Текст книги "Мир приключений. 1973 г. выпуск 2"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Анатолий Безуглов,Сергей Жемайтис,Николай Коротеев,Владимир Шитик,Альберт Валентинов,Кирилл Домбровский,И. Скорин,Виктор Болдырев,Исай Кузнецов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 60 страниц)

Макар пожал плечами.

– Думаю, несколько тысяч, Макар. Во всяком случае, очень много. Но тот Тараканов, который нам нужен, если только он действительно замешан в этом похищении, к нам не явится.

– Опыта у меня маловато, – вздохнул Макар. – Боюсь, что не справлюсь я с этим делом, товарищ Витоль. – Макар опустил голову.

Витоль обнял его за плечи.

– Дело это серьезное, Макар, и тебе, пожалуй, не по плечу. – Он задумался и, помолчав немного, сказал: – Есть в Петрограде человек, который мог бы нам с тобой помочь. Видный криминалист, опытный сыщик, большой знаток искусства… Правда, он обижен на нас… на Советскую власть… – Витоль усмехнулся. – Попробуй, может быть, тебе удастся его уговорить.

– Вы говорите о Доброво? – спросил Макар.

– Да, – задумчиво сказал Витоль. – Прокофий Филиппович Доброво.

*

Прокофий Филиппович Доброво, покачиваясь в качалке, терпеливо выслушал Макара и тихо спросил:

– Зачем, молодой человек, вы мне все это рассказываете, а?

– Мы очень просим вас, Прокофий Филиппович… – начал было Макар.

Но Доброво прервал его.

– Напрасно просите, господин Овчинников, – так же тихо сказал он. – Во-первых, употребляя вашу терминологию, я полицейская ищейка и обращаться вам, представителю революционного пролетариата, ко мне не следовало. Так-то-с.

– Прокофий Филиппович… – попытался вставить слово Макар.

– Во-вторых, – так же тихо, не давая себя прервать, продолжал Доброво, – кому сегодня нужна эта коллекция, когда Россия летит в тартарары?!

– Но, Прокофий Филиппович… – снова перебил его Макар.

– И, наконец, в-третьих, – так же неумолимо продолжал Доброво, – вы здесь выразились в том смысле, что я буду получать у вас паек. Запомните, господин Овчинников, Доброво не продается ни оптом, ни в розницу даже за ваш паек. Так-то-с…

– Но вы специалист своего дела, вы опытный сыщик!

– Я не сыщик, – презрительно сказал Доброво. – Я криминалист. Сюда, в этот кабинет, приходили за советом крупнейшие юристы России. В этом кресле сиживал ныне здравствующий Анатолий Федорович Кони, если вам что-нибудь говорит это имя. Меня приглашали на консультации в Париж, в Милан, в Амстердам и даже в Венецию. И этот мой портрет, – он показал на свой портрет, висевший на стене, – писал сам Илья Ефимович Репин! Вот так-то-с!

Доброво поднялся и, перебирая четки, направился к выходу. Он распахнул дверь перед Макаром, показывая, что разговор окончен.

– Очень жаль, Прокофий Филиппович, что вы отказываетесь нам помочь, – жестко сказал Макар. – Вы, конечно, уверены, что без вашей помощи мы с этим делом не справимся. У вас опыт, знания, у меня их нет. Если хотите, я только сегодня утром ходил к Витолю, отказывался от этого дела. Но сейчас… Запомните, господин Доброво, я найду эту коллекцию. Найду, если даже ее утащили черти. Можете считать, что я у вас не был!

Макар вышел из кабинета и тут же вернулся.

– Личный вопрос задать можно?

– Можно, – усмехнулся Доброво.

– В девятьсот двенадцатом году, в деле об ограблении ссудной кассы, как вы догадались, что именно Ковригин спрятал деньги?

– Случайно, – засмеялся Доброво.

– Случайно? – недоверчиво переспросил Макар.

– Совершенно случайно, молодой человек. Правда, должен заметить, что подобные счастливые случайности идут в руки только тому, кто их ищет.

– Не хотите сказать… Ваше дело. – И Макар быстро вышел из кабинета.

Доброво подошел к окну. Через знакомый двор шел Макар. Когда он скрылся в подворотне, Доброво обернулся и увидел жену. Кутаясь в белую шаль, она спросила:

– Ты отказался?

– Ты же знаешь, Алена, Доброво не продается, – горько сказал Прокофий Филиппович.

– Это я знаю. Но нам с тобой совсем нечего есть, Проша, – грустно улыбаясь, сказала жена.

– Я сказал, что Доброво не продается… Это так… Но мы продадим… другого Доброво.

И он посмотрел на свой портрет.

*

В зале французского искусства XVIII пека Петроградского музея экскурсовод рассказывал о картине Франсуа Буше “Амур и Психея”.

Экскурсанты – рабочие и красногвардейцы с суконными шлепанцами на грубой обуви – окружили хрупкую седую женщину в заштопанной шерстяной кофте.

– Франсуа Буше – один из крупнейших живописцев эпохи рококо, – восторженно говорила она. – Своими декоративными картинами, преимущественно на мифологические и эротические сюжеты, он обслуживал вкусы аристократии и разбогатевших откупщиков. Франсуа Буше умер в 1770 году, незадолго до Великой французской революции.

Среди экскурсантов в таких же шлепанцах на сапогах, как и у всех, стоял Макар. Он напряженно вслушивался в слова экскурсовода, не отрывая глаз от картины Буше.

– “Амур и Психея”, картина из коллекции бывшего князя Тихвинского, необычайно характерна для живописной манеры Буше. Обратите внимание на смелую живописную лепку и теплые, насыщенные краски, позволяющие художнику передать материально-чувственный облик изображаемого.

Экскурсанты теснее окружили женщину, внимательно разглядывая картину.

– И хотя перед нами мифологический сюжет, – продолжала женщина, – мы с вами восхищаемся умением художника ярко передать красоту человеческого тела и пробуждение в юных героях первого трепетного чувства любви.

Девушка в белом платочке украдкой взглянула на стоявшего рядом паренька и, слегка покраснев, потупила глаза.

– А теперь мы пройдем в следующий зал, где вы познакомитесь с искусством Великой французской революции.

Экскурсанты, волоча шлепанцы по блестящему паркету, направились к дверям.

– Я задержу вас на минуту, – негромко сказал Макар, останавливая экскурсовода. – Вы уверены, что эта картина… та самая, из коллекции князя Тихвинского?

– Несомненно. Ее подлинность установлена специалистами по ряду признаков, в том числе по фамильному гербу Тихвинских на обратной стороне холста.

– Я из угрозыска, – тихо сказал Макар и показал свое удостоверение. – Покажите мне… обратную сторону холста.

– Нет, нет! – растерянно залепетала женщина… – Это невозможно. Необходимо специальное разрешение директора… Я не могу…

– Не будем спорить, гражданка, – решительно оборвал ее Макар и, подойдя к картине, повернул ее к себе, не снимая со шнура.

– О господи! – вздохнула женщина.

В углу справа на полотне виднелся герб – два оленя с двух сторон тянулись к кроне вишневого дерева.

– Я где-то видел этот герб, – сказал Макар. – Черт побери, где я видел этот герб?

– Не знаю, – испуганно пролепетала женщина.

*

Воспитанники детского дома возвращались из бани. Они шли, выстроившись попарно, по булыжной мостовой. А сзади на подводе везли мешки с бельем, шайки и веники. Впереди колонны шла миловидная девушка в длинной юбке, в шляпке с бантом и в сапогах. Коротко остриженные воспитанники приближались к бывшему княжескому особняку с песней:

Долой, долой монахов,

Раввинов и попов.

Мы на небо залезем,

Разгоним всех богов!

Кешка, шагавший в общем строю, не пел. Песня была для него слишком кощунственной. Но шагавший рядом паренек, заметив, что Кешка не поет, ткнул его кулаком в бок, и Кешка вместе со всеми подхватил песню:

Раз, два.

Горе – не беда!

Направо – околесица,

Налево – лабуда!

С колонной поравнялся Маркиз в своем экзотическом наряде однорукого старьевщика. Когда воспитательница прошла мимо него, Маркиз склонился в изысканном поклоне.

– Коман са ва, мадемуазель? – произнес он по-французски.

– Са ва, – улыбнулась воспитательница. Мальчишки захохотали.

– Сова! Сова! – закричали они.

Кешка, отстав от ребят, подбежал к Маркизу.

– Как дела? – тихо спросил Маркиз.

Кешка неопределенно пожал плечами.

– Иннокентий! – послышался голос воспитательницы.

– Сейчас! – откликнулся Кешка, влюбленно глядя на Маркиза.

Маркиз задумчиво ворошил спутанную Кешкину шевелюру.

– Ты узнал, где в доме помещается котельная?

– В подвале у черного хода.

– Слушай меня внимательно. За котельной есть комнатушка, вроде столярной мастерской.

Кешка кивнул.

– Ночью, когда все уснут, – продолжал Маркиз, – спустишься в мастерскую. В левом углу, под верстаком, есть люк. – Маркиз протянул Кешке большой, слегка заржавленный ключ. – Найдешь на крышке люка круглое отверстие, вставишь ключ и повернешь три раза. Под люком будет винтовая лестница. Спустишься по ней в нижний подвал. Там под самым потолком… дверь железная, закрытая на щеколду. Откроешь щеколду. Я буду ждать за дверью. Понял?

– А чего там искать, в подвале? – спросил Кешка.

– Ящики. Много ящиков.

Маркиз как-то странно – не то виновато, не то насмешливо – поглядел на Кешку и отвернулся.

– Запомнил? Повернуть ключ надо три раза.

– Запомнил, – улыбнулся Кешка.

– Ну, беги! – Маркиз шлепнул Кешку по спине и, нахмурившись, быстро зашагал прочь.

Кешка с некоторым недоумением поглядел ему вслед и, сунув ключ за пазуху, побежал догонять ребят. Догнал он их уже в воротах, над которыми висел транспарант на красном полотнище с надписью:

“Детский дом № 6 имени Парижской коммуны”.

Макару понадобился целый день, прежде чем он вспомнил, где он видел этот герб с двумя оленями и вишневым деревом. Каждый день, направляясь в угрозыск, он проходил мимо роскошного барского дома, где на двух каменных квадратных столбах парадных ворот красовалось по гербу с оленями. Вечером того же дня он входил в эти ворота бывшего городского особняка князей Тихвинских, где теперь располагался детский дом.

Директор детского дома, уже немолодой человек со старомодным пенсне, покашливая в платок, который он все время держал возле рта, поручил Макара молоденькой воспитательнице, которая представилась ему как Анна Дмитриевна. Вместе с Макаром они обошли весь дом – это заняло довольно много времени, – побывали на чердаке и в подвалах, и уже совсем поздно, когда воспитанники укладывались спать, они поднялись в учительскую, где Макар принялся расспрашивать Анну Дмитриевну.

А тем временем Кешка со свечкой в руках спустился в подвал. Здесь было сыро. Где-то мяукала кошка… Он прошел через котельную, выбрался в длинный коридор и вдруг услышал какие-то странные звуки, чавканье, приглушенные голоса.

– Эй ты, шкет, дай ложку.

– Дай ему ложку!

– Там пусто.

– Как – пусто? Была цельная кастрюля.

– Вот заразы, всю кашу сожрали!

Кешка загасил свечу.

В коридор вывалилась компания с большой кастрюлей. Мальчишки пробежали мимо котельной и скрылись. Кешка зажег свечу и толкнул дверь столярной мастерской. В углу были сложены старые доски, на полу лежали поломанные кресла и стулья, на верстаке валялись брошенные инструменты. Под верстаком пол из кафельных плиток был завален опилками и стружкой. Кешка поставил свечу, разгреб опилки и стружку, отодвинул верстак и, присмотревшись, увидел отверстие для ключа, забитое опилками. Кешка улегся на пол и стал прочищать замочную скважину гвоздем. Потом вставил ключ и с трудом повернул его три раза. Щелкнула какая-то пружинка, и большой квадрат, выложенный плитками, слегка приподнялся. Кешка открыл люк и, взяв свечку, стал спускаться по винтовой лестнице…

Помещение, в котором он оказался, было большим сводчатым подвалом с кирпичным полом. Со стен сочилась вода… Послышался слабый писк, и в дрожащем свете свечи Кешка увидел двух крыс, внимательно наблюдающих за ним. Кешка попятился к лестнице, как вдруг сверху по металлическим ступенькам скатилась целая ватага ребят. У одного из них в руках была большая керосиновая лампа. Он приблизил ее к лицу Кешки и сказал:

– Монах! Ты что тут делаешь?

– Ничего, – испуганно сказал Кешка.

– Шпионишь, гад! – придвинулся к нему долговязый парень с кастрюлей в руках.

– Не трожь его, Верзила, он безвредный, – сказал мальчишка с лампой.

– А чего он сюда залез? – не унимался парень с кастрюлей.

– Глядите, шпана, – сундук!

Мальчишки бросились к стене, где одиноко стоял кованый сундук, сорвали заржавевший замок и откинули крышку. Сверху лежал овчинный полушубок, под ним оказались носильные вещи, сапоги, валенки… Мальчишки мгновенно опустошили сундук. Парень с кастрюлей уселся на пол и стал примерять огромные новые валенки.

– Валенки мои! – бросился к нему Кешка. – Отдай!

– Катись, пока не заработал! – угрожающе сказал Верзила.

Кешка бросился к нему и, ухватившись за валенок, сорвал его с ноги.

– Мои валенки! – закричал он, прижимая их к груди. – Я сюда первый пришел.

Верзила поднялся с пола и пошел на Кешку.

– Убыо, – мрачно сказал он. – Положь валенки или сейчас убью…

Он вытащил из кармана ножик и раскрыл его.

– Убивай. Валенки не отдам.

– На что они тебе? – смягчился Верзила. – Ты в них утонешь.

Мальчишки облегченно захихикали.

– Валенки мои, – упрямо повторил Кешка.

Верзила вырвал сапоги у стоящего рядом пухлого мальчугана и сказал:

– Подавись своими валенками, я сапоги возьму. И, усевшись на пол, он стал примерять сапоги. Пухленький мальчуган захныкал.

– Не хнычь, Булочка, они тебе велики, – миролюбиво сказал Верзила.

Кешка, прижимая к груди валенки, оглядел помещение. Кроме сундука, в подвале ничего не было…

Верзила напялил сапоги, скомандовал своей компании: “Айда, ребята!” – и все так же стремительно, как появились, исчезли в люке наверху.

Кешка подставил к видневшейся под потолком железной двери лестницу, валявшуюся на полу, поднялся по ней и с трудом отодвинул щеколду. Половинка двери со скрипом открылась, и в подвал просунулось лицо Маркиза.

Маркиз оглядел подвал и усмехнулся.

– Где же наши ящики? А, Иннокентий?

– Нету. Вот только сундук.

– Ладно, пошли отсюда… – Он подал руку Кешке и, оттолкнув ногой лестницу, захлопнул дверь.

Именно в это мгновение компания Верзилы снова появилась на винтовой лестнице. С ужасом увидели они, как в пустом подвале падает лестница, и бросились бежать наутек.

Макар все еще сидел с Анной Дмитриевной в учительской.

– Трудно с ребятами, – говорила она, – с виду они дети, малыши, а такое успели повидать за эти годы, что, знаете, я просто иногда теряюсь…

Макар же настойчиво продолжал расспрашивать девушку:

– А что, Анна Дмитриевна, из служащих… бывших служащих князя, никто у вас не работает?

– Нет, не работает. Когда я пришла сюда, года два назад, говорили, будто работал тут какой-то столяр. Не помню, правда, его фамилии, я его не застала. Слух прошел, что он уехал в деревню, а там его бандиты убили.

– Не Поселков ли его фамилия? – насторожился Макар.

– Не помню… Его все называли по имени – Егор.

В эту минуту в комнату вбежал пухлый мальчуган с трясущимися от страха губами.

– Привидение! – закричал он. – Анна Дмитриевна, там, в подвале, привидение!..

За спиной мальчика толпилась вся компания Верзилы с белыми от страха лицами.

– Привидений не бывает, Булочка. Запомни, это просто суеверие, – твердо, хотя не очень уверенно сказала воспитательница.

– Какие еще там привидения? – сказал Макар. – А ну-ка, пойдемте, покажите, где они, эти ваши привидения.

Ребята толпились на винтовой лестнице, не решаясь спуститься вниз. Анна Дмитриевна трясущейся рукой держала фонарь, а Макар, оглядев подвал, приставил к стене лестницу и, взобравшись на нее, приоткрыл дверь.

По пустынной улице, залитой белесым сумраком, четко постукивая копытами, ехал конный патруль.

В Петрограде начинались белые ночи. Маркиз и Кешка шли по набережной. И вдруг Маркиз остановился:

– Ты погляди, Иннокентий, какая красота!

Кешка огляделся.

– Где? – спросил он.

– Вокруг, всюду, – сказал Маркиз.

В белесой прозрачности белой ночи Кешка шел за Маркизом, широко шагавшим по набережной Невы с таким видом, будто он сам построил этот город. Он то и дело останавливался, протягивая вперед руку и как бы говоря: смотри! И мальчику открывалась неведомая дотоле красота города, реки, ночи…

Когда они остановились у “Медного всадника”, Маркиз спросил у Кешки:

– А ты не боишься, что он вдруг поскачет?

– Он железный, – улыбнулся Кешка.

– Медный, а не железный. Но однажды ему это не помешало. Он поскакал! Один бедолага здорово перепугался.

Бежит и слышит за собой

Как будто грома грохотанье,

Тяжело-звонкое скаканье

По потрясенной мостовой!

Кешка испуганно попятился.

– Не бойся, – засмеялся Маркиз, – это всего лишь стихи.

Возле сфинкса у Академии художеств Маркиз и Кешка уселись на гранитной лестнице у самой воды.

– Вот что, отец Иннокентий, – тихо сказал Маркиз, – ты больше ко мне не ходи. Живи в своем доме имени Парижской коммуны и будь счастлив.

– А вы… уезжаете?

– Нет, Кешка, я никуда не уезжаю. Просто боюсь, пропадешь ты со мной.

Кешка опустил голову.

– Надоел вам?

Маркиз достал из кармана ломоть хлеба, завернутый в бумагу, и сунул Кешке:

– Жуй!

Кешка взял хлеб, а Маркиз поднялся, на мгновение прижал к себе Кешку и, уже не оглядываясь, ушел.

Когда Кешка вернулся в детский дом, он, крадучись, пробрался к своей койке и быстро нырнул под одеяло.

– Монах, а Монах, ты где пропадал? – тихо окликнул его Булочка.

– А тебе что? – буркнул Кешка.

– Верзила велел, чтобы завтра с утра на кладбище был.

– Это еще зачем?

– В Крым решили махнуть.

Кешка удивленно поглядел на Булочку:

– Почему в Крым?

– Верзила сказал, там тепло. Там яблоки.

– Ну, а на кладбище… пошто? – спросил Кешка.

– Харчей на дорогу запасти надо. Верзила говорит, если в склепах пошарить, барахла можно найти… на продажу.

– Какое барахло… на кладбище! – сердито сказал Кешка.

– Верзила говорит, на нашем кладбище одних графьев да князей хоронили. Могилы богатые, золото небось и то есть, – шепотом объяснял Булочка.

Кешка слушал недоверчиво.

Все же наутро, не осмеливаясь спорить с грозным Верзилой, Кешка вместе со всеми отправился на кладбище.

Подсаживая друг друга, мальчишки перебрались через кирпичную стену, отделявшую сад детского дома от кладбища. Кешка перелез последним и, спрыгнув с высокой стены, упал на заросшую высокой травой могилу. Поднявшись, он побежал вслед за ребятами к возвышавшемуся среди могил большому склепу. В нише у входа мраморная женская фигура скорбно склонилась над урной. Массивная железная дверь была заперта, и мальчишки проникали в склеп через выбитое стекло в крыше склепа.

Когда Кешка оказался внутри, его приятели вытаскивали откуда-то снизу, из-под отодвинутой плиты, тяжелый ящик. Ловко орудуя ломиком, Верзила отрывал доску за доской. Под слоем войлока оказалась стружка, а под ними – большие бронзовые часы. Мальчишки подняли их, вытащили из ящика и поставили на пыльное надгробие посреди склепа. Яркий солнечный луч, проникавший сверху, осветил часы, некогда стоявшие на камине в имении князя Тихвинского.

Верзила повернул ручку завода, и в тишине послышалось мерное тикание…

– Золотые… – расплылся в улыбке Булочка.

– Дурак ты, Булочка, – солидно сказал Верзила. – Нешто часы из золота делают?

Он пальцем перевел стрелку. Послышался мелодичный перезвон, раскрылись ворота, и перед глазами изумленных мальчишек всадник отправился в свой привычный путь.

Булочка от восторга засмеялся.

– Лыцарь… – сказал он.

– Егорий Победоносец! – авторитетно сказал Кешка.

– У Егория – копье, – сказал Верзила, – а это – рыцарь! Он еще раз перевел стрелку, и снова всадник под мелодичный перезвон проехал перед мальчишками.

А Тараканов и Маркиз неторопливо брели по Невскому. Возле Аничкова моста они остановились.

– Как вы думаете, почем нынче такие кони?.. – Маркиз, усмехнувшись, показал на клодтовских коней. – Ну, разумеется, не здесь, а там, за кордоном?

Тараканов не ответил.

– Ну что вы так убиваетесь, Илья Спиридонович? В конце концов, коллекция не ваша. А князь потерял нечто большее… Петербург, Медного всадника, наконец, святую Русь.

– Перестаньте паясничать, Шиловский!

Тараканов облокотился на перила моста, глядя на пестрые разводы нефти на воде.

– Этот болван Митрич… Куда же он дел ящики? – раздраженно пробормотал Тараканов.

– Кстати, Илья Спиридонович, возьмите ваш ключ. – Маркиз протянул ключ от подвала.

– Мы с ним договорились вполне определенно. В случае опасности он перевозит коллекцию в городской особняк. Что вы мне суете ключ? На кой черт он мне нужен?!

Тараканов схватил ключ и швырнул его в воду.

– Это катастрофа, Шиловский, понимаете – катастрофа. Митрич убит, и никто, никто на свете не знает, где он спрятал коллекцию Тихвинских.

Тараканов задумался и вдруг обернулся к Маркизу:

– Зачем вы отпустили мальчишку? Он слишком много знает.

– Я не хочу, чтобы он стал таким же прохвостом, как мы с вами, – широко улыбнулся Маркиз.

– Прошу вас, Шиловский, выбирать выражения! – вспылил Тараканов.

– Извините, – буркнул Маркиз.

Послышались жидкие звуки траурного марша. По набережной Фонтанки шла похоронная процессия. За длинными белыми дрогами шел одинокий скрипач, а за скрипачом – небольшая кучка людей, не вызывающих сомнения в своей принадлежности к “бывшим”.

Маркиз снял шляпу.

– Не кажется ли вам, Илья Спиридонович, что эта траурная мелодия в исполнении единственной скрипки звучит для нас некоторым образом символично? А этот посланец вечности, восседающий на козлах… Нет, вы взгляните на его лицо! Не хотел бы я, чтобы в последний путь меня провожал подобный экземпляр.

На козлах в белом балахоне, в цилиндре восседал бородатый мужик устрашающего вида, с бегающими глазками.

Тараканов перекрестился.

– Вам не нравится этот человек? – спросил он.

– Красавец, – насмешливо сказал Маркиз.

Тараканов торжествующе взглянул на него.

– Вы смеетесь, а между тем для меня это лицо сейчас – прекраснейшее в мире! Потому что это мой Егор! Мой исчезнувший Митрич!

Он подхватил Маркиза под руку и потащил вслед за уходящей процессией.

– Но ведь его убили бандиты, – вглядываясь в возницу, сказал Маркиз. – Первый раз вижу мертвеца, который сам возит на кладбище других покойников.

*

В одном из петроградских залов по средам, как и в прежние времена, все еще проводились аукционы по продаже предметов искусства и антиквариата. Правда, покупателей почти не было, в большом амфитеатре в этот день едва можно было насчитать десяток посетителей, разбросанных по всему залу. На небольшой сцене за высокой конторкой сидел аукционер – громоздкий мужчина в потертом фраке, с обвисшими седыми усами. Ударив молоточком по конторке, аукционер громко возвестил:

– Портрет известного криминалиста Прокофия Филипповича Доброво работы художника Репина. Оценивается в два миллиарда семьсот миллионов.

Два служителя вынесли на сцену портрет и установили его рядом с конторкой.

Доброво с женой сидели на самом верху амфитеатра. Когда внесли картину, жена дотронулась до плеча Прокофия Филипповича.

– До чего мы дожили… – тихо сказала она.

– Два миллиарда семьсот миллионов – раз! – объявил аукционер.

Зал молчал.

– Два миллиарда семьсот миллионов – два!

Аукционер скорее по привычке, чем по необходимости, сделал паузу и, стукнув молотком, сказал:

– Три. Снимается с продажи.

– Вот и вышло по-твоему, Алена, – тихо сказал Доброво.

Служители унесли портрет, а аукционер объявил:

– Бронзовые каминные часы работы швейцарского мастера начала восемнадцатого века Клода Жоффруа, анкерного хода, с месячным заводом, с курантами на музыку Генделя, с рыцарем, выезжающим при бое. Оцениваются в семь миллиардов.

Служители вынесли часы.

Доброво поднялся и стал спускаться к сцене. Жена последовала за ним.

– Семь миллиардов – раз!

Аукционер взглянул на Доброво, но тот сделал отрицательный жест и приблизился к часам.

– Семь миллиардов – два.

Доброво внимательно разглядывал часы, что-то вспоминая. Жена подошла к нему.

– Семь миллиардов – три! Снимается с продажи.

Служители унесли часы.

Из первого ряда поднялась толстая, почти квадратная женщина в шляпе с пером и направилась к выходу. Доброво последовал за ней и догнал ее на лестнице.

– Простите, мадам, не вы ли хозяйка этих часов?

– Я, – вызывающе ответила она. – В чем дело?

– Мадам, часы краденые, – улыбнулся Доброво. – И вы это знаете.

– Я их купила на толкучке. И знать ничего не знаю.

Женщина в шляпе стала спускаться с лестницы.

– Простите мою назойливость, где вы приобрели эти часы и у кого именно?

Женщина остановилась и изобразила на лице улыбку:

– Это ваши часы?

– Нет. Но мне знакомы эти часы, так чтобы не соврать, уже сорок лет. Вот почему мне хотелось бы узнать, каким образом они попали к вам в руки.

– Я купила их на Сенном рынке у беспризорников. И оставьте меня в покое!

Женщина проворно сбежала вниз.

Когда к Доброво подошла жена, он задумчиво сказал:

– Скажи, Алена, ты, случайно, не знаешь, кто сейчас занимает особняк Тихвинского?

– Не знаю, Проша. В последний раз, когда я там проходила, в саду играли какие-то дети. Может быть, там приют?

*

Макар продолжал обследовать особняк Тихвинских. Он облазил весь дом, всю запутанную сеть подвалов, простукивал стены, измерял их толщину, стараясь угадать, не скрывается ли где-нибудь такой же тайник, как тот, за камином в имении. В нем жила странная уверенность, что сокровища князя должны быть именно здесь, где-то совсем близко. Он несколько раз снова и снова изучал нижний подвал с дверью под потолком и пришел к выводу, что коллекции там никогда не было – никаких следов от ящиков он не обнаружил.

Макар сидел с Анной Дмитриевной в ее комнатушке и пил чай вприкуску, когда воспитательница, прислушавшись, выскочила за дверь и вернулась, таща за руку упирающегося Булочку. В руках у Булочки был мешок, набитый чем-то почти доверху.

– Опять что-нибудь украли? – грозно спросила Анна Дмитриевна.

– Вовсе мы ничего не украли, – насупился Булочка.

– А в мешке что?

– Хлеб.

– Откуда хлеб? – удивилась Анна Дмитриевна. – Где вы взяли хлеб?

– Купили.

– На какие деньги? – недоверчиво спросила воспитательница. – Ну, говори.

– Часы продали. Медные, – признался Булочка.

– Часы? – всплеснула руками Анна Дмитриевна. – Какие часы? Со второго этажа, с амуром?

– Не, другие, здоровенные такие, с лыцарем…

– Где вы их взяли?

– В могиле…

– В какой еще могиле? Где? – вскочил Макар.

– На нашем кладбище, в склепе, где генерал-аншеф князь Тихвинский похоронен… Федор Алексеевич.

Макар схватил Булочку, потащил его за собой.

У фамильного склепа Тихвинских стояли Прокофий Филиппович Доброво и бородатый кладбищенский сторож, у которого испуганно поблескивали маленькие глазки.

– А вы, барин, значит, им родственником приходитесь?

– Да… Дальний родственник, – кивнул Доброво и сунул старику деньги.

Старик быстро спрятал их.

– Это уж вы, барин, зря… За уход вперед плачено, за десять лет, до марту месяцу девятьсот двадцать пятого года…

Они подошли к склепу, старик открыл дверь ключом из большой связки. Доброво прошел вперед, и они оказались внутри склепа.

– Стекло-то беспризорники выбили… Я фанеркой прикрыл, нету нынче матовых стекол…

Доброво посмотрел на мраморную плиту, на которой было написано:

Генерал-аншеф

ФЕДОР АЛЕКСЕЕВИЧ ТИХВИНСКИЙ

1783—1851

– А внизу? – спросил Доброво, перебирая четки. – Внизу тоже есть помещение?

Старик отодвинул массивную плиту, и Доброво спустился вниз.

– Сюда никто не наведывался в последнее время? – спросил он.

– Как не наведываться? – сказал старик. – По соседству приют. Приютские тут такой шалман устроили… Я заглянул – батюшки светы! Войлок, стружка, стекло битое… Цельный день прибирался, старуху приводил… полы мыть…

– А кроме мальчишек, здесь никто не был?

– Акромя мальчишек, никого. Мы, барин, при кладбище живем, так что если бы кто наведывался, как вы, к примеру, мы бы не пропустили.

Когда Доброво вышел из склепа, он внимательно осмотрел посыпанную песком дорожку, ведущую к склепу, на которой были заметны размытые дождем следы от колес.

– А какая телега сюда подъезжала? – спросил Доброво.

– Это я, барин, песок привозил, – ответил сторож.

В этот момент Доброво увидел приближающегося Макара и чуть заметно улыбнулся.

– Вы здесь, Прокофий Филиппович? – удивленно спросил Макар и уже строго спросил: – Что вы здесь делаете?

– Да вот, с вашего разрешения… навещал усопших родственников, – насмешливо ответил Доброво и приподнял шляпу.

Макар бросился к склепу.

– Не спешите, господин Овчинников. К сожалению, вы, как, впрочем, и я, несколько опоздали.

– Опоздали? – обернулся Макар.

– Да, любезнейший господин Овчинников. Нас с вами опередили. Увы. – Доброво ткнул тростью, показав на хорошо заметный след колеса: – Видите этот след? Может быть, он вас куда-нибудь и приведет. Не далее как вчера коллекция Тихвинских была здесь, в этом склепе.

Доброво приподнял шляпу, заложил трость за спину и медленно пошел по аллее к выходу. Сделав несколько шагов, он вернулся к Макару.

– Советую вам поинтересоваться этим пройдохой кладбищенским сторожем! – сказал он тихо.

Макар оглянулся. Сторож, только что стоявший рядом и подслушавший весь их разговор, исчез. Это был Егор Поселков, попросту Митрич.

*

Тараканов и Маркиз укладывали ящики в трюме баржи, служившей Маркизу жильем, когда наверху послышался грохот и сверху по лестнице скатился Митрич. Борода у него была всклокочена, глаза вытаращены от страха.

– Егор? – рассердился Тараканов. – Зачем ты, братец, сюда явился? Я же тебе велел…

– Возьмите меня с собой, не губите! – взмолился Егор. – Хватит с меня, натерпелся страху за эти годы, не приведи бог, а тут еще…

– Я сказал тебе, еще недельку останешься на кладбище, чтобы своим исчезновением не всполошить кого не надо.

– Дознались, Илья Спиридонович, дознались. Нынче приходили из угрозыска… До всего дознались, еле ноги унес. Не губите, Илья Спиридонович! – причитал Егор. – Возьмите с собой!.. Верой и правдой служил вам – ящики пуще глаза своего берег! От страха и так дрожишь, а тут еще покойники кругом.

– Ну, Егор, грех жаловаться на покойников, они недурно кормили вас, – усмехнулся Маркиз.

– Вот что, Митрич, – сказал Тараканов, – с нами ты не поедешь. Добирайся сам. Жди нас в Больших Котлах… через неделю. И не беспокойся – свое получишь.

– А не обманете, Илья Спиридонович?

– Не обманет, – сказал Маркиз. – Я тебе обещаю, Егор, не обманет. – И он насмешливо взглянул на Тараканова.

*

В пустынном, нетопленном зале Петроградского зоологического музея среди гигантских скелетов ископаемых животных прохаживались Тараканов и Артур.

У Тараканова был вызывающе самодовольный вид, он то и дело потирал руки. С лица Артура не сходила вежливая, чуть презрительная улыбка.

– Я хотел бы вам сказать… – заговорил наконец Артур, остановившись у витрины с челюстью пещерного медведя, – что вы обманули меня. И не только меня. Вот уж никак не думал, что вы обыкновенный проходимец и обманщик, господин… Авденис. – Он произнес эти слова тихо и даже вежливо.

– Я попрошу вас выбирать слова, господин Артур, – вспыхнул Тараканов.

– Я выбирал слова, господин Авденис, самые точные слова. Пинтуриккио не есть подлинник. Он есть подделка.

– Ах, это, – засмеялся Тараканов. – Но у меня не было другого выхода. Вы мне не верили, требовали доказательств. А мне нужны были деньги и паспорт. Теперь все это не имеет никакого значения. Коллекция в моих руках, и мы с вами можем продолжать наше общее дело. – И Тараканов засмеялся.