Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Семен Цвигун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

    Дед. Да как же так… бабы ведь, ребятишки…

    – Матвей Егорович! Не надо… держись, – тихо говорит Серегин, – мы им это все… все… запомним… Кровью… смертью ответят…

    Домик геологов. В маленькой комнатке собрался штаб отряда – Млынский, Серегин, Алиев.

    Алиев обращается к Млынскому:

    – От наших разведчиков Иванова и Бондаренко ничего нет.

    – Возможно, убиты, – отозвался Серегин.

    – Не верится мне, что такие ребята, как Бондаренко и Иванов, не сделав дела, погибли. Не верится, – говорит Млынский.

    Ночь. Бондаренко и Иванов пробираются вдоль переднего края линии фронта. Глубокая осень, листва на деревьях облетела, а на смену холодным затяжным дождям пришла ранняя промозглая стужа.

    Выбиваясь из последних сил, простуженные и голодные, они подобрались к пойме небольшой заболоченной речушки с извилистой полоской кустарника посередине. Здесь окопы обрывались, оставив между двумя буграми узкий спуск к берегу. Совсем рядом, справа и слева, упираясь в бугорки, проходил передний край немцев.

    Противоположный низкий берег выхватывался из темноты равномерно вспыхивающими и медленно падающими осветительными ракетами. Разведчики лежали у края дубняка, перед спуском к берегу реки.

    – Переходить будем здесь, – шепотом сказал Бондаренко. Иванов кивнул.

    – Ко сиу отходит немчура, Семен. А какой сегодня день?

    – От рождества Христова? – улыбаясь, спросил Бондаренко.

    – От Млынского, – ответил Иванов.

    – Сегодня за восемнадцатое перемахнуло… Двое суток по переднему краю ползаем…

    – Да, – вздохнул Иванов. – Контрольный срок прошел… Что там Иван Петрович о нас подумает? А, Семен?

    – А что было делать? Верст двести с гаком отмахали. Вон фронт куда откатился. Москва-то рядом.

    – Хорошо, если решил, что убиты… – продолжал Иванов, – а если… Мне никак нельзя пропадать, Семен!

    – Пройдем! – прошептал Бондаренко.

    – Вроде затихли! Поужинали фрицы, – заметил Иванов.

    – Давай и мы подхарчимся, – предложил Бондаренко.

    – Энзе? – спросил Иванов.

    – Энзе! – усмехнулся Бондаренко. – Легче будет идти…

    Иванов достал из кармана сухарь, ручкой ножа расколол его. Протянул половину Бондаренко. Собрал с руки крошки.

    – Витамины! – улыбнулся он.

    Свет вспыхнувшей ракеты осветил осунувшиеся, давно не бритые лица… Темнота…

    – Готов? – спросил Бондаренко.

    – Готов!

    – Пошли!

    Вжимаясь в землю, Иванов стал медленно ползти к берегу. Обогнув бугор, остановился у камышей… Пополз и Бондаренко… Свет ракеты выхватил участок поймы… Где-то вдалеке прозвучала пулеметная очередь…

    Зажглась еще одна осветительная ракета; опускаясь, она осветила мертвым светом передний край обороны немцев. Бондаренко повернул голову назад и увидел на бугре торчащий из окопчика пулемет. Блеснула немецкая каска.

    Иванов посмотрел на Бондаренко, зашептал:

    – Вдвоем не пройдем! Ползи!.. Я отвлеку!

    Бондаренко молча достал из-за пазухи гранату с привязанным к ней письмом Млынского.

    – На, – сказал он, протягивая гранату. – Иди ты! Иди! Иди! – Увидев, что Иванов хочет ему возразить, резко сказал: – Выполняй приказ! – и мягко добавил: – Иди, Петро, тебе нельзя пропадать…

    Иванов тяжело вздохнул и медленно пополз в камыши.

    Бондаренко, немного подождав, пополз назад к дубняку… Он остановился у крайнего дерева рощи. Справа и слева от. него находились пулеметные точки. Достав две гранаты и сняв с шеи автомат, стал вглядываться в темноту. Сплошная моросящая мгла… Тишина…

    С бугра раздалась пулеметная очередь. Светящиеся стрелы пересекли борозду… Второй пулемет – справа – начал обстреливать кустарник… Сразу две ракеты осветили всю пойму… Иванов был виден… Очередь трассирующих пуль исчезла впереди и сзади него…

    Резко повернувшись, Бондаренко бросил гранату в пулемет, стрелявший по кустарнику… Взрыв… Комья сырой земли посыпались на него… Вскочив на ноги, он метнул вторую гранату в другой пулемет… Ослепительно яркая вспышка близко взорвавшейся гранаты и летящий на него немец было последним, что увидел Бондаренко.

    Домик геологов. В комнате штаба – Млынский, здесь – и майор Алиев. Усталый, вымазанный в грязи Вакуленчук жадно пьет кипяток из кружки, шумно грызет сухарь…

    Майор разворачивает карту.

    – Так… Это твои предположения или уверенность, мичман? – спрашивает майор.

    – Какие там предположения… Два дня на брюхе елозил. Армейский склад с горючим…

    Вакуленчук рассказывает, как во время дальней разведки его группа обнаружила немецкие склады.

    Млынский, пододвигая к Вакуленчуку карту, интересуется:

    – Покажи, где это.

    – Вот здесь, в районе Подсвятья.

    Серегин (подсчитав по карте). Километров сто от нас. Три перехода, не меньше.

    Мичман. Подходы только со стороны леса. Но вот здесь – вышки с пулеметчиками.

    Серегин. Сколько?

    – Пять. Ну, если потихоньку, то можно подойти к самым проволочным заграждениям.

    Млынский, продолжая внимательно слушать и смотреть на карту, спрашивает:

    – А что со стороны реки у озера?

    – Дзоты. Эта сторона сильно укреплена.

    Алиев. Охрана большая?

    – Не меньше роты и бронетранспортеры.

    Млынский. Наблюдателя оставил?

    – Так точно!

    Командир отряда, подумав немного и оглядев боевых друзей, предложил:

    – Так что? Устроим фейерверк?

    Штаб генерала Ермолаева.

    У карты – высокий седой военный. На мешковато сидящей гимнастерке в петлицах по два ромба. Это член Военного совета фронта дивизионный комиссар Садовников. За круглым столом сидят члены Военного совета.

    – Товарищи, – говорит Садовников, – Москва на осадном положении. Партия призвала всех москвичей готовиться к обороне. Обстановка очень серьезная. По сведениям фронтовой разведки, в полосе нашей армии фон Хорн готовит танковый кулак… В этих условиях штаб фронта считает необходимым активизировать на коммуникациях, в тылу противника разведку и диверсионную деятельность.

    Важно точно знать, когда и на каком участке планирует свое наступление фон Хорн… Необходимо сорвать или задержать переброску его войск до начала нашего наступления. Для этого использовать остатки окруженных воинских частей, находящихся в тылу армии фон Хорна… Нужно срочно установить с ними связь и поставить задачу не прорываться через линию фронта, а там, на месте, громить тылы и коммуникации немцев.

    Поднимается командующий армией генерал Ермолаев.

    – Да, если это делать достаточно широко, то они будут вынуждены для охраны своих тылов использовать войсковые резервы… или даже снять части с фронта. Что скажет начальник разведки полковник Куликов?

    – В тыл армии фон Хорна заброшено несколько разведывательных групп. В лесу восточнее города, где стоит штаб фон Хорна, находится отряд майора Млынского…

    Садовников. А кто такой майор Млынский?

    Куликов. Начальник Особого отдела 41-й стрелковой дивизии, еще с августа из-под Смоленска они выходят с боями из окружения.

    Садовников. Сколько человек у него в отряде?

    Куликов. Через линию фронта пробрался его боец-связной. Месяц назад было более шестисот человек. Но, вероятно, к нему присоединяются люди из других частей, так что отряд должен увеличиться… По нашим данным, отряд продолжает активные действия.

    Садовников. Связь с ними установлена?

    Куликов. Мы просили подпольный обком партии установить с ними связь. Готовим радиста для заброски.

    Садовников. Надо обратить особое внимание на отряд майора Млынского. Это очень важно.

    Куликов. В штабе фон Хорна у нас есть источник информации. В настоящее время связь с ним поддерживается через разведгруппу капитана Афанасьева.

    Садовников. Поторопитесь, товарищ полковник, установить связь с отрядом майора Млынского.

    Пустынная дорога. Дед Матвей, не очень-то оглядываясь по сторонам, идет широким шагом. Из-за стога сена выбегают немцы и полицай Охрим Шмиль. Они подскакивают к деду Матвею. Он поднимает руки.

    Немецкий автоматчик, держа деда под прицелом, приближается, вырывает мешок, восклицает:

    – Партизан?!

    – По плотницкой я части… – объясняет знаками дед Матвей. – Плотник я! Струг!

    – Инструмент верно плотницкий, – замечает Охрим Шмиль, разглядывая содержимое мешка.

    Из пшеницы выходит фельдфебель. Он важно оглядывает деда. Полицай вытряхивает из мешка узелок. В узелке – оковалок сала, плоская фляга, кусок хлеба, лук.

    – О-о! – восклицает фельдфебель. Хватается за флягу, трясет ее возле уха. – Что? – интересуется он.

    – Что там у тебя? – спрашивает полицай, указывая на флягу.

    – Первач-самогон, – отвечает дед.

    Шмиль. Шнапс.

    – Шнапс! Гут! – откликается фельдфебель. Отвинчивает пробку, нюхает, закатывает глаза. Подмигивает солдатам. Откуда-то сразу появляется небольшой граненый стаканчик.

    Фельдфебель цедит жидкость в стаканчик, подносит деду Матвею.

    – Пей!

    Дед берет стаканчик, крестится.

    – Дай бог не последнюю.

    Дед Матвей выпивает, ищет глазами сало, чтобы закусить. Но сало уже режет на ломтики немецкий автоматчик. Фельдфебель до краев наливает стаканчик. Разом опрокидывает его в рот, жмурится от удовольствия, закусывает салом и луковицей. В несколько секунд солдаты опорожняют флягу.

    – Отпустите с богом, господин начальник! – просит дед Матвей. – Мне в город надо… подработать маленько.

    Полицай тихо говорит фельдфебелю:

    – Отпустите его, господин фельдфебель. Чего с ним возиться? Сам скоро богу душу отдаст…

    Немец смеется и машет рукой.

    Полицай бросает в пустой мешок инструмент, протягивает мешок деду.

    – Иди, дед! Но смотри: ежели что не так, спуску не будет…

    – Можете не сумневаться. – Дед Матвей снимает картуз, низко кланяется, идет по дороге.

    Вдруг окрик:

    – Стой! Стой! Цурюк!

    Дед Матвей останавливается. К нему бежит полицай Шмиль.

    – Топор отдай, дед! С топором нельзя.

    – Какой же я плотник без топора?

    – Сказано – с топором нельзя. Иди себе с богом…

    Дед Матвей отдает топор полицаю, медленно выходит на дорогу, идет не оглядываясь.

    Сумерки застают деда Матвея на окраине города. Он осторожно стучит палкой по забору.

    На крыльцо выходит хозяин, пожилой, приземистый и, видно, очень спокойный человек. Это Захар, железнодорожник, бывший моряк.

    – Никак, Матвей Егорыч? Откуда ж тебя к нам прибило?

    – Да вот пришел, повидаться решил, сродственники как-никак.

    – Заходи, гость нежданный.

    Дед Матвей входит в дом. Захар предлагает ему раздеться. Тот осматривается, а затем спрашивает:

    – Евдокия-то твоя где, ребятишки?

    – Один я. Эвакуировались мои.

    Хозяин и гость садятся.

    Захар. Ну как тетка Анастасия? Жива-здорова?

    – Преставилась Анастасьюшка-то моя. Земля ей пухом, – вытирая слезы, сказал дед Матвей.

    – Чего?

    – Лиходеи проклятые загубили.

    – Где же?

    – В поселке лесном… Всех баб и детишек!.. Один Алешка, внучек, остался… – Дед Матвей помолчал. Потом спросил: – Как же ты-то один остался?

    – В отъезде я был, – ответил Захар. – А мои эвакуировались. Вернулся – никого не застал, а тут и немец пришел… Пришлось якорь бросать.

    – Якорь, значит, бросил? – недоверчиво спросил дед Матвей.

    – Ты что, не веришь?

    – Ты, Захар, врешь больно складно… Ежели у тебя доверия ко мне нету, так и скажи.

    – А ты меня на абордаж не бери, поубавь пару!.. Зачем притопал?

    – Анастасию мою помянуть!..

    – Ну, раз помянуть…

    Захар поглядел на деда, молча вышел. Вернулся с поллитровкой, с пучком лука. Налили водки.

    – Что ж… – говорит Захар. – Помянем тетку Анастасию!

    – Давай сначала за то, чтобы земли российские от фашистского супостата скорее очистить! – провозглашает дед Матвей. – А потом уж и Анастасьюшку помянем!

    – Тост хороший… только громко не надо…

    Дед Матвей близко наклоняется к Захару.

    – Вот что, Захар: ты про партизан слыхал чего?

    Захар пристально смотрит деду в глаза.

    – Ишь ты, дедушка Матвей, куда крен даешь, шустрый какой. Ну был слух… поезда под откос летят…

    – Энти поезда, Захарушка, мы сами под откос пустили.

    Захар наливает еще по рюмке. С сомнением смотрит на деда Матвея.

    – А кто это – мы? Староват ты вроде для таких де-лов…

    – Ну, староват или нет, а якоря в немецкое болото не бросал, как некоторые, – отвечает дед.

    Захар засмеялся. Потом наклоняется близко к деду, к самой его бороде, тихо спрашивает:

    – Так кто ж это – мы, дед Матвей?

    – Давай лучше Анастасию мою помянем! – отвечает дед.

    Захар наливает. Выпивают.

    – Нда, – качает Захар головой. – Что-то похоже на то, дед Матвей, что сидим-то мы с тобой в одной лодке, а вот гребем в разные стороны…

    – А ты, Захарушка, сядь как следует быть, – отвечает дед, – грести сподручнее.

    Захар смеется и наливает еще по рюмке.

    Озеро. Ночь.

    В камышах появляется лодка. В ней – дед Матвей и Захар. Подчаливают к берегу. Оба углубляются в лес.

    Избушка в партизанском лагере.

    …Тусклый свет «летучей мыши» падает на самодельный деревянный стол. У стола – Николай Сергеевич, худощавый, невысокий, в солдатской гимнастерке. Здесь же – радист. Входят Захар и дед Матвей.

    – Здравствуй, дед Матвей, – говорит Николай Сергеевич. – Что тебя привело к нам?

    Дед Матвей подходит к нему, стараясь в полумраке рассмотреть его лицо. Затем, улыбаясь беззубым ртом, восклицает:

    – А я узнал вас! Вы ж секретарь горкома – Николай Сергеевич! В прошлом году к нам в лесхоз приезжали!

    – Узнал, дед, узнал! – смеется Николай Сергеевич. – Ну, с чем пришел, Матвей Егорович?

    – Прибыл я до вас от майора Млынского! В лесах его отряд… Связи с вами ищут, чтоб сообща германца бить!

    Секретарь горкома посмотрел на деда Матвея и, полуобняв старика, воскликнул:

    – Спасибо, Матвей Егорович! Мы ж вас давно ищем! Ты даже не представляешь, какую ты нам радость принес!.. Какое дело сделал!

    Склад с горючим.

    Ряды колючей проволоки. Вышки с часовыми. За ними лежат тяжелые закамуфлированные цистерны, наполовину врытые в землю. На них – предупреждающие надписи по-немецки: «Не курить». Дальше – штабеля каких-то ящиков, затянутых маскировочной сетью. Взвод Вакуленчука подходит к складу. Моряки залегли у дороги в кювете. Слышен приближающийся хлюпающий звук шагов немецкого караула…

    Матросы напряглись, готовясь к прыжку… Солдаты поравнялись с кюветом… Прыжок… Возня… Стон… Звук упавшего на дорогу автомата… Все стихло. Матросы оттащили солдат с дороги. Быстро снимают с них шинели, сапоги и каски.

    По приказу Вакуленчука несколько матросов переодеваются. Затем они выстраиваются на дороге. Мичман отдает команды:

    – Застегнись, Саша, только не суетись… Чуб убери, Андрюша… Да вы каски-то надвиньте… фрицы… Повторяю: главное, ребята, – охрана у входа и дзоты. Вышка наша… Ну, Милованов, давай командуй… Напра-аво! Шагом марш!.. Каски надвиньте!.. Фрицы! – засмеялся он.

    Ровным строем матросы подошли к воротам внешнего ограждения складов. Вакуленчук нажал кнопку звонка… Из контрольной будки вышел солдат. Начал возиться с замком. Открыл. Раздвинул ворота и вышел… Удар!.. Двое подхватили обмякшее тело, оттащили к будке…

    Резкий, воющий звук сирены разорвал тишину ночи… Бешено начали стрелять пулеметы. Матросы кинулись к ним…

    Впереди бежит Вакуленчук. Он приказывает:

    – Пошел! К вышке!.. К вышке!.. Полундра!

    С вышки открывают огонь. Мичман бросает гранату. Вышка взрывается.

    У амбразуры дзота, неестественно запрокинув голову, лежит матрос… Немецкая каска, как «ванька-встанька», качается у его ног… Пулемет из дзота беспрерывно обстреливает лежащий впереди лес.

    В импровизированном окопчике на опушке леса лежат, прижавшись к брустверу, Млынский и Серегин. Пули с глухим стуком врезаются в землю, сбивают с бруствера фонтанчики земли, рикошетят, гудя как шмели…

    Когда пулеметы переносят огонь немного в сторону, Млынский приподнимает голову, стряхивает с фуражки землю.

    Сашка Полищук подбежал к дзоту. Изловчившись, бросил две гранаты в амбразуру… Взрыв… Стрельба прекратилась…

    В открытые ворота склада вбежал взвод подрывников во главе с Млынским.

    Сзади, у домиков охраны, слышны автоматные очереди, взрывы гранат… В просветах между деревьями появились языки пламени…

    Бойцы быстро закладывают взрывчатку под цистерны.

    Четкие, короткие команды отдает Серегин.

    Подрывники, разматывая жгуты проводов, ведут их через широкий проход к лесу.

    Несколько солдат выносят раненых.

    Млынский распоряжается:

    – Отходим, Зина, отходим.

    – Есть, товарищ майор!

    Солдат докладывает:

    – Товарищ майор, вторая рота отошла, потери – трое убитых, двенадцать раненых.

    Млынский осматривается, оценивая обстановку, и дает команду:

    – Уходите на базу!.. Зосимов!

    – Я!

    – Быстрее к комиссару Алиеву! Пусть отходит!

    – Есть, товарищ майор!

    Докладывает подбежавший матрос:

    – Взвод Вакуленчука отошел.

    – Добре, молодцы моряки, – говорит Млынский и смотрит на приближающегося солдата, который протягивал провода.

    – Что у тебя?

    – Докладываю, что все в порядке.

    К майору подбегает разгоряченный Серегин и рапортует:

    – Все готово.

    – Все отошли?

    – Сам проверил!

    – Так, будем взрывать.

    – Разрешите мне, товарищ майор.

    – Давай, капитан.

    Серегин быстро берет машинку и, процедив сквозь зубы: «Это вам за лесной поселок», резким движением поворачивает ручку.

    Невообразимый, режущий звук, как раскат сильного грома, раздался над лесом. В воздух взлетела цистерна, за ней начали взрываться другие. Огромное пламя огненной стрелой взметнулось вверх. Полыхнуло жаром… Начали лопаться стволы деревьев, издавая звук взрывающихся петард. Все было в огне. Море огня… Какой-то надрывный, все возрастающий гул заполнил лес. К этому страшному по своей реальной ощутимости звуку прибавились глухие, хаотичные удары отдаленных взрывов.

    Штаб командующего группой армий фон Хорна.

    В кабинете непрерывно трещит телефон, генерал не обращает на него внимания.

    В бешенстве он ходит взад-вперед мимо стоящих навытяжку полковника Кемпе и штандартенфюрера Вольфа.

    – Господин командующий… – пытается что-то сказать Кемпе.

    – Молчать! – оборвал его генерал. – Я прошу объяснить вас, штандартенфюрер Вольф! Что все это значит? Кажется, вы отвечаете за безопасность моих тылов? Кто мне докладывал, что все партизаны уничтожены или блокированы? Кто, я вас спрашиваю?

    – Господин командующий, – отвечает Вольф. – Диверсию совершил крупный отряд регулярных русских войск…

    – Как?! У меня в тылу русские войска? – остановился фон Хорн. – И я об этом не знаю… Это фантастично! Мои солдаты гибнут в тылу! – все больше распалялся генерал. – И я не могу гарантировать их безопасность…

    – Мы принимаем срочные меры, господин командующий, – оправдывался Вольф. – Однако своими силами я не могу уничтожить этот отряд! Прошу дать мне хотя бы полк.

    – Нет! Я не дам вам ни одного солдата, Вольф! Ни одного! Вы хотите, чтобы я начал наступление на Москву в сроки, утвержденные фюрером? Да или нет? Запомните, Вольф! Мобилизуйте всех! Полевую жандармерию, зондеркоманду, полицию… Кто еще там у вас есть? Всех! Но ни одного солдата с фронта я не сниму. – Немного успокоившись, спросил: – Что это за отряд? Кто им командует?

    – Около восьмисот человек, командует какой-то майор. Его фамилия – Млынский, – поспешно ответил Вольф.

    – Слава богу. Хоть это вы знаете. Значит, майор… Из сотен майоров моей армии я знаю чуть больше десятка. А с этим… как его?..

    – Млынский, – подсказал Кемпе.

    – …я хочу познакомиться поближе. Надеюсь, вы предоставите мне такую возможность, Вольф? Живого или мертвого, я хочу его увидеть. И до начала наступления!

     Часть вторая

    Глубокая ночь. Из-за туч показался серебряный диск луны, который своими холодными лучами осветил лес, заболоченную поляну, заросшую плакучими ивами, камышом и ольхой.

    Погружаясь глубоко в болото, держась за ветки кустарника, осматривая верхушки деревьев, медленно пробирается Вакуленчук. К нему навстречу с автоматами на шее подходят матрос Сашка Полищук и другие моряки.

    Вакуленчук. Нашли парашютиста?

    Матрос. Нет, командир, все облазили, еще тюк с оружием нашли, а радиста нет.

    Мичман тяжело вздохнул, поправил бескозырку на голове, сказал:

    – Светает уже, продолжайте поиск!

    – Есть продолжать! – отозвался Сашка,

    – Ну, пошли.

    Все рассредоточились и двинулись вперед, продолжая осматривать поляну. Пройдя двадцать-тридцать метров, Сашка радостно воскликнул:

    – Командир, парашют!

    Вакуленчук взглянул вверх и увидел зацепившийся за верхушки деревьев купол парашюта.

    – Ну-ка просигналь.

    В темноте мелькнул огонек фонарика. И снова тьма.

    – Командир, не отвечает.

    – Не спеши, посвети еще!

    – Все, батарейка скисла.

    Полная тишина, ни звука.

    – Подойдем поближе?

    Две фигуры, скрываясь за деревьями, осторожно выходят на поляну. Никого нет..

    Неожиданно раздается треск сломанных веток и громкий окрик: «Стой!»

    На верхушках трех деревьев, запутавшись в стропах, висел человек. Он вертелся, пытаясь обрезать стропы.

    – С благополучным приземлением! – улыбаясь, сказал Вакуленчук.

    – Пароль! – ответил строгий голос, и в руке у парашютиста тускло блеснула металлом граната.

    – Теперь какой тебе пароль… – засмеялся Сашка, – и так все ясно… Мы третий день ждем…

    – Пароль!

    – Вот уперся! Командир, вроде баба, – смеется Сашка.

    – Ну, Москва! – отозвался Вакуленчук.

    – Рязань, – ответил парашютист, спускаясь, и добавил, убрав гранату: – Давайте знакомиться!

    – Мичман Вакуленчук, – протянул мичман руку.

    – Наташа, – ответил парашютист.

    Мичман так и застыл с раскрытым ртом.

    Сашка, подойдя почти вплотную к парашютисту, удивленно заметил:

    – Верно, баба.. – потом, смутившись, поправился: – То есть женщина…

    Девушка тихо засмеялась и весело ответила:

    – Не женщина, а ангел с крылышками… Что рты разинули? Помогите снять ящик! Осторожней – радия!

    Вакуленчук и Сашка, словно очнувшись, сняли с плеч девушки тяжелую рацию. Освободившись от нее. Наташа деловито сказала:

    – Со мной еще тюки с оружием и боеприпасами сбросили, их надо быстро разыскать.

    – Их-то нашли, тебя вот одну искали, – сказал Вакуленчук и добавил: – Ну и отчаянный ты парень, Наташа.

    Домик геологов в лесу. Здесь расположен штаб Млынского. На крыльцо навстречу Наташе и Вакуленчуку вышел Млынский.

    – Товарищ майор! Радист сержант Сафонова прибыла из штаба армии в ваше распоряжение. Материальная часть при мне.

    – С приземлением, сержант, – сказал, улыбаясь, Млынский и вдруг обнял и расцеловал в обе щеки Наташу. – С благополучным прибытием, дорогой сержант!

    Наташа немного смутилась, но затем, достав свернутый в трубочку конверт, передала его Млынскому.

    – От генерала Ермолаева.

    Млынский принял пакет, и все трое вошли в домик.

    В штабе отряда в домике геологов идет совещание командиров. Лица присутствующих сосредоточенны. Все внимательно слушают Млынского.

    – Товарищи командиры! По достоверным данным, полученным разведкой, против нас начинается карательная операция. Фашисты собрали значительные силы и надеются, окружив лагерь, уничтожить отряд. Мы решили не принимать боя, а, оставив заслон, выйти из-под удара и тем самым сохранить отряд– для выполнения главной задачи, которую поставило перед нами командование фронтом. А именно – активными действиями в тылу заставить врага оттянуть с фронта как можно больше немецких солдат для борьбы с нами. – Сделав небольшую паузу и посмотрев на Вакуленчука, сидящего рядом с Зиной, майор продолжал: – В заслоне остается взвод Вакуленчука. Надо продержаться не менее двух часов, мичман. Отход отряда – через сорок минут. Все свободны.

    Раннее осеннее утро.

    На опушке леса у треноги с картой стоят несколько эсэсовских и армейских офицеров. Среди них – Вилли и Шмидт. Неподалеку – солдаты с рацией. Рядом – танки. Вдали видны пушки.

    Чуть поодаль от этой группы, у автомашины с радиоустановкой, динамики которой направлены в сторону леса, – Петренко и несколько полицаев.

    Петренко подходит к микрофону, от которого тянутся провода к усилительной установке. Голос предателя разносится вокруг:

    – Русские солдаты и матросы, ваше сопротивление бессмысленно. Вы окружены и прижаты к непроходимому болоту. Во избежание кровопролития германское командование предлагает вам сдаться. Вам гарантируется жизнь, раненым – медицинская помощь. Выходите из леса, сдавайтесь! Выходите из леса, сдавайтесь!

    Вилли, натягивая кожаные перчатки, улыбается, кивает Шмидту в сторону Петренко.

    – Ганс, эта говорильня– пустая трата времени. Сомневаюсь, чтобы бандиты сами вышли из леса. Они в стальном кольце… Пощекочем их авиацией, а затем утопим в болоте.

    – Конечно, конечно, – соглашается Шмидт.

    Петренко повторяет обращение к отряду Млынского.

    – Эй, Петренко! – кричит Шмидт. – Сможете опознать в утопленниках своего бывшего командира, майора Млынского?

    – Так точно!.. Этого бандита опознаю в любом виде! – поспешно отвечает Петренко.

    Слова предателя разносятся над лесом, но ни один

    боец отряда даже не прислушивается к ним. Фашисты, поняв бесполезность своей затеи, начинают карательную операцию.

    Низко над поляной в направлении леса пролетают первые звенья «юнкерсов». В небо вздымаются вырванные, искореженные взрывами деревья.

    Самолеты волнами заходят на бомбометание, и все новые взрывы уничтожают осенний лес.

    – Ракету! – командует немецкий офицер.

    В воздух взвилась красная ракета. Начался артиллерийский и минометный обстрел. Цепи солдат двинулись к лесу.

    Дикий грохот от разрывов бомб, снарядов и мин заполнил лес. В окопах полного профиля, в круговой обороне, лежат матросы Вакуленчука.

    Вакуленчук отдает короткие команды.

    – Командир! Как думаешь, наши уже далеко? – кричит сквозь грохот один из матросов.

    Вакуленчук смотрит на ручные большие часы.

    – Да, – улыбнулся мичман, – пожалуй, уже не догонишь…

    Рядом грохочет взрыв. Матрос прижимается к стенке окопа.

    Взрывы следуют один за другим. Кажется, какой-то геркулес молотобоец огромным молотом бьет по лесу…

    Падают вырванные с корнем деревья, огромные пласты черной земли засыпают траншеи. Сверху летят щепки, куски деревьев. С воем взрываются мины, срезая молодой кустарник и перемешивая его с желтыми листьями и с землей…

    Давно разрушен домик геологов. Завалены землянки. Взрывы бомб и разрывы гранат отдаляются. Они уже слышны в глубине леса, позади лежащих в окопах матросов.

    – Раненые есть? – спрашивает Вакуленчук.

    – Михеев и Сазонов убиты… Боголепов тяжело ранен… – передают по цепи.

    – Траншеи расчистить! Николай, бруствер поправь!

    – Есть! – отвечает матрос.

    – Быстро! – приказывает Вакуленчук. – Раненых – в укрытие!.. Приготовиться! Сейчас полезут!

    Матросы устанавливают станковые и ручные пулеметы, раскладывают гранаты.

    Вакуленчук вскочил на бруствер окопа. Его все видят.

    – Главное, братва, не подпускай вплотную, иначе сомнут. Пулеметчикам чаще менять позиции! Ясно?

    Вакуленчук спрыгнул в траншею.

    Почти одновременно с двух сторон появились черные фигуры карателей. Они медленно, цепью приближаются к окопам. Полная тишина… Только где-то, далеко позади, слышен гул взрывов…

    Лица матросов Вакуленчука… Все замерли, крепко сжимая в руках оружие… Появляясь и исчезая за кустами и стволами деревьев, приближаются цепи солдат с собаками.

    Каратели уже близко… Лежат матросы. Суровые, мужественные лица…

    Рука Вакуленчука – на спусковом крючке ручного пулемета… Палец нажимает на крючок… Тишину разрывают выстрелы.

    Отряд Млынского тремя колоннами вышел к опушке леса. Впереди – открытое место. Болото, покрытое сверху небольшими кустиками и листьями, чуть-чуть колышется. Утренний густой туман укрыл все пространство. Вдали – черная стена леса. Где-то позади слышен гул.

    Млынский и Серегин стоят у самого болота. К ним подходит Алиев. Млынский спрашивает у него:

    – От Вакуленчука никого нет?

    – Никого.

    Серегин попробовал наступить ногой на кочку. Она провалилась в трясину. Ухватившись за руку Алиева, он с усилием вытащил мокрую, всю в мелких зеленых зернах ногу…

    Млынский смотрит на часы.

    – Если еще через час не найдем брод, придется бой принимать здесь. – И обратился к Серегину: – Давай, капитан, команду рыть окопы. Другого выхода не вижу.

    Над лесом низко пролетела шестерка «юнкерсов».

    Млынский подошел к крайней телеге. На ней лежал раненый. Он слабо поднял руку, приветствуя майора. Млынский, чуть улыбнувшись, крепко пожал его руку и направился дальше. Он обходил отряд. И по тем взглядам, которые бросали на него бойцы, он понимал, что ему ничего не надо говорить… Люди готовы на новый трудный бой.

    Млынский остановился у подводы, где Зина давала пить двум раненым матросам. Один из них – крепыш лет двадцати пяти, в гимнастерке с распахнутым воротом, из-под которой виднелась тельняшка, – в беспамятстве тихо стонал. Мишутка с серьезным лицом помогал Зине…

    – Что приуныли? – улыбнулся Млынский.

    – Все в ажуре, товарищ майор, – ответил один из раненых.

    Млынский вопросительно посмотрел на Зину.

    Девушка, ничего не ответив, опустила голову.

    Млынский ласково погладил по голове Мишутку и медленно пошел дальше. Увидев Алиева и Серегина, остановился.

    Серегин. Иван Петрович! Я приказал распрягать лошадей… Телеги поставим перед окопами… устроим завалы из сосен…

    – Хорошо, – ответил Млынский и, посмотрев на часы, немного подумав, добавил: – Рой две линии окопов. Во вторую уложим раненых.

    – Есть! – И Серегин ушел к солдатам, которые переворачивали телеги и пилили сосны.

    Обойдя отряд, Млынский вернулся к болоту и увидел приближавшегося мокрого, опирающегося на большую жердь деда Матвея и плетущегося за ним вымазанного тиной и грязью Алешу.

    – Осторожней, – сказал им Млынский.

    Дед Матвей и Алеша в изнеможении опустились на землю. Дед снял сапоги, вылил воду и начал выжимать портянки.

    Млынский озабоченно спросил:

    – Ну что?

    Дед Матвей натужно откашлялся.

    – Нашли…

    – Вот спасибо, Матвей Егорович! Ну давай, давай, где? Далеко?

    – Версты две… – сказал дед и, немного помолчав, добавил – Только обозом вот не пройдем… затянет…

    – Что же делать? Как долго еще туман продержится? – спросил Млынский.