Текст книги "Мир приключений. 1973 г. выпуск 2"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Анатолий Безуглов,Сергей Жемайтис,Николай Коротеев,Владимир Шитик,Альберт Валентинов,Кирилл Домбровский,И. Скорин,Виктор Болдырев,Исай Кузнецов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 60 страниц)

После селей поляна быстро зарастала травой, и лишь огромные валежины со щупальцами корней напоминали о редкой силы наводнениях.

Степан Евдокимович и Леонид двинулись за Ильей Ильичом вдоль скал. Они шли от расселины к расселине, старательно принюхивались. Степан Евдокимович ворчал на “собачьи” обязанности, да и в душе Ильи Ильича место тревоги и настороженности заняла досада. Леонид следовал за ними как бы поневоле.

И тут Илья Ильич споткнулся, точно его нога попала в петлю. Кряхтя, поднялся с четверенек и увидел, что он зацепился за ремень валявшегося в траве карабина.

– Эт-то… что? – с трудом вымолвил Илья Ильич, поднимая оружие.

– Э-те-те-те… – опешив от изумления, протоковал Степан Евдокимович. – Находочка! Целый? Дай-ка я посмотрю.

– Подожди! – отцепляя руки Степана от цевья и дула, воскликнул Илья Ильич. – На номер надо взглянуть.

Леонид, стоявший за спиной Степана Евдокимовича, сказал негромко:

– Отцов… похоже…

– Подожди… подожди… Очки достану. Дело такое…,

– Отцов! Отцов карабин! – закричал Леонид, отстраняя Степана Евдокимовича, но к оружию не притронулся. – По ложу узнал! Отцов!..

– Дзюбы? Погодь, паря… погодь. Чего ты сразу так… Гы… Мало что бывает… Гм… гм… – Кое-как сладив с очками, Илья Ильич прочитал номер. – Точно… А сам-то Дзюба где? – Илья Ильич сдвинул очки на кончик носа и пристально огляделся вокруг, словно надеясь увидеть коренастую фигуру Дзюбы.

– Н-да! – покрутил головой Степан Евдокимович. – Не такой Дзюба человек, чтоб живым из рук оружие выпустить. Ишь ты… “Смердит”… Ловко он. И смылся.

– Раскаркался! – одернул его Илья Ильич и двинулся к широкой расселине.

Потоптавшись около карабина, Леонид пошел за ним, а Степан Евдокимович присел на корточки и сам прочитал номер:

– Дзюбин…

– Степан! – послышался крик Ильи Ильича. – Иди сюда!

Подбежав к председателю сельсовета и Леониду, Степан Евдокимович потянул носом: действительно смердило.

– Пахнет, – подтвердил Степан Евдокимович.

Леонид пошел было вперед, но председатель сельсовета удержал его:

– Не лезь… Дело такое…

И тут Илья Ильич увидел торчащую из-под камней непомерно распухшую фиолетовую руку с почерневшими ногтями.

Обернувшись, Илья Ильич глянул на Леонида: огромные, будто совсем белые, без зрачков глаза, лицо словно без губ – так они были бледны.

– Откопать… Откопать!

– Он давно умер… Он давно умер… – приблизив губы к уху Леонида, почему-то шепотом твердил Илья Ильич.

– Ну что ты… Ну что ты… – басил растерянно Степан Евдокимович.

– Откопать! Похоронить… дайте!

– Нельзя… Нельзя, – увещевал Степан Евдокимович.

– Темное… Темное дело… – вторил ему председатель.

Но Леонид не слушал их, вырывался, кричал. Они силком увели его подальше от скал. Когда он немного успокоился, спустились вниз, к лагерю.

Потом Степан Евдокимович развернул рацию и связался с райцентром, с отделом внутренних дел, и сообщил обо всем. Начальник отдела сказал, что завтра, видимо, на место происшествия прибудет вертолетом следователь прокуратуры. По пути, хоть и не совсем, они захватят участкового Протопопова и инспектора уголовного розыска Свечина.

– Главное – не трогайте ничего! Пусть все останется как есть.

Чтобы Леонид не натворил глупостей, Илья Ильич и Степан Евдокимович дежурили по очереди у костра.

Леонид тоже не спал, но и не пытался уйти в скалы.

*

Свечин вышел к реке первым. Хотелось лечь ничком и прикрыть веки. Но сильнее усталости, сильнее головной боли мучила жажда. Сбросив с плеч котомку, Кузьма подошел к заводи. Сквозь воду виднелось рыжее дно, стебли, поднимающиеся вверх. От воды веяло прохладой.

– Не надо, – раздался позади голос Самсона Ивановича.

– Чуть-чуть… Глоток.

– Не удержишься. Потом совсем сдашь. Чай сварить – минутное дело. Лучше сядь в тени.

У берега стояло гладкоствольное дерево. Ветви его раскинулись, словно пальмовые, и отбрасывали короткую густую тень. Там, в траве, кое-где светились росинки, спрятавшиеся от солнца. Кузьма лег ничком, окунул лицо в зелень, пахучую и влажную. Стылые капли росы смочили губы. Пить захотелось нестерпимо. Он поднял голову и взглянул на заводь, близкую и манящую. Сквозь слепящий отраженный свет он увидел нечто, поразившее его.

Белые лилии в заводи стали голубыми… Как небо.

Вскочив на ноги, Кузьма шагнул назад. Хмыкнул. Закрыл ладонями глаза, опять глянул на заводь.

– Лотосы… Обычные лотосы, – послышался за спиной Кузьмы голос Самсона Ивановича. – Нелумбий.

Повернувшись в его сторону, Кузьма увидел, что участковый вроде и не смотрел на заводь. Он копался в котомке.

Усталость пропала, даже пить вроде расхотелось. Пожалуй, Кузьма просто не помнил уже: хотел или не хотел он пить.

Кузьма глядел на заводь, и объяснение Самсона Ивановича представилось ему слишком обыденным и отвлеченным: “Лотосы…” Память по ассоциации вытаскивала из своей кладовки: “Древний Египет… Пирамиды… Фараоны… Нил… Священный цветок”. Чересчур мало, чтобы объяснить чудо. Не древняя история, не Египет, а вот – наклониться и дотронуться.

Лотос поднялся над водой почти у самого берега. Он очень напоминал пион и был такой же величины. Но лепестки выглядели плотнее, восковитее. Кузьма заглянул в голубую чашу цветка фарфоровой прозрачности. Там бриллиантами сияли капли росы.

Время словно пропало. И будто померк солнечный день. Светился только цветок.

Неожиданно Кузьма услышал у себя за спиной усердное сопение, и нагой Самсон Иванович, пробежав рядом, плюхнулся в воду. Вынырнул, долго отфыркивался и кряхтел, по-бабьи обхватив руками плечи. Очевидно, вода была холодна.

– Зачем… – Кузьма сморщился, точно от зубной боли.

– Забыл ты сухари на заимке, Свечин. Вот я и иду на промысел. – И Самсон Иванович погрузился в воду, ставшую мутной от взбаламученного ила.

“Черт с ними, сухарями! Так бы поели. Купаться-то здесь зачем? – сердито думал Кузьма. – Дела нет ему до красоты, – с горечью размышлял Свечин, отойдя от берега и устроившись в тени похожего на пальму дерева. – Л может, он просто привык? “Обыкновенные лотосы…” Не хотелось бы мне заиметь такую привычку и в шестьдесят лет. А Самсону Ивановичу всего-то сорок пять”.

Подумал, кстати, Кузьма и о том, что долгое пребывание на одном месте, в одном районе, привычка к людям и обстановке, неизменно притупляют восприятие. Так, живя в городе, словно перестаешь слышать шум машин, а тишину начинаешь ощущать как нарушение обычного, заведенного порядка. Засиживаться в этих краях не входило в расчеты Свечина. Работу инспектора уголовного розыска в глубинке он считал своего рода стажировкой для своей будущей деятельности.

Прислонившись спиной к гладкому стволу, Кузьма прикрыл глаза. Вернулись усталость, боль в висках. Теперь она казалась даже сильнее, чем прежде. До слуха долетало фырканье и бульканье купавшегося Самсона Ивановича. Потом кряхтенье и трубное сморкание, чавканье ила под ногами участкового. Протопопов вышел на берег. Открыв глаза, Кузьма увидел его тело: поджарое, без единого грамма лишнего веса, хорошо тренированное.

Одевшись, Протопопов вернулся к берегу и поднял из травы целый пук вырванных с корнями лотосов.

“Вот так”, – горько усмехнулся про себя Кузьма. Вздохнув, он лег ничком. Не хотелось смотреть ни на заводь, ни на своего спутника. Усталость, досада и какое-то тоскливое разочарование обессилили Кузьму.

Голос Самсона Ивановича послышался как бы издалека:

– Сварим корневища. Отлично вместо хлеба сойдут.

Свечин не ответил. Незаметно для себя он словно провалился в сон. Привиделась какая-то ерунда: по Нилу плыли белые крокодилы и пожирали лотосы – яркие, пунцовые, будто канны на городских клумбах. По берегам Нила почему-то стояли пирамиды, а меж ними сфинкс с разбитой мордой мопса оглушительно хохотал, выл.

Вскочив, Кузьма и наяву продолжал слышать вой и треск. Вихрь едва не сбил его с ног. Наконец он понял, что над поляной завис вертолет. Кто-то распахнул дверцу, выбросил веревочный трап, знаками приказал им подняться на борт… В оглушительном треске и урагане от винта Свечин и Протопопов забрались по веревочной лестнице в кабину. Там, к изумлению Свечина, их встретил следователь районной прокуратуры Остап Павлович Твердоступ. Вместо приветствия следователь потрепал их обоих по плечам. Затем он уселся рядом с Самсоном Ивановичем и стал что-то кричать тому на ухо. Кузьма ничего не мог разобрать, хотя и сидел совсем близко.

По виду Самсона Ивановича он догадался, что стряслось нечто чрезвычайное. Резче обозначились морщины на лице участкового, словно свитом из канатов. Подождав, пока Твердоступ закончит разговор с Самсоном Ивановичем, Кузьма дотронулся до плеча следователя. Тот наклонился к Свечину:

– Нашли труп… У Радужного…

– Убийство? – спросил Кузьма.

– Похоже на несчастный случай. Надо разобраться, – неохотно ответил Твердоступ.

Они летели минут тридцать. Потом машина зависла. В иллюминаторе виделись рыжие скалы, похожие на столбы. Из кабины пилотов вышел плотный человек в кожаной куртке и, открыв дверь, выбросил трап. Твердоступ знаками показал: надо выходить. Ураган от винта мотал веревочную лестницу из стороны в сторону, и приходилось подолгу ловить ногой очередную ступеньку. Свечин спустился первым и сразу же отбежал в сторону. Потом добрались до земли Самсон Иванович и следователь прокуратуры. Вертолет боком отлетел на другой берег реки и сел на длинной косе.

Грохот мотора стих, но в воздухе продолжал слышаться мощный, непрерывный гул. Кузьма не понял сначала, откуда он доносится. Взглянув вверх по реке, увидел зеленый блистающий занавес водопада. Отсюда, издали, занавес казался неподвижным, замершим. И не было видно места, куда обрушивалась лавина. Его загораживали камни. Седыми, будто кисейными клубами поднималась водяная пыль, и время от времени в ней разгоралась яркая радуга. Она вспыхивала неожиданно, словно кто-то зажигал ее то в глубине ущелья, то над водопадом, и так же быстро пропадала.

Скалы стояли около водопада полукольцом – высокие ржавые столбы с широкой полосой осыпей у подножия.

“Страховидное местечко… – подумал Кузьма. – Каменная мышеловка! Надо быть либо совсем неопытным человеком, либо отлично знать этот лабиринт…”

Самсон Иванович, стоявший рядом с Кузьмой, тоже глядел на Чертовы скалы, словно увидел их впервые.

– Труп мы оставили на месте, – сказал подошедший вперевалку Твердоступ. – Вы, Самсон Иванович, хорошо знаете погибшего Дзюбу. Нам не понятно, зачем ему понадобилось забираться в эту ловушку.

Из нагромождения камней, перепрыгивая с обломка на обломок, вышел Степан Евдокимович. Кивнув в его сторону, Остап Павлович сказал:

– Не обрати он внимания на слова Крутова, вряд ли мы скоро узнали о гибели Дзюбы. Экспертиза теперь еще может более или менее правильно определить причины, повлекшие за собой смерть. А у вас неплохие помощники. Действовали как надо.

– Дзюбу опознал он? – спросил Протопопов.

– Еще бы мне Петра Тарасовича не знать, – улыбнулся Степан Евдокимович. – Только первым руку его в камнях Илья Ильич увидел. За ним – Леонид. А потом уж я.

– А где же…

– Илья Ильич с Леонидом? Внизу, у реки. Получилось же так!.. Сын отца опознавать приехал… Тяжко ему… Все-таки отец…

– Котомка Дзюбы цела? – обратился к следователю Самсон Иванович.

Твердоступ кивнул:

– В ней четырнадцать корней женьшеня. Отличные экземпляры!

– Жаль, что вы развязали котомку, – раздумчиво проговорил Самсон Иванович.

– Сначала ее сфотографировали, – быстро вставил начальник “аэропорта”, увлекшийся расследованием.

Кузьму несколько удивило, с каким уважением Твердоступ относится к замечаниям Самсона Ивановича.

– Спасибо за помощь, товарищ Шматов, – сказал следователь.

Сообразив, что он слишком навязчив, Степан Евдокимович несколько обиженно пожал плечами и отошел.

– У меня такое ощущение, что произошел несчастный случай, – продолжал Твердоступ. – Пока я так думаю.

– Возможно. Карабин здесь… Котомка цела…

– Интересно и другое, Самсон Иванович, – сказал Твердоступ. – Вы, товарищ Свечин, тоже обратите внимание… Котомка была завязана и находилась у костра. Она, очевидно, просто осталась лежать у костра, когда потерпевший почему-то вскочил и побежал в скалы.

– Вскочил? – переспросил Кузьма. – Почему вы так думаете?

– Вы сейчас увидите – у него пепел на шнуровке олочи, на голени.

И они вчетвером направились к скалам, в лабиринте которых находился труп.

Прыгать с обломка на обломок оказалось делом нелегким и не безопасным.

– Иди за мной! – бросил Самсон Иванович, поравнявшись со Свечиным. – Здесь торопиться – не доблесть.

Послушался Кузьма безоговорочно: теперь он до конца осознал смысл фразы следователя: “Непонятно, зачем ему понадобилось забираться в эту ловушку”.

За поворотом у подножия столба, в осыпи, они увидели обезображенный камнепадом труп.

Эксперт то и дело ослепляюще вспыхивал блицем, чертыхаясь, спотыкался о камни, отыскивая нужные точки для съемки. Молоденькая невысокая докторша стояла поодаль.

– Вот так он и лежал, – проговорил Остап Павлович. – Видимо, обвал настиг его на бегу. А вы как думаете?

– Похоже, – согласился Самсон Иванович. – Карабин валялся от него метрах в двадцати?

– Не больше. Получается так: он выстрелил и опрометью бросился в расселину, на верную гибель. Обвал ведь мог возникнуть от звука выстрела, – сказал Твердоступ.

Обернувшись, Свечин с сомнением осмотрел путь, который пришлось преодолеть Дзюбе после предполагаемого выстрела, и сказал:

– Мы сюда добирались секунд двадцать… Камни обвала рухнули бы раньше…

– Резонно… – заметил Твердоступ. – Но ведь он бежал. Бежал опрометью, не разбирая дороги. Бежал от костра, Смотрите…

Кузьма пригляделся. На правой ноге Дзюбы трава, вылезшая из задника олочи, обгорела. Прожжен был и суконный чулок. И что самое важное – на закраинах прожженной дырки, небольшой, с пятикопеечную монету, сохранился пепел.

– Сукно еще некоторое время тлело… уже после того, как обвал обрушился и придавил его, – сказал Свечин.

– И я так считаю, – кивнул следователь прокуратуры и обратился к Самсону Ивановичу: – А вы?

– Может, и так…

– Что же вас смущает, Самсон Иванович?

– Зачем ему было бежать опрометью в эту ловушку? Стрелять… Ведь он, наверное, стрелял.

– Да, – кивнул Твердоступ, – вот гильза. Ее нашли в двух метрах от валявшегося карабина. Вот план, Самсон Иванович. Здесь все обозначено. Это-то меня и интересует. Вы же очень хорошо знали Дзюбу. Его характер, привычки… Что, к примеру, могло заставить Дзюбу побежать в расселину, несмотря на риск?

– Легкая добыча…

– Интересно… Если так, то можно предположить: дело происходило днем. Дзюба находился у костра. И увидел… легкую добычу…

– В скалах козы, случается, бродят. Их тут много, – заметил Самсон Иванович. – И потом… Науку тайги ни за месяцы, ни за годы до конца не постигнешь. Тут так бывает. Уж казалось бы, какой опытный таежник – суперохотник. А вдруг на склоне дней такое отчебучит – диву даешься. Мало – сам пострадает, еще и товарищей подведет.

– Он мог испугаться кого-то или чего-то, – заметил Свечин.

Самсон Иванович покачал головой:

– Дзюба? Испугаться? Никогда не поверю. К тому же он был вооружен. Чего же бояться?

– Значит, легкая добыча, – констатировал Твердоступ.

– Не вижу ничего другого, – твердо заявил Самсон Иванович.

– Что ж… Если вскрытие и экспертиза не дадут ничего нового… закроем дело.

– Пойду в скалы, посмотрю, нет ли там этой легкой добычи, – сказал Самсон Иванович.

– Да, да, – согласился Твердоступ. – И потом… Ни ниже водопада, ни выше него нет лодки.

– Все-таки жаль, Остап Павлович, что вы не захватили нас с собой сразу… – попенял Протопопов.

– Честно – боялся, что общественники набедокурят… – несколько смущенно улыбнулся следователь прокуратуры. – Вы, товарищ Свечин, займитесь осмотром костра и пути от него до расселины.

– Я думаю, товарищ Твердоступ… мне лучше держаться с Самсоном Ивановичем, – пересилив себя, проговорил Кузьма. – Хоть я и год здесь… Но дела вел в райцентре. По-настоящему в тайге впервые. Могу упустить важное.

Часа полтора они лазали в скалах по гибельным каменистым осыпям, рискуя сломать себе если не шею, то ногу или руку наверняка.

Отыскали полуразложившуюся, полурастащенную зверьем и вороньем тушу козла.

Протопопов обрадовался находке.

– Вот и “легкая добыча”! Дзюба мог только ранить козла. Побежал за добычей да под камнепад и попал.

Привели на место находки следователя и эксперта. Эксперт принялся сверкать блицем, а доктор после тщательного осмотра и записи в протокол заметила, что и в этом случае определить время гибели козла и характер ранения сразу нельзя. Нужна патологическая экспертиза.

Потом стали осматривать костер и местность вокруг него. Кострище, у которого лежала котомка Дзюбы, находилось в глубине поляны, далеко от обрыва, где гудел водопад.

– Здесь, как правило, местные останавливаются, – сказал Самсон Иванович. – Ты записывай по ходу, быстрее будет. Кострище старое. Ему уже сколько лет… А вот полено… отброшено.

– Ну и что? Головня, может.

– Еловое полено. Такое таежник в костер не положит. Стреляет еловое полено угольками. Недолго и одежду прожечь.

– И у Дзюбы есть прожог, – напомнил Кузьма.

– Да, но полено-то зачем ему класть в костер? Чтоб выкинуть? Нет, тут новичок был. С кем-то из опытных. Должен здесь был быть новичок. Ага… Банка из-под консервов знакомая… Вот упрямица!

– Кто? Вы о ком, Самсон Иванович?

– О Наташке. О дочке. Она любительница лосося в собственном соку. Обычно рыбных консервов в тайгу не берут. Капризные – портятся. Да и свежей рыбы много. Наловить можно. Может быть, они с напарницей по ошибке сунули в костер еловое полено?

– Еще банки из-под консервов. Две. Мясная тушенка. Семипалатинская. Вымыты дождями начисто.

– Семипалатинская? – переспросил Самсон Иванович.

– Да.

– А открыта как? – Взяв в руки банку, Самсон Иванович принялся рассматривать срез. – Дождь сильный был месяц назад… Срез… Семипалатинские мясные… Их получили метеорологи. Станция здесь неподалеку. Пятьдесят километров. Нож, которым консервы эти открывали, не самодельный, заводской. Старый. Из отличнейшей стали…

– Вы знаете, чей это нож?

– Да. Телегинский. Метеоролога Телегина. “Шварцмессер”.

– Немецкий? – Кузьма так и подался вперед. – В переводе “черный нож”.

– Уральский. В войну уральцы послали на фронт танковую бригаду. На свои деньги полностью укомплектовали, экипировали часть. В комплект обмундирования входил и нож в черном кожаном футляре. Нашим уральским золингенов-ский знаменитый как палку строгать можно было… Сталь под стать ребятам-танкистам. Их фрицы пуще огня боялись. А за ножи – не было таких в других частях – фашисты и прозвали бригаду “Шварцмессер”… Охотникам нашим ножи кузнец Семен делает. Тоже отличные. Из рессорной стали…

Самсон Иванович присел около банок, стал присматриваться к характерам срезов.

– Одну банку открывал Телегин. Сам. А вот вторую – кто-то другой. Телегин, тот воткнул нож, повернул банку – и готово. А второй этак пилил. И нож другой. Да и банка не так сильно поржавела, как первая.

Свечин, который записывал в блокнот замечания Протопопова, покусал кончик карандаша:

– Может, первая с прошлого года осталась?

– Нет. Поздней осенью я на всякий случай чищу поляну. Чтоб не путаться. А зимой охотники консервов с собой не берут. Эти баночки для меня что карточки визитные. Пришел человек в Спас – назвался, отметился. Я о снаряжении расспрошу, об экипировке… Потом уж тут для меня секретов нет. Был тот-то. А вот эта банка… Консервы одни и те же… – Самсон Иванович сравнил выдавленные на крышках цифры и буквы– индекс выпуска. – Кто ж их открывал? Кто тут был?

– Может, этот Крутов? Который тревогу поднял.

– Сомнительно… Крутов из другого района, из другой организации… И чтоб сошелся номер партии, время выпуска…

– Да… Но ведь и в реку пустую тару бросают.

– Редко. Почти никогда… Все успел записать?

– Все.

У трех других кострищ в разных концах поляны ничего существенного обнаружено не было.

– Самсон Иванович, где может быть лодка Дзюбы? – спросил Твердоступ.

– Где ж ей быть? Выше порога. Вот если ее не будет… – Протопопов поднял палец, – то Дзюбу кто-то сюда привез.

Лодка действительно оказалась за порогом. Она была вытащена высоко в тальник.

– Мог ли Дзюба один втащить лодку так высоко? – спросил Остап Павлович.

– Дзюба мог, – не задумываясь, ответил участковый.

В лодке были и шест и мотор, покрытый брезентом. Все в полной сохранности.

– Экспертизу у нас в больнице будете проводить? – поинтересовался Протопопов. – Тогда уж Матвея Петровича пригласите.

– Само собой, – кивнул Твердоступ. – Сдается мне, что результат будет один – установим одновременность смерти Дзюбы, погибшего под обвалом, и козла, которого он ранил.

– Вроде так… – согласился Протопопов. – Коли корешки в котомке целы.

– Вы знаете, где его дружки корнюют?

Самсон Иванович кивнул:

– Не вовремя он ушел из бригады…

– Заболел… Простыл… – предположил Твердоступ. – Петро Тарасович?!

– Хоть бы и так. Что, Петро Тарасович заветное слово знал?

– Знал: “женьшень”. Таких стариков, как он, ничем не проймешь. Корешки их не только кормят. Они и себе их оставляют. Пользуются.

– И не только государству сдают, но и поторговывают, – в тон Самсону Ивановичу протянул Твердоступ.

– Лицензий на женьшень нет. Корень – не шкурка, клейма на нем не поставишь.

– Вы сказали, что Дзюба не вовремя ушел из бригады? – спросил Остап Павлович. – Как это “не вовремя”?

– Сезон в разгаре – середина августа. Если ушел, то или на самом деле совсем лихо ему стало, или, может, пофартило. Скорей всего, последнее. Корень хороший, крупный нашел. Граммов на сто пятьдесят. С таким бродить в тайге опасно.

– Опасно? – спросил Кузьма.

– Для корня. Подпоить, подмочить то есть, можно. Поломать. Половина цены долой. И только. Да… Однако, и заболеть мог… Матвей Петрович, помнится, говорил, что печень у Дзюбы шалит. А ему как не верить? Звание заслуженного врача республики ему присвоили небось не за то только, что он безвылазно сорок лет на одном месте проработал. Матвей Петрович – врач замечательный… И научную работу ведет. Говорили, что вот-вот доктором наук станет.

– Есть у меня предложение, Самсон Иванович, – сказал следователь. – А не пойти ли вам с инспектором Свечиным к корневщикам? К Храброву и Калиткину…

– Как же… как же… Если что… и если запираться начнут, то как расскажу о Дзюбе… Одно им останется… Либо корн” потерять, либо правду сказать. Тем более, что намерений-то их мы не знаем – как они хотели с корнями распорядиться. Можно и к ботаникам добраться, и на метеостанцию… Ангирчи увидеть можно.

– Заманчиво… Старик Ангирчи очень наблюдательный, – сказал Твердоступ. – А корешки в котомке вы, Самсон Иванович, посмотрите. И оформим их актом.

– Как же… как же…

Подойдя к котомке Дзюбы, Самсон Иванович поднял ее за лямки, словно взвесил. Потом стал доставать из нее лубянки – конверты, сделанные из лубодерины. Сверху они были аккуратно перевязаны лыком, чтоб не раскрылись ненароком. Двенадцать лубянок. Самая большая – со сложенную вчетверо газету. В каждом конверте лежал закутанный мхом корень, чем-то похожий на крохотного воскового человечка: один напоминал стоящего на посту солдата, другой выглядел словно моряк на палубе штормующего судна, третий как бы заложил ногу за ногу, четвертый танцевал…

Самсон Иванович осторожно брал корни и взвешивал по одному на аптекарских весах, взятых из котомки Дзюбы. Весы – часть экипировки искателя женьшеня, как и костяные палочки, которыми выкапывают корень.

– Не так уж и велика добыча… – сказал Самсон Иванович, закончив взвешивание. – Из-за такой не стоило торопиться в заготконтору. Явно не стоило. Дзюбу заставило выйти из тайги что-то другое.

*

Перед тем как отплыть к искателям женьшеня, Самсон Иванович сказал следователю:

– Выясним, пропало ли что из котомки, и тут же дадим вам знать. Лодку корневщикам оставим – ихняя. Ну, а нас, как договорились, вертолетом вывезете. Погода вроде не должна подвести.

– К тому времени и у нас многое станет ясным. А вы, товарищ Свечин, рацию берегите, – улыбнулся Твердоступ стройному лейтенанту, на котором новехонькая форма сидела словно на магазинном манекене – не обмялась, не приладилась.

Кузьма ответил весело, с задором:

– Как зеницу ока!

Движок заработал сразу. Плоскодонка резво отошла от берега.

По-осеннему радужные берега, поднимавшиеся вверх от синей реки, выглядели равнодушными, безжизненными.

Разговаривать с Самсоном Ивановичем, сидевшим на корме у гремящего мотора, было невозможно.

Следователь прокуратуры и Самсон Иванович, должно быть, правы: с Дзюбой произошел несчастный случай. Позарился старый на “легкую” добычу – козла. Выстрелил в него, а тут обвал. Не всегда он начинается лавиной: пока-то камушек по камушку ударит. А Дзюба кинулся в расселину сразу. Вот и угодил в самое пекло. Их же поездка – необходимая формальность, без которой дела не закроешь.

Но для него лично поездка значит очень много. У Самсона Ивановича есть чему поучиться. Недаром же он больше двадцати лет проработал в тайге.

Солнце оказывалось то справа от Кузьмы, то слева, било в глаза и грело затылок. Высота берегов и юр, вздымавшихся по сторонам, менялась, и Кузьма потерял ориентировку и даже чувство времени, а когда взглянул на часы, понял: плывет они уже шесть часов с лишним.

Самсон Иванович размышлял о своем и по-своему. В глубине души ему как-то не верилось, будто все происшедшее с Дзюбой – несчастный случай. Петро Тарасович был человеком осторожным, осмотрительным.

Похоже, есть сомнения и у следователя, но ощущение – это еще не доказательство.

“Легкая добыча”? Может быть. Плюс ошибка от самоуверенности. Может, может быть.

Они пристали к берегу, когда солнце скрылось за горный хребет. Самсон Иванович достал из котомки моток серебристой нейлоновой лески, из-под подкладки фуражки – крючок и велел Кузьме наловить рыбы на перекате, уху сварить.

– А я пока к Ангирчи схожу.

– Он живет неподалеку? – поинтересовался Свечин.

– Пантовал здесь. Панты теперь сушит. Ждет охоты на реву. А живет… Вся тайга – его дом. Он вроде шатуна. С чудинкой человек. Вон его бат в кустах стоит, припрятан.

– Какой бат?

– Лодка большая, долбленная из целого тополя.

– А-а… – протянул Кузьма, недовольный собой, что не заметил укрытой в прибрежных кустах длинной лодки.

– Посмотри, Кузьма, спички у тебя не подмокли?

– Сухие. Жаль, лопатки нет.

– Зачем тебе?

– Червей накопать. На наживку.

– Мух налови. Шмелей.

– У реки их нет.

– Вон около бата должны быть.

– Откуда они там? – хмыкнул Кузьма.

– Мясо там спрятано. Не за одним же изюбрем пришел сюда Ангирчи! Накоптил, поди. И для себя и на продажу, чтоб припасы на зиму купить. Да леску не режь!

– На одну удочку ловить?

– Хватит, – улыбнулся участковый. – Я скоро. Чуешь, дымком попахивает?

– Нет, – признался Кузьма.

Самсон Иванович ничего не сказал и пошел по галечнику к береговым зарослям, высокий, сутуловатый. Камни под его сапогами не скрипели, не постукивали. Вздохнув, Свечин тоже двинулся к зарослям – срезать удилище. Справив снасть, Кузьма с превеликим трудом поймал пяток мух и вышел к перекату. Приглядевшись к прозрачной воде, увидел стоящие против течения рыбины. Сначала одну, потом еще и еще. Различить их на фоне пестрого галечного дна было не так-то просто: веселого цвета радужный плавник как бы рассекал рыбу надвое. Серо-зеленый хребет и пятнистая буро-желтая голова довершали мимикрический наряд.

Прочно нацепив на крючок одну из пяти так трудно доставшихся ему мух, Свечин закинул леску. Муха коснулась воды у самого уреза, но стремительное течение подхватило ее и понесло на быстрину, туда, где стояли рыбы. Забрасывая удочку, Кузьма потерял добычу из виду и теперь старался угадать, увидят ли рыбы наживку. И вдруг меж витых струй выскочила из реки серебристая, с радужным отливом рыбина и, описав короткую дугу, исчезла. Леска тут же натянулась, и удилище едва не выскользнуло из рук Кузьмы. Свечин дернул. Рыбина вновь выскользнула из витых струй переката, будто только для того, чтоб глянуть на Кузьму крупным ошалелым глазом, и скрылась. Свечин, вываживая, попятился.

Наконец у берега показалась крупная пятнистая голова. Рыба остервенело билась на гальке, пока Кузьма не исхитрился оглушить ее ударом камня.

Так он поймал еще три рыбины. В меру своего умения Кузьма выпотрошил, почистил их, поставил варить уху.

Хотя солнце давно уже закатилось за сопки, темнело исподволь. Небо меркло медленно. Река выглядела светлой полосой.

Сообразив, что уху надо чем-нибудь заправить, Кузьма полез в котомку Самсона Ивановича за пшеном и наткнулся на перевязанный бечевкой конверт из тополиной коры. Свечин пощупал его, понюхал, подавил. Кора была свежая, лежало в ней что-то упругое, пахло деревом и еще чем-то странным. Из лубяного конверта торчала лохматушка мха, а на ней светилось что-то пестрое, сухое, похожее на крылышко мотылька.

“Откуда это?” Кузьма был готов поручиться, что еще вчера тополиного конверта в котомке не было. Ведь он укладывал продукты да еще забыл сухари.

Уха получилась на славу, как считал Кузьма, только в юшке оказалось много чешуи, и приходилось то и дело отплевываться.

Похвалили уху и участковый с Ангирчи. Когда тот вместе с Самсоном Ивановичем вышел из кустов, Свечин поначалу принял его за мальчишку-подростка. Низенький, сухонький, со сморщенным, как печеное яблоко, лицом, старичонка протянул Свечину руку лодочкой и все время улыбался.

Видимо, по дороге участковый не успел, а вероятнее всего, и не стал говорить с Ангирчи. После ужина, прошедшего в торжественном молчании, старичонка облизал ложку, сунул ее за онучу и сказал:

– Вверх идете…

– К корневщикам, – кивнул Самсон Иванович.

Ангирчи тоже покивал головой:

– Очень Дзюба вниз торопился. Я махнул ему, чай пить звал. Не остановился.

– Ночевать пришлось бы ему здесь. Не успел бы к Радужному до темноты.

– Зачем не успел? Рано-рано шел. Солнце над сопками не поднялось. Только свет был. Значит, ночью шел. Луна, как теперь, вполовину была. На рожденье, однако.

– Вы не будете возражать, если я запишу разговор? – спросил Свечин. – На пленку.

– Пиши, начальник. На что хошь пиши.

Прихватив свой рюкзак, Свечин сел позади Ангирчи и Самсона Ивановича и включил магнитофон. Это была его гордость – сам собрал: портативный, на транзисторах. В таких условиях вещь незаменимая. И кроме магнитофона-самоделки, есть у него “оружие” и посерьезнее. Но о нем не знает ни следователь, ни Протопопов.

Свечин задал Ангирчи несколько вопросов, заставив его повторить сказанное. Ведь старик точно назвал срок, когда Дзюба прошел здесь, – две недели назад. И время – утро. Выходит, Дзюба пришел к Радужному в полдень. Но Протопопов вроде бы не обратил внимания на слова Ангирчи. Лишь повторил: