Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Семен Цвигун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

    Поцеловав с галантной благодарностью руку Гелены и усадив ее за столик, Кюнль устраивается напротив помрачневшего Карасева.

    – Фрейлейн Гелена прекрасно танцует…

    – Да я, кажется, пьян… Я лучше уйду. А ты не ходи за мной! Всё! К черту! – Карасев встает, бросает деньги на стол. – Все к черту!.. – Слегка пошатываясь, но стараясь держаться прямо, он направляется к выходу.

    Гелена украдкой плачет, вытирая глаза кружевным платочком.

    – Ну-ну, успокойтесь. – Кюнль ласково пожимает ее руку. – Очень жаль, что из-за меня.

    – А, – машет платочком Гелена, – мне это все надоело!

    – С ним часто такое?

    – Каждый вечер. С тех пор как вернулся с фронта.

    – Да, это неприятно.

    Гелена прячет платочек в серебряную сумочку и, вздохнув, улыбается, несколько, правда, растерянно.

    – Ну вот я и свободна…

    Кюнль, пропустив вперед Гелену, входит за ней в темный номер. Повернув ключ в замке, зажигает свет.

    Из кресла напротив двери поднимается Карасев. Он совершенно трезв. У зашторенного окна стоит Шумский.

    – Что это значит? – высокомерно спрашивает Кюнль.

    – Тихо, господин инженер, – предупреждает Карасев.

    Но Кюнль повышает голос:

    – Я требую объяснить…

    Карасев коротким ударом сбивает инженера с ног.

    – Я же предупреждал вас – тихо!

    Кюнль лежит на полу и с ужасом смотрит на Карасева, на Гелену, спокойно стоящую возле окна рядом с Шумским.

    Карасев молча поднимает Кюнля за ворот и тащит в ванную комнату. Здесь он рывком швыряет не на шутку испуганного и податливого Кюнля к газовой колонке, заводит его руки вокруг колонки и тут же защелкивает наручники.

    – Что вам нужно? – испуганно хрипит Кюнль.

    – Сейчас узнаете. Только ведите себя хорошо – и все будет в полном порядке. – Карасев обыскивает его, достает портмоне и вынимает документы. – Оружие есть?

    – Нет…

    Карасев открывает кран душа – зашумела вода. На секунду выходит из ванной, передает документы Кюнля Шуйскому и возвращается.

    – Слушайте меня внимательно, Зигфрид. Вы должны понять, что так или иначе мы добьемся, чего хотим. Поэтому вам лучше правдиво и без канители отвечать на вопросы. Вы меня поняли?

    – Да…

    Входит Шумский.

    – На этом динстаусвайсе [1] надо поменять фотографию.

    – Рискованно. Здесь приметы, – пожимает плечами Карасев.

    – «Глаза голубые, лицо овальное»… Сойдет, я думаю.

    Карасев выходит, оставив двери открытыми.

    – Вы работаете в ракетном центре Вернера фон Брауна? – спрашивает Шумский у Кюнля.

    – Как вам сказать…

    – Как можно точнее.

    – Я работаю в конструкторском бюро фирмы «Сименс», мы выполняем заказы Брауна и, разумеется, отвечаем перед ним и особоуполномоченным – группенфюрером Вольфом… Что вы собираетесь сделать со мной?

    – Это зависит от многих обстоятельств, в том числе и от правдивости ваших ответов, Кюнль. Для чего вы приехали в Краков?

    – В командировку. На предприятия особой зоны «Величка».

    – Цель командировки? Подробнее, Кюнль.

    – Я должен выяснить причины, по которым ракеты взрываются в воздухе после старта. Есть предположение, что из-за саботажа на сборке ракет…

    – Такой саботаж возможен?

    – В принципе да. Небольшие отклонения в допусках – и при вибрации ракеты в полете…

    На пороге появляется Гелена, делает предупреждающий знак.

    Шумский строго смотрит на Кюнля, но тот и без того умолк, как только вошла Гелена, и, вздохнув, отвернулся к стене…

    А в коридоре, около двери в номер Кюнля, останавливается дежурный эсэсовец. Прислушивается. Из номера едва слышно доносится шум воды…

    Краков. Гестапо. Вольф за столом внимательно слушает доклад Занге, стоящего у крупномасштабной карты Дембицы.

    – Млынский вцепился в полигон, как мальчишка в рождественский пряник. И я полагаю, что если не сегодня, так завтра он предпримет попытку захвата ракет…

    – У тебя все готово?

    – Еще несколько часов – и ловушка захлопнется… Сигналом к общему выступлению будет взрыв установок в тот момент, когда Млынский решит, что они уже у него в кармане.

    – Хорошо. – Вольф встал из-за стола и подошел к карте. – Только не тяните с полным окружением. Не тяните, Занге. Время работает против нас. Охрана объекта «Величка» усилена?

    – Так точно, группенфюрер. Мышь не проскочит…

    На въезде у ворот в особую зону охранники тщательно проверяют документы Шумского. Вернув документы, открыли ворота, и, как только машина проехала, один из них позвонил кому-то по телефону из будки КПП…

    Машина проехала мимо складов, через железнодорожный переезд, неподалеку от которого стояло несколько пассажирских составов с красными крестами на вагонах, и остановилась у небольшого двухэтажного дома.

    Рыжий высокий шарфюрер открыл дверцу машины и приветствовал Шумского:

    – Хайль Гитлер!

    Небрежно вскинув руку в ответ, Шумский прошел в здание.

    Рыжий шарфюрер проводил его в кабинет, сам стал у двери.

    – Нас предупредили из Берлина о вашем приезде, однако штурмбанфюрера Занге сейчас нет на объекте, и вам придется подождать…

    Шумский повесил плащ и шляпу, прошел к столу.

    – У меня слишком мало времени, чтобы ждать, шарфюрер, и слишком важное дело. Доставьте сюда документацию и позаботьтесь, чтобы мне никто не мешал!

    Поколебавшись, шарфюрер вышел, оставив открытой дверь.

    Шумский приблизился к окну, забранному толстой решеткой. Во внутреннем дворе виднелись ряды продолговатых длинных ящиков. Их бережно и аккуратно грузили в пассажирский вагон с красным санитарным крестом.

    В кабинет вернулся шарфюрер с двумя большими картонными папками и в сопровождении худой остроносой блондинки в эсэсовской форме. Шумский сел за стол, раскрыл, не снимая перчаток, первую папку и вопросительно взглянул на оставшихся в кабинете рыжего эсэсовца и его спутницу.

    – Согласно инструкции по хранению документов группы А-1, унтершарфюрер Фогель должна все время находиться при них, – сказал рыжий эсэсовец.

    – На каждом объекте свои порядки, – усмехнулся Шумский и повернулся к блондинке. – Разрешите курить, унтершарфюрер?

    – Пожалуйста, – сухо сказала она и села напротив Шумского.

    У дорожной развилки отряд Млынского разделился на две группы.

    Солдаты стараются идти не производя шума. Ноги лошадей обернуты мешковиной.

    Отдельной колонной движутся партизаны.

    У развилки стоят Млынский, Алиев, Озеров, Иванов и командир польских партизан Радкевич. Чуть в стороне Стась и Ерофеев держат поводья оседланных лошадей.

    – Сверим часы. – Млынский и Алиев сомкнули запястья со светящимися циферблатами. – Точно. Значит, мы начинаем через полчаса после тебя.

    – Ни пуха ни пера, – говорит Алиев.

    – К черту не посылаю, сам идешь к нему в зубы, Гасан. Будь осторожен, еще раз прошу. Не нравятся мне все эти «охотнички» из СС и санитарные обозы неизвестно откуда…

    – Я буду осторожным-осторожным, – улыбается Алиев.

    – Первый сеанс связи в пять и дальше– через каждые четверть часа.

    – Есть!

    – Ну… – Млынский обнял Алиева.

    На опушке леса, за деревьями, откуда хорошо видна площадка с ракетами и часовой, лежат разведчики, Алиев, Озеров, Лукьянов и сержант Косых.

    – До смены часового – четверть часа, – шепчет Косых.

    Озеров подтягивает поближе к себе черный чемодан.

    Солдаты группы нападения ползут к проходам в проволочном заграждении…

    Тем временем в бункере Занге уступает свое место у перископа унтерштурмфюреру Роту.

    – Хотите кофе? – предлагает инженер-майор, поднимая термос. – Настоящий.

    – Благодарю, но я хочу спать. – Занге потягивается. – Пожалуй, сегодня они не придут…

    – Я что-то не вижу часового, – встревоженно говорит Рот.

    – Что?!

    Занге бросается к перископу, оттолкнув молодого офицера, приникает к окуляру. В перископ видно, как часовой поправляет винтовку.

    – Да вот же он! Вы что, ослепли?..

    На площадке возле ракет с винтовкой часового, в его каске и плащ-накидке топчется Лукьянов. Убитый часовой лежит за небольшим бетонным выступом, а под одной из ракет уже устроился лейтенант Озеров со своим чемоданом и внимательно осматривает установку. Ощупав металлические конструкции, находит провод. Открывает чемодан, в котором аккуратно закреплены инструменты…

    Занге поворачивает перископ и начинает методично осматривать одну установку за другой. Около первой не заметил ничего подозрительного, перешел на вторую…

    Озеров проверяет тестером провод, осторожно воткнув в него иглу датчика. Стрелка прибора на светящейся шкале не двинулась с места.

    Озеров вынул из провода датчик, уложил тестер на место и достал из чемодана небольшие кусачки.

    …И тут Занге заметил что-то подозрительное под одной из установок. Подрегулировал перископ и теперь довольно отчетливо увидел слегка привставшего с земли человека.

    – А, черт! Тревога! Взрывайте, майор!

    Майор повернулся к пульту…

    …Озеров перекусывает провод и разводит его концы в стороны…

    …Майор торопливо включает один за другим небольшие рубильники. Занге наблюдает в перископ: установки целехоньки. Оборачивается к майору.

    – Что вы там?

    – Нет контакта…

    – А, черт! Прошляпили… – Занге злится, но в общем он доволен ходом событий. – Соедините меня немедленно с Вольфом, Рот!.. Они пришли наконец. Давайте сигнал тревоги, майор!

    Над полигоном повисают две зеленые ракеты, завыли сирены, заметались лучи прожекторов. С вышек осветили ракетную площадку мощные прожекторы, ударили пулеметы.

    И сразу же в разных концах полигона тьму разорвали вспышки автоматных очередей.

    Разведчики во главе с сержантом Косых забрасывают вышки гранатами. А Озеров спокойно вскрывает люк в корпусе ракеты.

    Лукьянов стреляет по набегающим немцам.

    Лучи прожекторов вырывают из темноты фигуры то немецких солдат, то наших автоматчиков, то освещают бледные лица заключенных за колючей проволокой…

    Уничтожив охрану бараков, бойцы во главе с Алиевым освобождают заключенных.

    – Товарищи! – кричит Алиев. – Вы свободны! Смерть фашизму!

    Его обступают люди-призраки в полосатых робах.

    – Дайте нам оружие, товарищ! – звучит на русском.

    – Оружия, друг! – на чешском.

    – Оружия! – на польском.

    – Мы будем драться вместе с вами, товарищи! – на французском.

    Бойцы раздают заключенным трофейные автоматы…

    В лесу в районе полигона слышны отрывистые команды.

    Ревут моторы санитарных машин, в которые под брезент с красными крестами взбираются немецкие солдаты.

    Выходят на дорогу бронетранспортеры.

    Эсэсовцы заводят мотоциклы.

    Занге у перископа наблюдает за ходом боя. Он видит, как люди Алиева возятся около ракет. Берет телефонную трубку.

    – В четыре тридцать полигон «Близна» атакован русскими. Охрана восточного участка пропустила их. Фузилерный батальон и егерский полк подняты по тревоге…

    Вольф за столом в своем кабинете. Говорит по телефону, одновременно подписывая какие-то бумаги и поглядывая на стоящего перед ним Крюгера – бывшего адъютанта генерал-полковника фон Хорна, теперь он в эсэсовской форме.

    – Отлично, Занге. Дай возможность Млынскому втянуть все силы на полигон. Пусть увязнет как следует, и тогда атакуй. Докладывай каждые двадцать минут.

    С площадки, где установлены ракеты, видны догорающие вышки, слышен треск автоматов и взрывы гранат. Изредка и сюда залетают шальные пули, чиркают о бетон, стучат в стальные фермы ракетных установок. Люки ракет открыты. Около одной из них что-то проверяет тестером Озеров. Увидев подошедшего майора Алиева, спрыгивает с площадки на землю.

    – Товарищ майор! Горючего в баках нет.

    – Так, хорошо.

    – Хорошо, да не очень. Все ценное оборудование с них загодя снято.

    – Вот оно что…

    – В общем, оказались пирожки ни с чем.

    – Видимо, ждали нас здесь, а, капитан?

    – Точно. Настоящая ловушка. Уходить отсюда надо, товарищ майор, пока не поздно…

    Алиев посмотрел на часы.

    – Нет, капитан. Уходить отсюда не будем. Раз они ждали нас здесь, значит, не ждут в другом месте. Сокирко! Связь с полковником! Быстро!

    Учебный центр «Хайделагер». Бойцы отряда Млынского и партизаны Радкевича атакуют трехэтажиое здание старинного польского замка со рвом, крепостной стеной и башнями.

    Около ворот горят несколько штабных машин. Сами ворота взорваны, одна их створка отброшена в ров, другая висит на петле.

    Бойцы прорвались ко рву, но дальше путь им преграждает плотный автоматный и пулеметный огонь из окон замка, в которых мелькают лица полуодетых летчиков и солдат охраны.

    На опушке леса – служебные постройки: прачечная, хлебопекарня, гараж. Отсюда, из гаража, где стоит несколько легковых машин, хорошо виден замок и горящий мост. Млынский склонился к Кате Ярцевой, принимающей по рации радиограмму.

    – От Алиева, – говорит Катя. – «На полигоне «Близна» – ловушка. В ракетах ничего, кроме взрывчатки… Немцы окружают нас превосходящими силами, предполагая, видимо, что здесь весь отряд. Принял решение вступить в бой…».

    Млынский стискивает зубы. Отобрав у Кати наушники и микрофон, кричит:

    – Гасан, Гасан, ты слышишь меня? Продержись хотя бы час! После этого отходи! Слышишь? Только час! И отходи!.. Все! – Он возвращает микрофон и наушники Кате Ярцевой. – Вызывай самолеты!

    Некоторое время Млынский молча смотрит на замок, потом, подхватив автомат, срывается с места и бежит к залегшим около рва бойцам. За ним – Ерофеев.

    Вокруг свищут пули, взрывают песок.

    Млынский, добежав, упал рядом с Ивановым и Радкевичем.

    – Почему остановились?

    – Огонь…

    – Вперед! – И Млынский одним из первых поднимается в атаку.

    Несколько бойцов закидывают веревки с «кошками» и взбираются по ним на стену. Оттуда прыгают вниз, во двор. Уничтожают в рукопашной схватке солдат охраны и через боковую дверь врываются в замок.

    Схватки завязываются в кухне, продолжаются в столовой…

    в коридорах…

    в спортивном зале…

    в спальных комнатах…

    Летчики – кто успел натянуть мундир, кто нет – отчаянно отстреливаются, дерутся врукопашную.

    Занге в бункере продолжает наблюдение в перископ. Он видит, как советские бойцы залегли под огнем минометов и артиллерии вокруг стартовой площадки, как падает от близкого взрыва одна из ракет… Докладывает по телефону:

    – Операция по уничтожению отряда Млынского началась, группенфюрер!..

    Вольф за столом.

    – Отлично, Занге, – говорит он в трубку.

    В это время звонит другой телефон. Адъютант Крюгер передает трубку Вольфу. Тот мрачно выслушивает новое сообщение, наконец холодно произносит:

    – Я требую принять все меры и отразить нападение. Скоро я сам буду у вас… Алло! Алло!.. – Он швыряет трубку Крюгеру и продолжает разговор с Занге, но уже суровым тоном: – Поздравляю. Атакован объект «Хайделагер». Только что с ним прервана связь. – Торопливо бросает адъютанту: – Соедини меня с фон Хорном!.. Да, я слушаю, Занге! Я же приказал тебе не начинать, пока Млынский не втянет все свои силы! Все! Увяз не Млынский, а ты! – Вольф бросает трубку и берет другую, у Крюгера. – Генерал? Операция началась… Благодарю. Я требую еще один полк… Да поймите же наконец, что это дело государственной важности!..

    Бойцы отряда Млынского – в коридорах замка. Иванов, Мгеладзе, а следом за ними Млынский и Ерофеев с боем пробиваются по лестницам наверх, взламывают высокие двери и неожиданно оказываются в просторном рыцарском зале, переоборудованном в класс, где тренировали летчиков-смертников. Здесь стоят тренажеры с самолетами-ракетами Фау-1 в натуральную величину. Перед каждым – объемные макеты Москвы, Ленинграда, Куйбышева, Челябинска, Свердловска, Горького с основными ориентирами. На стенах – плакаты и схемы наведения ракет, запускаемых с бомбардировщиков.

    Все остановились на секунду, пораженные этим парадом смертоносной техники.

    – Что ж это за хреновина? – спросил Ерофеев. – Бомба или самолет?

    – И то и другое, Ерофеич. Что-то вроде торпеды, только крылатой, – поясняет Иванов, который, не теряя времени, снимает приборы наведения с ракеты-тренажера.

    – А кабинка зачем?

    – По спецзаказу. Человека в нее сажают, он наводит бомбу на цель…

    – А сам?

    – А сам погибает, – подтверждает Млынский. – Поторопитесь с разборкой, старший лейтенант.

    Млынский с Ерофеевым выходят в коридор. Навстречу солдаты тащат опечатанные сургучом железные ящики.

    – Осторожней с приборами, – предупредил их Млынский.

    Лейтенант Ковалев и несколько сержантов в комнате со взорванной железной дверью потрошили сейфы и, мельком проглядев бумаги, набивали ими вещмешки.

    – Секретные документы, товарищ полковник! – доложил Ковалев.

    На лестнице Млынскому и Ерофееву встретился Радкевич. На голове его белела повязка.

    – Товарищ полковник! Остатки гарнизона и летчики-смертники заперлись в подвалах замка.

    – Так…

    – Предложили сдаться – отказались. Разрешите рассчитаться с ними?.. За Варшаву…

    Млынский кивнул.

    Ерофеев – в дверях, на которых нарисованы два нуля.

    – И что за нули? Тоже небось секретная часть…

    Ударом сапога вышибает двери, и оттуда тотчас раздается выстрел. Пуля бьет в стену над головой полковника…

    Ерофеев бросается в туалетную комнату, подминает под себя стрелявшего, выбивает у него из рук пистолет и хватает за ворот… генерала. Он одет в голубой мундир, выражение лица растерянное и злое.

    – Вот это птица! Сидишь в дерьме, так не чирикай.

    – Кто вы такой? – спросил по-немецки Млынский.

    – Прикажите вашему солдату отпустить мой воротник, – отвечает генерал. – Я – начальник учебного центра генерал-лейтенант Форет.

    Млынский, а следом за ним Ковалев и Ерофеев с генералом выходят во двор замка.

    На трофейном мотоцикле с ревом подкатывает связной автоматчик.

    – Товарищ полковник! Старший лейтенант Бондаренко просит передать: на аэродроме свирепый огонь из дотов. Треба подкрепления и пушчонку какую-нибудь.

    – Пушчонку… – Млынский оглядывается вокруг. – Ковалев!

    – Я!

    – Возьмите комендантский взвод, гранатометчиков, ездовых – и немедленно к Бондаренко! Аэродром должен быть взят через двадцать минут!

    – Есть!

    По шоссе, ведущему к аэродрому объекта «Хайделагер», на предельной скорости мчится колонна бронетранспортеров. По обочине движутся танки.

    Обгоняя их, в сопровождении эскорта мотоциклистов несется машина Вольфа…

    А на аэродроме люди приветственно машут заходящему на посадку транспортному самолету «ЛИ-2».

    – Какое дело сделали, а? Товарищ полковник, какое дело! – восторженно кричал Ерофеев.

    Млынский, улыбаясь, посмотрел на часы.

    – Погоди еще. Не кажи «гоп»…

    Самолет касается полосы и катится по ней к лесу.

    Истребители сопровождения продолжают кружить над аэродромом.

    Дверца самолета открывается, и из него, не дожидаясь, пока опустят трап, прыгает на землю офицер. Широко улыбаясь, докладывает Млынскому:

    – Товарищ полковник! По приказу командующего 4-м Украинским фронтом прибыли с грузом медикаментов и боеприпасами. В обратный рейс заберем раненых и трофеи.

    – Благодарю, капитан, с прибытием. – Млынский пожал офицеру руку и кивнул в сторону генерала. – Этого тоже захватите с собой.

    – Есть!

    – Ковалев, грузите документы и раненых! Иванов, все готово?

    – Так точно, товарищ полковник!

    Иванов и сержант Косых подгоняют к самолету тележку, на которой уложены приборы, ящики и мешки с документами.

    – Товарищ полковник, – окликает Млынского Катя Ярцева, – есть связь с Алиевым!

    – Катя, передавай: мы заканчиваем работу и через полчаса отходим. Пусть пробиваются к нам навстречу.

    – Есть!.. Товарищ полковник, у аппарата – капитан Озеров. Майор Алиев ранен…

    И тут снаряды и мины с грохотом неожиданно обрушились на аэродром.

    Лошади в упряжках вскинулись на дыбы… Только что прибывший офицер упал на бетон, обливаясь кровью. От прямого попадания брызнул стеклами и загорелся домик диспетчерской службы…

    – Вот и до нас добрались, – сказал Ерофеев.

    Самолет был цел, и винты его крутились. Только плоскости и фюзеляж кое-где порвали осколки.

    – Раненых в самолет! Быстро! – приказал Млынский.

    – Иван Петрович! – Ерофеев показал на дальний конец аэродрома, там уже были видны немецкие бронетранспортеры.

    – Вижу… Катя! Что отвечает Озеров?

    – Сейчас. У меня что-то с рацией. Видно, задело…

    – Исправляй!

    Истребители прошлись на бреющем, поливая из пушек и пулеметов ползущие по бетону бронетранспортеры.

    Люди под обстрелом продолжали работать, загружая в самолет трофеи и раненых.

    Погрузка окончена. Взревели винты самолета. Но дверца еще была открыта…

    – Товарищ полковник! – снова появился связной от Бондаренко в окровавленной гимнастерке. – Лейтенант просил передать: эсэсовцы нас обходят с флангов.

    – Спасибо, солдат. Ты ранен – до самолета сам дойдешь, или помочь?

    – Дошел бы сам, товарищ полковник, если бы сначала вы в него сели…

    – Отставить разговоры! Марш в самолет!

    Раненый повернулся, вышел из-за укрытия на бетон и вдруг закричал, замахав руками, пилоту:

    – А ну убирайся отсюда к чертовой матери! Вали, пока цел!

    Истребители снова прошли над аэродромом, заставив бронетранспортеры попятиться к лесу…

    «ЛИ-2» покатился сначала медленно, потом быстрее, быстрее и оторвался наконец от земли…

    – Ура! – раздалось над аэродромом.

    Раненый солдат покачнулся и упал. Ерофеев и Млынский подбежали к нему.

    – Извиняйте, товарищ полковник, – тихо сказал солдат. – Только я не раненый. Я уже убитый… – И сник на руках Ерофеева.

    – Прости, солдат. – Млынский снял фуражку.

    Подбежал Радкевич.

    – Самолеты ушли. Пора и нам уходить, Иван Петрович…

    Истребители снова промчались, покачав на прощание крыльями – видимо, расстреляли весь боезапас.

    Млынский развернул планшет.

    – Отходим в сторону полигона, к Алиеву.

    – Подвалы замка, склады горючего и ангары заминированы, – доложил Радкевич. – Разрешите взорвать?

    – Пусть подойдут поближе, – сказал полковник. – И сделаем им хороший фейерверк…

    После того как улетели истребители, немцы возобновили атаку. Бронетранспортеры шли уже с двух направлений: с дальнего конца аэродрома и по бетонке. За бронетранспортерами цепями наступали эсэсовцы.

    Бойцы и партизаны отстреливались, укрываясь за деревьями, разрушенными строениями, давая возможность отойти ядру отряда.

    Мощные взрывы взметнули над лесом пламя, стволы деревьев, обломки стен…

    Не стихала перестрелка и в районе полигона. Изредка были слышны взрывы гранат.

    По болоту, поросшему мелким кустарником и камышом, шли, выбиваясь из последних сил, люди Алиева и освобожденные ими заключенные. Шли, увязая по колено, по пояс, по горло в вязкой жиже. Шли и несли на руках раненых, а впереди всех – комиссара на плащ-палатке…

    В арьергарде, сдерживая наседавших эсэсовцев, отбивались бойцы Бондаренко. Отбивались короткими автоматными очередями, гранатами. И врукопашную – прикладами и ножами.

    Танки и бронетранспортеры немцев увязли в болоте. Некоторые из них горели, подожженные огнем бронебойщиков.

    Но все меньше оставалось защитников позади отряда Алиева.

    Те, кто был впереди, упрямо шли через болото, выбрались наконец к руслу горной реки, которая вырывалась из ущелья, и двинулись дальше по белым камням, по воде, стараясь как можно скорее уйти под прикрытие скал…

    Когда появился самолет-разведчик, они остановились. Самолет пролетел почти над их головами и ушел в сторону от полигона.

    – Поздно, – сказал Озеров. – Теперь не достанут коршуны…

    До спасительных скал, под которые убегала река, было уже недалеко…

    Фронтовая хроника осени 1944 года. Распутица. Советские войска медленно, но неуклонно продвигаются вперед.

    Позиционная война на Западном фронте. Наступление союзников застопорилось. Американские солдаты в окопах.

    Тотальная мобилизация всех сил в Германии…

    Польский хутор в предгорьях Татр. Несколько домов и сараев на склоне горы, густо поросшей осенним лесом.

    Мелкий дождь моросит по желтым листьям, устилающим землю, по соломенным крышам сараев, по каскам, плащ-палаткам и усталым лицам бойцов, бывших узников и польских партизан… Они вносили раненых в дом, укладывали на полу и, выйдя во двор, жадно затягивались самокрутками, которые передавали друг другу…

    В доме над ранеными хлопотали Катя Ярцева и две польские женщины– старая и молодая. И еще здесь были дети, которые испуганно глядели на кровь и раны.

    На подоконнике капитан Озеров чинил рацию.

    А в маленькой светелке, отгороженной ситцевой цветастой занавеской, на узкой девичьей кровати лежал Алиев.

    Повернув голову, он смотрел мимо Млынского, сидевшего рядом, мимо Ерофеева, заваривающего какую-то травку, смотрел в распахнутое окно, за которым был виден мокрый желтый лес на склоне горы, серые скалы, прятавшие вершины в низких тучах, и кроваво-яркие гроздья рябины, одиноко стоявшей на поляне…

    – А мне… все-таки везет… – Алиев помолчал и добавил – Родиться в горах и умереть в горах… Хорошо.

    – Прекрати, Гасан.

    – Что? – усмехнулся Алиев. – Умирать?.. Я бы рад… Ты не рви себе душу, Иван. Они думают, с нами покончено… Успокоятся. А ты ударишь снова. Там, где не ждут… И за меня отомстишь.

    К Алиеву склонился Ерофеев с кружкой, но тот отстранил его руку.

    – Не надо… Оставь.

    – Выпей, комиссар. Еще деда Матвея травка. Нутро согреет – полегчает.

    – Деда Матвея? Ну ладно…

    Пока Алиев, голову которого поддерживал Ерофеев, пил отвар, в светелку вошла Катя Ярцева. Присев на койку, взяла запястье безжизненно лежавшей на одеяле руки Алиева. Не сразу нащупала слабый пульс. Млынский смотрел на нее с надеждой, но Катя, вздохнув, бессильно пожала плечами.

    – Спасибо, – сказал Алиев, не открывая глаз, и улыбнулся. – И правда – легче… А, доктор? Помнишь, Ирина?..

    Катя Ярцева испуганно посмотрела на Млынского, но тот сделал ей знак: молчи. Алиев продолжал:

    – Бой у моста, и ты… На свадьбе у вас погулять хотел… В Баку зайди к моим… Не забывай… – Он открыл глаза, сделал усилие приподняться. – Ерофеич… У рябины… Там… – Откинулся на подушку и затих.

    Холодный рассвет осветил вершины гор, покрытые снегом. Глухо стучал заступ.

    Аккуратно отложив вырезанный дерн, Ерофеев рыл в каменистой земле под рябиной могилу.

    В светелке было темно, только серый сумрак рассвета проникал в окно.

    Тело комиссара, неестественно вытянутое, лежало на койке, накрытое с головой шинелью.

    На табурете понуро сидел полковник. Без фуражки. Опершись на колени локтями, он едва заметно покачивался и всхлипывал, не в силах справиться с горечью утраты.

    В окошко постучали и тихо окликнули:

    – Товарищ полковник!

    – Сейчас… – Млынский вытер лицо ладонью. Надел фуражку и вышел.

    Уже рассвело, когда Ерофеев, стоя на коленях, аккуратно укладывал последние куски дерна на могилу комиссара Алиева под рябиной. Млынский стоял рядом сняв фуражку. Утренний ветер шевелил его волосы…

    Мимо, растянувшись двумя цепочками, проходил отряд. Все: и бойцы, и соратники комиссара, и бывшие заключенные, и польские партизаны – все без головных уборов… И почти у каждого на плече– жерди носилок с ранеными и автомат или винтовка за плечом…

    – Запомните это место, товарищи! – говорил, обращаясь к проходящим, полковник. – Запомните и расскажите вашим детям и внукам, как умирали коммунисты за их свободу и счастье… Вечная слава героям! Смерть фашизму!.. Запомните это место, товарищи!..

    Отряд уходил в горы.

    Последними следом за Млынским шли разведчики и Ерофеев. С гор наползал туман.

    На одном из поворотов узкой горной тропы Млынский остановился и обернулся.

    Далеко внизу едва виднелись крыши хуторских домов и сараев, одинокая рябина на поляне и серые фигурки немецких солдат, пересекавших поляну косой, неровной цепью…

     Часть вторая

    Берег Северного моря. Песчаные дюны, поросшие лесом. На полянах, под зелеными маскировочными сетями, стоят, задрав кверху боеголовки, ракетные комплексы Фау-2. Вытянулись в строю солдаты и офицеры ракетных расчетов.

    Солнце медленно опускается в море…

    На значительном удалении от боевых позиций, под землей, в комфортабельно оборудованном командном пункте, сидит, развалившись в кожаном кресле, рейхсмаршал Геринг.

    Здесь же – командир ракетного подразделения генерал Метц, рейхскомиссар по производству и эксплуатации ракет группенфюрер Каммлер, группенфюрер Вольф, генерал Дорнбергер, конструктор Фау-2 фон Браун и другие.

    Геринг берет микрофон, с чувством начинает:

    – Доблестные солдаты, офицеры и генералы рейха! Наступает долгожданная и торжественная минута…

    Репродукторы разносят речь Геринга над ракетными позициями. В сумерках сурово и мрачно выглядят сами ракеты, суровы и мрачны лица солдат в строю…

    – Мы обрушим неотразимый и мощный удар, – продолжает Геринг, – на головы наших врагов – надменных саксов и поставим их на колени! Поздравляю вас с этим радостным днем! С нами бог! Хайль Гитлер! – Он закончил, оглядел присутствующих – каково впечатление? – и передал микрофон Метцу.

    – Внимание! – выкрикнул Метц в микрофон. – Расчеты, слушай мою команду: объявляю пятиминутную готовность!..

    Солдаты торопливо снимают с ракет маскировочные сети. Из-за облаков появляется луна, и в свете ее серебром отливают мощные корпуса Фау-2.

    На командном пункте Геринг что-то пьет из большого бокала. Волнуются фон Браун и Дорнбергер.

    Голос из репродуктора. Пятиминутная готовность всеми расчетами принята!

    – Объявляю трехминутную готовность! – командует Метц.

    – Трехминутная готовность принята! – снова прозвучало из репродуктора.

    – Всем расчетам – в укрытие! – командует Метц.

    – Все расчеты находятся в дотах! – отзывается репродуктор. Метц смотрит на циферблат часов, потом на Геринга. Тот величественно кивает…

    – Пуск! – кричит в микрофон Метц.

    И в то же мгновение раздался оглушительный грохот. Над позициями взметнулись столбы огня, и все заволокло дымом и тучами пыли.

    Ракеты дрогнули, поднялись и, словно кометы, оставляя за собой огненные хвосты, устремились в небо…

    Геринг протянул фон Брауну обе руки.

    – Поздравляю вас, Браун! Это великолепно!

    – Это самый радостный день в моей жизни, – широко улыбнулся фон Браун.

    – Хайль Гитлер! – Геринг поднял бокал. – За наше чудо-оружие! За победу!..

    Голос из репродуктора. Господин рейхсмаршал! Докладывает генерал-майор Шмидт. По данным с наших наблюдательных пунктов на побережье, в море и в воздухе, из тридцати стартовавших ракет Фау-2 до Лондона долетели шестнадцать. Восемь взорвались в воздухе. Четыре упали в море. Две не вышли из пусковых установок…