Текст книги "Маршал Конев"

Автор книги: Семен Борзунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

26

Наташа Круглова проснулась рано и долго вслушивалась в шорохи необыкновенно тихого летнего утра. Где-то проклецкал дрозд, лишь на минуту задержался на ветке рябины, поклевал что-то и улетел, разрезая плотный воздух острыми крыльями. На стволе старой осины устроился дятел, обстукал её чуть ли не от корня и до вершины, выискивая зазевавшихся букашек. Потом прилетела сорока-пустобреха и начала стрекотать над самым ухом. Она устроилась на вершине той самой стройной, как девушка, берёзы, что росла, вытянувшись вверх, у самой землянки, ставшей временным пристанищем для Наташи. Но она не видела сейчас ни этой красивой берёзы, ни назойливой птицы-соседки, хотя знала ещё с детства, что именно сороки любят устраиваться на самых тонких вершинах деревьев, чтобы, покачиваясь, просматривать с высоты ближайшие окрестности: нет более любопытных птиц, чем сороки-белобоки.

Наташа откинула полог медицинской палатки, и яркое июльское солнце брызнуло ей в глаза. Она инстинктивно зажмурилась и ощутила тот неизбывный прилив сил, который бывает только в молодости, когда кажется, что нет предела свершениям и нет таких препятствий, которые нельзя преодолеть. И именно сейчас, когда Наташа, пережив все муки и страдания в лагере врага, лежала с закрытыми глазами в партизанском отряде подо Львовом, наслаждаясь ощущением жизни и молодости, она вдруг почувствовала всю тяжесть пережитого. «Боже, – прошептала она, – неужели это произошло со мной?..»

Всё, что окружало её сейчас: эта уютная палатка, солнечный луч, настойчиво пробивающийся снаружи, и стрекочущая сорока, – всё вроде бы настраивало на мажорный лад, успокаивало, создавало ощущение безопасности. Но в это блаженное состояние вдруг, словно яростным порывом ветра, врывалась тревога, горе, боль и ненависть.

Жизнь порой поразительно спрессовывает события. То, что вместилось в один месяц Наташиной жизни, трудно было бы пережить человеку, растяни эти события на долгие годы. Вспоминая прошлое, она вздрагивала и шептала: «Нет, этого не могло быть. Не могло! Не должно!..»

Но это произошло, и никто не может выбросить былого из её жизни...

Шёл июнь. Группу советских разведчиков направили в тыл врага. Разместившись на первой партизанской явке, Наташа инстинктивно, всем существом своим, вдруг почувствовала, будто попала в логово хищных зверей. Так оно и было. И в критической ситуации, когда в дом ворвались полицаи, она поступила так, как повелевал инстинкт самосохранения: ногой выбила окно, выпрыгнула наружу и открыла огонь из автомата. Заставь её сейчас повторить этот приём, совершить подобный бросок и всё последующее, она ни за что не смогла бы сделать. А тогда сделала. Вылетела в окно вслед за разорванной на куски рамой и открыла огонь по врагу. Это спасло её. Полицаи на какое-то мгновение растерялись. Воспользовавшись этим, Наташа могла бы уйти от погони, но она, имея в руках оружие, бросилась спасать своих товарищей. И сумела помочь им: на какое-то время задержала карателей, внесла сумятицу в их действия. Возможно, что кому-то из разведчиков удалось скрыться, – точно она этого, к сожалению, не знала. Но вскоре поняла, что если кто-то и смог уйти, то уже ушёл.

Наташа приняла правильное решение: удалившись от дома, она затаилась, а потом незаметно отползла в сторону, сориентировалась и, прикрываясь бурьяном, побежала к лесу. Успела скрыться. В ту ночь девушке удалось избежать встречи с карателями...

Под утро, совершенно измученная, уже не способная двигаться, остановилась на околице раскинувшегося на взгорье села, не решаясь войти в него и в то же время понимая, что одна, без помощи людей, пропадёт. Она легла на мокрую от росы траву и, прижавшись всем телом к прохладной земле, замерла, отдаваясь неясному чувству избавления от пронёсшейся беды. Что делать дальше, пока не знала и не находила сил даже думать об этом.

Наташа понимала, что у неё остался единственный выход – идти к людям. Но без оружия. Тогда женщина может сойти за беженку, каких немало скитается по военным дорогам. Да, так и надо поступить...

Силы постепенно возвращались, и она, с трудом выкопав ножом ямку, спрятала автомат. Затем сделала пометку на стоявшей поодаль берёзе и воткнула нож в землю так, чтобы чуть виднелась его рукоятка: на всякий случай – вдруг потребуется.

Подготовившись таким образом, Наташа медленно поднялась по косогору, подставив лицо тёплым лучам солнца. Первый дом она миновала, а у второго остановилась, увидев выходившую из калитки женщину. Наташа подошла к ней и скорбным голосом сказала, что ищет приюта: ещё в начале войны при эвакуации потеряла сына и теперь, пока безуспешно, всюду разыскивает его... Произнеся эти слова, Наташа вдруг осознала, что её могут быстро изобличить во лжи: ведь ей едва исполнилось двадцать лет и ни о каком сыне-подростке не могло быть и речи. Но, видимо, она так постарела и изменилась, что рассказ её не вызвал сомнений. Хозяйка встретила её доверчиво, пригласила в дом, напоила горячим чаем. Успокоившись, Наташа более подробно поведала о себе. Разведчица убедилась в том, что легенда оказалась удачной, а потому, наверное, хозяйка предложила ей остаться у неё под видом родственницы, тем более что сестра её пропала в начале войны и вполне могла сейчас возвратиться. Наташа с благодарностью приняла предложение и прожила в гостеприимном доме почти неделю. Однако всё это время её тревожила мысль: она не имеет права так праздно тратить время, а обязана что-то делать для выполнения задания, должна найти партизан, а через них установить связь со штабом Конева. И Наташа ушла искать свою военную судьбу.

Сначала показалось, что ей повезло: она вышла на тех, кто пообещал связать её с партизанами. Девушка поверила и пошла на намеченную встречу. Однако что-то беспокоило разведчицу, пока она шла в сопровождении связного на только ему известную явку. И может, потому, что сопровождавший не понравился с первого взгляда: тяжёлые, будто свинцом налитые, глаза, скрипучий, неприятный голос. Дорогой Наташа старалась убедить себя в том, что её попутчик мог пережить какую-то личную драму, замкнуться в себе, обозлиться на кого-то: жизнь партизанская трудная и опасная.

Наконец Круглову привели в землянку, где она немного успокоилась, ощутив атмосферу заинтересованности и доверия. Принимавший её представитель партизанского командования, как он себя отрекомендовал, был вежлив и подчёркнуто обходителен. Он подробно расспрашивал Наташу, выражал готовность помочь. Но, судя по всему, его интересовал главный вопрос: может ли она выйти на связь с фронтом и есть ли у неё для этого соответствующий шифр. Что же касается разведывательных данных о противнике, то он выражал готовность снабдить разведчицу достоверными сведениями.

В тот день впервые за многие недели Наташа облегчённо вздохнула, почувствовав, что есть всё же справедливость на земле.

На другой день отношение вдруг резко переменилось. Её грубо подняли с койки и приказали следовать к начальству. В землянке она увидела того же «представителя партизанского командования», но на этот раз в форме немецкого офицера.

– От имени германского командования, – потребовал он, – я жду чистосердечных признаний. Кто и с какой целью вас послал? К кому вы шли? Партизанские явки, пароль, шифр...

– Что это значит?! – воскликнула Наташа. – Проверка или ловушка?!

– Не то и не другое, – резко ответил немецкий офицер. – Просто партизаны бывают разные. Мы представляем организацию украинских националистов под предводительством Бандеры. Мы активно сотрудничаем с немецкими войсками в целях разгрома Красной Армии и объявления Украины самостийной. Советую вам присоединиться к нам.

Наташа инстинктивно отступила к двери.

– Родиной я не торгую, – ответила она.

– Молчать! – крикнул офицер. – Отвечать только на мои вопросы.

С этой минуты в жизни Наташи начался кромешный ад. Допросы следовали один за другим. Её били и запугивали, утверждая, что она уже изменила своей родине, рассказав Стасику – так называли допрашивавшего её офицера – о своём задании. С завязанными глазами девушку перевозили из одного места в другое, и всюду повторялось одно и то же: допросы, побои, угрозы и новые провокации. Она поняла, что её хотят лишить воли к сопротивлению, сломать физически. И Наташа решила держаться во что бы то ни стало. В старом, вонючем сарае, куда её, лишённую сил, бросили после очередного допроса, к разведчице Вдруг подполз, судя по голосу, совсем молодой парень.

– Слушай, – полушёпотом заговорил он, – надо бежать. Нас двое. Легче...

Наташа резко оттолкнула непрошеного собеседника, не дав ему договорить фразу:

– Уйди, провокатор!

Парень не обиделся. Через некоторое время, несмотря На протесты Наташи, вновь подвинулся к ней и более решительно сказал:

– Ты что? Совсем свихнулась, что ли? Не можешь логически мыслить? Я дело говорю. Может быть, для нас с тобой это последний шанс. Пойми это! Не сердись, подумай...

– Уйди, – молила Наташа.

После всего, что произошло, она перестала верить кому бы то ни было. Это понимал, видимо, и парень, оказавшийся с ней в одном сарае. Он отполз в сторону и на какое-то время замолк. В наступившей тишине за стеной отчётливо слышались шаги часового. Наташа прикрыла глаза, но уснуть, Несмотря на крайнюю усталость, она не могла. Тело ныло от побоев, было трудно дышать. И всё же Круглова пыталась спокойно обдумать положение и что-то предпринять. После всего того, что с ней произошло, она замкнулась, ушла в себя и оказалась одна-одинёшенька во враждебном мире. За последнюю неделю юная разведчица уже жестоко ошибалась дважды. Что это? Её неопытность, невезение или стечение обстоятельств? А может быть, и то, и другое, и третье? Вправе ли она теперь кому-либо доверять? И что изменится от того, поверит она на этот раз или не поверит? Если не поверит, то шанса вырваться из этого ада действительно уже не будет. Но может оказаться и другое: она попадёт к настоящим друзьям. Ещё одна провокация ничего не изменит в её и без того бедственном положении. А если упустит возможность вырваться на волю, то конец всем её надеждам и мечтам.

Как только стемнело, парень снова приблизился к Наташе.

– Постарайся уснуть, – сказал. – Нам надо сберечь силы для побега. Поверь, я такой же страдалец, как и ты, и ищу спасения. Слышишь?

– Да, – через силу прошептала Наташа.

Она долго ещё лежала, прислушиваясь к шорохам ночи, и думала о том, правильно ли понял её парень: прозвучавшее «да» – согласие на побег, или знак доверия, или только подтверждение, что она слышит его? Наташа задремала, но вскоре встрепенулась от осторожного толчка в плечо.

– Пора! – тихо, но решительно сказал парень. Наташа машинально подчинилась. Поднялась, встала к стене, дожидаясь, пока парень отодвинет заранее оторванные и едва державшиеся доски сарая. Затем шагнула вслед за ним в образовавшийся проход и беззвучно выполняла все его приказания. Она всё ещё не верила в реальность избавления от свалившейся на неё беды, но слушала все команды и покорно исполняла их.

Способность понимать происходящее Наташа обрела лишь после того, как, сняв часового, парень вернулся к ней и сказал:

– Возьми автомат. Пойдём к лесу. Не отставай. Будь внимательна: поглядывай, нет ли погони.

До леса они добрались без приключений. Но у первого же дерева последние силы оставили её. Сказались чрезмерное нервное напряжение, усталость, перенесённые страдания, муки и голод. Она упала на мягкую землю, и ничто не могло сдвинуть её с места.

– Ты иди, иди, – шептала она пересохшими губами. – Иди, а я отдохну и догоню тебя. Обязательно догоню...

Парень не стал её уговаривать. Видя тяжёлое состояние недавней пленницы, он взвалил её на плечи и понёс. Когда очень уставал, осторожно опускал девушку на землю и садился рядом, вглядываясь в её лицо. Он только сейчас смог увидеть, как она молода и красива.

Уже совсем рассвело. И когда после очередной остановки парень вновь хотел взвалить её на плечи, Наташа запротестовала.

– Я пойду сама, – тихо проговорила она. – Береги силы.

– Тогда обопрись на моё плечо, – предложил парень, и Наташа с благодарностью посмотрела на него.

Молодой человек шёл уверенно – видно, хорошо знал здешние места. На очередном привале, когда беглецы отдыхали, прислонившись спинами к берёзе, она спросила:

– Давай хоть познакомимся: как звать тебя? – Зовут меня Гришей. Григорий Крылов.

– А меня – Наташей. Это моё настоящее имя.

– Я понимаю. Спасибо за доверие. Скоро мы придём. Девушка впервые за последние две недели улыбнулась.

...Улыбнулась она и сейчас, когда услышала его голос:

– Наташа Круглова к командиру!

– Иду, Гриша, иду, – отозвалась она.

То, что сообщил немолодой уже руководитель партизанского отряда, дислоцировавшегося во львовских лесах, её порадовало: она получила новое задание. Наташа почувствовала, что командир опечален тем, что не пришёл связной из Львова от профессора Нечаева. Многие сведения, собранные подпольщиками, хранились у него, как у человека, стоящего вне подозрений. Именно этой ночью предстояло переправить их из Львова, пока ещё занятого немцами. У профессора имелись последние данные о противнике, засевшем в городе. В отряде тоже есть карты, схемы оборонительных укреплений. Их и надо доставить в штаб 1-го Украинского фронта – Коневу. И как можно быстрее.

Командир пристально взглянул на девушку, сделал паузу и сообщил своё решение:

– Придётся вам, Наташа, перейти ночью линию фронта. Мы дадим надёжного провожатого. Он хорошо знает местность. Доведёт вас почти до окопов. А там поступайте по обстоятельствам. Лучше нащупать проход, где противника нет. Думаю, что сейчас, когда всё находится в движении, сплошной линии обороны не существует. Это поможет вам выполнить задание.

– Юрий Михайлович, меня не надо убеждать, – ответила Наташа, поднимаясь со стула. – Я готова. После того, что я пережила...

– Успокойтесь, не надо вспоминать. Я и не убеждаю вас. Знаю вашу исполнительность. Но, как старший, хочу дать совет.

– Слушаю вас, – сказала Наташа, усаживаясь на стул.

– Хорошо запомните маршрут. Все данные – их вам передадут в штабе – зазубрите наизусть. Вы недавно учились в школе, дело это вам знакомое.

Наташа молча кивнула.

В путь они вышли в сумерках и к утру благополучно достигли почти переднего края. Немцы явно нервничали. Это чувствовалось и по тому, как часто освещали они свои окопы ракетами, и по раздававшемуся то в одном, то в другом месте дробному перестуку автоматов и пулемётов. По логике фронтовой обстановки, которую Наташа уже научилась понимать, гитлеровцам следовало бы сидеть молча, а они со страху то и дело пускали ракеты, видимо, подавая сигналы друг другу, как бы говоря: «Я ещё жив, держись и ты, Фриц!» Но именно из-за этих постоянно висевших над передовой осветителей разведчиков обнаружили. Завязался бой. В этой кутерьме Наташа потеряла напарника. Получил ли он ранение или убит, она не знала, и ей пришлось пробираться дальше одной. Тут разведчица добрым словом вспомнила командира партизанского отряда, который подробно инструктировал её, разъясняя, как надо преодолевать передний край противника.

Восток уже алел утренней зарей, и Наташа, ориентируясь на этот манящий свет, пробиралась по опушке малолесья, маскируясь невысоким кустарником. Вдруг ей послышалось, будто поблизости хрустнула ветка. Вслушиваясь в тишину, она остановилась, огляделась. Справа раздалась короткая автоматная очередь. «Немцы, – подумала Наташа, – но они, видать, далеко от меня». Не обнаружив ничего подозрительного, она сделала несколько шагов вперёд и тут же упала на землю под тяжестью навалившегося на неё человека. Наташа попыталась вырваться, но сильные руки прижали её к земле.

– Вот, гад, кусается, – раздалась русская речь. – Держи, Вань, за ноги... Повезло нам с тобой. Легко добыли «языка»...

Ноги пленницы быстро обкрутили ремнём, стали заламывать руки за спину. Невыносимая боль сковала её тело, и она крикнула:

– Больно! Ошалели, что ли? Пустите меня! Руки, державшие её, сразу ослабели.

– Вань! Ты слышишь, фриц-то по-нашему балакает. Тот, кого называли Ванькой, с ехидцей ответил:

– Тишка, да ведь это баба. Ей-ей, баба! Вот отличились!

– Погоди паниковать-то, – отозвался Тишка. – Повели быстрее, командир разберётся...

Боец склонился и, дёрнув задержанную за рукав, скомандовал:

– Пошли!

Наташа попыталась подняться, но ноги были стянуты ремнём.

Разведчики быстро развязали путы, и Наташа беззлобно ругнулась:

– Слоны...

– Что-что? – не понял Тишка.

– Слоны, говорю. С женщиной не умеете обращаться.

– Ну-ну! Потише. Ещё неизвестно, кто ты такая, что за птица будешь.

– Всё равно: с женщиной надо обращаться вежливо. Ясно?!

– Ясно, – уже совсем упавшим голосом ответил Тихон, который терялся в догадках: кого же они захватили в плен? Не произошла ли тут какая ошибка? Прямо загадка какая-то...

Но как бы там ни было, а Наташа наконец-то попала к своим. Сбылось то, к чему она так стремилась, преодолевая смертельные опасности, рискуя каждую минуту быть схваченной или убитой. Ей бы обнять, расцеловать этих милых советских парней, а девушка с первой же минуты начала с ними конфликтовать. И солдаты, естественно, на неё злились.

– Ты откуда ж такая взялась? – спросил после долгой паузы более покладистый и отходчивый Иван.

– Оттуда, – ответила Наташа, кивнув на запад.

– Это ясно. Но всё-таки кто такая?

– Потом узнаете.

– Ну гляди, – отозвался Иван, – я ж к тебе всей душой, а ты...

– Хороша ж твоя душа, коль до сих пор руки и ноги ноют от боли.

Иван насупился, и больше до самой землянки командира роты они не сказали друг другу ни слова. Там Наташа пробыла недолго. Комроты, выскочив по ходу сообщения, крикнул тем же бойцам, что доставили девушку:

– Гришунин, Зенушкин! Быстро отведите свою «пленницу» в штаб полка. И чтоб ни один волосок не упал с её головы. Чтоб обходились культурно и вежливо. Понятно?

– Ну вот ещё, – проворчал Зенушкин, – нужна она нам.

– Вам не нужна, а штабу, нашему общему делу очень нужна, – объяснил командир роты. – Помните об этом.

В штабе полка Наташа тоже не задержалась. Тут же её переправили в дивизию, а оттуда в штаб армии и фронта – к Коневу. Настолько ценны оказались принесённые ею сведения о противнике.

А Гришунин и Зенушкин, вернувшись с командного пункта полка, долго ещё сетовали на свой неудачный поход за «языком».

– Влипли мы с тобой, Ваня, – говорил Тишка Зенушкин. – Засмеют теперь нас ребята в роте. Тоже, скажут, храбрые разведчики: за бабами охотятся.

Иван Гришунин согласился с доводами товарища и выдвинул мысль, что надо, мол, снова проситься у комроты в разведку, чтобы загладить вину и подтвердить репутацию настоящих разведчиков.

– Что ты?! – засомневался Зенушкин. – Не пустит он нас больше за линию фронта. Скажет: «Позору с вами не оберёшься. Притащите снова деваху какую-нибудь: морока с ней, да и только...»

На другой же день рано утром командир роты сам вызвал к себе Гришунина и Зенушкина и поблагодарил их за образцовое выполнение задания.

– Командир полка, – сообщил он, – приказал представить вас к наградам. Так что ждите. Каждому, я думаю, перепадёт не меньше чем по медали «За отвагу», а то, глядишь, и по ордену...

Бойцы ушли от командира роты повеселевшие, с приподнятым настроением.

– Ну, брат, прямо чудеса в решете! – не утерпел Тишка Зенушкин. – Не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь.

– Знать, и правду говорят, что пути Господни неисповедимы, – ответил набожный Ванька Гришунин.

27

Батарея старшего лейтенанта Паршина прибыла на огневую позицию без одного орудия, отправленного в ремонт. Он надеялся вернуть его к утру следующего дня, когда назначено наступление. Но побывавший в армейских мастерских старший сержант вернулся ни с чем.

– Там этой техники наворочено – не приведи боже, – докладывал он командиру батареи. – Когда до нашей пушки очередь дойдёт – никто ответить не мог.

– Да не обязательно же нашу! – злился Паршин. – Дали бы любую, только исправную.

– Другую не дают. Говорят, за нами этот номер числится. И баста.

– Э, чтоб их, бюрократы!

Паршин понимал, что ворчит зря, порядок везде нужен. Но надо же как-то снять досаду. Он осмотрелся в недавно занятой землянке и потянулся к телефону.

– Минуточку, товарищ старший лейтенант, – остановил его связной с отвёрткой и шнуром кабеля в руке. – Ещё не подсоединили. Минуточку...

Паршин вышел наружу. Юркие тягачи разворачивались на огневых позициях. Расторопные артиллеристы быстро отцепляли пушки, устанавливали их на огневые позиции и тут же принимались рыть укрытия для себя и орудий. И хотя батарея недавно пополнилась молодыми бойцами, они уже научились действовать чётко и сноровисто. В боях необходимые знания и навыки усваиваются в ускоренном темпе. Паршин остался доволен тем, как быстро устраивалась батарея на новом месте, как сосредоточенно готовились люди к предстоящему бою.

Рано утром, согласно приказу, батарея быстро снялась с огневых позиций и двинулась дальше – в направлении Львова. Паршин сидел в кабине тягача рядом с водителем и с нетерпением поглядывал на часы – прикидывал расстояние по карте. По его расчётам, артиллеристы должны прибыть вовремя. Беспокойство командира передалось и водителю. Там, где местность позволяла, он нажимал на газ, и машина прибавляла скорость. Паршин не сдерживал темп движения, хотя и знал, что по незнакомой местности спешить опасно: можно нарваться на мины. Вчера поздно вечером ему передали приказ на этот марш. Предстояло выдвинуться на танкоопасное направление и огнём поддержать наступающие стрелковые подразделения. Ещё раз взглянув на часы, Николай вздохнул с облегчением: «Успеем».

Мелькали перелески и пруды, по берегам поросшие осокой, заболоченные участки. На востоке светлело, но лучи солнца не могли пробиться сквозь сплошную завесу облаков. Временами накрапывал дождь.

– Спасибо хоть авиация не беспокоит, – сказал водитель.

– Это взаимно, – ответил Паршин. – Они нас не беспокоят, но ведь и наши самолёты сидят на аэродромах.

– Наши должны перехитрить немца, – уверенно сказал водитель. – Нашим хмарь нипочём.

Передняя машина, на которой ехал командир первого огневого взвода, вдруг становилась.

– Притормози! – приказал Паршин и, соскочив, пошёл вперёд выяснить причину остановки.

Командир взвода сам уже шёл ему навстречу.

– Мины, товарищ старший лейтенант. Вся равнина впереди напичкана ими.

– Какие мины?

– Противотанковые. Как раз для наших машин.

Подойдя ближе, Паршин увидел следы от свежей земли – места установки противотанковых мин. Стало ясно, что враг решил обезопасить себя инженерными средствами, чтобы иметь возможность нанести танковый удар там, где его меньше всего ждут.

Паршин приказал разведчику найти пути обхода. Но тут же пришёл к выводу, что делать это бесполезно. Если даже обход будет найден, ко времени они в назначенный пункт не успеют прибыть и, следовательно, приказ командования окажется под угрозой срыва.

Паршин подошёл к краю поля. Присмотрелся, померил шагами и рулеткой. Затем подозвал водителя:

– Как думаешь, Алексей, пройдут колеса нашей машины между рядами?

– Должны пройти. Только тут нужна ювелирная езда.

– Ты что же, сомневаешься в своём мастерстве?

– Я-то не сомневаюсь, а другие? Молодых ведь много.

Из-за леса донёсся гул артиллерийской стрельбы. Паршин снова взглянул на часы. Это нервное движение не ускользнуло от внимания подчинённых.

– Вот что, Алексей, – сказал Николай водителю, – ты подменишь того, кто не уверен в себе, а комвзвода сядет за твою машину. Я же поведу первую. Вперёд!

Алексей как опытный водитель понял, какую огромную ответственность берёт на себя комбат.

– Товарищ старший лейтенант, – попросил он, – разрешите мне сесть за руль первой машины.

Паршин строго посмотрел на него:

– Выполняйте, как приказано.

– Есть.

Когда Паршин сел за руль, ему захотелось немного посидеть, успокоиться, собраться с силами перед трудным и рискованным делом. Подумалось, что в кабине обязательно должен быть кто-то ещё, тогда он будет собраннее и строже. И полусерьёзно-полушутя сказал молодому водителю, оставшемуся свободным:

– Садитесь рядом. Вдвоём веселее...

Весёлого, правда, было мало. Когда лейтенант включил первую передачу, то почувствовал, что руки его будто одеревенели.

– Э-э! – промолвил Паршин. – Так не годится. Открыл дверцу и вылез из машины.

– Скаты забыл проверить, – сказал он молодому водителю.

– Да мы недавно проверяли, – заверил его тот. – В норме всё.

– Бережёного Бог бережёт, – отозвался Паршин. Николай обошёл вокруг машины, постукивая носком сапога по скатам. Это позволило ему в какой-то мере успокоиться. Потом снова сел за руль:

– Поехали.

Машина плавно тронулась с места. Паршин видел свежие следы от недавно поставленных мин. Хорошо, если все они расположены симметрично. А если нет? Лейтенант вытер ладонью вспотевший лоб. Почувствовал, как пот струйками побежал от висков по шее на гимнастёрку.

«Всё обойдётся. Всё будет хорошо», – успокаивал он себя.

Когда последний тягач преодолел зону минирования, командир, весь взмокший, остановил машину.

– Веди дальше по маршруту, – выдохнул, передавая руль водителю.

Сам спрыгнул на землю, расстегнул ворот гимнастёрки, вытер мокрую шею платком. Облегчённо вздохнув, торопливо обошёл машину и сел на своё постоянное место. Артиллеристы двинулись дальше.

Окопы, занятые бойцами стрелкового батальона, они увидели сразу, едва поднялись на взгорье.

– Давай влево, вон в ту лощинку, поросшую кустарником, – распорядился офицер.

Едва водитель притормозил, Паршин спрыгнул на вязкую землю и зашагал к блиндажу, предполагая, что где-то здесь найдёт командира батальона. Ещё когда подъезжали, он разглядел стоявшие на позиции чьи-то орудия, кое-как замаскированные срубленными ветками ивняка. Посетовал: «Поленились как следует укрыть, налетит авиация и разнесёт всё в прах».

Тем временем командиру батальона уже доложили о прибытии тягачей с пушками, тот заторопился навстречу артиллеристам:

– Молодцы, вовремя пожаловали, а то бедствуем без артиллерии.

Паршин улыбнулся:

– Но у вас, я гляжу, батарея целая рядом. Чья это?

Командир батальона метнул взгляд на плохо замаскированные орудия и, думая, что артиллерист шутит, улыбаясь, пояснил:

– Да это – камуфляж! Для обмана врага. Пушки-то деревянные. А ты что же, не разгадал наши ложные позиции? Выходит, хорошо сработали? Похвалю ребят. С воздуха и вовсе враг примет макеты за батарею. А как пойдёт немец в атаку, они ж стрелять не будут, брёвна-то эти. Потребуются настоящие.

– Понятно, – смущённо проговорил Паршин. – Где нам лучше занять позиции?

Командир батальона дружески взял его под руку:

– Давайте посмотрим вместе. Вчера мы безуспешно атаковали врага дважды. Без артиллерии не получилось. У него танки. Вот по этой лощине он нас контратаковал. Его мы не пропустили, но и сами не продвинулись ни на шаг.

Паршин спустился в траншею, критически оглядел передний край противника.

– Если здесь поставим батарею, то будет неплохо. Вчера немцы запомнили, что у нас тут ничего нет. Вероятно, опять сюда устремятся. Вот мы их и встретим. – Командир батальона показал рукой влево. – Вглядитесь-ка, – сказал он, – вон там у них пулемёт. Вчера бойцы нарвались на него. Атака сорвалась, а тех, кто поднялся, положили на землю.

– Его мы уничтожим ещё до атаки, – пообещал Паршин.

– А не выдадите себя раньше времени?

– Нет. Мы знаем, как это делать: одно орудие сделаем кочующим. Оно поработает в одном месте, а потом – в другом, третьем... Запутаем врага, а ночью поставим куда надо.

– Атаку мы назначили на полдень, – сообщил командир батальона. – Обычно с утра начинали. Немец к этому привык. А тут с утра тишина. Он успокоится, начнёт обедать, и вот тогда мы навалимся на него. Нарушим его распорядок.

Паршин кивнул, соглашаясь с таким замыслом.

– О сигналах позднее договоримся, – сказал он. – А сейчас пойду ставить орудия на позиции, надо наладить связь, оборудовать и хорошенько замаскировать своё расположение.

– Согласен. А я распоряжусь насчёт завтрака, и для твоих людей, конечно.

– Спасибо!