Текст книги "Маршал Конев"

Автор книги: Семен Борзунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Это не оправдание. Вы стоите во главе армии и обязаны отвечать за всё, что происходит на вашем участке. К вам срочно вылетает Соколовский... А сейчас доложите, какое решение вы приняли.

В дополнение к тому, что предпринял командарм, Конев нацелил против контратакующего противника авиационные полки 2-й воздушной армии генерала Красовского. Туда же направил из резерва фронта две артиллерийские бригады. Задача всем была поставлена одна – остановить неожиданно появившиеся немецкие танки.

...Рота старшего лейтенанта Кузовлева по сигналу дружно покинула траншеи и устремилась в атаку. Следя за тем, как быстро продвигаются бойцы вперёд, старший лейтенант надеялся, что так же успешно пойдёт дело и дальше. Артиллеристы вроде хорошо поработали: около полутора часов молотили позиции противника, но, к сожалению, подавить все огневые точки врага не смогли...

И если командующего фронтом волновали резервы противника и направление его контрударов, то ротного командира, как и каждого бойца, подстерегали опасные сюрпризы, вроде вот этого, тщательно замаскированного и потому вовремя не обнаруженного разведчиками и не подавленного артиллерией, дзота. Одна такая огневая точка с пулемётом может погубить хорошо подготовленную атаку стрелковой роты. Положит бойцов на землю, и кукуй, как любил выражаться Кузовлев. Пока заставишь замолчать врага, темп продвижения замедлится в лучшем случае, а то и потеряешь многих отважных людей на этом несчастном рубеже.

И, как бы в подтверждение командирских мыслей, взвилась условленная предупредительная ракета. Кузовлев увидел, как чётко обозначились сверкающие линии трассирующих пуль, направленные в самый центр наступающей цепи. Ожил вражеский пулемёт.

«Вот тебе и первый сюрприз», – подумал командир и сразу же оценил всю опасность этой огневой точки: заляжет центр – начнут оглядываться и фланги. Нервно передёрнув плечами, Кузовлев крикнул:

– Связь с командиром артбатареи!

Пока связист вызывал артиллеристов, с левого фланга донеслись размеренные пулемётные очереди. Значит, заработал ещё один пулемёт. Соответственно взвилась новая ракета. Час от часу нелегче. Значит, плохо поработали артиллеристы, если оставили «в живых» столько огневых точек противника на участке лишь одной роты. Кузовлев упрекал пушкарей и разведчиков, позабыв о том, что накануне со своим подразделением непосредственно участвовал в неудачной разведке и во многом сам виноват, что не все огневые точки противника были опознаны и уничтожены. Именно поэтому он особенно болезненно реагировал на появление на участке атаки своей роты стольких неприятных сюрпризов.

Нетерпеливо выхватив из рук связиста телефонную трубку, Кузовлев стал взывать к невидимому артиллеристу, обращаясь к нему как к последней надежде:

– Паршин! Слышишь, Паршин?! Видел ракеты? Два пулемёта появились перед фронтом роты. Подняться не дают – подави!

Бросив телефонную трубку на руки связисту, Кузовлев вызвал командира правофлангового взвода:

– Вершков! Слышь, Вершков! Не задерживайся. Вперёд! Занимай траншею – и дальше! А мы все за тобой.

Просвистел снаряд, и Кузовлев оглянулся: батарея, выкатившая пушки на пригорок, повела частый огонь. Вражеские пулемёты замолчали. Ротная цепь ожила и подалась вперёд. Кузовлев, повеселев, приказал сменить свой наблюдательный пункт.

– Кажется, дело пошло! – крикнул он связисту. Рядом разорвался вражеский снаряд...

Первым заметил немецкие танки во взводе лейтенанта Вершкова наблюдатель Иван Непейвода.

– Танки, товарищ лейтенант! – крикнул он. – Вон из леска выходят!

Вершков навёл бинокль и стал считать: «Три, четыре, пять... Да левее ещё пятёрка. Десять на одну роту! Многовато...»

Стреляя на ходу, танки устремились к только что оставленной пехотой позиции.

– В траншеи! – скомандовал Вершков. – Приготовить гранаты!

Только сейчас оценил он, насколько правильным был приказ командира роты поскорее занять вражеские окопы. Теперь они послужили хорошим укрытием для бойцов взвода.

Непейвода крепко сжимал в руках противотанковую гранату. Вершков подбадривал бойца:

– Ничего, Иван, в окопе нам танк не страшен. Одолеем...

В знак согласия боец чуть-чуть приподнял над собой гранату: он уже примеривался к броску. Рядом, пригнувшись, в тревожном ожидании замер с такой же «бронебойкой» Кондрат Булычев. Оба они выбрали для себя цель и теперь внимательно следили за приближением врага.

Вырвавшийся вперёд танк вертел пушкой и вёл непрерывный огонь. Снаряды пролетали над головами бойцов. «Мимо», – подумал про себя Вершков. Между тем первый танк приблизился настолько, что его уже можно достать гранатой.

– Давай! – крикнул лейтенант.

Непейвода размахнулся и бросил первую гранату. Она упала впереди танка, взорвалась, подняла кучу земли и пыли, но не причинила ему вреда. Булычев метнул свою, когда танк уже перевалил через окоп. Она упала на башню, брызнула осколками и оставила только вмятину на металле.

«Не повезло», – вздохнул Вершков. Связист уже подавал ему трубку, в которой слышался требовательный голос ротного, пришедшего в себя после взрыва вражеского снаряда:

– Танки пропустите! Отсекайте пехоту!

Кузовлев негодовал, потому что в какие-то считанные минуты его рота из наступающей превратилась в обороняющуюся и он вынужден требовать: «Ни шагу назад!»

...Лейтенант Николай Паршин окинул взглядом огневые позиции взвода: пушки хорошо замаскированы, не сразу противник отыщет их. А это уже несколько выигранных секунд, которые сейчас многое могут решить.

Вражеские танки, миновав занятые стрелками окопы, вдруг начали поворачивать вправо. Вот-вот они выскочат на поляну, хорошо просматриваемую с наблюдательного пункта.

– По танкам, – обычным для него твёрдым голосом подал Паршин команду, – бронебойным, заряжай! – Выждав какую-то долю секунды, он решительно махнул рукой:– Огонь!

Первый снаряд взорвался перед самым носом танка. Тот заметно покачнулся, но, когда дым рассеялся, Паршин увидел, что танк продолжает идти вперёд, угрожающе поводя длинным стволом пушки.

– Огонь!

Немецкие танкисты могли, конечно, заранее засечь наших артиллеристов, когда они ещё старались подавить обнаруженные пулемётные точки. Но Паршин поступил хитро: стрелял только одним орудием, поставленным в стороне от основной боевой позиции взвода. И сейчас, в бою, действовала только эта пушка. Паршин полагал, что именно на неё прежде всего нацелится противник. Это заставит его повернуть танки на правый фланг, чтобы смять, уничтожить мешавшее им орудие и расчистить путь. Расчёт Паршина оказался верным. Два танка сразу же повернули вправо и устремились на пушку старшего сержанта Баскакова. Гитлеровцы, стремясь приблизиться к выбранной жертве, заходили чуть-чуть правее. Но в результате такого манёвра немцы подставили под удар двух других орудий бока своих бронированных машин, и командир взвода, ждавший этого момента, не преминул им воспользоваться:

– Огонь!

Грянули сразу два выстрела, и Паршин отчётливо увидел, что из клуба дыма, пыли и грязи выполз лишь один танк. Второй остановился и задымил. Артиллеристы сделали ещё выстрел по двигающемуся танку, но тот успел нырнуть в кустарник, где стоял расчёт Баскакова. Николай от ужаса прикрыл глаза, сердце его сжалось от боли. Но предаваться отчаянию не было времени. Оставшиеся три танка, утюжившие до этого занятые ротой Кузовлева окопы, повернули в сторону артиллеристов.

– Огонь!

С первых выстрелов подбить ни один из танков не удалось. Два снаряда срикошетили, ударившись о лобовую броню, третий, судя по всему, прошёл мимо цели. Танки, приостановившись, выстрелили почти одновременно. Паршин вовремя пригнулся, уклонившись от просвистевших осколков. Поднявшись, он увидел, что оба орудия целы, но около одного не видно людей. Всмотревшись, он заметил в кустах сгорбленные фигуры.

– Тяжело ранен Белов! – раздался голос связиста.

«В самую трудную минуту, – подумал Паршин. – Сколько раз выручал он батарею! Лучший наводчик. Кем его заменишь?» Но расчёт уже докладывал – орудие к бою готово.

«Кто же встал у панорамы? Кажется, замковый Шатилов? Да, он...»

– Огонь!

И опять вражеские танки ускользнули от возмездия.

– Огонь!

Наконец-то ещё одна стальная громадина запылала! Теперь на батарею шли только два танка. Правда, был ещё третий, тот, что подмял орудие Баскакова. Его тоже нельзя сбрасывать со счетов. Того и гляди – зайдёт с тыла. Тогда совсем будет худо. Рассуждая так, Паршин машинально оглянулся назад, на зелёные поросли, прикрывавшие огневую позицию. Кусты вдруг шевельнулись, и сердце его снова дрогнуло: «Неужели танк?» Но из зарослей вышел сгорбленный, тяжело ступавший человек. Паршин не сразу узнал его:

– Нечаев?!

Да, это шёл сержант Нечаев. Вид у него был страшен. Перепачканное кровью лицо. Вся одежда в глине. Нагнувшись, он бережно положил на землю раненого Баскакова, которого вынес на спине.

– Больше никого не осталось, – вымолвил Нечаев. Лицо Паршина перекосилось от боли. Вышел из строя отличный расчёт. Погиб наводчик Белов. Погиб ещё кто-то... А бой только начинается.

– Раненого – в укрытие, сам – к панораме! – крикнул Паршин, обращаясь к сержанту Нечаеву.

Уложив раненого в укрытии, сержант бросился к орудию.

Танки теперь не решались идти на артиллеристов в лоб: орудия были поставлены так, что, какое бы из них немцы не избрали своей целью, они неизменно подставляли свои бока под прямые выстрелы. Это тоже заранее продумал Паршин.

Вот танки стали круто забирать влево, намереваясь обойти артиллеристов с тыла. Гитлеровцы, наверное, поняли замысел третьего своего танка, который петлял где-то в зарослях. Паршин прислушался, надеясь по шуму мотора и лязгу гусениц определить место его нахождения. Он вдруг услышал нарастающий гул, не предвещавший ничего хорошего, и, немедленно реагируя на него, подал команду:

– Приготовиться к отражению танков с тыла!

Ив этот критический момент из зарослей на большой скорости выскочил наш батарейный тягач и, лихо развернувшись, резко затормозил. Из кузова выпрыгнули артиллеристы, сноровисто отцепили орудие и стали устанавливать его на огневую позицию. Рядом разворачивался второй тягач с таким же орудием. Паршин с радостью опустился на землю, обхватив руками гудевшую от чрезмерного напряжения и усталости голову: «Подмога подоспела... Ну, держись, фашист!»

Сверху, из-за облаков, тоже нарастал гул. И вот над полем боя пронеслись краснозвёздные штурмовики.

Наступление набирало темпы.

12

В штабе группы армий «Северная Украина» лихорадочно занимались поисками хоть каких-нибудь резервов, чтобы остановить русские армии, прогрызавшие созданную Немецкими войсками глубокоэшелонированную оборону. Недавно назначенный командующим группой генерал Й. Гарпе (вместо генерал-фельдмаршала Моделя) благодарил Бога за то, что удалось сохранить в неприкосновенности две танковые дивизии, которые он бросил теперь в бой. Судьба давала ему в руки ещё один шанс проявить себя, отличиться в битве с русскими, доказать свою преданность фюреру. Его радовало, что хотя под Равой-Русской советским армиям и удалось прорвать немецкую оборону, которая, по его мнению, на том направлении не была особенно сильной, но здесь, на дальних подступах к Львову, застопорилось продвижение советских войск. В то время как его северный сосед, командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Модель, отступает, сдавая один за другим захваченные ещё три года назад и уже обжитые города, он, Гарпе, не только устоит, но и победит наглого противника.

Его особенно радовало сообщение о том, что на правом фланге, куда он нацелил две резервные танковые дивизии, русские не только остановлены, но потеснены с занятых позиций. Генерал посчитал это первой ласточкой своего военного счастья, будущей нелёгкой победы. Гарпе вызвал начальника штаба группы и нетерпеливо спросил:

– Какие донесения с правого фланга? Не появились ли там русские танки? Этого я больше всего опасаюсь.

– По поступающим донесениям, у русских там очень мало танков. Это и обеспечило успех нашего контрудара.

Мало танков? – недоверчиво переспросил командующий. – Но по данным нашей разведки, у них там или где-то поблизости находятся две танковые армии.

– Да, это верно. Но, судя по всему, Конев бережёт эти армий для ввода в прорыв.

Гарпе поморщился: упоминание о Коневе, с именем которого связано недавнее крупное поражение немецких войск под Корсунь-Шевченковским, ему явно не понравилось.

– На этот раз его номер не пройдёт, – пробурчал он. – Никакого прорыва не будет.

– Но, мой генерал, несмотря на наши успехи на южном фланге, русские уже пробили коридор в нашей обороне. Правда, всего в два-три километра по фронту.

– Как это произошло?! – вскипел Гарпе. – Почему восьмая танковая дивизия не задержала врага?..

– Она понесла большие потери от штурмовой авиации русских ещё на марше, да и во время контратаки.

– Как вы это могли допустить?! И почему не доложили мне?..

– Донесение только что пришло. Я разбирался. Авиация накрыла дивизию на шоссе внезапно.

– Но я же приказал командиру дивизии двигаться лесными дорогами! Зачем он вылез на асфальт?

– Он рассчитывал выиграть время. Шоссе было свободно, а лесные дороги болотисты и местами просто непроходимы. К тому же низкая облачность исключала действия авиации. Но едва танкисты выскочили на шоссе, как вдруг прояснилось... Я от вашего имени уже сделал выговор командиру дивизии. И обещал ещё...

– Проворонили?!

– Но, мой генерал...

– Я говорю о командире дивизии. Его следовало бы отдать под суд. Дайте карту!

Морщась, словно от зубной боли, командующий группой стал рассматривать извилистую линию фронта. Он буквально впился глазами в узкий участок, где с таким трудом воздвигнутые укрепления будто раздвинулись, сломались, образуя в построенной войсками крепостной стене ничем не прикрытые ворота.

– Это же щель! – воскликнул, отрываясь от карты, Гарпе. – Неужели у нас не хватит сил закрыть её наглухо? Бросить туда оставшиеся резервы, нацелить авиацию. Смешать всё с землёй. Не оставить ничего живого...

– Вы только что распорядились отправить резервные части на север, где русские совершили прорыв на широком фронте и рвутся к Раве-Русской. Гарпе не хотел ничего слышать.

– К чёрту север! – кричал он. – Пусть тот, кто допустил там промах и позволил русским прорваться, выпутывается своими силами. Судьба группы армий «Северная Украина» решается здесь, на холмах восточнее Львова. А тем, кто сражается севернее, напомните слова только что полученного приказа фюрера: «Дивизии, которые в случае прорыва русских не предпримут немедленных контратак с целью ликвидации брешей и удержания своих позиций до последнего солдата, подвергают опасности многие другие части...» Поняли? До «последнего солдата»! Надеюсь, солдаты там есть ещё?

Гарпе в сердцах пододвинул к себе карту и, осмысливая обстановку, спросил:

– Что мы можем ещё немедленно бросить против русских? Выясните и доложите...

13

В штабе фронта корреспондент газеты «За честь Родины» майор Иван Барсунов чуть не сбил с ног члена Военного совета генерал-лейтенанта Крайнюкова, столкнувшись с ним в полумраке коридора сельской школы. Узнав военного журналиста, Константин Васильевич поинтересовался:

– Куда это вы так мчитесь? Вроде ничего сверхъестественного не стряслось. Всё идёт по плану.

– Извините, товарищ генерал. У меня тут идея одна. Думаю, вы мне как раз и поможете.

С журналистом Иваном Барсуновым Крайнюков был знаком давно. Они встречались ещё в армии Черняховского под Воронежем. Как член Военного совета той армии, Константин Васильевич и тогда знал неуёмную энергию Барсунова, представлявшего в армии фронтовую газету. Всюду ему хотелось поспеть первым. То он летит на боевом самолёте на бомбёжку вражеских позиций, то в танке участвует в атаке, а то вдруг уходит с разведчиками в тыл противника...

– Журналисту всё надо знать, – уверял Барсунов, когда кто-либо пытался умерить его пыл. – Он всюду должен побывать сам и всё лично увидеть и пережить. Иначе нельзя точно рассказать о боевых действиях. Читатель у нас чуткий и сразу поймёт, что газетчик находился далеко от тех событий, о которых пишет, и уже в чём-то не поверит ему. А это очень плохо. Этого допустить нельзя. Писать надо правду.

И фронтовой журналист, как правило, добивался своего, не стесняясь обращаться в критических случаях к самому главнокомандующему. Это порой причиняло немало хлопот члену Военного совета. Но Крайнюкову нравился этот симпатичный офицер, не жалевший себя ради того, чтобы вовремя добыть что-либо интересное о боевых делах, поведать о них в газете. И генерал частенько помогал журналисту, выручал его в трудную минуту.

– Что же всё-таки произошло? В чём требуется моя помощь? – спросил Крайнюков, как обычно, спокойным голосом.

– Понимаете, товарищ генерал, – заторопился Барсунов, – мне нужно сейчас, именно сейчас, для большей достоверности, чтобы в моей корреспонденции было сказано хотя бы несколько слов от имени командующего фронтом. Оценка обстановки, главная задача дня. Словом, квинтэссенция, понимаете?

– Понимать-то я понимаю, – ответил Крайнюков. – Но командующий очень занят. На фронте, вы знаете, сложная обстановка, предстоят важные решения.

– А я об этом и говорю, – настаивал корреспондент. – О том же и пекусь. Ведь они, эти решения, важны не только для командующего, но и для всех воинов, для всех войск, а значит, и для нашей фронтовой газеты.

– Не знаю, право, – засомневался Крайнюков. – Думаю, что на этот раз маршал просто выдворит вас, чтоб не мешали. Да и мне, признаться, попадёт за посредничество.

– Вы меня только сведите с ним, – умолял Барсунов. – Сделайте так, чтобы я попался ему на глаза. А там мы с ним договоримся.

–Лу коли так, пожалуй, сведу, – с улыбкой проговорил Крайнюков.

Конев, как и предполагал Крайнюков, не захотел говорить с корреспондентом, но тот уже вошёл в его землянку.

– Не до газетчиков мне сейчас, – с горячностью в голосе сказал он Барсунову. – Тут не знаешь, где найти силы, чтобы противодействовать атакам противника, а ты...

– Товарищ Маршал Советского Союза! – с какой-то даже радостью в голосе воскликнул корреспондент. – Так ведь и я о том же: как лучше использовать против врага силу газетного слова. Это ж вам будет такая действенная поддержка. Ваш резерв, можно сказать, в борьбе с контратакующими...

– Что-что? – Конев из-под насупленных бровей строго посмотрел на корреспондента. – Сила газетного слова, говоришь? Резерв? Да, да, конечно, – уже мягче сказал он. – Задавай свои вопросы. Только короче.

– Два слова, – заторопился Барсунов. – Что сейчас самое главное для бойца, товарищ маршал?

– Самое главное? – переспросил Конев и тут же ответил: – Борьба с танками. Надо сокрушить контратакующие немецкие силы, и тогда операция будет развиваться успешно. А в некоторых наших артиллерийских и стрелковых подразделениях, особенно там, где много молодых бойцов из пополнения, появляется танкобоязнь. У нас же достаточно всякой артиллерии, да и других чисто пехотных средств борьбы с танками: противотанковые ружья, гранаты, бутылки с горючей смесью. Надо их только умело использовать. И примеров такой борьбы с танками достаточно. Вот и напиши об этом доходчиво. Я бы сам мог назвать эти примеры, но у меня действительно нет для этого времени. Вот Константин Васильевич тебе в этом поможет.

– Да, конечно, – сказал Крайнюков.

– Всё! – словно отрубил Конев и повернулся к лежавшей на столе карте. – Действуй!

– Слушаюсь, товарищ маршал. Желаю успеха. Когда Барсунов проходил мимо Крайнюкова, тот тихо посоветовал ему:

– Факты возьмите у начальника политуправления генерала Шатилова из политдонесений или из оперативных сводок в штабе.

– Спасибо, – кивнул улыбающийся корреспондент. – Их и у меня в блокноте немало.

После того как корреспондент ушёл, Конев сказал Крайнюкову:

–Очень уж настырный этот майор.

– Хороший, между прочим, журналист, знающий своё дело. Очень расторопный и смелый, – ответил Крайнюков. – Об общем деле ведь печётся...

– Ну ладно, отвлёк он меня. Пока идёт Соколовский, давай подумаем, какие силы можно выставить ещё, чтобы остановить немецкие танки.

Оба склонились над картой.

Через некоторое время майор Барсунов снова встретился с Крайнюковым, выходившим от командующего фронтом.

– Товарищ генерал! – устремился он к нему.

– Что такое? – недовольно отозвался Крайнюков.

– Выручите, пожалуйста, ещё раз» Материал готов. Хотелось бы успеть в очередной номер. Подбросьте на машине до телеграфа! Далеко до него добираться, а транспорта туда никакого нет.

Крайнюков и на этот раз помог корреспонденту. Он подозвал шагавшего сзади порученца, распорядился:

– Подвезите майора до узла связи и быстро возвращайтесь – поедем в войска.

Никто, кажется, так не любил танковые войска, как генерал Павел Семёнович Рыбалко. Перед самой войной он работал преподавателем в высшем военно-учебном заведении. На фронт прибыл в должности заместителя командующего объединением. Затем командовал 3-й танковой армией, которая с 1943 года стала гвардейской. Во главе этой армии генерал Рыбалко участвовал в боях на Курской дуге, на Днепре и Правобережной Украине. И вот теперь его армия находится в резерве 1-го Украинского фронта, ждёт приказа маршала Конева о вступлении в бой по развитию Львовско-Сандомирской операции.

Иван Степанович хорошо знал Рыбалко, ценил его исключительное мужество. В боях он, как правило, руководил подчинёнными ему частями из открытого люка танка или из «Виллиса», на котором находилась радиостанция. Во всяком случае, Рыбалко всегда стремился видеть поле сражения своими глазами, чтобы при необходимости тут же оказать влияние на ход боевых действий. Он также считал незыблемым правилом располагать свой командный пункт как можно ближе к позициям противника. Только при этом условии генерал имел возможность правильно оценивать положение дел и принимать наиболее эффективные решения.

И ещё одна особенность отличала генерала Рыбалко: он всегда добивался того, чтобы танковые войска всё время действовали: пробивались вперёд, расчищая путь пехоте, заходили во фланги и прорывались в тылы неприятеля, сокрушая его оборону. Вынужденное ожидание того момента, когда наконец будет пробита на Львовском направлении оборона противника, чтобы в прорыв могли войти танки, утомляло и раздражало его. «Танки должны постоянно двигаться вперёд, – часто повторял он, излагая свою доктрину. – Иначе они теряют свои преимущества, своё предназначение, свою ударную силу».

Военную деятельность Павел Семёнович Рыбалко начинал с кавалерии. В те далёкие времена это был наиболее подвижный вид войск, широко используемый в Первую мировую и особенно в Гражданскую войны, в которых ему довелось участвовать рядовым бойцом.

После Гражданской войны он – командир эскадрона, командир и комиссар кавалерийского полка и бригады. Затем учёба в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Жадно впитывал любознательный краском военные знания и сразу же обратил внимание на танки. У них скорость куда больше, чем у коня, а вместо сабли, достающей врага только на взмахе руки, – пулемёт и пушка. В сочетании со стальным мотором – это грозная сила! К тому же от пулемётного огня экипаж надёжно защищён броней. А ведь каким бедствием для конницы в Гражданскую войну были пулемёты! Сколько от их беспощадного огня полегло кавалеристов и боевых коней – не счесть!

В общевойсковой академии Рыбалко учился вместе с Коневым. Часто они встречались, обменивались мнениями, спорили о том, как лучше выполнить ту или иную учебно-боевую задачу. Но на одном сходились всегда – на любви к танкам и их особой роли в будущей войне. С тех пор Конев тоже был неравнодушен к танкам. После академии Иван Степанович командовал общевойсковыми соединениями, но приверженность к танковым войскам сохранил навсегда. Вот и сейчас держит наготове две танковые армии, держит как главную, решающую силу, способную сломить упорное сопротивление врага.

...Рыбалко невысокого роста, полный, но, несмотря на это, для передвижения по армии любил пользоваться боевой машиной. На танке он не выделялся среди членов экипажа и мог поспеть повсюду, не боясь застрять в непролазной грязи. Вот и сейчас с первой минуты наступления генерал поддерживал непрерывную связь не только с маршалом Коневым, но и с командующим 60-й армией генералом Курочкиным. Нетерпеливо ждал, когда же наметится прорыв и можно будет двинуть вперёд свои бригады и корпуса. Ждать пассивно – не в его характере. Он искал возможности и на первом этапе боев конкретными действиями помочь пехоте, чтобы создать лучшие условия для действия танковых соединений.

– В чём испытывает нужду пехота? – спрашивал он Курочкина.

– В танках, – отвечал тот. – Немцы контратакуют нас танками, а нам нечего им противопоставить.

– Я дам вам танки! – горячо отозвался Рыбалко.

И мог действительно дать: ведь за его спиной находилась в бездействии целая стальная армада. Но надо договориться с Коневым, который зорко стоял на страже своих фронтовых резервов и не допускал преждевременного использования их по частям. Отношения с маршалом у него были почти дружеские, но там, где дело касалось выполнения плана боевой операции, Конев проявлял твёрдость и не поддавался ни на какие уговоры. Только упорное сопротивление противника и явное топтание общевойсковых армий Курочкина и Москаленко на месте заставили командующего уступить настоятельным просьбам Рыбалко.

Переговорив с Коневым, Павел Семёнович вернулся на наблюдательный пункт командарма Курочкина. Загадочно улыбнувшись, он поспешил успокоить его:

– Всё решено в нашу пользу. Ввожу в бой передовые отряды – пятьдесят шестую танковую и шестьдесят девятую механизированную бригады. Где лучше ударить?

Быстро согласовав с генералом Курочкиным время и место ввода танков в бой и вопросы взаимодействия, Рыбалко тут же по рации вызвал командира 56-й танковой бригады гвардии полковника Слюсаренко.

– Пришла ваша пора, Захар Карпович. Пойдёте передовым отрядом. Задача сложная: вместе со стрелковыми подразделениями вы должны прорвать оборону противника и к утру выйти на дорогу Сасов – Золочев. Подробный приказ штаб пришлёт с нарочным. А пока не теряйте времени, двигайте.

– Есть не терять времени. Разрешите отдать распоряжение?

– Отдавайте. Да смотрите, не забывайте о крышках.

– Не забудем, товарищ командующий. Слюсаренко улыбнулся, в темноте блеснули его белые зубы. Он вспомнил свою первую встречу с генералом Рыбалко. Слюсаренко, только что назначенный командиром танковой бригады, разыскал командный пункт командарма в небольшом украинском селе. Неприметная старая хата под соломенной крышей ничем не выделялась среди других. Рыбалко посмотрел на вошедшего строгими, внимательными глазами и пригласил сесть. Генерал внимательно расспрашивал новичка: когда и где тот воевал, какими подразделениями командовал, в чём особенно нуждается. Узнав, что Слюсаренко достаточно понюхал пороху, получил контузию, сказал:

– Это хорошо, что вы прошли боевую школу. Надеюсь, представляете особенности современного боя. А то у нас кое-кто по старинке воюет. Сколько ни толкуй им, что надо смело идти как можно дольше с открытыми люками, а они, сев в машину, сразу же захлопывают их и таким образом лишают себя обзора: через узкую щель много ли увидишь? А когда люк открыт, то обозреваешь всю округу и быстро можно принять нужное решение. Конечно, требуются бдительность и постоянное наблюдение за противником, чтобы не поджёг он твой танк или не подстрелил тебя самого.

Рассказав о бригаде, её традициях, о ближайших задачах, Рыбалко, прощаясь, напомнил:

– Так не забудьте о крышках, товарищ командир бригады. Воевать надо с открытыми люками.

И вот теперь, поставив бригаде задачу пробиться на Золочев, чтобы выйти на тылы немецко-фашистских войск, Рыбалко вновь напомнил о «люках-крышках», как он иногда говорил. Важно, считал командарм, чтобы танкисты всегда хорошо видели противника. Это прибавит им бдительности и уверенности в бою.

Главное же, что заботило сейчас Павла Семёновича, – это бездействие остальных его танкистов. Он чувствовал, что пора вступать в дело всей армии, но Конев медлил и держал большую броневую силу в резерве. В этом состояла главная стратегия командующего фронтом.