Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Семен Цвигун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

    – Шишек в лесу он найти не мог… – ворчит Ерофеев.

    – Будь другом, отойди от шалаша, Ерофеич, – говорит Млынский. – И смотри, чтобы близко никто не подходил.

    – Есть!

    – После боя на переправе немцы всполошились, наверное, – говорит, склонясь над картой, Хват. – А у нас на пути еще несколько мелких речушек и две железные дороги… Без стычек с немцами не обойтись.

    – Ни в коем случае, – возражает Млынский – Переполошим все СД – они нас на нюх не подпустят к полигонам Дембицы. Надо попросить братьев поляков шум-нуть немного в сторонке… Связные их еще не ушли?

    – Ждут, – сказал Хват.

    – Шумского необходимо срочно переправить к Карасеву-Деннерту в Краков.

    В Кракове, на площади перед костелом, – большая толпа военных и штатских. В толпе – Шумский, в костюме и в шляпе. Рядом с ним – Ванда. Вдоль тротуара шпалерами стоят солдаты.

    Музыка заиграла бравурный марш. Мимо трибуны, на которой стояли генерал-полковник фон Хорн, группенфюрер Вольф и несколько генералов, пошли строевым прусским шагом подразделения недавно мобилизованных солдат. Среди них – пожилые люди, подростки. Следом наползала колонна танков и бронетранспортеров…

    Стоявший рядом с капитаном люфтваффе одноглазый офицер танковых войск усмехнулся:

    – Да, плохо наше дело… Им курятники от лис охранять, а не сражаться с русскими.

    – Обстреляются – и будут воевать не хуже нас, – отпарировал капитан, внимательно наблюдая за человеком в шляпе…

    – Возможно, возможно, – торопливо согласился танкист и отошел в сторону.

    Когда мимо трибуны поползли, лязгая гусеницами, тяжелые танки и бронетранспортеры, настроение на трибуне поднялось и офицеры в едином порыве стали приветствовать участников парада. Улыбнулся и фон Хорн.

    …Заметив, что капитан наблюдает за ним, Шумский поворачивается и неторопливо идет по улице, пробиваясь через толпу. В отдалении за ним следует Ванда.

    У выхода с площади Малого Рынка Шумский на секунду останавливается у витрины магазина готового платья. В стекле витрины отражается капитан люфтваффе, переходящий улицу. Шумский тут же сворачивает за угол. Капитан не отстает от него, но и не приближается. А позади капитана следует Ванда.

    Узкими улочками все трое выходят на бульвары, тянущиеся к Вавельскому холму.

    …На высоком берегу Вислы Шумский останавливается и ждет, сунув руку в карман. Место пустынное.

    Подходит капитан и, глядя на город, задумчиво говорит по-немецки:

    – Краков – красивый город…

    – Да. Но Варшава лучше, – отвечает Шумский.

    – Долго же вы таскали меня за собой.

    – Там было много всяких типов.

    – Ладно, хватит, выньте же руку из кармана, и давайте поздороваемся, – усмехается капитан. – Карасев. По документам – капитан Деннерт.

    – Шумский. Так и по документам. – Пожимая Карасеву руку, он передает ему небольшой пакетик. – От Млынского. Срочно.

    Как устроились?

    – Неплохо. Механиком в автомастерской.

    – Завтра в десять в костеле… Да, кстати, пан Шумский, носить оружие в кармане брюк не очень удобно.

    – А у меня там ничего нет. – Шумский обернулся и позвал по-польски: – Ванда! Иди сюда, девочка!

    Ванда подошла и сказала серьезно:

    – Здравствуйте. – Прежде чем протянуть Карасеву руку, она переложила маленький пистолет за пазуху. И, заметив, что Карасев проводил этот жест удивленным взглядом, произнесла: – Вы тоже хороши – ходите следом за ним… Я ведь так и застрелить вас могла.

    – Да, – усмехнулся Карасев, – а я думал, что вы дилетант, Шумский.

    Краков. Гестапо. В кабинете у Вольфа – Занге.

    – Появление Млынского в Польше, глубоко в тылу наших войск, – говорит Вольф, – может означать только одно: не сегодня завтра ты должен ждать гостей на своих объектах… Выпьешь водки? – Вольф достает бутылку.

    – Благодарю.

    Выпив вторую рюмку, Занге говорит озабоченно:

    – Я вот думаю: что именно известно Млынскому?

    – Вероятнее всего – испытательный полигон «Близна» в районе Дембицы. Грохот, пламя… Скрыть невозможно от внимательных наблюдателей. Но остальные объекты – вряд ли. Мы устроим Млынскому достойную встречу… Работы на объекте «Хайделагер» временно прекратить. Усилить контроль на объекте «Величка». Млынский рвется к ракетам – он их получит… – Вольф улыбнулся.

    Шумский входит в костел. Следом за ним по ступенькам поднимается Ванда. После яркого солнечного утра здесь все кажется сумрачным. Мерцает несколько свечек. В костеле довольно много молящихся, в основном старики и старухи. Впереди, у самого алтаря, сидит, сцепив руки, молодая женщина с лицом, закрытым вуалью, она то ли молится, то ли думает о чем-то…

    Шумский, пробираясь среди молящихся, наконец увидел Деннерта в штатском, стоящего в узком проеме между стеной и массивной колонной. Шумский остановился чуть впереди. Ванда встала неподалеку.

    – Кое-что удалось узнать, – сказал тихо Деннерт. – Нас должна интересовать особая зона «Величка».

    – Почему «Величка»? Это же концлагерь в соляных копях, в двадцати километрах от Кракова. Какое отношение они имеют к полигону «Близна»?

    – Сводку о погоде в районе полигона запрашивают у нас на метеостанции из особой зоны «Величка».

    – Где и когда мы увидимся?

    Оба шевелили губами, будто молились…

    – Все, что нужно, передаст эта женщина в черной вуали. Видите ее? В первом ряду… Вы всегда найдете ее в ресторане отеля «Монополь».

    В это время женщина подняла вуаль и улыбнулась Шуйскому.

    – Ее зовут Гелена, – продолжал Деннерт.

    – Слишком красива.

    – Вы еще сумеете убедиться, что это ее большое достоинство… И еще… передайте Млынскому: сегодня в городе неожиданно появилось много летчиков, хотя ни одно авиасоединение или часть не были перебазированы за последнее время в Краков.

    – Откуда они взялись?

    – Выясню.

    – Все?

    – Пока все.

    Шумский повернулся и направился к выходу.

    Через минуту костел покинула и Ванда.

    Ночь. Опушка леса неподалеку от проволоки, ограждающей полигон. На вышках только что сменились часовые. Метнулся луч прожектора и погас. Лежавшие за кустами в маскхалатах Озеров, Иванов и Бондаренко наблюдали за тем, как скрылся во тьме за деревьями сменившийся наряд.

    Старший лейтенант Бондаренко жестом показывает: вперед!

    К проволоке по опушке ползут трое саперов. Луч прожектора снова скользнул по земле, на которой неподвижными бугорками застыли саперы.

    Прожектор погас. В темноте – короткий и стремительный последний бросок к проволоке.

    Привычную работу саперы делали быстро: щупами и миноискателями проверили, есть ли мины, один из саперов ухватился обеими руками за проволоку и, как только второй разрезал ее, отогнул концы в стороны. Верхние нити перерезали, лежа на спине.

    Две группы обеспечения с пулеметами, выдвинутые к вышкам, прикрывали саперов.

    Проверив, нет ли мин в междурядье, саперы так же быстро сделали проход во втором ряду заграждений. Убедившись, что впереди за проволокой чисто, дали сигнал фонариком: путь свободен.

    Старший лейтенант Бондаренко жестом приказывает основной группе разведчиков следовать за ним. Вскоре они проникают на полигон. Вокруг бараков снова оказалась колючая проволока. Ее обошли и двинулись дальше вдоль дороги.

    А в бункере испытательного полигона унтерштурмфюрер Рот ведет наблюдение через перископ. За столом, вытянув ноги и откинувшись на спинку стула, дремлет Занге.

    В перископ хорошо видна площадка, на которой установлены ракеты, и все подходы к ним. Кроме часовых, вокруг ничего не видно…

    Просторная площадка, на которой даже в сумерках были видны какие-то косо поставленные серебристые те* ла, открылась разведчикам неожиданно.

    Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, разведчики ползком приближаются к странным объектам. Иванов непрерывно щелкает затвором фотоаппарата.

    Вдруг где-то совсем рядом завыла сирена. Разведчики прижимаются к земле. Из темноты доносятся команды, топот сапог, лай собак…

    К небу взметнулись лучи прожекторов.

    Бондаренко махнул рукой: отходи!

    …В бункере Рот продолжает вести наблюдение в перископ.

    Занге докладывает по телефону:

    – Группенфюрер! Мы дали возможность разведчикам Млынского уйти с полигона… Да-да, теперь цель его появления определилась окончательно. Насколько я знаю Млынского, раз уж он вцепился в объект, он не уйдет, пока не достигнет цели.

    Керосиновые лампы успели закоптить потолок пещеры. На патронных ящиках расстелены схема и карта, вокруг них собрались Млынский, Хват, Алиев, Бондаренко, Иванов и Озеров.

    – Вот здесь, в бараке, – докладывает Бондаренко, – заключенные, человек около ста… Отсюда до площадки– дорога. Бетон. А эти штуки – здесь, на площадке, похожи на сигары, метров пятнадцать-двадцать в длину…

    – Ракеты? – спрашивает Млынский, разглядывая темный снимок.

    – В этих инфракрасных лучах разве что-нибудь разглядишь толком… – говорит Алиев.

    – Ракеты, конечно, – отвечает уверенно Иванов.

    – Я тоже так думаю, – подтверждает Озеров.

    – Железнодорожная ветка куда идет? – спрашивает полковник.

    – На юг, к станции Дембица.

    – Вас не заметили?

    – Нет, товарищ полковник. Тревога была явно воздушной.

    – Да, такую махину вытащить… – говорит Алиев, с сомнением разглядывая снимки.

    В пещеру осторожно вошел сержант Ерофеев.

    – Разрешите, товарищ полковник? Гости к вам.

    Он на шаг отступил, пропуская девушку в крестьянском платке.

    – Здравствуйте, Ванда, – сказал полковник и добавил: – Вы свободны, товарищи.

    Все, кроме Алиева, Ванды и Хвата, вышли. Ванда расстегнула кофточку и достала небольшой конверт.

    – Спасибо, дочка. – Млынский, приняв пакет, взглянул на часы. – Устала с дороги?.. Поешь и отдыхай, завтра встретимся.

    Ванда уходит. Млынский надел очки, разорвал конверт.

    – От Карасева и Шумского. Вот что сообщают: «По данным из надежных источников, немцы ведут работы по созданию «оружия возмездия» на объекте «Величка».

    Полигон «Близна» в районе Дембицы должен быть эвакуирован. Комендант особой зоны «Величка» – штурмбанфюрер Занге. В особую зону входят: соляные копи «Величка», полигон «Близна» и объект «Хайделагер». Летчики, приезжавшие в Краков, были из «Хайделагера».

    – Занге… Старый знакомый, – усмехается Хват.

    – Лейтенант Григорьев… – сказал Алиев.

    – Данные необходимо проверить в Москве и в Берлине, через Фрибе, – сказал полковник. – Если они подтвердят, Карасева-Деннерта и Шуйского целиком переключаем на копи «Величка».

    – А что это еще за «Хайделагер»? – спросил Алиев. – И что с полигоном? Эвакуирован он или нет? Сплошные загадки…

    – А почему это нас должно волновать? – сказал Хват. – Если на полигоне есть ракеты – а разведка доносит, что есть, – значит, полигон еще не эвакуирован или эвакуирован не полностью. Тогда надо торопиться с захватом ракет. Так, Иван Петрович?

    – Так-то оно так…

    За длинным полированным столом в рейхсканцелярии сидят Борман, Геринг, Геббельс, Гиммлер, фельдмаршал Кейтель, начальник технической службы имперского министерства вооружений Зауэр, рейхсминистр вооружений Шпеер и генерал-полковник фон Хорн. Все молча ждут. Молчание тяжелое, угрюмое. Геббельс украдкой поглядывает на часы. Стрелки показывают одиннадцать…

    Наконец медленно открывается массивная бронированная дверь, и в кабинет, шаркая ногами, медленно входит Гитлер. Взгляд колючий и недоверчивый. Левая рука, неестественно согнутая в локте, слегка подергивается.

    Все встают и приветствуют фюрера. В ответ он вяло поднимает руку, заводя ее куда-то за плечо. Медленно и тяжело усаживается за стол.

    Фельдмаршал Кейтель раскрыл было папку и вставил монокль, но Гитлер останавливает его:

    – Молчите. Вы обещали в этом году отбросить русских от Днепра на восток, а сами откатываетесь за Вислу. Мне надоело слышать об этом, Кейтель. Геринг, вы говорили, что Лондон будет стерт с лица земли. Рейхсминистр вооружений Шпеер, вы еще в мае обещали мне довести выпуск ракеты Фау-1 до пяти тысяч, а Фау-2 —до девятисот ежемесячно. Мы сократили производство военных кораблей, чтобы вы не нуждались в металле; у вас десятки тысяч рабов… Может, мало? Гиммлер, дайте ему еще. Гиммлер, чем занимаются ваши Каммлер и Вольф? Кто кого обманывает? Вы заверяли меня, что с саботажем на заводах покончено навсегда. Так почему же пятьдесят ракет из ста взрываются в воздухе?.. Молчите?.. – После паузы продолжает: – Русские выдохлись. У них больше нет резервов. Коммуникации их растянуты… Фон Хорн, вы должны задержать их на Висле. У вас, Шпеер, будет достаточно времени, чтобы закончить оснащение нашей армии «оружием возмездия». Геринг, передайте Гиммлеру еще сто… нет, двести лучших пилотов люфтваффе! Они поведут ракетоносцы и обрушат новые, сверхмощные бомбы на промышленные центры России, Англии и Америки! Мы заставим содрогнуться весь мир! Весь мир!

    Начав глухо и вяло, Гитлер постепенно взвинчивает себя, все больше распаляется. В глазах зажигается фанатический блеск, он вскакивает и грозит сжатым кулаком, как прежде на массовых выступлениях. Только левая рука, все так же неестественно согнутая в локте, бессильно висит, слегка подергиваясь…

    Серое утро над серыми, прокопченными домами столицы «тысячелетнего рейха». Видны следы бомбежек. По улицам движутся колонны войск. Лица немолодых солдат усталы и сосредоточенны, мальчишки шагают гордо вскинув подбородки, перетянутые ремешками касок над тонкими шейками, торчащими из мундиров.

    На тротуарах редкой цепочкой стоят прохожие, в основном женщины. Некоторые тянут руки в фашистском приветствии.

    На перекрестках застыли шуцманы в высоких касках и прорезиненных, блестящих от влаги плащах.

    Шпик провожает пристальным взглядом молодого, хорошо одетого человека лет тридцати с небольшим. Мужчина такого возраста в штатском вызывает подозрение на улицах Берлина. К тому же он не глазеет на войска, а деловито шагает по тротуару. Около дома № 10 по Фридрихштрассе, у дверей которого висит скромная вывеска частной зубоврачебной клиники доктора Курта Фрибе, он на мгновение задерживается, потом входит в подъезд.

    Пока он поднимается по лестнице на второй этаж, с улицы доносится мерный стук солдатских сапог.

    Дверь ему открыла пожилая медсестра в крахмальной наколке на седых волосах.

    – Доктор ждет вас, господин инженер, прошу.

    – Брр, – ежится гость и входит в зубоврачебный кабинет. Пожилой грузный человек в пенсне указывает на кресло.

    – Прошу вас, господин Кюнль. Вы запустили лечение. – Фрибе рассматривает маленький рентгеновский снимок. – Могут быть серьезные осложнения. Я положу мышьяк. Однако завтра его надо вынуть…

    Кюнль со вздохом разводит руками.

    – Сегодня я должен выехать в командировку…

    – Ну смотрите, ведь это ваши зубы, молодой человек.

    – Всего на несколько дней. В Краков…

    – Только не доверяйте ваш рот поляку. Фрейлейн Анна! Приготовьте мышьяк, пожалуйста!

    В лесном лагере Млынский, склонясь к родинку, с удовольствием ополаскивает лицо студеной водой. Рядом стоит Ирина Петровна и молча смотрит, как он умывается. Потом подает ему полотенце.

    Обтерев лицо, он легко и благодарно касается пальцами волос Ирины.

    – Я так редко вижу тебя.

    – Ничего… ничего… Я знаю – ты рядом всегда, н мне хорошо.

    Ерофеев, деликатно отошедший в сторонку, замечает Хвата и Стася Дановского.

    Хват спрашивает:

    – Ты не видел полковника, Ерофеич?

    Из сумерек слышится голос Млынского:

    – Кто там?

    – Товарищ полковник! – Отвечает Хват. – Связной от поляков!

    – В чем дело? – подходит Млынский.

    – У меня срочное донесение, – говорит Стась. – От Радкевича. Он велел передать, что в охотничье хозяйство «Вилена» – в сорока километрах восточнее Кракова – прибыла под видом охотников большая группа офицеров гестапо. Это близко от вас…

    – Так, спасибо, Стась. – И Хвату – Донесения от разведки были?

    – Никак нет, товарищ полковник, – отвечает Хват.

    Млынский, Хват и Стась уходят к полякам, а Ерофеев подходит к роднику, около которого на сером камне одиноко сидит Ирина Петровна. Вздохнув, присаживается рядом.

    – Опять не сказала? Ну, я сам ему доложу…

    – Не смей, Ерофеич! Не смей! – встревоженно говорит Ирина.

    – Так шила ж в мешке не утаишь, доктор. Шинелька уже не сходится, а он все не видит ни черта… Совсем ослеп, как сова, что ли?

    – Ерофеич, молчи, я прошу тебя. Меня же в тыл отправят немедленно…

    – А какой из вас вояка теперь? – машет рукой Ерофеев.

    Ирина Петровна вдруг заплакала, спрятав лицо в полотенце.

    – Ну вот, реветь-то чего уж. Баба – она и есть баба. Не надо, увидит еще кто-нибудь… – Он достает из кармана сухарь и кладет на колени Ирине Петровне. – Вот, поешьте…

    – Нне надо…

    – Ешь, говорю!.. О себе не думаете, так о малом бы подумали! Солдат родится небось… Так должен быть крепким. Ешь!

    – А ты не скажешь, а? Ерофеич?

    – Ладно. Подождем. Может, сам прозреет.

    – Спасибо, Ерофеич. – Ирина Петровна целует сержанта в щеку и, вздохнув, начинает грызть сухарь.

    Возле отеля «Монополь» стоит несколько штабных машин. Часовой отгоняет от них бедно одетых девочек с цветами, которые они предлагают выходящим и входящим офицерам. Среди этих девочек – Ванда.

    А в ресторане отеля безлюдно. Время послеобеденное. На небольшой эстраде певица репетирует какую-то немецкую песенку. Это Гелена.

    В дальнем углу– несколько офицеров; они, видимо, недавно выписаны из госпиталя, кое-кто еще с палочкой, провожают на фронт товарища.

    Из окна видно, как у отеля останавливается пролетка, на тротуар спрыгивает Шумский, покупает цветы у Ванды и входит в ресторан. Усевшись за столик, он раскрыл меню и тут же развернул листок, который вынул из букета. Прочел: «Из Берлина в Краков выехал инженер Кюнль. Работает у Брауна. Крупный специалист по ракетным взрывателям. 32 года. Трусоват. Номер заказан в отеле «Монополь».

    Гелена, кончив песенку, улыбнулась Шумскому с эстрады. Он поднялся, прошел к эстраде и, галантно поклонившись, передал певице букет.

    – Благодарю пана… – Она небрежно положила цветы на пианино и продолжала репетировать.

    Шумский возвращается к своему столику.

    В бункере на испытательном полигоне у телефонов – унтерштурмфюрер Рот. Он принимает донесения и передает их Занге, который делает отметки на карте.

    – Фузилерный батальон под видом рабочей команды польских военнопленных выходит в район сосредоточения.

    – Отлично…

    Рот кладет трубку одного телефона и тотчас же тянет руку к другому. Выслушав, докладывает:

    – Третий батальон в санитарных машинах вышел на исходную, штурмбанфюрер!

    – Пока все идет хорошо…

    Бросив на стол карандаш, Занге подходит к перископу, снимает чехол, приникает к окуляру. В перископ хорошо видна площадка, на которой установлены ракеты. Занге опускает перископ.

    – У вас все готово?

    – Да, – отвечает несколько небрежно Рот. – Достаточно повернуть рукоятку – и… – заканчивает он жестом.

    Алиев сидит на топчане у стены в накинутой на плечи шинели и греет руки о кружку с чаем. Лицо у него усталое, время от времени он с трудом сдерживает рвущийся кашель.

    Млынский – у стола, над картой. Сосредоточен, молчалив.

    Входит лейтенант Ковалев.

    – Разрешите, товарищ полковник? Последние донесения от разведгруппы.

    – Давай. Ванда еще не вернулась?

    – Никак нет.

    – Как только появится, сразу ко мне… Все спокойненько… – с иронией говорит Млынский, просмотрев донесения.

    – Что тебя беспокоит, Иван Петрович? – спрашивает Алиев.

    – Все спокойненько, как на кладбище… Обозы с ранеными, строительные команды, «охотники» в «Вилене»… А? Ничего подозрительного, просто идиллия, и до сих пор ни разу не потревожили. Не такая уж тут глухомань… А ты опять простыл? Сыро тут в лесу для тебя, Г асан.

    – Ничего, скоро в Баку на солнышке отогреюсь.

    – Идем на воздух. – Млынский посмотрел на часы. – Кому-то выгодно, Гасан, чтоб мы тут сидели в лесу у полигона и не рыпались. Надо во что бы то ни стало выяснить, что за объект «Хайделагер». Откуда там столько летчиков?

    Над лесом застрекотал самолет-разведчик, и жизнь в лагере замерла.

    Ерофеев, сидевший у входа в пещеру, вытянулся, когда из нее вышли Алиев и Млынский. Из палатки радистки доносилось нудное треньканье балалайки.

    – Ох надоел, – вздохнул Ерофеев.

    – Самолет? – спросил Алиев. – Над нами кружит, подлец.

    – Нудит и нудит целый день. И этот тоже… – кивнул Ерофеев в сторону палатки. – Охмуряет Катьку, хоть бы путное что сыграл.

    Млынский вошел в палатку, и Иванов со своей балалайкой тут же выкатился оттуда. Катя Ярцева смущенно поправила волосы, стала искать наушники.

    – Я сейчас, товарищ полковник, еще десять секунд. – Она надела наушники, взяла карандаш. – Есть! – Аккуратным почерком стала записывать цифры шифровки…

    Гул самолета стих.

    Хват, Алиев, Озеров и Иванов сидели на плащ-палатке неподалеку от входа в пещеру, под раскидистой кроной дерева.

    Подошел Ерофеев, нагнулся, поднял с земли балалайку, лежавшую рядом с Ивановым, потренькал, заиграл. Играл он здорово. Увлеченные игрой Ерофеева, офицеры не заметили, как прошли к пещере Радкевич и Ванда в сопровождении лейтенанта Ковалева.

    Ерофеев, кончив играть, отложил балалайку.

    – Ай да Ерофеич! – сказал Озеров. – Учись, Ваня.

    – Зачем такой талант прятал? – спросил Алиев.

    – Для конспирации, – усмехнулся Ерофеев.

    – Может, ты и не Ерофеич вовсе, – засмеялся Хват, – а Ойстрах.

    – Страх для фрицев – это точно.

    – Товарищи офицеры! – вскакивает Хват, завидев вышедших из пещеры полковника и Радкевича.

    – Сидите, сидите, товарищи. – Млынский тоже опускается на плащ-палатку. – Ерофеич, поиграй еще, у тебя хорошо получается. Только вон там. И последи, чтобы нам никто не мешал…

    – Есть поиграть немного на балалайке!

    – Вот что получено из Москвы, – сообщил Млынский. – По имеющимся сведениям, противник планирует использовать бомбардировщики «Хейнкель-111» для нанесения ракетных ударов по Москве, Ленинграду, Куйбышеву и важным промышленным объектам, расположенным за Уралом…

    – Ишь куда хватили, сволочи, – сказал Ерофеев..

    – Подготовка экипажей бомбардировщиков и пилотов-смертников, которые будут наводить ракету на цель, развернута где-то в степном лагере…

    – Ничего себе, точные данные, – качает головой Хват. – Где в степи?

    – Необходимо во что бы то ни стало сорвать этот замысел. Подписано: Антонов… Вот так– во что бы то ни стало.

    – Пошли ва-банк, – покачал головой Алиев. – Готовят пилотов-смертников.

    – Найдут фанатиков, – сказал Радкевич.

    – Времени на раздумья и колебания у нас больше нет, – сказал Млынский. – На рассвете атакуем полигон. – Он развернул карту. – Взвод минеров передаем отряду Радкевича. Задача поляков – уничтожить ангары и склады на объекте «Хайделагер». Группы прикрытия обязаны обеспечить время, чтобы мы успели на полигоне «Близна» снять с ракет все ценное оборудование, принять самолет, погрузить на него приборы и раненых… Ты, Виктор Сергеевич, – повернулся он к Хвату, – сегодня же ночью с ротой Бейсамбаева и всем хозяйством уйдешь в Чехословакию… Это приказ. На границе встретишься с чешскими партизанами отряда имени Яна Жижки. Они помогут тебе. Маршрут согласован. Мы пойдем следом. Вопросы есть?

    Алиев спросил неожиданно:

    – Как будет «степь» по-немецки?

    – Степпе, – ответил Радкевич.

    – Почти как по-русски. Я все думаю – где у них степи в Германии, где искать этот лагерь смертников?

    – Найдем, Гасан…

    – А «пустыня» как?

    – Оде, – сказал Радкевич.

    – Вюст, – добавил Млынский. – Постой-постой… Ах ты умница, Гасан! Дай-ка я тебя расцелую!..

    – Ну-ну, что ты вдруг?

    – Смотри! – Млынский достал из кармана картонку. – Это принесла из Кракова Ванда.

    – Так, – сказал Алиев и прочитал: – «Объект «Хайделагер» находится северо-восточнее Дембицы. Это крупный аэродром с подземными ангарами и складами горючего. Кюнль прибыл в Краков…»

    – Ты сюда смотри, – показал на карте Млынский. – «Хайделагер». «Хайде» по-немецки «луг», «пустошь», а молено перевести и как «степь». «Хайделагер» – «степной лагерь». Это то, что нам нужно, Гасан! Вот где они готовят смертников. Ну, Радкевич, задача наша осложняется. Взвода минеров тебе маловато будет, я думаю…

    Вечер. В ресторане отеля «Монополь» полно посетителей: офицеры, чиновники генерал-губернаторства, женщины. Шумно. Накурено. Шторы на окнах плотно задернуты.

    На небольшой эстраде танцевальная пара в испанских костюмах исполняет хабанеру.

    Официант, высоко поднимая над головой поднос с бутылками, ловко пробирается между тесно составленными столиками.

    Карасев и Гелена сидят у окна. Гелена в смело декольтированном платье, курит, качая ножкой в открытой туфельке… Около них остановились два офицера-танкиста, по виду – недавно с фронта, оба с рыцарскими крестами.

    – Разрешите, капитан? – обращается один из них к Карасеву.

    – Прошу прощения, господа! – Карасев встает. – Места зарезервированы службой безопасности…

    – Идем, Генрих, – говорит брезгливо первый офицер, – здесь все зарезервировано тыловыми крысами…

    Офицеры отходят.

    – Кюнль не выходил из отеля? – спросил тихо Карасев.

    – Нет-нет. Я весь вечер болтала в холле с этим болваном Зохбахом. Потом пришел Шумский…

    Танцевальную пару на эстраде сменил красноносый клоун с пилой, на которой он, поломавшись, заиграл сентиментальный вальсик. И в это время в зал входит Кюнль. Окинув взглядом переполненный зал и заметив свободные места, нерешительно приближается к столику Гелены.

    – Добрый вечер, – склоняет он голову с аккуратным пробором. – Простите, я вам не помешаю?

    – Нет. Ради бога… – отвечает Гелена.

    – Благодарю. Зигфрид Кюнль. Инженер, – представляется он.

    – Эрнст Деннерт, – поднимается и щелкает каблуками Карасев. – Фрейлейн Гелена.

    Кюнль садится за столик.

    – Давно из Берлина? – спрашивает Карасев.

    – Только сегодня. Как вы догадались?

    – Когда я слышу родной говорок…

    – Так вы берлинец? – улыбается Кюнль. – Рад встретить здесь земляка. А фрейлейн Гелена?..

    – Гелена родилась здесь, в Кракове. Отец – немец, мать – полька, – говорит Карасев.

    – A-а, так вот откуда в вас это… необычное очарование, – улыбается Кюнль, не отрывая глаз от Гелены.

    – Благодарю. Слышишь, Эрнст? От тебя никогда не дождешься ничего подобного…

    – Что с меня возьмешь? Грубый солдат, – вздыхает Карасев. – Вы раньше бывали в Кракове?

    – Нет. Никого не знаю и рад знакомству с вами…

    – Уютный городок. Но теперь здесь не так: фронт слишком близко…

    Кюнль только кивает в ответ.

    Клоун со своей пилой наконец-то убрался с эстрады. Раздаются жидкие аплодисменты, которые неожиданно переходят в овацию. К удивлению Кюнля, на эстраду выходит Гелена.

    Кюнль слушает песню, не отрывая глаз от певицы. Словно почувствовав его взгляд, она улыбается в ответ.

    Карасев внимательно смотрит на ключ от номера, лежащий на столике…

    Млынский и Ерофеев одни в пещере. Сержант молча и насупившись собирает вещи.

    Млынский надевает поверх гимнастерки телогрейку, опоясывается ремнем. С усмешкой смотрит на Ерофеева, которому никак не удается запихнуть в мешок сапоги.

    – Ну что ты волком глядишь? Не влезают сапоги – выбрось.

    – Да бог с ними, с вашими сапогами, – сказал Ерофеев, в сердцах бросив незавязанный мешок. – Сапоги… Вы людей в упор перестали замечать…

    – Это ты о чем?

    – А вы сами не видите, что ли? У докторши скоро живот на нос полезет, а вы ее по лесам да горам таскаете…

    – Что? Ты что говоришь?

    – А то и говорю, что за большими делами не видите ничего вокруг! Ну какими еще словами-то втолковать: беременна Ирина-то, ребенок у нее скоро будет…

    – Ерофеич… – Млынский, растерянно улыбаясь, опускается на топчан. – Ерофеич… Ах я старый дурак… А что же вы все молчали? Что же она не сказала?

    – А гордость у бабы есть? Кто она вам? Вы подумали? Если жена – так нужно оформить как полагается… Убьют вас, не приведи господи, – она с дитем останется. Кто? Ни вдова, ни… На Большую землю отправлять ее надо.

    – Прав ты, Ерофеич, прав во всем! – сказал Млынский. – Спасибо…

    В вечернем сумраке шевелился лагерь: люди строились, слышались приглушенные слова команд, скрип тележных колес, топот сапог и лошадиных копыт, бряцанье оружия, тихая ругань…

    Санчасть сворачивала палатки. Раненых грузили на подводы. Ирина Петровна, спокойно и деловито переходя от подводы к подводе, справлялась о самочувствии раненых, поправляла повязки.

    Где-то за деревьями перед построенными бойцами выступал Алиев. Речь его едва долетала сюда, к санчасти, обрывками фраз:

    – Товарищи… За независимость нашей Родины… Свободу народам Европы… Уничтожить фашистского зверя в его собственной берлоге…

    Млынский из-за ствола дерева долго наблюдал за Ириной Петровной. Потом окликнул:

    – Ирина!

    Та вздрогнула, обернулась, торопливо запахнула расстегнутую шинель.

    – Иван Петрович! Ваня! Родной… Как же так? Мы уходим, а ты остаешься?

    – Ирина…

    – Я не хочу, я боюсь тебя потерять.

    – Ирина, Ирина… – Млынский прижался к ее щеке, зашептал горячо: – Я все знаю, я счастлив, слышишь?.. Только надо было сразу сказать, ты и ребенок были бы уже в безопасности.

    – Ерофеич? Проболтался…

    – Ты только будь осторожна, мы скоро увидимся… И у нас будет свадьба. Будет! Всем смертям назло мы будем счастливы, слышишь?..

    Повозки санчасти тронулись, раздался девичий голос:

    – Ирина Петровна! Товарищ капитан!

    – Я не пойду! Я никуда не пойду без тебя! – сказала Ирина Петровна.

    Млынский вздохнул и крепко обнял ее.

    На пятачке для танцев в ресторанном зале тесно так, что пары только топчутся на месте, прижавшись друг к другу.

    Гелена танцует с Кюнлем. Слегка захмелевший инженер жмет девушке пальцы и что-то шепчет на ухо. Она, смеясь, кивает…

    Ключ от номера Кюнля лежит на столике, за которым в одиночестве пьет Карасев-Деннерт.

    Кюнль и Гелена танцуют, нежно прижавшись щекой к щеке. Он снова шепчет ей на ухо. Но на этот раз девушка отрицательно качает головой.

    – Нет, Зигфрид, это невозможно… – Ее полуоткрытый зовущий рот так соблазнителен! – Это невозможно, – повторяет она и еще теснее прижимается к партнеру.

    Когда смолкает музыка, они еще некоторое время стоят неподвижно, все так же тесно прижимаясь друг к другу. Наконец возвращаются к столику.