Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Семен Цвигун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

    Слева по гребню холма виднелся ряд амбразур, расположенных от дороги уступом и искусно крытых дерном и маскировочной сетью.

    Райснер сделал иголкой прокол на целлулоидной крышке планшета…

    В штабе командующего группы армий шло совещание. Не менее десятка генералов различных родов войск сидело за длинным столом в кабинете фон Хорна. Здесь же присутствовали знакомые нам начальник инженерного управления генерал Шварценберг и бригаденфюрер Вольф. Докладывал моложавый генерал с аккуратным пробором, в пенсне:

    – Противнику известно о плане «Бисмарк», и, следовательно, отпадает один из основных его факторов – внезапность…

    – Вы уверены в этом? – прервал его фон Хорн.

    Пенсне генерала сверкнуло обиженно и чуточку высокомерно.

    – Господин командующий, мы ведем разведку непрерывно и всеми средствами. Анализ собранных данных привел меня к выводу: русские концентрируют крупные силы, особенно артиллерию, на направлении нашего главного удара…

    Жестом фон Хорн предложил генералу сесть.

    – Господа, теперь настало время сообщить вам то, о чем до сих пор из-за строгой секретности вы знать не могли и не должны были даже догадываться. Брнгаденфюрер, прошу вас!

    Вольф поднялся.

    – Следуя договоренности с вами, господин командующий, и по согласованию с имперским управлением безопасности я не препятствовал советской разведке подробно ознакомиться с планом «Бисмарк», по которому контрнаступление будет развиваться, опираясь на квадрат 27. Доклад начальника разведуправления о концентрации на этом направлении сил противника подтверждает, что цель достигнута…

    – Господа! Суть дела коротко в следующем. – Фон Хорн, поднявшись, направился к карте. – Зная место и сроки нашего наступления, генерал Ермолаев несомненно попытается предупредить его ударом по скоплению наших войск. Дивизии, дислоцированные в квадрате 27, оказывая слабое сопротивление, отойдут. И когда противник будет считать, что оборона па центральном участке прорвана, его войска наткнутся на наш мощный укрепрайон… А теперь вы продолжайте, генерал Шварценберг, – предложил фон Хори Шварценбергу, который поднялся и тоже направился к карте.

    – Здесь, в зоне Б, на глубине тридцати километров от линии фронта, – сказал Шварценберг, – мы построили оборонительную систему, используя выгодный ландшафт. Работы вели только ночыо и только немецкие инженерные части. Все сооружения глубоко врыты в землю и замаскированы так, что с воздуха определить их местонахождение практически невозможно. Бетонные артиллерийские бункеры и врытые в землю танки способны выдержать и отразить удар любой силы…

    – Увязнув на узком участке, – продолжал фон Хорн, – русские будут вынуждены подтягивать все новые и новые части, ослабляя фланги. В Боевом уставе Красной Армии сказано ясно: «При отходе противника необходимо немедленно и с полным напряжением сил его преследовать», что Ермолаев и сделает! Обязательно сделает, сам влезая в нашу ловушку. И тогда мы ударим и замкнем кольцо!

    Все, что увидели Райснер и его товарищи, проезжая по дорогам закрытой зоны, было отличной иллюстрацией к выступлениям Шварценберга и фон Хорна: три мощных оборонительных полосы с многочисленными опорными пунктами и тщательно замаскированными бетонными бункерами, доты, дзоты, противотанковые полосы, проволочные препятствия, завалы, танки, врытые в землю и укрытые сверху срубами изб, рвы, минные заграждения…

    Сквозь деревья в рощицах и перелесках хорошо просматривались колонны танков, самоходных орудий и войск. На дорогах, ведущих в эти рощицы, стояли шлагбаумы с охраной.

    Райснер делал незаметные проколы на планшетке, под целлулоид которой была подложена карта.

    Машина свернула на глухой проселок и остановилась у небольшой заводи, вокруг которой густо росли березы. Подогнали машину к Воде, вылезли и откинули задний борт. Горшков посмотрел на гору коробок и, сдвинув немецкую каску на лоб, совсем по-русски почесал затылок.

    – Эх, мать честная!..

    – Может, съешь? Давай подождем… – улыбнулся Райснер. – Или фрицам подарим?

    Горшков полез в кузов, поднял коробку и… бросил в заводь.

    – Покажите мне это место на карте, капитан, я приеду после войны с дружками, – сказал он.

    Работали дружно. Вскоре машину очистили от коробок с подарками.

    Райснер, делая отметки в документах, спросил Горшкова, кивнув в ту сторону, откуда они приехали:

    – Что обо всем этом думаешь?

    – Капкан. Волчья пасть! Много кровушки будет стоить сковырнуть эту сволочь отсюда…

    – Крови будет намного меньше, если нам удастся доставить этот планшет… – Райснер отдал документы Горшкову и парашютистам. – Вы готовы?

    – Так точно, господин капитан! – ответил шофер.

    – Готовы, – подтвердил неразговорчивый парень, который ехал в кузове.

    Машина снова шла по шоссе. В небольшом перелеске, уже недалеко от контрольного пункта, на обочине стоял санитарный фургон. Водитель возился с мотором. Стоявший рядом офицер поднял руку.

    – Останови, – сказал Райснер шоферу и, высунувшись в окно, внимательно посмотрел на офицера. Это был уже немолодой человек, в очках, с эмблемами майора медицинской службы на кителе. Мы, несомненно, видели его раньше вместе с Райснером в ресторане офицерского клуба.

    – Благодарю, капитан. Проклятая машина… – начал доктор, но, приглядевшись, узнал: – Георг?! Как ты здесь очутился?

    – Ты в город? – вместо ответа спросил Райснер.

    – Да нет, до КПП, позвонить. Довезешь?

    – Садись.

    Они подъехали к контрольному пункту. Вечерело, и на выезд из зоны машин уже не было. С той стороны стояло не менее десятка.

    Медленно проехали между рогатками из колючей проволоки, дальше путь преграждал шлагбаум.

    Шарфюрер, проверявший документы у пассажиров легковой машины, въезжавшей в зону, посмотрел на

    «Бюссинг» и, как только тот подъехал к шлагбауму, сразу же подошел к кабине.

    – Ваши документы, пожалуйста! – А когда доктор хотел выйти из кабины, сказал ему: – Оставайтесь на месте!

    Райснер передал шарфюреру документы.

    – Мне позвонить, чтобы прислали машину, – сказал доктор эсэсовцу.

    – Документы! – повторил жестко шарфюрер.

    – Пожалуйста… – протянул документы доктор.

    Тщательно проверив их, шарфюрер спросил Райснера:

    – Где вы ставили отметку о сдаче груза, господин капитан? – Он едва уловимым жестом подозвал мотоциклистов.

    – Там ясно сказано: в штабе дивизии «Адольф Гитлер», – спокойно ответил Райснер, глядя на то, как мотоциклисты с двух сторон окружают машину. Через окошечко в задней стенке кабины за всем происходящим внимательно наблюдал Горшков.

    Шарфюрер еще раз посмотрел на отметку и сказал:

    – Вам придется пройти со мной, господин капитан.

    Доктор с тревогой взглянул на Райснера.

    – В чем дело, шарфюрер? – спросил озабоченно Райснер.

    – Сегодня утром в СД сменили отметку на пропусках. Наверное, в штабе дивизии перепутали…

    Райснер встретился взглядом с Горшковым, и тот едва заметно кивнул.

    Шарфюрер, уже уходивший к бункеру и уверенный, что капитан идет следом, остановился на полдороге и обернулся…

    – Вперед, Калль! – приказал водителю Райснер.

    Шарфюрер с недоумением увидел, что «Бюссинг» рванулся с места, сбил мотоцикл, опрокинул легковую машину и, набирая скорость, стал уходить вдоль шоссе…

    Взвыла сирена…

    Правая дверца машины еще была раскрыта. Доктор растерянно смотрел на Райснера, повторяя:

    – Нет! Нет!.. Не надо, Георг!.. Выпусти меня!..

    Очередь крупнокалиберного пулемета, открывшего огонь из бункера, срезала ветки деревьев над «Бюссингом».

    Из кузова Горшков, приладившись, обстрелял выбегавших из КПП на дорогу охранников. Парашютист тремя бросками гранат поджег две грузовые машины… Четвертая граната остановила разворачивающийся для преследования бронетранспортер… Машина мчалась на бешеной скорости. Свистели пули. Это вели обстрел из пулеметов, установленных на колясках, два мотоциклиста, преследовавшие «Бюссинг».

    Райснер сказал:

    – Тебе придется идти до конца с нами, доктор.

    Доктор испуганно смотрел на Райснера и, заикаясь, ответил:

    – Да… Да… Георг… В гестапо не поверят… что я случайно… Не поверят…

    Райснер кивнул.

    Шоссе шло в гору, и «Бюссинг» натужно ревел мотором. Как только скрылись от мотоциклистов, Сергей резко затормозил… Мотоциклы вылетели из-за гребня. Грузовик был в каких-то тридцати-сорока метрах.

    Горшков дал автоматную очередь, и почти одновременно раздался взрыв брошенной из кузова гранаты. Один из мотоциклов, вспыхнув факелом, перевернулся, разбрызгивая на дороге горящий бензин. Второму на полном ходу удалось свернуть, перескочить через кювет и проехать немного полем, буксуя и взрывая весеннюю грязь, пока он не опрокинулся…

    Теперь никто не преследовал «Бюссинг». Весь экипаж его был невредим, и шоссе впереди открыто.

    Сергей улыбнулся.

    – Ушли, похоже…

    Доктор растерянно посмотрел на него и, сам не понимая почему, тоже улыбнулся.

    Райснер посмотрел на карту.

    – Еще б километров пятнадцать, а там нас встретят…

    И как бы в ответ на эти слова очередь крупнокалиберного пулемета прошила стекло кабины… Доктор как-то сразу уткнулся в разбитое ветровое стекло, а Сергей, бросив руль, судорожно схватился рукой за плечо…

    Из леса, что был впереди, на дорогу выползали два бронетранспортера, за ними виднелось несколько мотоциклов.

    Райснер пытался удержать машину, пока Сергей здоровой рукой снова не взялся за руль. Он резко развернул грузовик, въехал в кювет, чудом не опрокинулся, но все же вывел его на шоссе.

    Бронетранспортеры продолжали вести огонь. Пули рвали брезент, щелкали по бортам, выбивая из них кусочки железа и щепки…

    Несколько дальше того места, где произошла стычка с мотоциклистами, стояли, перегородив дорогу, машины. Из них выскакивали солдаты с собаками…

    Сергей повернул грузовик в поле, за которым виднелся спасительный темный весенний лес. На мокрой целине тяжелая машина буксовала, но шла; бронетранспортеры, продолжая обстреливать грузовик, двинулись наперерез. За ними рванулись вперед, как волчья стая, несколько мотоциклов…

    «Бюссинг» первым достиг кустарника и остановился. Здесь парашютист, который был в кузове, перекинулся через борт и залег в кустах… Рядом с ним, тяжело вывалившись из кабины, оказался раненый Сергей. Не оборачиваясь к Сергею, парашютист бросил ему автомат… Горшков лег за пригорок, метрах в двадцати от них. Хриплым голосом он крикнул капитану:

    – Отходите, быстрее!.. Мы прикроем!..

    Капитан, немного помедлив, начал быстро удаляться к лесу…

    Бронетранспортеры приближались. Пулеметы их беспрерывно стреляли, прижимая к земле Горшкова, Сергея и парашютиста, а слева и справа по полю неслись, окружая их, мотоциклисты…

    Ярким огненным факелом вспыхнул «Бюссинг»…

    Встав, парашютист метнул подряд две гранаты, и один бронетранспортер замолк, но очередь второго прошила грудь парашютиста. Согнувшись, он повалился на землю; рука его конвульсивно тянулась к лежащей рядом гранате…

    Сергей, стреляя из автомата, обернулся: капитан уже приближался к лесу. Сергей подтянулся к гранате и каким-то булькающим от крови во рту голосом крикнул Горшкову:

    – Отходи! Прикрывай капитана!..

    Горшков дал еще одну очередь по ближайшему мотоциклу и перебежками стал отходить к лесу…

    Уже у самой опушки леса услышал он взрыв гранаты. Обернувшись, увидел падающие комья земли, которые накрыли истерзанное тело Сергея…

    В своем кабинете Вольф подошел к боковой завешанной шторой двери и впустил Охрима Шмиля.

    – Выходи, Охрим. – Вольф показал на Алика, стоявшего у стола. – Это он?

    – Да, похоже, – сказал Охрим. – Я видел его в деревне, у Занге. Он приходил связным от отряда Высокого.

    – Я хочу, чтобы вы познакомились и в дальнейшем тесно сотрудничали. Шмиль, это Алерт, он раскрыл подпольную сеть…

    Его прервал телефонный звонок. Вольф снял трубку. И пока он говорил, Охрим и Алик молча разглядывали друг друга.

    – Так… Что?!.. Сколько? Сколько их прорвалось из зоны?.. Так… Капитан Георг Райснер?.. И фельдфебель Блюм? Взять!!! Живыми! Взять во что бы то ни стало, штандартенфюрер, иначе вам не сносить головы! Я немедленно выезжаю! Все! – Он бросил трубку, пробормотав – Вот почему майора Млынского не было в Селищах… – Увидев Охрима и Алика, о которых забыл, резко сказал: – Идите! Вызову позже! Идите!

    В предвечерних сумерках моросил мелкий дождь. Они шли по болоту, поросшему мелколесьем. Шли на пределе человеческих сил. Сначала дорогу прокладывал Афанасьев, потом его заменил Горшков. Позади, слева и справа, слышался лай собак. Им тоже приходилось нелегко. Проваливаясь в топи по брюхо, они ползли и лаяли, захлебываясь мутной жижей…

    Уставших солдат подгоняли офицеры:

    – Вперед!.. Вперед!

    Изредка кто-либо из них вырывался вперед, но тогда грохотала короткая очередь над болотом, и солдат падал, погружаясь в топь.

    Афанасьев догнал Горшкова, передал ему автомат, взял планшетку с картой и записями и пошел вперед. Горшков приотставал немного, прикрывая капитана. Так они и шли по болоту, прикрывая друг друга и передавая планшет из рук в руки…

    Еще одного солдата, вырвавшегося вперед, срезала очередь из автомата… Слышались команды офицеров:

    – Внимание! Брать живьем!.. Приказ – брать живьем!

    И поэтому огонь немцы вели не прицельный, считая, что тем двоим никуда не деться…

    До конца болота было еще далеко. Силы кончались, и в автомате оставались считанные патроны.

    Двигались Афанасьев и Горшков все медленнее и медленнее. Они все глубже увязали в болотной жиже…

    Снова отход прикрывал Афанасьев…

    Слева, на расстоянии метров двухсот, из-за нескольких чахлых деревьев, растущих на болоте, неожиданно появилась группа эсэсовцев.

    Афанасьев резанул по ним последней очередью. Двое упали, а третий выстрелил из карабина. Вскрикнув, Афанасьев рухнул, постепенно погружаясь в болото.

    Горшков услышал крик и вернулся. Он нагнулся, поднял Афанасьева и, не обращая внимания на солдат, которые, не стреляя, медленно приближались, вытащил капитана на островок из нескольких торчащих на болоте кочек. Автомат был потерян, и, хотя Горшков понимал, что в нем не осталось патронов, все же пошарил вокруг в надежде найти его. Обтер лицо Афанасьева, который еще дышал. Афанасьев открыл глаза; увидев Горшкова, попытался подняться. На это ушли последние силы. Горшков обхватил его, поддерживая…

    – Уходи, – тяжело дыша, сказал Афанасьев, – уходи… Приказываю! Береги планшет, я задержу их… Недолго… Иди… На юг…

    Горшков отпустил его. Капитан, шатаясь, стоял на месте, расстегивая кобуру пистолета…

    Горшков уходил не оглядываясь…

    Было тихо, даже собаки не лаяли, только чавкали сапоги приближавшихся солдат…

    Услышав первые выстрелы, Горшков остановился, но лишь на секунду. Поправив планшет, висевший на шее, он решительно двинулся к берегу. Темнота укрыла его..

    Дрожки деда Матвея стояли у ресторана. Дед, внимательно наблюдавший за улицей, заметил приближающегося Охрима. Тихонько натянул вожжи. Лошадь тронулась. Охрим, увидев, что дед пытается уехать, быстро пересек мостовую.

    – Разве дрожки твои не для всех, Матвей Егорович? – подсаживаясь на ходу, спросил Охрим.

    Дед Матвей промолчал.

    – Ты табличку повесил бы, что только для немцев.

    Дед Матвей, не оборачиваясь, хлестнул лошадей.

    – Чего тебе надо? – спросил он.

    – Хочу узнать, где ты покупал овес в прошлую пятницу.

    Дед Матвей обернулся и с удивлением посмотрел на Охрима.

    – Я взял его в долг…

    – Вот так, – улыбнулся Охрим. – Времени мало у нас, Матвей Егорович. Совсем нету времени. – Он передал деду кисет. – Это надо срочно доставить в лес.

    – Как срочно-то?

    – А прямо сейчас. – И протянул деду сложенную для закрутки газету. – Здесь пропуск на выезд из города. Сейчас от тебя зависит многое, Матвей Егорович. В опасности Млынский.

    – Иван Петрович? Ох, мать честная…

    – Поспеши, дед Матвей. Осторожно только… – И Охрим, соскочив на ходу, исчез за углом в переулке.

    Дед Матвей хлестнул лошадь и погнал дрожки по улицам города.

    Горшков выбрался на сухое место под утро. Лег и закрыл глаза… Очнулся оттого, что кто-то тряс его за плечо.

    – Вставай! Ну вставай же!

    Он открыл глаза и у самого лица увидел большие кирзовые сапоги, потом полу серой шинели и лицо Ерофеева. Горшков улыбнулся и стал подниматься. К нему уже подходил Млынский.

    – Вот, – протянул он майору планшетку.

    Млынский, взяв планшетку, спросил:

    – Где остальные? Где Афанасьев?

    – Афанасьев? – сразу не понял Горшков. – Там, – показал рукой на болото, опустился на землю под дерево и уснул.

    Он не слышал, как бойцы Млынского выбили карателей из болота, как его переворачивал Ерофеев, под-кладывая шинель. Он спал… А над болотом стелился туман. Где-то выла собака… Бойцы стояли у островка, на котором лежал Афанасьев. Около лица золотилось несколько гильз. Тонкая струйка крови из аккуратной дырочки запеклась у виска. В судорожно сжатой руке был зажат пистолет. Вокруг болото было пустынно, и только по-прежнему где-то недалеко скулила собака.

    Млынский поднял пистолет, оттянул затвор… он был пуст.

    – Последним… – тихо сказал майор.

    Наташа принимала шифровку, быстро записывая столбики цифр. Бесстрастный голос переводил эти цифры в слова: «Командиру отряда особого назначения майору Млынскому…»

    Млынский медленно шел по лесной тропинке. Под ногами шуршали прошлогодние листья, между которыми кое-где пробивалась зеленая травка. Он шел, и ему казалось, что у каждого дерева стоит человек, стоит и пристально смотрит в глаза майору. Они были все такими же, какими он их запомнил при жизни: Зина с тяжелой сумкой, усталым взглядом и доброй улыбкой… Афанасьев в красноармейской шинели, накинутой поверх немецкого мундира… отец Павел с лопатой, в подоткнутой рясе… Захар… смущенно улыбающийся Юрченко… профессор Беляев…

    Дальше стояли в сумраке мичман Вакуленчук… капитан Серегин… бойцы из его отряда… парашютисты Федорова…

    Млынский повернулся и зашагал обратно. Лес был пуст, Млынский был в нем один…

    Он вышел из леса и, увидев на поляне освещенных утренним светом Наташу и Ирину Петровну, невольно улыбнулся им.

    – Срочная, товарищ майор. – Наташа протянула радиограмму.

    – «От имени штаба фронта благодарю и сердечно поздравляю вас и личный состав отряда с успехом. Гордимся вашими героическими подвигами в тылу врага…»– читал он. Текст расплылся перед глазами. – Наташа, прочти, я что-то не разберу…

    – «…Завтра в двенадцать ноль-ноль московского времени, – громко прочла Наташа, – вам надлежит явиться к коменданту Кремля генерал-лейтенанту Спиридонову…».

    – Иван Петрович! – позвал от сторожки знакомый голос. Он обернулся и увидел Хвата и деда Матвея, который, задыхаясь от быстрой ходьбы, спешил к нему.

    – Меня в Москву вызывают зачем-то… В Кремль, – сказал, улыбаясь растерянно, Млынский…

    Просторный кабинет был залит лучами весеннего солнца. Стены от пола до середины обиты деревянными панелями, а дальше, до потолка, затянуты светлым крепом. Обстановка строгая, скромная. На большом письменном столе, покрытом зеленым сукном, лежала кожаная папка и стопка телеграмм. Рядом – аппарат ВЧ. У стола – широкое жесткое кресло с плетеной спинкой. Над ним на стене висел портрет Ленина.

    На полу от входных дверей до стола тянулась красная дорожка, покрытая сверху легкой льняной тканью. Справа на стене – большая карта с обозначенной на ней оперативной обстановкой на фронтах, в левом углу – часы…

    Командующий фронтом генерал-полковник Ермолаев и начальник Главного разведывательного управления Наркомата обороны генерал-лейтенант Кондаков стояли у длинного полированного стола, на котором лежала развернутая оперативная карта фронта.

    Сталин в хорошем настроении неторопливо прохаживался по кабинету.

    – Нам удалось, – докладывал Ермолаев, – точно выявить характер обороны противника, систему огня и дислокацию резервов группы армий фон Хорна… В настоящее время с помощью отряда майора Млынского мы должны…

    – Хорошо, – прервал его Сталин. Он остановился у письменного стола и как-то незаметно нажал кнопку вызова. Секретарю, который появился в дверях, Сталии сказал:

    – Пригласите, пожалуйста, товарища Млынского.

    – Слушаюсь, товарищ Сталии.

    Млынский вошел в кабинет. На нем была фронтовая форма – гимнастерка с ремнем, перетянутым портупеей, на груди выделялся новенький орден Красного Знамени, еще один орден Красного Знамени и «Знак Почета» с отбитой эмалью. Стукнув каблуками новых сапог, Млынский представился:

    – Товарищ Сталин! Командир отряда особого назначения майор Млынский по вашему вызову прибыл.

    Сталин положил трубку в пепельницу и быстро подошел к майору.

    – Здравствуйте, товарищ полковник!

    Млынский, смутившись, произнес:

    – Товарищ Сталин, я пока что майор…

    – Был майором, а стал полковником. – И Сталин, улыбнувшись лукаво, повернулся к Ермолаеву. – Подтвердите, товарищ Ермолаев, а то он сомневается…

    Ермолаев и Кондаков улыбнулись.

    – Спасибо, – просто сказал Млынский.

    Сталин отошел от него и с удовольствием разглядывал ладную фигуру Млынского.

    – Товарищ Млынский, – спросил неожиданно Сталин, – расскажите – кто вы такой?

    – Я русский, – волнуясь, ответил Млынский.

    – А разве мы сомневались в этом? – опять улыбнулся Сталин.

    Млынский, овладев собой, продолжал:

    – До войны я работал учителем, потом на партийной работе, а перед самой войной стал чекистом. Теперь бью фашистов у них в тылу.

    – Какое настроение у немцев?

    – Нахальства стало поменьше, трусости прибавилось, но пока воюют упорно.

    Сталин рассмеялся, потом подошел вплотную к Млынскому.

    – Значит, нахальства поубавилось? Это вы хорошо подметили… Трусость – плохой союзник солдата. За ней начинается паника.

    Генерал Кондаков сказал:

    – Товарищ Сталин, от полковника Млынского мы получили первые подтверждения данных о том, что немцы ведут работы по созданию «оружия возмездия».

    Сталин медленно подошел к столу, взял трубку, набил ее табаком и, не закурив, произнес:

    – Для того чтобы победить такого коварного врага, каким является германский фашизм, нужно хорошо знать не только его стратегические замыслы, но и возможности. – Затем, приблизившись к Кондакову, продолжал – Нам быстро следует разобраться, в каком состоянии у немцев работы по созданию «оружия возмездия».

    – Товарищ Сталин, – сказал Кондаков, – мы принимаем меры по усилению разведки на территории Германии, в Польше и Чехословакии. Как базу в тылу противника для заброски дальше, вглубь агентуры мы намерены использовать отряд полковника Млынского…

    – Зачем ограничивать возможности Млынского? – прервал его Сталин. – Вы полностью переключите его отряд на разработку этой проблемы с подчинением непосредственно Генштабу.

    – Это после выполнения задания фронта? – спросил Ермолаев. – Простите, товарищ Сталин, я вам докладывал…

    – Конечно, – согласился Сталин и обратился к Млынскому: – Помогите генералу Ермолаеву, товарищ Млынский, выполнить задание фронта, очень важное для нашей победы. А после капитально займитесь «оружием возмездия». – И, с улыбкой взглянув на генералов, добавил, возвращаясь к столу: – Думаю, что он образцово справится с этим, если укрепить его отряд необходимыми кадрами.

    – Мы на днях высылаем ему заместителей по строевой и политической части, – сказал Ермолаев.

    – Хорошо.

    Млынский осмелел:

    – У меня есть просьба, товарищ Сталин.

    – Слушаю. – Сталин нахмурился.

    – Я прошу вернуть в отряд моего комиссара, Гасана Алиева.

    – Азербайджанец?

    – Так точно!

    – В Баку я знал одного Алиева… Хороший рабочий… А кто забрал у вас комиссара?

    – Он был ранен, а сейчас не может пройти медкомиссию…

    – Врачи не очень покладистый народ, – развел Сталин руками. – Но если это надо для дела, мы постараемся убедить их пойти нам навстречу.

    – Спасибо, товарищ Сталин, – вздохнул с облегчением Млынский.

    «Эмка» поднялась от Яузы мимо Главного госпиталя Красной Армии, у желтой стены которого грелись на весеннем солнышке раненые. Млынский вглядывался в лица, словно искал среди них кого-то. Потом некоторое время машина ехала за трамваем и ждала иа остановке, как раз напротив проходной завода, пока из переполненного трамвая не выйдут рабочие, почти сплошь подростки и женщины.

    Пожилой шофер-красноармеец вздохнул.

    – Совсем еще пацаны… Сынишка мой тоже вот…

    Около трехэтажного кирпичного здания, на котором висела вывеска районного детского дома, «эмка» остановилась.

    Мальчишки во дворе играли в футбол. Они заметили полковника, который стоял у ворот с тяжелым вещевым мешком в руке… Игру прекратили, медленно подошли и, окружив Млынского, смотрели на него серьезно и пристально. Одеты они были одинаково в серое, выделялись круглые стриженые головы и торчащие уши… Поражали глаза детей: внимательные, широко раскрытые и в то же время недоверчивые, грустные, но с глубоко затаенной надеждой…

    Девятилетний большеголовый мальчишка с мячом сказал:

    – Товарищ майор… то есть, это… товарищ полковник… Дядя Вань, вы к кому?

    – Мишутка? – Млынский с трудом узнал его. Он опустил мешок и, присев, прижал мальчишку к груди. – Да к тебе я, к тебе…

    Мишутка едва сдерживался, чтоб не заплакать…

    – Я знал, что ко мне… Я хотел, чтоб вы сами сказали.

    – Как ты вырос, и не узнать… – Млынский вытер украдкой слезу. Улыбнулся. – Я скучал по тебе.

    – Правда? И я скучал. Так скучал!.. Тетя Зина была у меня, ты знаешь?

    – Знаю, Миша.

    – Она еще обещала скоро приехать…

    Млынский сказал, протянув мешок:

    – У меня тут подарки…

    За рукав его дернул худенький мальчик.

    – Дядя, а война скоро кончится?

    – Скоро, сыпок, скоро кончится.

    Занге, в форме лейтенанта Красной Армии, в фуражке со звездочкой, ехал по лесу на лошади. Его под видом партизан сопровождали Алик и трое телохранителей. Все были хорошо вооружены.

    – Стой! – раздался голос из зарослей. – Кто такие?

    – Из отряда «За Родину», – ответил Занге, – по вызову Млынского.

    На тропинку вышел Сашка Полищук.

    Алик подъехал ближе.

    – Узнаете меня, товарищ Полищук?

    – Узнаю.

    Совещание командиров партизанских отрядов проходило прямо в лесу, под высокими соснами, подпиравшими небосвод. На скамейках, стоявших в несколько рядов, сидело десятка два человек, а перед ними за столом, сколоченным из неструганых досок и накрытым красным полотном, – президиум собрания: Семиренко, Млынский, Алиев и еще один партизан, с ухоженными черными усами.

    – …И после освобождения, – заканчивал выступать Семиренко, – мы по возможности сохраним отряды, чтобы организованно восстанавливать наше пострадавшее хозяйство…

    Семиренко умолк, и все, обернувшись, посмотрели на вошедшего Занге. Тот остановился, как будто бы даже растерявшись, но тут же собрался и доложил, приложив руку к фуражке:

    – Заместитель командира отряда «За Родину» лейтенант Григорьев.

    – Садитесь, лейтенант, – сказал ему Млынский. – Вы опоздали немного…

    – Прошу прощения, – сказал Занге.

    – Ничего.

    Занге сел на край скамейки в самом последнем ряду.

    Семиренко продолжал:

    – Думаю, что отдельные партизанские части станут основным ядром новых и рабочих и колхозных коллективов. Но это в будущем, хотя и в ближайшем… О наших задачах на сегодняшний день расскажет полковник Млынский, только что вернувшийся из Москвы… – Он хотел еще что-то добавить, но, встретившись взглядом с Млынским, замолчал.

    Поднялся Млынский.

    – Товарищи! Сегодня, как никогда, требуется четкость и согласованность наших действий не только между собой, но и с командованием фронта…

    Занге внимательно слушал.

    – Накануне большого наступления наших войск партизаны должны быть в постоянной готовности. По первому сигналу мы обрушим всю свою мощь на заранее намеченные объекты. Для проверки этой готовности и определения конкретных задач мы поедем во все отряды без исключения. – Млынский окинул взглядом сидящих командиров, мельком посмотрев и на Занге. – Так что прошу подготовить к нашему приезду заявки и вопросы, требующие первоочередного решения: обеспечение боеприпасами, специалистами-подрывниками, оружием, медикаментами и так далее…

    Полищук, вернувшийся на заставу, прикуривая у Алика, спросил:

    – Что это дружка твоего не видно?

    – Костя в городе. Он подпольщик. А вот девушка с нами была тогда, Маша, она домой не вернулась…

    – Маша у нас, помогает врачу вместо Зины, убитой…

    – Понятно… Передайте привет от Алика, если увидите…

    – От Алика? Передам.

    Совещание закончилось. Млынский подошел к Занге, который скромно держался в стороне от командиров.

    – Товарищ Григорьев, почему не прибыл Высокий? Случилось что-нибудь?

    – Нет, товарищ полковник. Командир приболел немного, и потом мы не знали, что будет такой представительный форум.

    – Ну ничего. Завтра сами будем у вас. Если нет возражений, конечно.

    – Нет, что вы!..

    Некоторое время они постояли молча, глядя друг на друга, потом Занге спросил, козырнув:

    – Разрешите идти, товарищ полковник?

    – А вы не останетесь с нами обедать?

    – Благодарю за честь, но я спешу предупредить о вашем приезде.

    – Не могу вас задерживать.

    Занге четко повернулся и зашагал не оглядываясь.

    Млынский, сощурясь, смотрел ему вслед.

    В этот тихий весенний вечер у сторожки на колоде сидел лейтенант Горшков с новеньким орденом Ленина на гимнастерке и наигрывал на гитаре что-то грустное.

    Ерофеев, раздувавший самовар, ворчал:

    – Ну чего жилы тянешь?.. Чего?..

    Горшков сыграл ему «У самовара я и моя Маша».

    – Балаболка, – сказал Ерофеев.

    У раскрытого окна сидели Млынский, Хват и Алией. И гитара Горшкова и его ленивая перебранка с Ерофеевым: «Ну, тебе не угодишь, батя…» – были хорошо слышны в сторожке.

    Алиев спросил у Млынского:

    – Почему ты не хочешь, чтобы мы ехали вместе?

    – В этом нет необходимости, Г асан, – ответил Млынский.

    – Да что же я – там отлеживался, а теперь тут отсиживаюсь?..

    – Не горячись, – остановил его Млынский. – Войны еще хватит на всех. Со мной поедут Горшков, Полищук…

    – И я, – сказал вошедший с самоваром Ерофеев.

    – Стар ты, Ерофеич, для таких путешествий, – возразил ему Хват.