Текст книги "Мир приключений 1966 г. №12"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов,Евгений Велтистов,Николай Томан,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Александр Кулешов,Игорь Акимов,Яков Наумов,Юрий Давыдов,Яков Рыкачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

Эвелина резким движением поднялась, вышла из комнаты и распахнула дверь на лестницу. По дороге домой она продолжала твердить про себя: “Ведель, Остмарк, Ведель, Остмарк…”

Это было все, что ей удалось извлечь из своего визита к Бруно Липгарту, борцу за “прямую, мистическую и авторитарную демократию”.

ЗАОКЕАНСКИЙ ГОСТЬ

Наиболее острое чувство, какое поначалу владело Гельмутом в его невольном одиночестве, было изумление. Не гнев, не возмущение, а именно изумление: как могло случиться, что его, человека, ничем не погрешившего против закона, схватили среди бела дня какие-то люди и заперли в этот каменный закуток? Мало того: при первой же попытке вырваться из заключения, заявить о своем праве на свободу ему пригрозили смертью…

Кто же могут быть эти люди? Гельмут мысленно пересмотрел всю свою недолгую жизнь, все свои поступки и не обнаружил в них ничего, чем бы мог прогневить кого бы то ни было. Быть может, эти люди хотят добиться от него чего-то, на что, по их убеждению, он не согласился бы пойти добровольно? Но чего же именно? Уж не связано ли это с его научной работой? Мортин? Но ведь о мортине не знает ни одна душа…

Проходили дни, и чувство невероятности случившегося постепенно притупилось в Гельмуте. Единственно, что продолжало угнетать его, – это тревога за Агнессу, но он не позволял себе предаваться этому чувству, зная, что главные испытания еще впереди…

Поворот ключа в первой, наружной двери и звук засова, освобождающего внутреннюю дверь. Как, неужели обед? Ведь после завтрака прошло едва ли более часа.

– Здравствуйте, господин Шрамм!

Чуть приметный английский, точнее, американский акцепт. Перед Гельмутом стоял человек лет сорока пяти, высокий, плечистый, элегантно одетый; круглая голая голова, лицо в рваных хлопьях румянца, круглые, чуть выпуклые холодные, серо-стальные глаза, золотые очки.

– Здравствуйте, – сдержанно отозвался Гельмут, поднявшись с койки. – С кем имею честь?

– Мое имя ничего вам не скажет, господин Шрамм. Зовите меня Смит.

– Что же вам угодно от меня, господин Смит? – усмехнулся Гельмут. – В какую игру собираетесь вы со мной играть?

– О, в большую игру, господин Шрамм! – без улыбки сказал Смит и кивнул на табурет. – Разрешите сесть?

– Странный вопрос… – Гельмут пожал плечами и уселся на койку. – Это же ваш табурет.

– Прежде всего, господин Шрамм, – заговорил Смит, усаживаясь на табурет и пробуя его прочность, – прежде всего мы приносим вам глубочайшие извинения за то, что вынуждены были прибегнуть к такой суровой мере, как насильственное водворение вас сюда…

– Куда же это – сюда? Где я: в Европе, в Америке?

– В Америке? Что за странная мысль?

– Я полагаю, что вы – гражданин Соединенных Штатов.

– Почему вы так думаете?

– Некоторый жизненный опыт… А кто это – мы?

– Это неважно… Итак, повторяю, приносим вам извинения. Оправданием нам служит высокая цель, ради которой мы решились на это: спасение западной цивилизации от коммунистического варварства.

Гельмута поразила эта истрепанная, банальная фраза, достойная какой-либо бульварной реакционной газетки.

– Но при чем же тут я, Гельмут Шрамм, безвестный житель города Бремена? Неужели я являюсь помехой на вашем пути к этой высокой цели?

– Напротив, господин Шрамм, совсем напротив! – воскликнул Смит, блеснув очками. – Вы наша главная надежда, по крайней мере на сегодняшний день!

– Почему же вы так дурно обращаетесь с вашей главной надеждой, господин Смит? Травите ее ядами, запираете па замок, грозите пулей?

– Не иронизируйте, господин Шрамм! – Злоба мелькнула в холодных глазах Смита. – Я прибыл сюда не для того, чтобы состязаться с вами в остроумии. Я представляю могущественные силы, самые могущественные силы современного мира. Скажу прямо: перед вами выбор – либо идти с нами, либо…

– А что это значит: идти с вами?

– Господин Шрамм, когда вы работали в вашей бременской лаборатории над стимулятором биолином, то натолкнулись – случайно или не случайно, судить не берусь – на вещество небывалой губительной силы, идеальный яд, одна молекула которого способна вывести из строя человека…

– Будем точны – убить человека.

– Если вам угодно – убить. Так вот, дайте нам химическую формулу вашего мортина, и мы назовем вас нашим другом.

– Допустим на миг, что ваши сведения верны. Для какой же цели нужен вам этот, как вы выразились, идеальный яд? Что вы собираетесь с ним делать?

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Смит помолчал, затем, воздев глаза к потолку, словно бы к небу, заговорил тоном проповедника, ораторствующего перед толпой прихожан.

– Зачем нужен нам мортин, господин Шрамм? Конечно, вы слишком молоды, чтобы помнить то удивительное время, когда была изобретена и получила первое боевое крещение атомная бомба. Хиросима, чудовищный фейерверк в десять миллионов градусов, заставивший целую нацию пасть к ногам победителя! Мы все влюбились тогда в атомную бомбу, в физику, сумевшую создать такое волшебство. Я был в ту пору еще юным студентом, но отчетливо помню это прекрасное, сияющее, гремящее утро атомного века, когда мы, Соединенные Штаты – да-да, вы угадали, я гражданин великих Соединенных Штатов Америки! – ощутили себя волею физики всемогущими повелителями планеты. Но вскоре пришло отрезвление: Советы создали свою атомную бомбу, а вслед за ней, опередив нас, и водородную. Праздник кончился, наступили скучные будни, каждодневная, изнурительная гонка: кто изготовит большее число ядерных бомб и наиболее совершенные средства их доставки. А финал гонки один – война. Однако ядерная война, любой ее вариант, – это взаимное уничтожение, пиррова победа…

– Я понял вас. – Лицо Гельмута вспыхнуло от гнева. – Вы решили сменить физику на химию и отравить добрую половину человечества идеальным крысиным ядом… Так вот: вы у меня ничего не получите! Я не собака и не змея, чтобы кусать и жалить, когда научился любить.

– А, припоминаю, – иронически скривился незнакомец, – это из вашего Гёте, старого доброго Гете! А вы не думаете, молодой человек, что и сам Гете, живи он в наше время, был бы сейчас сторонником благодетельного насилия при виде того, как его родная Германия расколота, рассечена на две кровоточащие части? Ведь Гете был человек государственный и великий патриот!

Гельмут молча, пристально, изучающе глядел на Смита: вот перед ним вполне респектабельный человек, возможно профессиональный ученый, и он хладнокровно предлагает во имя спасения “западной цивилизации” извести смертельным ядом сотни миллионов людей. Чем отличается он, в сущности, от нацистских идеологов и вождей?

– Вы что же, решили объединить нашу Германию ценой жизни полумиллиарда человек? Пятьсот миллионов трупов в обмен на семнадцать миллионов немцев, проживающих в Восточной Германии? Откуда у вас, американцев, такой яростный немецкий патриотизм?

– Откуда? – В голосе Смита явственно звучала злость. – А вот откуда, господин Шрамм. Случилось так, что вопрос объединения вашей родины стал краеугольным вопросом современной политики. От того или иного его решения зависит судьба западной цивилизации: мы или они! Разумеется, не будь германского вопроса, нашлась бы другая коллизия – в них никогда нет недостатка, – то или иное решение которой определило бы дальнейшую судьбу человечества. Во всяком случае, мы скорее отправим весь мир на тот свет, чем оставим его жить при коммунизме! Вот вы говорите – пятьсот миллионов трупов… А что, собственно, вас смущает, господин Шрамм? Любовь к ближнему?

Имейте в виду, у нас все предусмотрено, все до мельчайших деталей. Мы не повторим ошибок Гитлера – они обошлись нам слишком дорого. Мы все взвесили, все учли, теперь дело только за вами. Конечно, и американские, и английские, и французские, и немецкие химики неустанно работают над созданием поражающих веществ, но при всем их достоинстве эти яды, к сожалению, не отвечают пока всем требованиям, которые мы предъявляем к ним как к тотальному орудию уничтожения. Одни из них недостаточно токсичны, другие недостаточно устойчивы, в то время как ваш…

– Откуда вам известны свойства моего мортина?

– Удовлетворитесь тем, что они известны нам, господин Шрамм. Известно нам и то, что, едва открыв это удивительное вещество, вы тут же “закрыли” его, малодушно испугавшись его губительной силы. И вот, – Смит заговорил с пафосом, – я явился к вам за химической формулой ваше; о мортина и требую ее от лица тех, кто призван спасти человечество от ядерной смерти и установить на планете новый порядок…

– Новый порядок… Да-да, все та же порода убийц и палачей… – как бы подводя итог своим наблюдениям, раздумчиво проговорил Гельмут. – Очевидно, таких, как вы, закономерно порождает современная мировая действительность. Убийцы с громадным диапазоном действия, достигающим размеров целой планеты… Говорите же, господин Смит, – кто подослал вас ко мне?

– Я уже имел честь сообщить вам, господин Шрамм, что явился к вам, так сказать, от лица…

– Отвечайте прямо – кто ваши хозяева?

– Я не понимаю…

– Вы все прекрасно понимаете! Так вот, передайте вашим хозяевам: я скорее расшибу себе голову об эти каменные стены, чем открою им формулу мортина.

– Я очень сожалею, господин Шрамм, что вы проявляете такое упорство. – Смит поднялся с табурета. – Ведь дело идет о судьбе вашей несчастной страны, вашего народа. Я тем более сожалею, что к нашему великому движению, как это всегда бывает, примазались и люди низкого морального уровня… Мне стало известно, что они заключили вашу молодую супругу в психиатрическую больницу, в буйное отделение…

– Уходите… немедленно!.. – вскочил Гельмут.

Незнакомец поглядел на Шрамма, устало вздохнул и шагнул к двери, которую тотчас же распахнула чья-то услужливая рука. Привычный звук упавшего засова – и Гельмут остался один.

НЕЖДАННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ

Да, Смит не ошибся: Гельмут действительно испытал сильное душевное потрясение, когда перед ним на лабораторном столе впервые оказался результат его полугодовых трудов: крохотная кучка – не более ста граммов – распыленного вещества серо-зеленого цвета. Он назвал его мортином. Если бы каждая пылинка – да что пылинка, молекула! – этого вещества поразила ту мишень, какую предназначил ей Смит, то с лица земли, возможно, исчезло бы все живое и уж во всяком случае на ней возникли бы миллионы квадратных километров мертвого пространства…

То, что именно он, Гельмут Шрамм, открыл, сотворил это небывалое по губительной силе вещество, что оно находилось в полном, единоличном его распоряжении, сделало его другим человеком. Голова его полна была самых фантастических планов. То он мысленно обращался к правительствам всех Стран с непреклонным требованием, чтобы они в кратчайший срок осчастливили своих граждан самым гуманным законодательством, какое только в состоянии измыслить человеческий разум, угрожая, в противном случае, уничтожить в данной стране все живое; то он требовал от богачей всего мира, чтобы они поделились своими капиталами с бедняками. Стоило Гельмуту прочитать в газете о какой-либо несправедливости, о бессмысленной жестокости, о несправедливом приговоре, как он уже мысленно произносил свое властное, решающее слово, и угнетатели покорно склонялись перед его волей, а их спасенные жертвы благословляли его всемогущество и доброту.

Наконец, почти обезумевший от бессонных ночей, Гельмут решил поделиться своей тайной с женой.

– А можешь ты сделать так, чтобы изготовленная тобой проба мортина утратила свою губительную силу? – спросила Агнесса.

– Думаю, что могу, – растерянно отозвался Гельмут. – А почему ты спрашиваешь об этом?

– Как – почему? – удивилась Агнесса. – Чтобы ты уничтожил этот мортин и навсегда забыл о нем.

– Уничтожить мортин? Забыть о нем? Что ты говоришь, Агнесса? Я же могу с его помощью принести людям столько добра! Я могу стать властелином мира и навсегда прекратить войны, избавить человечество от нищеты, насилия, угнетения, несправедливости!..

– Вот видишь, Гельмут, – печально сказала Агнесса, – куда завел тебя твой мортин: ты уже готов стать властелином мира. А что, если дурные правители не захотят расстаться со своей властью? Если генералы и военные промышленники не захотят прекратить войны? Если богатые откажутся поделиться с бедными своими богатствами? В этом случае тебе придется объявить войну всему человечеству и травить мор-тином не только насильников, но и их жертвы, не только генералов, но и солдат, не только богатых, но и бедных. Уничтожь, Гельмут, свой мортин и забудь о нем.

Уже подготовленный к такому исходу, Гельмут решил последовать совету Агнессы.

– Я так и сделаю! Право, ты излечила меня от сумасшествия, настоящего сумасшествия!

– А ты никому не говорил о своем мортине, Гельмут? – тревожно спросила Агнесса.

– Несколько слов Артуру…

– Ну, Артуру…

– Во всяком случае, ни одна живая душа, в том числе и Артур, не знает ни его химической формулы, ни даже химической характеристики. Лишь только работа была завершена, я уничтожил все записи…

Все это вспомнил Гельмут после разговора со Смитом. Так вот с какой целью похитили его из гостиницы! Заокеанский гость не скрывает, что похищение было организовано воинствующими политиками Соединенных Штатов, изверившимися в ядерном оружии, и их германскими единомышленниками. Видимо, эти люди предпочитают химическую войну ядерной, полагая, что в области производства тотальных поражающих веществ западная наука опередила советскую. И тут они каким-то образом прознали о его мортине. Но как, каким именно образом? Кроме Агнессы, лишь один человек на свете, который – пусть в самом общем виде! – знал о мортине и его основных свойствах. Но этот человек его друг, Артур Леман, – уж в нем-то он твердо уверен. Кто же, в таком случае? Впрочем, если им даже известно что-либо о мортине, то ничего конкретного, ощутимого. Иначе зачем было им идти на эту рискованную авантюру с похищением?..

Правда ли, что они заключили Агнессу в психиатрическую больницу, в буйное отделение, или это только уловка Смита, чтобы сделать его, Гельмута, более сговорчивым. Но он, Гельмут, все равно не откроет им формулу мортина. Агнесса первая стала бы презирать его…

Углубившись в свои мысли, Гельмут не слышал, как повернулся тяжелый ключ в замке, как звякнул засов и как приоткрылась внутренняя дверь. В комнату ввалился человек: он не устоял на ногах и упал на каменный пол то ли от слабости, то ли от полученного толчка.

– Артур! – воскликнул, с трудом узнав его, Гельмут. – Что они с тобой сделали?

– Они пытают меня… мучают днем и ночью…

Гельмут помог Артуру подняться, усадил на койку. Тот привалился к стене, склонил на плечо голову, словно у него не было сил держать ее прямо, и закрыл глаза. Худое, узкое, смуглое лицо, нос с легкой горбинкой придавали Артуру сходство с индейцем.

– Ты можешь говорить, Артур? – Гельмут взял в свои руки горячую, маленькую, почти мальчишескую руку Лемана. – Когда они взяли тебя?

– Сегодня второй день… – с трудом выговорил Леман. – Я приехал… узнал от Агнессы, что ты пропал без вести…

– Ты видел Агнессу?

– Она в сумасшедшем доме… меня не пустили к ней…

– Чего они добиваются от тебя?

– Мортин… Помнишь ты говорил мне… Требуют формулу…

– Но ты же не знаешь ее, Артур! – Не верят…

– От кого они узнали о существовании мортина?

– От кого? – Леман удивленно открыл свои большие темные глаза. – Разве не от Агнессы, Гельмут? Они говорят, от Агнессы…

– Глупости! – рассердился Гельмут. – И ты поверил им? – Он выпустил руку Артура.

– Не сердись на меня… – Леман вдруг всхлипнул, как испуганный ребенок, и упал головой на подушку. – Это же они говорят…

– Ну что ты, что ты, Артур! – Гельмут склонился над ним и ласково провел по его волосам. – Приди же в себя, надо что-то решить…

– Они замучают меня до смерти… а потом и тебя… это страшные люди… Открой им формулу, Гельмут!

– Открыть… им… формулу? – Гельмут отшатнулся or друга. – Что ты говоришь, Артур? Они же отравят сотни миллионов людей, все живое…

– Никого они не отравят! – с неожиданной энергией сказал Леман. – Мы перехитрим их, Гельмут. – Он снизил голос до шепота. – Как только они отпустят нас, мы опубликуем формулу для общего сведения, да еще сообщим в печати, что они вынудили ее у нас пытками…

Гельмут молча смотрел на друга.

– Ты ошибаешься, Артур, – сказал он ровным, спокойным голосом. – Если я открою им формулу мортина, я никогда не выйду отсюда – они убьют меня. Но они убьют меня и в том случае, если я не открою им формулу…

– Возможно, ты прав, – тихо отозвался Леман. – Они убьют нас и в том и в другом случае. Что же нам делать, Гельмут?..

– Я не сказал – нас, Артур. Я сказал, что они убьют меня. А теперь – пошел вон, подлец!

И снова чья-то невидимая рука приоткрыла в нужный момент тяжелую дверь: на этот раз ровно настолько, чтобы худое и верткое тело Артура Лемана могло скользнуть в образовавшуюся щель.

Гельмут Шрамм снова остался один.

ГОСПОДИН ГЕРМАН АНГСТ

Директор психиатрической больницы отклонил предложение доктора Петерс о выписке Агнессы Шрамм.

– У нас имеется заключение полицейского врача, что Агнесса Шрамм страдает манией преследования и представляет известную опасность для окружающих, – сказал директор, – а потому решение о ее выписке может вынести только консилиум.

– Но полицейский врач не психиатр, а терапевт, – возразила Эвелина, – и к тому же подозрительная личность. Его доводы да и все его поведение показались мне, по меньшей мере, странными.

– Я не имею никаких оснований считать доктора Шмица подозрительной личностью, – холодно сказал директор и поднялся с места, давая понять, что аудиенция окончена.

До этого случая он полностью доверял Эвелине в подобных вопросах, и она вышла из его кабинета в твердой уверенности, что он действовал па этот раз под давлением извне. О том же свидетельствовал и подчеркнуто официальный тон, каким он никогда ранее с ней не говорил. Словом, заговор против бедной Агнессы и ее мужа был очевиден. В тот же день к вечеру Эвелина, приняв все меры предосторожности, самовольно вывела Агнессу из здания больницы и поместила ее у своей старой подруги Ирмгард Кюн, проживавшей в полном одиночестве в маленькой двухкомнатной квартире на окраине города.

– Имей в виду, Ирмгард, – предупредила она подругу, – что Агнессу несправедливо преследует полиция и ее пребывание в твоей квартире связано с риском для тебя. Впрочем, риск небольшой: ты ничего не обязана о ней знать. Если явится полиция – сошлись на меня…

Что было делать дальше? Где и как искать след Гельмута Шрамма? Два загадочных слова, уловленные Эвелиной из телефонного разговора кузена Липгарта, – Ведель и Остмарк – не дали никаких сведений. Таких фамилий в адресной книге Мюнхена не значилось; не оказалось таких названий и в географическом справочнике.

Как это нередко случается, помощь пришла оттуда, откуда ее меньше всего можно было ждать: из полиции. Эвелина возвращалась домой от Ирмгард, где оставила встревоженную Агнессу, когда почти возле ее дома с ней поравнялся какой-то низкорослый человечек – в первое мгновение он показался ей подростком – и, не глядя на нее, тихо произнес:

– Следуйте за мной… на расстоянии… незаметно…

Он двинулся вперед, и Эвелина, не задумываясь, пошла за ним следом. Господи, да ведь это же “тролль” из полицейского управления, маленький Герман Ангст! Что ему надо от нее? Между тем Ангст свернул в ближайший переулок и, ни разу не оглянувшись, продолжал свой путь. Еще улицы, еще переулки, и вот, наконец, старый город – причудливое переплетение узких, кривых средневековых улочек. Ангст остановился возле маленькой старинной церковки-кирхи, оглядел настороженно улицу – она была пуста – и через низкие резные ворота вошел на церковный двор. Эвелина последовала на ним. Дворик был крохотный, мощенный старинной, вытертой до зеркального блеска каменной брусчаткой; посреди него высился истолченный временем, черный, дуплистый дуб, почти лишенный листвы. Ангст обошел двор, открыл дверцу в задней стене кирхи и поманил за собой Эвелину.

– Сюда, – произнес он, когда они очутились в полутьме кирхи. – Вот в эту келью…

В келье едва могли уместиться два человека. Ангст указал Эвелине на небольшую деревянную скамью, стоявшую возле стены, и сам уселся рядом.

– Тут мы в полной безопасности, фрау Петерс, никто не услышит нас – ни одна живая душа! – начал он. – Вы помните меня? Я Герман Ангст, секретарь господина фон Штриплеля, важной персоны, бывшего штурмфюрера, что, впрочем, является строжайшим секретом… полишинеля! Ну как – страшно?

– Представьте себе, господин Ангст, – улыбнулась Эвелина, – совсем не страшно!

– Я знаю, я знаю, вы смелая женщина, фрау Петерс. Я горжусь вами. Да-да, – прибавил он убежденно, – именно горжусь!

– Что вы, господин Ангст, я просто хочу помочь одной несчастной женщине, попавшей в беду…

– Не так-то это просто, – перебил ее Ангст. – Послушайте моего совета, фрау Петерс: будьте осторожны. Я для того и позвал вас сюда, чтобы предупредить: вы ввязались в очень опасную игру. Супругов Шрамм преследуют могущественные и беспощадные люди!

– Что же это за люди, господин Ангст? И почему они преследуют Шраммов?

– Я пока не знаю, но постараюсь узнать.

– И еще – простите мне этот вопрос: кто вы? Какую роль приняли вы на себя в этом деле?

– Кто я такой? – Маленький Ангст на минуту умолк, как бы собираясь с мыслями. – Конечно, с этого я и должен был начать наш разговор. Ведь для вас я человек из полиции, а полиция – ваш враг, во всяком случае, пособник ваших врагов. Так кто же я такой? Знаете, фрау Петерс, я никогда не задумывался над этим вопросом. А когда меня спрашивали, отвечал: “Перед вами господин Герман Ангст, секретарь господина фон Штриппеля”. Правда, я лишь один из секретарей этого господина. Но когда такой вопрос задаете вы – вы, фрау Петерс, – это совсем другое дело… Кто я такой и какую роль играю в вашем деле? Что ж, я откроюсь вам. Мне сейчас двадцать восемь лет… Вы не смотрите, что я такой маленький, – мне действительно двадцать восемь лет! Значит, в год, когда кончился Гитлер, мне было всего девять лет. И все-таки я успел пережить в ту пору много тяжелого, и это навсегда определило мою жизнь. Дело в том, что моя семья жила в деревне, расположенной рядом с Бухенвальдом. Старинные живописные места, знаменитая Тюрингенская равнина, прекрасный буковый лес, где некогда прогуливался Гете! Но пейзаж моего детства – это, прежде всего, густой, жирный, угольно-черный дым, чуть подбитый красным отсветом пламени: он днем и ночью стлался по окрестности, застилая небо. И еще – удушающий запах горелого мяса и жира: он въедался в ноздри, в рот, в горло, в легкие, в кожу, в волосы, в одежду и убивал все другие запахи – запахи весны, лета, осеннего увядания, первого снега. Я вижу, вы поражены, фрау Петерс, что я так… складно говорю, – сказал Ангст, перехватив удивленный взгляд Эвелины. – Но я немножко поэт, я пишу стихи, для себя, конечно… И затем, я много читал и сейчас читаю…

– Нет, господин Ангст, я ничуть не удивлена, это совсем другое… Прошу вас, говорите.

– Мои родители были простые крестьяне. Они жили с постоянным мучительным ощущением творящихся рядом злодейств, и я уже с малых лет знал, что в Бухенвальде жгут детей, молодых девушек, юношей, женщин, мужчин, стариков и живая плоть их черным дымом сочится из труб крематорских печей… Вот каким было мое детство, фрау Петерс!..

Ангст замолчал.

– В этом было, вероятно, что-то болезненное, – продолжал он, – но я часами не мог оторвать глаз от гигантских траурных полос, тянущихся по небу. Может, я потому и рос так плохо и остался таким вот… малорослым. Я долго болел – у меня были какие-то припадки, а когда наконец выздоровел, на меня снизошла удивительная ясность духа и какое-то, сказал бы я теперь, гневное спокойствие. Я стал очень жалостлив к людям и навсегда возненавидел тех, кто виновен в их страданиях. Время уже вернуло нам наше голубое небо и тысячелетние запахи нашей земли, а я… я упорно не доверял этому благополучию, фрау Петерс! Я считал, вернее, безотчетно чувствовал, что зло лишь до поры втянуло спои когти, оно только пережидает, когда люди забудут о нем: ведь человеческая память коротка. Борьба со злом, говорил я себе, требует выдержки, хитрости, терпения. Уже позднее, когда я окончил деревенскую школу и ушел сюда, в город, я понял, что чутье не обмануло меня. Как я попал на службу в полицию, фрау Петерс? Я прочитал однажды, что в царской России один революционер, скрыв свои настоящие убеждения, поступил в полицию, чтобы узнавать ее секреты и сообщать о них революционерам. Это удалось ему, и он принес большую пользу своим товарищам. Я не революционер, я маленький человек, но я не хочу, чтобы небо над моей Германией снова почернело от дыма. А у нас есть еще немало людей, которые хотели бы вернуть нацистские времена. Вот для чего поступил я в полицию, фрау Петерс. Конечно, все это должно остаться между нами, но я открыл уже немало темных дел и замыслов, и никто не знает, что они проникли в печать только благодаря Герману Ангсту. Правда, это капля в океане зла. Вы не представляете себе, фрау Петерс, какую силу снова забрали разные нацисты, и не только у нас, но и в других странах! При этом они все связаны между собой: у них сколько угодно денег, оружия, тысячи головорезов, готовых на любое злодейство; у них свои люди в правительстве, в армии, среди богачей; на их стороне тайная полиция и разведка; у лих на учете целый миллион бывших СС как в самой Германии, так и по всему свету…

– Неужели это правда, господин Ангст? – с горестным недоумением спросила Эвелина. – Мне не раз говорили об этом, но я не верила. Как же это случилось?

ГЕРМАН АНГСТ РАСКРЫВАЕТ КАРТЫ

– Как это случилось? – повторил Герман Ангст. – Вы знаете, фрау Петерс, существуют такие морские моллюски – анемоны? Во время отлива они остаются на суше и превращаются в этакие ничтожные темные комочки, размером не более одной пятой своего былого объема. Они ссыхаются под палящими лучами солнца, и со стороны кажется, будто жизнь покинула их. Но вот начался прилив – и они снова заиграли всеми своими ядовитыми красками. Как они выживают? Дело в том, что они совершенно лишены чувствительности и потому способны выдержать любые колебания нашей среды…

– Вот именно – лишены чувствительности, – проговорила Эвелина. Она вспомнила своего кузена.

– Сейчас время прилива, фрау Петерс. Конечно, ученые люди и большие политики объяснят вам лучше меня, как случилось, что нацисты сумели вырваться из петли и снова заносят над нами свой разбойничий нож. Одно я могу сейчас с полной достоверностью сказать: это они преследуют супругов Шрамм…

– Кто же это “они”, господин Ангст? Есть же у нас против них законы!

– Для них у нас нет законов, фрау Петерс. Повторяю, мне пока неизвестно, почему они избрали своей жертвой господина Шрамма, но дело, видимо, очень серьезное. В нем заинтересованы и американская разведка и наш Пуллах [12]12
  Пуллах – место под Мюнхеном, где помещается Федеральная разведывательная служба Западной Германии.


[Закрыть], а выкрали господина Шрамма из гостиницы “Старая Бавария” мерзавцы, принадлежащие к одной из секретных нацистских шаек.

– А кто такой Герман Винкель?

– Это тот, который разыграл подлую комедию с бедной фрау Шрамм, уверив ее, что она приехала в Мюнхен одна? Он вовсе не Герман и не Винкель! – с презрением сказал Ангст. – Этот смазливый агент из Пуллаха, его употребляют обычно для таких вот “благородных” ролей, – некий Швейнефлейш. Они хотели свести с ума фрау Шрамм. Но, кажется, это не удалось им, не правда ли?

– Нет, господин Ангст, не удалось.

– А верно, что она сбежала сегодня из психиатрической больницы? Ваш директор звонил об этом нашему Штриппелю…

– О, неужели? – воскликнула Эвелина. – Это было бы замечательно!

– Вы молодец. – Ангст робко коснулся руки Эвелины. – Так и надо: не доверяйте ни одной душе, пока тысячекратно не убедитесь… – Увидев смущение на лице собеседницы, он оборвал себя, затем продолжал деловито: – Следующее действующее лицо – доктор Шмиц. Он действительно доктор, но не Шмиц и живет по фальшивому паспорту. Настоящая его фамилия – Ледерле, бывший лагерный врач, его имя уже упоминалось на двух процессах бывших работников концлагерей. Впрочем, – Ангст усмехнулся, – он почти не скомпрометирован. Скромные эксперименты с какими-то снадобьями фармацевтической фирмы Бауер… А теперь, фрау Петерс, спрашивайте: кто и что еще вас интересует?

– Прежде всего судьба Гельмута Шрамма.

– Полагаю, что он жив, но куда его упрятали, мне пока не удалось узнать. Он, кажется, химик?

– Да, и очень талантливый химик: у него был целый ряд серьезных открытий.

– Химия имеет сейчас немалое военное значение. Но в этом ли разгадка их интереса к Гельмуту Шрамму?

– Очень вероятно, господин Ангст. Фрау Агнесса Шрамм высказала такое же предположение.

– Вот видите… На это указывает еще одно обстоятельство: в связи с его делом в Мюнхене ожидали приезда каких-то людей из-за океана. Ведь у них там собачий нюх на наши военные открытия и изобретения. А уж с нашей немецкой химии они глаз не сводят. Возможно, они уже прибыли…

– Что это за люди?

– Пока не знаю. Это сверхсекретно.

– А говорит вам что-нибудь такая фамилия? Леман? Артур Леман!

– Артур Леман? Которому фрау Шрамм звонила из гостиницы по телефону в Бремен?

– Да, ассистент Гельмута Шрамма.

– Это осведомитель, приставленный к Шрамму нашей разведкой в порядке слежки за учеными, работа которых может иметь военное значение. Его зачем-то срочно вызвали из Бремена, он находится сейчас в Мюнхене. Возможно, его хотят подослать к фрау Шрамм… О, я и забыл, что фрау Шрамм беглянка. Дальше, фрау Петерс!..

– Что вы скажете о моем кузене Бруно Липгарте?

– Вашем кузене? – удивился Ангст. – Вы поставили меня в трудное положение, фрау Петерс!

– Ничуть, господин Ангст. Мне известно, что Бруно Липгарт низкий человек.

– В таком случае, вы очень мало знаете о нем, фрау Петерс.

– Если я скажу вам, что была у него вчера вечером дома, вы согласитесь, что я знаю о нем не так уж мало.

– Вы… были… у него… дома? Да это же…”

– Я просила его узнать о Гельмуте Шрамме.

– И что же?

– Я ничего не добилась. Скажите, Бруно Липгарт влиятельный человек среди этих… ну, новых нацистов?

– Очень влиятельный.

– Значит, и очень осведомленный?

– Безусловно.

– Вам говорит что-нибудь такое слово – не то фамилия, не то название: Ве-дель?

– Ведель? Это точно: Ведель?

– Насколько мне удалось расслышать… – Эвелина пожала плечами.

– Быть может, Вен-дель? – очень серьезно и взволнованно спросил Ангст.

– Возможно, Вендель. Я подслушала телефонный разговор Липгарта, когда он выяснял судьбу Гельмута Шрамма… И что же, если Вендель?

– Вендель – это значит, что в деле Шрамма замешана самая верхушка нашей, а возможно, и американской разведки. Вендель – опаснейший человек, бывший эсэсовский головорез, знаменитый гитлеровский разведчик, возглавляющий сейчас чуть ли не всю эсэсовскую банду, расползшуюся по свету, и тесно связанный с бывшими гитлеровцами в нашей стране, стремящимися к реваншу. В свое время американская разведка, заинтересованная в его сотрудничестве, помогла ему ускользнуть от виселицы. На днях он приезжал сюда из Испании, где постоянно живет. Упоминание Липгартом его имени может означать в данном случае только одно: Вендель причастен к делу о похищении Шрамма и дружки Липгарта дали ему понять, чтобы он не совал в это дело свой нос.