Текст книги "Мир приключений 1966 г. №12"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов,Евгений Велтистов,Николай Томан,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Александр Кулешов,Игорь Акимов,Яков Наумов,Юрий Давыдов,Яков Рыкачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)

– Ты подала мне хорошую мысль, – неожиданно произносит он. – Я пойду…

– Куда это ты пойдешь? – обрушивается на него Валентина. – В дружинники ты пойдешь?

– Правильно, другие пусть идут, – нервно смеется Михаил. – Нет, Валентина, я пойду не в дружинники, а просто на улицу и буду ходить, как всегда, не прячась ни от кого… И не потому, что стал вдруг храбрым, а потому, что не хочу больше быть трусом…

– А к чему это самопожертвование? – раздраженно спрашивает Валентина.

– Может быть, это поможет милиции выследить Тарзана…

– Судя по тому, что никто из этих подонков тебе не звонил, и по тому, что возле нашего дома никаких подозрительных типов милиция не заметила, – тобой уже никто не интересуется. Мы вообще зря подняли такую панику…

– Как зря? А магнитная лента, которую я у них выкрал?

– Да, а как, кстати, вам это удалось? – спрашивает Черкесов.

– Когда они мне ее продемонстрировали, я хоть и пьян был, но сразу сообразил, чем это для меня пахнет, и тут же решил выкрасть ее. Стал меньше пить, но притворялся, что меня совсем развезло. Падал даже два раза, и один раз возле тон самой тумбочки, в которую Джеймс кассету с лентой положил. Я это хорошо заметил. А они на меня никакого внимания уже не обращали. Я и воспользовался этим. К счастью, лента была на маленькой кассетке и ее легко было в карман спрятать. Потом они, конечно, обнаружили пропажу, а Тарзан, наверно, поэтому и вызывал меня на улицу…

– А по-моему, ты выдумываешь все это, – пренебрежительно говорит Валентина.

– Тем более мне нечего бояться выходить на улицу, и я завтра же пойду, – упрямо встряхивает головой Михаил.

– А я тебя не пущу! Ты ведь не совсем здоров, и врач предписал тебе побыть несколько дней дома. Правда, Олег Владимирович?

– Да, пожалуй, – говорит Черкесов, понимая, что она очень нуждается в такой поддержке. – Я, однако, засиделся у вас – мне пора.

– А чай как же?

– В другой раз как-нибудь – поздно уже.

– Жена, наверно, ждет?

– Да нет, не ждет меня никто. Я все еще в холостяках хожу, – смущенно улыбается Черкесов. – Никак не могу решиться на столь ответственный шаг.

– А на меня вы произвели впечатление храброго человека, – смеется Валентина. – И я надеюсь, вы не испугаетесь, если я напрошусь пройтись с вами немного по свежему воздуху? Понервничала, голова разболелась…

– А одна ты боишься? – ревниво спрашивает Михаил. – Олегу Владимировичу не полагается, наверно, с сестрами подозреваемых прогуливаться. Зачем же нам его подводить?

– Это правда, Олег Владимирович?

– Ну что вы, Валентина Николаевна! С удовольствием пройдусь с вами. Вам действительно нужно на свежий воздух. Посмотрите-ка на себя в зеркало.

ЗА ЧЕРКЕСОВЫМ КТО-ТО СЛЕДИТ…

– А знаете, почему мне захотелось проводить вас? – спрашивает Валентина Черкесова, когда они выходят на улицу.

– Догадываюсь. Так просто вы едва ли бы…

– И вовсе не “едва ли”!.. – смеется Валентина. – Но сегодня мне действительно очень нужно с вами поговорить без Михаила.

– Я так и понял.

Валентине хочется взять этого молодого, стройного капитана под руку, но она не решается.

– Вот вы разбираетесь в ситуации, в которую попал мой брат, а сами, наверно, думаете… Не можете не думать: а как же докатился он до жизни такой? Куда семья смотрела – в данном случае я, старшая его сестра? Догадывалась ли я о чем-нибудь? Честно вам признаюсь – нет, не догадывалась. Почему? Да потому, наверно, что Михаил по-прежнему хорошо учился, а нервным и вспыльчивым стал уже давно. Еще с тех пор, как папа от нас ушел. А то, что он в дурную компанию может попасть, нам как-то и в голову не приходило. Казалось, что такое может произойти лишь с теми, кто без матери остался.

– Наша статистика говорит об обратном. Наибольшее количество преступлений совершают те подростки, которые остались без отцов. Такие ребята чаше делаются преступниками, чем даже круглые сироты. Особенно характерно это для осужденных за хулиганство.

– Казалось бы, отцы не принимают такого повседневного участия в воспитании детей, как матери, а смотрите, как получается! Тут, видимо, играет роль чисто психологический фактор. Значит, не избежал этого и наш Михаил… Он ведь очень был травмирован, хотя и не сразу попал в дурную компанию. Ему было, конечно, стыдно перед товарищами, что от нас ушел отец. Учиться, однако, он стал еще лучше, чем прежде. И это, как мне кажется, было у него своеобразным актом протест;!. Обычно в таких случаях ребята отбиваются от рук, начинают плохо учиться или вообще бросают учебу. В его школе уже был такой случай, и учителя боялись, как бы и с Михаилом не произошло того же. Он это почувствовал и, как мы с мамой поняли, назло своим школьным опекунам стал так учиться, что они просто диву давались. Ну, а в компанию Джеймса он попал уже после смерти мамы…

Она умолкает и лезет в сумочку за платком. Черкесов невольно берет ее под руку. Но как только она начинает снова говорить, осторожно отпускает ее локоть.

В это время Валентина замечает, что какой-то обогнавший их мужчина обернулся и бросил на них внимательный взгляд.

“Наверно, какой-нибудь знакомый или сослуживец Олега Владимировича”, – решает Валентина и продолжает свой рассказ, слегка понизив голос:

– Вы можете спросить: а как же отец? Он что, совсем перестал интересоваться вами? А ему было не легче нашего, может быть даже тяжелее, потому что он был очень порядочным человеком… Да, да – именно порядочным, несмотря на все то, что произошло. Я знала ту женщину, к которой он ушел. Папа был с нею знаком еще до того, как женился на маме. И, по-моему, уже тогда был в нее влюблен, но не пользовался взаимностью. Ну, а потом у нее трагически погибли муж и сын, и она была в таком отчаянии, что чуть не покончила с собой, и спас ее от этого мой папа. Не буду вам рассказывать, как он это сделал, – это длинная история, но он ее действительно спас. Мама это знала и считала даже, что он сделал доброе дело. Но, спасая эту женщину, папа окончательно погиб сам… Однако я, кажется, заболталась и рассказываю уже о том, что вам совсем неинтересно…

– Ну что вы, Валентина Николаевна!

– Папа, видимо, и не переставал никогда любить ту женщину, – продолжает Валентина, – и ему лишь казалось, наверно, что он любил маму – простую, добрую, но ничем не примечательную женщину. Ну, а после всего этого, после почти ежедневных встреч с тою, которую он любил (а длилось это около года), ему стало совсем невмочь… И все-таки он ни за что не ушел бы от нас, и мама никогда бы этого не узнала, если бы не я… Да, именно я. Одна я в нашей семье понимала, что творится с отцом. И я сказала ему: “Уходи, так больше нельзя…” Я была тогда уже на первом курсе института и прекрасно во всем разбиралась. Я понимала, что он жертвует собой из-за нас, детей. Пожалуй, даже главным образом из-за меня. Маму он уже совсем не любил, Михаила тоже, кажется, не очень… И я ему сказала: “Уходи, пока знаю одна только я, как ты мучаешься. И я не могу больше на это смотреть… Мы уже не маленькие и не пропадем, а так тоже больше нельзя”… Он, конечно, не сразу послушался меня. Но я говорила ему это почти каждый день и более убедительно, чем сейчас рассказываю вам.

– И он ушел?

– Да, он ушел, хотя это было ой как нелегко. Даже маму ему было не так-то просто оставить. Ну, а нас тем более… Но это еще не все. Он был членом партии, руководителем крупного предприятия, и такой разрыв с семьей не мог, конечно, оставаться в тайне ни от парткома, ни от начальства. А как ему было объяснить им, почему он ушел? Это ведь я только могла понять, что с ним происходило. И даже не понять, а, скорее, почувствовать. Не знаю, как он там объяснил им, едва ли, однако, стал очень уж “обнажать душу”, не в его это характере. Но от нас в конце концов ушел, и не к ней, а попросил перевести его на работу в другой город. И его перевели, понизив в должности и поручив делать то, к чему не лежала его душа. Нам он посылал почти весь свой оклад, а на что жил сам, я до сих пор понятия не имею. А потом, уже спустя год, к нему приехала она. Может быть, просто из жалости. Михаил считал уход отца настоящей изменой, которую простить нельзя. Ну, а мама погоревала-погоревала и утешилась тем, что обвинила во всем коварную соблазнительницу. Я и не пыталась ее в этом разуверить… – Валентина вдруг умолкает, потом шепчет чуть слышно: – Вам не кажется, что за нами давно уже кто-то наблюдает?

– Кажется. Только вы не подавайте вида, что мы заметили это. Мне нужно разглядеть его получше. Продолжайте свой рассказ.

– Да вот, собственно, уже и все. Мама умерла спустя два года от рака желудка, а мы продолжали жить почти так же, как и раньше.

Теперь, когда Валентина точно знает, что за ними следит кто-то, она уже не может не думать об этом. Снова возникают прежние страхи за брата, и она просит Черкесова:

– А Михаилу вы посоветуйте, пожалуйста, не выходить на улицу. Это ведь очень рискованно. Им ведь ничего не стоит убить его…

– Ну, не думаю, чтобы они решились на это в центре города. К тому же за Михаилом следовали бы наши люди. Мне думается даже, что это было бы ему полезно. Он поверил бы в себя, преодолел бы как-то ощущение своей неполноценности. Но если вы так боитесь за него…

– Честно говоря – очень боюсь! Не верю я, что он преодолеет самого себя…

– А мне думается, что у него есть характер. Вы же сами рассказывали, как он стал учиться после того, как вас постигло такое горе.

– Ну, это он из одной только гордости.

– Не согласен с вами. Он вот уж который год отлично учится. Для этого, уважаемая Валентина Николаевна, нужна воля.

– Может быть… Не знаю… Но мне страшно за него.

Они разговаривают теперь вполголоса, и Черкесов все время бегло поглядывает на упорно идущего то впереди, то позади них человека. Вечером в свете уличных фонарей разглядеть его, однако, нелегко.

Дойдя до площади Восстания, Черкесов говорит Валентине:

– Ну, а теперь вам пора домой, только я вас одну не отпущу. Мы сядем сейчас на такси и поедем в сторону улицы Горького, а уж оттуда к вам. Вот, кстати, такси, и хорошо, что всего одна машина. Этому типу не на чем будет за нами поехать.

– А вам, наверное, и самому нужно за ним понаблюдать?

– К сожалению, сделать это незаметно сейчас уж невозможно. Я хотел было остановить его и проверить документы, но документы у него, наверно, в полном порядке. А если это кто-нибудь из банды Джеймса, то лучше их пока не настораживать. А насчет Михаила мы давайте так договоримся: если он и завтра будет настаивать – не возражайте, ладно?

В РАЙОТДЕЛЕ МИЛИЦИИ

Когда капитан Черкесов приходит на следующий день и свой отдел, майор Платонов сообщает ему:

– Предположение ваше оправдалось, Олег Владимирович, – по голосу, записанному на магнитной ленте, родственники Зиминой опознали Анну. Это действительно ее убила банда Тарзана. А вот заключение экспертов-акустиков. Из него следует, что голос Михаила Ясенева явно вмонтирован в эту ленту.

– Я в этом не сомневался, – с невольным вздохом облегчения произносит Черкесов.

– Не сомневался и я, – замечает Платонов. – Но прежде это было лишь предположением, а теперь акустические приборы подтвердили нашу догадку, и она приобрела силу доказательства.

Радует Черкесова и майор Глебов. Из следственного отдела Тимирязевского района ему сообщили, что они прослушали присланную им магнитную ленту вместе с арестованными участниками нападения на Сорочкина. Опознан один из записанных на ней голосов.

– Голос Тарзана? – догадывается Черкесов.

– Да, хотя им он известен под именем “дяди Жоры”. Описание этого “дяди Жоры” не очень совпадает, однако, с тем портретом, который нарисовал вам Михаил Ясенев. Совпадают только рост, цвет волос и глаз. В возрасте тоже колебания в пределах пяти – семи лет. А лицо у него, по их словам, добродушное, улыбчивое. Они вообще считают его очень добрым и щедрым.

– Еще бы, – усмехается Черкесов. – Он ведь не раз, наверно, поил их и кормил. Да и в кино, конечно, водил на “Великолепную семерку” и другие боевики.

– Да, уж наверное, не без этого, – соглашается Глебов.

– Ну, и что же получается, Федор Васильевич? – лукаво подмигивает ему Черкесов. – Полное противоречие с теорией Ломброзо?

– А если этот “дядя Жора” и “Тарзан” одно и то же лицо, то как же быть с описанием наружности его Ясеневым?

– Ясеневу Джеймс так основательно вбил в голову учение Фрейда, что он зримо видел в образе Тарзана прообраз его первобытного предка. Потому и нарисовал нам звероподобный его портрет. А мальчишек Тарзан угощал, наверно, не только водкой, но и конфетами, потому и представлялся он им таким благообразным, пожалуй, даже сладеньким. Кстати, знаете, кем оказался сфотографированный нашими лейтенантами человек, принятый нами за Тарзана? Очень талантливым инженером-конструктором, безнадежно влюбленным в одну из девушек, живущих в том же доме, что и Ясеневы.

– А я все-таки думаю, – не сдается Глебов, – если подвергнуть Тарзана или этого “дядю Жору” обследованию…

– А я уверен, что “или” тут ни к чему, – перебивает его Черкесов. – Вне всяких сомнений, Тарзан и “дядя Жора” – одно лицо.

– Может быть. Но если подвергнуть его антропологическому освидетельствованию, то Ломброзо окажется в чем-то прав.

– В чем-то – весьма возможно, – соглашается с ним Черкесов. – Однако теория его не станет от этого истиной. Но меня волнует сейчас другой вопрос. Как вы, товарищи, относитесь к свидетельским показаниям? Судя по вашей оценке описаний внешности Тарзана, данных Ясеневым и теми хулиганами, которые напали на Сорочкина, вы далеки от оптимизма.

– Да, эти мальчишки, напавшие на Сорочкина в состоянии крайнего опьянения, или панически боящийся Тарзана Ясенев – не очень объективные свидетели, конечно.

– Как же тогда быть? Где искать более объективных? Разве вот только Сорочкин?

– Так ведь его еле-еле от смерти спасли.

– Но жизнь его теперь уже вне опасности, и я думаю, что через несколько дней врачи могут разрешить нам побеседовать с ним. Ну, а потом шофер такси, который возил Тарзана с Михаилом к Джеймсу. На этого свидетеля у меня особенно большие надежды.

– Но шофер еще не найден. Номер такси, сообщенный Ясеневым, очень уж неточен. Наши лейтенанты беседовали почти со всеми таксистами, которые в тот день ездили на машинах с номерами, состоящими из цифр, названных Ясеневым. Теперь они опрашивают тех, у которых из четырех цифр две первые или две последние имеют подобное сочетание.

– Пусть не прекращают поисков. Ну, а к Джеймсу никаких пока подступов?

– Никаких, – со вздохом произносит Глебов. – И думается мне, что вывести на него сможет нас только Тарзан…

В это время раздается телефонный звонок.

– Это вас, Олег Владимирович, – протягивает Глебов трубку Черкесову.

– Да, слушаю вас. Ах это вы, Валентина Николаевна! Ну, как у вас там? Был звонок?.. Не выдержал, значит? Можете вы к нам сейчас приехать?.. Боитесь оставить Михаила одного? Ну хорошо, я пришлю к вам моего товарища. Придется вам к ним съездить, Федор Васильевич, – обращается он к майору Глебову. – Меня уже “засекли”, наверно.

– Почему вы думаете, что “засекли”?

Черкесов рассказывает ему о вчерашней своей прогулке по улице с Валентиной Ясеневой, не особенно вдаваясь в подробности.

– Непонятно все-таки, – задумчиво произносит Глебов. – Ну хорошо, Валентину они могли и раньше видеть вместе с Михаилом (да он и сам, наверно, им ее показал и все сведения о ней дал), ну а вас-то как они узнали? Мало ли с кем могла она гулять…

– Если убийство Анны Зиминой – их дело, то удивляться тут нечему. Они могли видеть меня, когда я выезжал на место убийства. Мог рассказать им обо мне и кто-нибудь из тех, кого я допрашивал по ее делу.

– Если только “Корявый”… Так его давно уже нужно было арестовать.

– Тогда против него еще не было достаточных улик, а теперь этот вопрос согласован с прокуратурой. Ну, а если он им рассказал обо мне, они могли и понаблюдать за мной на всякий случай.

– Значит, нужно считать, что Тарзану уже известно, что Ясенев признался нам во всем, раз они видели вас вместе с его сестрой.

– Почти не сомневаюсь в этом.

– А Михаилу сейчас Тарзан, значит, звонил?

– Да, Тарзан. А пока они говорили, Валентина бросилась к соседям, но их не оказалось дома. Тогда она магнитофон включила, поднесла микрофон к телефонной трубке и значительную часть их разговора успела записать. Очень толковая девица, – почти с нескрываемым восхищением заключает Черкесов.

– Не замужем, значит? – интересуется Глебов.

– Да, совсем еще молодая. Только что медицинский институт окончила. Вы заберите у нее эту пленку и Михаила подбодрите, чтобы не очень робел от угроз Тарзана.

– А вы думаете, что он никакого участия в их бандитских делах не принимал?

– Думаю, что они лишь готовили его к чему-то. Да и не его одного, наверно. Потому-то и нужно как можно скорее обезвредить эту банду.

Майор Глебов возвращается спустя полчаса. Выкладывает на стол кассету с магнитной лентой. Ее тотчас же забирает Платонов и вставляет в магнитофон.

– А знаете, – говорит Глебов, – на меня этот Михаил вовсе не произвел впечатления неврастеника. И держится совсем не робко.

– А может быть, он только храбрится?

– Не знаю, не знаю… Я бы, например, не отказался от его помощи. По-моему, он вполне осознанно соглашается пойти на встречу с Тарзаном, хотя его сестра считает такое решение почти самоубийством.

– Ну хорошо, Федор Васильевич, мы это еще обсудим. Рассказывайте все по порядку.

– Михаилу действительно позвонил Тарзан. Ругал, что скрывается и симулирует болезнь.

– А за то, что предал их, не упрекнул?

– Спрашивал только: “Не продался ли операм из угрозыска?” Да вы это сами сейчас услышите. Эту часть разговора Валентине как раз и удалось записать. Ну, как у вас, Серафим Силантьевич, все готово? Включайте тогда.

Сначала слышится лишь хрипловатый, не очень разборчивый голос, потом начинают различаться отдельные слова:

“Сволочь ты… трусливая скотина… ну, чего испугался?..Джеймс над тобой подшутить захотел, не знаешь ты его разве?”

“Ничего себе шуточки, – слышится голос Михаила. – Да ведь если бы он дал послушать это какому-нибудь прокурору…”

“Ну вот еще – прокурору! – перебивает его Тарзан. – За кого ты его принимаешь? За сумасшедшего, да? Там же еще и мой голос записан… А мне что же – свободная жизнь надоела? Я еще своего не отгулял. У меня все еще впереди, и никакому Джеймсу продать себя я не позволю. Ты тоже это учти, если собираешься отнести ленту эту на Петровку. Я тебя из-под самой земли извлеку!..”

“Чего пугаешь, – снова бурчит Михаил. – Ты это брось, а то я и разговаривать с тобой не стану”.

“Ну ладно-ладно, обидчивым каким стал. В самом деле, видать, захворал… Я ведь тебе по поручению Джеймса звоню. Очень он на тебя рассерчал, и если бы не я… Ну да, в общем, отошел он теперь. Предлагает забыть все, что произошло. Но при условии…”

“Каком еще условии?”

“Ленту ты должен вернуть. Если боишься к Джеймсу ехать, мне передашь, и не ночью в каком-нибудь темном переулке, а среди бела дня. Это специально, чтобы ты не боялся, что мы тебе что-нибудь сделаем. Сегодня сможешь?”

“Нет, сегодня не смогу. Я еще болен. А завтра в первый раз выйду. Это тебя устраивает?”

“Ну ладно, черт с тобой, хотя Джеймс велел непременно сегодня. А завтра ты выходи тогда по Калашному переулку прогуляться. Там мы с тобой и встретимся. Людный ведь переулок, так что можешь не бояться, что мы тебе что-нибудь…”

“Да чего это ты решил, что я боюсь? Не боюсь я вас ничуть… А во сколько?”

“Хорошо бы утром, часов в девять – десять”.

“Ладно, договорились. Приходи к десяти”.

“Ну, будь здоров!”

“Постараюсь”.

Платонов выключает магнитофон.

– Молодец Михаил, – одобрительно замечает Черкесов. – Неплохо сыграл свою роль, только вот хватит ли у него завтра храбрости пойти на эту встречу?

– А зачем Тарзану эта встреча? – спрашивает Платонов. – Если они уже знают, что Михаил все нам рассказал, то нужен он им за тем разве только, чтобы пырнуть его ножом. А сделать это может не обязательно сам Тарзан.

– Да, конечно, тут нужно тщательно все взвесить, – соглашается с ним Черкесов. – И продумать все наши действия до мельчайших деталей.

В ПОИСКАХ НЕЛЕГКОГО РЕШЕНИЯ

А в Московском уголовном розыске в эго время идет не очень приятный разговор о капитане Черкесове. В руках комиссара милиции три фотографии, на которых Черкесов изображен со спины, сбоку и спереди, но не один, а под руку с Валентиной Ясеневой. Значит, кто-то снял их в тот самый вечер, когда он шел с Валентиной по улице Герцена и она рассказывала ему о трагической судьбе своей семьи.

– С какой целью присланы нам эти фотографии, ломать голову не приходится, – задумчиво произносит комиссар. – Текста к ним нет, но снимочки настолько выразительны, что он и не требуется. Конечно же, его хотят скомпрометировать. Рассчитывают, что мы, увидев эти снимки, отстраним капитана от ведения следствия по делу об убийстве Анны Зиминой. Глядя на них, действительно можно предположить, что он ухаживает за сестрой человека, показания которого имеют прямое отношение к убийству.

– Но ведь вы же знаете, товарищ комиссар, что Черкесов никогда не позволил бы себе… – прерывает размышления своего начальника полковник Денисов.

– Считайте, что я ничего этого не знаю, – хмурится комиссар. – Считайте меня вообще человеком недоверчивым, склонным к подозрительности. И вот такому человеку присылают фотографии этой милой парочки, прогуливающейся под руку. Вы посмотрите только на их лица! А что, Черкесов не женат? Ну вот видите!.. Да не перебивайте вы меня, пожалуйста! Надо мной тоже есть начальство, и не исключено, что оно будет рассуждать именно так.

Полковник Денисов сидит теперь молча, отвернувшись к окну и насупившись. Комиссар встает из-за стола и начинает расхаживать по кабинету.

– Кто-то, значит, побаивается этого красивого капитана, – продолжает он свои размышления. – Хочет убрать, отстранить его от дела, в котором он уже нащупал, видимо, какую-то путеводную ниточку.

Полковник Денисов поворачивается к комиссару, готовясь снова защищать капитана Черкесова, но комиссар сердито перебивает его:

– А ваше мнение я спрошу немного позже, дайте мне сначала самому во всем разобраться. Ну, а что же еще? Бесспорно, что преступники оснащены такой техникой, которая позволяет им делать снимки достаточно хорошего качества даже без импульсной лампы, при свете простых уличных фонарей. Да и фотоаппарат тоже, наверно, миниатюрный, в противном случае капитан Черкесов заметил бы, что его фотографируют, и если бы даже не задержал столь подозрительного фотографа, то хоть под руку с этой красоткой перестал бы идти…

– Убийство Зиминой тоже записано с помощью заграничной техники, – замечает полковник Денисов.

– Импортные тут не только техника, но и методы Джеймса, а скорее, еще кого-то, руководящего и им, и Тарзаном, – соглашается комиссар.

– Похоже, что кто-то пытается с их помощью воздействовать на самые низменные инстинкты подростков.

– Да, тут, пожалуй, вы правы, – задумчиво говорит полковнику Денисову комиссар. – Попробуют, наверно, с помощью Фрейда и его последователей развить и у нашей молодежи инстинкты агрессивности, врожденной, якобы, враждебности каждого по отношению ко всем. Идеи эти они давно уже втолковывают своей молодежи, наводнив книжные рынки фрейдистской литературой. Так называемый фонд Рокфеллера ежегодно субсидирует на издание ее миллионы долларов.

– Ну, у нас это не выйдет, – убежденно произносит полковник Денисов.

– Во всяком случае, не должно выйти.

Комиссар открывает папку, лежащую у него на столе, и достает из нее сводку происшествий за последнюю неделю.

– Вот тут упоминается еще о двух случаях зверского избиения пьяными подростками прохожих. Я не думаю, чтобы все это было спровоцировано Джеймсом и Тарзаном, но вы поинтересуйтесь все-таки и этими происшествиями.

Звонит телефон, и комиссар снимает трубку.

– Очень кстати! – оживляется он. – Пусть заходит. Вызвал я этого капитана Черкесова. Доложили, что уже явился. Сейчас предстанет перед нами, – говорит комиссар Денисову.

Капитан Черкесов появляется в дверях спустя несколько минут.

– Разрешите, товарищ комиссар?

– Здравствуйте, товарищ Черкесов. Заходите и полюбуйтесь-ка вот на эти снимочки.

И комиссар протягивает капитану фотографии, присланные анонимным фотографом.

– Ах мерзавец! – невольно вырывается у Черкесова. – Успел, значит, даже сфотографировать…

– А вы что, знали разве, что за вами следит кто-то?

– Догадывался. Но если бы только заметил, что он меня фотографирует, – непременно бы задержал. А так повода не было…

– А моменты тут запечатлены весьма выразительные, – усмехается комиссар.

– Да, было такое, – смущенно признается Черкесов, внимательно рассматривая фотографии. – Валентина Ясенева историю своей семьи мне поведала и всплакнула. Думаю, что на моем месте и вы бы, товарищ комиссар…

– Ну, это еще неизвестно, как бы я на вашем месте, – все еще посмеивается комиссар, – но я вас не обвиняю пока ни в чем, так что нечего и оправдываться. Расскажите-ка лучше, как у вас дела. Есть что-нибудь новое?

– Есть, товарищ комиссар. Нужно бы только магнитофон – еще одну ленту хочу вам продемонстрировать.

Пока Денисов по просьбе комиссара достает из шкафа магнитофон и включает его, капитан Черкесов рассказывает все то, что неизвестно еще комиссару и полковнику. А когда прокручивается лента с записью разговора Михаила Ясенева с Тарзаном, комиссар спрашивает:

– Ну, и что же вы решаете предпринять?

– Я бы разрешил Михаилу пойти на эту встречу с Тарзаном.

– А он не заробеет?

– Думаю, что нет.

– Ну, а что же дальше? Как вы представляете себе эту встречу? Раз они знают, что Ясенев обо всем нам рассказал, не понимают разве, что пойдет он на эту встречу не один? Да и зачем им эта встреча? Не из-за ленты же?

– Может быть, расправиться с ним хотят? – высказывает предположение Денисов.

– Едва ли, – качает головой Черкесов. – На людной улице, да еще на глазах у нас они этого делать не станут. Это они смогут сделать в любое иное время, как только Михаил выйдет из дома. У него ведь экзамены скоро.

– Ну, так что же тогда им от него нужно?

– Может быть, догадку свою уточнить хотят? – возникает новое предположение у полковника Денисова. – Если Ясенев выйдет в условленное время, они могут и усомниться, что он нам во всем признался. Не выйдет – не останется никаких сомнений…

– А я все-таки склонен думать, что они хотят поскорее от него избавиться. Есть у вас какой-нибудь план действий на этот случай?

– Да, товарищ комиссар. Мы предусмотрели и возможность расправы с Ясеневым. Я поручил майору Глебову отработать систему его защиты. К тому же у нас есть очень легкая стальная кольчужка, которую он наденет под рубашку. Ее сконструировал майор Платонов, и она уже спасла жизнь одному нашему лейтенанту. Только я все еще сомневаюсь, чтобы затевалось покушение на Ясенева.

– А я снова спрашиваю: зачем тогда им эта встреча?

– Не знаю, товарищ комиссар, – чистосердечно признается Черкесов. – Поэтому-то и нужно пойти на нее, чтобы узнать.

– Ишь, как мудро!

– Ну, давайте тогда воздержимся…

– Нет, это тоже не годится.

Комиссар снова начинает ходить по кабинету, а капитан Черкесов просит разрешения закурить.

– Чертовски рискованно это, – шепчет ему полковник Денисов. – Да и не даст, пожалуй, ничего…

– А может быть, они собираются его похитить?

– Похитить? – удивленно поднимает брови комиссар. – Каким образом?

– Будут ехать по улице на какой-нибудь машине и, как только поравняются с Ясеневым, втолкнут его в нее…

– Ну, это уж из практики американского кино, – смеется комиссар. – Но мы, видно, все равно не додумаемся сейчас пи до чего. Давайте тогда действовать так: поговорите-ка вы с Ясеневым, товарищ Черкесов, сами. Может быть, он вообще не решится пойти на эту встречу. Тогда и голову не над чем ломать.

ИСПЫТАНИЕ СТРАХОМ

Капитан Черкесов не очень был уверен в решимости Ясенева встретиться с Тарзаном, но Михаил не только не раздумал за это время, но и Валентину почти убедил.

– Ты же не хочешь, чтобы я потом всю жизнь себя презирал? – спрашивал он сестру. – Я и так ни во что себя не ставлю с некоторых пор. Дай мне почувствовать себя человеком.

И Валентина его, кажется, поняла. А может быть, просто побоялась, что все равно не удержит. Более же всего надеялась она на капитана Черкесова и, когда он позвонил, откровенно ему призналась:

– Вся надежда теперь только на вас, Олег Владимирович. Судьба Михаила, а может быть, и жизнь – в ваших руках. Но я верю в вас и почти не сомневаюсь, что с ним ничего не случится.

Черкесов обещал ей сделать все возможное и попросил передать трубку брату.

– Ну, так вы, значит, готовы, Миша?.. – спросил он. – И никаких сомнений?.. Тогда к вам зайдет наш товарищ – вы его уже знаете. Он детально все обсудит с вами.

А поздно вечером, когда майор Глебов собирается к Ясеневым, Черкесов напоминает ему:

– И не забудьте, Федор Васильевич, сказать Михаилу, что Тарзан, видимо, все знает и встретиться с ним хочет, наверно, не только для того, чтобы получить магнитную ленту. Он об этом, может быть, и сам догадывается, но вы все-таки предупредите его.

– А я бы не стал этого делать, – возражает Глебов. – Нервничать только будет больше. А может, и вовсе откажется от встречи…

– Таково требование комиссара, – поясняет Черкесов. – И я с ним вполне согласен. Но мне думается, что Михаил не заробеет. В таком случае, пусть будет готов ко всему…

– Так, может быть, ему тогда и оружие дать?

– Нет, оружие будет у нас.

От Ясеневых Глебов возвращается в начале одиннадцатого.

– Ну, все в порядке, – с облегченным вздохом произносит он. – Парень в полной боевой готовности. Похоже, что у него настоящий характер.

– Теперь займемся разработкой тактики нашего завтрашнего поведения в Калашном, – приглашает Черкесов своих коллег к столу. – Серафим Силантьевич сделал днем несколько снимков этого переулка, и у нас теперь полная его панорама. Попробуем представить себе, что же может произойти там завтра. Ясенев свернет сюда с улицы Герцена, и мы посоветуем ему держаться подальше от домов, чтобы кто-нибудь не бросился на него из каких-нибудь ворот или подъезда. Думаю, что ему не следует проходить всю улицу, а вот только до сих пор. Ну, а что будем делать в это время мы? Я бы хотел послушать ваше мнение, Федор Васильевич. Вы в этих делах опытнее нас.

Широкоплечий, коренастый майор Глебов сосредоточенно трет крутолобую, гладко выбритую голову. Потом не торопясь, со знанием дела, излагает свой вариант скрытой охраны Ясенева. Предложения его кажутся Черкесову разумными. Но тут просит слово один из прикрепленных к ним лейтенантов и предлагает сделать все совсем по-другому, и это оказывается таким естественным и бесспорным, что все единодушно одобряют его предложение, а он, смущенно улыбаясь, поясняет: