Текст книги "Мир приключений. 1973 г. выпуск 2"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Анатолий Безуглов,Сергей Жемайтис,Николай Коротеев,Владимир Шитик,Альберт Валентинов,Кирилл Домбровский,И. Скорин,Виктор Болдырев,Исай Кузнецов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 60 страниц)

– Я отправляюсь на борт, – сказал вдруг капитан. – Кто со мной?

Вызвались Джем, помощник и городской полицейский. Взяв все ту же лодку, они быстро погребли к кораблю; там они с невероятной осторожностью открыли люки и принялись искать. Вначале они нервничали, а затем понемногу привыкли; более того, ими овладело некое подозрение, вначале слабое, но постепенно все усиливавшееся, и это придавало им храбрости. Еще позже они стали стыдливо переглядываться.

– По-моему, ничего такого здесь нет, – сказал полисмен, сел и неистово расхохотался. – Этот мальчишка просто надул вас!

– Похоже на то, – простонал помощник. – Теперь мы станем посмешищем для всего города!

Капитан, стоявший к ним спиной, ничего не сказал; вдруг с громким возгласом он нагнулся и вытащил что-то из-за сломанного ящика.

– Вот она! – вскричал он. – Всем отойти!

Он торопливо выкарабкался на палубу, держа свою находку в вытянутой руке, а затем, отвернув лицо, зашвырнул ее далеко в воду. Громовое “ура” наблюдателей с двух лодок приветствовало это деяние, и далекий отклик послышался с берега.

– Это и была адская машина? – прошептал на ухо помощнику смущенный Джем. – А мне показалось, будто это самая что ни на есть простая банка мясных консервов…

Помощник покачал головой и искоса взглянул на полисмена, который жадно вглядывался в водную гладь.

– Ну что ж, бывало, что люди гибли и от консервов, – произнес он с ухмылкой.

В ПОГОНЕ ЗА НАСЛЕДСТВОМ

– Есть у моряков свои слабости, чего там говорить, – честно признал ночной сторож. – У меня у самого они были, когда я ходил в море. Но чтобы беречь деньги – такая слабость водится за ними редко.

Я как-то сберег немного денег – два золотых соверена провалились в дырку в кармане. Две ночи я провел тогда на улице и не имел во рту ни крошки, пока не нанялся на другое судно, и нашел я эти самые соверены в подкладке своей куртки, когда до ближайшего кабака было уже больше двух тысяч миль.

За все годы, что я проплавал, я знал только одного скрягу. Его звали Томас Геари, мы ходили вместе на барке “Гренада”, который возвращался из Сиднея в Лондон.

Томас был человек в летах; я думаю, ему было под шестьдесят, и вообще он был старым дураком. Он копил больше сорока лет и, по нашим подсчетам, сберег что-то около шестисот фунтов. Очень ему нравилось разговаривать об этом и тыкать нам в нос, насколько он богаче всех остальных.

А через месяц, как мы вышли из Сиднея, старина Томас заболел. Билл Хикс объявил, будто это из-за полупенса, которого он недосчитался; но Уолтер Джонс, у которого семья была всегда больна и он думал, что в таких делах разбирается хорошо, сказал, что-де он знает, какая это болезнь, да только не может вспомнить, как она называется, а вот когда мы придем в Лондон и Томас покажется доктору, тогда-де и мы увидим, как он, Уолтер Джонс, был прав.

Так или иначе, но старику становилось все хуже и хуже. Пришел в кубрик капитан, дал ему каких-то лекарств и посмотрел его язык, а затем посмотрел наши языки, чтобы увидеть, есть разница или нету. Затем он оставил кока ходить за больным и ушел.

На следующий день Томасу стало хуже, и скоро всем, кроме него самого, стало ясно, что он отдает концы. Сначала он нипочем не хотел этому поверить, хотя и кок убеждал его, и Билл Хикс убеждал его, а у Уолтера Джонса совершенно таким же манером умер дедушка.

– Не буду я помирать, – говорит Томас. – Как это помру и оставлю все свои деньги?

– Это будет благо для твоих родственников, Томас, – говорит Уолтер Джонс.

– Нет у меня родственников, – говорит старик.

– Тогда для твоих друзей, – этак тихонько говорит Уолтер.

– И друзей нету, – говорит старик.

– Ну как же нету, Томас, – говорит Уолтер с доброй улыбкой. – Уж одного-то я мог бы тебе назвать.

Томас закрыл глаза, чтобы его не видеть, и принялся жалобно рассказывать о своих деньгах и каким тяжким трудом он их скопил. И мало-помалу ему делалось все хуже, и он перестал нас узнавать и принимал нас за шайку жадных пьяных матросов. Уолтера Джонса он принимал за акулу и так ему прямо и сказал, и как Уолтер ни старался, разубедить старика ему не удалось.

Помер он на другой день. Утром он опять плакался насчет своих денег и обозлился на Билла, когда тот напомнил ему. что с собой он их все равно не унесет, и он выудил у Билла обещание, что похоронят его, в чем он есть. После этого Билл поправил ему одеяло и, нащупав на старике парусиновый пояс, понял, чего тот хочет добиться.

Погода в тот день была ненастная, слегка штормило, и потому все были заняты на палубе, а смотреть за Томасом оставили юнгу лет шестнадцати, который обычно помогал стюарду на корме. Мы с Биллом сбежали в кубрик взглянуть на старика как раз вовремя.

– Я все-таки унесу их с собой, Билл, – говорит старик.

– Ну и правильно, – говорит Билл.

– Камень с моей души… теперь свалился, – говорит Томас. – Я отдал их Джиму… и велел выбросить их… за борт.

– Что? – говорит Билл, вытаращив на него глаза.

– Все правильно, Билл, – говорит юнга. – Так он мне еелел. Это была маленькая пачка банкнотов. Он дал мне за это два пенса.

Старина Томас, похоже, слушал. Глаза его были открыты, и он этак хитренько глядел на Билла, словно бы потешаясь, какую он сыграл с ним шутку.

– Никому… не тратить… моих денег, – говорит он. – Никому…

Мы отступили от его койки и некоторое время стояли, уставясь на него. Затем Билл повернулся к юнге.

– Иди и доложи капитану, что Томас готов. – говорит он. – И гляди, если тебе шкура дорога, не сболтни кому-нибудь, что ты выбросил деньги за борт.

– Почему? – говорит Джим.

– Потому что тебя посадят за это, – говорил Билл. – Ты не имел права это делать. Ты нарушил закон. Деньги положено кому-нибудь оставлять.

Джим вроде перетрусил, а когда он ушел, я повернулся к Биллу. Гляжу это я на него и говорю:

– Что это ты затеял, Билл?

– “Затеял”! – говорит Билл и фыркает на меня. – Просто я не хочу, чтобы несчастный юнга попал в беду. Бедный парнишка. Ты ведь тоже когда-то был молод.

– Да, – говорю я. – Но с тех пор я немного вырос, Билл, и, если ты не скажешь мне, что ты затеял, я сам расскажу, капитану и всем ребятам тоже. Ему велел старина Томас, так чем же мальчишка виноват?

– И ты думаешь, Джим его послушал? – говорит Билл, скривив свой нос. – Этот змееныш расхаживает теперь с шестью сотенками в кармане. Держи только язык за зубами, и я о тебе не забуду.

Тут до меня дошло, что затеял Билл.

– Идет, – говорю я, а сам гляжу на него. – За половину я молчать согласен.

Я думал, он лопнет со злости, а уж наговорил он мне столько, что я едва успевал отвечать.

– Ладно, раз так, – говорит он наконец. – Пусть будет пополам. И никакого грабежа тут нету, потому как деньги никому не принадлежат, и они не мальчишкины, потому как ему было сказано выбросить их за борт.

На следующее утро беднягу Томаса похоронили, а когда все кончилось и мы пошли обратно в кубрик, Билл взял юнгу за плечо и говорит:

– Теперь бедняга Томас ищет свои деньги. Интересно, найдет или нет? Большая была пачка, Джим?

– Нет, – говорит юнга, качая головой. – Их там было шестьсот фунтовых билетов и два соверена, и я завернул соверены в билеты, чтобы они потонули. Ведь это подумать, Билл, – выбросить такие деньги! Это грех, как ты считаешь?

Билл ему не ответил, и после обеда, пока в кубрике никого не было, мы взялись за мальчишкину койку и обшарили ее всю как есть, однако ничего не нашли, и в конце концов Билл сел и объявил, что он, должно быть, носит их на себе.

Мы дождались ночи и, когда все захрапели кто во что горазд, прокрались к мальчишкиной койке, обыскали его карманы и ощупали подкладку, а затем мы вернулись на свои места, и Билл шепотом рассказал, какое у него мнение о Джиме.

– Наверное, он привязал их к животу прямо на голое тело, как Томас, – говорю я.

Мы стояли и шептались в темноте, а затем у Билла лопнуло терпение, и он на цыпочках снова отправился на поиски. Он весь так и трясся от волнения, да и я был не лучше, и тут вдруг кок с ужасным хохочущим визгом подскочил на своей койке и завопил, что кто-то его щекочет.

Я мигом забрался на свою койку, Билл забрался на свою, и мы лежали и слушали, как наш кок, который страшно боялся щекотки, излагает, что он намерен сделать, если это повторится еще раз.

– Ложись и спи, – говорит Уолтер Джонс. – Тебе все это приснилось. Сам подумай, кому взбредет в голову тебя щекотать?

– Слово даю, – говорит кок. – Кто-то подкрался ко мне и принялся меня щекотать, и рука у него была с баранью ногу. У меня до сих пор мурашки по всему телу.

В эту ночь Билл утихомирился, но на следующий день, сделав вид, будто считает, что Джим растолстел, схватил мальчишку и истыкал пальцем всего с головы до ног. Как ему показалось, что-то такое он нащупал у него вокруг пояса, но увериться в этом он не успел, потому как Джим издавал такие вопли, что остальные ребята вмешались и заставили Билла оставить его в покое.

Целую неделю мы искали эти деньги и ничего не нашли, и тогда Билл сказал, что с некоторых пор Джим постоянно околачивается на корме и это подозрительное обстоятельство наводит его на мысль, что мальчишка спрятал их где-нибудь там. Но как раз в это время, поскольку рабочих рук на судне теперь не хватало, Джима отрядили на нос палубным матросом, и тут стало ясно, что он просто избегает Билла.

Наконец однажды мы застали его одного в кубрике, и Билл обнял его, усадил на рундук и напрямик спросил его, где деньги.

– Да я же выбросил их за борт, – говорит юнга. – Я же тебе сказал уже. Что у тебя с памятью, Билл?

Билл взял его и разложил на рундуке, и мы тщательно обыскали его. Мы даже сняли с него башмаки, а пока он снова обувался, еще раз осмотрели его койку.

– Ежели ты не виноват, – говорит Билл, – почему ты сейчас не орал и не звал на помощь, а?

– Потому что ты велел мне помалкивать об этом деле, Билл, – говорит юнга. – Но в следующий раз я заору. И очень даже громко.

– Слушай, – говорит Билл, – скажи нам, где они, и мы поделим их на троих. Каждому достанется по двести фунтов, и мы расскажем тебе, как их разменять и не попасть в беду. Мы ведь умнее тебя, и ты это знаешь.

– Знаю, Билл, – говорит юнга. – Но зачем я буду врать? Я выбросил их за борт.

– Ладно, раз так, – говорит Билл и поднимается. – Пойду и расскажу все капитану.

– Ну и рассказывай, – говорит Джим. – Мне-то что!

– Как только ты сойдешь на берег, тебя обыщут, – говорит Билл, – и обратно на судно больше не пустят. Из-за своей жадности ты потеряешь все, а если ты поделишься с нами, у тебя будет двести фунтов.

Я видел, что мальчишке это в голову не приходило, и, как он ни старался, скрыть свои чувства он не смог. Он назвал Билла красноносой акулой, и меня он тоже как-то назвал, только я уже забыл.

– Подумай хорошенько, – говорит Билл, – и не забудь, что полиция схватит тебя за шиворот и обыщет, едва ты сойдешь с трапа.

– Интересно, а кока они тоже будут щекотать? – говорит Джим злобно.

– И если они найдут деньги, ты пойдешь в тюрьму, – говорит Билл и дает ему затрещину. – А там тебе придется не по вкусу, за это я тебе ручаюсь.

– Что же тебе там так не понравилось, Билл? – говорит Джим, держась за ухо.

Билл поглядел на него и пошел к трапу.

– Больше трепать с тобой языком я не намерен, дружок, – говорит он. – Я иду к капитану.

Он стал медленно подниматься, и едва он ступил на палубу, как Джим вскочил и позвал его. Билл сделал вид, будто не слышит, и мальчишка выскочил на палубу и побежал за ним следом; немного спустя они оба вернулись в кубрик.

– Ты хотел мне что-то сказать, дружок? – говорит Билл, задирая голову.

– Да, – говорит юнга и ломает пальцы. – Мы поделим деньги, если ты будешь держать пасть на замке.

– Хо! – говорит Билл. – А я – то думал, ты их выбросил за борт.

– Я тоже так думал, Билл, – говорит тихо Джим, – но когда я вернулся в кубрик, они оказались у меня в кармане штанов.

– Где они сейчас? – говорит Билл.

– Это неважно, – говорит юнга. – Тебе до них все равно не добраться. Я и сам не знаю теперь, как их взять.

– Где они? – снова говорит Билл. – Я сам их буду хранить. Тебе я не доверяю.

– А я не доверяю тебе, – говорит Джим.

– Если ты сию же минуту не скажешь мне, где деньги, – говорит Билл и снова идет к трапу, – я иду и рассказываю капитану. Они должны быть у меня в руках, по крайней мере моя доля. Почему бы не поделить их прямо сейчас?

– Потому что их у меня нет, – говорит Джим, притопнув ногой, – вот почему, и это все из-за ваших дурацких штучек. Когда вы ночью устроили мне обыск, я перепугался и спрятал их.

– Где? – говорит Билл.

– В матрасе второго помощника, – говорит Джим. – Я прибирал на корме и нашел в его матрасе снизу дырку, засунул туда деньги и затолкал их палкой поглубже.

– Как же ты думаешь достать их обратно? – говорит Билл, почесав затылок.

– Вот этого я и не знаю, ведь на корму мне теперь не разрешается, – говорит Джим. – Кому-то из нас придется рискнуть, когда мы придем в Лондон. И гляди, Билл, ежели ты попробуешь здесь смошенничать, я сам всех выдам.

Тут как раз в кубрик спустился кок, и нам пришлось прекратить разговор, но я видел, что Билл очень доволен. Он был так доволен, что деньги не выброшены за борт, что совсем упустил из виду, как же теперь до них добраться. Ну, через несколько дней он уразумел положение так же явственно, как и мы с Джимом, и тогда он мало-помалу совсем озверел и стал бегать на корму при всяком удобном случае и этим наводил страх на нас обоих.

Трап в кормовые каюты был как раз напротив штурвала, п спуститься туда незаметно было так же затруднительно, как незаметно вынуть у человека изо рта вставную челюсть. Один раз, когда у штурвала стоял Билл, Джим спустился туда поискать свой нож, который он якобы там оставил, но едва он скрылся внизу, как выскочил снова в сопровождении стюарда со шваброй в руках.

Больше мы ничего не могли придумать, и нас прямо-таки с ума сводила мысль о том, что второй помощник, маленький человечек с большой семьей, никогда не имевший за душой ни гроша, каждую ночь спит на матрасе с нашими шестью сотнями фунтов.

Мы разговаривали об этом при каждом удобном случае, причем Билл и Джим едва удерживались от взаимных грубостей. Юнга считал, что во всем виноват Билл, а Билл все сваливал на юнгу.

– Я считаю, что есть только один выход, – говорит как-то юнга. – Пускай Билла хватит солнечный удар, когда его будут сменять у штурвала, и пускай он свалится вниз по трапу и покалечится так, что его нельзя будет переносить. Тогда его поместят внизу в какую-нибудь каюту, а меня, может быть, приставят за ним ходить. Так или иначе, он-то уж будет находиться там, внизу.

– Хорошая мысль, Билл, – говорю я.

– Хо! – говорит Билл и глядит на меня так, словно готов сожрать со всеми потрохами. – А почему бы не свалиться по трапу тебе самому, если так?

– По мне, лучше, если это будешь ты, Билл, – говорит юнга. – А вообще-то мне все равно, кто из вас. Можете бросить жребий.

– Иди отсюда, – говорит Билл. – Иди отсюда, пока я чего-нибудь тебе не сделал, кровожаждущий убийца!.. У меня у самого есть план, – говорит он, понизив голос, когда юнга вылетел из кубрика. – И, ежели я не придумаю чего-либо получше, я пущу его в ход. Только гляди, ни слова мальчишке.

Ничего получше он не придумал, и однажды ночью, как раз когда мы входили в Ламанш, он пустил в ход свои план. Он был в вахте второго помощника, и вот он облокачивается на штурвал и говорит ему тихим голосом:

– Это мое последнее плавание, сэр.

– О, – говорит второй помощник, никогда не гнушавшийся беседой с простым матросом. – Почему же?

– Я нашел себе койку на берегу, сэр, – говорит Билл, – и я хочу попросить вас об одном одолжении.

Второй помощник буркнул что-то и отошел на шаг—другой.

– Мне нигде не было так хорошо, как на этом судне, – говорит Билл. – И остальным ребятам тоже. Прошлой ночью мы говорили об этом, и все сошлись, что это из-за вас, сэр, и из-за вашей к нам доброты.

Второй помощник кашлянул, но Билл видел, что это ему понравилось.

– И вот я подумал, – говорит Билл, – что, когда я покину море навсегда, хорошо бы унести с собой что-нибудь на память о вас, сэр. И мне пришла мысль, что, если бы я заполучил ваш матрас, я бы вспоминал о вас каждую ночь в своей жизни.

– Мой… что? – говорит второй помощник, вытаращив на него глаза.

– Ваш матрас, сэр, – говорит Билл. – Я бы предложил вам за него фунт, сэр. Мне хочется иметь что-нибудь из ваших вещей, и это был бы для меня лучший памятный подарок.

Второй помощник покачал головой.

– Мне очень жаль, Билл, – говорит он мягко, – но я не могу отдать его за такую цену.

– Я лучше дам тридцать шиллингов, чем откажусь от него, сэр, – смиренно говорит Билл.

– Я уплатил за этот матрас большую сумму, – говорит второй помощник. – Не помню, сколько именно, но сумма была велика. Ты понятия не имеешь, какой это дорогой матрас.

– Я знаю, что это хорошая вещь, иначе вы не стали бы ее держать у себя, – говорит Билл. – А пара фунтов вас не устроит, сэр?

Второй помощник мекал и экал, но Билл поостерегся набавлять еще. Со слов Джима он знал, что красная цена этому матрасу была не больше восемнадцати пенсов – для того, кто не очень брезгливый.

– Я спал на этом матрасе годы и годы, – говорит второй помощник, а сам глядит на Билла краем глаза. – Не знаю уж, смогу ли я спать на каком другом. Но, чтобы уважить тебя, Билл, я отдам его тебе за два фунта, если ты оставишь его у меня до берега.

– Спасибо, сэр, – говорит Билл, едва удерживаясь, чтобы не заплясать от радости. – Я передам вам эти два фунта, как только нас рассчитают. Я буду хранить его всю свою жизнь, сэр, на память о вас и о вашей доброте.

– Только смотри, никому ничего не рассказывай, – говорит второй помощник, которому не улыбалось, чтобы об этой сделке узнал капитан, – потому что иначе ко мне начнут приставать другие желающие купить что-нибудь на память.

Билл со всем пылом пообещал ему молчать, и когда он мне об этом рассказывал, то чуть не плакал от счастья.

– И заметь, – говорит он, – я купил этот матрас, закупил его весь целиком, и к Джиму это не имеет никакого отношения. Мы с тобой уплатим по фунту и разделим то, что внутри, пополам.

Он в конце концов убедил меня, но этот мальчишка следил за нами, как кот за канарейками, и мне простым глазом было видно, что уж его надуть будет нелегко. Похоже, к Биллу он относился более подозрительно, нежели ко мне, и чуть что, все приставал к нам, как мы решили с этим делом.

Из-за встречного ветра мы четыре дня проболтались в проливе, пока нас не подцепил буксир и не привел в Лондон.

Переживания у нас напоследок были ужасные. Прежде всего нам нужно было заполучить матрас, а затем нам нужно было исхитриться и избавиться от Джима. Билл было предложил, чтобы я увел его с собой на берег. Сказал бы, что Билл-де подойдет попозже, и там удрал бы от него. Но я на это заявил, что, пока я не получу свою долю, мне не вынести расставания с Биллом хотя бы на полсекунды.

И, кроме того, Джим нипочем бы не ушел без него. Весь путь вверх по реке он торчал возле Билла и то и дело спрашивал, что же мы собираемся делать. Он так переживал, что чуть не плакал, и Билл даже испугался, как бы это не заметили остальные ребята.

В конце концов мы отшвартовались в Истиндских доках и сразу повалили в кубрик помыться и переодеться в выходную одежду. Джим все это время не спускал с нас глаз, а затем он подходит к Биллу, кусает ногти и говорит:

– Как же это сделать, Билл?

– Держись поблизости, когда все уйдут на берег, и надейся на удачу, – говорит Билл и поглядывает на меня. – Посмотрим, как пойдут дела, когда получим аванс.

Мы пошли на корму получать по десять шиллингов на карманные расходы. Я с Биллом получил раньше всех, и тогда второй помощник, незаметно подмигнув, с этаким беспечным видом вышел за нами следом и вручил Биллу матрас, завернутый в мешок.

– Вот тебе, Билл, – говорит он.

– Премного благодарен, сэр, – говорит Билл.

Руки у него так тряслись, что он едва не выронил этот мешок, и он хотел сразу уйти, пока Джим не поднялся на палубу. Но болван помощник останавливает его и произносит перед нами маленькую речь. Дважды Билл порывается идти, но помощник кладет ему руку на плечо и все рассказывает, как он всегда старался ладить с командой и как это ему всегда удавалось, и вот пожалуйста – в самый разгар этого представления появляется мистер Джим.

Он весь так и задрожал при виде свертка с матрасом и широко раскрыл глаза, а затем, когда мы двинулись на нос, он взял Билла под руку и обозвал его всеми бранными словами, какие только знал.

– Ты даже молоко из блюдца у кошки готов спереть, – говорит он. – Но только знай, ты с этого судна не уйдешь, пока я не получу свою долю.

– Я хотел сделать тебе сюрприз, – говорит Билл, силясь улыбнуться.

– Можешь подавиться своими сюрпризами, Билл, мне они не по вкусу, – говорит юнга. – Где ты собираешься вспарывать его?

– Я думаю вспороть его у себя на конке, – говорит Билл. – Ежели мы понесем его через пристань, нас может остановить полиция и спросить, что там внутри. Так что пошли в кубрик, старина Джим.

– Ну да, держи карман шире, – говорит юнга и кивает ему. – А там уж вы что-нибудь придумаете, когда я останусь с вами один. Ничего, мою долю ты выбросишь мне сюда, а затем ты сойдешь с судна прежде меня. Ты понял?

– Пошел к черту! – говорит Билл.

Мы поняли, что последний шанс у нас пропал, спустились вниз, и он кинул сверток на свою койку.

В кубрике оставался только один парень. Он повозился минут десять со своей прической, кивнул нам и убрался.

Через полминуты Билл распорол матрас и принялся шарить в набивке, а я зажигал спички и приглядывал за ним. Матрас был не так чтобы очень велик, и набивки в нем было не так чтобы очень много, но мы никак не могли найти эти деньги. Билл ворошил набивку снова и снова, а затем выпрямился, посмотрел на меня и перевел дух.

– Может, помощник нашел их? – говорит он охрипшим голосом.

Мы снова перетряхнули набивку, и тогда Билл поднялся до середины трапа и тихонько окликнул Джима. Он окликнул его три раза, а затем вылез на палубу, и я следом за ним. Юнги нигде не было видно. Увидели мы только судового кока, который мылся и причесывался перед выходом на берег, да капитана, который стоял на корме и разговаривал с владельцем.

Мы никогда больше не видели этого гонгу. Он не вернулся за своим сундучком и не пришел получать жалованье. Вся остальная команда была, конечно, тут, и когда я получил свои деньги и вышел на палубу, я увидел беднягу Билла. Он стоял, привалившись спиной к стене, и пристально глядел на второго помощника, а тот с доброй улыбкой осведомлялся, как ему спалось.

Бедный парень засунул руки в карманы штанов и со всей мочи старался ответить улыбкой на улыбку. Таким я в последний раз видел Билла.