Текст книги "Маршал Конев"

Автор книги: Семен Борзунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

14

Трудно сказать, дошли ли до вездесущего корреспондента слухи (перед каждым боем их вокруг витает великое множество) или просто сработала интуиция газетчика, за версту чувствующего, где назревают главные события, только в ту же ночь он примчался в танковую бригаду гвардии полковника Слюсаренко. Они были почти незнакомы, поскольку до этого майор Барсунов в бригаде появлялся всего раз или два, да и то больше контактировал с начальником политотдела Болдаревым. Это, однако, не помешало корреспонденту запросто обратиться к командиру бригады:

– Товарищ гвардии полковник, я не опоздал? Говорят, вы вступаете сегодняшней ночью в дело? Я с радостью узнал об этом и примчался к вам. Ведь из газетчиков поблизости нет никого. Я буду первым, кто вместе с вами войдёт в прорыв и напечатает об этом в газете. Вы обязательно должны взять меня с собой. Обязательно. Другого решения не вижу.

Всё время, пока Барсунов высказывал свою просьбу, Слюсаренко, которому газетчик не давал возможности вставить в ответ хотя бы слово, удивлённо, с недоумением взирал на невесть откуда взявшегося майора с его поразительными просьбами-требованиями.

– Но куда же я вас посажу? – произнёс наконец комбриг, когда красноречие газетчика иссякло. – В танке едва помещается экипаж. А ведь ещё боеприпасы надо взять, сухой паек и прочие запасы. Перед походом каждый старается прихватить всего этого побольше: в бою всякое может случиться. Мест совершенно нет. – Слюсаренко развёл для убедительности руками. – Разве только на броню...

– Вот-вот – на броню! – тотчас же подхватил корреспондент, считая дело решённым. – Очень хорошо! И обзор что надо, и к десантникам ближе: всегда можно потолковать, посоветоваться, оказать взаимную помощь. Веселее, да и воздуху больше. Спасибо, товарищ гвардии полковник! Большое спасибо! Так что я остаюсь с вами, и ни на шаг от вас. Распорядитесь поставить меня на все виды довольствия. Вот мой продаттестат...

Слюсаренко пожал плечами. Ему было совершенно не до газетчика, беспокоили дела поважнее. Но он не знал, как обращаться с военными корреспондентами, и явно проявлял осторожность: всё-таки представитель штаба фронта...

– Хорошо, – сказал он. – Уладьте все вопросы с начальником политотдела.

Он повернулся к начальнику штаба бригады, чтобы отдать наиболее важные распоряжения, а корреспондент, подхватив под руку подполковника Болдарева, по-дружески уже втолковывал ему:

– Надеюсь, вы будете держать меня в курсе всех событий. Недавно я разговаривал с командующим фронтом, маршалом Коневым, и он сказал мне, что борьба с танками противника приобретает первостепенное значение. Да я уже писал об этом в нашей фронтовой газете. Вы, наверное, читали? Скажите, с каким экипажем мне лучше держать связь, то есть броню какого танка осваивать? Я, знаете, люблю определённость. И потом – связь. Мне она будет нужна со штабом фронта. Вы мне, надеюсь, поможете? Иначе, без связи, я ничего не смогу передать в газету, а это значит, что моё пребывание здесь теряет смысл. Моя же цель – по горячим следам достойно показать в фронтовой газете мужество ваших танкистов, рядовых и командиров.

– Хорошо, хорошо, – обещал Болдарев, на которого тоже навалилась масса неотложных дел. – Всё устроим как нужно. Дело-то у нас общее, как я понимаю.

– Совершенно верно. Вот спасибо!

Начальник политотдела бригады повёл журналиста к танку, а через несколько минут майор уже толковал с бойцами-десантниками, торопливо записывая что-то в свой видавший виды блокнот. На его чистых страницах появлялись строки будущего репортажа. Барсунов часто свои очерки начинал с пейзажа, с описания природы. Так он поступил и на этот раз...

Побеседовав с членами экипажа и описав их прошедшие бои и подвиги, Барсунов отправил новый очерк в редакцию.

15

С утра иссиня-тёмные, полные влаги тучи наплывали с северо-востока, опускаясь иногда совсем низко, так что лохматые края их цеплялись за деревья и волочились над рощей, где укрылись бойцы взвода, готовясь к отражению новых контратак. Вершины деревьев разрывали тучи, и казалось, что именно тогда они, рассердившись, обрушивали на землю сплошные потоки воды. Эти потоки стояли подчас стеной, и уже в десяти-пятнадцати метрах ничего нельзя было разглядеть. Немцы, подкравшись в такую сумрачную мокреть, бросались в яростные контратаки. Взвод старшего сержанта Семена Шалова за день отбил пять вражеских вылазок. Но и сам не раз пользовался непогодой, чтобы с близкого расстояния снова атаковать противника, сбить его с занимаемых позиций.

Впереди в просветах облаков виднелись окраины села Гарбузово, которое упоминалось в объявленном накануне приказе. Но именно из этого села нещадно била вражеская батарея, сумевшая поджечь два танка из бригады полковника Слюсаренко, сопровождавших стрелков. Всё это произошло на виду у взвода, и старший сержант беспокоился, как бы потери танкистов не повлияли на настроение его бойцов, не снизили их наступательного порыва. Поэтому он, ставя отделениям новую задачу, сообщал, что сейчас пойдут в атаку укрывшиеся в лощинке два других наших танка и надо воспользоваться этим – ворваться в третью траншею противника и закрепиться в ней. Едва он сказал это, как за поворотом траншеи послышался голос командира роты:

– Шалов? Ты где?

– Здесь я, – отозвался старший сержант. – Сейчас, значит, пойдём вслед за танками.

Ротный стремительно приближался к позиции взвода.

– Время теряешь! – крикнул он на ходу. – Надо... Что именно надо, он досказать не успел. Сзади глухо разорвался снаряд. Сверху посыпалась сырая, вязкая земля, и им обоим пришлось тут же свалиться на дно траншеи.

– Э, чёрт! – выругался ротный, поднимаясь. – Нащупали, значит, нас.

– Они же свои траншеи знают хорошо, – ответил Шалов. – Вот и лупят.

Ротный досадливо махнул рукой и тут же отдал приказ:

– Двумя отделениями обходи врага справа. Пушки эти немецкие сейчас подавят «катюши». А ты на рожон не лезь, нащупывай места, где огня поменьше. И просачивайся вперёд. Только вперёд!

– Есть! – ответил Шалов и побежал на свой правый фланг.

Он заметил выползавшие из лощины два наших танка и хотел под их прикрытием повести взвод в атаку, но вдруг над Гарбузовом поднялись столбы огня и дыма.

«Верно сказал ротный, – подумал Шалов, – это «катюши» громят врага».

Батарея противника в Гарбузове прекратила стрельбу, и Шалов, воспользовавшись этим, поднял взвод в атаку. Отделения пробежали метров сто и внезапно наткнулись на стену огня.

– Ложись! – крикнул Шалов. Этого приказа никто не услышал среди взрывов снарядов и мин, но бойцы и без команды залегли. Немецкий пулемётчик, укрывшись в траншее, остановил солдат как раз тогда, когда они выбежали на открытое место и теперь лежали как на ладони, видные врагу со всех сторон.

– Товарищ старший сержант! Товарищ старший... Шалов досадливо обернулся:

– Что тебе, Торохов?

– Разрешите подобраться к пулемёту. Иного ж выхода нет. Танки не видят его. Артиллерия – тоже. А я – быстро!

Шалов, увидев в руке сапёра гранаты, ответил:

– Давай – иди! Только себя береги...

Теперь вся надежда на самоотверженный бросок сапёра Торохова. Шалов подосадовал даже, что совсем мало знал бойца. Пришёл он недавно с маршевой ротой после излечения в госпитале. Выходило, что боец опытный и отважный, прошедший через огонь. Но у Шалова как-то в сутолоке подготовки к наступлению не хватило времени поговорить с новичком по душам, расспросить его о семье, о боях, в которых тому довелось участвовать, и о многом другом. Конечно, кое-что ему известно. Знал он, например, что Торохов жил под Воронежем, в небольшой степной деревушке, работал на тракторе, отличался трудолюбием, как и многие его земляки. Вспомнил ещё, что деревня его носила странное название – Студёное. Вот, собственно, и всё.

«Как же мало мы знаем о своих товарищах по боям, – подумал про себя Шалов. – Так быстро они сменяются: погибают, получают ранения или контузии. А ведь этот парень идёт сейчас на верную смерть ради того, чтобы спасти взвод, дать ему возможность идти дальше...»

Старший сержант, не отрываясь, напряжённо глядел на ложбинку, временно скрывшую смельчака, откуда он должен вот-вот появиться. Так и есть! Вот он, не поднимая головы, ужом прополз между двумя кустиками. Фашисты заметили его и перенесли огонь на него. Пули взрыли землю в метре от Торохова. Шалов воспользовался мгновением.

– Вперёд! – крикнул он.

Бойцы поднялись и бежали без остановки до тех пор, пока струя огня вновь не стеганула по цепи. Но Торохов успел за эти минуты укрыться в свежей воронке. Втиснувшись в сырую землю, он ждал удобного момента для нового броска.

Казалось, что в такой момент, когда кругом витает смерть, человек ни о чём другом, кроме собственной жизни, не может и думать. Но Торохов, лирик по складу характера, невольно подумал в эту минуту о многострадальной земле своей воронежской, с которой у него связано всё самое дорогое и светлое.

А в ушах стучала дробь пулемёта. Потом она смолкла. Торохов ждал этой паузы, затем собрал все силы, рванул вперёд и добежал до другой воронки. Привстав на колено, с силой метнул гранату. Пулемёт врага замолк.

– Вперёд! – снова раздалась команда.

Взвод поднялся и устремился к вражеским траншеям.

Торохов успел заметить, что у пулемёта возится кто-то уцелевший, видимо исправляя повреждение, и решил уничтожить опасную огневую точку врага: рывком достиг ячейки, где сидел пулемётчик, выпустил короткую очередь из автомата, а сам свалился в окоп...

Командир взвода бежал вместе с бойцами, но держал направление на только что подавленную огневую точку. Ему хотелось поскорее узнать, что же произошло с Тороховым, и он забирал вправо, успевая следить за продвижением цепи взвода. Бойцы уже ворвались во вражескую траншею и завязали рукопашный бой с оставшимися в живых гитлеровцами, когда Шалов достиг пулемётного гнезда. Он сразу же увидел лежавшего неподвижно на земле Торохова и склонился над ним. Боец глухо застонал. «Жив!» – обрадовался комвзвода, оглянулся и позвал санитара. Никто не отозвался. А секунды, отведённые Шалову, уходили. Его долг – без задержки руководить боем. Но и уйти от раненого, от того, кто спас взвод и обеспечил успех атаки, тоже не мог. Что же делать? Шалов метнул взгляд вправо, влево и тут увидел медсестру, заканчивавшую перевязку.

– Сестричка! – гортанно крикнул он. – Милая, помоги... Герой он... Настоящий герой! – Командир взвода нагнулся и поцеловал Торохова в горячую щёку: – Спасибо тебе, родной! Выздоравливай и возвращайся в роту...

В следующую минуту старший сержант был уже в траншее, отбитой у врага. Тут же прозвучала его команда:

– Закрепиться!

Задачу дня взвод выполнил.

К вечеру контратаки противника прекратились.

– Выдохся немец, – высказал предположение Кондрат Булычев.

Он присел в нише и, сдёрнув гимнастёрку, стал выжимать её. Вода струйками потекла вниз на носки сапог. Потом, надев гимнастёрку снова, Кондрат деловито заметил:

– На мне быстрее подсохнет.

Шалов с интересом посмотрел на бойца: его инициатива командиру взвода понравилась.

– А ведь это ты правильно придумал, – одобрил он действия Булычева и распорядился: – Всем отжать обмундирование. Неизвестно ещё, когда сможем просушиться.

Следуя примеру старшего сержанта, бойцы дружно выжимали гимнастёрки, брюки, пилотки, избавлялись от лишней воды. За этим занятием и застал их командир роты старший лейтенант Кузовлев.

– То, что вы приводите себя в порядок, одобряю. Потому как не могу обещать в скором времени ни сухого помещения, ни отдыха. А то, что вы, старший сержант Шалов, до сих пор не донесли об итогах боя, о своих и вражеских потерях, в этом усматриваю нарушение устава.

– Виноват, товарищ старший лейтенант. Сейчас, значит, исправлюсь. Бой ведь только кончился. Оглядеться не успели...

– Командир должен успевать делать всё, – наставительно, но дружелюбно заметил старший лейтенант. – На первый раз прощаю, но впредь буду взыскивать.

– Мигом всё, значит, опишу. Писать – не воевать, – заверил Шалов.

– Писать уже ничего не надо, – войдя в положение молодого командира взвода, снова доброжелательно сказал Кузовлев. – Доложите устно.

– Потери, считаю, для такого боя небольшие, – начал Шалов. – Двое убитых. Окороков и Писарев. Красноармеец Торохов ранен. Но если бы, значит, не он, то весь взвод положил бы вражеский пулемётчик. Торохов чуть ли не своим телом закрыл огневую точку.

Выслушав взводного, старший лейтенант распорядился:

– Торохова представьте к награде. Вижу, заслужил он. И на родину напишите, что ранен, совершил подвиг в бою. Сообщите родным о погибших. Всех достойно отметим за бой. Как настроение во взводе?

– Да вот бойцы говорят, что выдохся немец. Ротный нахмурился.

– Разговоры эти вредные, – возразил он. – Враг собирает новые силы, перегруппировку делает, чтобы ударить покрепче. Имейте в виду: он висит у нас на флангах. Точнее – у нашей дивизии. Соседи наши встретили упорное сопротивление и преодолеть его до конца не смогли. Отстали от нас, а мы вышли вперёд. – Кузовлев посмотрел из-под густых, нависших бровей на бойцов, внимательно его слушавших, и улыбнулся: – Ничего, ребята. Будет, конечно, фашист контратаковать, и сильно, но мы ж теперь тёртые калачи, выдержим. Отобьёмся и снова пойдём вперёд. Такая у нас задача. Другого пути нет.

Он снял с головы фуражку, вытер её изнутри платочком, почесал в затылке, будто вспоминая что-то, затем заключил:

– Отдыха и обсушки, как уже докладывал, в ближайшее время не обещаю. За ночь роте предстоит сбить передние заслоны противника, улучшить своё положение и вплотную приблизиться ко второй полосе его обороны. Утром при поддержке артиллерии и танков вся наша дивизия пойдёт вперёд. Это приказ командующего фронтом маршала Конева.

16

Боевые донесения, поступавшие из 38-й и 60-й армий Львовского направления, были неутешительными. Иван Степанович который уже раз пристально вглядывался в карту, надеясь обнаружить соединения, уже завершившие глубокий прорыв обороны противника. А ведь именно на это, на одновременный взлом вражеских укреплённых позиций на обоих участках фронта, со всей определённостью рассчитывал он, планируя операцию. На Рава-Русском направлении положение другое: здесь соединения 3-й гвардейской и 13-й общевойсковых армий продвинулись на глубину пятнадцать-тридцать километров, отбив контратаки противника. В прорыв вошли соединения конно-механизированной группы генерала Богданова, а затем и бригады 1-й гвардейской танковой армии генерала Катукова.

Что же произошло на львовском участке фронта, где планировался главный успех? Командующие 38-й и 60-й армиями, как теперь явствует, недооценили силу глубокоэшелонированной обороны противника. Да, в этом просчёте есть доля их вины. А ещё что? Москаленко не выявил сосредоточения мощных танковых сил немцев. Во всяком случае, их контрудар явился для командующего армией неожиданным. Но когда маршал в резкой форме высказал Москаленко упрёки за этот промах, рассудительный Крайнюков вступился за командарма, считая, что тут, скорее, промашку допустил штаб фронта, его разведуправление, которое своими средствами не засекло своевременного прибытия двух танковых дивизий противника на фронт. Поостыв, Конев признал справедливыми замечания члена Военного совета и дал нагоняй уже своему штабу. Но положение на фронте создалось критическое, и одними укорами да разносами его не исправишь.

Массированными ударами с воздуха авиационными соединениями генерала Красовского удалось остановить контратакующую танковую группировку противника. В результате 38-я армия несколько улучшила своё положение. Но нет продвижения вперёд, а следовательно, и расширения прорыва не получилось. Наиболее успешно действовала одна из стрелковых дивизий 60-й армии. Конев взглянул ещё раз на тот участок карты, где отмечалось продвижение этой дивизии: она тоже с трудом преодолевала сильно укреплённую оборону врага, отбивала яростные контратаки, но всё же сумела существенно опередить своих соседей. Значит, всё дело в искусстве и решительности командира. Правда, дивизии помогала 69-я механизированная бригада полковника Головачёва, выделенная генералом Рыбалко. Гвардейцы развивали успех и закрепляли его. Умело действовало и другое соединение, направленное в помощь пехотинцам, – 56-я танковая бригада тоже из армии Рыбалко. Её командир полковник Слюсаренко, взаимодействуя с мотострелковой бригадой, не польстился на указанное шоссе, а повёл боевые машины через лес. И хотя танкисты изрядно помесили болотную грязь, но зато глубоко обошли противника, навязали ему бой в невыгодных для него условиях, прорвались через заслоны и теперь громили вражеские тылы где-то в районе Золочева.

– Молодцы Головачёв и Слюсаренко! – громко произнёс Конев, отрываясь от карты, и, кажется, впервые за этот день улыбнулся. – И Рыбалко тоже хорош. А? Верно определил, когда надо ввести в бой передовые отряды своей армии. Не побоялся рискнуть танками – и выиграл! Пробил коридорчик...

Конев прошёлся, по блиндажу и вновь остановился у карты.

– Коридорчик, – вслух повторил он. – Но очень уж он маленький. Вместо широкой полосы прорыва, как планировалось, мы пока имеем всего-навсего узенький проход в четыре-пять километров, – рассуждал командующий. – Что же делать? Вводить через эту брешь танковую армию? А что если противник потеснит наши войска, перережет этот аппендикс у самого основания и отрежет танкистов от тылов? Тогда тот же Рыбалко будет радировать, требовать, чтобы выручили его. И снова придётся пробивать дорогу или организовывать снабжение танкистов по воздуху. Обстановка ещё более усложнится, и потери лишние неизбежны. Всё это так. Но ведь две танковые армии пока не задействованы. Москаленко не обеспечил участок прорыва, на котором предполагалось ввести бронетанковые соединения генерала Лелюшенко. Выходит, для обеих армий остаётся один путь – идти через коридорчик, пробитый южнее Колтова, иначе операция может приостановиться на неопределённое время, а то и вовсе задохнуться.

Конев вспомнил вдруг те споры в Ставке, которые вызвал разработанный Военным советом фронта план наступательных действий. План в конце концов утвердили, но Сталин тогда, обращаясь к Коневу, строго сказал: «Выполняйте его. Под вашу ответственность...» Эта реплика тогда насторожила маршала. Он понял её как угрозу. И вот в ходе операции наступил действительно архикритический момент.

Так что же, вводить танковую армию по узкому коридору, простреливаемому с обеих сторон не только артиллерией и миномётами противника, но и пулемётным огнём, или воздержаться? Да, риск велик... Но разве искусство полководца состоит в повторении пройденного? Каждый раз обстановка складывается по-своему. Шаблонные решения противопоказаны на войне. Он решительным движением руки отодвинул от себя карту, встал и, желая проверить правильность своих выводов, пригласил к себе начальника штаба фронта.

– Василий Данилович, – спросил Конев, как только Соколовский вошёл, – какими силами мы располагаем, чтобы не дать противнику сомкнуть этот коридор? – И карандашом провёл по указанному месту прорыва: – Вот тут. С обеих сторон. Особенно у самого его основания – у Зборова и Колтова. Думаю именно здесь немецкое командование будет пытаться подрезать нас. Закрыть с таким трудом пробитую брешь и задушить начавшуюся операцию. Как думаешь?

– Да, это очевидно, – согласился Соколовский. – Противник, по данным разведки, лихорадочно сколачивает в этих местах ударные группы. А что мы можем противопоставить? – Соколовский задумался. – Прежде всего, конечно, авиацию. Лётчики генерала Полбина очень хорошо себя проявили в борьбе с танковой группировкой, атаковавшей подразделения тридцать восьмой армии из района Зборова.

– Лётчики – это понятно. А ещё?

– У нас имеется в резерве несколько артиллерийских и истребительно-противотанковых полков, две мотострелковые бригады, отдельный танковый полк...

– Хорошо. Распределите эти силы так, чтобы укрепить ими действующие армии на наиболее опасных направлениях. Подготовьте приказ. Кроме того, я решил ввести в бой по Колтовскому коридору третью гвардейскую танковую армию.

– Я такого же мнения, – согласился Соколовский. – Когда танкисты выйдут на оперативный простор, нам всем будет легче. Противник же, наоборот, окажется в безвыходном положении.

– Тогда не теряйте времени. Действуйте. Вслед за Рыбалко пойдут и танкисты Лелюшенко. Риск велик, но другого выхода из создавшегося положения не нахожу, – твердо распорядился Конев. – И, помолчав, добавил: – Генералу Рыбалко я предварительно сообщу своё решение. Пусть прогревает моторы – готовится к стремительному рывку.

Сказав это, маршал вошёл в операторскую, попросил:

– Соедините меня с Рыбалко.

Переговорив с командующим танковой армией и убедившись, что тот настроен по-боевому, Иван Степанович отдал распоряжение генералу Курочкину:

– Павел Алексеевич, я принял решение о вводе в прорыв армии Рыбалко. Вам надо во что бы то ни стало удержать горловину и обеспечить проход танкистов. Иначе задохнёмся и сорвём операцию. В ваше распоряжение дополнительно прибудут мотострелки и артиллеристы.

– Понял вас. Приму все возможные меры.