Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Семен Цвигун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

    Штаб генерала Ермолаева. В кабинете – Ермолаев и член Военного совета фронта Садовников.

    – Фашисты заканчивают сосредоточение своих сил, – говорит Ермолаев. – И в ближайшие дни можно ожидать наступления.

    – Какие дивизии у них на главном направлении удара? – спрашивает Садовников.

    – 2-я, 12-я и танковая «Рейх».

    – Это точные сведения?

    – Да, получены из разных источников и подтверждены капитаном Афанасьевым.

    – Они ничего не сняли для укрепления своих тылов? Вы докладывали, что отряд майора Млынского активна действует на коммуникациях противника.

    – Фон Хорн – старая лиса. Он не снял с фронта ни одного солдата.

    – Что будем делать, Сергей Павлович?

    Ермолаев подходит к большой оперативной карте, занимающей всю стену кабинета. Молча рассматривает ее. К карте подошел и Садовников.

    – Они могут прорвать нашу оборону, – замечает Ермолаев. – У нас здесь, – доказывает на карту, – только

    три дивизии, измотанные в боях, и по численности фактически полки… и артучилище…

    Садовников, не отрывая глаз от карты, спрашивает:

    – Что у нас в резерве?

    – Две танковые бригады и дивизия Казакова.

    – А что если, не дожидаясь наступления противника, опередить его нанесением контрудара… – размышляет Садовников.

    – Чем?

    – Ввести резервы.

    – Ну, если фон Хорн перебросит с другого участка свежие силы, тогда нам будет тяжело.

    Садовников смотрит на карту.

    – Откуда он может снять свои части?

    – Допустим, с левого фланга…

    – Это 18-я танковая.

    – Совершенно верно.

    Немного подумав, Садовников предлагает:

    – А что если сосед справа поможет ударить вместе с вами?

    – Хорошо бы.

    Член Военного совета продолжает рассуждать:

    – Значит, мы с вами должны подумать, каким образом мы можем воспрепятствовать переброске частей противника.

    Поддерживая эту мысль Садовникова, Ермолаев замечает:

    – Это можно было бы сделать, если бы хотя бы на несколько дней вывести из строя узловую станцию, взорвать мост вот на этой дороге. И тогда при теперешних погодных условиях противник был бы лишен возможности маневра.

    – Тогда, может быть, подключить авиацию и разбомбить этот узел? – продолжает Садовников.

    – Это малоэффективно. У них там сильная противовоздушная оборона. А при такой погоде невозможно прицельное бомбометание.

    – А что если… одновременно с авиацией подключить отряд Млынского?.. Летчики начнут, а Млынский закончит, – предлагает Садовников.

    – Резонно, резонно! – немного подумав, отвечает Ермолаев. – Но для этого нужно, чтобы удары были нанесены накануне наступления. Надо точно знать час наступления фон Хорна…

    Лагерь Млынского.

    В избу входит дед Матвей. Млынский спрашивает егоз

    – Готов, Матвей Егорович?

    – Солдат всегда готов, товарищ майор! – с хитрецой отвечает дед Матвей.

    – Ну, присядь на дорожку. Чайку выпьешь? – Млынский берет чайник.

    – Да нет, я уже попил.

    – Оружие у тебя есть?

    – Есть, а как же!

    – Покажи.

    Дед Матвей достает пистолет и показывает его командиру. Млынский мягко забирает у деда оружие.

    – Береженого бог бережет. Отдам, когда вернешься. Задание у тебя ответственное. Штаб фронта ждет.

    – Понимаю, Иван Петрович.

    Млынский продолжает напутствовать Матвея Егоровича:

    – Ты… погоди. Ты к отцу Павлу сразу не иди… Потрись в церкви, оглянись, не притащил ли хвоста… Ну, как водится, свечку поставь, помолись…

    Дед Матвей с грустью в глазах говорит:

    – Свечку поставить можно. Анастасьюшке моей.

    – Ну вот… Не забыл молитвы-то?

    – «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое…». Помню, надо же… – усмехнулся дед Матвей. – Я ведь в бога давно не верю, Иван Петрович.

    – Ну, ты и теперь не верь. А все-таки храм божий. Млынский и дед Матвей смеются.

    Лес у станции. Глубокий снег. По лесу идут для смены караула Охрим, Игнат и впереди них Вакуленчук.

    Они вышли к опушке леса. Впереди – заснеженное поле. Вдали на пригорке – станция. Мичман прикладывает обе руки ко рту – и раздается крик кукушки. Из густого кустарника поднимается голова солдата. Он и его напарник подходят к Вакуленчуку.

    – Смена пришла! – говорит Вакуленчук. – Намерзлись?

    – Два часа лишних пролежали, – ворчит солдат.

    – Как на станции?

    – Шесть эшелонов прошли на север, к фронту, три из них – с танками. Четыре вернулись порожняком и два эшелона – с ранеными.

    Вакуленчук берет у Игната бинокль, смотрит, возвращает бинокль. На станции видны маневровые паровозы, вагоны, цистерны, вышки с пулеметами. Медленно двинулся и вытянулся кишкой состав с цистернами. Два паровоза, набирая скорость, вытаскивают его на выходные семафоры. Вакуленчук приказывает Игнату принять пост и напутствует:

    – Будь повнимательней. Смену пришлю к ночи.

    – Есть, командир! – отвечает Игнат.

    Вакуленчук с двумя солдатами скрылись в лесу.

    На посту расположились Игнат и Шмиль. Игнат смотрит в бинокль. По железной дороге едет дрезина.

    – Прижился ты, Охрим, в лесу-то! – закурив, говорит Игнат.

    – Кури осторожней, – делает ему замечание Охрим.

    – А ты, я гляжу, пугливый стал, даже чересчур! – замечает Игнат. – Небось забыл про своих хозяев-то, а? – смотрит на Охрима.

    Охрим насторожился.

    – Чего смолк? Испугался? Ха-ха-ха!…..засмеялся

    Игнат и внятно произнес: – Тебе привет от Совы!..

    Охрим ничего не ответил.

    – Слышь, Охрим? Тебе привет от Совы!.. – повторил Игнат.

    – Сова живет у дятла!.. – ответил Охрим.

    – У дятла!.. – подтвердил, улыбаясь, Игнат и добавил – Ну вот и обменялись по всей форме… Засиделись мы тут с тобой и ничего не сделали!.. Не сносить нам головы… В общем, сегодня вечером надо устроить панихиду.

    – Не рано ли?.. – замечает Охрим.

    – Смотри, чтоб поздно не было! – зло обрывает его Игнат. – Они еще чего-то затевают. Я возьму на себя Млынского, комиссарчика и Серегина, они всегда в одно время в избе собираются… А ты Наташку и рацию кончишь. Чтобы одновременно… После развода придешь на кухню, там у меня гранаты припасены… Сделаем – и тиканем!

    – Ладно! – угрюмо ответил Охрим.

    Землянка радиста.

    Наташа расшифровывает радиограмму, рядом стоит Млынский.

    – Что там? – нетерпеливо спрашивает он.

    – Опять запрос насчет разведданных, – отвечает Наташа, передавая листок Млынскому.

    – Когда следующий сеанс?

    – Дали время через каждые два часа… Очень ждут…

    Входит Алиев.

    – Дед Матвей появился.

    – Где он?

    – На заставу приполз. Совсем плох старик. Зина уже там.

    – Наташа, передай: на связь выйдем позже, – говорит Млынский и вместе с Алиевым выходит из землянки.

    На ложе из сосновых веток полулежал дед Матвей. Пламя от небольшого костра, прикрытого сбоку пологом плащ-палатки, бросало слабые отсветы на его лицо. Он тяжело дышал. Потные волосы вылезли из-под рваной ушанки. Зина растирала ему обмороженные ноги. Солдат охранения помогал ей. Увидев Млынского, дед отстранил Зину.

    Майор наклонился над дедом Матвеем.

    – Матвей Егорович!..

    – Прости, Иван Петрович… – слабым голосом произнес старик, – подвел тебя дед Матвей… Заставы кругом, никак не пройти. Полем хотел было… да вот… снег куды большой. Прости… – Он попытался подняться.

    – Лежи-лежи, Матвей Егорович, – сказал Млынский. – Зина, продолжай…

    Зина снова принялась растирать деду ноги.

    – Внутрь немного бы, а? – сказал дед.

    – Сейчас, сейчас, – засуетилась Зина.

    – Значит, пройти никак нельзя? – вздохнул Млынский.

    – Я нынче не дойду, притомился… – тихо сказал дед.

    – Я пришлю людей с носилками, – сказал Млынский Зине. – Перенесите его ко мне в домик…

    Темная ночь. За кухней-землянкой в лесу стоят двое: Охрим и Игнат. Из-под присыпанного снегом валежника Игнат достает гранаты.

    – Значит, договорились! – шепчет Игнат. – Вернется Млынский с Алиевым, свистну – начинай. Часового у входа снимешь. Наташка в землянке одна должна быть.

    Семен – в карауле сегодня… Пять гранат хватит и на нее и на радию… – Передает гранату Охриму.

    – Дай еще одну гранату, – просит Охрим.

    Треснула ветка. Игнат резко повернулся… Тишина,

    – Ты чего? – тихо спрашивает Охрим.

    – Вроде бы шорох был.

    – Ветер… – говорит Охрим. – Так дай еще одну!

    – На, – протягивая гранату, шепчет Игнат.

    – Может, еще и пистолет дашь?

    – Ох жадный ты, Охрим, обойдешься гранатами.

    Вдруг резкий луч фонарика ослепил Игната. Он от неожиданности на мгновение закрыл глаза, и тут же Охрим схватил его. Но Игнат с силой оттолкнул Охрима от себя, отскочил в сторону, выкрикнул: «Эх, ты, подлюка, легавый!» – дважды выстрелил из пистолета и побежал в лес. Охрим, схватившись за живот, застонал и упал на снег.

    Из-за кустов выскакивают три матроса.

    Впереди – Сашка. Он дает по убегающему Игнату очередь из автомата. Игнат, прячась за деревьями, бросает в матросов одну за другой две гранаты. Раздаются оглушительные взрывы.

    Матросы продолжают стрельбу. Игнат, выронив пистолет, зашатался, упал за кустами мертвый. Луч фонарика высветил на снегу его тело. Невдалеке пытался подняться тяжело раненный Охрим.

    Лагерь Млынского.

    Дед Матвей лежит в избе на скамье, укрытый овчиной. Алеша, внук деда Матвея, поправляет тулуп, подтыкая его, чтоб не поддувало. Зина потрогала лоб деда Матвея, сказала:

    – Леш, слетай ко мне в землянку, там металлическая коробка на полке под марлей, в ней аспирин. В общем, Мишутку разбуди, он тебе покажет. Давай.

    Алеша выскочил из комнаты, едва не налетев на

    Млынского, Алиева и Вакуленчука. Млынский, взглянув на деда, спросил у Зины:

    – Ну как он?

    – Да хуже ему, горит дед Матвей.

    Млынский сел, снял шапку и с горечью сказал:

    – Пришла беда – открывай ворота…

    Дед Матвей заворочался и вдруг негромко произнес:

    – Иван Петрович…

    Майор не дал ему договорить:

    – Ты лежи, лежи, Матвей Егорович, не волнуйся. Что-нибудь придумаем.

    Дед Матвей настойчиво продолжал:

    – Иван Петрович, Алешку с Мишуткой отправить надо. Они пройдут…

    Млынский бросил на него взгляд.

    – Да что ты, дед! Риск-то какой!..

    – Для тебя – большой, для меня – чуть поменьше, а для них… мальцы… им сподручней прошмыгнуть. Да и Алешка дорогу знает…

    – Дети, Матвей Егорович! Жалко, – сказал Алиев.

    – А мне что, не жалко? – резко отвечает дед Матвей. – Алешка-то ведь внучек мой, единственная родная душа на свете… Иван Петрович, Москва ведь ждет. Может, сам Сталин ждет. Я Алешке объясню, что и как… Ты только охрану им понадежнее дай, чтоб до самых немецких постов проводили…

    Млынский молчит.

    – Товарищ майор, – вступает в разговор Зина. – Разрешите мне? Честное слово, пройду.

    – Да не пройдешь ты, Зина, – устало сказал дед Матвей. – Первый немец тебя сграбастает… И Петренко по городу шарит, узнает враз…

    – Зина, идите к себе в санчасть, Охрим Шмиль тяжело ранен, – сказал майор и повернулся к Алиеву. – Придется посылать мальчишек, Гасан, другого выхода не вижу.

    – Да, – соглашается комиссар.

    Млынский отдает приказание Вакуленчуку:

    – Готовьте ребят в дорогу!

    – Есть! – отвечает мичман.

    В церкви идет утренняя служба.

    Молящихся немного: старушки в черных платках, несколько стариков с бородами и лысеющими головами, плохо одетые, закутанные в платки и шарфы дети.

    На большом иконостасе в золотом окладе висит икона божьей матери.

    Ветер врывается в разбитую снарядами крышу. Она прикрыта листами железа, которые издают неприятный скрипящий звук. На длинной тяжелой цепи, чуть-чуть покачиваясь, висит огромная, наполовину разбитая хрустальная люстра.

    Служба подходит к концу. Закончилась проповедь, прочитанная отцом Павлом. Церковный хор поет последнюю молитву, гулко разносящуюся под сводами церкви: «Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй, благослови…»

    На возвышении стоит отец Павел. Серебряный крест висит на его груди. Когда хор закончил петь, он широко перекрестился, произнес заключительные слова службы: «Христос, истинный бог наш, молитвами пречистне своея матере и всех святых. Помилует и спасет нас, яко благо-человеколюбец». Затем взял обеими руками большой крест и, осеняя им молящихся, спустился с возвышения. Верующие подходили целовать руку отца Павла и крест. С некоторыми он разговаривал, что-то советовал, кого-то успокаивал. Люди уходили, прикладываясь к иконе, висящей па тяжелой колонне, поддерживающей своды церкви.

    Алеша и Мишутка, держа в руках шапки, подошли к отцу Павлу. Нагнувшись, он что-то говорил внимательно слушавшей его маленькой сухонькой старушке. Она перекрестилась, поцеловала крест, руку отца Павла и сказала:

    – Помолись за меня, батюшка. – Отвесив несколько поклонов, ушла.

    Алеша поцеловал крест и сказал:

    – Благослови, отец Павел. – И когда священник положил ему руку на голову, прошептал: – Вам поклон от Александра Карповича.

    – А где он теперь живет, сын мой? – тихо спросил отец Павел.

    – У Чистых прудов, дом семь, – быстро ответил Алеша и добавил: – Он просит вас благословить его…

    – Придешь ко всенощной в четыре часа. Я передам для него просвирку.

    Алеша поцеловал протянутую руку и отошел в сторону.

    Подходит Мишутка.

    – Благослови, батюшка.

    – Иди, сынок, иди.

    Благословив Мишутку и стоявшего на костылях старика калеку, отец Павел степенно удалился в царские врата, на которых во многих местах была содрана позолота.

    Алеша и Мишутка идут по обочине проселочной дороги с низким кустарником с обеих сторон. За ними, в неясной морозной дымке, на горизонте, проглядывался город.

    – Леш! Есть охота! – сказал Мишутка.

    – Ну, ты даешь, Мишка! Туда всю дорогу жевал, в городе ел, сало мое слямзил. Все тебе мало!..

    – Сала-то там было! – угрюмо ответил Мишутка.

    – Натощак идти легче!.. Ты снежку вместо мороженого, – засмеялся Алеша.

    – Леш!.. Дай просвирку откусить… – заныл Мишутка.

    – Я те дам! – с угрозой произнес Алеша. – Забудь про нее.

    – Леш, ну дай откусить…

    – Отстань, Мишка.

    Из-за поворота выехала легковая машина. Она быстро проскочила мимо них. В машине рядом с водителем сидел Шмидт. Сзади – Петренко и Вилли. Петренко обернулся и посмотрел на удаляющихся ребят. Вилли спросил:

    – Что вы там рассматриваете, господин Петренко?

    – Мне показалось, что я знаю этих ребят, – ответил Петренко и, немного подумав, предложил: – Давайте вернемся!.. Я, кажется, видел их в отряде Млынского…

    – Хи-хи-хи!.. Вам везде мерещится отряд Млынского, – весело заметил сосед Петренко.

    – И все-таки, господа, давайте их проверим! – с обидой в голосе сказал Петренко.

    – Ну что, Ганс, вернемся? – нерешительно спросил Вилли у Шмидта.

    – Я не люблю возвращаться, Вилли! Плохая примета… – ответил Шмидт. – Но если господин Петренко настаивает…

    – Вот именно.

    – Франц, поехали назад! – приказывает Шмидт шоферу.

    Машина разворачивается и едет в сторону ребят:

    В кустах у поворота дороги лежат Вакуленчук и группа бойцов. Они видят приближающихся мальчишек и двинувшуюся вслед за ними машину. Ребятам осталось пройти метров пятьдесят, чтобы скрыться за поворотом. Но они идут не спеша…

    Машина приближается.

    Вакуленчук побежал вдоль кустарника.

    Машина все ближе. Не успеть!.. Сейчас она догонит мальчишек.

    Он выскакивает на дорогу, кричит: «Ложись!» – и бросает гранату.

    Ребята падают в снег рядом с машиной.

    Взрыв…

    Вакуленчук на бегу, почти в упор прошивает очередью из автомата остановившуюся машину. Бросает вторую гранату.

    Машина, потеряв управление, летит под откос, переворачивается, загорается. Из нее выскакивают Петренко, Вилли и Шмидт.

    Из леса появляются три солдата из отряда Млынского. Стреляя, бежит Петренко. Его из автомата убивает Вакуленчук.

    Вспыхивает факелом машина, разбрызгивая вокруг себя горящий бензин.

    Солдаты несколькими очередями срезали бегущего в горящей одежде Вилли.

    Шмидт стреляет в Вакуленчука. Мичман, выронив автомат, падает. Один из солдат очередью из автомата убивает Шмидта.

    Когда короткий бой затих, Мишутка бросился к Вакуленчуку. Склонив голову на грудь лежащего мичмана, заплакал.

    В землянке Наташа передает текст радиограммы…

    Писк морзянки превращается в слова текста:

    «Наступление фон Хорна начнется семнадцатого ноября в шесть часов тридцать минут… – отстукивает точки-тире рука Наташи. – Выполнению поставленной вами задачи готовы. Млынский».

    В штабе Млынского идет совещание командного состава. Все с напряженным вниманием слушают секретаря горкома партии Николая Сергеевича:

    – Горе лютует на нашей земле. Враг не щадит ни стариков, ни детей, но нас не сломить. Весь народ поднялся на борьбу с фашистскими захватчиками. Нас, партизан, воодушевляет, товарищи, что в этот бой мы идем с вами, бойцами Красной Армии. Смерть фашистским захватчикам! – Закончив, Николай Сергеевич садится за стол.

    К присутствующим обращается Млынский:

    – Товарищи командиры, еще раз уточняю задачу! Рота Розанова выходит на шоссе, взрывает мост и контролирует дорогу. Ни одна машина, ни один солдат не должны пройти ни в сторону станции, ни от нее…

    – Ясно, товарищ майор! – сказал Розанов.

    – Капитан Серегин с тремя взводами и партизанами Николая Сергеевича ликвидируют охрану узла, комендатуру и прикрывают отход отряда.

    – Есть! – отвечает Серегин.

    – Старший лейтенант Хват с двумя взводами уничтожает вокзал, пакгауз и водокачку.

    – Понятно, товарищ майор.

    – Комиссар Алиев с саперами взрывают пути и поворотный круг и в первую очередь – входные и выходные стрелки.

    – Ясно, – кивает Алиев.

    – Лукьянов!

    – Здесь я, товарищ майор! – отозвался Лукьянов.

    – Со своими ребятами сталкиваешь составы с рельсов. Начнете с эшелона с танками.

    – Устроим завальчик.

    Все смеются.

    Млынский. Ну, посмотрим. (И обращается к подпольщику-железнодорожнику.) Захар Петрович, машинисты не подведут?

    Захар (твердо), Порядок, товарищ майор, люди надежные.

    Млынский. Хорошо. Бейсамбаеву с отделением обеспечить эвакуацию раненых в лес. Зина их примет.

    Бейсамбаев. Ясно!

    Зина. Есть, товарищ майор!

    Млынский смотрит на часы и говорит:

    – Все. Вопросы?

    Цель операции и конкретные задачи каждому ясны. Вопросов не возникло.

    Майор продолжал:

    – Так, понятно. Через час выступаем. К ночи как раз выйдем на исходные позиции. Все свободны.

    Участники совещания, переговариваясь, уходят. В комнате остались Млынский и Николай Сергеевич. Николай Сергеевич берет свой автомат, вешает его через плечо, майор надевает шинель. На него очень внимательно и сочувственно смотрит секретарь горкома и с трудом произносит:

    – Иван Петрович, ты про своих что-нибудь знаешь?

    – Вот уже на фронте получил от них письмо. Собирались эвакуироваться, но мать очень болела. – И после паузы спросил: – А что?

    Николай Сергеевич сел, сразу не отвечает. К нему подходит Млынский и, уже не скрывая волнения, вновь спрашивает:

    – А ты что? Что-нибудь знаешь?

    – Они не успели эвакуироваться, не успели. Потом их забрали в гестапо.

    Млынского все более охватывает предчувствие непоправимой беды.

    – Говори!

    – Мужайся, Иван.

    – Говори…

    Николай Сергеевич сдавленным голосом тихо произносит:

    – Вчера ночью их…

    Млынский сгорбился, тяжело опустился на скамейку.

    Перед его мысленным взором предстали старенькая мать, жена, дети, их короткая, порой трудная жизнь. В сердце острой болью отдалась горечь тяжелой утраты.

    Через несколько минут он встал, дрожащими руками надел ремень, поправил кобуру, выпрямился и, взглянув на часы, твердым голосом сказал:

    – Нам пора!

    Лагерь Млынского кипит как муравейник. Вокруг всё в движении. На сани грузят ящики с гранатами и толом. Навьючивают на лошадей пулеметы. Рота Розанова уже ушла из лагеря. Выстраивает своих людей и Хват. Он подходит к каждому, проверяет экипировку. Два солдата в сопровождении Зины несут несколько сумок с медикаментами. Заканчиваются последние приготовления. Отряд отправляется на новую дерзкую операцию.

    Крупный железнодорожный узел. Ночь. Много путей. Вытянулись длинные составы. На платформах – танки, орудия, автомашины. Стоят составы с цистернами. Два небольших маневровых паровоза передвигают вагоны, формируя состав. На главном пути останавливается длинный состав с горючим.

    В конце станции тяжелый паровоз заправляется у водокачки водой. За красным кирпичным пакгаузом, на площадках – зенитные орудия. Такие же орудия – недалеко от сторожевых вышек, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга. Два ряда проволоки опоясывают границы станции, открывая только входные и выходные стрелки у семафоров.

    Недалеко от станции начинается лес. В зарослях густого кустарника, у края леса, стоят несколько человек. Среди них – Млынский со своим штабом и секретарь подпольного горкома партии Николай Сергеевич.

    Млынский сказал, грустно улыбнувшись:

    – Жалко станцию… Строили, а теперь сами и порушим так, чтобы камня на камне от нее не осталось.

    – Выстроим, – сказал Николай Сергеевич, – краше прежней… – и, вздохнув, добавил: – Вот только людей не вернуть.

    Млынский смотрит на часы.

    – Выходите на исходные!.. Ну, счастливо!

    В соответствии с боевым заданием бойцы отряда двинулись к станции.

    Слышится шум приближающихся советских бомбардировщиков. Они заходят над станцией и сбрасывают на нее бомбы.

    Первые бомбы разорвались во дворе немецкой казармы. Другие – у складских помещений недалеко от леса.

    Открыли огонь зенитные пушки и пулеметы. Линии трассирующих пуль расчертили черное небо. Два прожектора шарили по небу, стараясь схватить в перекрещении своих лучей невидимые в ночи самолеты.

    Взрывы бомб, залпы зениток и очереди пулеметов слились в сплошной гул. Млынский со своим штабом, воспользовавшись налетом авиации, подтянул отряд вплотную к железнодорожной станции. Высоко в небо взвилась красная ракета… и сразу же где-то впереди раздались автоматные очереди, разорвались гранаты. Отряд Млынского начал бой за станцию.

    Солдаты быстро и четко снимают немецкие посты, передвигаются дальше, вступают с гитлеровцами в рукопашный бой. Подрывники закладывают мины под вагоны. Взрывы… Горят составы с горючим…

    В свете пламени пожара видны маленькие фигурки мечущихся немцев.

    Взрывы вспыхивают на всем протяжении железнодорожных путей.

    Комиссар Алиев бежит с группой солдат, он командует:

    – За мной!

    Длинный состав с танками на платформах, медленно, тяжело подталкиваемый маневровым паровозом, двинулся к выходным стрелкам, Млынский подбегает к Захару и, показывая на этот состав, спрашивает:

    – Что с этим эшелоном?

    Паровоз иодцепилп, отгоняем.

    – Давай быстрей, времени нет!

    – Есть!

    В это время сильный взрыв потряс воздух… Состав приближался к выходному семафору… Первые платформы, плавно переворачиваясь, со скрежетом валились с насыпи. Два крытых вагона встали на дыбы и развалились.

    К Млынскому подбегает лейтенант Хват.

    – Товарищ майор, водокачка заминирована.

    – Хорошо, взрывайте.

    – Есть!

    Проходят считанные минуты, и водокачка рухнула.

    …Высоко в небе вспыхнул самолет и ярким горящим комом упал где-то за станцией…

    …Станция в огне. Густой черный дым заволакивает все вокруг. Уже ничего не было видно… И только вспыхивали огоньки отдельных взрывов.

    Бежит солдат, он останавливается перед Млынским.

    – Товарищ майор, немцы к дороге прорвались.

    – А, черт! Капитан Серегин, ликвидируйте прорыв!

    – Есть, товарищ майор! – И Серегин с группой бойцов бросился к месту прорыва наперерез гитлеровцам. Он выхватывает противотанковую гранату и бросает под бронетранспортер. Бойцы в упор расстреливают фашистов, но в это мгновение падает сраженный вражеской пулей Серегин. Его тело Бейсамбаев относит к лесу. Бойцы с удвоенной яростью бросаются на врага. Гитлеровцы обратились в бегство.

    Подходит Николай Сергеевич.

    – Иван Петрович, подходы к станции заминировали.

    – Хорошо, Николай Сергеевич!

    К лесу начали подносить раненых. Зина делала им перевязки и укладывала на сани. Принесли раненого Хвата.

    Млынский появился у здания горящей станции. Подошли Алиев со своими солдатами, Лукьянов, Николай Сергеевич с группой партизан.

    Все взволнованы боем. У многих лица черны от гари.

    Станция догорает. Все, что могло быть разрушено, – разрушено. Горели опрокинутые вагоны и цистерны, торчали рельсы взорванных путей.

    Млынский посмотрел на часы.

    – Отходим! Ракеты! – отдал он короткий приказ.

    Высоко над рекой – новый красавец мост. Его легкие, ажурные фермы высвечиваются в свете падающих сигнальных ракет. Бесшумно сняв часовых, к мосту устремились бойцы отряда и партизаны. Они быстро закладывают под конструкции моста ящики с толом. Поджигают бикфордов шнур и отбегают. Один за другим раздаются сильные взрывы. Мост разваливается, его фермы падают в воду, поднимая огромные столбы брызг.

    В выдолбленном в земле укрытии расположился командный пункт штаба фон Хорна.

    У стереотрубы – фон Хорн, рядом – полковник Кем-пе. Чуть поодаль – генерал авиации, у стола с телефонами – штандартенфюрер Вольф.

    Впереди – большое заснеженное поле, упирающееся в далекий густой лес. Там, в конце поля, у самого леса, – линия обороны советских войск. Окопов не видно. Все запорошено снегом.

    Заговорили немецкие батареи… В лесу видны вспышки взрывов… Началась артиллерийская дуэль.

    Фон Хорн обернулся к генералу авиации.

    – Авиация готова, генерал?

    – Низкая облачность, господин командующий. Прицельное бомбометание обеспечить трудно…

    – Предупредите своих асов: не будут видеть земли – не бомбить! А то разбомбят мои танки…

    – Господин генерал-полковник, – докладывает Кемпе, – дивизия СС «Рейх» вышла на исходные!

    – Отлично, полковник.

    На КП быстро входит офицер. Переводит дыхание, докладывает:

    – Господин генерал-полковник! Генерала Бергера с правого фланга обходят русские танки с пехотой!

    – Вы не ошиблись? – спрашивает фон Хорн.

    – Нет, господин генерал-полковник! – отвечает офицер. – Я был обстрелян!

    Фон Хорн, Кемпе, Вольф и генерал авиации склоняются над картой.

    – Где вы наткнулись на них?

    Офицер показывает на карте.

    – Они ударили по правому флангу.

    Фон Хорн, проведя рукой по карте, взглянул на Кемпе, задумался…

    – Но это же самоубийство. Они сами лезут в котел… Надо пропустить их и отсечь! – И повернулся к офицеру-связисту. – Соедините меня с Бергером.

    Связист докладывает, что Бергер у телефона.

    Фон Хорн берет трубку.

    – Бергер, что там у вас? – Слушает, повторяет: – Смяли ваш правый фланг? Какими силами?.. Две танковые бригады? Вы не ошиблись?.. Пропустите их и замкните фронт… Я переброшу к вам из резерва 18-ю танковую дивизию… Спокойней, Бергер! – Смотрит на часы. – Через час я начинаю наступление!.. – Кладет трубку. – Кемпе, распорядитесь о переброске 18-й танковой к генералу Бергеру! – приказывает фон Хорн, возвращаясь к стереотрубе.

    Кемпе мрачно посмотрел на фон Хорна, стоящего в глубине блиндажа.

    – Господин генерал-полковник… – робко сказал Кемпе.

    – Выполняйте приказ! – не отрываясь от стереотрубы, бросил фон Хорн.

    – Мы не можем перебросить 18-ю танковую дивизию…

    – Что?! – резко повернулся фон Хорн. – Что вы сказали?

    – Только что сообщили, что отряд Млынского уничтожил узловую станцию и взорвал мост на шоссейной дороге, – произнес Кемпе и, опустив глаза, добавил: – А других дорог нет…

    Общее молчание. Фон Хорн обвел взглядом офицеров. Остановился на Вольфе.

    – Млынский… Млынский!.. – как бы про себя повторил фон Хорн и снова: – Млынский… майор… помню… – И после паузы, не отрывая взгляда от Вольфа, еле сдерживаясь, сказал: – Это будет стоить вам головы, штандартенфюрер Вольф… А вас, генерал, – обратился он к стоящему рядом генералу авиации, – я отдам под суд! – Последние слова он уже выкрикнул.

    Фон Хорн подошел к карте, некоторое время что-то прикидывал… Помолчал, потом, ни на кого не глядя, тихо сказал:

    – Русские устраивают нам котел… Армия Ермолаева перешла в наступление… Не они, а мы попадаем в окружение… – И после паузы: – Кемпе, срочно переходите к обороне! – Немного подумав, добавил: – Разверните вторую дивизию фронтом на север. Выдвиньте из моего резерва артбригаду. – Еще помолчал. – Пустите в наступление танковую дивизию СС «Рейх»… Она хоть немного задержит удар русских. Сворачивайте КП. Переезжаем в штаб армии. Если не успеем развернуться, они выйдут на наши тылы…

    На окраине леса, на крутом берегу реки, выстроился отряд Млынского. Развернуто знамя полка.

    Между молоденькими березками– большая братская могила. Рядом стоят женщины, дети и старики из окрестных деревень. В каре, впритык друг к другу, – сани. На них лежат раненые бойцы.

    Выступает Млынский:

    – Сегодня мы прощаемся с нашими товарищами, которые отдали свои жизни за свободу и независимость Родины.

    Он стоит на небольшом ящике из-под снарядов. Рядом– Алиев.

    – Над могилой наших боевых друзей мы клянемся не давать врагу ни минуты покоя – ни днем, ни ночью! Пока бьются наши сердца, пока руки держат оружие и пока последний захватчик не перестанет топтать землю наших отцов и дедов…

    Слова командира все слушают в абсолютной тишине. Сосредоточенны лица Алиева, Бондаренко, деда Матвея, Зины…

    Майор продолжает:

    – Пройдут годы. Вырастут наши дети. Они будут гордиться своими отцами и матерями. Они расскажут нашим внукам о тех, кто сегодня, не щадя собственной жизни, защищает священную нашу землю. Мы уходим дальше на запад. Впереди – нелегкий и длинный путь. Мы клянемся, что пройдем сквозь огонь и стужу, сквозь смерть и муки и уничтожим фашистского зверя в его собственном логове. Мы вернемся. Мы вернемся с победой! Клянемся!

    Все бойцы торжественно произносят:

    – Клянемся!.. Клянемся!.. Клянемся!

    На фоне развернутого знамени полка мимо Млынского проходят солдаты его отряда…

    ФРОНТ ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА

     Часть первая

    В этот зимний день на опушке леса, под крутым обрывом реки, отряд прощался с погибшими товарищами. Раненые, белея повязками с бурыми пятнами крови, тоже стояли в строю.

    На морозном ветру было развернуто знамя.

    Между молоденькими тонкими березками темнел на снегу прямоугольник свежевырытой земли – братская могила.