Текст книги "Багульник"
Автор книги: Семен Бытовой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– Как видишь.
В это время к Ольге подошел профессор Авилов.
– Как, по-вашему, Сергей Михайлович, завалят?
– Иду на пари, Оля, что не будет ни одного черного шара, пройдешь единогласно.
– И я так думаю, профессор, что не будет черных шаров! – сказал Тегенесянц.
Авилов прошел с Ольгой в коридор. Там собрались несколько членов ученого совета. Они уже бросили в ящик свои шары и вышли покурить.
– Молодчина, отлично держалась! – сказал один из них.
– Таежная закалка! – не без гордости улыбнулся Авилов. – Она там у себя в тайге на тигров и медведей ходит, а это, дорогой коллега, не то что мы с вами...
– Там, если на тигра и медведя не пойдешь, они на тебя пойдут. Не так ли? – сказал другой и засмеялся.
Минут через десять раздался звонок, заставивший Ольгу вздрогнуть. Сердце ее учащенно забилось, потом на мгновение замерло, и она ощутила тяжесть в ногах.
Сделав над собой усилие, медленно вошла в зал и остановилась в нерешительности. Председатель жестом показал, чтобы она подошла к кафедре, и стал объявлять результаты голосования.
– Единогласным решением ученого совета вам, Ольга Игнатьевна Ургалова, присвоено звание кандидата медицинских наук. Поздравляю вас!
Не успели смолкнуть аплодисменты, как из боковой двери принесли и поставили перед Ольгой большую корзину с хризантемами. В ней лежала красочная, видимо старинная, открытка с надписью, сделанной на машинке: "Поздравляем! Семья Авиловых".
3
Только в восьмом часу, когда парк наполнился сумерками, из парадного показалась Ольга в сопровождении майора Тегенесянца. Майор взял у нее плащ, помог надеть, и они направились к воротам. Юрий двинулся за ними. На трамвайной остановке Ольга увидала его, быстро высвободила локоть из руки майора и шагнула к Полозову.
– Юра, знакомься, – сказала она ему. – Это Тигран, мой сокурсник по институту.
– Полозов! – довольно сухо ответил Юрий и уже хотел уйти, но Ольга задержала его: – Ну куда же ты, Юра?
Тегенесянц понял, что ему надо оставить их, стукнул по-военному каблуками, взял под козырек.
Оставшись с Юрием, Ольга несколько секунд смотрела на его хмурое, очень изменившееся лицо.
– Юра, как ты узнал о моей защите?
– Из газеты, Оля...
– Почему ты перестал заходить к маме?
– Зачем, если Клавочка на даче?
Она промолчала. Потом Юрий спросил:
– Защитила, Оля?
– Конечно! – сразу оживилась она. – И знаешь, ни одного черного шара. Единогласно!
– Если бы я знал раньше, я бы принес цветы...
– Не сомневаюсь, Юра. Ни капельки не сомневаюсь. – Она взяла его под руку. – Зачем нам этот трамвай? Лучше пойдем, прогуляемся. Такой чудесный вечер. Жаль, что ты не присутствовал в зале. Кстати, Юрочка, как твои буковые леса? Скоро ты их одолеешь?
– Не знаю, ничего не знаю! – ответил он мрачно. – Хватит с меня того, что есть...
– Вот и не нужно было тебе уезжать из Агура! – вырвалось у Ольги. Занимался бы кедром!
– Не надо, Оля!
Она поняла, что ему это неприятно, и спросила:
– Юра, расскажи, как ты жил это время? – она чуть было не сказала "без меня".
– Так и жил!
– Один?
– Да!
– Что-то не верится...
– А ты как?
– Как перст, одна...
– Что, твой Тимофей Уланка не набавил цену? – спросил он с легкой иронией.
– Нет, не набавил! – она рассмеялась.
– Непременно набавит! Ведь ты теперь стоишь не пятьдесят соболей, а по меньшей мере целых сто. И даст в придачу, как ты и просила, помнишь, чугунный котел и копья... Все-таки кандидат медицинских наук...
– Ну и глупый же ты, Юрочка, ну и глупый, – все еще смеясь, сказала она.
Так, за разговорами, они незаметно дошли до Летнего сада. Спустившись по неширокой сходне в ресторан-поплавок, они заняли в углу свободный столик, и Юрий подал Ольге карточку меню. Ольга, изрядно проголодавшись, быстро выбрала первые же попавшиеся блюда, и Юрий подозвал официанта.
– А пить что будете?
– Бутылку шампанского и графин столичной водки, – сказал Полозов.
После краткого молчания Ольга сказала:
– Когда я прилетела в Ленинград и мама сообщила, что с тех пор, как Клавочку увезли на дачу, ты перестал заходить, я решила разыскать тебя. А тут навалилось на меня столько разных дел, что не выбрать было свободной минуты. Но я была уверена, что мы непременно встретимся...
– Действительно у тебя было желание встретиться?
Она с осуждающим удивлением посмотрела на него.
– Не узнаю тебя, честное слово! Если бы ты не пришел на защиту, я все равно разыскала бы тебя. Ведь у нас с тобой дочь, о ней нужно подумать. И потом, разве нам не о чем вспомнить! Ведь были у нас и хорошие, счастливые дни, не правда ли?
– Наверно, были...
Официант принес заказ.
– Откройте, пожалуйста, шампанское, – попросил Юрий.
Когда вино запенилось в высоких фужерах, Ольга спросила:
– За что, Юра?
– Сперва за твою защиту!
Чокнулись, выпили.
– Второй бокал за нашу встречу, – предложила Ольга.
Он налил ей шампанского, а себе в фужер водки.
Подержав его перед собой, залпом выпил. Пока она медленными глотками отпивала шампанское, он налил себе еще из графина и, не дожидаясь Ольгу, осушил и третий фужер. Захмелев, он угрюмо, исподлобья глянул ей в глаза и заплетающимся языком произнес:
– Ты, Оля, теперь недосягаемая для меня вершина... Гигант... А я... просто так... Сижу как бы в твоей тени... И ты, Оля, не гони меня... Дай подольше посидеть в твоей тени...
– Юра, не болтай глупостей, – сказала она как можно мягче, с жалостью.
Он опустил голову на край стола, тихо, беззвучно заплакал.
Ольга несколько растерялась, слегка обняла его за плечи.
– Ну, Юрочка, ну, успокойся, прошу тебя, успокойся. На нас обращают внимание. – Она почувствовала, как к горлу подкатился ком, но сдержала себя, чтобы самой не расплакаться.
Он поднял голову, искоса посмотрел на Ольгу, осторожно взял ее руку, подержал в своей и медленно поднес к губам.
Когда они в темноте шли через Летний сад, Юрий неожиданно заговорил о дочери:
– Мы так и не решили, как быть нам с Клавочкой...
– Разве ей плохо у бабушки?
– Конечно, Оля, для тебя это очень удобно, – не без упрека сказал он, – но я не уверен, что Наталья Ивановна правильно воспитывает девочку.
– Мама в ней души не чает!
– И настраивает против отца!
– Не может этого быть. Мама, наоборот, с одобрением писала мне о том, что ты часто бываешь у дочери.
– Сомневаюсь, – буркнул Юрий.
– Напрасно! И вообще, Юра, я хочу увезти с собой Клавочку...
– Ну, это мы еще посмотрим! – довольно резко предупредил он.
Ольга насторожилась.
– Незачем увозить ребенка в такую даль, где даже яблока для него не купишь.
Ольга решительно повторила:
– Клавочка поедет со мной!
– Оля, я категорически буду возражать! – повысил он голос.
– Я – мать, и право в данном вопросе на моей стороне. И если ты будешь препятствовать, мы с тобой серьезно поссоримся.
Он остановился, глянул на Ольгу:
– Ты и так лишила меня всего! Хочешь лишить и дочери?
– Юра, не кричи. Здесь люди. Мы не для того встретились, чтобы скандалить. Тем более в такой для меня день. И, умоляю тебя, никогда больше не повторяй, что я тебя лишила чего-то... Наоборот, я хочу помочь тебе, Юра...
– Чем? – спросил он более спокойно.
– Ну, хотя бы дружеским советом.
– Я слушаю...
– Возвращайся в Агур.
– Ты это серьезно?
– Серьезно, Юра. Там для тебя непочатый край работы. После смерти Бурова леспромхоз все еще без директора и без главного инженера. Если бы ты только знал, как Харитон Федорович ждал твоего возвращения...
– Ничего не понимаю, честное слово! – немного растерянно закричал он. – Зачем я должен ехать в Агур? Разве ты согласна жить со мной?
– Не вместе, так рядом... – откровенно призналась она.
– Во-первых, я себя еще не чувствую потерянным... А во-вторых, я не дурачок какой-нибудь, чтобы быть рядом и взирать, как ты будешь с другим. Ведь может с тобой такое случиться?
– Ну, может... когда-нибудь...
– Если хочешь знать правду... – он помедлил, – если хочешь знать правду, я, например, на твоем месте, после того, чего ты достигла, никогда бы не вернулся в Агур...
– А что подумают наши орочи, если я в один прекрасный день так грубо, как это сделал ты, покину их?
– А ты забыла, как они чуть не убили тебя...
– Положим, до этого дело не дошло. Зато потом, потом! Ведь ты сам все это видел. Нет, Юра, доверием народа надо дорожить!
– Ну уж и велик народ – всего каких-нибудь триста человек! Слишком, знаешь, жирно, чтобы у них в таежной больнице работал кандидат медицинских наук. По-моему, хватит им и Алеши Берестова.
– Юрий, не смей так говорить. Нечестно так говорить! – В глазах у нее вспыхнули недобрые огоньки. – Ты можешь издеваться надо мной – и уже порядочно поиздевался в свое время, – но народ оскорблять не позволю, слышишь? И Алексея Берестова тоже... Он мой друг!
Спокойно и холодно, точно ему доставляло удовольствие Ольгино волнение, он произнес:
– Знаем мы этих друзей. Их и по сегодня много ходит, всяческих охотников до наших жен.
– Как тебе не стыдно! – почти задыхаясь, воскликнула Ольга. И он показался ей в эту минуту каким-то жалким, неуклюжим, почти бесформенным, и впервые жгучее чувство неприязни прожгло ее сердце.
– Я уже давно не жена тебе, и ты не имеешь никакого права. Понял?
Они вышли из Летнего сада как чужие. У Лебяжьего моста Юрий неуверенно взял ее под руку.
– Я сама поеду домой, – сказала она.
– Ладно, успокойся... – Заметив вдали зеленый огонек такси, Юрий сказал: – Сейчас остановим машину, поедем...
Она не ответила.
Всю дорогу они молчали, а когда вышли из такси, Ольга сказала:
– Завтра я поеду к Клавочке. Хочешь, вместе?
– А мы не поссоримся снова? – скорей иронически, чем шутливо спросил он. – Вот и живи с тобой рядом – будем каждый день ссориться!
– Пожалуй, ты прав. Нам уже нельзя ни вместе, ни рядом!
4
Когда она вошла в темную комнату, то не сразу включила свет. Сняв плащ и небрежно бросив его на стул, Ольга подбежала к раскрытому окну и выглянула на улицу. Увидев на трамвайной остановке Юрия, она стала гадать, в какой номер трамвая он собирается сесть. "Если на Охту, к тетке, ему нужен тринадцатый номер, – решила она, точно это имело для нее какое-нибудь значение, – а если сядет в другой, значит, не на Охту". И когда через несколько минут подошел тридцать первый и Юрий вскочил в вагон, Ольга, помимо своего желания, плохо подумала о Юрии и почувствовала себя чуть ли не оскорбленной, и долго не могла освободиться от этого неприятного чувства.
Включив свет, не раздеваясь, она легла на диван. Никогда еще не испытывала она такой тяжести на душе, как от этой встречи с Юрием. И чем больше думала о разговоре с ним, тем острее ощущала свою привязанность к далекому Агуру, к бревенчатому дому у подножья Орлиной сопки. Она вспомнила, как перед своим отъездом поднялась на вершину и долго стояла, обдуваемая со всех сторон ветром, и как долина реки, бегущей к океану, открылась во всей своей неоглядной красе. Внизу по лесной тропинке возвращались из тайги охотники. Увидев наверху Ольгу, они остановились и весело стали ее приветствовать. А Степан Григорьевич Ауканка крикнул:
– Держись там, мамка-доктор, гляди не улети, а то мы без тебя совсем пропадем, наверно!
– Никуда, Степан Григорьевич, не улечу от вас! – в ответ закричала она.
Потом она вспомнила, как прошлой осенью вместе с Алексеем Берестовым они отправились на оморочке в самую глубь тайги и у Гремучего ключа наблюдали отчаянную драку двух изюбров из-за важенки. Ольга после в шутку говорила Алеше:
– Вот бы вам, Алексей Константинович, когда-нибудь так подраться из-за невесты.
– Так у меня ведь рогов нет! – засмеялся он и провел ладонью по лбу. – Боже мой, кажется, они уже растут у меня, Так что, учтите, буду отчаянно драться!
Кончался сентябрь, однако солнце грело по-летнему и в тайге еще не было особых примет осени. Пахло нагретой землей, перестоявшейся теплой хвоей, тенистыми травами, на которых обильно лежала роса. Кедры на крутых склонах сопок роняли в реку тяжелые, туго набитые спелыми орехами шишки, и то здесь, то там звонко плескалась вода. Река часто петляла, и перед каждым поворотом, казалось, замыкали ее лесистые горы, лилово темневшие в знойной трепетной дымке.
Около Гремучего ключа Алеша круто повернул к берегу, спрыгнул, подтянул оморочку и, подав Ольге руку, помог ей сойти. В эту минуту на зеленый холм выскочил изюбр. Он был высок, статен и гордо нес на голове свои ветвистые рога. Испуганно осмотревшись по сторонам, он широко раздутыми вывороченными ноздрями стал торопливо и шумно втягивать воздух. Но ветер дул в сторону реки, и зверь даже не учуял, что там, в густых ивах, притаились люди. Тряхнув рогами, он изогнул рыжеватую шею и вдруг призывно, тоскующе заревел, и сразу в стороне точно таким же ревом отозвался другой изюбр. Тот, что стоял на холме, вздрогнул, откинул к спине тяжелые рога, припал на задние ноги, приготовившись к прыжку, но, раздумав, выпрямился и остался на месте.
Прошло минут пять, как из кустов шиповника, приминая копытами ветки и в кровь обдирая об острые шипы бока, выскочил соперник. Он был такого же роста, как и первый изюбр, но спина у него была пошире, шерсть на боках поседее и гораздо выше и тесней рога с большим количеством ростиней. Когда они сошлись на холме и с ходу стукнулись рогами, то на несколько минут в тревожном ожидании замерли. И вот, наконец, из зарослей показалась важенка. Не торопясь, с подчеркнутым, казалось, равнодушием она принялась обирать зеленые листочки с куста, словно не из-за нее схватились в смертельном поединке эти два холостых рогача.
Изюбры дрались с ожесточением. Гулко, словно камень о камень, стучали рога, рыжие спины их покрылись пеной, из ноздрей валил пар, но силы как будто были у них пока равны. Как ни старались они столкнуть друг друга с холма, ничего не получалось.
– Алеша, уйдем отсюда! – испуганным шепотом попросила Ольга.
– Тихо, Ольга Игнатьевна, уже скоро! – не глядя на нее, ответил Берестов.
– Кто же из них победит, по-вашему?
– Победит сильнейший, – сказал он, – и с ним уйдет важенка.
– И ей все равно, с кем уйти, – с молодым или со старым? – спросила она с детской наивностью и заставила Алешу рассмеяться.
– Что же тут смешного? – спросила она, но Берестов не ответил.
И тут у Ольги пропал всякий интерес к изюбрам, которые с еще большей яростью продолжали драться. Она быстро перевела взгляд на важенку, и Ольгу до крайности возмутило удивительное равнодушие, с каким эта напыщенная красавица, обобрав листочки с одного куста, медленно подходила к другому.
– И это тоже любовь? – вслух подумала Ольга, но Алеша крепко сжал ее руку, чтобы она помолчала. Он словно боялся пропустить мгновение, когда решится исход поединка.
Однако Алеша не пропустил. Он видел, как молодой изюбр изловчился и сильно ударил соперника копытом под самое сердце. Тот грохнулся, засучил ногами, стал задыхаться.
Молодой изюбр с минуту постоял над ним, потом отряхнулся, издал глуховатый рев и, резко откинув рога, затрусил к важенке. Она сразу встрепенулась, по спине ее пошла крупная дрожь, и, бросив презрительный взгляд на поверженного и задыхающегося старого изюбра, она увела победителя в заросли...
Возвращались домой поздним вечером. На горизонте уже отпылал закат. Только небольшие редкие облака над горным перевалом сохраняли отсвет недавнего небесного пламени, но вскоре и они остыли, сделались мглистыми. Высоко в темно-синем небе среди редких мигающих звезд блуждал народившийся новый месяц, но он был слишком молод, чтобы справиться с сумерками, которые с каждым часом все плотнее обволакивали деревья, сомкнувшиеся своими кронами в один сплошной, непроницаемый, казалось, шатер. Теперь уже невозможно было отличить ильм от ели, тополь от чозении, кедровый стланик в низинах от цветущего кипрея на крутых склонах гор...
Неожиданно сбившись с тропы, Ольга и Алеша довольно долго шли наугад сквозь сплошной, местами очень колючий кустарник, а когда наконец подошли к реке, усталые, вымокшие от росы, Берестов почему-то не спешил спустить оморочку в воду, да и Ольга, целиком доверившись ему, не торопила его.
– Темнотища-то какая, Алеша, наверно, до самого утра не выберемся отсюда? – сказала она со сдержанным беспокойством.
– Ничего, Ольга Игнатьевна, скоро будет светло!
– Вы шутите, Алеша?
– Нет, совершенно серьезно, сейчас увидите! – сказал он и, взяв ее за руку, повел за собой берегом к опушке леса.
Она покорно шла за ним, оступаясь в темноте на осклизлых кочках и попадая то одной, то другой ногой в неглубокие лужицы.
– Ну куда же вы меня ведете?
Вместо ответа он крепче сжал ее руку.
Пройдя еще шагов пятьдесят, Берестов подвел Ольгу к широченному дереву и велел подождать, а сам углубился в заросли и сразу потерялся там. Ольге стало страшно. Она хотела окликнуть Алешу, но в эту минуту впереди вспыхнул голубоватый, трепетный огонек и, выхватив из темноты какое-то невысокое растение, точно молния, стремительно побежал по нему – от самого основания стебля до верхнего цветка. Ольга застыла в изумлении. Она не успела подумать, что бы это означало, как огонь быстро перекинулся на соседние растения и стал очерчивать их таким же сверкающим голубым пунктиром, и вся опушка леса вдруг превратилась в сплошной фейерверк.
– Что это, Алеша?! – закричала Ольга и побежала к реке.
– Неопалимая купина!
Они сели в оморочку, и чем дальше ее уносило течением, тем ярче отражались в реке сполохи сказочного огня.
Вдруг с горного перевала подул ветер, и река мгновенно погасла. Ольга глянула через плечо: там, где только что горела купина, стало темно...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
Письмо от Берестова.
"За то время, что Вас тут нет, Ольга Игнатьевна, внешне в Агуре ничего не изменилось. Все стоит на своих местах, в том числе и Ваш дом под Орлиной скалой, хотя явно скучает без своей хозяйки. Сперва, как Вы и просили меня, я хотел перебраться в него, но раздумал. Мне более удобно в своей келье при больнице, где все у меня обжито, Да и больные рядом.
А новости у нас есть: и горестные, и радостные, как это обычно бывает в нашей жизни. Горе случилось недавно у Щегловых. Диагноз, который, помните, мы с Вами поставили Людмиле Афанасьевне, к сожалению, полностью подтвердился. Вскоре после Вашего отъезда она слегла, и я настоял, чтобы ее срочно отправили в областную больницу, к гинекологам. Там ее сразу же положили на операцию, которая длилась около четырех часов. А на десятый день все осложнилось наличием метастазов, и больная скончалась.
Из-за смерти матери Катя отказалась поехать в мединститут, куда ее приняли как северянку на подготовительное отделение без экзаменов. Не хочет оставлять одного "папку Щеглова", хотя сам Сергей Терентьевич настойчиво уговаривал ее поехать, жаль терять год. В настоящее время Щеглов в отпуске и вместе с Катей живет в Онгохте у родных.
Всеми делами в райкоме заправляет Костиков. Он уже, представьте себе, настолько отаежился, что чуть ли не каждый выходной ни свет ни заря стучится ко мне: "А не пора ли, доктор, на охоту, погодка-то какая!" Недавно мы сели в оморочку, спустились вниз по реке аж до горного перевала и славно поохотились на рябчиков. Нынче их у нас тьма. Набили штук тридцать, потом развели костер, посидели у огня, почаевали и приятно побеседовали. Вспоминали вас, Ольга Игнатьевна. Забыл сказать, что осень у нас нынче тревожная. Вот уже скоро месяц, как не выпало ни капли дождя. Сушь невероятная. Кое-где возникают лесные пожары, но их удается быстро погасить. А в Турнине, в самых предгорьях Сихотэ-Алиня, недавно трое суток бушевал лесной пал, прилетали тушить его на вертолетах специальные отряды, да и все взрослое население мобилизовали. Общими силами удалось пал ликвидировать, но лесу выгорело изрядно.
А в больнице все это время сравнительно спокойно. Поступили двое с пневмонией, идут на поправку.
Как там Юра? Успел в своих делах, или вернетесь вместе в Агур? Пусть приезжает, его ждет высокая должность директора леспромхоза. Могу себе только представить, какая была у вас встреча в Ленинграде и как рекой лилось шампанское после вашей защиты. Кстати, и мы здесь в больнице отпраздновали ее тесной компанией.
Вот, пожалуй, и все!
Всего вам доброго, Ольга Игнатьевна, придем встречать к поезду с букетом горных пионов, ибо вашего любимого багульника уже нет, отцвел. А. Берестов".
Ольга отложила письмо, печально задумалась, потом взяла снова.
– Наверно, недоброе пишет твой доктор Берестов? – спросила Наталья Ивановна.
– Доброе и недоброе, – уклончиво ответила Ольга и, как бы мимоходом, будто подумав вслух, тихо сказала: – Странно, что Юра не оставил тебе своего адреса...
– Может, никакого адреса у него и нет, – неприязненно, как она в последнее время часто говорила о Полозове, ответила Наталья Ивановна. Когда я его спросила, где живет, он буркнул нехотя: "У тетки на Малой Охте!" – и добавила: – А что за тетка у него – одному богу ведомо!
– И даже ни разу не позвонил, – прежним, сердитым голосом, следуя своей мысли, продолжала Ольга. – А нам ведь о Клавочке поговорить нужно.
Наталья Ивановна насторожилась. Мысль о том, что Ольга, возможно, захочет увезти с собой Клавочку, испугала ее.
– Ежели ты, дочка, надумала взять с собой девочку, то и я против! решительно заявила она, строго глянув на Ольгу. – Разве ей плохо у меня? Мне к старости ничего уж не осталось, как быть с Клавочкой. А оголишь меня, оставишь одну, лишишься матери. – И, отвернувшись к стене, поспешно вытерла концом фартука повлажневшие от слез глаза. – Кто же там за ней следить будет? Ведь за Клавочкой глаз да глаз нужен.
Ольга хотела сказать, что в Агуре у девочки няня, старая добрая женщина, но не сказала, чувствуя, что матери это неприятно.
– Зря ты, мамочка, волнуешься, я еще ничего не надумала. Да и решать без Юры нельзя.
– Так он ведь всегда так, зятек наш: нет его и нет, а вдруг заявится...
Назавтра, ничего не сказав матери, Ольга обратилась в бюро справок на углу Огородникова, там ей ответили, что среди постоянно прописанных в Ленинграде Юрий Савельевич Полозов не числится.
И все же она не теряла надежды, что со дня на день "зятек наш заявится"...
2
Пятнадцатого сентября Ольгиному отцу, Игнатию Павловичу, исполнилось бы шестьдесят пять лет, и всей родней – младший брат Ургалова Константин, две сестры Натальи Ивановны, крестная Ольги – старая ткачиха с фабрики "Веретено" – собрались поехать на кладбище. Пока Наталья Ивановна одевала Клавочку, Ольга завернула в кусок белой материи большую охапку зеленой хвои, что купила накануне на рынке, взяла из вазы цветы и собрала их в букет.
День выдался хороший. С самого раннего утра, правда, немного поморосило, но ветер с залива быстро разогнал небольшие облака, выглянуло солнце. Ехали в трамвае молча. Каждый думал о своем. Ольга невольно подумала, что мама, должно быть, права: никакой тетки на Малой Охте у Юры нет, – и вспомнила, что после их бурного разговора, расставшись, Полозов сел не в тринадцатый номер трамвая, идущий на Охту, а в тридцать первый, и ей стало неприятно оттого, что у Юры не хватило смелости сказать ей правду... И она поймала себя на мысли, что в последнее время он лгал ей и в малом и в большом, и если прежде она как-то верила, то теперь ей уже было решительно все равно – "заявится зятек" или не "заявится"...
Потом Ольга подумала, что, как ни велико ее желание взять с собой Клавочку, придется, видимо, уступить матери, ибо, "оголи ее", Наталья Ивановна останется в одиночестве и, не дай боже, заболеет, и неизвестно, чем все это кончится. Может, предложить маме, чтобы и она поехала в Агур, но разве она согласится оставить свой угол в Ленинграде, где прошла вся ее жизнь, где находится могила ее Игнатия, о котором вот уже более четверти века она не перестает горевать. В одном из писем, вспомнила Ольга, Наталья Ивановна сообщила, что удалось ей при помощи заводских друзей папы выхлопотать местечко на кладбище рядом с отцом, что ограду поставили пошире, огородив на будущее и ее, Натальи Ивановны, скромное Местечко.
И Ольга решила ничего не предлагать матери, заранее зная, что обидит ее.
Хотя день был будничный, на кладбище собралось порядочно людей. Кто красил ограды, кто обкладывал могильные холмики свежим дерном, принесенным сюда в кошелках, кто посыпал желтым песком дорожки, были и такие, кто поминал усопших доброй стопкой водки...
Могила Игнатия Ургалова была шагах в тридцати от кладбищенского забора, в самом начале длинной аллеи, усаженной деревьями. На могиле невысокий из черного Гранита памятник с бронзовой надписью и фотографической карточкой, снятой еще перед войной. Ольга вглядывалась в родные черты лица, и память вернула ее к тем, теперь уже далеким, дням, когда, приехав с фронта и оправившись после ранения, отец пошел в свой литейный цех. Особенно ясно вспомнился день накануне его смерти. Придя с работы и с трудом поднявшись по лестнице на четвертый этаж, он, едва переступив порог квартиры, зашатался и чуть не упал. Ольга подбежала к отцу и подвела к кушетке. Только он присел на краешек, она опустилась на пол и принялась стаскивать с него сапоги, и так было трудно стащить их с опухших, почти уже одеревенелых ног, что Ольга почувствовала усталость и у нее закружилась голова. "Ты бы, папка, не ходил на завод, отлежался бы дома несколько дней, ведь ты такой слабый!" – "Ничего, доченька, не один я такой. Если мы все будем дома отлеживаться, кто же фронту помогать будет". Ольга хотела еще что-то сказать, но вдруг заметила, что отец сидя заснул. Она тихонечко уложила его на кушетку, подложила под голову подушку и укрыла ватным одеялом.
Назавтра он поднялся в свое обычное время. Наталья Ивановна налила ему в кружку воды из чайника, подвинула блюдечко с пайкой хлеба и кусочком студня из столярного клея. Игнатий разрезал пополам хлеб, половинку съел со студнем, а другую отодвинул в дальний угол стола. "Я провожу тебя до завода, – предложила Ольга. – А то в дороге где-нибудь свалишься и некому будет тебя поднять". Он не стал возражать. Ровно в восемь они были у заводской проходной. Ольга, прощаясь с отцом, поцеловала его в небритую щеку, постояла, пока он не скрылся в дверях проходной.
Она не думала, что видит отца в последний раз.
Протирая платочком фотографию, Ольга не могла удержать слезы, и, глядя на нее, тихонько заплакали и Наталья Ивановна и ее родные, только младший Ургалов, пересилив себя, стоял, склонив голову.
Ольга убрала с холмика старые, увядшие цветы, слегка взрыхлила землю и посадила свежие, а Наталья Ивановна разбросала вдоль холмика зеленую хвою. Константин достал из сумки банку с краской, небольшую малярную кисть и принялся красить ограду.
Закончив возиться с цветами, Ольга взяла Клавочкину лейку и направилась к водоразборной колонке. Переходя наискось дорожку, она заметила возле высокого из белого мрамора надгробия бородатого мужчину в синем форменном кителе с золотыми нашивками на рукавах, какие носят моряки торгового флота, с непокрытой головой и седыми висками – фуражка лежала на нижней ступеньке надгробия, рядом с початой бутылкой коньяка. Чем внимательней Ольга разглядывала бородача, тем больше ей казалось, что где-то очень давно она видела этого человека, но не могла вспомнить.
Допив остатки коньяка, моряк сунул в портфель пустую бутылку и стопку. Постояв еще с минуту, надел фуражку и, выйдя из ограды, запер калиточку на крючок. Ольге захотелось узнать, чья это могила, и, только она подошла ближе, в глаза ей бросилась надпись: "Клавдия Васильевна Торопова". Сердце у Ольги забилось сильно и часто.
Так это же Николай Иванович Медведев стоял здесь только что! И, не обращая внимания на окрик Натальи Ивановны, торопившей ее принести воду, кинулась догонять моряка.
Тем временем он уже вышел из кладбищенских ворот и зашагал вдоль забора в тени разросшихся тополей, держа под мышкой портфель, вобрав голову в плечи. Она пошла следом за ним, вспоминая, что таким же бородатым был Медведев в ту давнюю зимнюю ночь в Агуре, когда он привез в больницу Юрия.
– Николай Иванович, – окликнула она его. – Николай Иванович!
Он глянул через плечо и, не узнав Ольгу, пошел дальше, но, когда она подбежала к нему и снова окликнула, остановился.
– Дорогой Николай Иванович! – задыхаясь, крикнула она. – Вы не узнаете меня? Я доктор Ургалова из Агура.
Он бросил на траву портфель, в котором звякнуло стекло, кинулся к Ольге.
– Ольга Игнатьевна, родная моя, так вот где довелось нам встретиться! – и, припав лицом к ее плечу, заплакал.
– Ну не надо, Николай Иванович...
Он поднял голову, посмотрел ей в глаза и, кивнув в сторону кладбища, спросил:
– Что, и ваши родные там?
– Отец! Сегодня ему исполнилось бы шестьдесят пять, вот мы и пришли помянуть его...
– А я приходил к Клавочке...
– И давно вы, Николай Иванович, в Ленинграде?
– Уже неделю...
– В командировке или в отпуске?
– В отпуске. А вы, Ольга Игнатьевна?
– В прошлом месяце я защитила здесь кандидатскую диссертацию.
– Какой молодец! – восхищенно произнес он и поцеловал ее. – Какой молодец! Я часто говорил Юре – как ему повезло в жизни! Кстати, он тоже здесь, с вами?
– Да, он теперь в Ленинграде, только не со мной, – и прибавила с грустью: – Юра оставил меня...
Медведев удивленно посмотрел на нее.
– То есть как – оставил?
– Очень просто, взял да и уехал...
Медведева это настолько ошеломило, что он минуту стоял в оцепенении, не зная, верить или не верить ее словам.
– Дайте мне адрес Юры, я сейчас же на такси поеду к этому дураку и заставлю его вернуться и упасть перед вами на колени. Слышите, Ольга Игнатьевна, на колени! Скорее скажите адрес!
– Я не знаю его адреса. Встретились мы здесь случайно после моей защиты. А узнал о ней Юра тоже случайно, из газеты. С тех пор вот уже скоро месяц он не показывается и не звонит. Ребенка даже забыл!
– У вас кто, дочь или сын?
– Дочь.
– И зовут как?
– Как вы однажды нас просили в письме – Клавдия...
– Спасибо вам, Ольга Игнатьевна!
– Знаете что, Николай Иванович! Приходите ко мне в любое время! Запишите мой телефон и адрес. А то меня там ждут родные.
– Когда же лучше всего прийти?
– Давайте с утра, часов в одиннадцать. Позавтракаем вместе и наговоримся вволю, ладно?
– Я, Ольга Игнатьевна, не один...
– Тем более, приходите вместе, рада буду познакомиться.
3
Назавтра он пришел ровно в одиннадцать со свертком разной снеди и большой куклой для Клавочки.
Ольга всплеснула руками:
– Куклу куда ни шло, а продуктов зачем столько? У нас и так все есть. А почему не вдвоем?
– Вера Васильевна приедет позже, она у парикмахера. Адрес она записала. А где Клавочка наша?
– Уехала с бабушкой в кукольный театр.
Они сели на тахту, и Ольга стала расспрашивать Медведева, как он жил после смерти Клавы и откуда приехал в Ленинград с Верой Васильевной.