Текст книги "Мир приключений 1966 г. №12"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов,Евгений Велтистов,Николай Томан,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Александр Кулешов,Игорь Акимов,Яков Наумов,Юрий Давыдов,Яков Рыкачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)

– Рад познакомиться с вами, фрау Шрамм. – Вошедший чуть склонился перед Агнессой и опустился в соседнее кресло. – Мне известно, что привело вас сюда, в Мадрид, и надеюсь, что смогу быть вам полезным. Впрочем, многое зависит от вас самих.

То ли потому, что с именем Венделя – она знала об этом от Эвелины – было связано похищение Гельмута из гостиницы, то ли сама его личность как бы воплощала в себе все грязное, мрачное и жестокое, что было характерно для “гитлерцейта”, но Агнесса сразу решила: перед ней враг, смертельный враг, возможно, главный виновник постигшего ее несчастья. Конечно, этот человек может не только погубить, но и спасти Гельмута, но на условиях, которых Гельмут никогда не примет.

– Кто вы такой? – резко сказала Агнесса, хотя ничуть не сомневалась, что перед ней Отто Вендель. – И почему вы рады познакомиться со мной? И что зависит от меня?

– Вендель. – Он склонил голову, словно представлялся знатной особе. – Отто Вендель, коммерсант, доверенный германских фирм.

Так вот как реализовались для нее два таинственных слова, подслушанные некогда Эвелиной в квартире ее кузена! Что такое “Остмарк” – Остермарк, Агнесса уже убедилась на собственном опыте. А теперь судьба свела ее воочию и с “Веделем” – Венделем, кровавым эсэсовцем, одним из сподвижников фюрера, спасенным американцами от виселицы…

– Откуда же вам известно, господин Вендель, какое дело привело меня в Мадрид? Оно не имеет к коммерции ни малейшего отношения.

– Видите ли, фрау Шрамм, хотя я и занимаюсь коммерцией, но в душе я остался солдатом. В былое время я служил фюреру, великому германскому рейху. Теперь я служу Федеративной Республике Германии – так именуется сейчас наше дорогое отечество. На путях этого служения я и столкнулся с вашим делом… Теперь, разрешите, я, в свою очередь, задам вам вопрос: от кого вы узнали, что ваш муж в Испании? От этого маленького негодника Ангста? Или от этого господина? – Он кивнул в сторону Лемана, который с видом пай-мальчика сидел в отдалении на кончике стула.

– Во всяком случае, не от господина Лемана: он не слишком разговорчив… Вы сказали, что беретесь помочь мне. Ваши условия?

– Мор-тин, уважаемая фрау Шрамм! Химическая формула мортина!

– Я не знаю формулы мортина.

– Но ее знает ваш муж. Для вас не составит труда выудить у него эту тайну.

– Выудить? – с нескрываемым презрением отозвалась Агнесса. – Не сумели же вы раздобыть ее силой, угрозой смерти!

– Но ведь поэты говорят, что любовь сильнее смерти, фрау Шрамм. Разве не так?

– Видимо, так, – спокойно сказала Агнесса. – Иначе вам не приходилось бы скрывать от людей вашу основную профессию, прикрывать ее высокопарными фразами о служении родине…

– Мою профессию?

– Ну да, ведь ваша профессия – смерть.

– Агнесса! – подал голос из своего угла Леман. – Как ты можешь…

– Помолчите, господин Леман. – Отто Вендель усмехнулся, и длинный рубец на его щеке, изогнувшись змейкой, безобразно расползся по лицу. – Выговор, полученный от хорошенькой женщины, не способен задеть или оскорбить меня. Скорее, напротив. Мы, СС, всегда были рыцарями… Итак, милая фрау Шрамм, решайте! Мортин или жизнь вашего мужа!

– Я попытаюсь уговорить мужа. Но мне нужны гарантии.

– Какие же именно? Если господин Шрамм даст согласие лично руководить производством для нас мортина – вам гарантии не нужны: тогда он наш человек и может рассчитывать на любые жизненные блага. Постарайтесь склонить его именно к этому. Если же он ограничится тем, что откроет нам формулу мортина… Что ж, в этом случае мы согласны на любое ваше разумное требование!

– Когда вы предоставите мне свидание с мужем?

– Если угодно – сегодня.

– Сегодня – нет. Я должна подумать, подготовиться. Вы же знаете, какой у него характер?

– Знаю. Но помните, в случае неудачи…

– Мне известно, господин рыцарь, что ждет мужа и меня в случае неудачи.

– Что ж, я человек деловой и не люблю недоговоренности. Когда прикажете заехать за вами, прекрасная дама? Когда и куда?

– Я сообщу вам об этом через господина Лемана.

– Торопитесь, фрау Шрамм, торопитесь, мы не можем ждать до бесконечности. Имею честь!

Отто Вендель поднялся, небрежно кивнул Леману, чтобы тот следовал за ним, и пошел к двери. Леман тотчас же вскочил и бросился за Венделем. Агнесса осталась сидеть в кресле в глубоком раздумье. Нет, она вовсе не собирается уговаривать Гельмута, это было бы и бесполезно. Ей надо лишь выиграть время. Зачем? Она и сама не могла бы ответить на этот вопрос, у нее не было никакого плана освобождения Гельмута…

– Ну, Агнесса, – вывел ее из задумчивости голос Лема-па, – он просто влюбился в тебя! Вот это, говорит, женщина!

– Я счастлива, Артур, что этот убийца так лестно отозвался обо мне. Но мне, право, сейчас не до него.

– Я понимаю, понимаю…

– Где находится Гельмут? Он здесь, в Мадриде?

– Я не знаю, Агнесса. Но ведь ты скоро встретишься с ним…

– И что же? Они примут все меры, чтобы я не узнала, где именно Гельмут находится.

– А к чему тебе знать?

– Надо, Артур, надо… Скажи, зачем он позвал тебя за собой? Что говорил он тебе? И зачем он вообще приходил сюда?

– Ему сообщили, что ты в Мадриде, и он хотел через меня вступить с тобой в переговоры. А когда я сказал ему по телефону, что ты здесь, в моем номере, он решил поговорить с тобой сам. А позвал он меня затем, чтобы я поторопил тебя. Его самого торопят, и он не может больше ждать. Он настаивает, чтобы ты скорее увиделась с Гельмутом, иначе, по его словам, Гельмуту придется плохо…

– Ты не лжешь, Артур, он так и сказал?

– Агнесса!

– Что – Агнесса?

– Как ты можешь? Ты же знаешь, как я люблю тебя, что я готов…

– А я думаю, что ты куда сильнее любишь… Отто Венделя. Если дело дойдет до выбора, ты, конечно, предпочтешь его… Но если ты и вправду любишь меня, помоги узнать, где находится Гельмут!

– Ладно, я попытаюсь. – Артур резко поднялся. – Я сделаю для спасения Гельмута все, что в моих силах. Но если… если все же с ним случится… непоправимое… могу ли я надеяться, Агнесса? Скажи только слово, одно слово…

Гнев, ненависть, отвращение охватили Агнессу с такой силой, что она с трудом сдержалась.

– Но, Артур, как ты можешь в такую минуту…

– Ах, дорогая моя, я и сам не знаю, что говорю!..

У МАРТЫ ГОНЗАЛЕС

Агнесса поселилась в той же гостинице, где Леман, и на следующее утро он явился к ней и сообщил, что Гельмут находится в провинции Бургос, в замке богача и давнего агента нацистской разведки дона Пабло Эгуэра. Там же расположился и один из испанских филиалов Федеральной разведывательной службы.

– Эти сведения обошлись мне в полторы тысячи долларов.

– О, Артур, – смущенно сказала Агнесса, – я не располагаю такими деньгами.

– Стыдись, Агнесса! Как ты могла подумать?.. К тому же ты знаешь, что моим состоянием я обязан вам… Гельмуту… и мой долг…..

Это унизительное признание, сделанное без всякого понуждения, в приступе любовной откровенности, вызвало в Агнессе новый приступ отвращения к Леману, и она почувствовала себя почти счастливой, когда, расставшись с ним, вышла одна на людную улицу.

Теперь Агнессе не к чему было таиться от возможной слежки, не к чему было и оберегать от шпиков квартиру Гонзалесов. Не оглядываясь по сторонам, она прямым путем направилась к Марте. Та встретила ее с глубокой искренней радостью и обняла, как сестру.

– А тебе не опасно приходить сюда? – спросила она озабоченно. – Ведь наша квартира наверняка находится под наблюдением!

– Нет, Марта, игра идет в открытую. Они все знают обо мне, я – о них. Я открыто поселилась в гостинице “Кастилия”, в центре города, веду дипломатические переговоры с самим Венделем…

– С Отто Венделем? Он что – сам назвал себя?

– Я сразу узнала его по портретам, но он и не думал скрывать свое имя – он с гордостью назвался: Отто Вендель. Что ты хочешь – ведь у нас в Германии многие считают этого злодея героем! Вендель рассчитывает, что я уговорю мужа открыть им тайну изготовления мортина. Он предложил мне свидеться с Гельмутом. А пока я узнала, что они держат Гельмута и замке дона Пабло Эгуэра, в провинции Бургос.

– В замке Эгуэра? Да ведь там помещается геленовская разведка!

– Да, я знаю об этом.

– Когда же тебе дадут свидание с Гельмутом?

– Видишь ли, Марта, это зависит от меня, а я не знаю, как мне быть. Ты же понимаешь, я не стану уговаривать Гельмута, а их подслушивающие аппараты способны уловить даже самый слабый шепот, не то что обычную речь. Выйдет так, что я сразу разоблачу себя, а мне необходимо какое-то время поддерживать в них надежду, чтобы они щадили Гельмута. Другое дело, как использовать это время. Я думаю об этом постоянно, но одна я бессильна что-либо предпринять. Не обратиться ли мне за помощью к печати?

– В Испании нет печати.

– Я попытаюсь передать во Францию, в Германию…

– Вот что, Агнесса, по совету Дионисио я познакомлю тебя с одним человеком. Он журналист, корреспондент крупной английской газеты, тайно сочувствует и помогает антифашистам и коммунистам и тайно передает за границу информацию о злодействах каудильо и его шайки. Многое, что осталось бы неразоблаченным, попало в мировую печать именно через него. Можешь полностью ему довериться. К тому же он английский подданный, и самое худшее, что ему угрожает, – высылка из Испании.

– Но где же я увижусь с ним, Марта?

– Я уговорюсь с ним так… Ты явишься завтра к десяти утра на угол проспекта Корталеза и улицы Монтера. К этому часу туда подъедет такси, номер пять два сорок три. Запомни: пять два сорок три! Он уже будет в машине, и ты поедешь с ним вместе. Зовут его Уоткинс, Чарльз Уоткинс. Но помни, Агнесса!.. – И Марта приложила палец к губам.

– О! – произнесла Агнесса, и в этом восклицании сказалась вся сила и твердость ее духа. – А как же водитель?

– Водитель – наш человек. При нем можно говорить обо всем – мы постоянно пользуемся его услугами…

– Ты думаешь, этот Уоткинс сможет помочь мне?

– Как тебе сказать? У него большие связи в самых различных кругах, его считают лояльным по отношению к режиму Франко. Это позволяет ему поддерживать отношения с франкистскими вельможами и крупными чиновниками, даже посещать неонацистские салоны, чуть ли не дружить с самим Венделем.

– Но освобождение Гельмута – это так сложно и ужасно трудно!

– Не знаю, Агнесса, возьмется ли он за это, но дельный совет ты от него, во всяком случае, получишь.

– Дельный совет… – горько произнесла Агнесса. – Оставить всякую надежду – это тоже дельный совет! Ах, милая Марта, если бы ты знала, как мне тяжело! Будь я на твоем месте, мне, наверное, было бы куда легче. Верить в лучшее будущее людей, бороться за него, жертвовать собой, своим покоем и счастьем…

– Милое мое дитя, – сказала Марта, хотя была всего лишь на несколько лет старше Агнессы, – какая цена была бы нашим жертвам, если бы нам чужды были те чувства, какие испытываешь сейчас ты?

– Прости меня, Марта, – тихо отозвалась Агнесса. – Мне очень стыдно, что я сказала такую глупость. Постарайся забыть о ней…

ПРОФЕССОР ДЖОРДЖ СТЕНТОН

– Знакомьтесь, мистер Шрамм: наш известный химик профессор Джордж Стентон!

И Листер шагнул в сторону, как бы призывая Гельмута оценить значительность представленного ему человека.

Гельмут слышал о Стентоне: блестящий ученый, с пытливым, острым умом, продавший свой незаурядный дар химическому концерну Ламетта. Стентон вместе с тем занимался какой-то двусмысленной политической деятельностью, отдающей авантюризмом.

– Шрамм, – холодно отозвался Гельмут, стоя у своего рабочего стола и не протягивая Стентону руки. – Что угодно профессору от узника?

Стентона ничуть не смутил такой прием. Он спокойно отвел свою протянутую было руку и сказал с чуть приметной усмешкой:

– Не моя вина, коллега, что мы встречаемся в такой странной обстановке. Я предупреждал Смита…

– Листера, Генри Листера! – прервал Гельмут.

– Листера, – поправился Стентон, кинув удивленный взгляд на своего спутника. – Так вот, я предупреждал Листера, что он ставит меня в неловкое положение. Но он возразил. Дело, которое привело нас сюда, имеет мировое значение, и в этом случае вполне допустимо пренебречь обычными условностями. Мне это возражение показалось убедительным…

– Что же все-таки угодно от меня профессору Стентону?

Гельмут отлично понимал, зачем Листер явился к нему на этот раз в сопровождении “своего” профессора химии, но это была единственно доступная ему форма протеста: заставить непрошеных гостей лишний раз высказаться.

Стентон повернулся к Листеру:

– Отвечайте же, Генри, что нам угодно!

– Что нам угодно?.. – Листер шагнул вперед, положил руку на спинку кресла и, как всякий раз, хотя и был хозяином положения, отдал дань вежливости. – Разрешите присесть?

Гельмут пожал плечами.

Гости уселись по одну сторону стола, хозяин – по другую, на свое обычное рабочее место.

– Я позволю себе напомнить вам, мистер Шрамм, что вы по моей просьбе и, прибавлю, вполне добровольно согласились информировать меня о состоянии русской химической науки. – Листер говорил тоном председателя ученого симпозиума, напутствующего очередного докладчика. – Точнее: имеются ли данные полагать, что русская наука способна в настоящее время производить поражающие вещества такой же примерно губительной силы, какой обладает ваш мортин? Я профан в этой области и потому просил моего друга Стентона…

– Мне понятно, зачем вы прихватили с собой профессора Стентона, – сказал Гельмут. – Но прежде всего прошу вас твердо запомнить: о мортине нам с вами решительно ничего не известно. Если вам требуется эталон для сравнения – пусть это будет некое гипотетическое вещество, обладающее абсолютной поражающей силой, а также исключительной химической устойчивостью. Конечно, химия поражающих веществ – сугубо засекреченная область, но, насколько я знаю, подобного вещества в распоряжении западной науки пока как будто не имеется…

– Совершенно верно, – подтвердил Стентон, – не имеется. При условии, конечно, если ваш мортин, о свойствах которого меня осведомил Листер…

– Повторяю, мистер Стентон, – резко сказал Гельмут, – мортин – это призрак, фантом, мечта Генри Листера, а не реальность! Если мортин и существует, то единственно в моей голове, – Гельмут пристукнул себя указательным пальцем по лбу, – и ни политическая софистика, ни тончайшие методы современной психологии, ни самая изощренная пыточная аппаратура не в состоянии извлечь ее оттуда.

– Не могу не сказать вам, мистер Шрамм, что вы для меня загадка! – патетическим голосом воскликнул Стентон. – Ведь ваш мортин – это высшее, я бы сказал, высочайшее политическое достижение нашей науки, и я не в состоянии постигнуть, как это вас, молодого человека, почти юношу, не прельщает возможность сыграть решающую роль в роковой схватке двух исторических сил, из которых одна – наша великая западная цивилизация, вскормившая наши души! Лично я завидую вам, страстно завидую! Если бы я держал руку на таком рычаге, я бы не задумался ради столь высокой цели принять на себя ответственность за любое число человеческих жизней. Каждый год на земле без цели и смысла умирают от разных болезней и мерзкой, бессильной старости, – лицо Стентона свело гримасой отвращения, – десятки миллионов людей. Разве не разумнее, не благороднее принести их в жертву при помощи мгновенной, безболезненной смерти во имя великой идеи? Мы новое человечество, призванное решать и властвовать, дать новый смысл и новое значение слову “человек”! Пусть же все государства мира, кто по собственной воле, а кто и приведенный к покорности жесточайшими мерами…

– А знаете, Стентон, – с какой-то веселой, озорной злостью прервал оратора Гельмут, – лишь только вы вошли, я стал мучительно думать, на кого вы похожи. Ну конечно же, на черта! Таковы же были и наши нацистские черти, повешенные в Нюрнберге: в одной руке – “Моя борьба” и “Миф XX века”, в другой – топор палача. А впрочем, те черти были куда проще вас, теперешних. Видимо, чтобы обмануть людей, чертям год от году приходится маскироваться все искуснее и хитрее. И все же, как видите, я сразу узнал вас в обличье профессора химии!..

– Что ж, ваше ангельское преподобие, – без всякой обиды сказал профессор Стентон, – теперь, когда мы с вами так близко познакомились и утратили в отношении друг друга всякие иллюзии, можно приступить и к делу, ради которого мы с Листером позволили себе нарушить ваш покой…

– Однако вы наблюдательны, мистер Шрамм, – светским тоном заговорил Листер. – И должен заметить, что меня поражает сочетание в одном человеке такой остроты ума и характера со старомодным, замшелым гуманизмом. Но что поделать, если мистер Гельмут Шрамм именно таков, каков есть, и предлагает нам вместо своего мортина воображаемый эталон идеального яда! Нам остается лишь надеяться, что коммунисты еще не успели обогнать нас в производстве поражающих материалов и пока столь же далеки от достижения идеала, как и мы. Итак, мы слушаем вас, мистер Шрамм!..

РАЗРЫВ

Несмотря на ядовитость реплик, которыми обменивались собеседники, ничто на этом маленьком ученом симпозиуме не указывало на истинную расстановку сил. И со стороны не так-то просто было распознать, что по одну сторону здесь находятся высокоученые представители заокеанской разведки и по другую – человек, которого силой удерживают в этом своеобразном “зале заседаний”, чтобы под угрозой пыток и насильственной смерти принудить его к соучастию в тягчайшем преступлении против человечества.

– Итак, мистер Шрамм?..

Но Гельмут не спешил поделиться с Генри Листером и Джорджем Стентоном своей тайной. Он испытывал удовлетворение от мысли, что от него одного зависит, когда “выбить из седла” этих апологетов химической войны.

– Да-да, – заговорил он будто в рассеянности, – вы хотите узнать, как далеко продвинулась русская наука в создании поражающих веществ? Но ведь это лишь часть более общего вопроса. Мне кажется, господа, что вы недостаточно прониклись одной несложной истиной, доступной в наше время пониманию всех и каждого, или же сознательно отказываетесь признать ее, потому что она противоречит вашим политическим планам и расчетам…

– Что вы имеете в виду, Шрамм? – нетерпеливо прервал Листер. – И не лучше ли нам держаться ближе к теме?

– Эта истина, – продолжал Гельмут, игнорируя реплику Листера, – гласит, что научный прогресс в высокоразвитых промышленных странах находится в каждый данный момент в среднем на одинаковом уровне. Таков закон развития современной науки. При одних и тех же исходных данных ученые, обладающие современной научной аппаратурой, естественно, приходят к одним и тем же результатам. Ведь известно, что даже строжайшая засекреченность некоторых областей научного исследования, имеющих военное значение, не мешает ученым разных стран создавать одни и те же, во всяком случае сходные, виды и типы вооружения. Словом, чуть раньше, чуть позже, но любая развитая в промышленно-техническом отношении страна способна…

– Уж не хотите ли вы сказать, – вскинулся Листер, совсем недавно почти в тех же словах развивавший ту же мысль перед Отто Венделем, – что советская наука в данном случае…

– Вот именно это я и хочу сказать. На тех высотах, которых достигла советская химия, она способна сегодня решать любые задачи, будь то создание идеального яда…

– Доказательства!

– Нет ничего проще. – Гельмут отобрал несколько книг и журналов и придвинул Стентону. – Начните хоть с этого журнала, вышедшего в свет несколько лет назад! – Он раскрыл журнал на нужной странице. – Можно ли сомневаться, что ученые, создавшие эту формулу, являются полновластными хозяевами в данной области науки и способны изготовить любое поражающее вещество этого рода с заранее заданными свойствами.

– Н-да… – хмуро произнес Стентон, одним взглядом охватив длинную химическую формулу, протянувшуюся от края до края строки. – С этим приходится считаться…

– “Приходится считаться”! – раздраженно воскликнул Листер. – Что вы хотите этим сказать, Джордж? Вы что, разделяете мнение Шрамма?

– Дело не во мнениях, Генри, а в фактах.

– Но одно дело возможность, другое дело свершение! Ведь Советы не собираются вести против нас химическую войну – вы сами утверждали это, Шрамм! – и потому вряд ли создали и запасли…

– Но ведь они не собираются вести против вас и термоядерную войну, однако создали и запасли более чем достаточное количество ядерного оружия на тот случай, если вы нападете на них или на их союзников. Не сомневайтесь: они отлично осведомлены о том, что в вашей армии создан целый химический корпус, к услугам которого имеются заводы, полигоны, арсеналы; что создаются все новые военно-химические соединения и новые виды химического оружия; что в Штатах, в Канаде, в Англии, во Франции, в нашей Германии имеются десятки секретных лабораторий, финансируемых военными министерствами стран НАТО и неустанно работающих над созданием всех мыслимых видов химического, бактериологического и радиологического оружия. Не обманывайте себя, господа, не надейтесь, что вам удастся захватить русских врасплох! Нет и не может быть у вас такого секретного оружия, которое отсутствовало бы у них. Это вполне подобно зеркальному отражению: если мог возникнуть “западный” мортин, значит, существует и “восточный” мортин…

– Что вы скажете на это, Джордж?

– Я не склонен к такого рода обобщениям, Генри. Что же касается, в частности, мортина, то мистер Шрамм прав. Отсюда, – Стентон ткнул пальцем в страницу, – действительно всего лишь один-два шага до идеального яда. А ведь журнал этот четырехлетней давности.

– Послушайте, Джордж! – азартно воскликнул Листер. – Если от этой формулы всего один-два шага до идеального яда, почему бы не сделать эти шаги нашим химикам?

– Придет время, и мы сделаем их, Генри. Но это совсем не так просто, как вам представляется.

– Но почему же, Шрамм, вы решили, что русские уже сделали эти шаги?

– Я сам шел тем же путем. Косвенные данные, имеющиеся в более поздней русской химической литературе, убедили меня, что последний этап у них позади.

– Что это за косвенные данные, Шрамм?

– Это моя маленькая тайна, и я решил оставить ее при себе. К тому же никто другой, по крайней мере на ближайшее время, не сможет их обнаружить. Точнее говоря, понять их значение…..

– Но ведь это дает русским недопустимое преимущество перед нами! – негодующе воскликнул Листер. – Неужели вы, человек западного мира, способны поставить под удар…

– Повторяю, Листер: они не собираются нападать на вас. – Гельмут поднялся из-за стола. – Послушайте, господа! Один из вас – профессор социологии, другой – профессор химии. Допустим, что вы, Листер, ничего не смыслите в точных науках, а вы, Стентон, в науках социальных. Почему бы вам не объединить ваши усилия? В этом случае при минимальной добросовестности вы неизбежно придете к тому же выводу, что и русские: у человечества нет иного выхода из тупика, кроме мирного сосуществования. Вы уже поняли, что ядерная война не принесет победы ни одной стороне. Но то же относится и к войне химической, и к любой другой. Как бы ни изощрялись вы в измышлении разных видов и родов оружия: нервно-паралитические, психо-химические газы, чумные блохи, пары цианистой кислоты, скорпионий яд, – все они с роковой неизбежностью, во всех без исключениях случаях обратятся против вас самих. Кто живет в стеклянном доме, не должен бросаться камнями в других.

– Довольно нравоучений, Шрамм! – Листер поднялся. – Намерены вы поделиться с нами вашей тайной или нет?

– Нет, не намерен.

– Я начинаю думать, что вы и верно коммунист. – Листер положил руку на плечо Стентона. – Идемте, Джордж. Мы ничего не потеряем, если не дослушаем пропагандистское выступление мистера Шрамма!..

СВИДАНИЕ В ТАКСИ

Когда Агнесса проснулась, было семь утра. Ей плохо спалось в эту ночь. В канун свидания с Чарльзом Уоткинсом ее преследовал страх, что какая-то сила помешает ей выйти в условленный час из гостиницы и встретиться с человеком, на которого она возлагала теперь все свои надежды. Да и на кого еще могла она рассчитывать? Ведь она отправилась сюда, в Испанию, в Мадрид, как бы по немому зову Гельмута, влекомая не столько расчетом, сколько отчаянием! И вот с первых же шагов ее постигла горькая неудача.

Если бы не Марта, ей оставалось бы теперь одно из двух: либо вернуться обратно в Германию, если бы ее отпустили отсюда живой, либо решиться на какой-нибудь отчаянный поступок и тем, скорее всего, погубить Гельмута. Конечно, обратно она не вернулась бы – это означало бы предоставить Гельмута его собственной судьбе, а с таким сознанием она не смогла бы жить. Конечно, она могла бы сегодня, сейчас же потребовать от Венделя свидания с Гельмутом. Увидеться с Гельмутом, говорить с ним!.. Агнесса старалась отогнать эти мысли от себя. Нет-нет, она не должна соглашаться на это свидание из одного лишь желания увидеть мужа, обнять его, рассказать ему обо всем накопившемся в ее душе. Только ради самого Гельмута, ради его освобождения, ради его спасения имеет она право свидеться с ним! Вот почему ей прежде надо поговорить, посоветоваться с этим человеком, с Уоткинсом.

Измученная своими мыслями, Агнесса неприметно для себя вновь задремала, потом в страхе очнулась и бросила взгляд на часы: четверть десятого! Она еще накануне побывала на том перекрестке, который ей указала Марта, и твердо запомнила дорогу к нему. Ровно в половине десятого – такси должно было подъехать к десяти – она уже выходила из дверей гостиницы, предварительно оглядев обширный холл: там было пусто, лишь портье сидел за своим столиком, склонившись над книгой для приезжих. Но Леман?.. Агнесса испытывала безотчетный страх перед ним: ей казалось, что он, невидимый, наблюдает за каждым ее шагом и, возможно, уже ждет ее на улице, чтобы проследить, куда направляется она в столь ранний час. Агнесса вернулась в холл и подошла к портье.

– Скажите, – обратилась она к нему по-французски, – господин Артур Леман, двадцать девятый номер, у себя?

– Двадцать девятый номер? – Портье привычно быстро оглядел доску с ключами. – У себя. Но только в двадцать девятом номере проживает не господин Леман, а господин Нибург. Приезжего с фамилией Леман в гостинице нет.

– Да-да, я спутала, – будто в досаде на свою беспамятность говорит Агнесса. – Кажется, мосье Леман остановился в “Орионе”. Вы не скажете мне, как пройти в “Орион”?

Портье подробно и долго объясняет, как пройти в “Орион”, но Агнесса в страхе, что опоздает на свидание и что Леман – он же, очевидно, Нибург – вот-вот спустится из своего двадцать девятого номера в холл, прерывает его на полуслове:

– Благодарю вас, я все поняла!

И она быстрым шагом направляется к выходу. На улице удушающая жара, но Агнесса не замечает ни жары, ни прохожих, ни машин. Она пересекает улицы в неположенных местах, не обращая внимания ни на гудки, ни на проклятия, которые расточают ей вслед шоферы. Только бы не опоздать, только бы поспеть к десяти часам к заветному перекрестку! Такси не может, не должно ждать ни минуты, ни секунды, иначе она подведет человека, который рискует своей репутацией, свободой, а возможно, и самой жизнью, чтобы помочь ей, Агнессе.

Ну вот он, наконец, перекресток, а на часах без одной минуты десять! Агнесса облегченно вздыхает, и в тот же миг, лишь только она подходит к краю тротуара, вплотную к ней подкатывает машина. Такси, номер 52–43! Дверца распахивается, машина принимает в свои недра Агнессу и мчится дальше, как если бы Агнесса вскочила в нее на ходу.

– Фрау Шрамм?

– Мистер Уоткинс?

– Да, Чарльз Уоткинс. Я предлагаю вести наши дипломатические переговоры на немецком языке.

– Я свободно говорю по-английски.

– Но вы представляете в данном случае самую могущественную державу в мире – женскую, и по обычаю, принятому среди дипломатов, переговоры должны вестись на языке вашей страны…

Агнессе не понравилось такое игривое вступление, и она внимательно оглядела своего спутника, откинувшегося в глубь машины. Это был человек лет тридцати, с узким, тонким, нервным лицом и печальными глазами.

– Я не возражаю, будем говорить по-немецки, – согласилась Агнесса. – Только вы заблуждаетесь относительно силы моей державы. Перед вами сама слабость и безвыходное отчаяние.

– О, простите мне мою глупую шутку! – Уоткинс порывисто пожал руку Агнессы. – Я понимаю всю ее неуместность и глубоко раскаиваюсь!

Это прозвучало так искренне, что Агнесса сразу почувствовала симпатию к своему спутнику.

– Я не в обиде, я поняла вас, – улыбнулась ему Агнесса. – Просто вы нащупывали почву, прежде чем ступить…

– Нет, даже не это! – уже весело воскликнул Уоткинс – Вы оказались такой юной, красивой и симпатичной, что я не удержался от этакой кокетливой фразы. Только и всего! Больше не буду. Однако не скрою: если мне удастся что-либо сделать для вас – именно для вас! – я буду вдвойне, втройне доволен. А теперь, – он стал серьезен, – расскажите мне подробно о всех ваших злоключениях. Общее представление о вашем деле я имею… И давайте перейдем на английский – этот язык немного знаком и Мануэлю.

Когда Агнесса закончила свое повествование, Уоткинс произнес удрученным голосом:

– Это трудное, очень трудное дело. Тут действует заодно тесная компания: американские ультра, американская и германская разведка, Отто Вендель со своей эсэсовской шайкой…

– Я знаю… Можно задать вам один вопрос, мистер Уоткинс?

– Да.

– Видите ли, я могла бы оказаться и не такой, какой померещилась вам в полутьме машины, и все же путь назад был бы для вас отрезан… Короче, что побуждает вас взяться за это трудное и вовсе не безопасное дело?

– Что меня побуждает? – с наигранно-комической интонацией отозвался Уоткинс. – Нет ничего проще: я борец за правду – в этом мое единственное призвание. Да и что еще остается делать на земле такому неприкаянному человеку, как я?

– Вам не кажется, что вы опять кокетничаете, мистер Уоткинс?

– Кажется, фрау Шрамм, – сокрушенно признался Уоткинс. – Уж лучше приступим прямо к делу.

ЧАРЛЬЗА УОТКИНСА ОСЕНЯЕТ МЫСЛЬ

Но сразу приступить к делу не удалось. Машину вдруг тряхнуло так, как если бы она на всем ходу налетела на стену или на столб, и мимо окна, с той стороны, где сидел Уоткинс, скользнула гигантская тень. Пассажиров бросило вперед, и они сильно ударились о переднее сиденье. Машина остановилась заскрипев всеми тормозами.

– Мануэль! – крикнул Уоткинс. – Что это было?

– Покушение на убийство, – хмуро отозвался шофер, не оглядываясь, и дал газ. – Двадцатитонка мчалась мне навстречу и не давала уклониться от удара. Мне удалось увернуться лишь в последнее мгновение, и она прошла слева, задев капотом. Однако ходовая часть, как видите, не пострадала. Ясно, нас выследили…