Текст книги "Мир приключений 1966 г. №12"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов,Евгений Велтистов,Николай Томан,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Александр Кулешов,Игорь Акимов,Яков Наумов,Юрий Давыдов,Яков Рыкачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)

– Это у меня на основании личного опыта… Однажды, когда я еще учился в школе, меня собирались избить хулиганы. Моим друзьям стало известно об этом, и они выработали примерно такую же вот тактику моей защиты.

Утром, когда капитан Черкесов набирает номер телефона Ясеневых, у него все еще нет полной уверенности, что Михаил не дрогнет. Но тот отвечает ему бодро:

– Я готов, Олег Владимирович. Чувствую себя очень хорошо. И даже спал как никогда, честное слово! Когда мне выходить? Через четверть часа?..

– Ну, как он? – спрашивает майор Глебов. – Храбрится?

– Да, старается, наверно, казаться бодрее, чем чувствует себя на самом деле. Во всяком случае, я не очень-то верю, что он спал эту ночь спокойно…

Михаил действительно не спал всю ночь, и это вызывает у него чувство досады. Ему даже хочется как-то наказать себя за это, усложнить свою задачу, подвергнуть себя еще большему риску.

И уже под самое утро он решает не надевать кольчугу, а идти так, “с обнаженной грудью”. А Валентина, конечно, ничего не знает об этом.

И вот какими-то непослушными, почти не сгибающимися ногами Михаил идет по родной своей улице, на которой знаком ему не только каждый дом, но и каждый подъезд.

До угла Калашного переулка остается всего пятнадцать метров, а ему кажется, что нужно преодолеть километры. Навстречу идут прохожие… Среди них, наверно, и сотрудники милиции, опытные оперативные работники, они внимательно следят и за ним, и за теми, кто проходит мимо него. У них зоркий глаз, они, конечно, сразу же увидят подосланного Джеймсом убийцу и схватят его прежде, чем он успеет вонзить в Михаила финку или выстрелить из пистолета.

Но эти утешительные мысли тотчас же покидают его, как только он сворачивает с улицы Герцена в Калашный переулок. Снова мелкая дрожь пронизывает все его тело, а ноги становятся такими непослушными, что, кажется, и прохожие замечают это. То, что взмокли вдруг руки, еще не очень тревожит его, но постепенно пот начинает проступать и на лбу. Это приводит его почти в бешенство. Держи себя в руках, парень!..

Михаил уже несколько минут шагает по переулку. Мысли понемногу становятся спокойнее, и он начинает всматриваться в прохожих. Всех ли нужно остерегаться? В том, что нападет на него не Тарзан, он почти не сомневается. Наверное, это будет какой-нибудь юнец, подобный ему. Но он не даст зарезать себя, как барана! Он постоит за себя, по крайней мере до тех пор, пока подоспеет помощь…

А они, те, кто должен прийти к нему на помощь, где-то тут неподалеку. Капитан Черкесов сидит, наверно, в какой-нибудь машине и следит за ним оттуда. А вот те двое атлетического сложения наверняка оперативники из уголовного розыска. Да и тот, что прошел сейчас мимо и виден теперь со спины, чертовски похож на майора Глебова. Ну, а прохожие, разве они не заступятся, не помогут?

В этом он, правда, менее уверен, но хорошо знает, что “геройчики”, с которыми имеет дело Тарзан, не очень любят свидетелей. Они предпочитают действовать вечерком, а еще лучше ночью, когда никого нет вокруг…

Но сколько, однако, можно еще бродить? Прошло около пятнадцати минут, он трижды дошел до того места, о котором говорил ему капитан Черкесов. Наверно, эти подонки просто побоялись напасть на него.

И он решает: пройду еще раз туда и обратно, и все! После этого можно будет вернуться домой с сознанием выполненного долга. Михаил оглядывается по сторонам. Может быть, работники милиции подадут ему сигнал? Нет, никто из прохожих даже не смотрит на него.

Михаил останавливается, долго глядит на свои часы, потом сворачивает на улицу Герцена и не спеша идет к своему дому.

Валентина уже ждет его у дверей и начинает так порывисто обнимать, будто он вернулся с того света. Лицо у нее заплаканное, бледное, и говорит она прерывающимся от волнения голосом:

– Ну, как?.. Что они от тебя хотели?.. Ты все сделал, что просил капитан Черкесов? Не оробел?

– А чего было робеть-то? – счастливо улыбается Михаил. – Меня никто и пальцем не тронул. Попугать, наверно, хотели, нервы испытать.

Ему очень хотелось сказать сестре, что он был без кольчуги, но он преодолевает это желание. Уж если взаправду воспитывать в себе мужество – нечего хвастаться!

И вдруг раздается телефонный звонок.

– Бери трубку, это капитан Черкесов, наверно, – говорит ему Валентина.

Но Михаил слышит в трубке голос Тарзана.

– Что, струхнул?.. – хохочет он.

“Скотина!” – хочется выругаться Михаилу, но он сдерживается, ждет, что еще скажет ему Тарзан.

– Мы только попугать тебя хотели… Очень нам нужно руки марать. Не понимаем разве, что влипнуть из-за тебя можем? Знаем ведь, что ты показал нашу ленту операм из угрозыска. Мы ее смонтировали для розыгрыша, а ты нас теперь под “вышку” подвести хочешь? Конечно, надо бы тебя проткнуть, но это мы еще успеем, если ты и дальше будешь операм помогать. Ну, бывай здоров и запомни то, что я тебе сказал. Это Джеймс велел тебе передать.

– Господи! – испуганно восклицает Валентина, когда Михаил вешает трубку. – Магнитофон-то я забыла подключить.

КТО-ТО ВСЕ-ТАКИ ПОКУШАЛСЯ НА МИХАИЛА

– Выходит, мы их чем-то насторожили? – спрашивает Черкесова майор Глебов. – Михаил держался молодцом.

Офицеры сидели в машине в конце Калашного переулка и видели всю сцену его прогулки.

– Вот это-то, может быть, и насторожило их, – высказывает предположение Черкесов. – Я просто не вижу, в чем другом мы оплошали. Разыграли все как по нотам. На всякий случаи нужно все-таки прочесать весь этот район. Проверить все дворы и подъезды. Поручите это…

– Этим я сам займусь, – перебивает Черкесова Глебов. – У меня тоже мелькнула такая мысль. Для этой цели есть специальный резерв. Полковник Денисов распорядился усилить нас оперативной группой из местного отделения милиции. Вы подождете, пока я осмотрю тут все, или поедете в райотдел?

– Подожду.

Когда майор Глебов уходит, Черкесов по радиотелефону связывается с райотделом.

– Не звонил Ясенев? – спрашивает он дежурного.

– Только что, товарищ капитан. Едва он вошел в дом, как ему Тарзан позвонил. Сказал, что они подшутили над ним, хотели попугать. Но пригрозил всерьез расправиться, если он станет вам помогать.

– Позвоните Ясеневу и передайте ему, чтобы пока никуда не уходил. Мы навестим его попозже.

Машина Черкесова поставлена так, что из нее хорошо просматривается весь Калашный переулок. Он видит, как майор Глебов и другие оперативные работники ходят из подъезда в подъезд.

“Едва ли они там кого-нибудь обнаружат, – думает Черкесов. – Тарзан снял уже, наверно, свою засаду… Но что такое? Кого это они выносят из подъезда? Похоже, что какого-то пропойцу, потерявшего сознание… И, кажется, несут ко мне. Но это уж они зря… Пусть бы им работники местного отделения занялись, у них есть тут своя машина, а нам сейчас не до того…”

– Зачем вы его сюда? – спрашивает он майора Глебова.

– Очень подозрительный тип, Олег Владимирович. По паспорту Дыркин Федор. Финку у него нашли и недопитую четвертинку водки. Не ему ли было поручено расправиться с Ясеневым? Наверно, он на это дело пошел навеселе, да в последний момент, видно, еще добавил для храбрости, но не рассчитал… Когда мы вошли – валялся в подъезде без сознания. Явно перебрал.

Капитан Черкесов внимательно рассматривает лицо мертвецки пьяного парня. Оно совсем юное. Парень не старше Михаила, пожалуй. Может быть, еще совсем недавно был с ним в одной компании, слушал те же поучения Джеймса и его теории о сверхчеловеках, которым все дозволено…

– В вытрезвитель его, – говорит капитан Черкесов. – А потом ко мне на допрос.

К Ясеневым Черкесов решает сходить сам. Он идет к ним поздно вечером, высоко подняв воротник плаща и надвинув шляпу на самые глаза. Это ни у кого не вызывает подозрений– на улице моросит дождь.

Открывает ему Михаил, а капитан шутит:

– Ишь каким храбрым стал! А если бы это Тарзан?

– Я действительно стал очень храбрым с сегодняшнего дня, – счастливо смеется Михаил и добавляет: – Но и осторожным. Прежде чем дверь вам открыть, посмотрел через прорезь почтового ящика. Это вы меня и осторожности, и храбрости научили. Спасибо вам, Олег Владимирович!

– Ну, за это вы зря меня хвалите, – машет рукой капитан. – Этому трудно научить. Это нужно самому в себе воспитать. А Валентина Николаевна дома?

– Ушла к больной подруге в соседний дом. Скоро должна вернуться. А вы думаете, мужество действительно можно в себе воспитать? Но ведь некоторые западные ученые утверждают, что все в человеке предопределено. Что люди рождаются либо со способностями властвовать и вести за собой других, либо без этих способностей, и тогда их участь…

– Быть “ведомыми”? – смеется Черкесов. – Это вам Джеймс втолковывал? Ну, а психологи-материалисты считают, что психику человека формирует социальная среда. Джеймс же внушал вам, наверно, будто среда уродует человека, делает его неврастеником, подавляет в нем “естественного человека”. А этот “естественный человек” есть всего лишь человекообразная обезьяна, потому что человек без общества является животным…

Черкесов высказывает ему и другие соображения из области психологии и даже психиатрии.

Они так увлекаются этим спором, что не слышат даже, как Валентина открывает входную дверь.

Капитан заводит этот разговор неспроста. Ему хочется отвлечь Михаила от мысли, что с ним произошло сегодня нечто необычное, что он совершил почти подвиг. Пусть лучше думает, что о происшедшем и говорить-то особенно нечего.

Спор их прекращается с приходом Валентины. Она приветливо здоровается с Черкесовым, который поспешно встает при ее появлении.

– Пока я раздевалась в коридоре, слушала ваш ученый разговор, – улыбаясь, говорит она Олегу Владимировичу. – И, откровенно, хочу вам признаться – удивляюсь, откуда у вас, оперативного уполномоченного районного отдела милиции, такие познания из области психиатрии?

– Ну, видите ли, – почему-то смущается капитан Черкесов, – во-первых, у меня высшее юридическое образование… И потом, я веду дела главным образом несовершеннолетних правонарушителей и мне необходимо многое знать. Без этого просто не поймешь ничего в их психике. Да и не объяснишь им ничего толком, а они ведь не закоренелые преступники и пока еще многим интересуются. Не объясним им этого мы, растолкуют такие, как Джеймс… Ну ладно, об этом в другой раз как-нибудь. Перейдем к делу. Вот взгляните-ка на эти фотографии, Миша. Не встречались ли вы где-нибудь с этим типом?

Михаил внимательно всматривается в фотографии какого-то парня, снятого анфас, в профиль и в три четверти. Лицо у него опухшее, с мешками под глазами. Смотрит он недоуменно, будто проснулся только что.

“Кажется, где-то видел…” – мелькает в голове Михаила, но на вопрос Черкесова он отвечает осторожно:

– Что-то не припомню… Да и снимки странные. Такое впечатление, будто его в нетрезвом виде фотографировали.

– Вот именно, – усмехается Черкесов. – А не пили ли вы когда-нибудь с ним вместе у Джеймса?

Михаил снова берется за фотографии.

– Возможно, – все еще не очень уверенно произносит он. – Мы там в трезвом виде вообще ни разу ни с кем не встречались. Да и особенно сближаться друг с другом не рекомендовалось.

– Похоже, что бандитов из вас готовили по методу школы тайных агентов, – замечает Валентина.

– А нам казалось все это романтичным, таинственным. Мы там даже по имени не имели права друг друга называть. У каждого была кличка.

– А у вас какая? – будто без особого любопытства спрашивает Черкесов.

– Гамлет.

– Гамлет? – заметно оживляясь, переспрашивает Черкесов.

– Тоже мне – принц датский! – смеется Валентина.

– Посмотрите-ка тогда еще раз, да повнимательнее, на этого парня, – кивает Черкесов на фотографии, все еще лежащие на столе. – Мы подобрали его мертвецки пьяным в одном из подъездов Калашного переулка. В бреду он произносил несколько раз имя Гамлета. Мы тогда не понимали почему, но теперь почти не остается сомнений, что это ему было поручено расправиться с вами. Мы нашли у него в руках финку. А в вытрезвителе он бормотал: “Пусть сами… Пусть эти суперы убивают Гамлета сами!..”

– Да, уж тут теперь все яснее ясного, – нервно вздрагивает Валентина. – Конечно же, этот подонок пьянствовал с тобой у Джеймса. Неужели ты не можешь вспомнить его, Михаил? Это же очень важно…

– Да, это действительно немаловажно, – подтверждает Черкесов.

– Кого-то он мне напоминает. Но сказать с уверенностью, что видел его у Джеймса, не могу. Может быть, потом вспомню… – Михаил еще раз смотрит на фотографии.

– Мы его вам завтра покажем. А теперь еще одна новость – нашли того шофера, который возил вас девятого мая к Джеймсу. Его номер оказался 66–99. У него хорошая память, и он довольно точно описал вас и Тарзана. А вы, Миша, изобразили Тарзана совсем другим. Вовсе не свирепее у него лицо, а скорее, добродушное. И другие свидетели то же подтверждают.

– Это он им мог показаться добродушным, – убежденно произносит Михаил, – а я – то хорошо знаю, какая это гадина! А у гадины…

– Ну, знаешь ли, – возражает ему Валентина, – у иной гадины вполне благообразное обличье.

– У этого шофера – его фамилия Лиханов – видимо, действительно отличная зрительная память. Он уверяет, что запомнил, куда возил вас в тог вечер. Если не возражаете, мы съездили бы туда.

– Какие могут быть возражения! – восклицает Михаил. – Да хоть сейчас!

– Сейчас не надо, а завтра давайте съездим. Вечером, часов в девять. Договорились? За вами заедут. Ну, а теперь я должен с вами попрощаться.

И он крепко жмет руку сначала Валентине, потом Михаилу. А когда Черкесов уходит, Михаил говорит задумчиво:

– Завидую я ему… Интересная работа, требующая ума и мужества. Никогда не думал, что в милиции могут быть такие образованные люди… А выдержка!.. Ты ему, по-моему, очень нравишься, но он и виду не подает. Или, может быть, это только мне кажется?

– Не знаю, – смущенно говорит Валентина. – Я как-то не присматривалась к нему с этой точки зрения…

В “КОЛЛЕДЖЕ” ДЖЕЙМСА

Они выезжают ровно в девять на такси Лиханова. Черкесов сидит рядом с шофером, на заднем сиденье Михаил Ясенев с Глебовны и Платоновым.

– Повезу вас тем же маршрутом, что и девятого мая, – говорит Лиханов. – Сами увидите, какая у меня память. Что, не верно разве я вам этого парня обрисовал? – кивает он на Михаила. – Помните, о родинке даже говорил? Вот она, эта родинка, – на левой щеке на уровне рта. Я и того второго типа досконально вам обрисовал. Мне бы не в таксомоторном парке, а в милиции работать…

“С таким-то язычком”, – укоризненно думает о нем майор Глебов.

А шофер болтает без умолку:

– Я сразу заметил, что ребята были навеселе. Особенно этот вот. Хохотал всю дорогу. А тот, что постарше, все шутил. Этот, видать, из интеллигентов, а у того сплошные блатные словечки. Я, конечно, извиняюсь – не в свое дело, может быть, лезу, но только вы ими правильно заинтересовались.

– Может быть, помолчим немного, – досадливо замечает майор Глебов.

– Это можно, – безобидно соглашается Лиханов.

Машина миновала уже Рижский вокзал и с проспекта Мира свернула на Мурманский проспект в сторону Ново-Ховрина.

– Вот до этого места я их довез, – притормаживая, говорит Лиханов. – Тут они со мной расплатились и пошли пешком. А куда пошли, – в темноте не разглядел. Ну, мне как – ждать вас тут или можно возвращаться?

– Возвращайтесь. Мы обратно на своей поедем.

Они стоят на углу какой-то темной улицы, осматриваясь по сторонам.

– Я нарочно решил сюда ночью приехать, – говорит капитан Черкесов. – Чтобы все было, как в тот раз.

– Да и не только в тот раз, – поправляет его Глебов. – Они сюда всегда ночью или поздним вечером приезжали. Неужели вы ничего не можете вспомнить, Михаил?

– Подождите, дайте сообразить, – просит Ясенев. – Тут где-то я всегда в какую-то канаву проваливался…

– Вот тут, может быть? – спрашивает майор Платонов. – Возле мостика?

– Да, верно! Пожалуй, с этого мостика я и соскальзывал всякий раз… А потом проволочный забор должен быть. Помнится, брюки об него порвал. Ну да – вот он! А что дальше, не помню…

Они снова останавливаются, давая Михаилу возможность осмотреться и вспомнить, куда водил его Тарзан. Вокруг совсем темно. Замаскированные густыми кустами сирени, окна одноэтажных домиков почти не излучают света.

– Да, местечко… – вздыхает майор Глебов.

– А вы что хотели – чтобы эти подонки собирались на улице Горького?

– Собираются, к сожалению, и на улице Горького.

К ним присоединяется лейтенант Егошин и еще несколько человек из оперативной группы Черкесова, ехавших вслед за ними.

– Ну что, Миша, так и не можете ничего больше вспомнить? – спрашивает Ясенева капитан. – Может быть, мы не туда пошли? Не влево вдоль забора, а вправо?

– Да нет, влево вроде… Тут картофельное поле должно быть. Мы через него шли по диагонали… Хорошо помню, я как-то еще сказал Тарзану: “Обойдем, может быть? Передавим тут все…” А он: “Твое оно, что ли”?

– Так вот это поле, – указывает куда-то в темноту лейтенант Егошин. – Меня Лиханов днем сюда привозил, и я познакомился с этим районом. За проволочным забором пустырь должен быть, а за ним, наверно, то самое картофельное поле.

– А не спугнули вы их? – тревожится майор Глебов. – Не могло им показаться подозрительным, что вы тут разгуливаете?

– Не думаю. Я действовал осторожно. Переоделся даже в форму железнодорожника. Тут почти одни железнодорожники живут.

Когда оперативная группа подходит к картофельному полю, Михаил ведет их уже увереннее.

– Все теперь вспомнил, – возбужденно шепчет он капитану. – Как только пересечем это поле, домик должен быть… Там мы и гуляли.

– Это, должно быть, домик вдовы железнодорожного машиниста Бушуевой, – поясняет лейтенант Егошин. – Я у местного участкового уполномоченного кое о ком сведения тут собрал.

“Ну и зря… – все больше беспокоится майор Глебов. – Не нужно было ему ни о ком тут расспрашивать…”

К домику, надежно укрытому густыми кустами сирени, Черкесов и Глебов подходят первыми. Остальные офицеры окружают его со всех сторон.

Михаил не испытывает никакого страха. Боится он лишь одного – что не туда привел. Пытается даже войти в маленький садик первым, но капитан Черкесов осторожно отстраняет его.

– Вы не ходите пока, – чуть слышно шепчет он. – Мы позовем вас, когда будет нужно.

У Михаила сразу же начинает гулко биться сердце…

“Что же это? Он мне не доверяет?.. Или боится за мою драгоценную жизнь?..”

Калитка садика оказывается незапертой. Открывается она без скрипа. В доме не светится ни одно окно.

“Видно, нет никого, – торопливо думает Черкесов, – Может быть, не входить?.. Оставить засаду и прийти в другой раз… А если они лишь притаились? Или должны прийти попозже?.. Нет, нужно войти, а там видно будет, что делать дальше”.

И он негромко стучит в дверь. Некоторое время никто не отзывается, а когда капитан уже собирается постучать вторично, в одном из окон, выходящих в садик, вспыхивает свет.

– Кто это там? – слышится заспанный женский голос.

– Откройте, пожалуйста, не бойтесь.

– А чего бояться-то! – хрипловато смеется женщина. – Я, милые вы мои, никого не боюсь.

Дверь широко распахивается, и офицеры видят плечистую женщину лет шестидесяти в голубом, вылинявшем от многих стирок халате.

– Прошу вас, гости дорогие, хотя и незваные, – весело говорит она. – За какой надобностью, однако, в столь поздний час?

– Мы из милиции, гражданка Бушуева, – спокойно говорит капитан Черкесов. – И хотели бы…

– Ага, я так и догадалась! – бесцеремонно перебивает его Бушуева. – Это, наверно, по поводу проживания у меня квартиранта без прописки? Ну, так он съехал уже. Распрощалась я с ним, наконец, вчера – уж больно он шумный.

– Ну, а почему же вы его не прописывали все-таки?

– Так чего ж его прописывать-то? – удивляется Бушуева. – Он и не жил тут почти. Приезжал раз-другой в неделю (с компанией, правда), ночевал и укатывал в город.

– И вам не казалось это странным?

– А чего ж тут странного-то? Человек он молодой, видать, из хорошей семьи и потому дома повеселиться как следует ему не разрешалось… Ну, он и жаловал ко мне с приятелями. Но без девиц. С девицами я бы ему гулять у меня не позволила. Это уж поверьте мне на честное слово. Да и веселились они тут интеллигентно. Без скандалов. Выпивали, правда, и эту, как ее, радиолу гоняли нещадно. А музыка, сами знаете, какая у них теперь. Да еще и не наша, видать, хотя и от нашей тоже хоть уши затыкай. Вот бы куда милиции нужно было вмешаться.

– То есть, куда же? – не понимает ее Черкесов.

– Как, куда? В музыку эту. Композиторов как следует приструнить, чтобы не сочиняли такого безобразия. Она ведь, молодежь-то нынешняя, как понаслушается ее, музыки этой, так сама не своя делается. Ну, буквально все воют и звереют до того, что запросто могут полоснуть кого-нибудь ножом или еще чем… У меня, правда, все обходилось без этого. Однако сама я запиралась у себя от греха, когда они тут радиоле подвывали. А теперь прямо-таки рада-радешенька, что квартирант мой съехал. Я и сама уж хотела его попросить, а он вдруг сам прикатил вчера под вечер и забрал все свои манатки.

– Покажите нам его комнату, – просит Черкесов. – Мы вообще весь дом ваш должны осмотреть.

– А это уж после того только, как вы документики свои мне предъявите.

– Да, конечно, это вы вправе у нас попросить. Ну, а у квартиранта своего проверяли ли его-то документы?

– А как же? Все проверила. По паспорту он Дмитрий Андреевич Бутлицкий. Одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года рождения. Уроженец города Москвы. Холост. У меня память, что ваш милицейский протокол. Я и служебное удостоверение его просмотрела. Инженером он работает в телевизионном ателье Бауманского района. Он и мне телевизор починил, так что это, видать, взаправду.

Тем временем Глебов с Платоновым начинают осмотр дома. Им помогает лейтенант Егошин.

– Может быть, и Ясенева пригласить? – спрашивает капитан Глебов.

– Нет, не надо. Ему, пожалуй, не следует тут показываться. А что это тот самый дом, и без него ясно.

Обыск длится уже более получаса, но найти чего-нибудь существенного все еще не удается. Майор Платонов обрабатывает магнитной кисточкой поверхности всех столов, спинки стульев, зеркало, дверцы шкафов и почти всю посуду. Некоторые предметы окрашивает он еще и порошкообразным составом, а там, где обнаруживаются какие-нибудь следы, переносит их на следокопировальную пленку.

– Ну как? – спрашивает его Черкесов, закончив с Глебовым осмотр дома.

– Следов очень мало. Похоже, что все тут протиралось или даже промывалось совсем недавно.

– Вы что, генеральную уборку, что ли, проводили тут, мамаша? – спрашивает Бушуеву майор Глебов.

– Зовут меня, между прочим, Анфисой Тарасовной, – с достоинством замечает Бушуева. – А уборку я действительно производила. Они же так тут насвинячили, что без этого было нельзя. Да и посуду всю позалапали – выпивали ведь и закусывали. Пришлось перемыть, моя посуда-то. Журнальчики с книгами, которые вы просматривали, – это тоже все мои. Ихнего тут вообще ничего больше нет. А бумаги, что от них остались, они сами во дворе сожгли.

– Ну, а мусор, окурки – это ведь вы выметали?

– Мусор свой они тоже сами сожгли.

– А раньше? В другие дни убирали же вы за ними?

– Убирала, конечно. Ну так это все в помойке. Она у меня в огороде.

Глебов делает знак лейтенанту Егошину, и он выходит во двор.

“Или она действительно чистоплотная такая, или по их заданию навела тут такой порядок”, – с досадой думает майор Платонов.

– А вы чего тут так все исследуете? – спрашивает Бушуева, и в голосе ее никакой тревоги, одно любопытство. – Я, конечно, извиняюсь за такие вопросы, но, может быть, они зарезали кого? Понаблюдала я, что они под музыку эту выделывали, – ничему не удивлюсь. Могли и зарезать кого-нибудь…

– Ну, я пойду к Егошину, Олег Владимирович, – говорит Платонов, закрывая свой чемоданчик. – Может быть, там что-нибудь поинтереснее обнаружится.

И он уходит, а капитан Черкесов принимается за официальный допрос Бушуевой.

ВПЕРЕДИ ЕЩЕ МНОГО ТРУДНОСТЕЙ

Спустя полчаса они возвращаются в райотдел. Михаил Ясенев едет теперь в другой машине. А чтобы это не вызывало у него каких-нибудь тревожных мыслей, капитан крепко пожимает ему руку и говорит:

– Ну, спасибо, Миша! Вы очень нам помогли. Вас отвезут теперь домой, а мне нужно еще к себе в отдел. Передайте привет сестре. До свидания!

А в машине он говорит Глебову и Платонову:

– Чем-то, значит, мы их все-таки насторожили…

– Да, – тяжело вздыхает майор Платонов, – видно, опытная публика. Прекрасно знают, что нас могло интересовать.

– Так-таки ничего интересного не обнаружилось? – спрашивает его майор Глебов.

– Кое-что есть, конечно. Несколько отпечатков пальцев, но очень слабых. Эта тетка основательно все протерла и не только сырой тряпкой. Ну, а те отпечатки, которые отчетливы, принадлежат, видимо, самой Бушуевой. Установить это будет нетрудно – я ее персональный, так сказать, отпечаток снял со стакана, из которого она пила что-то перед самым нашим приходом. Да и во время осмотра ее квартиры к стакану тому прикладывалась. Отпечатки ее пальцев очень четкие, видно, все-таки нервничала, вот руки и вспотели.

– А остальные следы не очень, значит, четкие? – допытывается Глебов.

– Боюсь, что четкими могут оказаться лишь оттиски одного – двух пальцев. А вы же знаете, что наши дактилоскопические карточки закодированы по формулам, составленным на основании данных о всех десяти.

– А разве не освоен еще метод сотрудников нашего научно-исследовательского института, основанный на повторяемости симметрии рисунков на пальцах правой и левой руки?

– Да, он освоен и дает возможность осуществить идентификацию в восьмидесяти пяти случаях из ста. Но для этого нужно все-таки иметь отпечатки хотя бы трех пальцев. А я не уверен, что они у нас будут, ибо статических следов тут очень мало. Больше динамических, оставленных при скольжении рук по предмету. Но наберемся терпения и подождем заключения экспертизы.

Капитан Черкесов не участвует в этом разговоре. Только теперь чувствует он, как устал за сегодняшний день. Да и поволновался немало. А каков результат?

Подростков, убивших Анну Зимину, поймали. А что толку? Они признались во всем, но и без того ясно, что их специально спаивал кто-то и доводил до озверения. Конечно, они будут наказаны, не взирая на то, что и сами в какой-то мере были жертвами истинных преступников. А кто же эти преступники? Конечно, Джеймс и Тарзан. Ребята, напавшие на Сорочкина, знают Тарзана как “дядю Жору”, а тем, которые убили Зимину, известен он как Папа.

“Ишь как ласково – Папа, – невольно усмехается Черкесов. – Отца родного перед ними разыгрывал. Да и у подопечных его клички в том же стиле: Малыш, Сынок, Паря… Видно, не лишен педагогического чутья этот Тарзан…”

– А в мусорной яме вы ничего не нашли? – продолжает расспрашивать Платонова Глебов.

– Тоже небогато. Несколько окурков со следами слюны, по которой можно установить группу крови тех, кто их курил. Думаю, что пригодится нам и огрызок яблока. На нем есть следы зубов. А Егошин с помощью слепковой массы получил отпечатки нескольких следов мужских ног во дворе и огороде.

– Вы записали имя и фамилию квартиранта Бушуевой, Федор Васильевич? Уточните завтра в адресном столе – существует ли такой. По словам Бушуевой он работает в телевизионном ателье. Нужно проверить, хотя все это едва ли подтвердится.

– Конечно же, Олег Владимирович, это типичная липа!

– Но Бушуева тут может быть и ни при чем…

– А меня другое беспокоит, – слышится вздох майора Платонова. – Почему они ликвидировали свой “колледж” столь поспешно?

– В какой-то мере лейтенант Егошин тут виноват, – замечает Глебов. – Проявил усердие сверх меры…

– Не думаю, чтобы насторожило их только это, – задумчиво произносит Черкесов. – После того, как им стало известно, что Ясенев во всем признался, они уже были начеку…

Всю остальную дорогу они едут молча, раздумывая каждый о своем. Постепенно усталость снова начинает одолевать Черкесова, и мысли его теряют стройность. Думается теперь о вещах, далеких от того трудного дела, которым приходится заниматься. Все чаще почему-то возникает образ Валентины Ясеневой, и он ловит себя на желании поехать к ней сейчас, посидеть в ее уютной комнате.

Скорее бы уже завершалась эта операция, тогда можно было бы зайти к ним просто так. А операции все еще не видно конца…

Михаил приезжает домой в двенадцатом часу. Валентина встречает его тревожным вопросом:

– Ну как?..

– Я их не подвел! Нашел берлогу Тарзана и Джеймса! – И их арестовали?

– Не так-то это просто. Их не было на месте. Но вот увидишь, их обязательно арестуют! Знаешь, какие это толковые ребята?

– Какие ребята?

– Эти лейтенанты милиции, с которыми я ехал. Обратно я ехал уже не с капитаном, а с лейтенантами…

Глаза у Михаила горят от возбуждения.

– Да, привет тебе от Олега Владимировича, – вспоминает наконец Михаил о просьбе Черкесова.

И у Валентины сразу становится теплее на душе от этого казалось бы ничего не значащего слова “привет”.

– А есть-то ты хочешь? Или сыт острыми впечатлениями?

– Ну что за вопрос! Я никогда еще не был так голоден!

И он набрасывается на приготовленный Валентиной ужин с таким аппетитом, которого она действительно давно уже у него не замечала.

– Эти лейтенанты наговорили мне чертовски много интересных вещей, – захлебываясь, рассказывает Михаил. – В их работе меньше всего, оказывается, стрельбы и погони… Главное– анализ, оценка фактов, криминалистическая экспертиза. И не прежними примитивными средствами, а с помощью электроники и кибернетики… Ты же врач, ты знаешь, что такое дактилоскопия. Но ты, наверно, не представляешь себе, как нелегко отождествлять в дактилоскопических картотеках отпечатки пальцев разных преступников. Каторжный труд! И вот теперь это будет делать электронный автомат. Его уже конструируют. Конструируются и электронные вычислительные машины, которые будут сами сравнивать почерки лиц, заподозренных в подделке документов…

– Ты ешь, да получше пережевывай, – смеется Валентина, – а то знаешь, что может случиться?..

– А ты слушай и не перебивай. Математики, кибернетики и криминалисты уже работают сейчас над исследованием признаков внешности. Автоматы сами будут теперь опознавать подозреваемых по фотографиям. И, наверно, смогут даже создавать такие фотографии по словесным описаниям. А о машинной обработке следов орудий взлома и пуль слышала ты что-нибудь?..

– Ну, я вижу, ты в полном восторге от этих лейтенантов и готов, кажется, последовать их примеру.

– Да, после окончания школы я бы, пожалуй…

– Не торопись, – перебивает его сестра. – Еще совсем недавно ты готов был под руководством Джеймса и Тарзана стать гангстером или суперменом, что, в общем-то, мало чем отличается друг от друга. А ведь лейтенанты эти и должны как раз бороться с нашими доморощенными суперменами. Кончай-ка ужинать и ложись лучше спать.