Текст книги "Багульник"

Автор книги: Семен Бытовой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Сейчас разведем, – сказал Копинка, – тут все есть.

Как это издавна принято у таежников, в углу шалаша была небольшая поленница мелко наколотых березовых дров, а на полочке в жестяной коробке из-под консервов – коробок спичек. Копинка взял несколько полешек, сложил их пирамидкой, подсунул под низ бересты и запалил. Вскоре костерок занялся, и через несколько минут стало так тепло, что со стен побежала вода.

– А нельзя ли подвинуть поближе к огню топчан? – попросила Ольга и, передав ребенка орочке, быстро скинула с себя полушубок и расстелила его на топчане.

– Положите на топчан девочку.

Достала из сумки белый халат, надела его поверх лыжного костюма. Копинки с замиранием сердца следили за каждым движением доктора.

Раскутав ребенка, Ольга увидела круглое синюшное личико, полиловевшие потрескавшиеся губы, большие испуганные глаза с красными воспаленными белками. Судорожно вздрагивая худеньким тельцем и раскинув руки, девочка задыхалась, ловила открытым ртом воздух, который, казалось, не попадал в легкие, с хрипом застревал в горле. Картина дифтеритного крупа была настолько ясна, что к Ольге сразу же пришло решение: нельзя ждать ни минуты, нужна срочная трахеотомия!

Ольга задумалась, решая, как лучше приступить к операции, которая, в общем-то, не представляла особой сложности, однако требовала опыта и сноровки. Одно дело – в условиях больницы, где соблюдены все правила асептики и где почти во всех случаях гарантирована защита от инфекции. И главное, рядом находится хирургическая сестра, которая заранее знает, что подать и что убрать; другое – здесь, в этом крохотном тесном шалашике из древесного корья с обледенелыми стенами, заброшенном в зимней тайге, около дымного костра...

Она подумала, не везти ли девочку в больницу, но тут же решительно отвергла эту мысль, понимая, что ждать нельзя, что малейшее промедление может стоить ребенку жизни.

Костер на земляном полу разгорался все ярче, но дыму в шалаше было столько, что не продохнуть. Низкие стены, покрытые толстым слоем льда, все больше оттаивали и оплывали. Запахло застоявшейся сыростью.

Перехватив грустный выжидательный взгляд орочки, Ольга ласково сказала:

– Выйдите, пожалуйста, из шалаша, я вас после позову...

Та послушно направилась к выходу.

– А нам, мамка, что делать? – спросил Евлампий Петрович.

– А вы с товарищем Копинкой зажгите по пучку хвороста и станьте по обе стороны топчана. Будете мне светить. Да не дымите, Евлампий Петрович, своей трубкой, тут и без вашего дыма хватает.

Как только она открыла стерильную коробку с хирургическими инструментами, Евлампий Петрович испуганно отстранился, чуть было не уронив пучок хвороста.

– Стоять спокойно! – прикрикнула на него Ольга. – Ведь в больнице служите!

Старик притих, поднял повыше свой факел и закрыл глаза.

Она достала из стерильной коробки скальпель, сделана горле разрез, вскрыла трахею, слегка расширила, перехватила зажимом кровеносные сосуди и ввела в отверстие металлическую трубку-канюлю.

Девочка вздрогнула, еще быстрее засучила ручками. Потом часто, прерывисто задышала, как бы захлебываясь воздухом, поступавшим через трубку. Ольге даже показалось, что у нее губы стали не такими синюшными, как прежде. Заметно ожили глаза. Главное теперь – получше закрепить трубку, чтобы она не двигалась, осталась в этом положении. Достав бинт, осторожно обмотала шею девочки, закрепляя трубку.

Только теперь Ольга заметила, что у нее слезятся глаза от дыма, и вытерла их рукавом халата. От напряжения слегка кружилась голова. Оставаться в шалаше больше нельзя было.

– А теперь поедем в больницу, – сказала она тихо, будто подумала вслух. – Можете выйти на воздух, подышать, – разрешила она своим помощникам, и Евлампий с Копинкой вышли с факелами, ткнули их в снег, погасив.

В это время вернулась в шалаш орочка. Когда она пошла к топчану, девочка потянулась к ней ручками. Мать хотела взять ее, но Ольга не разрешила.

– Не трогайте, я сама, ее нужно нести осторожно.

– Спасибо вам, доктор, что спасли нашу Маринку, – поблагодарила орочка, вытирая влажные от слез глаза.

– Ничего, в больнице мы ей введем сыворотку, и ваша Маринка быстро начнет поправляться.

Впереди, верхом на конях, ехали Евлампий с Копинкой. За ними на нарте – орочка и Ольга с ребенком на руках.

Пока ехали в Агур, в тайге стало еще темней. Деревья стояли в сизом морозном тумане. Над вершинами, как это обычно бывает перед рассветом, задувал ветер, сбрасывая хлопья сухого колючего снега.

– Как вас зовут, милая? – спросила Ольга, вспомнив, что не знает имени орочки.

– Глафира Анисимовна.

– А сколько у вас детей, Глафира Анисимовна?

– Трое, доктор. Старший, Коля, в армии служит. Танкист. Потом у нас с Максимом есть сын – Александр, в Кегуе в интернате живет. А Маринка у нас младшая.

– Сколько ей?

– Четвертый годик пошел. Ее у меня Александр Петрович принимал. Когда он ехал к нам в Вербное, он в большую пургу попал. Однако успел. Только родилась моя девочка, доктор взял ее, пошлепал по попке и сказал: "Ну, слушаю вас, Марина Максимовна!" Так и осталась она Маринкой. – И, помолчав, сказала: – В шалаше, где вы, доктор, мою девочку спасли, когда-то я сама родилась...

– Неужели? – изумилась Ольга.

– Когда я должна была на свет родиться, отец увез маму из стойбища в тайгу и одну в этом шалашике оставил. Было это зимой, в январе. Мама простудилась, схватила крупозное воспаление легких. Недолго проболела, умерла моя мама. Меня, крошечную, родная тетка к себе взяла, вырастила. И, снова помолчав, прибавила: – Когда мой Максим повел вас в тот шалаш, мне худо сделалось. Думала, несчастье с моей Маринкой будет.

– Напрасно волновались...

– Все равно я этот старый шалаш не люблю. Сколько раз просила мужа, чтобы развалил его и сжег, новый, если надо ему, в другом месте поставил.

Когда они подъезжали к Агуру, туман немного рассеялся и на горизонте показалась лиловая полоска утренней зари.

В больнице Ольга ввела Маринке сыворотку, измерила температуру, перебинтовала шею и получше закрепила трубку.

Уходя к себе, она разрешила Глафире остаться с девочкой в палате, а Максима отправила к Евлампию.

Она открыла дверь в свою комнату и в изумлении остановилась на пороге. За столом, опустив голову на руки, дремал Юрий Полозов. Ольга подошла сзади, положила ему на плечи ладони. Юрий встрепенулся, поднял голову, сонно заморгал глазами и, увидев над собой улыбающееся лицо Ольги, воскликнул:

– Вернулись?

– Вот что, молодой человек, – нарочито строго сказала она. – Берите в сенцах ведра, сбегайте на реку за водой. Будем варить на завтрак картошку с соленой кетой. Только побыстрей, пожалуйста, а то я умру с голоду.

2

Сперва Карп Поликарпович и слушать не хотел о переводе Полозова в Агур и вернул ему заявление. А когда Ольга Игнатьевна позвонила директору леспромхоза, он сразу смягчился.

– Исключительно ради вас, уважаемый доктор. А вообще-то семейные обстоятельства не такой уж серьезный повод, – пробовал он отшутиться. – Я в Мая-Дату полтора года жил без семьи, и, знаете, ничего...

– Но, Карп Поликарпович, ведь новому леспромхозу нужен инженер. Какая разница, будет ли там работать Полозов или кто другой...

– А где их раздобудешь, инженеров? Их у меня всего-то двое. Медведев да Полозов. Но ничего с вами не поделаешь, доктор, уступаю! – сказал он тем же шутливым тоном.

– Спасибо, Карп Поликарпович, – поблагодарила Ольга и повесила трубку.

Так к концу мая Юрий перебрался в Агур. Недели две молодожены еще жили в крохотной комнате при больнице, а когда на берегу реки у подножия Орлиной сопки достроили дом, Щеглов посоветовал, чтобы его предоставили доктору Ургаловой.

В Ольгину комнату переехала Ефросинья Ивановна, жившая у своих сородичей в самом конце поселка. Однако Ольга предупредила ее, что в недалеком будущем приедет новый врач и сестре, возможно, придется комнату уступить.

– Ничего, приедет новый доктор, я найду себе где-нибудь местечко жить. Мне много не надо.

Не успели переехать в новый дом, как орочи стали приходить с поздравлениями. За день побывали здесь чуть ли не все жители Агура, и каждого надо было поблагодарить и угостить рюмочкой. К концу дня Ольга опьянела. Юрий посмеивался над ней и продолжал чокаться с каждым, кто заходил.

Когда рано утром Ольга вышла в сени, чтобы налить в умывальник воды, она застала там целую гору разной провизии. Тут был и добрый, килограммов на десять, кусок сохатины, и три огромнейших тайменя, и целая связка копченых кетовых балычков, и берестяной туесок с медом...

– Юра, иди сюда! – позвала она мужа. – Ну что ты с ними поделаешь?

Юрий, шлепая тапочками, пришел в сени и, видя, что Ольга расстроена, успокоил ее:

– Тогда в первый же выходной позовем гостей. Отпразднуем и свадьбу и новоселье.

Так и решили.

Юрий сообщил по телефону Медведевым. Ольга – Окуневым и заведующему райздравом Егору Ильичу Пименову. Последний сказал, что в Турнине находится доктор Горева из города, и Ольга, знавшая Антонину Степановну, пригласила и ее.

– Не оставлять же ее одну в Турнине. Приезжайте, Егор Ильич, вместе.

Весь субботний день Ольга провозилась на кухне. Юрий, как мог, помогал ей: чистил рыбу, рубил топором мясо, таскал воду, – словом, вся подсобная работа легла на него. В первом часу ночи, едва она управилась с готовкой, ее срочно вызвали в больницу.

Когда рано утром приехали Медведевы, они застали дома одного Юрия.

Ольга пришла в одиннадцатом часу, усталая, с глубоко запавшими от бессонницы глазами.

– Что, серьезная операция? – спросил Юрий.

– Да, серьезная! – сказала Ольга таким тоном, который означал, что вся она еще там, в больнице.

Тогда Клава предложила:

– Вы, Олечка, прилягте, отдохните, а я похозяйничаю.

Медведев, довольный, что Клава вызвалась помочь, с блаженным видом сказал:

– Давай, жена, покажи класс работы!

– Ладно, муж, лучше сбегай по дровишки, лесник!

Уходя в спальню, Ольга предупредила:

– Юра, если позовут в больницу, разбуди!

Засыпая, Ольга слышала, как Медведев, с шумом распахнув дверь, принес охапку дров и бросил на пол, а Клава командует им: то велит подкинуть в плиту несколько поленьев посуше, то зачерпнуть воды из кадки...

В третьем часу дня Ольга проснулась и, узнав от Юрия, что из больницы не прибегали, стала одеваться.

– Ничего себе домик отгрохали, – сказал Медведев, когда Ольга вышла из спальни. – А вид-то из окна! Прелесть. Но есть одна опасность...

– Какая, Николай Иванович? – поинтересовалась Ольга.

– Как бы через тысячу лет не рухнула, Орлиная сопка на крышу вашей хатки...

– Через тысячу не страшно, вот через пятьдесят если рухнет... засмеялась Ольга.

Тут в разговор вмешалась Клава:

– Неужели вы с Юрой собираетесь прожить здесь полвека?

– Собираемся отпраздновать золотую свадьбу под Орлиной сопкой, а там пусть рухнет...

– Юра, и ты согласен с Олей?

– Время покажет, – уклончиво ответил Полозов.

Медведев позвал Юрия в столовую, где на столе уже стояла бутылка "Столичной".

– Давай, друг, по рюмочке, до приезда гостей долго ждать, – предложил Медведев.

– Только, мужички, по одной, – предупредила Ольга. – А я на минутку сбегаю в больницу. Больная очень тяжелая.

– А что у нее?

– Женщина на последнем месяце беременности подняла непосильную тяжесть. – И добавила: – Я скоро вернусь!

3

Ровно в пять часов к станции подошел поезд. Из вагона, поддерживая Лидию Федоровну, вышел доктор Окунев, за ними – Егор Ильич с Горевой, худенькой, невысокой женщиной в сером полупальто и белом пуховом платке.

– Кто этот интересный мужчина? – спросила Клава, внимательно разглядывая из окна Егора Ильича, который вел под руку Гореву и о чем-то весело с ней разговаривал.

– Это Олин начальник, заведующий райздравом товарищ Пименов, объяснил Юрий.

– А женщина, с которой он идет, жена?

– Нет, это доктор Горева из облздрава.

– А личико у нее милое.

Ольга накинула на плечи пальто, сказала мужу:

– Юра, пойдем встречать гостей.

Когда они вышли, Медведев предупредил жену:

– Прошу тебя, Клавушка, не начинай при докторе Окуневе дискуссию на свою излюбленную тему. Аркадий Осипович этого не любит.

Она сердито глянула на мужа и, подбежав к зеркалу, стала поправлять прическу и подводить губы помадой.

Вошли гости, и дом наполнился веселым шумом. Лидия Федоровна поставила на стол испеченный ею специально для молодоженов пирог, Аркадий Осипович и Егор Ильич достали по бутылке шампанского, Горева – букет багульника.

– Чудесно, дом под самой Орлиной скалой! – воскликнул Окунев. – Из этого дома, девочка моя, орлиный тебе полет! Ну а вы, молодые люди, кто будете? – спросил он с деланной строгостью, обращаясь к Медведевым. – Тоже ленинградцы?

– Бывшие, – ответил Николай.

Принимая от Горевой багульник, Ольга сказала:

– Спасибо, что приехали! Ведь мы с вами немного знакомы.

Лидия Федоровна подошла к Юрию:

– Смотрите, Юрий Савельевич, за нашей Олечкой! Надеюсь, вы будете счастливы!

– Спасибо, Лидия Федоровна, – ответил Юрий. – Я знаю, что вы очень любите Олю.

– Она нам как дочь родная, Юрий Савельевич. А мой Аркадий Осипович просто бредит ею...

– Я знаю, Лидия Федоровна, спасибо.

В это время Аркадий Осипович, сопровождаемый Ольгой, осматривал комнаты. Вошел в спальню, вернулся в столовую, прошел на кухню.

– Чудесно! – сказал он наконец и, взяв Ольгу под руку, подвел ее к Лидии Федоровне. – Не правда ли, у них чудесно?

– Мне нравится... – ответила она.

Ольга обратилась к гостям:

– Прошу к столу! Каждый садится, с кем хочет, и пьет, что хочет!

Клава села рядом с Пименовым, а мужу шепнула, чтобы он поухаживал за Горевой.

– У нее немного печальный вид, развесели ее!

– Это мы можем! – весело ответил Николай и обратился к Горевой: Антонина Степановна, прошу под мое начало!

– Боюсь, что я вам не пара, – шутливо сказала Горева.

– Почему? – удивился Николай. – Я как раз люблю миниатюрных женщин.

– Нет, я не об этом, – блеснула своими большими черными глазами Горева.

– Так о чем же?

– Я вам не пара по части выпивки. Мне за вами, видимо, не угнаться.

– Так я не буду спешить!

Ольга, поглядывая на Гореву, радовалась, что в ее доме эта милая, кроткая женщина с задумчивыми глазами чувствует себя хорошо и на шутки Медведева отвечает веселым смехом. Хотя Ольга была мало знакома с Антониной Степановной, слышала, что она очень несчастлива в личной жизни, что муж ее, журналист Василий Иванович Садыменко, держит супругу в черном теле, а когда выпьет, что случается с ним довольно часто, даже при посторонних унижает ее, и еще многое другое слышала Ольга и от души жалела Гореву и удивлялась, почему она, толковый врач, недурная собой, терпеливо несет свой тяжкий крест.

"Видимо, не так это все просто!" – подумала Ольга, перехватив робкий, чуть ли не боязливый взгляд Антонины Степановны, когда Медведев стал наливать ей из графина неразведенный спирт. И Ольга поспешила на выручку.

– Николай Иванович, – сказала она, – негоже дамам наливать спирт. Налейте портвейна.

– Разве здесь спирт? – с деланным изумлением спросил он.

– Чистый, медицинский...

– Так ведь моя дама, если не ошибаюсь, медик!

Но тут поднялся с бокалом Аркадий Осипович. Все приготовились слушать уважаемого доктора, а Ольга, зная его лучше других, и на этот раз ожидала от него меткую цитату из Шекспира, которую доктор, видимо, уже держал про запас.

И Ольга не ошиблась.

Где б ни был я и что б ни затевал,

В горах ли, дома ль, вечно днем и ночью

Моею мыслью было подыскать

Ей жениха.

И, наконец, он найден!

– Это Вильям Шекспир, дорогие мои! – воскликнул Аркадий Осипович. – И вот когда наконец жених найден, я прошу всех присутствующих, как этого требует добрый и, надо думать, древнейший обычай, дружно крикнуть "горько!" и осушить до дна свои бокалы за счастье молодых!

Хором крикнули: "Горько!" – и, когда Юрий с Ольгой, немного смущенные, поцеловались, гости осушили бокалы.

Медведев сказал Горевой:

– Молодец старый доктор, меткие подобрал стихи из Шекспира!

– Умница, – ответила Горева. – Столько лет прожить в тайге и сохранить свои глубокие знания. Он ведь и Гете, и Гейне читает в оригинале. Вы бы только видели, Николай Иванович, какая у него дома богатая библиотека.

Следующий тост произнес Егор Ильич Пименов. От имени райисполкома он поздравил молодых, пожелал им счастья и долгих лет совместной жизни, а отдельно Ольге пожелал больших успехов на поприще медицины. Когда Агур в скором времени станет районным центром, сказал он, и на месте крохотной поселковой больницы выстроят новую, большую, с современным оборудованием, он обеими руками проголосует, чтобы доктор Ургалова стала во главе ее.

– Я думаю, что вы, Ольга Игнатьевна, вполне этого заслуживаете! сказал Егор Ильич и спросил Окунева: – Вы согласны со мной, Аркадий Осипович?

– Да, друзья мои, Егор Ильич прав, – еще более оживился доктор Окунев. – Сейчас вы решите сами, отвечает ли высоким требованиям главного врача виновница сего торжества, наша... – он наклонился к Ольге, спросил: – Ты все еще Ургалова, девочка моя? – Она кивнула. – Наша Ольга Игнатьевна Ургалова. В одной древней индийской книге мне не так давно привелось прочесть, – а в Индии высоко ценят медицину! – предупредил он, подняв указательный палец, – так вот, в этой любопытнейшей книге сказано, что профессию врача может избрать лишь человек с твердым характером, бесстрашный и умный, обладающий хорошим рассудком и памятью, любящий истину и скромный, простой в одежде и опрятный, не вспыльчивый и благородный, честный и ловкий!.. Вот я и спрашиваю вас, друзья мои, обладает ли всеми этими качествами наша Ольга Ургалова?

– Обладает! – громко перебил Медведев.

– Я не кончил, молодой человек...

– Извиняюсь, но Ольга обладает, – пьяным голосом повторил Медведев. А моя Клава не обладает...

Клава яростно стрельнула глазами в мужа, хотела встать, но Егор Ильич удержал ее.

– Тише, успокойтесь, Николай Иванович, – сказала своим кротким голосом Горева. – Доктор Окунев ждет, чтобы вы успокоились.

И Медведев, тяжело склонив голову, притих.

– Если наша Ольга Игнатьевна еще не обладает полностью всеми этими высокими качествами, то у меня есть все основания верить и надеяться, что она со временем будет ими обладать. Ибо она врач! И только врач! Однако и талантливые люди, если будут довольствоваться малым, истощат себя. Я вижу нашу Ольгу Ургалову не просто хорошим доктором, но в недалеком будущем человеком науки. Когда говорят, что для научной работы необходимы особые условия, гнев и ярость поднимаются со дна моей души! Сегодня Агур поселок лесорубов и охотников. Завтра – он будет районным центром. Я надеюсь дожить до тех счастливых дней, когда наш древний Сихотэ-Алинь откроет свои тайные клады, свои неистощимые богатства и на берегах Турнина возникнет чудесный город Агур! Возможно, иные из вас подумают: "Вот, мол, старик размечтался". Да, старый доктор Окунев не живет без мечты. Когда мечтаешь о чем-то большом, лучшем и стремишься к нему, чувствуешь себя окрыленным! Вот я и говорю тебе, милая моя девочка, Ольга Игнатьевна, не будь сторонним наблюдателем. Постоянно вникай в суть дела, докапывайся до истины, в будущем это пригодится. – Он обвел взглядом сидящих за столом. Надеюсь, все поняли, к чему призываю нашу Ургалову-Полозеву. А пока что, девочка моя, как говорили те же древние индийцы, для больного врач – отец, в данном конкретном случае – мать, для здорового он – друг, а когда болезнь миновала и здоровье восстановилось, он – охранитель! Хочу верить, что вы, Юрий Савельевич, станете мощной опорой во всех будущих мечтах и начинаниях вашей чудесной супруги! Ваше здоровье, дорогие!

– А если болезнь не миновала? – спросила Клава. – Как тогда?

– С хрониками всегда труднее! – отрубил Аркадий Осипович с намерением кольнуть Клаву, которой он явно не симпатизировал. – Главное, молодой человек, не стареть душой...

– Я, по-моему, не молодой человек, а молодая дама, – громко поправила Клава и обратилась к Пименову: – А вы, Егор Ильич, как врач, обладаете всеми качествами, которые Аркадий Осипович вычитал в древней индийской книге?

Он отрицательно покачал головой.

– Я врач-администратор, – откровенно признался Пименов. – Я окончил Военно-медицинскую академию. Сразу попал в сануправление дивизии. А потом, в войну, командовал эвакопоездом. Так что практической медициной, к сожалению, занимался мало.

– Однако диплом имеете? – почему-то спросила Клава.

– Разумеется! – сказал Егор Ильич.

– И я имею диплом, Егор Ильич, – с грустью вздохнула Клава. – И мужа имею... – почему-то добавила она. – Вот он сидит, Николай Иванович Медведев.

– А у меня жены нет... – в тон ей немного печально произнес Егор Ильич.

Клава уставилась на него удивленными глазами.

– Такой интересный мужчина – и не женат?

– Представьте себе!

Медведев с пьяной настойчивостью приставал к Горевой, чтобы она обязательно допила свое вино.

– Я больше не могу, Николай Иванович, – со страдальческим видом умоляла она. – Если будете настаивать, мне придется пересесть туда... Она указала глазами на свободный стул рядом с Окуневым.

– Доктор... разговорчики! – не уступал Медведев. – Что скажут люди!

И Антонина Степановна взяла бокал и, как горькое лекарство, медленно выпила вино.

– Огурчик! – сказал Медведев, подцепив дольку соленого огурца и поднеся вилку к самому рту Антонины Степановны. – Молодец!

– Больше я не буду, Николай Иванович, – строго предупредила Горева. Иначе я пересяду.

– Странно, в отсутствие мужа дамы боятся пить. А в присутствии пьют, да еще как! – и указал на Клаву, державшую полный бокал перед Егором Ильичом, ожидая, пока он нальет себе.

Тогда Горева сказала:

– У меня муж пьет, и я это ненавижу!

Николай на мгновенье задумался, но в это время Клава резко отодвинула стул, встала.

– Юрка, заведи патефон! Я хочу танцевать!

– Клавдия Васильевна, наш первый вальс! – отозвался Аркадий Осипович.

– Согласна, молодой человек, – шутливо ответила Клава и, слегка покачиваясь, подошла к старому доктору к подала ему руку. Аркадий Осипович, как истый кавалер, приосанился, потом слегка поклонился Клаве, и они вышли на середину комнаты.

За Аркадием Осиповичем и Клавой пошли Ольга с Юрием, Егор Ильич с Лидией Федоровной, а Медведеву так и не удалось вытащить из-за стола Антонину Степановну.

– Егор Ильич, не так быстро, у меня ишиас! – умоляла Лидия Федоровна, грузно повисая на плече Пименова. Но тот не обращал, казалось, никакого внимания на ее просьбы и еще энергичнее, еще быстрее кружил ее.

Когда кончился вальс, Аркадий Осипович галантно поклонился Клаве, поцеловал ей руку и подвел к дивану.

– Вы, доктор, молодец! – похвалила она его. – Отлично вальсируете...

Окунев гордо поднял голову, поправил пенсне:

– О, девочка моя, сбросить бы мне со своих плеч лет тридцать, я бы вам всем показал, где раки зимуют.

Юрий, по требованию Клавы, завел танго-блюз. К ней подошел Егор Ильич, и несколько минут они вдвоем солировали, потом к ним присоединились Юрий с Ольгой.

Но тут Медведев, которому опять отказала Горева, грубо остановил Юрия, пытаясь перехватить у него Ольгу, но она, отстраняясь, закричала:

– Не отпускай меня, Юра!

– Ладно, Коля, садись, – дружески сказал Юрий, подводя его к столу.

Николай грузно опустился на стул, положил на руки голову и несколько минут просидел в этой позе.

Без четверти десять турнинцы стали собираться к поезду. Провожать гостей пошли Ольга с Юрием и Клава.

Над горным хребтом сквозь тонкое облако выглядывала луна. От тайги тянуло сыростью от слежавшейся прошлогодней листвы. Нигде в долине уже не было снега, лишь на сопках он еще лежал небольшими пятнами, тускло отсвечивая под луной. Река, недавно освободившаяся ото льда, бешено неслась, гремя на перекатах и затихая вдалеке.

– Весна, дети мои! – сказал Аркадий Осипович. – Наша чудесная таежная весна. – В его голосе были нотки восторга и одновременно затаенной грусти.

Перед тем как турнинцам сесть в вагон, Клава сказала Егору Ильичу:

– Надеюсь, вы позвоните?

– Непременно, Клавдия Васильевна, – пообещал он.

Возвращаясь со станции, Ольга сказала:

– Идите, Юра и Клава, домой, я зайду в больницу.

Когда она через полчаса вернулась домой, Юрий возился на кухне, а Клава сидела у окна и всхлипывала.

– Какая я все-таки несчастная, Олечка! – сквозь горькие слезы сказала она.

– Успокойтесь, милая, – сказала Ольга, подходя к ней.

– Нет, вы только посмотрите на него! – кивнула она на храпевшего за столом Николая.

– Ничего, Клавочка, ради такого дня можно, – и крикнула Юрию: Давайте будем спать! Ну-ка, молодой человек, тащи медвежью шкуру. Мы ляжем с тобой на полу, а Медведевы в спальне на кровати.

Утром, в десятом часу, за Медведевыми пришла полуторка. Наскоро позавтракав, они уехали в Мая-Дату.

4

Полозов обещал лесничему, что съездит с ним на участки, отведенные под амурский бархат, и Василий Илларионович с утра ожидал инженера. Когда Юрий пришел, Ползунков, вставая ему навстречу, объявил, что лошади оседланы, но тут вмешалась Анастасия Гавриловна.

Для нее было дико, чтобы человек, зашедший в дом, не присел к столу и не выпил хотя бы стакана чаги.

– Да я только что завтракал, – пробовал отказаться Юрий.

– Не обижайте, Юрий Савельевич! – взмолилась хозяйка, ставя на стол миску с пельменями, один вид которых вызывал аппетит.

Юрий выпил стакан чаги, съел несколько пельменей и, поблагодарив хозяйку, направился к двери.

– А далеко плантация бархата? – спросил Юрий, когда они вышли на улицу.

– У Гремучего ключа, – сказал лесничий.

– А я и не знаю, где этот Гремучий ключ, – виновато улыбнулся Юрий. Вы, наверно, забываете, Василий Илларионович, что я здесь новый человек.

– Ничего, с годами обвыкнетесь, – уверенно сказал Ползунков. Территория вашего леспромхоза небольшая.

– Территория-то небольшая, а леспромхоза фактически еще нет. Вы да я. Ни конторы еще нет, ни директора...

– Контора будет! – сказал Ползунков. – Сказывают, в нашем Агуре создается районный центр. Так что контора будет, и не одна...

Юрий неопределенно сказал:

– Да, и я слышал, что организуется Агурский район.

– Будто бы первым секретарем намечают Сергея Щеглова?

И Юрий вспомнил, что это, видимо, о том самом Щеглове ему говорила Ольга.

– Как он, человек толковый, этот Щеглов?

– Стало быть, толковый, раз на хозяина пойдет!

Среди безлистного, еще серого леса кое-где начали зеленеть некрупные черемуховые деревья; брызнули изумрудной хвоей и высоченные лиственницы на пологих склонах сопок; тускло мерцали серебристые пихты, росшие небольшими куртинами; они уже распространяли острый запах своего бальзама, накопленного в желваках под корой; местами на полянках пробивалась молодая трава.

– Начинает, Юрий Савельевич! – сказал Ползунков и широким жестом обвел лес. Потом придержал коня, закурил и, глянув через плечо на Полозова, добавил: – Думаю, с Сергеем Щегловым будет нам, лесникам, хлопотно!

– Это почему, Василий Илларионович? – насторожился Юрий.

– Из-за кедра! – и тут же оговорился: – Правда, это было до вас, Юрий Савельевич. Вы уже не застали прежнего датинского директора.

– Это тот, что работал до Карпа Поликарповича?

– Именно. Шатанов Алексей Иванович.

– Я слышал, что его с треском сняли на бюро райкома.

– Было дело. Нашла коса на камень!

– Кто же коса, а кто камень? – засмеялся Юрий.

– Камень, стало быть, Щеглов. А коса – первый секретарь Шейкин Степан Семенович. Он от Шатанова план требовал. И Шатанов, понятно, давал. Но за счет чего давал! За счет кедра. Как пошла три года подряд сплошная вырубка кедра, так сразу будто притихла тайга. И пушной зверь стал исчезать, и боровая дичь. По лесу вроде цифра и выполнена, а по пушнине – недостает... Одно, как говорится, бьет другое. Да и охотники наши жалобу в район подали. Была белка – нет белки. Был соболь – нет соболя. Вот тогда-то и нашла коса на камень. Товарищ Щеглов, как коренной таежник, житель этих мест, сразу понял, какая грозит природе опасность. Он и выступил за переход на выборочную рубку кедра. Такой порядок, стало быть, не только обеспечит достаточное восстановление кедровых вырубок, но и сохранит молодняк и подрост ценного дерева. Ежели, скажем, сохранить подрост и тонкомер на пятьдесят – семьдесят пять лет, это, понятное дело, воссоздаст новый древостой. Как по-вашему, Юрий Савельевич, разумно предложение Сергея Щеглова? – Он и теперь не назвал второго секретаря райкома по имени-отчеству, подчеркивая этим свое многолетнее знакомство с семьей Щегловых и то, что Сергей Щеглов рос на его, Ползункова, глазах.

– Ну а коса как же? – в свою очередь спросил Юрий.

– Товарищ Шейкин, стало быть? – И тут же ответил: – Дал сперва высказаться директору леспромхоза. Зная характер Шейкина, для которого цифра дороже всего, Алексей Иванович, хитрейший мужик, кинулся, как говорится, в психическую атаку.

– А именно? – с нетерпеливым любопытством перебил Юрий, перехватив во взгляде старого лесничего лукавую улыбку.

– А очень просто, Юрий Савельевич! Шатанов заявил громогласно: при порядке, который предлагает Щеглов, леспромхоз план заготовки и вывозки древесины не обеспечит. "Почему?" – спросил Щеглов. "Очень просто, Сергей Терентьевич, – сказал Шатанов, – выборочная рубка сразу усложнит технологию лесозаготовок, поведет к неразумному использованию лесосечного фонда, снизит эффективность работы техники, и, стало быть, упадет производительность труда на валке и трелевке". Словом, таких страхов наговорил директор, что лицо товарища Шейкина сразу изменилось. А Щеглов опять за свое: "Ты, Алексей Иванович, пугаешь, а мне-то, таежнику, в общем не ахти как страшно. Согласен, что переход на выборочную рубку кедра на некоторое время и снизит, как ты говоришь, эффект. Разумеется, если оставлять часть древостоя кедра и сохранять тонкомер и подрост, на валке и трелевке создадутся некоторые неудобства. Так вы, дорогие мои лесники, получше технику свою используйте. А то у вас нередко и бензомоторные пилы в ход не идут, и трелевочные тракторы лебедками не обеспечены, и волоки неправильно размещены... Конечно, по старинке работать легче, что и говорить!" – "На словах, Сергей Терентьевич, всегда легче! – вспылил Шатанов, чувствуя, что от Щеглова не так-то просто отмахнуться. – А попробую вам недодать пяток процентов, вы сразу же и на бюро: "Смотри, Шатанов, партийный билет на стол положишь!" – "Я, пусть тебе будет известно, с коммунистами так не разговариваю!" – огрызнулся Щеглов. "Ну, не ты, Сергей Терентьевич, так товарищ Шейкин. Это одно и то же!" – "Нет, не одно и то же, Алексей Иванович!" – отвечает Щеглов. Вот тут-то, Юрий Савельевич, и нашла коса на камень!

– Ну-ну, Василий Илларионович, очень интересно, – сдерживая коня, сказал Юрий.