Текст книги "Приключения-78"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

– Странная была студентка эта Селиванова, тебе не кажется? – участковый кивнул на раскрытый шкаф, в котором висели две дубленки, небрежно брошенные, лежали заморские сапоги, ондатровая шапка...

– Благосостояние растет, – пожал плечами Демин.

– Если все начнут такими темпами свое благосостояние повышать, – хмуро сказал оперативник, – мы не будем поспевать с выездами...

– Что отпечатки? – спросил Демин у эксперта.

– Вроде чужих нету. Точно отвечу завтра утром.

Оперативник протянул Демину большую папку с фотографиями. Да, Селиванова любила сниматься и явно нравилась себе. Он отобрал из пачки несколько снимков и сунул их в карман.

– А вот это, Валя, тебе не покажется интересным? – Оперативник положил перед Деминым коробку, наполненную всевозможными женскими побрякушками, колечками, сережками, квитанциями, нитками... – Посмотри, здесь почти десяток этикеток из «Березки». Ну из магазинов, которые за валюту торгуют. Для иностранцев в основном.

Демин взял коробку, вытряхнул ее содержимое на диван. Несколько минут внимательно рассматривал этикетки, квитанции.

– Ну вот, это уже интересно, – проговорил он. – Квитанция на денежный перевод. Мамаша высылает Селивановой двадцать пять рублей и заранее извиняется, что больше в ближайший месяц выслать не сможет. Слышь, Гена! – подозвал он участкового. – Картошку купили родители Наташи. На зиму запаслись. И эта покупка серьезно вышибла их из колеи.

– Ну и что?

– А то, что благополучия Наташа достигла своими силами. Старики ее, как я понял, не самые состоятельные в Воронеже люди. Покупка нескольких мешков картошки всерьез нарушает все их финансовые обязательства. А у Наташи две дубленки. Если я не ошибаюсь, общей стоимостью порядка тысячи рублей.

– Мать честная! – в волнении зажала рот руками дворничиха, услышав эти, совершенно невероятные, с ее точки зрения, цифры. – Это где же взять их?! Такие-то деньги...

– Дочку красивую иметь надо, мамаша! – засмеялся фотограф. – Нынче красивые дочки в цене!

– Нет уж, сынок, – строго проговорила женщина. – Тогда и денег этих не надо. Господь с ними, с деньгами-то... Вот так-то. Не ужилась, видно, девка с деньгами в одной комнате, выжили они ее, в окно вытолкнули, во как! С большими деньгами не каждый уживается. Они, деньги-то, с норовом!

Демин открыл окно и посмотрел вниз. В нескольких метрах от него раскачивались верхушки высоких деревьев, внизу, на асфальте, все еще лежали кирпичи, припорошенные мокрым снегом. Выбросилась Селиванова рано утром, почти ночью, в темноте. Надо же, нашлась у девчонки бутылка виски... А не будь ее, кто знает, и сейчас была бы жива. Поревела бы, пообижалась бы на кого-то, но осталась бы жива... Выпила примерно стакан. Количество вполне достаточное, чтобы любая неприятность превратилась в трагедию. Говорят, правда, что, наоборот, пьяному море по колено... Не знаю, подумал Демин, не знаю... Большинство преступлений совершается по пьянке не потому, что кое-кому становится безразличной собственная судьба... Скорее наоборот – болезненно обостряется чувствительность, преувеличенно воспринимается любое случайно брошенное слово, безобидное замечание кажется смертельным оскорблением, терпимое положение воспринимается как безвыходное.

Ну что ж, доложим начальству все как есть, думал Демин, перелистывая маленькую записную книжечку Селивановой. Книжка была необычной – в алом сафьяновом переплете, с прекрасной бумагой. Такую не купишь в канцелярском магазине, скорее всего тоже из «Березки»...

Дверь в комнату резко, без стука открылась – на пороге стояла бледная Сутарихина.

– Там звонят, – проговорила она почти шепотом. – По телефону... Наташу просят... Я сказала, чтоб подождали...

– Валера, – Демин повернулся к одному из оперативников, – беги быстро в соседнюю квартиру. Позвони оттуда – пусть засекут... А вы, Вера Афанасьевна, возьмите трубку и скажите, чтоб подождали.

– Господи, как же это? – Глаза старой женщины наполнились слезами. – А ну как не смогу?

– Сможете! – жестко сказал Демин. – Идите!

Своей резкостью он хотел возмутить женщину и тем придать ей силы. Сутарихина испуганно взглянула на него и вышла. Видя, что она все еще не решается взять трубку, Демин сам взял ее, прислушался, дав знак всем замолчать. «Соседка пошла звать...» – услышал он низкий женский голос. «Придет, никуда не денется», – произнес тот же голос через несколько секунд. После этого раздался смех, не радостный, а какой-то угрюмый, торжествующий смех человека, который добился своего, сумел доказать свою силу. «Ничего, побесится, перестанет... Через это надо пройти. Ну что там?!» – последние слова прозвучали четче, ближе других. Видно, неизвестная собеседница крикнула их прямо в трубку.

Демин передал трубку Сутарихиной.

– Алло! Алло! – зачастила Сутарихина. – Вы меня слышите? Алло?

– Да слышу, слышу, чего вы орете, как будто вас...

– Подождите минутку... Алло!

В конце коридора, насупившись, стояли братья Пересоловы, и во всем их облике было неодобрение. Демин навис над Сутарихиной, пытаясь разобрать, что говорит сипловатая собеседница. Понятые робко выглядывали из комнаты Селивановой – они, кажется, так и не поняли, что происходит.

– Хорошо, я позвоню через пять минут, – сказала женщина и, не дослушав Сутарихину, повесила трубку.

– Низкий нагловатый голос? – вдруг спросил молчавший до сих пор младший Пересолов.

– Да, наверно, его можно назвать таким, – озадаченно проговорил Демин. – Ты ее знаешь?

– Она звонит иногда. Не так чтобы часто, но и не первый раз. Кстати, этой ночью она звонила. Ее зовут Ирина.

– А отчество, фамилия? – спросил Демин.

– Не знаю, Наташа не говорила.

– Напрасно, – проворчал Демин.

– Я могу подойти к телефону... Она иногда передает через меня кое-что для Селивановой... То есть передавала.

Демин задумчиво посмотрел на младшего Пересолова, на Сутарихину, в глазах у которой засветилась надежда на избавление от такой неприятной роли.

– Хорошо. Подойдешь ты.

– Толик, будь добр, кликни Натали́, а? – спросила трубка.

– А что я буду за это иметь?

Демин молча пожал парню локоть – правильно, мол, так держать. Тяни время, болтай не торопясь.

– Что будешь иметь? – переспросила женщина. – Это ты уже с Натали́ договаривайся, – она хрипло засмеялась.

– С ней договоришься, как же! Держи карман шире!

– С Натали? Можно, Толя, можно. Заверяю тебя, что с ней очень несложно договориться. Видно, ты не с того конца начал.

– С какого же конца нужно начинать?

– Ха! Я бы тебе сказала, но рядом люди. Они могут неправильно меня понять.

Демин увидел на лбу у парня маленькие капельки пота. Он только сейчас понял – каково было тому вести этот вроде бы шутливый разговор.

– Ну, ты что замолчал-то? Смотался бы за соседкой-то!

– Ладно, подожди, – пробурчал Анатолий и передал трубку Демину. Некоторое время в трубке не раздавалось ни звука. Полная тишина. Только мелкие шорохи, писки. Потом вдруг четко и громко прозвучали слова: «Конечно, придет, никуда не денется». Все тот же низкий женский голос. И Демин даже на расстоянии чувствовал, что принадлежит он человеку агрессивному, хваткому, энергичному.

В дверях появился оперативник.

– Все в порядке, – проговорил он шепотом. – Засекли.

– Спроси, может, чего передать, – сказал Демин Анатолию, отдавая ему трубку.

– Алло! Ира! Может, что передать?

– Слушай, ну и копуха она стала! Все еще не оделась? Как у нее настроение?

– По-моему, неважное.

– Я думаю, – удовлетворенно засмеялась женщина. – Толя, скажи ей, чтоб сегодня обязательно была в «Интуристе». Понял? Она знает. И еще скажи, чтоб не валяла дурака. Ну будь!

Анатолий положил трубку и некоторое время стоял молча. Потом вопросительно посмотрел на Демина.

– Ты ее знаешь? – спросил Демин. – Кто это был?

– А черт ее знает! – с неожиданной злостью сказал Анатолий. – Ира, и все. Судя по голосу, эта Ира немало выпила на своем веку. И не только водки.

– Что же еще она, по-твоему, пила? – спросил Демин.

– Крови она достаточно попила у людей. По голосу чувствую, по тону. Этакой хозяйкой себя воображает. Видно, нравится ей быть хозяйкой, давать распоряжения, поощрять и наказывать.

– Ладно, – тихо проговорил Демин, и в его голосе в первый раз за все утро прозвучала угроза. – Ладно. Пусть так. Что у тебя? – повернулся он к оперативнику.

– Из автомата звонили. С улицы Горького.

– Ладно, – повторил Демин. – Пусть так. Хозяйка так хозяйка. Я не против. Будем заканчивать. Подписываем протоколы, собираем манатки, опечатываем жилплощадь и отбываем. А вас я попрошу вот о чем, – Демин повернулся к жильцам, – если кто будет спрашивать Селиванову, отвечайте, что ее нету. Нету, и все тут. Пусть думают что хотят. Такая вот к вам просьба.

Демин оглянулся в последний раз, словно проверяя – не забыл ли чего, и вдруг взгляд его упал на новенький портфель с блестящими медными пряжками. Он был явно чужой в этом полутемном коридоре, на пыльном полу, между старой кухонной тумбочкой и продавленным креслом. Демин поднял его, внимательно осмотрел.

– Наташин, – сказал Анатолий. – Она часто оставляла его в коридоре. А утром брала – и сразу в институт.

Демин, не говоря ни слова, внес портфель в комнату Селивановой и вытряхнул его содержимое на диван. Это был обычный студенческий портфель. Из него высыпались тетради, конспекты, зеркальце, несколько шариковых ручек. Раскрыв одну из книг, Демин увидел, как из нее выпал небольшой синий листок бумаги и, раскачиваясь из стороны в сторону, полетел на пол. Демин поднял его, внимательно осмотрел, и все увидели, как его хмурое лицо осветилось чуть ли не счастливой улыбкой.

– Ну вот, – сказал он. – Лира. Самая настоящая итальянская лира, которую гражданка Селиванова использовала в качестве книжной закладки. Правда, стоит она пятак, не больше. – Демин подмигнул младшему Пересолову. – Уж поскольку я освободил тебя сегодня от работы, пойдем немного покатаемся? А?

– Если хотите...

– Тогда одевайся. Поехали. А снег, снег-то валит. Эх, Наташа, такого снега лишить себя, такой погоды! Зачем было так торопиться?

И опять машина мчалась по заснеженным улицам. С пощелкиванием неутомимо работали «дворники», сгребая с ветрового стекла мокрое месиво, и чертыхался водитель, глядя, как скользят на переходах прохожие, как шарахаются они в сторону, увидев возникающую совсем рядом машину, и молчал, вжавшись в заднее сиденье, Демин, поглядывая на дорогу, на размытые контуры домов, на тусклые, словно плавающие в снегу огни светофоров.

– А этот... Григорий Семенович, звонил Селивановой? – спросил вдруг Демин.

– При мне нет, – ответил Анатолий. – Вы хотите сейчас зайти к нему?

– Нет. И тебе не стоит. Уточним номер дома, квартиру, фамилию и отчалим.

– А, черт! – вскрикнул водитель, выравнивая машину. – Заносит.

– Не торопись, Володя. Успеем. Уж теперь-то мы должны успеть. Насколько я понимаю, Григорий Семенович не из тех людей, которые выбрасываются из окон, а, Толя?

– Нет, он не выбросится.

– А других? Выбросит?

– Мешать, во всяком случае, не станет.

– Представляешь, Толя, живут среди нас некие существа, тоже по две ноги имеют, голову в верхней части туловища, разговаривают по-нашему, нас понимают, может быть, даже лучше, чем мы сами себя понимаем. Со стороны посмотришь – вроде люди как люди. Ан нет. Они совсем не люди. Я не говорю, что они плохие люди, они вообще не люди. Они только притворяются, прикидываются, иногда долго и весьма успешно.

– Что-то, Валя, я смотрю, ты в философию ударился, – усмехнулся водитель.

– Что ты, Володя! Никакой философии. Жизнь. Я иногда ловлю себя на мысли, что разыскиваю не человека, совершившего преступление, а просто чужое, враждебное существо, которое замаскировалось под человека и шкодит ему, использует его в своих темных целях и вообще смотрит на человека как на некое животное, которое можно использовать на тяжелых работах, в пищу, да, и в пищу! А вечером, после дневной суеты, сняв маскировку, оно, это существо, будет сидеть на мягком, теплом диване, поглаживать брюшко и смеяться над человеком же. Нет, ты понимаешь, что происходит, – продолжал Демин, – эти существа не прочь считать себя людьми, более того, только себя-то они и считают людьми. У остальных, видите ли, манеры не столь изысканны, словами они не могут играть так ловко, блажью, видите ли, мучаются – то про совесть вспомнят, то про порядочность, то им принципиальность поперек дороги станет. А у этих существ все до ужаса просто, все в конце концов сводится к купле-продаже. И больше всего они опасаются обнаружить смысл своей жизни...

– В чем же он у них, этот смысл? – спросил Анатолий.

– Прежде всего навар. Ты понимаешь, все эти разговоры о жалости, сочувствии, великодушии, честности – все это только смешит их и еще больше убеждает в собственном превосходстве. Все это, мол, разговоры недоумков, которые пытаются оправдать свою слабость. Прибыль – вот козырь, которым они работают. Человеческая жизнь не козырь. Закон не козырь, он попросту не для них. И вот, разговаривая с кем-то, я прежде всего пытаюсь определить – человек сидит передо мной или то самое замаскированное существо.

– Вы думаете... что Наташа из них? – спросил Анатолий.

– Селиванова? Вряд ли... Эти существа не кончают самоубийством, они просто находят наиболее целесообразный вариант. Они слишком рассудочны, чтобы поддаваться таким эмоциональным порывам. Они не способны на подобное... И в этом их сила. А вообще-то, ребята, сейчас отличная погода, вы только посмотрите!

– Куда лучше! – иронически бросил водитель. – Только жить да радоваться.

– Вот здесь, – сказал Анатолий, показывая на смутную, расплывчатую громаду дома, которая неожиданно проступила в снегопаде.

Машина вильнула к тротуару, брызнув в стороны мокрым снегом, и остановилась. Демин приблизил лицо к самому стеклу, пытаясь прикинуть высоту дома, но не увидел верхних этажей – снегопад скрывал их.

– Ну ладно, – проговорил он без огорчения. – Улицу мы знаем, номер дома тоже знаем, остановка за квартирой и фамилией. Толя, ты свою задачу понял? Заходить и тревожить Гришу не следует. Уточни квартиру и фамилию. И все.

Анатолий молча вышел, оглянулся по сторонам, поднял воротник плаща и, ссутулившись, побежал к подъезду. В мокром, насыщенном снежинками воздухе даже не слышно было, как хлопнула дверь.

– А ничего домик, – протянул водитель. – Я бы не отказался.

– Я тоже, – согласился Демин.

Через несколько минут на пороге показался Пересолов. Найдя взглядом машину, он побежал к ней напрямик, прижав к ушам уголки воротника. Водитель предусмотрительно открыл дверцу, и Анатолий с разбега упал на сиденье.

– Татлин. Его фамилия Татлин. А квартира – шестьдесят седьмая. Представляете, я поднялся на девятый этаж и остановился перед его квартирой, чтобы уже наверняка убедиться, а в это время распахивается дверь, и на площадку вываливается его мамаша. Она, видно, меня в глазок рассмотрела.

– Так, – протянул Демин. – Она спустила тебя с лестницы?

– Во всяком случае, ей этого очень хотелось. Но это неважно. Дело в том, что сынка ее, Григория Семеновича Татлина, дома сегодня нет и в скором времени не будет. В данный момент он находится под следствием.

– Даже так! – удивился Демин. – Даже так... И давно?

– Около недели.

– За что?

– Она говорила что-то об обмане, предательстве, неблагодарности и так далее. Никогда не думал, что в такой обходительной женщине столько матерщины может скопиться, – озадаченно сказал Пересолов. – Она приняла меня за дружка Григория Семеновича, одного из тех, кто предал его.

Все так же валил снег. Водитель выключил «дворники», и ветровое стекло уже через несколько минут было занесено. В машине установилась тишина, тепло и уют настраивали на благодушное настроение. Рядом с мягким шорохом проносились машины, слышались голоса прохожих. Демин молчал. Ему надо было срочно принять решение – идти к Татлиной или не следует? Конечно, по всем законам и канонам идти не стоило. Ведь он ничего не знает. Он не готов к разговору. Он не в состоянии даже четко ответить на вопрос – что ему нужно от Татлиной. Кто-то уже ведет следствие, Татлин дает показания, где-то уже есть протоколы допроса свидетелей, справки, характеристики... И конечно же, познакомившись со всеми материалами следствия, поговорить с Татлиной можно гораздо увереннее. Но Демину нестерпимо хотелось повидать Татлину, побывать у нее на квартире, переброситься незначащими словами – иногда они оказываются самыми значащими. Да, он ничего не знает, но позиция полного невежды очень удобна. Судя по рассказу Пересолова, Татлина принадлежала к тому типу людей, которым приятно видеть перед собой невежд, просвещать их с высот своей образованности и, таким образом, утверждаться, утверждаться хотя бы в собственных глазах. Ну что ж, подумал Демин, пусть она меня просветит. А кроме того, уже твердо решил он, мне нужны основания, чтобы вынести постановление о возбуждении уголовного дела... Как того и требует столь любимая мною статья номер сто двенадцать.

– А знаешь, Толя, – медленно проговорил он, – я все-таки схожу к твоей подружке... Как ты на это смотришь?

– Оружие с собой?

– Авось! – рассмеялся Демин, чувствуя легкость от принятого решения. – Если через полчаса не вернусь – взламывайте дверь.

К подъезду он шел не торопясь, наслаждаясь падавшим на лицо снегом. После неподвижной духоты машины воздух казался особенно свежим. Так же медленно Демин поднялся по ступенькам к лифту, вошел в него, аккуратно прикрыл дверь. А на девятом этаже, уже чувствуя готовность к разговору и нетерпение побыстрее увидеть Татлину, он позвонил в шестьдесят седьмую квартиру. Сверкающая точка глаза, врезанного в дверь, померкла. Кто-то внимательно, ему даже показалось – затаив дыхание – рассматривал его. Демин оставался невозмутимым, хотя ему очень хотелось подмигнуть этому стеклянному глазу. Наконец мягко щелкнули зажимы замков, дверь слегка приоткрылась, и он увидел расплывшееся лицо, маленькие настороженные глазки, нечесаные волосы, падающие на уши. Татлина, видно, еще не остыла после разговора с Пересоловым...

– Простите, пожалуйста, – начал Демин. – Здесь живет Григорий Семенович Татлин?

– А вы кто такой будете?

– Моя фамилия Демин. Я работаю следователем. Я бы хотел видеть Григория Семеновича... Мне надо поговорить с ним.

– На Бутырке Григорий Семенович! – вдруг тонко выкрикнула женщина. – Надеюсь, следователи знают, что это такое?! Они должны знать, что Бутырка – это не Сочи и не Одесса!

– Он на Бутырке? – ужаснулся Демин и понял, что это получилось у него неплохо, потому что Татлина, поколебавшись, все же пропустила его в квартиру.

Демин сдернул с головы заснеженный берет, отряхнул его и повесил на вешалку. Затем как бы в растерянности прошел в переднюю и, продолжая отступать, пятиться, оказался в большой комнате. Окинув комнату быстрым взглядом, сразу понял, что здесь совсем недавно произошли большие перемены. Светлые квадраты на стенах ясно говорили о том, что мебели в комнате было гораздо больше. Квадраты поменьше, в полутора метрах от пола, свидетельствовали: здесь висели картины, и уж если сочли за лучшее их убрать, это были отнюдь не репродукции. А на одной стене он заметил целую россыпь небольших светлых прямоугольников. Иконками, видно, тоже баловался Григорий Семенович...

– Вот мои документы, – он показал удостоверение. – Понимаете, у одной девушки большие неприятности, а она знала Григория Семеновича. Вот и хотелось бы поговорить с ним.

– Ах, вот оно что, – Татлина медленно поднялась со стула. Слова Демина всколыхнули в ней что-то болезненно уязвимое. – Так говорите, у вашей девушки неприятности? И вы сразу к Григорию Семеновичу? Так? Помогите, Григорий Семенович, у моей девушки неприятности! Да?

– Я вовсе не хотел сказать, что речь идет о моей девушке...

Но Татлина его не слышала.

– Вот так всегда, – проговорила она, подняв голову к потолку и закрыв глаза, словно бы взывая к высшим силам, к высшей справедливости. – Вот так всегда! – четко повторила она, и Демин увидел, что на него в упор смотрят два маленьких, горящих ненавистью глаза. – Вот так всегда! – в третий раз повторила Татлина. – Когда у кого-то неприятности, все бегут к Григорию Семеновичу! А когда неприятности у Григория Семеновича, все бегут от него как от заразы! Вот вы! У какой-то девушки неприятности, а вы уж поскорее к Григорию Семеновичу! И правильно! Все так делали. И никто не уходил из этого дома не утешившись, никто не уходил без помощи!

– За что же все-таки арестовали вашего сына?

– А! – Татлина досадливо махнула рукой. – За валюту замели!

– Валюта? – переспросил Демин, сразу вспомнив синий прямоугольничек итальянской лиры, который выпал из книжки Селивановой, и отметил про себя, что Татлина не чурается жаргонных словечек и знает, очевидно, не только это «замели».

– А! – еще более досадливо бросила рукой Татлина. – Попросила его одна, прости господи, дама продать несколько долларов, потому что ей, видите ли, кушать нечего! Представляете себе даму, которая продает доллары, потому что ей нечего кушать! – Татлина презрительно хмыкнула. – И он согласился. А теперь, когда она уже имеет что кушать, имеет на чем спать и с кем спать, хотя в этом у нее никогда недостатка не было, он сидит на Бутырке и размачивает сухари в железной кружке!

– А эту женщину тоже задержали?

– Не смешите меня! – поморщилась Татлина. – Ведь он из порядочности не решается даже назвать ее. Она доверилась ему, и он не хочет обмануть ее доверие. Скажите, разве он не святой человек?

– А кто эта женщина? – наивно спросил Демин. Он даже не надеялся на успех, прекрасно понимая, что все сказанное «прокручено» не один раз, не одному слушателю, и, ясно же, толстуха не так проста, как хочет показаться. И действительно, поняв, что сболтнула лишнее, Татлина сразу замкнулась, подобралась, недобро глянула на Демина и промолчала. Сделала вид, что вообще не слышала его вопроса. – Ведь так нельзя, – продолжал Демин. – Насколько я понимаю, ваш сын может получить пять лет, во всяком случае, это не исключено.

– Пять?! – ужаснулась Татлина.

– Да. Если его действительно задержали с валютой. И конфискация имущества не исключена.

Демин с удовлетворением отметил, как метнулся по опустевшей квартире взгляд Татлиной. Она словно бы еще раз проверила – не забыла ли чего, не оставила ли впопыхах.

– А эта женщина... – начал было Демин, но Татлина перебила его.

– Да не знаю я ее, господи ты боже мой! – Она в досаде грохнула кулаком по столу и тут же этим кулаком подперла щеку. – Если бы знала, за шиворот приволокла бы эту дрянь и без расписки сдала бы первому милиционеру! Тьфу! – Она плюнула на пол, не в силах сдержать презрения к неизвестной даме.

Знает, подумал Демин. Прекрасно знает. И не выдаст. Будет молчать. И ее можно понять. Видно, уже побегала по юристам, консультантам. Знает, что второй участник может только усугубить вину Гриши – групповщинкой запахнет. Ха, да ведь она и диван куда-то свезла! На чем же она, бедолага, спит? Никак на раскладушке? Ну-ну...

Демин поднялся.

– Прошу простить меня за беспокойство... Я не знал, что ваш сын задержан. Я, очевидно, его увижу... Может быть, передать что?

Татлина резко повернулась к Демину и в упор, испытующе посмотрела на него.

– Скажите Грише... Скажите ему, чтоб он не беспокоился. У меня все в порядке. Пусть не волнуется. Пусть ведет себя так, как подсказывает ему его совесть.

Демин мог поклясться, что в голосе ее явственно прозвучала ирония. Ну что ж, и на том спасибо, подумал он. Хорошо хотя бы то, что она упомянула ту женщину. Глядишь, и я полезным окажусь своему коллеге.

Татлина проводила его в прихожую и, не скрывая облегчения, плотно закрыла дверь.

Несмотря на обеденное время, начальник следственного отделения Рожнов был на месте. Обычно обедать он никогда не ходил, довольствуясь бутербродами с домашними котлетами и чаем, который заваривал здесь же, у себя в кабинете. Демин застал своего начальника в чисто купеческой позе – тот прихлебывал чай из блюдца, поднятого высоко, к самому лицу. Чай Рожнов пил с сахаром вприкуску, раздобывая где-то головки рафинада.

– Садись, Валя, вместе чаевничать будем, – Рожнова разморило, и он больше обычного был красен и доброжелателен.

– Может, у тебя и котлета осталась? – спросил Демин, садясь к батарее.

– Котлета? – Рожнов помолчал, прихлебывая чай, вздохнул. – Ладно, отдам тебе котлету. Я ее на вечер берег, но тебе отдам. Чувствую – заслужил ты сегодня котлету. А?

– Не исключено, – усмехнулся Демин.

– Смотри, оправдай мое доверие, окупи мои жертвы, – Рожнов развернул целлофановый пакет и вынул из него громадную, в ладонь величиной котлету. – Лопай. И рассказывай.

– Валютой запахло, Иван Константинович.

– Ишь ты! – глаза Рожнова сверкнули любопытством. – Наш пострел везде поспел, да? Ну хорошо, а что девушка? Сама? Или кто посодействовал?

– И то и другое, если я не ошибаюсь. Выпрыгнула сама, но и не без содействия.

– Не понял.

– Косвенное содействие. Мне так кажется. Кроме соседей, в квартире никого не было. Дверь в ее комнату заперта изнутри. Взламывать ребятам пришлось. Уйти через окно невозможно – совершенно отвесная стена. В квартире, кроме нее, – бабуля и два брата-акробата. Вечером все было нормально. Чай с вареньем, мирный разговор с соседкой, а где-то в час ночи телефонный звонок. Если верить показаниям, кто-то чего-то от Селивановой хотел, к чему-то склонял, она отказывалась, ей грозили... Такой вот разговор был. Дальше все просто. Бессонная ночь, стакан виски под утро и головой вниз в распахнутое окно. Очень эмоциональная девушка была, видно, эта Селиванова.

– Так, – крякнул Рожнов, отставляя стакан в сторону. Он смахнул крошки со стола и положил ладони на холодное чистое стекло. И мгновенно из его голоса исчезли благодушные, купечески-самоуверенные нотки. Перед Деминым опять сидел человек, которого он хорошо знал – жесткий, безжалостный к себе и сотрудникам. – Так, – повторил Рожнов, и в одном только этом слове почувствовалась готовность немедленно бросить все силы на разгадку утреннего самоубийства. – Что обыск?

– Находки интересные. Виски, который продается только в магазинах для иностранцев. Сигареты того же пошиба. В наших ширпотребовских торговых точках таких нет. Две дубленки в шкафу.

– Так.

– И вот бумажка, – Демин вынул из кармана синий прямоугольничек. – Лира. Служила покойной в качестве книжной закладки. А в коробке из-под обуви около десятка этикеток из «Березки». Парнишка, сосед, иногда выполнял поручения Селивановой – относил некоему Татлину, задержанному неделю назад, коробки с магнитофонами. Симпатичные, небольших размеров коробки с западногерманскими и японскими магнитофонами, транзисторами и так далее. Так я вышел на Татлина. Был у него дома. Не беспокойся, все правильно. Я пошел уже после того, как узнал, что он задержан. Ошибки не было. Познакомился с евойной мамашей. Она сказала, что Татлина задержали при попытке продать валюту. Надо бы уточнить, кто им занимается?

– Я знаю о нем, – нахмурившись, сказал Рожнов. – У него нашли при задержании доллары канадские, американские, голландские гульдены, франки, фунты, кроны, марки... В общем, не Татлин, а небольшой швейцарский банк. Случай уникальный. Подожди минут десять, я сейчас приду. Уточню кое-что.

Несмотря на грузность, Рожнов поднялся легко, вышел энергично и через десять минут вернулся, прошел к своему столу, сел. Задумчиво постучал пальцами по стеклу.

– Есть новости? – спросил Демин.

– Так, – Рожнов повертел в воздухе растопыренными пальцами. – Всю эту валюту нашли при нем в женской косметической сумочке.

– Он что, дурак?

– Очевидно, не без этого. Но по мне, он больше наглец, нежели дурак. Потерял бдительность. Видно, не один раз сходило с рук. Обыск ничего не дал. Как я понимаю, старуха, мать его, успела принять меры. Порнографию нашли, но это к делу не относится.

– Интересно, – заметил Демин.

– Ничего интересного, – пренебрежительно сказал Рожнов. – Любительские снимки, пошлость. Ну ладно, – Рожнов положил ладони на холодное стекло стола. – Подобьем бабки. Как я понимаю, дело надо заводить. Сегодня же выносим постановление. Основания у нас есть?

– Больше, чем нужно.

– Отлично. Прямо сейчас садись и пиши. Протокол осмотра у нас в наличии, показания свидетелей, я смотрю, у тебя по всей форме, уже, наверно, можешь повестки назавтра выписывать?

– Могу.

– Напрасно только ты вот к этой Татлиной ходил... Баба скандальная, врезала бы тебе сковородкой по темечку и превратился бы ты сразу из следователя в потерпевшего. Понял? Учти. Статья сто пятьдесят седьмая о чем нас предупреждает? О том, что свидетель допрашивается в месте производства следствия. Понял?

– Да, но та же статья дает следователю право произвести допрос в месте нахождения свидетеля, – усмехнулся Демин.

– Знаю, знаю я твою нелюбовь к кабинетным допросам, – досадливо махнул тяжелой рукой Рожнов. – Знаю. И потому предупреждаю. И замечание тебе делаю. Не выговор, а замечание.

– Но ведь, Иван Константинович, – начал было Демин, но Рожнов перебил его.

– Много слов говоришь. Нехорошо это. Кроме меня, ни один начальник не сможет выдержать такого количества слов от своего подчиненного. Продолжим. Как ты смотришь на то, чтобы дела по обвинению Татлина в спекуляции валютой и о самоубийстве гражданки Селивановой объединить? Право имеем? Татлин и Селиванова были знакомы, у них были общие дела, так или иначе связанные с валютными операциями... В общем, ясно. Тебе надо срочно встретиться с Колей Кувакиным. Он ведет дело Татлина. Понял?

– Иван Константинович, а как вообще валютные дела по городу?

– А! Ничего особенного. Затишье. Дешевые пижоны к иностранцам пристают, клянчат, срамятся... Крупных дел не замечено. Хотя постой... Появилась какая-то блондинка, по слухам, довольно приятной наружности, немолодая. Кличка – Щука. Очень осторожная, в контакт ни с кем не вступает, обычно выходит сразу на иностранца, без посредников работает. Она, конечно, не из этой компании. Класс совершенно другой. Ну что, ни пуха? Давай. Вперед без страха и сомнений. Постоянно держи меня в курсе дела. Я умнее, понял? Умнее, потому что больше знаю, потому что пальцы держу вот на этих кнопках, – Рожнов показал на селектор. – Ладно, шутки шутками, а без меня ничего не предпринимай.

Кувакин сидел один в маленьком кабинетике, где совершенно непостижимо размещались еще три письменных стола, пишущая машинка на какой-то несуразной тумбе, встроенный в проем шкаф, в углу стояла вешалка, на которой сиротливо висело пальтишко Кувакина.

– Привет, Коля! – поздоровался Демин.