Текст книги "Мир приключений 1966 г. №12"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов,Евгений Велтистов,Николай Томан,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Александр Кулешов,Игорь Акимов,Яков Наумов,Юрий Давыдов,Яков Рыкачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)

Вот так встретил он в тот раз Новый год.

Приехав в Иркутск и поместив своего подопечного в камеру, они прежде всего выспались. А ранним утром повезли арестованного на аэродром.

Всю дорогу Самохин без конца рассказывал разные истории, из которых явствовало, какой он ловкий, хитрый, веселый жулик. Как он там обвел шляпу, здесь обманул простофилю, даже милицию он неизменно оставлял в дураках.

Он охотно брал на себя кражи, совершенные в области, даже в других городах, только не в Москве и Ленинграде. Когда же он увидел, что машина, мчавшая его по предрассветным иркутским улицам, миновала милицию, прокуратуру, тюрьму и понеслась к аэродрому, лицо его вытянулось. Он понял, что за ним прибыли из столицы.

Но вскоре опять приободрился, опять начал свои рассказы, он даже подробно описал, как обокрал тбилисцев. Он охотно выкладывал все, лишь бы отойти подальше от единственного дела, которого страшился, – убийства ленинградской проводницы.

Когда его наконец доставили в Москву, начались допросы. Постепенно все яснее и яснее проявлялся “кадр за кадром” из его жизни. И, как всегда, у истоков стремление к “красивой жизни”.

То, что людей тянет к красивой жизни, не удивительно. Важно, как ее, эту красивую жизнь, понимать. Виктор никогда не уставал удивляться тому, сколько еще есть у нас юношей и девушек, видящих эту жизнь в роскошных туалетах, пьянках, безделье.

А так как туалеты и пьянки требуют денег, а безделье приобретению таковых не способствует, некоторые становятся на путь преступления. Не сразу, не вдруг, а постепенно. Одних затягивают более опытные, другие начинают с мелкой кражи или обмана, третьи, напившись, лезут в драку. Большинство останавливают товарищи, школа, комсомол, родители, иногда милиция. Но там, где на споткнувшихся вовремя не обратили внимания, отмахивались от них, дело кончается порой катастрофой.

Комсомол, школа – все это хорошо. Но ведь в школе учатся, в комсомоле состоят ребята далеко не ясельного возраста. У них уже есть своя голова на плечах, свой, пусть маленький, жизненный опыт. Почему он, Виктор, например, вместо того чтобы стать спекулянтом, в комсомольском возрасте побил спекулянта, вместо того чтобы лазить по карманам, ловил карманников?

Надо, чтобы каждый молодой человек с детства привык отвечать сам за себя, а не прятаться за родительские спины. Вот теперь этот Самохин-Борисов, он теперь будет оправдываться тем, что его “проглядели”? Да нет, он отлично знал, что делал, и тогда, когда тащил завтраки из портфелей товарищей, и когда ударил девочку, отказавшуюся с ним танцевать, и когда украл первый чемодан у попросившей его присмотреть за вещами пассажирки.

Обман, злоупотребление доверием, кражи, а потом…

– …Так как же вы называли себя, когда знакомились с людьми? – интересуется Виктор.

– Да по-разному, чаще, всего Анатолием, друг был такой у меня, вот и прихватил потом его имя. Допрос продолжается день, два.

– А вы здоровый парень, вам бы штангой заниматься, – заметил как-то Виктор, окинув взглядом крепкую фигуру “Самохина”.

– Штангой не штангой, а боксом несколько лет занимался. Разряд имел. Только выгнали меня потом за драки…

Он рассказывает о десятках городов, где “работал”, о десятках людей, которых “обрабатывал”. И однажды, увлекшись, сам не заметил, как упомянул о знакомстве с ленинградской проводницей. И это стало началом его конца.

Виктор незаметно, не торопясь, но неотступно и твердо сжимал вокруг “Самохина” кольцо улик, загонял его все дальше и дальше туда, откуда уже не было выхода. Через неделю убийца сознался.

Найдя у проводницы скопленные ею деньги, он забрал их, а когда, поймав его на месте кражи, она стала требовать их обратно, просто убил ее.

…Все это Виктор вспоминал, пока машина мчала его морозным январским днем по московским улицам в отделение милиции, где ему предстояла наконец встреча с Веревочкиным-младшим.

ТАИНСТВЕННЫЙ СЛЕД

Обстоятельства окончательного задержания преступников были следующие. Окончательного, потому что, в общем-то, Веревочкина все время не выпускали из поля зрения. Больше того, вся московская милиция была ориентирована на особо тщательное наблюдение за такими объектами, как пошивочные ателье. “Весьма символичное, – подумал Виктор, – так сказать, единение милиции и общественности”.

Постовой Филиппов поздно ночью обходил свой район. Это был опытный милиционер, пришедший в органы после сверхсрочной службы в армии. Участок свой он знал хорошо, а службу – еще лучше.

Филиппов стоял на перекрестке, он только что прошел улицу из конца в конец, внимательно поглядывая на навесные замки палаток, на запоры магазинных дверей, бросая взгляды через широкие витрины.

А сейчас он стоял на перекрестке и курил. Через пять минут он пройдет улицу опять, но по другой стороне, покурит на другом се конце и углубится в один из переулков… Так он делает каждое свое дежурство, каждый раз изменяя маршрут и время обхода.

Но, стоя на перекрестке с сигаретой в руке, Филиппов продолжал дежурить: он чутко вслушивался в ночные звуки города. Вот где-то вдали звякнул какой-то случайный, запоздавший трамвай, вот прошелестели машины на соседней улице, где-то залаяла собака – необычный для города звук, шаги поздних прохожих… А это что? Откуда-то, даже трудно определить откуда, доносится словно однотонная комариная песня. Может быть, это только кажется ему?

Филиппов напрягает слух – нет ничего. Опять? Где это?

Филиппов бросает недокуренную сигарету в снег и, медленно ориентируясь на звук, идет по улице. Сворачивает в соседнюю. На мгновение останавливается и продолжает путь. Но теперь он идет по-иному: быстро, уверенно, бесшумно. Расстегивает кобуру пистолета. Теперь он знает, что это за звук. Это ножовкой перепиливают железо.

Неожиданно вдали слышен тихий, почти слившийся с ветром, свист, звук ножовки прекращается. Раздаются чьи-то торопливые шаги, замирающие в ночи.

Филиппов бегом преодолевает оставшиеся метры: он уже знает, где все произошло, – ателье № 3 Свердловского района. Подбегает к боковой стене, вынимает электрический фонарь. У стены в снегу валяется ножовка, несколько прутьев толстой решетки перепилены. Все ясно. Один или двое пилили, один стоял на страже. Увидев или услышав приближающегося милиционера, он подал знак, и грабители скрылись.

На протяжении квартала Филиппов прослеживает их путь по следам на снегу, дальше след теряется: воры вышли на широкую, очищенную от снега улицу.

Филиппов немедленно сообщает в отделение. Но раньше чем оперативная группа успевает отправиться на место, преступников уже вводят в караульное помещение.

Их поймали в двух кварталах от ателье. Возвращавшиеся с дежурства девушки-медсестры заметили двух парней, торопливо перебегавших улицу, воровато оглядывавшихся по сторонам.

Встретив на углу милицейский мотоцикл, девушки сообщили о своих подозрениях патрульным. Обогнув дом, милиционеры подъехали к одной из подворотен в тот момент, когда парни выбегали из нее.

Через десять минут оба сидели в отделении и довольно нагло отвечали на вопросы дежурного:

– Ну выпили, ну домой идем! Порядок не нарушаем? Не нарушаем. Так чего привязались? Ножовка? Какая ножовка? Ателье номер три? Ну знаем, но сегодня мы и мимо-то не проходили. Где выпили? Дома выпили. И, между прочим, на свои, не на краденые!

Что ж, подозревать можно было, но доказательств нет. Первое, что распорядился сделать Виктор, это направить в научно-технический отдел одежду задержанных.

У него была своя мысль. Где-то в глубине души он надеялся, что сорванная бдительным Филипповым попытка ограбить ателье № 3 и окажется той точкой, в которой сойдутся пути Веревочкина, подозреваемого, но пока не изобличенного, и неизвестных преступников, обокравших ателье № 1, в двух шагах от отделения милиции, из которого Веревочкина только что выпустили.

Связи, знакомства, в какой-то степени даже жизнь Веревочкина были изучены Виктором. Он давно вел с ним странный поединок, односторонний и молчаливый. Веревочкин ел, спал, “гулял”, выпивал, ходил по улицам и не подозревал, что в тиши своего кабинета Виктор сражается с ним, изучает, готовит стратегические планы, собирает материалы, чтоб в тот неизбежный момент, когда поединок станет явным и Веревочкин окажется перед ним в роли обвиняемого, выступить во всеоружии.

Не наступил ли сейчас этот момент? Ведь второй задержанный, Гришин, на примете у Виктора, как один из ближайших друзей Веревочкина.

…Виктор входит в дежурку и внимательно оглядывает сидящих перед ним парней.

Пальто с цигейковыми воротниками, шапки-пирожки, очень узкие брюки, яркие носки. Настороженные взгляды, поджатые губы. Обоим лет по двадцать пять.

Есть в их облике обыкновенных, даже с претензией на элегантность, современных парней что-то затаенное, недоверчивое, что-то от зверя, но не львиное или тигриное, а шакалье, лисье.

В них чувствуется наглость, которая так же легко может перейти в беспощадность, как и в трусость, изобретательность на зло, ограниченность в добре.

Это лишние люди. Люди, которых вряд ли исправишь и, уж во всяком случае, не скоро. Люди, усвоившие одну мораль: что хочу, то и делаю, лишь бы не попасться. И ради вот этого “хочу” они могут пойти на многое: могут быть хитрыми, настойчивыми, дисциплинированными, осторожными, изобретательными…

А может, это Виктору все кажется? Может, просто сидят перед ним два ни в чем не повинных парня? Или так, повинных в мелочах. А он создал в своем кабинете образы опасных злоумышленников, опытных коварных преступников… Все может быть…

Ведь предвзятость не мирится с объективностью. И чем упорней будет держаться следователь за свою заранее построенную версию, тем меньше шансов у него раскрыть истину.

Виктор привозит задержанных на Петровку, 38 и идет в научно-технический отдел. Ему не терпится выяснить результаты экспертизы.

Они оказываются совершенно неожиданными.

На одежде Гришина обнаружены бесспорные следы кассовой краски. Ясно: Гришин участвовал в ограблении ателье № 1!

Но самое поразительное то, что и на одежде Веревочкина найдены те же следы! А ведь он-то, это точно установлено, не мог участвовать в этом ограблении…

Откуда же следы? К тому же Гришин ничего со своей одеждой сделать не пытался, а Веревочкин у себя пытался отстирать следы. Что ж, он знал? А если знал, то почему не предупредил дружка, не попытался отделаться от одежды?

Виктор и сотрудник отдела долго ломают голову. Решают посоветоваться с опытным экспертом-специалистом.

– И знаете что, – подумав, просит Виктор, – узнайте у него, нет ли других веществ, оставляющих такой же след?

Продолжалась обычная работа. Опрашивались свидетели, собирались улики, проверялось времяпрепровождение задержанных. Кое-что это дало. Так, например, возникло подозрение, что попытку ограбить ателье № 3 совершили трое, а не двое. Кто был этот третий?

Однажды вечером, задержавшись на работе, Виктор вновь и вновь пересматривал материалы дела. Зазвонил телефон. Сотрудник научно-технического отдела сообщал:

– Так вот, у вашего Гришина следы кассовой краски ателье. Это вы знаете. Это точно. А у Веревочкина – следы красных чернил. Реакция та же. Алло, алло! Вы слушаете? Я говорю, красных чернил. Это что-нибудь дает?

Виктор поблагодарил.

Что-нибудь! Дает ли? Да все дает! Последнюю нить, последнее звено сложной и извилистой цепи. Вот теперь эта цепь замкнулась. Теперь действительно: сколько веревочке ни виться – пришел конец.

Итак, Гришин и еще кто-то грабили ателье № 1 Куйбышевского района, а Веревочкин в этом налете участия не принимал – он только что вышел из милиции и сидел дома. Он не знал, что его товарищи в этот момент “берут” ателье, так же как они не знали, что их дружок уже отпущен. Да и ателье-то это они выбрали именно потому, что находилось оно вблизи отделения милиции, и поторопились, чтоб доказать, что Веревочкин никакого отношения к краже в магазине № 84 “Овощи – фрукты” не имеет. Все это не вызывало у Виктора никаких сомнений. Также не подлежало сомнению, что в налете на сберегательную кассу принимала участие вся компания. Гришин, Веревочкин и еще кто-то. Там Веревочкин, разбив чернильницу, запачкался. Потом они где-то пьянствовали, Веревочкин пытался отмыть чернила. Далее все они, или часть шайки, решили закончить эту ночь, ограбив еще одно ателье. Но, вспугнутые милиционером Филипповым, бежали. Гришин и Веревочкин попались, а третий, ибо Виктор не сомневался, что был третий, сбежал.

Вот и все.

В том, что именно так все произошло, Виктор был абсолютно убежден.

Оставалось убедить в этом самих преступников. Убедить в том, что каждый их шаг, каждое движение, каждое действие известно милиции не хуже, чем им самим. А для этого нужно было услышать их рассказ о событиях, их ответы и, отбрасывая все ложное, по крупицам собирать полезную информацию тут же, мгновенно, обращая ее в свое оружие, и с ее помощью вновь идти в атаку для добычи новой информации.

ДОПРОС

Первым Виктор допрашивает Гришина. Тот сидит напротив него, положив руки на колени, расстегнув ворот рубашки в цветочках. Он не отводит глаз, смотрит исподлобья, напряженно, по-волчьи. Отвечая, цедит слова, иногда ухмыляется или кривит рот. Сразу видно, что это прием.

– Ваше имя, отчество, фамилия?

– Гришин Сергей Васильевич.

– Год рождения?

– Сорок второй.

– Москвич?

– Москвич.

– Где работаете?

– С декабря не работаю.

– С какого декабря?

– С семнадцатого.

– А раньше где работали?

– В артели имени…

– Кем?

– Слесарем.

Это формальности. Все, что сейчас отвечает ему Гришин, Виктор отлично знает, а Гришин знает, что он знает. Но так полагается. Первый официальный допрос.

Впрочем, Виктор знает и многое другое. Еще накануне в этом же кабинете была у него немолодая, заплаканная женщина. Их не разделял стол. Виктор сидел с ней рядом на диване, сочувственно глядя в ее глаза.

Матери Гришина не было причин радоваться.

– Знаете, – говорила она, вытирая головным платком слезы, – как говорится: придет беда – отворяй ворота.

Старший сын – шофер недавно угодил в больницу. Отца нет – одна растила. И вот Сергей пошел по плохой дорожке. Сколько раз говорила, предупреждала. Да разве мать слушают? Понимает она, все понимает. Но неужто совсем он безнадежный? Быть того не может! Вот и брат, как узнал, окончательно расхворался…

Дальше с Гришиным начинается разговор по существу.

– Где вы были в ночь на четвертое?

– Сидели у Веревочкина, потом выпили, потом решили погулять; гуляли, а нас задержали…

– Кто еще был в квартире, кто видел, что вы выпивали?

– Никого.

– Гуляли всю ночь? Вас ведь чуть не под утро задержали? Не холодно было по морозу гулять?

– Ничего, мы закаленные, по утрам зарядку делаем…

– Значит, вы отрицаете свою причастность к попытке ограбить ателье номер три?

– Конечно.

– А если ваш друг и коллега Веревочкин окажется умнее и признается?

– А чего ему признаваться? Что он, нервный…

– А если уже признался?

– Не ловите, начальник. Я не карась, вы не рыбак. Пауза.

– Ну что ж, раз не хотите признаваться – не надо. Рано или поздно все равно придется. А расскажите, что вы делали в ночь на двадцать седьмое декабря?

– Не помню. Спал, наверное.

– А вы, случайно, не лунатик?

– Как? Почему лунатик? Не понимаю.

– Вы не могли во сне встать, подойти к ателье номер один Куйбышевского района, влезть через слуховое окно на чердак, простукать потолок и в самом тонком месте, проделав отверстие, спуститься вниз по стояку? Не могли?

Гришин, нахмурив лоб, настороженно смотрит на Виктора.

– А потом, по-прежнему в состоянии сомнамбулизма, – продолжает Виктор, – не могли вы взломать портновскими ножницами сейф и забрать оттуда деньги? Или это вы стояли на стуле и следили за милицией?

В глазах Гришина мелькает беспокойство и удивление, пальцы теребят складку брюк.

– Не знаю, о чем вы говорите, гражданин…

– Знаете, Гришин, отлично знаете. Значит, это он на стуле стоял, чуть не упал, еле за решетку удержался, а вы пока сейф открывали?

– Он? Кто он? О чем речь? Кто вам рассказал? Это ж все неправда!

– Нет, Гришин, это уж вы называйте фамилии. Ну что, вам еще подробности привести? Пожалуйста. Вот, например, зачем вы чистоту нарушаете? Пришли воровать – воруйте. А сморкаться на пол зачем?

– Я не сморкался. Это…

– Ну кто? Чего ж скрывать: в магазине восемьдесят четыре сморкались, в ателье номер один тоже и в сберкассе…

Молчание.

– Ну что ж вы молчите? Мы одного вашего коллегу, который с вами кассу грабил, задержали. Между прочим, не Веревочкина. И зачем вам понадобилось в тот же вечер еще и ателье номер три грабить! Совершенно не понимаю. Жадность обуяла?

Молчание.

– Почему, Гришин, вы так стараетесь выгородить ваших дружков? Воровская дружба? Да? А вот они что-то не очень придерживаются этих правил – рассказывают.

– Не ловите на пушку, гражданин начальник…

– А к чему ловить-то? Вы еще можете пытаться отрицать, я ваш дружок куда денется? Его-то с поличным поймали. Он вас обманул, а сам попался.

– Кто обманул?

– Это уж сами догадайтесь. Вы ведь только за деньгами охотились, так? Вещей-то не брали, а он взял. Вот когда мы у него лису нашли…

– Какую лису, никто лису не брал!

– …когда у него лису нашли, что ему оставалось делать? Против фактов не пойдешь, Гришин, хоть вы и пытаетесь это делать. А вот ваш коллега это понял, когда мы ему лису предъявили.

– Гад Володька! – Глаза Гришина сузились, губы побелели от ярости, пальцы конвульсивно мяли брюки на коленях. – Договорились…

– Да, нехорошо получилось… Договорились вещей не брать, а он, этот нарушитель конвенции, взял да и уволок лису. Давайте не терять времени, Гришин, серьезно.

Наступает молчание.

– Скажите, Гришин. – Виктор испытующе смотрит на сидящего напротив него человека. Тот на мгновение поднимает глаза, часто моргает и быстро опускает их. – Скажите, вы когда-нибудь думаете о других? Нет, не о ваших “дружках”, а о вашей матери, например? Думаете? Она была у меня…

– Была? – Вопрос вырывается у Гришина неожиданно для него самого.

– Была, – Виктор задумчиво качает головой, – была. Каково ей – между тюрьмой и больницей… Только в больницу не по своей воле попадают, а в тюрьму…

– В тюрьму и подавно, – невесело усмехается Гришин. Лицо его выражает тоску.

– Нет, Гришин, в тюрьму в конечном счете человек сам себя определяет. У нас в стране, во всяком случае. Когда человек не хочет жить по законам нашего общества, хочет встать на путь преступления, это значит, что он захотел в тюрьму. Так?

– Наверное, так, – соглашается после паузы Гришин.

– Только попадают туда, – продолжает Виктор, – не навсегда. На честный путь всегда можно встать. – И он добавляет совсем тихо, так что Гришин весь в напряжении подается вперед: – Ваша мать вот верит, не может не верить, что вы встанете на честный путь. Права она? Не знаю, Гришин. Вам видней.

Таких бесед-допросов было немало. Постепенно Гришин оттаивал.

…Он рассказал, как был ограблен магазин № 84, как этот “паразит” Володька сам же предложил очистить ателье № 1, чтобы отвести подозрение от задержанного в 24-ом отделении милиции Веревочкина. Но насчет сберкассы особенных подробностей старался не сообщать, а главное – фамилии Володьки не называл.

Виктор и его товарищи уже держали на примете кое-кого из друзей Веревочкина, в том числе некоего Балакина Владимира, 1939 года рождения, слесаря, временно не работавшего. А уволили его с завода совсем недавно– как раз тогда, когда был в первый раз задержан Веревочкин. Кстати, и работали они в одном цехе. Его постоянно видели вместе с Гришиным и Веревочкиным. Они вместе пьянствовали и виделись ежедневно.

Ограбив в тот вечер сберкассу, они, как рассказал Гришин, отправились на Савеловский вокзал, пили там до глубокой ночи, а потом решили мимоходом “взять” ателье № 3. Кто? Он и Веревочкин. А Володька? Володька ателье “брал”, а сберкассу, ателье № 3 – этого Гришин не помнит.

Балакина задержали и на следующий день привели к Виктору.

– Имя, отчество, фамилия? Год рождения? Снова обычные вопросы.

– Вот что, Балакин, – сказал Виктор, после того как формальности были закончены, – хоть и банально это звучит: “нам все известно”, но что ж делать, коль это так? Лучшее доказательство этому, то что вы здесь. Так сами расскажете, что знаете, или я вам должен описать, как, например, грабили сберкассу?

– Опишите.

Балакин знает, что его сообщники задержаны, но не верит, что они “раскололись”.

– Не верите. Тогда слушайте. Про сберкассу. Вы пришли туда вместе с Веревочкиным и Гришиным. Зная, что блокировка не работает, а заведующего нет, вы вошли в подъезд, проникли в квартиру заведующего, отломали ручку от сковороды и пытались вскрыть сейф. Не получилось, сумели открыть только кассовый ящик. Пока возились, разбили чернильницу. Веревочкин залил одежду. Гришин, как всегда, сморкался на пол. Вы стояли “на стреме”. В какой-то момент вы даже зашли в сберкассу – наверное, чтоб поторопить дружков.

Из сберкассы поехали отмечать удачу на Савеловский вокзал. Пригласили мальчишек со двора. Напоили их, сами выпили. Поехали, опять же втроем, “брать” ателье номер три. Вы, как всегда, в карауле. Гришин подставил ящик к окну. Веревочкин пилил решетку. Когда вы увидели постового и свистком предупредили сообщников, те, бросив ножовку, убежали в одну сторону, а вы в другую… Потом мы их задержали. Неужели нужно вам рисовать, как все было? Кстати, зачем вы нарушили Сухаревскую конвенцию и утащили лису, обмотав ее вокруг пояса под пиджаком?

Балакин молча сидел, опустив голову. Когда Виктор замолчал, он пробормотал:

– Для девчонки взял, на Новый год подарить хотел… Они уже и это трепанули?

– Я вам не сказал, что они “трепанули”. Это вы сами делаете такой вывод.

Дальше с ним трудностей не было. Он рассказал, между прочим, что когда забежал в сберкассу, чтоб поторопить ребят, – он замерз на ветру, – то забыл пароль, и лишь чудом Веревочкин, притаившийся с железной ручкой за дверью, не убил его. Рассказал он и много другого интересного. Выяснилось, что главарем был, в общем-то, Веревочкин, он и Гришина и Балакина привлек к делу. Книг они не читали, в кино ходили редко. Обычно время проводили отсыпаясь или, когда были при деньгах, пьянствовали в ресторанах.

Но во всем, что касалось работы, соблюдали дисциплину и организованность. Свою шайку Веревочкин держал в железных руках.

Он, например, организовал изучение одной популярной книги, посвященной криминалистике. Он считал, что там содержатся сведения, которые могут принести пользу начинающим преступникам.

Причем он не ограничивался коллективным и индивидуальным чтением, а устроил экзамены, и, когда обнаружилось, что Гришин плохо “усвоил материал”, Веревочкин заставил его читать книгу второй раз.

Веревочкин хвастался перед своими сообщниками и перед кое-какими достойными доверия друзьями, что вот, мол, они истинные “медвежатники”, грабители сейфов, современные возродители угасшей ныне воровской профессии, которую он считал наиболее романтичной.

Он не замечал, что сейфы, во всяком случае те, с которыми им приходилось иметь дело, теперь не те. Просто крепкие железные шкафы, которые, надо отдать им справедливость, они умело открывали. Но все же это были не сейфы. А когда они впервые, в сберкассе, столкнулись с настоящим сейфом, то оказались бессильны.

Веревочкин готовил себе смену: он спаивал подростков со своей улицы, водил их в ресторан, похвалялся своими подвигами. Но осторожно. Намеками, присказками.

Словом, Балакин рассказал довольно много интересного.

С самим Веревочкиным разговаривать было трудней. Он иронически посматривал на Виктора и молчал. Но это Виктора не смущало. Он неторопливо рассказывал Веревочкину, как делал это с его сообщниками, все подробности ограблений, в которых Веревочкин участвовал. Только с большими подробностями, со всеми деталями, какие знал. А знал он теперь, по существу, все.

Виктор предугадал защитную тактику Веревочкина. Еще на первом допросе он сказал:

– Слушайте, Веревочкин, нам известны все дела вашей компании: и магазин номер восемьдесят четыре “Овощи – фрукты”, и ателье номер один, где вас лично не было, Куйбышевского района, и сберкасса, и, наконец, ателье номер три Свердловского района. Так что отрицать что-нибудь бесполезно.

И хотя Веревочкин долго молчал и заговорил лишь после того, как Виктор сам рассказал, как и где все произошло, но расчет был правильный: Веревочкин сознался.

Раз сама милиция утверждает, что знает все их дела, а дел таких четыре, что знает всех преступников, то есть троих, то, признавшись, он как бы закрывал все дело. Больше копаться не будут. И в результате он сам дополнил подробностями то, что знал Виктор.

Теперь начинался следующий этап работы. Виктор уже отобрал ряд старых, нераскрытых дел, имевших двух – трехлетнюю давность, в которых – он был в этом совершенно убежден – участвовал Веревочкин и компания.

Необходимо было уличить их.

ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ

День за днем продолжались допросы. С утра в кабинет Виктора приводили то Гришина, то Веревочкина, то Балакина.

– Номерок снимаю, – усмехался Веревочкин.

– Хоть в чем-то на честных людей похож! – ворчал Виктор.

Постепенно разматывался толстый клубок преступлений – краж, налетов на магазины, кафе, ателье…

Клубок становился все меньше, а составлявшие его нити аккуратно укладывались в папки дел.

– Что ж вы, Гришин, такой небритый, – укоризненно встречает Виктор арестованного, – запустили себя. Что, побриться негде? Там же есть рядом с душами…

– Успею еще побриться – у меня впереди времени много, – мрачно бормочет Гришин.

– Это уж точно, Гришин, если вы и дальше так будете себя вести, вам придется изрядно посидеть.

– Отсижу…

– Отсидите. Только можно больше, а можно и меньше. Скажите, Гришин, вы статью тридцать восьмую знаете, пункт девятый?

– Юрка рассказывал…

– Эрудированный человек Веревочкин. Уголовное право он с вами проходил? Так помните, что гласит пункт девятый?

– Это, как его…

– Вот именно. А следовало бы помнить. За явку с повинной, за содействие правосудию полагается скидка. С повинной вам поздновато приходить, а вот помочь раскрыть преступления вы еще можете. Так как? Может, расскажете уж все дела, а то что ж вы нас заставляете ребусы разгадывать. Пока вам всего не расскажешь, вы никак не хотите признаваться. Ну, скажем, кафе “Аэлита”.

– А что “Аэлита”, начальник? Я же признался, что “Аэлиту” брал. Чего еще-то?

– Что брали, это, между прочим, не вы признались, а мы установили. У нас ведь все время разговор такой: “Нет, не я”. Потом я вам изложу что к чему, тогда: “Ах да, моя работа, признаю…”

– Так ведь на “Аэлите” я…

– Послушайте, Гришин, вы же не один там были, а вы опять за свое: “я” да “я”. Когда вы наконец забудете о вашей несуществующей воровской солидарности. Нет ее, поверьте!

– Есть…

– Нет. И “раньше, чем трижды пропоет петух”, вы предадите. Да, да, вы! Я вам это предсказываю.

– Какой петух?

– Неважно, Гришин! Вы не сильны в священном писании? Ну и ладно. Но ваш мифический закон воровского мира вы сами же нарушите. Хорошо, давайте все сначала. Значит, отец Веревочкина навел вас на “Аэлиту”.

– Я не сказал, что отец Веревочкина…

– Нет? Видимо, я ошибся. Кто-то другой сказал.

– Володька?

– Почему вы решили, что Володька? Я же вам этого не говорил.

– Ничего, гад, раньше выйдет, раньше за свой длинный язык расплатится!

– Да бросьте, Гришин, не те времена. Давно уже ни с кем за честные признания не расправляются. В особенности те, кто будут сидеть в пять раз дольше, чем те, с кем они собираются расправляться. Так расскажите подробно, как вы проникли в кафе?

– Я ж говорил. Люк там грузовой. Замки висячие. Перепилил.

– Долго пилили?

– Да ну, долго! Раз-два – и готово!

– Еще бы, вы же высокой квалификации слесарь, Гришин.

– Был слесарь… – с горечью шепчет Гришин.

– Может быть, и будете. Это ведь от вас зависит. Ни от кого больше.

Наступает молчание.

– Что же дальше было?

– Влез в подвал, темно, чуть не расшибся, нашел еще люк…

– Как это нашли, вы что ж, в темноте искали? И нашли? Такой маленький подвал был?

– Нашел…

– Не валяйте дурака, Гришин, это же смешно! Признайтесь, что отлично знали расположение подвала, знали, где был люк. Все это сообщил вам отец Веревочкина. Что вы его покрываете? Он же все равно сидит и за вашу “Аэлиту” больше, чем ему за другие дела полагается, не получит.

– Ладно, начальник, черт с ним, со стариком! Он навел.

– Что дальше было?

– Через люк пролез в холодильник. Потом в комнату за залом, где касса. Ее ломать-то нечего было: взял нож кухонный поздоровей, и все.

– Все?

– Все.

– Что ж, давайте, Гришин, проедем на место, освежим, так сказать, в памяти.

Они спускаются вниз, садятся в машину и едут в кафе. Едут утром. Кроме директора, их никто не встречает. Виктор, следователь и другие сотрудники уголовного розыска вместе с Гришиным спускаются в подвал через грузовой люк. Подходят к холодильнику.

Еще на прошлых допросах Виктор, расхаживая за спиной у Гришина, примерился к его фигуре. Съездив в “Аэлиту” и ознакомившись на месте с маршрутом, который проделал, по его словам, Гришин, Виктор убедился, что из подвала в один из холодильных залов Гришин проникнуть не смог бы.

И вот они на месте. Виктор внимательно наблюдает за Гришиным. Спокойно, со скучающим видом тот спускается в подвал, находит люк в холодильник, пролезает туда, заходит в один холодильный зал, в другой…

– А туда вы не заходили? – спрашивает Виктор, показывая на последний холодильник.

– Заходил.

– Так идите.

Гришин направляется к узкой щели, служащей входом в холодильник, пытается влезть. Лицо его становится красным от напряжения, он снимает пиджак.

Виктор не торопит его. Он внимательно, даже сочувственно следит за безуспешными усилиями Гришина.

Наконец, махнув рукой, тот надевает пиджак и с досадой смотрит на Виктора.

– Не помню, может, я туда и не лазил. Наверное, не лазил.

– Ну не лазил так не лазил. В конце концов, всего не упомнишь, – зевая, замечает Виктор. – Поехали обратно.

Облегченно вздохнув, Гришин спешит покинуть это место, не таившее для него особо радостных воспоминаний. На Петровке допрос продолжается.

– Вы что, гурман, Гришин? – задает ему Виктор неожиданный вопрос.

– Кто? – переспрашивает тот.

– Я говорю, вы гурман, вы любите тонкие блюда? Черную икру, например?

Гришин хмурит брови. Он молчит.

– Так как, любите вы икру?

– Ну люблю, – неуверенно отвечает Гришин.

– Еще бы, – смеется Виктор, – вы тогда прилично подъели ее в “Аэлите”. Помните?

Гришин пожимает плечами.

– Помните?

– Помню. Ну и что ж. Жрать захотелось, вот и поел.

– Вы, наверное, до того неделю голодали. Не помните, сколько съели? Сто граммов, двести?