Текст книги "Багульник"
Автор книги: Семен Бытовой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
– На собачках! – уверенно говорил Алеша.
– Нет, Алексей Константинович, собачки пурги тоже боятся.
– Тогда на лыжах! – храбрился Алеша. – Верно, Катя, пойдем на лыжах?
– Надо будет, пойдем, чего там! – не задумываясь, соглашалась Катя.
– Смотрите, ребята, – предупреждала Ольга, – еще накаркаете себе какой-нибудь дальний вызов.
– А как бы поступили вы, Ольга Игнатьевна? – спросила Катя, блестя глазами.
– Долг врача один: спешить на помощь! – улыбнулась Ольга.
– Верно, и я так думаю! – воскликнула Катя, а Берестов заявил:
– Но вас, Ольга Игнатьевна, мы в такую пургу не пустим!
– Так я и послушалась вас! – сказала она с притворной строгостью.
Через неделю, воспользовавшись сравнительно тихим днем, Юрий выбрался из тайги.
– Юра, чем же я буду тебя кормить? – озабоченно спросила Ольга, растапливая плиту. – Ведь я все это время, пока мело, не была дома.
– А где же ты была?
– Я, Фрося, Катя и Алеша жили в больнице. Там и питались. Алеша был у нас главным снабженцем, а Фрося с Катей стряпухами.
– А ты какую выполняла функцию? – холодно спросил Юрий.
– Я была главным потребителем.
– Ты, видимо, не очень меня ждала?
– Еще как ждала, Юра!
– Ну, мне не до шуток, я голоден!
– Не злись, сейчас что-нибудь придумаю, – и пошла к соседке-орочке Лукерье Тиктамунке.
Минут через десять она вернулась с двумя копчеными балычками и добрым куском оленины.
– Юра, верно, что в тайге пурга метет не так сильно? Фрося утверждает, что в тайге тише...
Вместо ответа он достал из кармана письмо и протянул Ольге.
– По дороге в больницу зашел на почту... вот, Оля, читай.
– Что-нибудь с Клавочкой? – испуганно спросила она, сразу изменившись в лице.
– Нет, читай – узнаешь!
Это было сообщение из Лесотехнической академии о том, что тема "Буковые леса Закарпатья" утверждена и Юрия вызывают к двадцатому января в Ленинград.
– И ты решил ехать? – спросила она, отодвигая письмо.
– По-моему, упускать такую счастливую возможность было бы глупо!
– Юра, что это все означает?
– Оля, ты не так наивна, чтобы не согласиться с тем, что это счастливая возможность! – повторил он, отпивая большими глотками чай. Когда еще так повезет?
– Считай меня глупой, наивной, как хочешь, но ты никуда не поедешь! вспыхнула Ольга.
– С тобой в последнее время стало невыносимо разговаривать, Оля!
– Не говори ерунды, Юра! Ты действительно стал невозможен! Как не стыдно было тебе приревновать к Алеше! Подумаешь, уехала с ним на вызов в Сирень и вместо одного дня провела там два. Теперь Алексей Константинович боится заглянуть к нам. А ведь вы товарищи...
Он попробовал улыбнуться, но улыбка получилась неискренней.
– По-моему, вы видитесь с Алешей ежедневно. А пока меня не было, ты жила в больнице...
– Там были и Фрося, и Катя! – сказала она, поняв его намек. – И вообще, не в этом суть...
– А в чем? – перебил Юрий.
– А в том, что ты должен сейчас же послать телеграмму с отказом!
– Ну, это слишком, Оля! Не обсудив, не посоветовавшись, отказываться!
– С кем ты собираешься советоваться?
– С тобой, конечно!
– Я – против!
– Это твердое решение?
– Да, я решительно против! – громко повторила она, чувствуя, что сейчас расплачется. – Юра, ты больше не любишь меня?
– По-моему, у тебя нет оснований так думать! И вообще, я лишний раз убеждаюсь, как мало все-таки нужно женщине. Просто уму непостижимо, как можно на всю жизнь связать себя с глубинкой, когда перед нами открывается возможность вернуться в Ленинград и по-настоящему построить свое будущее. Если бы ты, допустим, была женой военного, которого бросают с места на место, как бы ты, интересно, поступила?
– Если бы я твердо была уверена, что в "буковых лесах" твоя судьба, твоя жизнь, я, поверь, не задумываясь, поехала бы с тобой... Но, Юра, зачем они тебе? Твои "буковые леса" только повод, чтобы чистеньким уехать из Агура. Ты задумал этот ход давно, когда отказался переоформить договор... Мне до сих пор стыдно смотреть в глаза Бурову, Щеглову, Ползункову... Напрасно ты думаешь, что они ни о чем не догадываются...
– Оля, твое красноречие достойно лучшего применения, – сказал он холодно и спокойно, вызвав у нее еще большую вспышку гнева.
– Как тебе не стыдно иронизировать!
– Какая ты все же эгоистка! Разве я когда-нибудь вмешивался в твои медицинские дела? Разве я возражал против темы твоей будущей диссертации? Что хотела, то и выбрала себе. А ты, решительно ничего не понимая в лесоводстве, берешь на себя смелость рассуждать, что лучше – бук или кедр? И вообще, кажется, я тебе стал противен.
И Ольга, не умевшая лгать, спокойно сказала:
– В данную минуту да!
– Спасибо за признание, дорогая жена! Кстати, я это заметил гораздо раньше...
– Неправда, раньше ты этого не мог заметить. Даже в поезде, когда ты беспрестанно дулся в карты и пьянствовал с этим... писателем, я все тебе прощала. А теперь, теперь... – Она залилась слезами.
Юрий подошел, попробовал успокоить, она резким движением сбросила с плеч его руки. Потом поспешно вытерла глаза и стала убирать со стола.
– Так мы ни о чем и не договорились, – сказал он как можно спокойнее.
– Если тебе так лучше...
– Почему ты говоришь "тебе", а не "нам"? – перебил он ее. Странно...
– Ничего странного нет! Я обязана жить и работать там, где я больше всего нужна. Я – врач! И кроме личного счастья есть еще и счастье общее, всеобъемлющее. Оно – как море, куда вливаются тысячи речек, вроде нашей Бидями. Так же, как море не может без этих таежных речек, так и речки, в свою очередь, если бы они не спешили влиться в него, пересохли бы до самого дна. Юра, я чувствую себя именно такой речкой, хоть малюсенькой, но живой, которая все время в пути, в движении – от истока до самого устья...
– Мы с тобой капли в море, Оля. Убавится одной-двумя каплями, никому решительно не будет заметно.
Она измерила его таким презрительным взглядом, что он не выдержал и отвел глаза.
– Да, зря ты не вышла за Тимофея Уланку. Он местный житель, так сказать, абориген. – И с явным намерением уколоть ее иронически добавил: Тем более что старик приезжал к тебе с... этим... калымом...
Она остановилась в дверях, подумала, медленно обернулась к Юрию и негромко, но достаточно твердо сказала:
– Можешь ехать!
2
Когда Полозов пришел в контору оформлять документы, директор леспромхоза Буров сказал:
– Задерживать вас, Юрий Савельевич, по формальным причинам, понятно, нет оснований. Но как-то неладно получается, что главный инженер уезжает в самый разгар лесоразработок! – И затем более мягко: – Может, подумаем?
Юрий промолчал.
– Давайте отложим вопрос до весны, скажем на апрель-май...
Юрий отрицательно мотнул головой и как можно спокойней сказал:
– При всем желании, Харитон Федорович, не могу. Там у них в академии тоже свои планы. А в вызове предписывается прибыть в Ленинград к двадцатому января.
Тогда Буров спросил:
– Товарищ Щеглов знает о вашем отъезде?
– Я, Харитон Федорович, беспартийный и вряд ли должен согласовывать свой отъезд с секретарем райкома.
Буров по привычке достал из верхнего кармана кителя металлическую расческу, быстро зачесал свои редкие, рано поседевшие волосы. В глаза Юрию опять бросился несмывающийся пятизначный номер на руке Харитона Федоровича, и Полозов, словно от холода, поежился. На какое-то мгновение ему даже стало неловко, что этот добрый человек, с глубокой страдальческой складкой у рта, с синими мешочками под глазами, столько перенесший в своей жизни, должен уговаривать его, Юрия Полозова, молодого, полного сил, не знавшего никакого горя, не уезжать из Агура. Но это чувство неловкости быстро прошло.
– Так-то оно так, – сказал Харитон Федорович, продувая расческу и засовывая ее в карман. – Однако все мы под одним богом ходим – партийные и беспартийные. Тем более что в наших, знаете, условиях каждый работник на счету. Вот только жаль, что Сергея Терентьевича нет на месте, может, сходим с вами ко второму?
Юрий понял, что Буров имеет в виду второго секретаря райкома Петра Савватеевича Костикова.
– Нет, мне незачем ходить, Харитон Федорович, – твердо сказал Юрий. Прошу вас подписать приказ.
Буров взял папиросу, обмял ее.
– А доктор Ургалова, – улыбнулся Харитон Федорович, – дает свои, так сказать, санкции на ваш отъезд?
– Я думаю, что это наше внутреннее дело, Харитон Федорович, – тоже с улыбкой ответил Юрий.
– Что ж, Юрий Савельевич, очень жаль! Но, как говорится, насильно мил не будешь. Езжайте! А надумаете вернуться, милости просим... будем рады.
Только Юрий ушел, Буров позвонил Костикову. Тот сказал, что доктор Ургалова недавно заходила в райком, спрашивала Щеглова, а когда он, Костиков, спросил, по какому делу, Ургалова ответила: "По личному" – и сразу же откланялась.
– Смотри, Петр Савватеевич, у них что-то неладно! – сказал Буров. Полозов-то беспартийный, а Ольга Игнатьевна коммунист, следовало бы вам с нею поговорить...
– Я, конечно, не против, товарищ Буров, но она спрашивала Щеглова, видимо Сергей Терентьевич ей больше нужен. А ты подписал Полозову приказ?
– Да, Петр Савватеевич, подписал. Формально все правильно, но по существу...
– А как у тебя с заменой Полозова?
– Пока придется назначить лесотехника Курдова. А там посмотрим.
– Что ж, тебе в твоем хозяйстве видней. Кстати, как твое здоровье, Харитон Федорович?
– Доктор Берестов говорил, что какой-то спазм. Советовал бросить курить. Да разве бросишь, Петр Савватеевич?
– Ну, поправляйся, товарищ Буров, заходи! – и повесил трубку.
Буров взял было недокуренную папиросу, но тут же положил ее в пепельницу. Вытерев взмокший от пота лоб, тяжело вздохнул: "Да, кто в море не бывал, тот и горя не видал. Молодо-зелено!"
Ольга, забежав в больницу и отдав кое-какие распоряжения, сразу же пошла домой. Она застала Юрия, когда он, перерыв в шкафу все чистое, выутюженное белье, отбирал свои сорочки и кидал их как попало в раскрытый чемодан.
– Не торопись, я сложу их сама как нужно! – сказала Ольга, искоса глянув на его хмурое, замкнутое лицо. – Не забудь на тумбочке деньги.
– У меня хватит денег, – пробормотал он. – Я получил при расчете...
– Ты заедешь к маме?
– Возможно... – нетвердо сказал он. – Но у Клавочки буду часто...
– Я маме ничего не стану писать, – сказала она, глотая слезы. Пожалуйста, и ты ничего не говори ей, ладно? А лучше всего заезжай к маме, скажешь, что ты приехал в командировку...
– Если ты этого хочешь, я так и сделаю, – пообещал он. – И, умоляю, перестань плакать. Ведь ты разлюбила меня!
– Да, Юра! – сказала она, устало посмотрев на него. – Но я ничего не могу с собой поделать. Лгать я не умею. Если бы я обманывала, я бы мучилась. Как ни тяжело, Юра, но правда всегда лучше. Если скрывать, мучиться, загонять болезнь внутрь, потом будет хуже.
– Видимо, так... Ведь ты хирург и лучше знаешь, когда приступить к операции...
– Юра, нельзя до бесконечности натягивать струну! Вот она и лопнула!
– Заменишь другой, – саркастически, почти с вызовом сказал он. – Не жить же без музыки...
– Довольно глупо! Разве ты не знаешь, как я дорожила нашим счастьем... Я думала... я хотела, чтобы оно длилось вечно. А ты оборвал его даже не на середине, а в самом начале. Боже мой, что теперь будет с Клавочкой! – воскликнула она, уронив тарелку, которая гулко ударилась ребром о пол и, не разбившись, покатилась в дальний угол.
В это время открылась дверь и вместе со струей морозного воздуха вошел Берестов.
– Вот молодец! – обрадовался Юрий, протягивая ему руку. – Алешка, будешь меня провожать?
– Юра, не уезжай! – почти умоляюще сказал Берестов. – Я не знаю, что у вас произошло. Но поверь, Юра, я искренне, от души желаю вам счастья. В последние дни мне больно было смотреть на Ольгу Игнатьевну, так она страдает... А если все это, Юра, из-за того, что мы с ней задержались в Сирени, то это, прости меня, глупо...
– Ладно, Алеша, не будем. Тут дело поважней Сирени, – оборвал его Юрий. – Я еду в двадцать три двадцать. Захочешь меня проводить – приходи!
К ночи подул резкий ветер. Он свирепо накидывался на тайгу, сбрасывая с деревьев снег, кружил поземку, бился об оконные стекла, которые со звоном вздрагивали. На соседнем дворе жалобно скулили собаки. Когда Ольга с Юрием вышли из дома, тропинка, ведшая к станции, была уже заметена. Юрий, не задумываясь, пошел через пустырь. Ольга едва поспевала за ним. В полушубке, валенках, закутанной в пуховый платок, ей было нелегко идти по глубокому снегу против ветра. Местами ноги проваливались по колени в сугроб, и она останавливалась. А Юрий тем временем уходил все дальше, сгибаясь под тяжестью чемодана, который он нес на плече.
– Ну куда ты спешишь, Юра? – кричала ему вдогонку Ольга. Но он, видимо, не слышал и продолжал идти.
До поезда оставались считанные минуты, когда к станционному фонарю подбежал Берестов.
– Прости, Юра, что не мог раньше! – сказал он виновато, сдвинув на затылок шапку-ушанку.
– Пустяки. Спасибо, что пришел! – ответил Юрий, переведя взгляд на Ольгу.
Она стояла, прислонившись к фонарю, притихшая, молчаливая, с тревогой поглядывая в мглистую даль, откуда вот-вот должен был показаться поезд. За поворотом уже Дважды коротко прогудел паровоз. Через минуту оттуда ударила широкая полоса света, и почти сразу в густом белом облаке показалось огромное грохочущее чудище. Ольге стало страшно. Она испуганно отпрянула, но тут же опомнившись, кинулась к Юрию, упала ему на грудь и громко зарыдала.
– Прощай, Оля, прощай, моя милая! – торопливо забормотал он, целуя ее в губы.
– Юра, заезжай к нашим, – отрываясь от него, сказала она. – Сделай это ради Клавочки. Скажи ей, что мамочка скоро приедет за ней. И непременно пиши...
– Хорошо, Оля, напишу! – пообещал он и, постояв мгновение в нерешительности, еще раз торопливо поцеловал ее и побежал к вагону, где его ожидал с чемоданом Берестов. – Ну, Алеша, прощай и ты! – сказал он, по-дружески обнимая его.
– Почему прощай? – спросил Алеша. – Разве мы больше не увидимся?
Юрий не ответил.
Схватив у Алеши чемодан, он забросил его в тамбур и, когда поезд тронулся, с подножки вагона крикнул:
– Оля, будь счастлива! Алеша, смотри за ней!
Берестов помахал рукой, а Ольга, прикрыв варежкой дрожащие губы, заплаканными глазами смотрела вслед поезду. Когда последний вагон скрылся в мглистом вихре, она с такой болью ощутила свое горькое одиночество, что из груди ее вырвался отчаянный крик:
– Алеша, где вы?
– Здесь я, Ольга Игнатьевна! – ответил Берестов, подбегая к ней и беря под руку.
3
Назавтра Ольга не могла встать с постели. Болела голова. Саднило в горле. Измерила температуру и ужаснулась: тридцать девять. Приняв таблетку стрептоцида, опять заснула. Вскоре сквозь сон услышала, что кто-то на кухне хлопнул дверью. Это пришла Ефросинья Ивановна.
– Что с тобой, мамка? – спросила сестра.
– Кажется, ангина!
– Это вчера прохватило тебя, наверно?
– Может быть, – неуверенно сказала Ольга.
– Я, однако, Алексея Константиновича пришлю!
– Не надо, Фросечка. Я ему напишу записку.
– А кушать чего надо тебе?
– Нет, только пить. Поставьте, Фросечка, чайник.
Ольга написала Берестову: "Алексей Константинович, я заболела. Кажется, ангина. Температура тридцать девять. Самочувствие сквернейшее. Отправьте с Фросей пенициллин. И, умоляю Вас, не смейте приходить! А если вздумаете прийти, обижусь! О. И.".
Через час Берестов отправил пенициллин и ответную записку: "Надо бы посмотреть Ваше горло, но не смею, раз не велите. Желаю здоровья. Пусть Фрося побудет с Вами, в больнице останется Катя. А. К.".
Вечером Ольге стало хуже. Температура подскочила к сорока градусам. Она с трудом глотала сладкий чай, который ей давала пить Ефросинья Ивановна. Временами впадала в забытье, металась, бредила. И Фрося решила позвать Берестова.
– Скорее идите, Алексей Константинович, совсем худо ей! – сказала она, прибежав за ним.
Он быстро взял из шкафа ампулу, шприц и, как был в белом халате и без шапки, выскочил из больницы и побежал через дорогу.
Он застал Ольгу в бреду. Разметав руки, откинув голову на подушке, плотно сомкнув глаза, она бессвязно и непонятно для Алеши хриплым, задыхающимся голосом бормотала: "Дедуля, я тону, спасайте меня, спасайте! Там в мешке Юрины тапочки. Нет, я не могу оперировать вашего приятеля! Юра, где Клавочка? Да вы не волнуйтесь, Сергей Терентьевич, никаких шариков у вас не будет!.. Нет у меня старшего брата, дорогой Уланка..."
– Ольга Игнатьевна, пожалуйста, успокойтесь, – умоляюще сказал Алеша, взяв ее горячую влажную руку и нащупывая пульс. – Сейчас сделаем укол, и сразу станет лучше.
Он легким щелчком отбил острый хоботок ампулы, набрал в шприц сизоватую жидкость и ловким уверенным движением ввел иглу под кожу чуть повыше локтя. Ольга сразу успокоилась, перестала бредить, приоткрыла глаза и, не сразу узнав Алешу, несколько секунд безучастно на него смотрела.
– Я только что уезжала куда-то...
– Лежите спокойно, Ольга Игнатьевна. Сейчас вам будет легче, – и плотнее закутал ее одеялом. – И где это вы подхватили такую ангинищу?
Ольга тяжело задышала и, как сквозь сон, далеким голосом спросила:
– Почему вы здесь, Алеша?
Он как можно ласковей ответил:
– Потому что вы больная, а я – врач! – И, к радости своей, заметил, что лицо ее слегка оживилось. – Надо бы посмотреть, что у вас с горлом...
Она попросила пить.
Он поил ее чаем с ложечки, как маленькую, и с нежностью глядел в ее тихие, немного запавшие и, как всегда, влажно блестевшие глаза, не понимая, почему она не велела ему приходить. Потом он мысленно стал ругать себя, что не проявил настойчивости и не поговорил серьезно с Юрием. Во всяком случае, Алеша был уверен, что Юрий скоро вернется, и решительно не понимал, почему так убивается Ольга Игнатьевна. Неужели из-за каких-то там "буковых лесов" дело у них дойдет до разрыва!
Вдруг Ольга сделала рукой слабое, непонятное движение и шепотом произнесла:
– Вот я и осталась одна...
– Вы опять волнуетесь, – сказал Алеша построже. – Заснули бы! Мне, кстати, всегда нравится, как вы говорите больным: "Усните, голубчик, сон самый лучший доктор!" Так давайте, голубушка, усните!
Он поправил сбившуюся набок подушку, натянул ей на плечи одеяло и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Проснувшись в седьмом часу утра и увидав, что рядом сидит Катя, Ольга догадалась, что это Берестов прислал ее дежурить.
– Ты всю ночь была со мной?
– Всю, а что?
Ольга не ответила.
– Вам стало лучше, Ольга Игнатьевна?
– Кажется...
– Вот видите! – подхватила Катя. – Алексей Константинович наказал, чтобы я накормила вас, когда проснетесь...
– Нет, не хочу!
– Надо покушать, Ольга Игнатьевна. Вы и так слабенькая. Я сварила яичко всмятку. Есть булочка с маслом, мед, чай. Ведь доктор приказал, Ольга Игнатьевна!
– Раз доктор приказал, давай, Катенька, корми, – сказала она.
Катя обрадовалась, выбежала на кухню и через минуту принесла заранее приготовленные яйцо всмятку, кусок булки с маслом, чай.
– Я прежде, однако, думала, что доктора никогда не болеют. А тут... вот тебе, – призналась Катя.
Ольга невольно усмехнулась.
– Болеют теми же болезнями, что и все люди.
Катя удивленно покрутила головой:
– Теперь вижу!
– Ты, Катенька, твердо решила поступить в медицинский? – спросила Ольга, отпивая небольшими глотками чай.
– Угу! – закивала Катя. – И папка Щеглов советует! И Алексей Константинович то же самое... – И, выждав несколько секунд, спросила: Верно это, доктор Берестов говорил, что вы, Ольга Игнатьевна, какую-то книжку составляете и в этой книжке будто бы напишете, почему наших орочей мало осталось? Должно быть, и про наших Бяпалинок тоже в этой книжке будет, ведь их давно когда-то порядочно было. Верно это?
– Пишу, Катенька, – с грустью сказала Ольга, – а вот допишу ли – не знаю...
Катя будто прослушала последние слова Ольги и продолжала:
– И еще доктор Берестов говорил, что в книжке вашей будет, что орочи не только от болезней погибали, а еще оттого недолго жили они, что родичи между собой в браках состояли и от таких браков детишки будто слабую сопротивляемость к болезням имели. Не знаю, может, это и так, однако и среди наших орочей есть люди, что долго живут. Вот вашей Клавочки нянюшка атана Матрена Тимофеевна скоро восемьдесят лет прожила, хотя с самого детства горбатенькая и всю жизнь трубку курит. Я недавно ей давление измеряла: сто сорок верхнее, восемьдесят пять – нижнее. – И добавила с удивлением: – Ничего себе атана!
– Бывает и так, что живут долго, – согласилась Ольга, – но главная причина в том, что в прошлом, когда народ по тайге кочевал, он жил в ужасных антисанитарных условиях, не получал никакой медицинской помощи. На весь таежный район не было не только врача, но и фельдшера...
– Хорошо, что мама моя, не теперешняя, а та, что народила меня, была из рода Копинка, а отец – из рода Бяпалинка, наверно поэтому я здоровая. Как помню себя, ничем не болела, а ведь бегаю по снегу разутая, умываюсь то же самое снегом и даже не чихнула ни разу...
– Орочи – народ закаленный, – подтвердила Ольга. – Но стоило кому-нибудь в стойбище опасно заболеть, как пошло гулять поветрие...
– Моя первая мама очень красивая была, – вдруг сказала Катя. – Отец за нее богатый тэ отдал...
– Кто это рассказывал тебе? – удивилась Ольга.
– Наша тетя Фрося Ивановна, кто же! Она и первую маму мою помнит, и отца. Так что, Ольга Игнатьевна, буду поступать в медицинский, а после института вернусь в Агур наших орочей лечить.
– Я собираюсь летом проехать по местам, где когда-то были орочские стойбища. Поедешь со мной?
– Ой, Ольга Игнатьевна, конечно, поеду! – вскрикнула Катя. – Я давно мечтаю съездить туда, где наши Бяпалинки когда-то жили.
Заметив, как лицо Ольги оживилось, она спросила:
– Правда, теперь вам лучше?
– Лучше, Катюша!
– Ну, спасибо! – почему-то поблагодарила она.
– Иди, милая, домой, ведь ты не спала всю ночь!
– Я сидя вздремнула, – призналась Катя. – Читала-читала и вздремнула. Больше не хочу.
Ольга все же уговорила ее идти поспать.
4
– Врачу – да исцелися сам! – бодро воскликнул с порога Щеглов. – Как не стыдно, доктор, как не стыдно!
– Заходите, Сергей Терентьевич!
Он снял полушубок, пыжиковую шапку, стряхнул снег с унтов и прошел в спальню.
– Простите, что не спросясь, Ольга Игнатьевна. Что, ветерком прохватило, да?
– Прохватило, да сильно. Теперь уже гораздо лучше. На днях встану! И указала Щеглову на стул. – Садитесь.
– Я на минуточку, – предупредил он. – Узнал, что вы лежите, думаю, зайду, проведаю.
– Кажется, вас долго не было в Агуре? – спросила Ольга несмело, ожидая, что он сейчас заговорит о Полозове.
– Да, Ольга Игнатьевна, совершал очередной объезд наших владений.
– И в пургу, конечно, попали?
– Немного, – кивнул он. – Да ведь нам не привыкать. – Он заметил, что она смотрит мимо него, в дальний угол, и невольно тоже глянул туда. Кстати, Ольга Игнатьевна, помните наш разговор о горячих ключах в Тигровой пади?
– Вы уже успели съездить и туда? – в свою очередь спросила она.
– По пути заскочил, – признался он, и в глазах его блеснула хитроватая улыбка. – Пришлось побывать у кегуйских соболевщиков, а Тигровая – рядом.
– Почему пришлось?
– Тревожная нынче у них соболевка!
– Тревожная? – она с удивлением посмотрела на Щеглова, не понимая, почему он улыбается, раз тревожная.
– Да, Ольга Игнатьевна. – И спросил: – Я не утомлю вас своими разговорами?
– Что вы, напротив!
Щеглов подвинулся к ней ближе.
– Приезжаю я в Кегуй, мне и говорят, что охотники вторую неделю в шалашах отсиживаются. Даже ометы не ходят проверять. Вы, конечно, знаете Андрея Даниловича Уланку. – При этих словах Ольга насторожилась. – С него-то и началась тревога.
– Интересно! – промолвила Ольга, приподнимаясь на локте.
– Отправился Уланка капканы смотреть. Погода – прелесть. Тихо. Снег под солнцем блестит, искрами переливается. Подошел к бурелому Андрей Данилович, увидал парную цепочку следов на снегу. Так и есть, соболь на приманку пошел. Дальше охотник идет, то же самое – следы увидел. К третьему капкану пошел, слышит, издали колокольчик позванивает, значит, в капкане соболь барахтается, ногу ему прищемило пружинкой. Так счастливая лыжня его к горному перевалу привела. Только хотел в распадок спуститься, где тоже капканы были поставлены, и вдруг – боже ты мой! – Щеглов сделал большие глаза. – Через весь распадок пролегли отпечатки округлых, как подушечки, лап без когтей. Сразу понял – тигр!
– Почему без когтей, раз тигр? – спросила Ольга с нетерпением.
– Очень просто: тигр был сыт, пьян и нос в табаке, – засмеялся Щеглов и, заметив, что Ольга не поняла шутки, разъяснил: – Шел себе тихо-мирно спать, когтей потому не показывал.
– Ясно, – сказала Ольга. – Ну а дальше?
– Навострил, как говорится, лыжи свои Уланка и во весь дух назад к шалашу. Сам до смерти испугался и на людей страх нагнал. Словом, весь январь в местах, где соболевала бригада, кочевал и тигр. Видимо, где-то поблизости кабаны паслись. А где кабаны, там, понятно, и хищник. Хотя, что ни ночь, соболь в ометы попадал и на сетках позванивали колокольцы, не ходили охотники за добычей. Отсиживались, надеясь, что тигр скоро уйдет, а тот, как на грех, не уходил. Я в это время в Кегуй и приехал. Нет, думаю, нельзя, чтобы из-за хищника план пушнины провалился. Стал на лыжи – и в тайгу. Охотники, давние мои знакомые, обрадовались, что начальство приехало, и давай жаловаться: бродит, мол, амба, охотиться не дзет. В другое время, конечно, пристрелили бы его, раз людям угрожает. А нынче советский закон запрещает тигров убивать. "Как быть, начальник? спрашивает Уланка и в шутку советует: – Ты, однако, поговори с ним, Серега, а то план пушнины не дадим!" – "Ладно, – отвечаю шуткой, поговорю. Завтра чуть свет пойдете со мной канканы проверять". И что вы думаете? – Тут Щеглов откинулся на спинку стула, хлопнул себя по коленкам и весело, заливисто засмеялся. – И что вы думаете, Ольга Игнатьевна? Тигра и след простыл.
– Неужели испугался секретаря райкома? – тоже добродушно рассмеялась Ольга Игнатьевна.
– Не иначе! – смахивая рукавом веселые слезы, воскликнул Щеглов. Пока они там в шалаше отсиживались, кабанье стадо к дальним дубкам перекочевало, а за ним, следовательно, и тигр. "Ну, – спрашиваю Уланку по-орочски, – процент плана тетерь дадите?" – "Айя-кули, Серега, дадим?" Он-то, хитрюга, сам лучше меня знал, почему тигр ушел. Старики все-таки еще суеверны. Это у них от прошлого остался страх перед священным зверем. Вот так и попал я в Тигровую падь. Место там, Ольга Игнатьевна, изумительное. Кругом лесистые сопки, деревья переплетены лианами лимонника и виноградными лозами. Словом, красота неописуемая, Ольга Игнатьевна. Между прочим, я эту Тигровую падь еще с детства помню. С отцом, бывало, ходил туда. А родники там, поверите, в самый лютый мороз не замерзают. Бьют фонтанчиками из-под каменной сопки, а рядом, несмотря на стужу, зеленая травка пробивается. – И мечтательно добавил: – Как бы это нам, Ольга Игнатьевна, хоть небольшой курортик открыть в Тигровой пади?..
– Надо прежде выяснить, целебны ли они, эти роднички.
– Вот именно, – подавшись немного вперед, живо произнес Щеглов. Непременно, не откладывая в долгий ящик, надо исследовать. А потом уж, будьте спокойны, поставим перед городом вопрос о строительстве курорта. Какое это будет счастье, Ольга Игнатьевна, построить свой местный курорт сперва этак на десять – пятнадцать коек...
– Я, Сергей Терентьевич, не специалист по лечебным водам. Мало ли в нашей тайге незамерзающих речек. Я однажды даже тонула в такой речке, вспомнила Ольга о своей давней поездке в Вербное с Евлампием Петровичем.
– Неужели? – сочувственно спросил Щеглов. – Самым, так сказать, натуральным образом тонули?
– К счастью, место оказалось не очень глубоким.
– Между прочим, есть убедительные доказательства, что родники в Тигровой пади целебны.
– Разве там пробовали лечиться?
– По своей, так сказать, инициативе кое-кто и пробовал, и, знаете, успешно...
Ольга вдруг нахмурилась, повела плечами, и Щеглову показалось, что она устала.
– Ладно, когда-нибудь в другой раз, Ольга Игнатьевна, – сказал он виновато и хотел было встать, но она удержала его:
– Если не спешите, Сергей Терентьевич, посидите еще.
– Нет, не спешу, боюсь, утомлю вас своими рассказами.
– Да что вы, Сергей Терентьевич, я так рада, что вы зашли, – и, посмотрев на него, добавила: – Сколько у вас разных неотложных дел, а вы успели и к соболевщикам, и в Тигровую падь... И на все у вас времени хватает...
– Надо, Ольга Игнатьевна, ох как надо! Пока что у нас узкий профиль: лес и пушнина. Но не за горами и уголь, и железная руда, и, кто знает, быть может, и нефть. А гидроресурсы наших горных рек, скажем Турнина или Бидями, Ольга Игнатьевна! Не век же мы будем освещаться от леспромхозовского движка. Я, поверите ли, сплю и вижу то время, когда в предгорьях Сихотэ-Алиня вырастет современный промышленный город со всеми, так сказать, удобствами, но вот беда, с потугой люди к нам едут, а почему с потугой, спросите, потому что мало осведомлены о наших краях. У меня своячок один в Москве живет, где-то там в Котлах. Пять душ семья. До службы ехать ему час туда и час обратно в трамвае. Спрашивал я как-то его, часто ли в театре, в музее бывает. "Некогда, говорит, Сергей, по театрам ездить. В шесть утра встаешь на работу, а в семь-восемь вечера, как в воду опущенный, домой добираешься". – "Так ты, говорю ему, давай в Агур Приезжай. Дадим тебе отдельный домик на берегу реки, работу подходящую дадим, – он инженер-электрик. – Ну как, согласен?" – "Нет, говорит, страшновато из Москвы уезжать". – "Или ты думаешь, говорю, что, живя в Москве, ты уж такой необыкновенный и высокосознательный, что раньше меня, таежника, в коммунизм вступишь! Случись чудо, и меня в Москву, на высокую должность, выдвинут, честное слово, не поеду! Костьми лягу, а не поеду!"
– Ну, Сергей Терентьевич, в Москву, пожалуй, поедете, – перебила Ольга.
Щеглов распалился еще больше:
– Нет, дорогой доктор, не поеду! Богом клянусь, никуда я из Агура не поеду. Хоть снимут меня по каким-нибудь статьям с секретарской должности, в леспромхоз к Бурову пойду, простым чекеровщиком, а из Агура не уеду...
"Кажется, – подумала Ольга, – вот-вот подберет ключик и ко мне. Ведь определенно все про меня знает и, должно быть, выпытывает, не собираюсь ли я последовать за Юрием".
Щеглов помолчал, обвел взглядом комнату, пошарил по карманам, будто искал папиросы, но, вспомнив, что при больной курить нельзя, успокоился.
– Раз уж зашел у нас разговор на эту тему, открою вам, Ольга Игнатьевна, один секрет, – произнес он тихо, доверительным тоном. – Пока еще нет правительственного решения, говорить об этом, понятно, преждевременно, на пленуме обкома нам в самых, так сказать, общих чертах кое о чем рассказали. Конечно, это дело будущего, однако в Госплане наметки уже имеются. Намечено строительство грандиознейшей железнодорожной магистрали. Пройдет она, по предварительным данным, от Якутии и до Амура по таким глухим местам, где ни разу не ступала нога человека и где, как установлено геологами, в тайниках земли лежат неисчислимые клады железной руды, угля, а может, и кое-что поблагородней. И самое для нас с вами, Ольга Игнатьевна, замечательное, что районы Агурский и Турнинский, по-видимому, тоже войдут в регион будущей железнодорожной магистрали.
