Но предупреждаю, что за это потребую, ну, скажем, небольшую услугу.

– Все, что угодно… – Князев молитвенно сложил на груди руки.

– Сейчас вас уведут, а вечером вы будете свободны. Я предложу следователю вынести постановление о вашем освобождении.

– А он согласится? – с тревогой спросил Князев.

– Это моя забота. Все будет хорошо.

– Ну, дай-то бог! – вздохнул Князев.

– Теперь слушайте, – приказал я. – Завтра в двадцать тридцать встречаемся в кафе “Георгин”. И не приводите “хвост”. Если заметите слежку, возвращайтесь в гостиницу. О месте следующей встречи сообщу дополнительно.

– Двадцать тридцать в кафе “Георгин”, – повторил Князев.

– Кстати, не думайте скрыться из города. Я вас найду, можете не сомневаться. Донести на меня вы не осмелитесь и отсидите за убийство как миленький, ясно?

– Куда ясней.

Я вызвал конвой. Князева увели.

– Когда и при каких обстоятельствах вы впервые встретились с Князевым?

– Зимой 1943 года. Я приехал в один из крупных лагерей для военнопленных. В мою задачу входил отбор кандидатов для разведшколы. С Князевым я познакомился через майора СС Кригера. Было у меня еще одно задание, о котором Кригер не знал, – меня интересовали Солоницы.

– Если не секрет, чем они вас интересовали?

– Теперь это уже не секрет. Как вы знаете, 1943 год был решающим в ходе второй мировой войны. В конце ноября Красная Армия перешла в наступление под Сталинградом, и через три дня группировка войск в составе двадцати двух дивизий под командованием Паулюса попала в окружение. Начальник генштаба Цейтлер предложил фюреру ряд конкретных и эффективных мер по выводу из котла шестой армии. Но фюрер отклонил предложение Цейтлера. Канарис через своих верных агентов в Англии получил точные сведения, что Черчилль, несмотря на многочисленные заверения союзников об открытии второго фронта, не намерен в 1943 году реализовать свои обещания. При таком положении вещей высвобождались огромные воинские силы на западе. Гитлер принял решение о переброске целых дивизий на восток в группу войск “Дон”, которой командовал фельдмаршал фон Манштейн. Как раз там на него и возлагалась ответственная задача прорвать кольцо окружения армии Паулюса. Рейхс-министр Геринг заверил фюрера, что до подхода войск Манштейна будет создан воздушный мост, который поддержит боеспособность шестой армии. Вот в это время тихий, никому не известный городок Солоницы и попал в поле зрения разведки.

Ведь именно через него шли на восток эшелоны с боевой техникой и живой силой. Мимо этих самых Солониц проезжали те, кто бомбил Мадрид, маршировал по покоренному Парижу, Праге, Афинам. Так я оказался в Солоницах…

– Там вы и познакомились с Князевым?

– Нет. Я познакомился с Князевым не в Солоницах, а в областном центре, в помещении гестапо, которое находилось на площади Труда.

– Какое впечатление произвел на вас Князев?

– Я знал, что Кригер любит подсовывать в нашу школу людей со своей начинкой, это был не первый случай. Князев не вызвал у меня никаких особых эмоций. Обычный осведомитель гестапо, и не больше.

– Скажите, пожалуйста, а вы встречались с Князевым уже здесь, в Зеленогорске, после его освобождения из-под стражи?

– Да, в назначенный срок, в кафе “Георгин”.

– О чем вы говорили?

– Говорил, собственно, он. В эти минуты я казался ему единственной опорой. Он был глубоко убежден, что я работаю на новых хозяев и, кажется, был не против войти с ними в контакт. Наконец, он смог за столько лет впервые говорить откровенно. Расставаясь, мы договорились о новой встрече.

– Она состоялась?

– Нет, на следующее утро меня вызвали к прокурору области. На свидание с Князевым пошел другой человек. Я понимаю, что нарушаю правила интервью, но мне очень хочется узнать, как вы относитесь к показаниям Князева? – спросил меня Рудов.

– По-моему, они правдивы и напоминают исповедь человека, осознавшего свою вину, – сказал я, честно говоря не очень подумав над содержанием своего ответа.

– Ну что же, если он и сказал правду, то, пожалуй, только в том месте, где утверждает, что давно утратил свойство видеть различие между правдой и ложью.

– Почему вы так думаете?

Не отвечая на мой вопрос, Рудов достал из письменного стола бобину с магнитофонной пленкой:

– Хотите послушать, что рассказал о себе Князев обер-лейтенанту абвера Герману Рюге в тот вечер в кафе “Георгин”?

Не дожидаясь моего ответа, Рудов заправил в магнитофон ленту и нажал кнопку. В динамике что-то щелкнуло, а потом я услышал голос Рудова, а затем Князева:

“Я не требую от вас исповеди о ваших переживаниях. Мне нужны факты и только факты. Говорите все, начиная со знакомства с Кригером, не пропуская ничего. Мы должны знать все о вашей службе”.

“Хорошо, я расскажу все. У вас еще есть время?”

“Сколько угодно”.

“Ну, тогда не обессудьте, если буду сбиваться, как вы изволили выразиться, на лирику. Я столько лет молчал и носил в себе все события этих лет, что вы просто не представляете, как я рад впервые за эти годы быть откровенным. Молчание – очень тяжелая штука, господин обер-лейтенант… товарищ Рудов или товарищ прокурор? Как вам удобнее?”

“Называйте, как вам больше нравится. Однако вы много пьете, а спьяну человек говорит лишнее, и в нашем деле это не годится, так что пейте меньше”.

“О, пусть вас это не волнует. Я пью редко и, как правило, не пьянею. Итак, по порядку? Ну что ж, слушайте.

Мое возвращение в Солоницы прошло гладко. Товарищи приняли историю с фельджандармерией за чистую монету и даже посочувствовали мне. Погоревали о дяде Ефреме. Случайно я узнал от Карпова, что на самом деле дядя Ефрем был экономистом и настоящая его фамилия Скрыпник. Видимо, я все же сильно простудился в подвалах гестапо и дня четыре не выходил на улицу. Странно, глядя на ребят, навещавших меня, я не чувствовал раскаяния. Наоборот, где-то в глубине души поднималось злорадное чувство, ощущение моего могущества, моей власти над их жизнями. В условленный срок я отнес в тайник свое первое донесение и через день вынул оттуда инструкцию. В инструкции было всего несколько слов. “Не спеши, работай в основном направлении”. Я тут же сжег ее. Шли дни – ничего не менялось, я аккуратно писал донесения и получал инструкции. Крупной акцией подпольщиков за это время был подрыв бензохранилища, о котором я не смог сообщить Кригеру, хотя и принимал в этой операции непосредственное участие. Случилось это так. Решение взорвать бензохранилище было принято боевой группой неожиданно. Я узнал о ней буквально за полчаса до начала. Отказаться я не посмел. Вся моя роль заключалась в том, чтобы стоять на страже. За то, что я не предупредил майора вовремя, я получил разнос в следующей инструкции. В донесении я сообщил о тех, кто принимал участие в подрыве бензохранилища. Но это самое главное: наконец я проник в боевую группу и был немало удивлен, узнав, что ею командует Ленька Карпов. Парень, которого я знал еще в школе, – человек тихий и даже застенчивый. Мало-помалу я узнавал планы организации и, где обходными путями, где прямо, выявлял е участников. На связь с часовщиком я выходил всего лишь раз, когда готовился поджог паровозного депо. Подпольщики были встречены неожиданными заслонами и потеряли в этой операции одного человека. Но, как я ни старался, мне так и не удалось выявить группу, работающую на железной дороге. Помог случай. Убитого подпольщика опознали, и руководство организации, опасаясь, что будут аресты среди родных убитого, отправило их в лес к партизанам. Ушел в лес и связник, державший связь с группой на железной дороге. На его место назначили меня. После участия в ликвидации группы, взорвавшей бензохранилище, мои акции в глазах Кригера сильно поднялись. Теперь по его заданию мне оставалось выяснить, кто непосредственно поддерживает связь с партизанским отрядом. Удалось в конце концов и это. А в последних числах октября начались повальные аресты. Об этом стоит рассказать подробнее. К тому времени штаб организации “За Родину!” установил прочную связь с подпольщиками, с подпольным обкомом партии, временно потерянную после провала группы дяди Ефрема. Из-за срыва последних операций, а особенно из-за неудач на железной дороге, в подпольном обкоме пришли к выводу, что в ряды организации “За Родину!” сумел проникнуть провокатор.

Тут Кригер ошибся: мы, конечно, были зелеными мальчишками, но в подпольном обкоме партии, который непосредственно руководил нами, нашлись достаточно опытные люди, видимо чекисты, оставленные на работе в тылу врага, и старые большевики, прошедшие школу подпольной борьбы еще до революции и в годы гражданской войны. Они-то как раз прекрасно понимали, что к чему. В их лице Кригер нашел достойных противников и, кроме завала группы дяди Ефрема, происшедшего, как я потом выяснил, случайно, майор не добился в борьбе с подпольным обкомом каких-либо ощутимых побед. Моя перевербовка и раскрытие организации “За Родину!” являлась для Кригера невероятной профессиональной удачей, пожалуй самой крупной удачей за всю его карьеру.

Поэтому все контакты со мной майор сохранял в величайшей тайне, в которую не посвящал даже самых близких своих сотрудников. Он прекрасно понимал силу чекистов и, будучи человеком неглупым, не мог относиться к ним легкомысленно.

Как это ни парадоксально, но одним из первых, кто узнал в нашей организации о предполагаемом провокаторе, был я.

Случилось это так. В Солоницах были введены ночные пропуска. Я уже говорил, что в городской магистратуре работал наш человек – старший брат Лены Ремизовой, Сергей. Сергей был старше нас всех, ему исполнилось двадцать пять лет. Из-за костного туберкулеза, перенесенного в детстве, в армию его не призывали. Он прилично знал немецкий язык, и поэтому подпольная организация, в которую он вступил одним из первых, направила его на работу в магистратуру. Для оккупационных властей Сергей был вполне подходящей кандидатурой – его отец был в тридцатых годах репрессирован.

В тот день я пришел к Ремизовым, чтобы договориться с Сергеем о выдаче мне нового ночного пропуска. Лена сказала, что Сергей должен быть дома с минуты на минуту, и решила напоить меня чаем. Пока она ставила чайник на “буржуйку”, я болтал о каких-то пустяках.

– Ты знаешь, Олег… – Лена осеклась. – Ладно, ничего…

– Вечно у тебя какие-то секреты.

– А, – махнула рукой Лена, – все равно скоро об этом узнаешь, и, кроме того, ты человек проверенный, только прошу: больше никому не говори.

– Да что, в конце концов, случилось? – чувствуя, что Лена хочет сказать что-то важное, спросил я.

– Мы скоро все уйдем к партизанам в лес. Представляешь, как здорово взять в руки настоящий автомат и гнать эту мерзость с нашей земли! – Глаза у девушки засверкали.

То, что она мне сказала, являлось полной неожиданностью.

– Что за странный приказ?

– Ты понимаешь, в обкоме убеждены, что в нашу организацию сумел проникнуть провокатор.

– Что за бред? – еле выдавил я из себя.

– Я тоже так считаю, – спокойно сказала Лена, не замечая моего волнения, – но с другой стороны, провал в депо, гибель товарищей… Если провокатор существует, то ему должно быть многое известно…

Я почувствовал прилив какого-то истерического возбуждения.

– Да такого подлеца убить мало! – выкрикивал я, размахивая руками.

Я еще что-то много и горячо говорил и даже грубо выругался. Лена спокойно налила чай и, придвинув мне чашку, строго сказала:

– Успокойся, Олег: если он существует, от нас не уйдет. А вот ругаться не надо. Я понимаю тебя. Но все же не надо.

– Прости, – смущенно проговорил я.

Нет, Ремизова не понимала меня, наивно принимая игру за искреннее возмущение.

“Не уйдет! – стучало у меня в голове. – Не уйдет!” Я вспомнил синюю рожу повешенного полицая. Прямо скажу: мне не хотелось болтаться на суку. И я твердо решил: уж если кто и не уйдет, так это ни один из них. Надо немедленно встретиться с человеком Кригера и все ему рассказать. Я чуть было тут же не побежал к часовщику, по вовремя вспомнил, что должен дождаться Сергея и хотя бы для виду переговорить с ним о новых ночных пропусках. К счастью, Сергей не заставил себя ждать. Когда он вошел в комнату, Лена сделала мне предостерегающий жест, чтобы я ему не рассказал о нашем разговоре. Я в знак согласия молча кивнул. Договорившись с Сергеем прийти к нему завтра за пропуском в это же время, я нарочито неторопливо попрощался и вышел от Ремизовых. Опасаясь слежки, я минут десять кружил по улицам, прежде чем пойти к часовщику. Наконец я добрался до него, сказал пароль и тут же ушел. Ровно через час я подходил к гипсовой фигуре “Дискобол” в городском парке. На скамейке возле статуи, повернувшись ко мне спиной, уже сидел какой-то мужчина в потрепанном пальто, с черным каракулевым воротником. То, что он дожидался меня, не вызывало никаких сомнений: в это время года парк почти не посещался. Дождавшись, когда я подошел, мужчина резко повернулся и с деланной улыбкой посмотрел мне прямо в глаза. Я обмер. Передо мной был не кто иной, как Степанов. Язык прилип к гортани. Тот самый Степанов, с которым я сидел вместе в камере гестапо. “Неужели он бежал? – мелькнула у меня мысль. – Но почему он здесь? Я раскрыт! Что делать?” От испуга мысли смешались в голове. Бежать? Но он несомненно вооружен. Вдоволь насладившись моим испугом, мужчина неторопливо полез в карман и вынул оттуда большие “кировские” часы, которые мне показывал Кригер.

– Не купишь, паренек? – Мужчина спокойно покрутил завод. – Работают, как трактор!

И только сейчас до меня дошло: Степанов – человек Кригера, а не подпольщик, такой же агент, как и я. Только, видимо, завербован раньше, и задание у него было иное. В общем, купил меня Кригер как маленького. Ну да черт с ним, теперь этот человек – союзник.

– За рубли или за марки? – стараясь придать голосу как можно более независимую интонацию, осведомился я.

– За марки, – ответил мужчина. И, сплюнув, добавил уже от себя: – На кой они ляд мне, твои рубли…

“И как я его мог принять за работника обкома?” – невольно подумал я, анализируя недалекое прошлое.

– Ну что слышно? – спросил мужчина. – Говори спокойно, не бойся, здесь никто не услышит.

Я вкратце изложил ему то, что узнал от Лены.

– Дело серьезное, – покрутил он головой, – думаю, господин майор останется довольным. Да ты не дрейфь: передавим твою камсу, как клопов, злой я до них! Батьку моего в Сибирь укатили. Имею к тебе официальное приказание, – строгим тоном добавил он. – Сегодня в двадцать два ноль-ноль явишься на Садовую, семнадцать. И не дай тебе бог привести “хвост”, а то твои же и пришьют – они мастаки. А теперь топай и не оглядывайся.

Я повернулся и пошел, утопая сапогами в снегу.

– Стой, – раздалось мне вслед, – если остановят немцы, пароль “Бремен”.

Весь вечер я не находил себе места, слушая бесконечную воркотню тетки Матрены. А когда стрелки на будильнике показали половину десятого, оделся и осторожно вышел из дома. На улице было пустынно. Я без особых приключений добрался до Садовой, 17. Дверь мне отворил Степанов. В комнате, куда он меня провел, за столом, на котором была расстелена большая карта, сидел Кригер. Майор кивком отослал Степанова и, улыбнувшись своей застывшей улыбкой, протянул мне руку.

– Здравствуй, Олег. Садись. Как видишь, твое сообщение не застало меня врасплох. Я уже второй день в Солоницах. И буду лично руководить предполагаемой операцией. Плод созрел, и думаю, что пора его сорвать. Но сначала о самом главном: ты выяснил, кто поддерживает связь с подпольным обкомом?

– Нет, господин майор, это держат в тайне.

– Нет ничего тайного, чтобы не становилось явным. Запомни, мой мальчик: от этого многое зависит в твоей будущей карьере. – Майор многозначительно посмотрел на меня.

– Господин майор, мне кажется, что после провала явки на Железнодорожной от нас вообще не было связного…

– Разумно… – Кригер постучал костяшками пальцев по столу. – Тем более разумно, что в обкоме подозревают о наличии в местном подполье нашего человека. В таком случае должно быть два вида связи. Первый – человек из области сам приходил в Солоницы, и второй – связь с вами поддерживалась через партизан. Какой тебе из этих вариантов кажется более реальным? Говори, не стесняйся: ты лучше знаешь местные условия.

– Думаю, что второй, господин майор.

– Почему?

– Да потому, что новости и инструкции из области появлялись в отряде после того, как Яценко бывал у партизан.

– Гм… – Кригер нахмурил брови. – Тогда, как говорят у вас, кое-кому я крепко надеру уши. Дело в том, мой мальчик, что наши люди как раз сегодня “провожали” Яценко, чтобы выяснить расположение партизанской базы, но были, очевидно, обнаружены. Яценко вывел их прямо на партизанский заслон. В перестрелке заслон был уничтожен, но что самое досадное – погиб Яценко, хотя я и дал строгий приказ ни в коем случае в него не стрелять. – Майор открыл папку и, достав фотографию, протянул ее мне. – Это он? Я не ошибаюсь?

Я посмотрел на фотографию и невольно зажмурился. Семен Яценко лежал на снегу, шапка валялась рядом, смоляной чуб, которым он так гордился, спадал на изуродованное лицо. – Подорвал себя гранатой, – спокойно проговорил Кригер, – но узнать можно…

– Да, это он, – глухо ответил я, отдавая майору страшную фотографию.

Мне ли не знать Яценко, того самого Яценко, который вечно списывал у меня диктанты. Веселого и бесшабашного парня… Я ему всегда втайне завидовал. Семку, хваставшегося своим дедом, который дожил до ста восьми лет и умер, опившись самогонки на свадьбе у своей правнучки… Подорвал себя гранатой, какая страшная смерть!..

– Я вижу, ты еще не вылечился от впечатлительности. Так нельзя, мой мальчик, – мягко сказал Кригер. – Война есть война. Смею тебя уверить, что этот товарищ Яценко преспокойно засунул бы тебя в петлю, если бы знал, кто ты есть на самом деле. Когда люди становятся врагами, их перестают связывать не только дружеские взаимоотношения, но даже семейные узы. Законы борьбы неумолимы. Итак, приступим к делу. Сколько человек на сегодняшний день состоит в штабе организации?

– Теперь девять, – подумав о Яценко, сказал я.

– Девять без тебя?

– Без меня, я же не член штаба.

– Значит, арестуем все-таки десять. Мне придется и тебя арестовать. Но, ради всех святых, не волнуйся, – посмотрев на меня, торопливо сказал Кригер. – С тобой ровным счетом ничего не случится. Я ведь тебе обещал нести ответственность за твою безопасность. Но зато после ареста ты будешь в их глазах таким же патриотом, как они. В камере перед смертью у многих развязываются языки. Все члены организации “За Родину!” у меня в руках, но наша главная задача – не только уничтожить этих фанатиков, но через них выйти на подпольный обком. Так что твой арест будет чистой формальностью. Заранее предупреждаю, что тебе придется поставить пару синяков; постараюсь, чтобы это было не очень больно. Теперь уточним адреса, ты мне сейчас их покажешь на карте. – Кригер пододвинул мне карту города, разложенную на столе. – Сегодня у нас двадцать третье… – задумчиво продолжал майор. – Ну что же, особенно спешить нам не стоит. Операцию назначаю в ночь на двадцать шестое. Все выходы из города будут перекрыты, так что ни одна птичка не упорхнет. Посмотрим: может быть, до двадцать шестого они пошлют нового связника к партизанам? И если на этот раз его не возьмут, я лично перестреляю моих олухов. Итак, начнем; Леонид Карпов, Базарная, двенадцать…

Утром, когда я еще спал, ко мне в окошко постучалась Лена. Я пригласил ее войти в дом, но она отказалась. Я спросил, в чем дело, почему она прибежала в такую рань.

– Немедленно собирайся и приходи к нам.

По взволнованному голосу девушки я понял, что произошло что-то очень важное. “Неужели узнали о моей вчерашней встрече с Кригером?” – похолодело все внутри. Стараясь говорить как можно естественнее, спросил:

– Что за срочность такая? – И, зевнув, добавил: – Дай сон досмотреть.

– Олежка, милый, – торопливо отозвалась Лена, – не могу я тебе ничего сказать, спешу – мне еще надо к Карпову сбегать. – Она махнула рукавичкой и побежала к калитке.

“Пронесло! Если бы она что-то про меня знала, не было бы никакого “милого Олежки”, – отлегло у меня от сердца. – Но что же все-таки случилось?”

Я стал одеваться, ломая себе голову над причиной столь необычного раннего визита.

Когда я пришел к Ремизовым, то застал там Сергея и Женю Пилипчука; у них был встревоженный вид.

– В чем дело, хлопцы? – придерживаясь все того же спокойного тона, как и с Леной, спросил я с порога. – Что за совещание пи свет ни заря?

– Садись, – строго сказал Сергей. – Веселого мало. Сейчас придут Лена с Карповым, тогда поговорим: не могу я каждому в отдельности повторять одно и то же.

– Что произошло? – уже серьезно спросил я Пилипчука, усаживаясь с ним рядом.

– Откуда я знаю! – Женя пожал плечами. – Я пришел за пять минут до тебя.

Сергей, ни на кого не глядя, расхаживал по комнате, припадая на больную ногу. Так продолжалось минут десять, пятнадцать. Наконец дверь распахнулась, и в комнату вошли Лена и Леонид.

– Так, все в сборе, – даже не поздоровавшись с Карповым, сказал Сергей. – Товарищи, наша организация раскрыта гестапо. В ночь на двадцать шестое назначена облава. Подпольный обком партии предложил членам нашего штаба, которые прошлой ночью отправились к партизанам за оружием, в город не возвращаться, а нам немедленно по одному или группами не более чем по два человека покинуть Солоницы. Сбор у Березовских каменоломен. Для связи остается Курдюмов. Все. Вопросы будут?

Вопросов не последовало. Все стали расходиться. Направился к двери и я.

– Олег, – раздался голос Сергея, – задержись на минутку; получишь задание штаба.

Но каким было задание штаба, я так и не узнал. Кригер обманул всех, в том числе и меня. Нас взяли в ту минуту, когда мы должны были расходиться от Ремизовых. Больше всех досталось Карпову, который успел выхватить пистолет, когда в комнату ввалились солдаты. От удара прикладом он потерял сознание, но его еще долго пинали тяжелыми коваными сапогами. В кузове машины, куда нас затолкали, я увидел Яшку Кучера – его оставил Сергей на страже. У Яшки были скручены за спиной руки и проломлена голова. Он так и скончался, не приходя в сознание, в камере, куда нас кинули после ареста.

А в общем, Яшке повезло. Ребят допрашивали круглые сутки. Через два дня они были истерзаны и изломаны так, что мало чем походили на людей. Меня, несмотря на обещание Кригера, тоже отделали весьма прилично. Все мое лицо было сплошным кровоподтеком. Когда я решился напомнить ему о нашем уговоре, он, как всегда, улыбнулся и назидательно заметал:

– Ты же не хочешь, чтобы они тебя придушили в камере? А потом, говоря честно, ты это заслужил: не сообщаешь ничего нового, мой друг, ничего нового. Все признания, на которые ты их вызываешь, не стоят ломаного гроша. Мне важно выйти на подпольный обком. Ну хоть какую-нибудь зацепку, черт побери! Будь смелее – я тебя полностью обезопасил, отсадив отдельно Пилипчука. Кстати, ты сказал в камере, что видел его, когда возвращался с допроса?

– Да, сказал, – еле шевеля разбитыми губами, ответил я.

– Ну и что, они поверили?

– Вроде поверили, – вяло ответил я.

У майора Кригера все было расписано как по нотам. Поместив нас всех в общую камеру, он тут же при аресте отсадил отдельно Женю Пилипчука. На первом допросе, когда Рейнгард так безжалостно отделал меня, Кригер велел мне сказать ребятам, что, когда меня вели с допроса, я якобы видел Пилипчука живого и невредимого, разговаривавшего с кем-то из гестаповцев. Но, несмотря на то что товарищи вроде поверили в измену Пилипчука и на меня никакие подозрения не падали, ничего нового о связях с подпольным обкомом я ни у Сергея, ни у Карпова не выведал, а кроме них, вряд ли кто-нибудь об этом знал. 28-го ночью нас повезли на расстрел. Кригер ничего не добился, и все же до самого конца он решил не расшифровывать меня: Пилипчука среди нас не было, его, как выяснилось позже, расстреляли отдельно. Нас везли по затихшим улицам ночного города. Кто-то из ребят запел “Орленок, орленок…”, все дружно подхватили знакомые слова.

Расстреливали всех вместе. Ребята стояли около неглубокой ямы, освещенные фарами машин.

– Прощайте, друзья! – крикнула Ремизова.

С бронетранспортера по шеренге подпольщиков ударила пулеметная очередь.

Я в это время уже сидел в “оппель-капитане” Кригера.

– Ну, вот и все, – закуривая, спокойно сказал он и, увидев, что меня бьет дрожь, протянул фляжку. – Выпей, здесь коньяк, это тебя подкрепит.

Солдаты деловито переговаривались, наскоро забрасывали могилу мерзлыми комьями земли. Машина круто развернулась и, набирая скорость, понеслась по шоссе, ведшему в областной город. С этого дня я никогда больше не бывал в Солоницах.

Через несколько дней, уже в гестапо, в здание на площади Труда, меня вызвал к себе Кригер.

– Садись, Олег, – как всегда, улыбкой встретил меня майор. – У меня есть для тебя приятное известие. – Кригер протянул мне лист бумаги с немецким машинописным текстом. – Впрочем, я забыл, что ты не силен в немецком, – улыбнулся Кригер. – Ну ничего, думаю, что по-русски это будет звучать не менее приятно. Ты представлен к награде за успешную ликвидацию Солоницкого подполья. Список утвержден и подписан. Поздравляю! – Кригер встал из-за стола и торжественно протянул мне руку.

Кстати, награду мне почему-то так и не вручили…”

Рудов встал и выключил магнитофон.

– Ну как? Сильно отличается этот рассказ от того, что записано в показаниях Князева?

– Да, но тогда как же вы решились отпустить такого человека?

– Иного выхода у нас не было. Мне нужно было добиться полного доверия Князева и узнать подробности провала Солоницкого подполья. Я должен был сделать сейчас то, что не смог сделать почти двадцать шесть лет назад. Карпов был мертв, да он и не знал имени провокатора. Кригера уничтожили партизаны. Единственный человек, знавший правду, был Князев. Нужно было развязать ему язык. Я позвонил в КГБ и рассказал о Князеве. Мои действия одобрили. Я прекрасно понимал возмущение Лазарева, но посвящать его до поры до времени в подробности этого дела не имел права.