Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Семен Цвигун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

    Началось мощное наступление советских войск…

    Млынский махнул рукой Алиеву. Тот крутанул рукоятку машинки – и взрыв швырнул паровоз под откос. За ним, налезая друг на друга и разваливаясь, потянулись вагоны…

    Разбитые немецкие части, отступая, шли непрерывным потоком по улицам города.

    Навстречу с трудом пробиралась легковая машина. В ней был Занге.

    На площади, у здания штаба, солдаты грузили в машины материалы канцелярии. Занге проехал мимо.

    Машина остановилась у бывшей гостиницы, где размещалось гестапо. Занге вышел. Вид у него был такой же помятый, как тогда, когда он бежал от партизан у Рындинского моста. Он поднялся по лестнице, едва протиснувшись между стеной и тяжелым сейфом, который тащили вниз.

    В приемной Вольфа все было по-прежнему. Люди ждали приема, и адъютант вежливо и спокойно отвечал по телефону:

    – Извините, господин комендант, но бригаденфюрера Вольфа нет. К сожалению, я не знаю. – Увидев Занге, он положил трубку и преградил ему дорогу. – Прошу прощения, но…

    – Идите к черту! – рявкнул Занге, отстранил его и вошел в кабинет.

    В тишине и полумраке Вольф слушал музыку. Исподлобья он посмотрел на Занге.

    – Вольф, я спасся чудом… – сказал Занге, остановившись посреди кабинета. Вольф промолчал. – Я ехал сюда с одной мыслью: как это могло случиться? Почему мы бежим?

    – Русские наступают. Ты что, не слышал об этом еще?

    – Но ведь мы знали об их наступлении. Ждали его…

    – Мы ждали, – Вольф выключил музыку, – на юге, а они ударили в центре, в обход укрепленной зоны, через болота… Наши резервы увязли на юге. Дороги взорваны партизанами и отрядом Млынского. Он провел нас, как школьников, Занге, и ты упустил его…

    – Я сделал все, – устало произнес Занге, – все, что только в человеческих силах…

    – Меня вызывает рейхсфюрер Гиммлер, – сказал, поднимаясь, Вольф. – Ты полетишь со мной. И молись по дороге богу, чтобы ты не пожалел о своем чудесном спасении…

    Отрад полковника Млынского глухими лесными проселками вышел к государственной границе. На случайно уцелевшем пограничном столбе был прибит металлический щит с надписью по-немецки: «Берлин – 653 км».

    Отряд с развернутым знаменем был выстроен на поляне. Млынский с только что полученным орденом Ленина и другими наградами на груди медленно шел вдоль строя, вглядываясь в лица бойцов. Чуть приотстав от него, шел комиссар Алиев.

    В строю стояли Ерофеев, Полищук, Бондаренко, Бейсамбаев, Ирина Петровна, Хват, Сокирко, Мгеладзе…

    Немного в стороне отдельной группой стояли те, кто оставался: дед Матвей с орденом Красной Звезды, на который он. невольно косился; рядом – Алеша с медалью «За отвагу», Маша и Наташа, в накинутой на плечи шинели, смотревшая только на своего Семена. Здесь же был провожавший отряд секретарь обкома Семиренко.

    Млынский остановился около них и, грустно улыбнувшись, сказал:

    – Ну вот… Пришло время прощаться… Наташа, желаю тебе сына, такого же верного и смелого, как твой Бондаренко. А дочка будет – невеста Мишутке… Сватать приеду. Ну вот… слезы… А помнишь, мичман Вакуленчук говорил: «Храбрый ты парень, Наташа»?

    – Помню… Все помню… До свиданья, Иван Петрович…

    Млынский молча Смотрел на деда Матвея, который с трудом держался, кусая губы. Наконец дед произнес:

    – Пусть хранит тебя бог, Иван Петрович, хотя ты в него и не веришь…

    – Может, с нами пойдешь, Матвей Егорович? Не передумал? – спросил его Млынский.

    – Нету времени у меня ходить по гостям, дома эвон сколько дел… Ты иди, не сомневайся, мы, как на фронте, не подведем, верно, Алешка?

    – Ты уж дождись меня, дед, – сказал, обнимая старика, Млынский.

    – Постараюсь…

    Семиренко снял свою саблю и, поцеловав, протянул ее Млынскому.

    – Вот… Возьми. Мне она теперь не понадобится…

    – Ты что, Николай Васильевич?

    – Если бы Григорий Иванович Котовский знал, в какие руки я ее передаю, он бы одобрил. Возьми. В верные руки даю, потому без сомнений. Бери, оружие это, а для меня война уже кончилась. Нам вот с дедом теперь мастерок и топорик хороший бы плотницкий…

    – Вот это подарок! Спасибо, сохраню. Дай-ка я тебя поцелую, дружище…

    Они обнялись и троекратно поцеловались.

    Следом за Млынским со всеми прощался Алиев…

    – Удачи вам, комиссар, – пожелал Семиренко.

    Млынский вышел на середину строя.

    – Товарищи! – Он поправил непривычную для него саблю. – Ставка Верховного Главнокомандующего поручила нам особо важное задание. Выполнять его будем на территории сопредельных нам государств. Мы идем к полякам, чехам и словакам как братья. Мы идем помочь им скинуть ярмо фашизма. Помните: вы бойцы регулярной Красной Армии! С честью несите это гордое звание! Мы уходим, и вместе с нами, в наших сердцах идут наши дорогие товарищи, павшие за наше правое дело!.. Смерть фашизму! Свободу народам! Вот наше знамя!..

    Млынский и Алиев стоят перед отрядом. Млынский посмотрел на Бондаренко и, улыбнувшись, сказал:

    – Ладно, Бондаренко, выйди из строя…

    Бойцы засмеялись дружно и весело.

    Бондаренко и Наташа кинулись друг к другу, замерли в крепком объятии…

    Млынский встретился взглядом с Ириной Петровной, она улыбнулась ему.

    – Отряд, смирно! – весело скомандовал Млынский. – Напра-аво! С песней шагом марш!

    Отряд зашагал, и взвился над строем звонкий голос запевалы. Бойцы проходили мимо Семиренко и деда Матвея. Дед, как и Семиренко, приложил руку к козырьку фуражки, словно принимая последний парад.

    Млынский оглянулся: Бондаренко с трудом отстранил от себя Наташу и побежал вдогонку за отрядом. Около пограничного столба из строя вышел сержант Ерофеев, озорно улыбнулся, подкручивая усы, достал из кармана мел и поперек щита «Берлин – 653 км» написал: «Ни хрена, дойдем!»

    Отряд уходил за границу, унося с собой лихую солдатскую песню.

    ФРОНТ В ТЫЛУ ВРАГА

     Часть первая

    Хроникальные кадры бомбардировок Лондона ракетными снарядами Фау. Разрушенные кварталы, убитые и раненые женщины и дети; госпитали, переполненные жертвами варварских бомбардировок… Пожары в городе и в лондонском порту… Люди в форме осматривают искореженные обломки ракет…

    Военные летчики над Ла-Маншем пытаются сбивать летящие ракеты. Тревожные ночи. Женщины, старики и дети прислушиваются в бомбоубежищах к нарастающему вою очередного снаряда…

    Голос диктора. «Личное и строго секретное послание от господина Черчилля маршалу Сталину. Имеются достоверные сведения о том, что немцы проводили испытания летающих ракет с экспериментальной станции в Дебице в Польше. Дебица лежит на пути ваших победоносно наступающих войск… Поэтому я был бы благодарен, маршал Сталин, если бы Вы смогли дать надлежащие указания о сохранении той аппаратуры и устройств в Дебице, которые ваши войска смогут захватить после овладения этим районом. 13 июля 1944 года».

    На экране – хроникальные кадры: деловая и суровая Москва летом 1944 года.

    Голос диктора. «Секретно и лично от премьера Иосифа Виссарионовича Сталина премьер-министру господину Уинстону Черчиллю. Мы хотели бы выполнить Вашу просьбу, изложенную в послании от 13 июля относительно экспериментальной станции в Дебице, если эта станция попадет в наши руки…».

    Пасмурный вечер. Моросит мелкий дождик. Отряд полковника Млынского растянулся колонной. Тускло поблескивают мокрые каски солдат и оружие. В середине, колонны лошади тянут несколько крытых фур. Ноги лошадей и солдат скользят по размокшей глине. Рядом с одной из фур шагает капитан медицинской службы Ирина Петровна Быстрова.

    Млынский обгоняет колонну верхом. Поравнявшись с Ириной Петровной, бросает поводья Ерофееву, слезает с седла и обращается к идущим девушкам:

    – Здравствуйте, девушки!

    – Здравствуйте, товарищ полковник! – отвечают все, кроме бойкой рыжеволосой радистки Кати Ярцевой. У той свое приветствие:

    – Здравия желаем, Иван Петрович! – И глаз у нее голубой, нахальный. – Почаще бы к нам заглядывали. Всегда рады вас видеть.

    – Спасибо, Катя, – улыбается Млынский. – А вот рацию оставлять не следует.

    – Она тут, рядышком, товарищ полковник… В фургоне.

    – На переправе ни на шаг от рации, сержант, – говорит строго Млынский и подходит к Ирине Петровне. – Вероятно, без бои не обойдется. И братьям полякам помочь придется. Как переправитесь, разверни полевой медпункт.

    – Ты устало выглядишь, Иван…

    – Ничего…

    Они прошли вперед, а Ерофеев, не слезая с коня, выговаривает Кате Ярцевой:

    – Ты что язычок распускаешь? И не таращь на меня свои – бесстыжие буркалы – бесполезно!

    – Катя покорно, опускает глаза и говорит смиренно:

    – Прости, Ерофеич, как-то я не подумала…

    – Вот то-то.

    – Неужели совсем уже бесполезно? – спрашивает с сожалением Катя.

    – Тьфу, чертова, девка! – в сердцах ругается Ерофеев и, хлестнув коня, отъезжает, провожаемый дружным смехом.

    Вдоль колонны навстречу ее движению галопом мчатся трое: старшина Полищук, девушка лет шестнадцати и паренек в конфедератке и с немецким автоматом за плечами.

    – Товарищ полковник! – докладывает Полищук. – Связные от польских партизан.

    – Ванда Милевская! – докладывает, лихо спрыгнув с лошади, девушка. – Из отряда «Варшава».

    – Станислав Дановский, – подходит к полковнику парень.. – Отряд «Костюшко». Швабы атакуют наш отряд на том берегу Сана, южнее Сталевой Воли…

    – Ерофеич! Хвата срочно ко мне!

    Млынский достает из планшетки карту. Полищук растягивает над ним плащ-палатку.

    – Это здесь, – показывает Станислав на карте.

    – Ясно. Часок продержитесь, и мы подойдем.

    – Есть!

    – Отряд «Варшава», – сообщает Ванда, – прикрывает левый фланг коридора. Плавсредства сосредоточены около села Пшедоба.

    – Значит, не сгинела Польша, – улыбается Млынский.

    – Не сгинела и не сгинет, пан полковник! – горячо говорит Станислав.

    – За нашу и вашу свободу, товарищи! – отвечает Млынский.

    Дождь перестал. Из-за туч иногда проглядывает, луна, и тогда на реке видны лодки. Слышен плеск весел и приглушенные команды. В стороне изредка взлетают ракеты, и оттуда доносятся тревожащие ночь пулеметные очереди.

    Фуры, тачанки, лошадей и легкие орудия переправляют на плотах. У берега солдаты спрыгивают с плотов в воду и переносят на руках ящики с боеприпасами, помогают лошадям вытащить на берег тяжелые фуры и орудия.

    Командир роты Бейсамбаев и старшина Коваленко переносят на руках через прибрежную полосу воды Ирину Петровну. Другие солдаты – Катю Ярцеву и остальных девушек. Несут с шутками и уже на твердой земле опускают не сразу.

    Высадив людей на западном берегу, лодки и плоты возвращаются обратно.

    – Старший лейтенант! – приказывает Млынский Бондаренко. – Прикройте своей ротой правый фланг переправы! Займите старые окопы!

    В ту же ночь по шоссе двигалась колонна немецких танков.

    Впереди – открытая легковая машина с эсэсовскими офицерами и охраной. Рядом с водителем – штурмбанфюрер Занге.

    Регулировщик с бляхой фельдполиции на шее светящимся жезлом указывает поворот, и машина съезжает с шоссе на проселочную дорогу. Следом за ней один за другим скатываются шесть танков.

    На западном берегу реки полковник Млынский наблюдает за переправой. Стало заметно светлее. В бинокль видно, что рядом с последними лодками плывут, держась за борта и подняв над головой оружие, солдаты. Впереди – старшина Полищук. Река широкая. Ветер и течение гонят лодки в сторону от переправы.

    – После такой купели по сто граммов положено, – говорит Ерофеев.

    – Не завидуй, Ерофеич, – усмехается майор Хват, – Успели б штаны обсохнуть…

    Кроме Ерофеева и Хвата на пригорке рядом с Млынским – командир польского партизанского отряда Милевский и Ванда. Млынский опускает бинокль.

    – Ах молодцы! Товарищ Милевский, я думаю, через полчаса вы сможете начать отвод ваших людей.

    – Есть!

    – Передайте партизанам нашу сердечную благодарность.

    – Дзенькую, товарищ полковник. Мы считаем за честь вместе с вами сражаться за свободу наших народов.

    Последние лодки приткнулись к берегу.

    Комиссар отряда Алиев, поднявшись к Млынскому, докладывает:

    – Последний эшелон закончил переправу, товарищ полковник. Потерь нет.

    – Отлично! Управились почти на час раньше, чем запланировано. Чья инициатива, Гасан, вплавь через реку?

    – Старшины Полищука.

    – Ах морская душа… Объявить благодарность!

    В этот момент разорвался первый снаряд. Он упал с большим недолетом. Второй и третий разорвались ближе…

    – Танки! – донесся чей-то крик. И его как эхо подхватили разноголосо: – Танки!.. Танки!..

    Млынский видит, как от темного лесного массива отделились едва различимые в предрассветном сумраке немецкие танки и поползли к переправе, изредка стреляя на ходу. От переправы мимо них пробегают бойцы и занимают оборону по краю оврага, по которому движется основная часть отряда.

    Один из снарядов разрывается недалеко от медпункта.

    Старшина Полищук повис на поводьях, сдерживая заметавшуюся лошадь, впряженную в телегу с ранеными.

    – Гранаты и противотанковые ружья к бою! – командует Млынский.

    Осколком разорвавшегося снаряда ранит командира польских партизан Милевского.

    – Отец! – кидается к нему Ванда.

    Полищук и Бейсамбаев подхватывают его и несут к палатке медпункта. Зажимая рану рукой, Милевский говорит сквозь стиснутые зубы:

    – Ванда, дочка… Передай мой приказ бойцам: держаться! Иди, родная… иди…

    Млынский бежит к медпункту. Ерофеев не отстает от него ни на шаг.

    Их обгоняют несколько солдат с противотанковыми ружьями, спешащие на позиции, которые занимали польские партизаны.

    Мелькает Полищук со связкой противотанковых гранат.

    Бейсамбаев у палатки медпункта спокойно набивает патронами автоматный диск…

    Млынский стремительно входит в палатку и застывает на пороге.

    Керосиновые лампы – одна из них подвешена к потолку, а две другие держат в руках солдаты с марлевыми повязками на лицах – освещают палатку и стол, накрытый окровавленной простыней. Ирина Петровна oпe-рирует Милевского. Работает спокойно и четко. Ей ассистирует пожилая медсестра. Повернув на секунду лицо, закрытое маской, Ирина Петровна снова склоняется к Милевскому.

    – Зажим! – коротко говорит она. – Еще!.. Коагулятор…

    Близкий разрыв снаряда колыхнул палатку, комья земли забарабанили по брезенту, но никто даже головы не поднял.

    В наспех отрытых окопчиках рядом с польскими партизанами заняли оборону советские бронебойщики, выставив навстречу танкам длинные стволы противотанковых ружей.

    Сержант Косых наводит ружье на надвигающийся танк. Пулеметы танка ударили по окопчику, и пули взбили фонтанчики земли, запорошившей глаза сержанту.

    – Ничего… Сейчас…

    Из другого окопчика грохнуло противотанковое ружье – и один из танков завертелся на месте с подбитой гусеницей.

    – Браво! – крикнул поляк.

    Косых протер наконец глаза.

    – Сейчас наш выход. Так… – Он выстрелил, однако танк продолжал неумолимо надвигаться на окопчик…

    Но вот за башней его взвился сначала едва приметный дымок, потом он стал черней и гуще, показалось пламя, и танк остановился. По танкистам, выбравшимся из люков, открыли из винтовок огонь партизаны…

    – Понятно? – улыбнулся Косых соседу-поляку.

    Однако остальные четыре танка продолжали рваться вперед. Укрываясь за их броней, приближались к окопам эсэсовцы. Один из танков по берегу Сана рвался в направлении палатки медпункта…

    …Из палатки вынесли Милевского. Осторожно уложили на подводу. Он слабо улыбнулся Ванде.

    Вышедшая следом Ирина Петровна, так и не снявшая окровавленного халата, остановилась растерянно. Со склона оврага, на котором стояла палатка, танков не было видно, но рев их моторов и лязг гусениц слышались где-то совсем близко.

    Млынский оглянулся, увидел Ирину Петровну, взбирающуюся к нему по откосу оврага. Она подошла, опустилась на землю. Улыбнулась чуть виновато.

    – Прости… Ноги как ватные… Страшно…

    – Ну-ну, Ирина, по-моему, там в палатке было страшнее, – ответил Млынский, дал короткую очередь и добавил: – Свертывай медпункт и уходи…

    Ерофеев, пробравшись по краю оврага, видел, как навстречу надвигающемуся танку метнулась фигура человека в тельняшке, как первая граната взорвалась с недолетом, не причинив стальной махине вреда… Вторую старшина Полищук метнул, когда танк был совсем уже рядом. Взрывной волной старшину отшвырнуло к обрыву. Моряк с трудом поднялся, но, потеряв равновесие, рухнул с обрыва в реку. И следом туда же сполз потерявший управление танк.

    Когда совсем рассвело, все вокруг накрыл густой и плотный, белый, как молоко, туман.

    Отряд полковника Млынского втягивался в буковый лес. Туман медленно полз между могучими стволами деревьев. Видно было не дальше десяти-пятнадцати шагов.

    Шли молча, только слышались топот сапог, фырканье лошадей, скрип колес и редкий лязг оружия или саперной лопатки.

    Ирина Петровна крепко спала в телеге, свернувшись калачиком в ногах у раненых. Даже сильная тряска не могла ее разбудить.

    Алиев, дождавшись на обочине Млынского, зашагал рядом.

    – Вот и первое боевое крещение на польской земле, Иван Петрович…

    – Проклятые танки. Откуда они взялись?

    – Или разведка ошиблась, или немцы их подбросили…

    – Вот именно: или… Или нас обнаружили, или они здесь что-то тщательно охраняют… Старшина Полищук погиб.

    – Ах ты!.. Как это случилось?

    Шедший позади полковника Ерофеев сказал:

    – А он гранату ему прямо в рыло сунул. Ну, взрывом его… и в реку, а там – течение и не видать ни черта… Моряк и отдал душу водяному богу…

    Над полем, где недавно шел бой, тоже стлался густой туман, который чернили дымом догоравшие танки.

    По реке плыли остатки разбитых плотов.

    Проводив их взглядом, пока они не скрылись в тумане, Занге спустился к реке.

    – Где он? – спросил Занге обершарфюрера.

    – Прошу сюда, штурмбанфюрер. Осторожнее – тут коряги…

    На песчаной отмели, по пояс в воде, лежал старшина Полищук. Окровавленная тельняшка его была разорвана, одна рука неестественно вывернута.

    Занге склонился над ним, внимательно вглядываясь в лицо раненого.

    – Не может быть…

    Полищук чуть шевельнулся, застонал и открыл глаза.

    – Полищук, – позвал его Занге. – Ты узнаешь меня? – Занге снял фуражку. – Теперь узнаешь? Ты – Полищук, верно?

    Моряк с трудом приподнялся, плюнул Занге в лицо и, мертвый, медленно погрузился в воду.

    Берлин. Вечер. На окнах в кабинете рейхсфюрера СС Гиммлера опущены шторы. Свет настольной лампы отражается в стеклышках гиммлеровского пенсне.

    – Фюрер приказал увеличить производство «оружия возмездия», Вольф…

    Сидевший напротив Гиммлера группенфюрер СС Вольф слушал внимательно.

    – Для строительства новых подземных заводов и полигонов вы можете брать из концентрационных лагерей столько рабочей силы, сколько вам нужно. Дело должно быть поставлено так, чтобы никто не подозревал о том, что там происходит. Все подступы к вашим объектам для агентуры противника необходимо намертво перекрыть. Есть данные, что русские делают отчаянные попытки проникнуть в тайну «оружия возмездия». Этого нельзя допустить, Вольф.

    Запищал зуммер селектора.

    – Слушаю, – отозвался Гиммлер.

    – Шесть эскадрилий бомбардировщиков типа «Ланкастер» – над Ла-Маншем. Курс – юго-восток.

    Гиммлер молча кивнул и поднялся. Погасив настольную лампу, он подошел к окну, поднял штору. За толстыми стенами взвыли сирены воздушной тревоги.

    – После войны… – проговорил глуховато Гиммлер, – она ведь когда-нибудь кончится… миру будет диктовать свою волю тот, кто будет владеть новым оружием. Мы опередили англосаксов по меньшей мере на десять лет. Правда, я боюсь, чтобы нас не опередили русские. Мы затратили миллионы, заставили работать тысячи лучших ученых, конструкторов, инженеров, сотни тысяч рабочих, создали заводы, лаборатории, испытательные полигоны… Как ты думаешь, сколько бы заплатили англичане или американцы за весь наш опыт, за специалистов, расчеты, чертежи и лаборатории, а?

    Вольф благоразумно молчит.

    – Этому цены нет, Вольф, – сам отвечает на свой вопрос Гиммлер. – Нет цены…

    На улицах оккупированного Кракова малолюдно и тихо. Изредка проедет военная машина, протопает по мостовой фашистский патруль, и снова тихо. Над воротами старого королевского замка «Вавель» свисает полотнище гитлеровского флага.

    Тишину неожиданно разрывает треск мотоциклов.

    В сопровождении мотоциклетного эскорта по улицам стремительно мчится «Хорьх». Часовые у ворот крепости вскидывают винтовки на караул.

    «Хорьх» тормозит. Выскочивший оберштурмфюрер распахивает заднюю дверцу.

    …На черном полированном столе рядом со старинным чернильным прибором из зеленой яшмы – несколько телефонных аппаратов. Золоченое кресло с высокой спинкой пустует. Тяжелый стальной сейф диссонансом врывается в изящную стилистику дворцовой мебели…

    Генерал-полковник фон Хорн стоит у окна. Проследив, как покинувший машину Вольф входит в подъезд, фон Хорн задергивает штору и подходит к столу. В кабинет входит адъютант генерала подполковник Крюгер.

    – Группенфюрер Вольф, ваше превосходительство.

    – Пригласите… – кивает фон Хорн.

    Но Вольф уже в кабинете.

    – Хайль Гитлер! – вскидывает он руку.

    – Хайль, – как-то вяло отзывается фон Хорн. – Проходите и садитесь, Вольф. Крюгер, принесите нам что-нибудь…

    – Слушаюсь. – Крюгер плотно прикрывает за собой двери.

    Вольф ждет, когда генерал-полковник займет свое место, и только тогда опускается в кресло.

    – Рад снова видеть вас, господин генерал-полковник. Вы неплохо выглядите, честное слово…

    – Благодарю, – отвечает сухо фон Хорн. – Чем обязан?..

    – Я часто вспоминаю, как мы работали вместе… Совсем недавно… в Белоруссии…

    – Да-да… Борьба с советскими партизанами – неблагодарное дело, не так ли? Одни неприятности… И всего за несколько месяцев службы в Берлине вас повысили в звании. Что ж, поздравляю…

    Вольф ничего не ответил.

    Тихо вошел Крюгер с подносом, на котором стояла бутылка французского коньяка, две рюмки, кофейник и изящные чашечки. Опустив поднос на край стола, он немного подождал, но фон Хорн и Вольф молчали, и подполковник так же тихо вышел из кабинета.

    – Я прибыл в Краков, – сказал Вольф, – в связи с чрезвычайными обстоятельствами, господин генерал-полковник. Вам, несомненно, уже доложили о вчерашнем бое в тылу наших войск южнее Сталевой Воли…

    – И из-за этой стычки с партизанами так переполошились в Берлине?

    – У нас имеются данные, что кроме польских партизан в бою принимала участие воинская часть или целое соединение регулярных войск Красной Армии.

    – А вашим людям не померещилось, группенфюрер?

    – К сожалению, нет. После боя начальник особой зоны «Величка» штурмбанфюрер Занге узнал найденного в реке раненого, это человек из отряда полковника Млынского.

    – Млынского?.. Угу… Если мне не изменяет память. Это тот русский полковник, который нам портил кровь в Белоруссии?

    – Я приехал не для того, чтобы сводить старые счеты… Дело гораздо серьезнее. Под угрозой находятся секретные объекты имперского значения! – Вольф достает из портфеля, который принес с собой, бумаги и кладет на стол. – Здесь приказ о необходимости вашего полного содействия…

    Генерал-полковник бегло просматривает бумаги.

    – Подразделение авиаразведки… Полицейские части… Это я могу вам выделить хоть сегодня, – говорит фон Хорн. – Но бомбардировочную авиацию… танковый батальон и пехотный полк… Прикажете снять их с фронта, который и без того прогибается под непрерывным давлением русских?

    – Я не намерен обсуждать приказы верховного командования, господин генерал-полковник. – Вольф поднялся.

    Взглянув на надменно стоящего над ним Вольфа, фон Хорн снимает колпачок с автоматической ручки и подписывает бумаги.

    – Благодарю, – коротко сказал эсэсовец, убирая бумаги в портфель. – Да, кстати… Ваш бывший заместитель генерал Шварценберг арестован сегодня утром гестапо… за участие в заговоре против фюрера 20 июля. – И, взглянув на фон Хорна, продолжил: – Надеюсь, у вас не будет из-за этого неприятностей, господин командующий? Хайль Гитлер!

    Вольф, круто повернувшись, выходит из кабинета.

    Фон Хорн некоторое время сидит неподвижно. Потом, не торопясь, берет из ящика несколько конвертов с письмами, встает, наливает рюмку коньяка. Выпив, генерал открывает сейф, достает какие-то документы и подходит к тлеющему камину. Сев в кресло, фон Хорн просматривает пачки бумаг и бросает их в камин. Пламя торопливо и жадно набрасывается на бумагу…

    Кремль. Кабинет Сталина. Сталин, раскуривая трубку, ходит по кабинету. За столом сидят несколько военных, президент Академии наук, ученые, наркомы оборонной промышленности и среднего машиностроения. У карты – начальник Генерального штаба Антонов.

    Голос диктора. «Личное и строго секретное послание от господина Черчилля маршалу Сталину. Благодарю Вас за Вашу телеграмму от 22 июля относительно Дебицы. Я очень рад, что Вы лично уделите внимание этому вопросу…».

    Отложив бланк телеграммы, Сталин говорит:

    – Черчилль настойчиво просит у нас информации об испытательном полигоне немцев в районе Дебицы.

    – Правильное название этой станции – Дембица, товарищ Сталин, – говорит начальник Главного разведывательного управления.

    – Ее координаты соответствуют тем, которые передал нам господин Черчилль?

    – Соответствуют, товарищ Сталин.

    – Хорошо. Продолжайте, товарищ Антонов.

    Антонов показывает на карте местоположение Дембицы.

    – По нашим сведениям, англичанам еще в мае удалось добыть в Польше часть невзорвавшейся ракеты Фау-2 и вывезти ее к себе…

    Сталин усмехнулся в усы.

    – Старая лиса… Черчилль… А нам – ни словечка об этом. Продолжайте.

    – Еще до окончания операции «Багратион» в направлении ракетного полигона «Близна» в районе Дембицы был задействован отряд полковника Млынского. По сведениям, полученным от него и из других источников, немцы разрабатывают два вида ракет Фау. Первая массированная атака Лондона 16 июня произведена ракетами Фау-1. Фау-2 – это совершенно новый тип ракет – баллистическая ракета с большим радиусом действия.

    – Именно эти ракеты испытываются на полигоне «Близна» в районе Дембицы, – поясняет начальник разведуправления.

    – Продолжайте, – обращается Сталин снова к Антонову.

    – В последнее время немцы готовят пуски ракеты Фау-1 с бомбардировщиков «Хейнкель-111»…

    Сталин склоняется к карте. Рассматривает линию фронта в районе Прибалтики.

    – Товарищ Воронов, какие приняты меры по защите наших городов, и особенно Ленинграда, от ракетного нападения?

    Поднимается главный маршал артиллерии Воронов.

    – В зоне ответственности ленинградской армии ПВО для действий против ракет выделено свыше ста батарей зенитной артиллерии и четыре полка истребительной авиации, оснащенных самолетами новейших конструкций и радиолокационной техникой…

    Сталин мундштуком своей трубки проводит прямую от линии фронта к Кракову.

    – Товарищ Антонов, поставьте задачу отряду полковника Млынского как можно скорее выйти в район станции Дембица, уничтожить полигон и склады ракет и по возможности постараться захватить один-два экземпляра для изучения и сопоставления их с нашими ракетами… Особое внимание надо обратить на те приборы и конструктивные особенности, которые необходимо знать для организации успешной защиты наших городов… Усильте Млынского. Пошлите к нему специалистов и передайте часть зафронтовой разведки, работающей в направлении «оружия возмездия»…

    Лунная ночь. На широкой лесной поляне горят костры. Крутятся пропеллеры только что приземлившегося самолета.

    Самолет встречают полковник Млынский, майоры Алиев и Хват. Чуть позади них – вестовой Млынского сержант Ерофеев и бывший матрос, а ныне разведчик старшина Лукьянов.

    – Товарищ полковник, – обращается к Млынскому летчик, – срочный пакет из Москвы! И пополнение…

    Первым по трапу осторожно спускается худой, немолодой уже человек в очках и в мешковато сидящей форме.

    – Это пополнение наведет ужас на фрицев, – усмехается Ерофеев.

    – Инженер-майор Шумский, Виктор Иванович… – здоровается тот с Млынским.

    – Здравствуйте.

    Следом из самолета появляется плотный крепыш с довольно тяжелым чемоданом. Поставив чемодан, коротко докладывает:

    – Капитан Озеров, командир разведгруппы «Зарево».

    – Мы вас еще в Белоруссии ждали, – говорит, здороваясь с капитаном, Млынский.

    – Дела задержали, товарищ полковник, – отвечает, не вдаваясь в подробности, капитан.

    – Старший лейтенант Иванов прибыл для дальнейшего прохождения службы! – докладывает полковнику высокий рыжеволосый молодец, на котором туго натянутая шинель, кажется, вот-вот расползется по швам.

    – Вот Ваня так Ваня… – улыбается Ерофеев.

    Началась погрузка больных и раненых польских партизан и красноармейцев в самолет. Руководила всем врач отряда Ирина Петровна Быстрова.

    – Ирина, сами справитесь? – подходит к ней Млынкий.

    – Справимся, Иван Петрович, спасибо. Хотя некоторых наших бойцов приходится чуть ли не силой…

    – Пожалуйста, не ходи без шинели – ночи прохладные…

    – Слушаюсь, – улыбается Ирина Петровна.

    Мимо них проносят носилки с раненым Милевским. Рядом с ним – Ванда.

    – Не волнуйся, татуся, – говорит она. – Все будет хорошо…

    Млынский склоняется к партизану.

    – Счастливого пути, товарищ Милевский…

    – Спасибо, за дочкой тут приглядите.

    – Добре. Выздоравливайте и возвращайтесь скорее.

    В шалаше из плотно сложенного елового лапника довольно просторно. На патронных ящиках, заменяющих стол, горит керосиновая лампа. Алиев подкручивает фитиль, чтобы стало немного светлее.

    Млынский вздыхает, глядя, как Хват разворачивает карту.

    – Да, задачка. В двухдневный срок выйти в район станции Дембица… Кто там? – спрашивает он, услышав какую-то возню около шалаша.

    – Я! – послышался голос Ерофеева, а затем появился и он сам.

    – Людей разместили?

    – Так точно. Разместили, накормили, сопли утерли и спать уложили.

    – А нас покормишь?

    – Хоть бы чаю дал, – говорит Алиев.

    – Какой-то олух чурок сырых набросал в самовар… Дымят, шипят, а не греют.

    – Гм, гм, – прокашливается Алиев, с трудом сдерживая улыбку и глядя на Хвата.

    – Шишками надо было растапливать, – смеется Млынский.

    – Не было, – разводит руками Хват.