Текст книги "Мир приключений 1966 г. №12"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов,Евгений Велтистов,Николай Томан,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Александр Кулешов,Игорь Акимов,Яков Наумов,Юрий Давыдов,Яков Рыкачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 43 страниц)

Подкрадываясь к суркам, я вдруг испытал странное и неприятное ощущение, будто за мной самим тоже кто-то охотится. Огляделся по сторонам, но вокруг было пустынно и тихо.

На каменистой площадке среди зарослей мне повстречался дикобраз. Он тоже вполне мог оказаться переносчиком и хранителем болезни, но все-таки у меня рука не поднялась выстрелить в него. При виде меня он не только не струсил, а наоборот, грозно захрюкал и воинственно затопал задними лапками. Но смелости ему хватило ненадолго: через минуту он уже юркнул в кусты.

Было уже за полдень. В зарослях царила знойная духота. Я устал и проголодался, левое плечо мне оттягивал ягдташ с двумя подстреленными сурками. Клещами заполнены почти все пробирки, можно возвращаться в лагерь.

Я прошел уже, наверное, половину пути до лагеря, как вдруг из зарослей на меня кинулся матерый волк! Нападение было столь внезапным, что он едва не сбил меня с ног. Я удержался лишь потому, что буквально повис на спружинившем кустарнике.

Волк кинулся на меня снова, но теперь я успел сунуть ему с оскаленную пасть приклад винтовки и одновременно сильно ударить его ногой.

Он отскочил. Теперь у меня уже появилась возможность перехватить винтовку и прицелиться в него.

Бешеный шквал отрывочных мыслей бушевал у меня в голове, пока я искал взглядом прицел.

Откуда взялся здесь волк? Почему он бросился на меня? Волки в одиночку да еще летом обычно не бросаются. Бешеный? Но тогда бы он не отступил под ударами, а рвался бы ко мне, пока я не убил его или… или пока он не перегрыз бы мне горло…

Я уже почти нажал на спусковой крючок, как вдруг понял: это вовсе не волк. Это собака! Один из тех псов, что бродят со стариком.

Стрелять нельзя! Хорошо, что я вовремя спохватился. Но что же делать? А если он не один?

И в тот же миг, словно прочитав мои тревожные мысли, сбоку из зарослей на меня так же молча ринулся второй пес…

Сколько их там в кустах? Вся свора? Только и ждут команды, чтобы кинуться на меня? Ясно, что их науськал Хозяин, он тоже, верно, прячется где-то в кустах. Зачем? Чем мы его обозлили?

Отбиваясь от наседавших собак прикладом, я медленно пятился, пока не добрался до ближнего дерева. И тут, улучив удобный момент, ухватился за нижние раскидистые ветки, подтянулся и начал карабкаться по стволу.

Ветки трещали и гнулись. Ствол с перепугу казался гладким, как телеграфный столб. Один из псов все-таки успел хватить меня за сапог и едва не сдернул на землю…

Но я все-таки удержался, уселся в развилок ветвей и постепенно смог отдышаться. А внизу сидели и облизывались уже не два, а четыре пса. Один из них, негодяй, скалился так, словно смеялся надо мной!

Что и говорить, положение создалось совершенно глупое. Стрелять нельзя; ведь это все-таки не дикие волки, а собаки. Слезть и пробиваться к лагерю тоже невозможно: наверняка остальные псы прячутся в кустах и бросятся мне на спину. Сколько же мне придется сидеть на этом ореховом дереве словно обезьяне?

Прошло с полчаса. Я сидел на дереве, а псы – кружком внизу, не сводя с меня глаз. Придерживаясь кое-как одной рукой за ветки, я другой обобрал с одежды успевших наползти клещей, – так сказать, поневоле героически продолжал вести научные исследования.

Хорошенько упершись спиной в ствол дерева, я трижды выстрелил в воздух. Поймут, надеюсь, в лагере, что это сигнал тревоги, а не простая охотничья пальба, и поспешат ко мне на выручку.

Псы прижали уши, оскалились еще грознее, зарычали, но не сдвинулись с места.

Прошло еще пятнадцать минут. Может быть, повторить сигнал? Или подождать? Я взглянул на часы. А когда снова посмотрел вниз, собак уже не было. Они исчезли – явно по сигналу, которого я не слышал.

Я прислушался, размышляя, что же мне теперь делать? Кроме беззаботного гомона птиц, ничего не было слышно вокруг. Никто пока не спешил ко мне на помощь. Почему же тогда ушли собаки? Или это просто хитрый тактический маневр старика: отозвать своих псов в кусты и подождать, пока я слезу? Глупо было бы попасться в ловушку.

Но еще глупее будет, если придут товарищи и увидят, как я сижу на дереве, хотя никакой опасности вокруг нет и в помине.

Эта мысль заставила меня решиться осторожно, то и дело прислушиваясь, все-таки слезть с дерева. Нет, кажется, все спокойно кругом.

Оглядываясь и приседая чуть не на каждом шагу, я пошел к лагерю. Постепенно нервы у меня успокаивались, как вдруг какой-то треск впереди снова заставил меня насторожиться. Я остановился, занеся над головой винтовку, на манер дубинки, для удара…

Из кустов вышел Женя и удивленно спросил:

– Ты что?

Я рассказал ему о нападении.

– А мы было сначала подумали, что ты по архару стреляешь. Промазал, думаю. Потом забеспокоились, решили пойти к тебе навстречу.

– Надо нам на будущее договориться, что три выстрела подряд будут сигналом тревоги, – сказал я. – Как услышишь, спеши на выручку.

– Так-то так, но это не выход. Надо нам укротить этого зловредного старца. А то пойдет такая игра в индейцев с постоянной пальбой, что не до науки будет.

Проклятые псы продержали меня столько, что отдохнуть после обеда, как все мечтали, не удалось. Надо было до вечера просмотреть хоть часть добытого материала. Этим мы и занялись: я в одном углу палатки возился со своими клещами, Мария за другим Столом сортировала москитов, а на улице под навесом Николай Павлович с Женей вскрывали грызунов на оцинкованном столе.

Вечером у костра мы подвели первые итоги. Они были более чем неутешительны.

Вибрионы оказались всюду: и в сурках, и в белках, и в песчанках, даже в голубой сойке, которую Николай Павлович подстрелил. Они кишмя кишели почти в каждом клеще! Не было их только в москитах.

– Не густо, – с унылым вздохом сказал Николай Павлович, как бы подводя итоги обсуждения. – На военном языке это называется “шаг на месте”…

– А на языке математиков – “икс минус единица”, – подхватил Женя. – Москитов реабилитировали, но зато каков этот “икс” многочисленный. В сетки-то хоть теперь на ночь можно не заворачиваться?

– Все меры предосторожности остаются в силе, – сказал я. – Где гарантия, что мы за один день проверили все виды москитов? Пока в них вибрионов не обнаружили, а вдруг да затешется один зараженный…

Укладываясь спать, я подумал: “Ну вот, мистер Шерлок Холмс, что бы вы предприняли теперь на нашем месте? Если все вокруг под подозрением, то как же найти настоящего виновника?”

В ПОТЕМКАХ

В каком направлении двигаться дальше? Нельзя же, в самом деле, подозревать всех обитателей долины, так мы никогда не разрешим загадки.

Основное внимание мы решили уделить клещам как переносчикам и суркам как возможным “хранителям” болезни. Одновременно заложили серию лабораторных опытов, чтобы попытаться выяснить, какие виды клещей могут особенно активно переносить вибрионы и кто из грызунов более воеприимчив к болезни. Хотя я, признаться, в успех этих опытов не особенно верил. Ведь уже стало ясно, что загадочная болезнь поражает только людей. Насекомые и животные могут оказаться буквально напичканы вибрионами и будут чувствовать себя прекрасно. Но провести дополнительную проверку, конечно, следовало.

Николай Павлович отправился в поселок, чтобы привезти необходимые анализы, если охотник действительно умер. Наверное, это уже случилось, но никто не решался везти их к нам в долину, придется это сделать самим. Женя собирался снова отправиться на охоту за грызунами, а мы с Марией решили обследовать гнезда москитов в ближайших окрестностях селения, покинутого жителями. Может быть, среди них окажутся какие-нибудь новые разновидности, пока не попадавшиеся нам. Вероятно, болезнь должна укрываться где-то именно здесь. И если ее все-таки переносят москиты, мы это выясним: ведь они плохие летуны и не забираются от своих гнезд дальше чем за километр.

Но сначала мы все втроем решили нанести визит Хозяину и попытаться установить с ним дружеские отношения.

По рассказам, он жил где-то в пещере километрах в полутора от селения. Прихватив с собой подарки – новый халат, несколько пачек чаю, сахар, увесистый мешочек риса, – мы отправились туда.

От селения к пещере старика вела через заросли узкая, едва приметная тропа. Видно, по ней редко ходили. Кое-где возле тропы валялись среди травы дочиста обглоданные кости. Это были кости ягненка, как определил Женя, а в другом месте – лисицы.

– Видно, псы у него натасканы как охотничьи собаки! – восхищенно сказал Женя. – Любопытный старик, надо с ним поближе познакомиться.

– Конечно! – напустилась на него жена. – Вот науськает он на тебя своих волкодавов, отлично с ними познакомишься. Смешно, идем словно в логово какой-то бабы-яги или людоеда. Эти кости мне на нервы действуют.

– Может, вернешься в лагерь? – предложил я.

– Нет уж! И, по-моему, эти псы уже следят за нами, наверняка крадутся в кустах.

Честно говоря, и у меня опять было такое же неприятное ощущение, будто из зарослей за нами все время следят чьи-то настороженные глаза. Но я решил помолчать об этом.

Худенькая и подвижная, похожая в своем синем комбинезоне, ладно подогнанном по фигуре, на мальчишку, Маша все забегала вперед, а тут притихла и старалась держаться поближе к Женьке.

– Смотрите, дымок, – сказал Евгений, показывая на легкую синеватую струйку, поднимавшуюся над зарослями. – Там его логово.

В самом деле, тропа свернула в ту сторону, откуда тянулся дымок, таявший в солнечных лучах. С каждым шагом мы все как-то больше настораживались, озирались по сторонам, часто переглядывались. Но пока вокруг все было спокойно, никто не собирался нападать на нас.

Заросли кончились, и мы увидели небольшую площадку, всю заваленную костями и собачьим пометом. Вонь тут стояла ужасная.

У скалы, где среди громадных камней чернел вход в пещеру, догорал костер. Возле него неподвижно стоял Хозяин и молча смотрел на нас. А вокруг него лежало штук шестнадцать псов, весьма похожих на волков. Они тоже не сводили с нас горящих глаз. При нашем появлении несколько собак вскочили и грозно зарычали. Но старик издал какой-то негромкий цокающий звук, – и они покорно улеглись.

Я немного приободрился: все-таки он не науськал их сразу на нас, как мы опасались. Можно начинать переговоры.

Поклонившись как полагается, я приветствовал старика традиционным:

– Селям алейкум!

Он молчал.

Я начал говорить о том, что мы приехали из дружественной страны, чтобы помочь местным жителям избавиться от опасной болезни, которая не щадит ни детей, ни смелых охотников, ни стариков. Я напирал на то, что мы лекари, табибы, представители самой гуманной профессии, угодной аллаху. Мы не имеем никаких враждебных намерений, не собираемся ему мешать и хотим лишь одного: чтобы и достопочтенный старец не мешал нам помогать страждущим и пораженным жестокой болезнью…

Старик молчал. Он стоял от нас всего в десятке шагов, и теперь можно было хорошо рассмотреть его морщинистое лицо, длинную, запущенную седеющую бороду, насупленные лохматые брови. А взгляд его я никак не мог поймать. Глаза старика прятались в узких щелочках под нависшими бровями и, похоже, смотрели куда-то поверх наших голов. Казалось, он даже не слушает моих витиеватых речей. Зато собаки слушали внимательно и с явным интересом, высунув языки и чутко насторожив уши.

– Вот истукан какой, – неожиданно прошептала у меня над ухом Мария. – Эх, взять бы у него пробу крови! Попроси!

От такого предложения я невольно сбился и сердито оглянулся на нее.

– Ладно, ладно, – примирительно сказала она. – Давай, митингуй дальше. Только что-то плохо у тебя получается.

Женька не сдержался и тихонько фыркнул.

А старик стоял неподвижно и молчал.

Я старался объяснить старику, что мы вовсе не охотники и стреляем мелких грызунов и птиц лишь по необходимости, дабы выяснить, кто же из них хранит в себе и переносит болезнь. Как только мы это узнаем, мы сразу покинем долину. А пока просим его как лучшего знатока и настоящего хозяина этих прекрасных, благословенных аллахом мест помочь нам поскорее закончить нашу важную работу, так необходимую его землякам…

С этими словами я сделал два небольших шажка вперед и торжественно разложил на грязной земле наши подарки.

Старик молчал.

Я растерянно оглянулся на своих товарищей, спрашивая их взглядом: что же делать дальше?

И вдруг старик заговорил, заставив нас всех вздрогнуть от неожиданности:

– Уходите отсюда… Эта земля проклята аллахом за грехи людей…

Голос у него был хриплый и какой-то словно заржавленный, отвыкший произносить слова.

– Что он говорит? – потянула меня за рукав Мария.

– Подожди.

– Уходите отсюда, френги… – Он употребил именно эту старинную ругательную кличку, какой обзывали европейцев, наверное, еще во времена Тимура. – Только я могу здесь жить. Так угодно аллаху. А вас да покарает аллах, если нарушите его волю…

С этими словами он поднял обе руки к небу, словно призывая аллаха немедленно обрушить кары на наши головы.

– Что он сказал? Переведи, – теребила меня Мария. – Ой, что это у него с руками, мальчики? Он же без рук!

Еще при первой встрече, как я, кажется, упоминал, мне показалось что-то странным в фигуре старика. Длинные рукава его халата свисали слишком свободно, словно пустые. Теперь, когда он поднял руки, мы поняли, в чем дело. Рукава халата в самом деле были чуть не до половины пустыми: обе руки у старика были отняты по крайней мере до локтей!

Не успели мы опомниться, как старик, пригнувшись, исчез в пещере. А псы вскочили, как один, и выстроились перед ее входом, завывая и рыча. Еще минута – и они бросятся на нас.

– Пошли отсюда, – сказал я. – Похоже, дипломатические переговоры прерваны.

Пятясь и спотыкаясь, не решаясь повернуться спинами к этим оскаленным клыкам, мы начали поспешное отступление. Но, кажется, преследовать нас собаки пока не собирались.

– Да что же он сказал, этот зловредный старик? Третий раз тебя спрашиваю, можешь ты ответить? – напустилась ил меня Мария, когда мы отошли на некоторое расстояние от пещеры и почувствовали себя спокойнее среди зарослей.

– Сказал, чтобы мы убирались отсюда. Грозил местью аллаха.

– Вот ирод! Но как же он живет, один и безрукий? Ой, мальчики, мне его жалко! Как же он ест, пьет? И ведь никто ему не готовит, даже постирать некому. Одни собаки вокруг. Ужас!

– Да, нелепый старик, – пробормотал Женя. – Он нам еще попортит крови. А как с ним бороться? Ведь он старый и к тому же инвалид. Положеньице!

Мы все были ошеломлены и обескуражены. В самом деле, что же теперь делать? Не просить же у местных властей охраны от одинокого старика, да к тому же безрукого?

– И чего он не уйдет к людям, где бы за ним кто-то ухаживал? – опять начала сетовать Мария. – Хотя ведь он только тут за счет суеверий и кормится…

– Точно. И прекрасно понимает, что исчезнет болезнь и никому он будет не нужен и не страшен, как мифический владыка ее. Тогда он совсем пропадет, – сказал Женя. – Так что мы для него враги смертельные – это ясно.

– Но почему же он не заболевает и не боится болезни? – высказал я вопрос, уже давно занимавший меня.

– Вот и я об этом все время думаю, – подхватила Мария. – И зря вы смеялись: если бы удалось получить у него анализ крови – это наверняка бы многое разъяснило, есть у него иммунитет или еще что.

– Хорошо бы, конечно, еще у него и спинномозговую жидкость взять, – насмешливо поддакнул я.

– Во сне, – подхватил Женя, – Подкрадись к нему и коли! Мы с ним расхохотались, представив эту картину: как Маша крадется ночью в пещеру к старику со шприцем в руках.

Она сердито посмотрела на нас, но не выдержала и тоже рассмеялась:

– Ладно, хватит вам зубоскалить. Беритесь лучше за работу.

Мы с ней отправились ловить москитов, Женя – охотиться за грызунами, а к обеду все сошлись в лагере.

Там нас встретил неожиданный гость – доктор Али.

При виде его у меня было мелькнула мысль, что вдруг случилось чудо и несчастный охотник остался жив. Но тут же моя радость угасла…

– Я привез вам все материалы, которые обещал Шукри-ата, – с легким поклоном сказал доктор.

Мне понравилось, что он не хвастался тем, что решился приехать к нам в лагерь.

– Не испугались?

Доктор Али пожал плечами и просто ответил:

– Я же медик.

– А где материалы? – спросил я.

Николай Павлович ответил, что все привезенные материалы сразу были спрятаны в холодильник.

Мы пригласили гостя пообедать с нами. Он отказался, сказав, что никогда ничего не ест в такую жару до наступления сумерек, но охотно согласился выпить чашечку кофе. Мария постаралась его сварить по всем правилам.

Пришлось и нам ограничиться только кофе, хотя из кухни тянуло весьма аппетитным запахом. Николай Павлович, видно, успел приготовить что-то вкусное.

Меня немножко удивило, что доктор Али пил кофе, не снимая перчаток.

“Видно, все-таки побаивается заразы”, – подумал я.

Гость похвалил чудесное место, которое мы так удачно выбрали для лагеря:

– Даже я не смог бы выбрать более живописного уголка, хотя неплохо знаю эту долину. Ведь я здесь жил раньше, до смерти моего дорогого отца, и лишь пять лет назад перебрался в поселок… Ужасно, что столь райское место постигло такое страшное бедствие.

Говорили мы по-английски. Увлекшись, я некоторые вопросы задавал на фарси, но доктор Али неизменно отвечал мне по-английски, чтобы Николай Павлович и Женя тоже могли принимать постоянное участие в беседе. Из нас четверых не знала английского лишь Мария. Женя все время нашептывал ей на ухо краткий перевод нашего разговора.

Мы посетовали на то, как встретил нас хозяин долины. Доктор Али сочувственно покивал и развел руками:

– Что поделаешь? Подобные пережитки еще, к сожалению, живучи у нас.

Выпив три чашечки кофе, он стал благодарить и прощаться. Мы не стали задерживать его. Нам не терпелось заняться делом, а времени до вечера уже оставалось мало, да и нашему гостю предстоял еще неблизкий путь в одиночестве по горным дорогам. Но я все-таки предложил ему посмотреть нашу лабораторию. Он с большим интересом согласился.

Сначала холодильник и термостаты. Гость наговорил немало приятных слов о том, как остроумно нам удалось выйти из трудного положения, вызванного местными условиями. Потом мы заглянули с ним в лабораторию, где Мария занималась вирусологическим анализом спинномозговой жидкости покойного охотника.

Это была не очень сложная, но довольно тонкая операция. Маша брала куриное яйцо, осторожно прокалывал;) шприцем скорлупу и вводила туда несколько капель спинномозговой жидкости. Потом отверстие запечатывалось парафином, и яйцо укладывалось в термостат. Теперь оставалось только ждать несколько дней, пока все микробы и вирусы в этой герметически закупоренной идеальной, питательной среде размножатся в миллионы раз.

Затем мы прошли под навес, где Николай Павлович с Женей препарировали убитых грызунов.

Женя как раз собирался вскрывать очередного суслика. И тут такой сдержанный доктор Али вдруг не выдержал. Видно, в нем взыграла душа талантливого медика.

– Позвольте мне! – неожиданно умоляюще произнес он, мягко придержав Женю за руку.

Мы сначала даже опешили и непонимающе все трое уставились на него.

– Позвольте мне, – повторил смущенно доктор Али и поднял кверху палец, помогая себе этим жестом. – Хоть одно вскрытие! Это будет мой вклад в вашу благородную работу.

Он так забавно-умоляюще смотрел на меня, что я поспешил протянуть ему халат и сказал:

– Конечно, конечно, коллега, прошу вас! Мы будем очень признательны.

Я помог ему надеть халат, Николай Павлович уже протягивал резиновые перчатки, а Женя искал среди инструментов чистый скальпель. Доктор Али ловко натянул резиновые перчатки прямо поверх своих, замшевых, но скальпель, который ему подал Женя, не взял, отрицательно покачав головой:

– Простите, я привык пользоваться своим…

С этими словами он вынул из кармана кожаный потрепанный футляр, расстегнул его и достал тускло сверкающий медный скальпель. Нож был какой-то непривычной формы, видимо, старинной работы.

– Перешел ко мне по наследству от отца, – пояснил доктор Али, благоговейно держа скальпель в своих тонких пальцах. – Пользуюсь только им. Мой отец ведь был, как и я, ветеринар.

Он склонился над столом и одним стремительным и легким взмахом скальпеля вскрыл тушку суслика. Еще несколько точных надрезов – и доктор Али выпрямился, коротко сказав:

– Все.

Мы переглянулись. В самом деле: вскрытие заняло буквально две минуты. Суслик был отпрепарирован с таким поразительным мастерством, какого мне еще не приходилось видеть.

Тут уж я не мог удержаться и сказал то, что давно вертелось у меня на языке:

– Дорогой доктор Али! Если бы вы согласились помогать нам!

Он коротко засмеялся и покачал головой.

– Поверьте, вы переоцениваете меня. Я простой ветеринар и вряд ли смог бы вам быть полезен. Я в самом деле ветеринар, каким был и мой покойный отец, – упрямо повторил он в ответ на мой протестующий жест. – Вы, может быть, подумали, что я называю себя так из скромности, а работаю вместе с уважаемым доктором Шукри в его больнице? Нет, я служу в местном ветеринарном надзоре и немножко подрабатываю частной практикой. Очень мало, потому что хлопот у нас, овечьих лекарей, здесь, как вы сами понимаете, хватает. Пожалуй, даже знающий ветеринар в наших краях нужнее хорошего хирурга. Поэтому не обижайтесь, что я не могу принять вашего любезного предложения, хотя, поверьте, весьма ценю его.

Он сам вымыл свой старомодный скальпель, тщательно вытер его и любовно спрятал в потрепанный чехол. Потом снял халат, коротко поклонился нам и пошел к своей лошади, встретившей его негромким ласковым ржанием. Доктор Али легко вскочил в седло, помахал нам рукой и через минуту скрылся за поворотом тропы.

– Да, талантливый малый, – с уважением произнес Николай Павлович. – И в микробиологии разбирается, мы тут с ним немного потолковали, пока ждали вас. Жалко, что не согласился. Ну ладно, займемся делами, их у нас немало.

Они с Женей опять взялись за сусликов и песчанок, а я за своим столом проверял москитов. Работа ювелирная, под стать легендарному Левше, что блоху подковал.

Среди пойманных нами возле поселка москитов нашлись три вида, не встречавшихся прежде. Но ни в одном из них не было вибрионов Робертсона…

Вечером, как уже стало традицией, возле жарко пылавшего костра открылось очередное заседание нашего научно-дискуссионного клуба.

Опять, собственно, ничего нового мы не узнали. Женя обнаружил проклятых вибрионов даже в убитой змее гюрзе и в случайно подстреленном диком горном голубе! Только их еще не хватало!

Что делать дальше? То же самое: все расширять и расширять круг подозреваемых, закладывать новые и новые лабораторные опыты. Пока мы шли наугад, в полной темноте. Одно светлое пятно: москиты явно неповинны в распространении болезни.

Так прошло три дня, однообразно и довольно бесперспективно. С утра мы отправлялись на ловлю грызунов и клещей. После обеда изучали добытые материалы в лаборатории, снова и снова рассматривая в микроскопы вездесущие вибрионы. Они попадались буквально всюду: в крови варана, подстреленного дотошным Николаем Павловичем, в крови сизоворонка и степной лисицы, глупого кеклика – каменной куропатки и летучих мышей, пойманных нами однажды вечером прямо в лагере. Список подозреваемых грозил разрастись до бесконечности…

КАК СЛЕЗА НА РЕСНИЦЕ…

– Давай сегодня поднимемся выше, в предгорья, – предложил Женя. – Может, повезет, и архара подстрелим.

Я согласился. Консервы нам надоели. И надо было проверить всех обитателей долины, в том числе и архаров, хотя, конечно, вряд ли эти осторожные и пугливые красавцы, сторонящиеся людских поселений, могли быть распространителями болезни.

Мы несколько раз любовались, как архары паслись высоко в горах, обступивших со всех сторон долину. Казалось, до них совсем не трудно добраться, всего каких-то три – четыре километра.

Но это первое впечатление оказалось весьма обманчивым. Сначала мы долго карабкались по скалам, обливались потом. Затем нам повезло: мы наткнулись на охотничью тропу, идти стало полегче. Но тропа привела нас к совершенно отвесной скале, по склону которой над бездонной пропастью тянулся овринг…

При виде его у меня сердце упало. “Висячие тропы” – овринги я встречал и раньше на Памире и даже ходил по ним. Но то были настоящие мосты по сравнению с тем оврингом, по которому нам предстояло пройти теперь.

А тут… Бревно шириной в ладонь висит на каких-то колышках и сухих арчевых ветках. Дальше второе бревно, которое укреплено уже совсем непонятно на чем. Как ухитрились их втащить сюда и подвесить на совершенно отвесном обрыве, уму непостижимо.

А сверху еще льется маленький ручеек. Бревна мокрые, скользкие. А внизу… Нет, вниз лучше совсем не смотреть, Там все тонет в голубоватой дымке, дна ущелья не видно, “Путник, будь осторожен! Ты здесь – как слеза на реснице”, – сразу вспомнилась мне памирская поговорка, сложенная вот про такие дорожки.

– Ну, это и есть овринг? – деловито спросил Женя.

Я только молча кивнул.

– Неплохо. Цирковой номер: баланс с кипящим самоваром на лбу. А как же они его строили? Сверху, что ли, спускали бревна?

– Вероятно, – с трудом выдавил я.

– Ладно, раз построили, надо идти. Давай шагай.

– А может, поищем другую тропу?

– Асфальтовую? Да ты что, трусишь? Ведь говорил, будто прыгал как козел по оврингам где-то на Памире. Так расписывал, завидно становилось.

– Там другие.

– Тут отступать поздно. Ты посмотри, архары-то прямо ждут! Видишь?

Я ничего не видел, кроме овринга…

– Ладно, давай я первый пойду. – Он отодвинул меня в сторону, словно какой-то неодушевленный предмет, и осторожно пошел по скользкому бревну.

Шаг, второй, третий… Женя высокий, здоровенный, бревно под ним громко скрипело. Но он шел все увереннее, так, что мне стало обидно. Ведь никогда раньше оврингов и в глаза не видел, а вот шагает же с ухватками заправского циркача.

И вот он уже на той стороне!

Зажмурившись, я тоже ступил на бревно. Качается, пружинит… Но ведь Женька-то прошел!

Я сделал еще один неуверенный шажок. Бревно заходило ходуном подо мной. Я приник к мокрой скале, за воротник мне текла ледяная вода…

Так я стоял над бездной, зажмурившись и судорожно вцепившись немеющими пальцами в скользкий камень, и не решался шагнуть ни вперед, ни назад.

– И долго ты собираешься так стоять? – насмешливо спросил Женя.

Я ничего не ответил. Боялся, что если заговорю, то даже от такого усилия сорвусь и полечу вниз, в синеватую бездну.

Все-таки я поборол себя и сделал шаг вперед, потом второй, третий…

Еще три неуверенных шажка… Женя протянул свою длинную руку и втащил меня на площадку.

– Идем скорей, архары рядом, вон за той скалой! – торопил меня Женя.

– Погоди, дай отдышаться.

– Ладно, никуда они от нас не уйдут.

Однако скоро мы убедились, что торжествовать еще рано. Трижды подкрадывались к пасущимся архарам так близко, что могли спокойно прицелиться наверняка. Но каждый раз, пока целились, архары исчезали как привидения. Я даже не понимал, куда они деваются: не то превращаются в камни, не то проваливаются под землю.

Мы страшно устали, прыгая сами, как козлы, по скалам под палящим солнцем.

Сердце у меня бешено колотилось. Во рту так пересохло, будто я не пил уже целую вечность.

Пот лил с меня в три ручья, он противно щипал глаза, мешая целиться.

И только злость давала мне силы снова и снова карабкаться по скалам вслед за убегающими архарами.

Один раз мы совершенно неожиданно застали их спящими! Подошли к краю обрыва, заглянули вниз – и обмерли.

Прямо под нами всего в каком-то десятке метров преспокойно лежали и безмятежно нежились на солнце четыре архара – старый лохматый козел и три самки. Они не замечали нас. Возле них пасся сурок, на него они тоже не обращали никакого внимания. И ветер дул с их стороны. Редкостная удача!

Женя погрозил мне кулаком, чтобы я не шелохнулся, и начал осторожно целиться. Я затаил дыхание, словно сам вместе с ним спускал курок…

В тот же миг проклятый сурок пронзительно засвистел, поднимая тревогу, и архаров точно ветром сдуло. Только загремели камни из-под копыт!

Женя так разозлился, что трижды, уже не целясь, выпалил им вслед. Хотел пристрелить предателя-сурка, но его, конечно, тоже след простыл. Вот неудача!

И все-таки нам повезло. Один архар словно сам нарочно подвернулся Жене под выстрел. Он выскочил из-за скалы… Женя молниеносно вскинул винтовку. Грохот выстрела долго перекатывался среди скал.

– Ты посмотри, какие рога! – восхищался Женя, прыгая вокруг архара. – А крупный какой, теперь мы свежим мясом надолго обеспечены!

Мы тщательно собрали клещей, прятавшихся в густой шерсти архара, и, связав ему ноги, потащили убитого козла в лагерь.

Он как будто с каждым нашим шагом становился тяжелее. А как перетащить его через проклятый овринг?

– Смелей! – скомандовал Женя.

Я первым ступил на шаткий, пружинистый мостик. И шел по нему медленно, но без остановок, словно лунатик по карнизу, глядя прямо перед собой и ничего не видя.

И вдруг правая нога моя куда-то резко провалилась…

Руки у меня были заняты, я приник к скале всем телом, боясь пошевельнуться.

Потом взглянул себе под ноги и тут же зажмурился, еще крепче прижимаясь к скале…

– Ты чего остановился? – спросил сзади Женя. – Опять трусишь? Шагай, а то архара уроним.

– Шагать некуда, – еле выговорил я.

Прямо передо мной зияла пропасть. Одно из бревен, по которому мы благополучно перешли всего несколько часов назад, куда-то исчезло, провалилось. Вместо него был провал шириной метра в три!

– Это Хозяина работа, – сказал Женя. – Не иначе, как он овринг разрушил. Надо как-то чинить. Давай пятиться назад, положим архара и наломаем веток.

Пятиться назад? По этому узенькому бревну да еще с архаром в руках? Я бы с удовольствием втиснулся в скалу еще глубже, да жалко, она не поддавалась.

От напряжения у меня начали дрожать ноги. И чем больше я старался унять эту противную дрожь, тем сильнее она становилась. Казалось, вся скала начинала ходить подо мной ходуном.

– Не тряси овринг, а то еще дальше обвалится! – крикнул Женя.

– Это не я. Это он сам…

– Какого черта сам! Ты его раскачиваешь. Чего ты приплясываешь, словно обезьяна?

Я не успел ничего ответить, потому что мы вдруг услышали чей-то гортанный голос, раздавшийся откуда-то сверху, словно с неба:

– Спокойно. Я сейчас помогу вам.

От удивления я в самом деле чуть не сорвался. А Женька даже присел, озираясь вокруг.

На выступе скалы стоял, опершись на винтовку, загорелый худощавый человек лет тридцати в туго подпоясанном сером халате и шапке из лисьего меха.

– Чего он сказал? Откуда он взялся? – растерянно спросил Женя.

Незнакомец исчез за скалой, и мы услышали треск ломаемых сучьев арчи. Он несколько раз появлялся с охапками узловатых сучьев, складывал их и уходил снова. Наконец незнакомец, все время ободряя нас гортанными окриками, начал быстро и ловко наращивать провалившуюся часть овринга. Даже в своем трудном положении я не мог не залюбоваться, как он ловко это делал, словно и не висел при этом, как мы, над бездонной пропастью.