Текст книги "Приключения-78"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

– Боже-боже! – стонала Лариса.

– Да хватит тебе! Противно! – жестко сказала Зина. – Распустила нюни! Все ты знала. Все прекрасно знала. С самого начала. Просто тешилась дурной надеждой, что все это вроде шуточки, невинные пьяночки, что никогда не назовут эти вещи своими именами. Вот и весь нехитрый расчет. Дескать, стыдно, когда люди знают, а когда все в тайне, то и стыдиться нечего. Сама же говорила мне, что тридцать рублей на дороге не валяются. Ну, отвечай, говорила? Наташка в морге, а ты здесь комедию ломаешь? А если парнишка твой, восьмиклассник, узнает – ты не выбросишься в окно? Так и будешь тютю-матютю разыгрывать? Наташка мне рассказывала, как Равская ее обмишулила. – Зина повернулась к Демину. – Подсунула ей какую-то работу бросовую на две-три десятки, предложила эти же десятки обмыть. Наташка до того не пила, быстро опьянела, к ним подсели какие-то итальянцы с тонкими усиками, заказали еще шампанского, потом поехали в эту конюшню. Наташка еще там хотела в окно сигануть, когда проснулась утром на заблеванном лежаке.

– А зачем Равской вообще понадобилась Селиванова?

– Наташка хорошо английский знала. А здесь, в этом ресторане, на русском редко с кем можно столковаться. И потом она была красивая, всегда кто-нибудь подсядет. А Равская... Надо слишком много выпить, чтобы на нее с интересом посмотреть.

– А с вами как было?

– Со мной еще проще. Праздник, веселье, танцы, шампанское, машины по ночной Москве, опять эта вонючая конюшня. Ну что сказать – напилась я крепко. Равская ведь не пьет. У нее, видите ли, печень. Ей, видите ли, нельзя. Ей вредно. А нам полезно. Ну, не успели войти к ней, а она мне и бросает: чего, дескать, стоишь, иди раздевайся! Эти слова до сих пор во мне, как заноза, торчат. Как осколок. Что, говорит, тридцать рублей не хочешь заработать? А у меня, конечно, шалое настроение, мне все нипочем, мне море по колено и так далее и тому подобное. А потом было утро, похмелье, была неделя, когда не знала, куда деться...

– Потом все повторилось, – добавил Демин.

– Повторилось, – кивнула Зина, опустив крупное красивое лицо. – Даже не знаю как... С парнем встречалась – разругались, нового не было... Самой вот-вот тридцать, а бабе тридцать – это больше, чем мужику сорок. В общем, жизнь показалась конченой, а тут опять Ирусик звонит, это мы так между собой Равскую называем... У меня с Ирусиком довольно быстро дело до снимков дошло. Сумасшедшая ситуация – подружилась я с французом в один из наших вечеров. Причем всерьез, о женитьбе разговоры вели... Он в Москве при какой-то комиссии по торговле. Но это неважно. С Ирусиком я встречаться перестала. Ни к чему. И кутежи ее, и пьянки даровые, и мужики с лакированными ногтями – все это мне уже было до лампочки. И что вы думаете – находит она меня. Издалека начинает, как обычно. Иезуитские манеры. На бабью долю жалуется, дескать, забыться ей хочется и... с собой кличет. Я отказываюсь. Она настаивает. Я вешаю трубку. Она приезжает. И когда все доводы ее кончаются, вынимает снимочек. Видела я себя. Вы тоже, наверное, видели? Ничего, похожа. Снимок, конечно, я порвала, а она, стерва, вынимает второй, точно такой же. Давай, говорит, девка, наноси штукатурку на физиономию – поехали. А не то через день твой француз получит очень любопытную поздравительную открытку. И я пошла. Пошла. Но если мне сейчас дадут автомат, – голос Зины стал тише, глаза сузились, – а вон к той стенке поставят Ирусика и скажут: хочешь, стреляй, а хочешь, не стреляй. Всю обойму. Вы слышите?! – Она в упор посмотрела на Демина. – Всю обойму до последнего патрона выпущу. И ни слова не скажу. Нет слов. И от нее ни слова не хочу услышать.

– Зина, как по-вашему, почему Селиванова покончила с собой?

– До снимков дело дошло. И вся недолга. Снимочек ей Ирусик показала... Или сказала, что есть такой. Девчонка, много ли ей надо... Слишком уж наряды она любила – этим и купила ее Ирусик. Наверно, бывает в жизни каждой бабы период, когда кажется, что наряды – это главное. Вот на таком периоде и повстречала Наташка нашего Ирусика.

– А что за человек – Равская?

– Послушайте, товарищ... Я еще могу вас так называть? Так вот, после всего, что вам рассказали о ней, спрашивать, что она за человек – непрофессионально.

– Вообще-то да, – смутился Демин. – Тут вы меня подсекли. Тем более что я имел честь быть у нее дома, беседовали, кофе пили...

– Неужели угостила? – изумилась Лариса.

– Это что, на нее непохоже?

– О чем вы говорите! Чтобы она хоть раз за такси заплатила, за троллейбус... Да ни в жизнь! В кафе с ней зайдешь, она же и затащит, выпьешь стакан какой-нибудь бурды с кренделем, так Ирусик тут же торопится побыстрее все запихнуть – и шасть в туалет. А ты расплачивайся. Ну раз сошло, второй раз, а потом даже интересно стало. Ведь речь идет о двадцати-тридцати копейках! И вот сидишь, смакуешь этот так называемый кофе и наблюдаешь, как она давится, обжигается, чтобы, значит, быстрее тебя закончить.

– Я однажды эксперимент провела, – улыбнулась Зина не без гордости. – Зашли мы в какую-то кафешку, взяли по стакану уж не помню чего, и я вообще пить не стала. Дескать, не понравилось мне это кофе или какао. И сделала вид, что хочу по своим делам выйти. Так бедный Ирусик схватила несчастный пряник, сунула его куда-то чуть ли не под мышку и успела все-таки раньше меня встать и в уборную шастануть. Я за ней. Вхожу, а она стоит у зеркала, скучает, сигаретку в пальцах мнет. Надо понимать, дожидается, пока я там расплачусь. Вот такой человек наш Ирусик. А вот и она...

По проходу между столами быстро и растревоженно шла Ирина Аркадьевна Равская в брюках и пушистом свитере, с сумочкой под мышкой. Когда Равская подошла к столику, Демин оказался сидящим к ней спиной, и она не узнала его. Но когда он обернулся, привстал, предлагая ей сесть, она отшатнулась, как от чего-то совершенно невозможного, кошмарного. Демин просто не мог не заметить, как судорожно дернулась ее рука, прижимая к себе сумочку.

– Садитесь, Ирина Аркадьевна, прошу вас, – Демин учтиво улыбнулся и так предупредительно подвинул свободный стул, что Равская не могла не сесть. Она уже взяла себя в руки и выглядела, как обычно, уверенной, ироничной, снисходительной.

– Я смотрю, вы всерьез заинтересовались... моим окружением? – Она поощрительно улыбнулась, хотела было поставить сумку на стол, но та была слишком велика, и Равская опустила ее на колени. Сидеть ей было неудобно, и, помаявшись с минуту, она отодвинула штору и поставила сумку на подоконник. Прищурившись от сигаретного дыма, игриво посмотрела на Демина. – Мне кажется, вы хотите что-то сказать?

– Не сидеть же нам молча, уж коли мы встретились столь неожиданно в столь неожиданном месте, – Демину начинала нравиться ситуация. – Ирина Аркадьевна, если не ошибаюсь, я сижу как раз на том месте, где должна была сидеть Селиванова?

– Селиванова? Ах, вы об этой бедной девочке. По-моему, она как-то была здесь, Лариса, ты не помнишь?

– Кажется, была, – ответила Лариса. Демин поражаются происшедшей в ней перемене. Рядом с Равской она сникла, оробела, присмирела. Было ясно, что Равская крепко держала ее в руках. Она внимательно осмотрела всех трех женщин, с каждой встретилась глазами и каждой будто отдала приказ – молчите, будьте осторожны, не болтайте лишнего. Только что за столом все были равноправными собеседниками. Даже Галя, которая и обронила-то всего несколько слов. Теперь же и Зина, и Лариса, и Галя как бы отодвинулись, и за столом остались двое – Равская и Демин. Он понял, что ему предстоит нелегкая задача подавить властность Равской, наглядно показать женщинам, что за ее уверенностью нет ничего, кроме апломба. Демин осторожно посмотрел в сторону выхода и удовлетворенно опустил глаза. Он увидел Кувакина. В глубине вестибюля мелькнула милицейская форма. Значит, все в порядке.

– Я смотрю, вы все никак не соберетесь рассказать нам что-нибудь интересное, – Равская вызывающе посмотрела на Демина. – Тогда я, пожалуй, воспользуюсь этой маленькой заминкой и схожу приведу себя в порядок. С дамами вы уже познакомились, скучать, надеюсь, не будете.

Равская поднялась, одернула свитер, смахнула с него невидимую пылинку, протянула руку к сумке. И мгновенно, за секунду побледнела, увидев, как ее взял с подоконника Демин.

– Вы хотите поухаживать за мной? – улыбнулась Ирина Аркадьевна. – С вашей стороны это очень мило!

Демин не мог не отдать ей должное – самообладание у Равской было исключительным. Совершенно серое под слоем косметики лицо, серые перламутровые губы, судорожно пульсирующая жилка на шее и непосредственная, светская, кто знает, может быть, даже обворожительная улыбка.

– Нет, сегодня мне не до ухаживаний. Просто я хочу посмотреть, что у вас в сумочке.

– Вы имеете на это право?

– Да.

– Право сильного?

– Как вам угодно.

– Ну что ж, валяйте! – со вкусом произнесла Равская. – Благородный потрошитель женских сумочек... Я сейчас.

И она быстро пошла по проходу между столиками, пошла чуть быстрее, чем требовалось. Впрочем, это можно было объяснить ее раздраженным состоянием.

– Ирина Аркадьевна! – окликнул ее Демин, но Равская, лишь обернувшись на секунду, сделала успокаивающий жест, который мог обозначать примерно следующее: не беспокойтесь, я сейчас вернусь. Она остановилась за несколько метров до стеклянных дверей – за ними, сунув руки в карманы, стоял Кувакин. Равская несколько мгновений молча, исподлобья рассматривала его улыбающееся лицо, потом круто повернулась и пошла к столику. Решительно села. Зло посмотрела на Демина.

– Как это понимать? – спросила она.

– Что вы имеете в виду, Ирина Аркадьевна? – вскинул брови Демин.

– Там стоит ваш помощник!

– Коля? Он, наверно, нас не заметил... Что же вы не позвали его? – Демин поднялся и махнул Кувакину рукой, приглашая подойти. – Коля, – сказал он, когда Кувакин приблизился, – будь добр, кликни наших ребят, они должны быть в вестибюле. Да, и скажи метрдотелю, вон тому, пусть подаст нам... несколько листов стандартной бумаги. Будем составлять акт. Ирина Аркадьевна, ведь это ваша сумочка?

– Какая? Эта? С чего вы взяли? Она стояла на подоконнике. Может быть, кто-то забыл ее?

Демин вынул из сумочки плотный, перевязанный пакет и, отогнув надорванную бумагу, показал Равской – там были деньги.

– Пока вы столь спешно ходили здороваться с моим другом, я позволил себе полюбопытствовать, что же в вашей сумочке... Вот эти женщины присутствовали при моих действиях и готовы подтвердить, что сумочка эта ваша, что в ней оказались деньги, причем не наши, не советские.

– Зина! – негодующе воскликнула Равская. – Что он говорит?! Он склоняет вас к лжесвидетельству! К оговору принуждает! Это же преступление! Ну знаете... – Равская, не в силах сдержать гнев, оглянулась по сторонам. – Я достаточно наслышана о ваших методах, но чтобы вот так, нагло, бесцеремонно, в полном противоречии с законом, с правами человека...

Метрдотель принес несколько листов бумаги, Кувакин взял свободный стул у соседнего столика и присел рядом с Деминым.

– Я протестую! – звеняще сказала Равская гораздо громче, нежели требовалось. – Я надеюсь, что все происходящее станет известным вашему начальству.

– Безусловно, – негромко ответил Демин, вынимая ручку.

– Я хочу предупредить вас, – уже кричала Равская, – что все станет известным не только вашему начальству, но и многим другим людям, над которыми ваше начальство не властно! – Она оглянулась по сторонам, как бы призывая в свидетели разноязычную ресторанную толпу. – Зина! Ты слышишь?!

– Я слышу, Ирусик, я не глухая.

– И ты подпишешь эту беспардонную ложь?!

– Ну а как же, Ирусик?

– Но ведь этим самым ты подпишешь приговор самой себе! Ты себя в тюрьму сажаешь! И их тоже! – Равская кивнула на притихших Ларису и Галю.

– Нет, Ирусик. Мы вели себя некрасиво, может быть, мы вели себя непорядочно. Судья вправе пожурить нас за безнравственность... Но это все.

– И вы?! – угрожающе спросила Равская, исподлобья глянув на Ларису и Галю.

– И мы, – пролепетала Лариса.

– Да, подпишем, – тонко пискнула Галя. – И не смотрите на нас, Ирина Аркадьевна! Мы не знаем, что там и как, но отвечать за ваши дела тоже не хотим! Знаете, своя рубашка...

– Какая своя рубашка! – грубо оборвала ее Равская. – Давно у тебя появилась своя рубашка?! С тех пор, как я решила помочь тебе, дуре! Ведь ты же мужнины майки донашивала! И они тебе были очень к лицу!

– Да! Мужнины майки! – согласилась Галя, и из ее глаз. свободно потекли слезы. – Мужнины майки... Но я бы отдала все ваши вонючие рубашки за одну его майку! Потому что... потому что, когда я донашивала майки, у меня был муж! Лучше донашивать его майки, чем ваши рубашки!

– Ложь, обман и наглое попрание прав гражданина! – четко, как тезис, произнесла Равская.

– Вот здесь, пожалуйста, – Демин придвинул к Зине лист бумаги с актом об изъятии валюты у Равской. Зина подписала и протянула акт Ларисе, которая почти с ужасом смотрела на Ирину Аркадьевну.

– Лорка! – Зина требовательно посмотрела на подругу. – Возьми ручку! Ты же не будешь пальцем писать!

Последней, морщась и всхлипывая, акт подписала Галя.

– А теперь вас всех, – Демин окинул взглядом женщин, – я попрошу одеться и проследовать к машине. Закончим этот вечер у нас, – он улыбнулся. – Я постараюсь быть гостеприимным.

– Как?! На ночь глядя? – воскликнула Равская.

– А что касается вас, Ирина Аркадьевна, то вам, по всей видимости, придется не только проследовать, но и на некоторое время задержаться.

– Надолго, позвольте узнать?

– Пока не закончился следствие.

– Чем же, интересно узнать, я провинилась?

– Валютные операции. Кроме того, вы виновны, и я постараюсь это доказать, в смерти Селивановой. И наконец, вы склоняли не очень устойчивых в моральном отношении людей к легкомысленному поведению, скажем так.

– Это преступление?

– Да, если вы делали это с целью получить выгоду. И вы ее получали.

– Это надо доказать.

– Буду стараться, Ирина Аркадьевна, я буду очень стараться. Евгений Федорович, – повернулся Демин к метрдотелю, – вы нам сможете такси организовать? А то, боюсь, мы все в одну машину не поместимся.

В здании было уже пусто. Только дежурный сидел за стеклянной перегородкой, склонившись над пультом с лампочками, кнопками, рычажками. Демин, не останавливаясь, кивнул ему и быстро направился к себе в кабинет, увлекая за собой всех четырех женщин. Допросить их надо было только сегодня, хотя бы наскоро. Уточнить, снова вернуться к показаниям можно будет завтра, послезавтра, через неделю. Потом будут очные ставки и друг с другом, и с Татлиным, кто знает, возможно, появятся новые действующие лица, но это все будет потом.

Демин распахнул дверь пошире, пропуская всех вперед.

– Прошу садиться, граждане дорогие. У меня не столь шикарно, как в «Интуристе», но что делать! Да, можете пока раздеться, вешалка за шкафом. Она, правда, не рассчитана на такое количество гостей, но ничего, для пользы дела потерпит.

– Вешалка, может быть, и потерпит, – передернула плечами Равская. – Будем ли терпеть мы... Я, например, не намерена. Надеюсь, извинения вам придется принести раньше, чем...

В кабинет вошел Кувакин.

– Валя, там парнишка тебя спрашивает... О Селивановой что-то толкует. Нужен мне, говорит, следователь, который занимается Селивановой.

– Тащи его сюда. Чего ему там одному скучать.

Через минуту в дверь осторожно протиснулся длинный тощий парень с загнанными, красными глазами. В руках он держал мокрую кроличью шапку, с пальто тоже капала вода – нужно не один час ходить по улицам, чтобы довести его до такого вида.

– Проходи, парень. Давай знакомиться. Моя фамилия Демин. Говорят, ты искал меня? Выкладывай, в чем дело?

– Понимаете... – Парень оглянулся, не решаясь заговорить при людях. Встретившись глазами с Равской, он нахмурился, будто вспоминая что-то, потом кивнул, негромко поздоровался. – Простите, – добавил он, – я вас сразу не узнал.

– А я тебя и сейчас не узнаю, – ответила Равская. – И не жалею об этом.

– Ну как же... Помните, нас Наташа познакомила... Мы случайно на улице встретились... Помните?

– Обознались, молодой человек.

– Позвольте, Ирина Аркадьевна, – вмешался Демин, – разве вы не знали Наташу?

– Я не знаю, о какой Наташе он говорит.

– О Селивановой, – ничего не понимая, сказал парень.

– Я не помню столь приятного факта в своей биографии, как знакомство с этим молодым человеком. – Равская отвернулась.

– Ну это уже несущественно, – сказал Демин. – Коля, ты заполняй пока бланки, а я с товарищем потолкую в коридоре.

Они вышли, сели на жесткую деревянную скамью недалеко от дежурного. Гулкий пустой коридор, освещенный несколькими маленькими лампочками, казался длинным и угрюмым. Воняло хлоркой, сыростью, мокрыми досками – видно, уборщица была совсем недавно.

– Итак, – начал Демин. – Как тебя зовут?

– Костя. Костя Гладышев. Понимаете... Я был в квартире, где она жила, и мне сказали... В общем, все сказали... Там у нее сосед, Анатолием его зовут. Он мне велел обязательно к вам подойти. А раньше подойти я не мог... Не мог, и все.

– Раньше меня здесь и не было. Молодец, что пришел. Как ты думаешь, почему Наташа так поступила?

– Понятия не имею! Никаких причин! Может быть, вы знаете? Скажите, почему именно она?! Мало ли людей, у которых, простите меня, больше причин, больше оснований покончить с собой! Мало ли людей, которым просто необходимо покончить с собой, хоть что-нибудь сделать полезное для людей!

– Ну ты, Костя, даешь! – крякнул Демин. – Спрашиваешь, почему именно она... Видишь ли, парень, дело в том, что не только она. Все те дамы, которых ты видел в кабинете, все эти представительные, прекрасно одетые, ухоженные дамы каждый день немного кончали с собой, если можно так выразиться. Все они самоубийцы. Правда, я не уверен, что они это знают. Им еще предстоит узнать. И твоя приятельница, ну та, с которой ты поздоровался, она тоже самоубийца. И прекрасно это знает. Она пошла на самоубийство, надеясь кое-что на этом заработать. То есть совершила самоубийство сознательно, расчетливо, трезво, да еще и других с собой потащила. Организовала этакое коллективное мероприятие. Наташка твоя все приняла слишком всерьез, она не согласна была на деловое, взаимовыгодное самоубийство.

– Они продавали себя? – спросил Костя отрешенно.

– И это было. А теперь они продают друг друга. Конечно, не повстречай они эту мадаму, все было бы иначе, они жили бы другой жизнью. И Наташка твоя была бы жива, А с другой стороны, они сами виноваты. Клюнуть на такую дешевку! Соблазниться даровой выпивкой, закуской, утонченными манерами потасканных заморских кавалеров.

– И Наташка?!

– Нет. С ней было иначе, с ней было и проще, и сложнее. Ее обманули. Небольшая провокация, немного шантажа, пара угроз. Вот скажи, последнее время ничто не угнетало ее?

– Знаете, что-то было... Бывало, говорим, смеемся, а она вдруг сникнет вся, будто вспомнит что-то неприятное. Потом рукой как отмахнется от чего-то, и опять все нормально. Но, наверно, и про меня такое можно вспомнить, когда со мной что-то случится, когда я... погибну, к примеру.

– Не торопись, Костя, не надо. Как она тебя познакомила с этой дамой? Когда? Где?

– Месяца три назад мы случайно на улице встретились. Я уже забыл, как ее зовут... Наташа щукой назвала.

– Как?

– Щукой. Я понимаю, это несерьезно...

– Боюсь, что эта очень серьезно. Где-то я сегодня слышал это слово... Щука... Надо же – забыл. А разговор был... Скажи, а как именно, в какой ситуации, с каким выражением она ее щукой назвала?

– Ну, мы шли по улице, Наташа увидела ее метров за тридцать... И говорит... Надо же, говорит, со щукой встретились. Ей это неприятно было. И ситуация возникла странная. Она меня никак не представила, ее тоже никак не назвала. Только по имени-отчеству.

– Надо же – щука, – пробормотал Демин. – Кто же мне сегодня говорил о щуке? Ну ладно, пошли, я посажу тебя в отдельной комнате, и ты все не торопясь изложишь. Опиши встречу с этой дамой, как к ней отнеслась Наташа, как она ее назвала. В общем – все. И как можно подробнее. Сюда заходи. Садись. Вот тебе бумага, ручка – пиши. В конце не забудь указать свои координаты. Кто ты, что ты, где живешь, чем занимаешься, адрес, телефон. Добро? Я зайду через полчаса. Без меня не уходи.

В кабинете, где Демин оставил Кувакина с задержанными, царила гнетущее молчание. Он прошел на свое место, сел.

– Равскую попрошу остаться, остальным придется выйти в коридор. Там есть скамейка, располагайтесь. Итак, Ирина Аркадьевна, продолжим наши игры.

– Игры, говорите? – Равская недобро усмехнулась. – Я смотрю, вы привыкли играть с человеческими судьбами. Для вас это, оказывается, игры! А ведь я в суд подам. И вам придется отвечать.

– Хорошо. Отвечу. А сейчас, пожалуйста, ответьте мне.

– И не подумаю. Только в присутствии адвоката.

– Адвоката? Это вы, наверно, в кино видели, в зарубежных детективах? Ну, вы даете, Ирина Аркадьевна!

– А у нас такое невозможно? Только у них задержанный может требовать адвоката? А у нас можно хватать людей среди ночи и допрашивать сколько вздумается!

– Мелко гребете, Ирина Аркадьевна. Этим вы меня не обидите. Вас задержали не среди ночи, а вечером, вовсе не поздним вечером. Просто сейчас рано темнеет. Опять же низкие тучи, снегопад, метель... Приятная такая весенняя метель. Кроме того, это позволяется законом. Когда допрос, задержание имеют срочный характер, когда требуется предотвратить дальнейшие преступные действия или же когда оставление преступника на свободе дает ему возможность уничтожить следы своей незаконной деятельности. Видите, я даже статью процитировал. И не забывайте, что вас задержали с солидным количеством иностранной валюты, – Демин кивнул на сумочку. – А что касается адвоката – это ваше право. Но, согласитесь, Ирина Аркадьевна, вам не потребовался бы адвокат, будь вы уверены в невиновности. Адвокат вам нужен для того, чтобы ловчее ответить на вопросы следствия. Ну что ж, давайте побеседуем в присутствии адвоката. Да, Коля, – обратился Демин к Кувакину, – тебе ничего не говорит такое слово – щ у к а?

– Щука? – переспросил Кувакин. – Постой-постой... Насколько мне известно, с некоторых пор появилась на нашем горизонте ловкая тетя... По валюте большой спец. Якобы ее кличка – Щука. Мы знаем некоторых ее клиентов, знаем кое-какие методы работы, приемы... Но сама она пока остается неуловимой.

– Коля, она перестала быть неуловимой.

– Ты хочешь сказать...

– Коля, она перед тобой.

– Ирина Аркадьевна! – непосредственно воскликнул Кувакин. – Неужели он говорит правду?!

– Да, – протянул Демин, – напрасно вы, Ирина Аркадьевна, не отпустили Селиванову. Конечно, знание языков в вашем деле очень полезно, но Селиванова знала не только языки, она знала вашу кличку... Эти вряд ли знают, – Демин кивнул на дверь.

Равская поднялась, сунула руки в карманы распахнутой дубленки, прошлась в раздумье по кабинету, постояла у окна, вернулась к двери и наконец остановилась перед Деминым. Взгляд у нее был несколько оценивающий, будто она стояла у прилавка магазина и прикидывала – не слишком ли дорога вещь, которая ей приглянулась? Не таясь, откровенно, она скользнула взглядом по одежде Демина, с ухмылкой посмотрела на помятый дешевенький пиджачишко Кувакина, на его совсем не в тон пиджаку брюки, судя по всему, купленные случайно, по дешевке. И вдруг Демин неожиданно для себя самого втянул ноги под стол, чтобы спрятать размокшие, потерявшие форму туфли. Его жест не скрылся от Равской, и она снисходительно улыбнулась.

– По тысяче каждому, – сказала она четко и негромко.

– Не понял? – Демин вскинул брови.

– Тогда по две. Каждому. Годится?

– Это вы нам предлагаете? – спросил Демин. – А за что?

– Две вещи, – сказала Равская. – Первое. Вы должны опустить в унитаз содержимое сумочки. Или взять себе. И второе – вы не слышали этого слова... Щука. В остальном честно выполняйте свой гражданский долг. Я готова ответить и за смерть Селивановой. Разумеется, как человек, старший по возрасту, который должен был уберечь ее от необдуманного шага. И за то, что я организовывала приятные вечера для этих вот застарелых дев, – она презрительно кивнула в сторону двери.

– А за снимки? – спросил Демин.

– За снимки пусть отвечает тот, кто их делал. Татлин.

– По две тысячи на брата, – задумчиво протянул Кувакин. – На двоих – четыре тысячи... Неплохо. Почти годовая зарплата, а, Валя? А если Татлин предложит нам тоже по две тысячи?

– Это уж вам решать, – ответила Равская таким тоном, будто бестактность Кувакина ее оскорбила. – Впрочем, пять тысяч он вам наверняка не предложит. А я... Я готова дать доказательства активной роли Татлина во всем этом деле. И снимки пусть остаются, коль они уже приобщены. Мне кажется, они достаточно полно отвечают на вопрос о причине самоубийства Селивановой.

– И за все ответит Татлин? – уточнил Демин.

– А почему бы и нет? Он, бедняга, так устал в ежедневной беготне и суете! Пусть отдохнет годик-второй.

– Годиком-вторым ему не отделаться.

– Зачем нам об этом думать, – пожала плечами Равская. – Пусть решает наш народный, самый справедливый суд.

– Но Татлин тоже не будет молчать, не будет сидеть сложа руки, – заметил Демин. – И снимки он сделал все-таки в вашей квартире.

– Откуда мне знать, чем он занимался в моей квартире! Он выклянчил ключ... Я всегда знала его за приличного человека. Кто же мог подумать, что это развратная личность! Но это все неважно. Мы договорились? Пакетик в сумочке сам по себе стоит не меньше пяти тысяч. Я вам его дарю. И за Щуку плачу пять тысяч. Поверьте, ни один фаршмак столько не потянет!

– Соблазнительно, – покрутил головой Демин. – Видишь, Коля, на какой вредной работе мы с тобой сидим, какие невероятные перегрузки испытываем, в какое тяжелое состояние может ввести такое предложение. Нам, Коля, за вредность молоко выдавать надо. Хотя бы по пакету в день. Как ты думаешь?

– Не меньше. Я бы и от двух не отказался. А если еще шестипроцентного по двадцать пять копеек за пакет, – мечтательно проговорил Кувакин, – никакой другой работы не надо.

– Решайте, мальчики, решайте! – поторопила Равская. – Я даже могу помочь вам реализовать валюту. Хотя у вас и свои связи должны быть.

– Да, надо решать, – вздохнул Демин. – Ирина Аркадьевна, вы по-прежнему не хотите давать показания без адвоката?

– Как? Вы отказываетесь? – удивлению Равской не было предела. – Почему? Неужели вам так хочется подсадить меня? За что? Что я вам сделала плохого? Ведь мы только сегодня познакомились! Нет, мы можем продолжить. Назовите свою цену! Давайте продолжим.

– Торговлю? – холодно спросил Демин. – Нет, Ирина Аркадьевна. Пошутили, и будя. А то сейчас вы предложите нам по десять тысяч, и меня кондрашка хватит от волнения. А у меня жена, ребенок... Нет-нет, и не уговаривайте. Я не могу так рисковать.

Равская с минуту смотрела на Демина с недоумением и досадой, потом в ней как ослабло что-то, плечи опали, и сразу стали заметны ее возраст, усталость, безнадежность.

– Я, кажется, понимаю, – проговорила она медленно. – Здесь, конечно, дело более чем личное... Дело не во мне и не в тех безобидных вещах, которыми мне пришлось заняться, чтобы прокормить себя...

– Надеюсь, вы жили не впроголодь? – спросил Демин.

– Еще этого не хватало! – вскинула подбородок Равская.

Возвращался Демин последней электричкой. Освещенный желтоватым светом вагон был почти пуст. В одном его конце дремал захмелевший мужичонок в телогрейке, на соседней скамье военный читал газету, с трудом разбирая мелкий текст, а в полумраке тамбура беспрерывно целовались парень с девушкой.

Снег перестал, потеплело, и теперь шел дождь, частый и стремительный. Демин представил себе, как несутся в мокрой весенней темноте пустые вагоны электрички с рядами светящихся окон, несутся, как бы раздвигая струи дождя, и грохочут на стыках колеса, и загнанно кричит у переездов сирена головного вагона. Представил, как затихает металлический грохот электрички и наступает такая полная, сосредоточенная тишина, что слышен шелест капель в мокрых ветвях сосен и елей...

На своей платформе он сошел один и медленно, не торопясь, направился к дому. Автобусы уже не ходили прохожих он тоже не видел. Издали Демин с огорчением отметил, что окна его квартиры погашены – значит, его не дождались, легли спать.

Дверь он открыл своим ключом, разделся в тесной прихожей, повесил плащ на угол двери, чтобы не намочить одежду на вешалке. А когда, выпив пакет молока, уже шел в спальню, нечаянно наткнулся в темноте на стул и разбудил жену.

– А, это ты, – пробормотала она сонно. – Пельмени в холодильнике. И посади Анку на горшок, а то буде горе и беда.

– Ладно, посажу... Не привыкать.