Текст книги "Приключения-78"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

– А, это ты! Меня уже предупредили, чтобы никуда не уходил. Намечается что-то интересное?

Кувакин был немного ниже Демина, немного старше, чуть усталее.

– Коля, на тебя вся надежда, – сказал Демин, втискиваясь в угол.

– Труп?

– Точно. Девушка. Прекрасная, молодая девушка, которая могла бы осчастливить кого угодно.

– За что же ее?

– Сама, Коля. В том-то все и дело, что сама.

– Прекрасные девушки, насколько мне известно, редко идут на столь крайние меры. У них всегда есть несколько запасных выходов, жизнь великодушна к прекрасным девушкам, если они не очень капризны.

– Очевидно, были крайние обстоятельства, – Демин любил разговаривать с Кувакиным, слушать его житейские мудрости.

– Крайние обстоятельства всегда есть. Важно лишь то, считаешь ли ты их крайними... Или лягаешь левой ногой.

– Ты сейчас работаешь с Татлиным?

– Мне иногда, Валя, кажется, что он со мной работает. Неделю голову морочит – и ни с места. Но вроде начинает созревать. Он что, к твоей девушке руку приложил?

– Что это за тип?

– Спекулянт. «Работал» в комиссионках по эту сторону прилавка. Магнитофоны, транзисторы, магнитолы и так далее. Дорогие игрушки. Скупка, перепродажа, в общем, освоил все смежные специальности. Давно знали, чем он занимается, но поймать с поличным не могли. Но однажды он в магазине вроде столковался с кем-то, локотком одного гражданина к выходу подталкивает, в сторонку оттирает, в подворотню манит. Там вынимает наш Григорий Семенович женскую сумочку, раскрывает ее, а у «клиента» глаза начинают медленно вылезать из орбит. Решили наши ребята помочь человеку, подходят. Татлин, как начинающий фокусник, небрежным движением сунул сумочку за мусорный ящик: я не я, и сумка не моя. Но гражданин клиент оказался человеком принципиальным. Чтоб никто, не дай бог, не подумал, будто сумка его, он клятвенно всех заверил, что хозяин ее Татлин. Открывают ребята сумку и чувствуют, что у них тоже глаза начинают потихонечку из орбит вылезать...

– Я знаю, – сказал Демин. – Валюта всех стран и народов.

– Валюты, между прочим, не так уж и много в пересчете на рубли, но разнообразие уникальное. Ребята со всех этажей приходили полюбоваться...

– Сколько в общей сложности?

– Тысячи на две.

– А по профессии он кто?

Кувакин досадливо махнул рукой.

– Ничего особенного. Малограмотный проходимец, и больше ничего. Когда-то учился в радиотехническом техникуме, но не закончил. Выгнали за спекуляцию. Устроился в передвижную механизированную колонну диспетчером... Выписывал путевки, брал взятки у водителей. Понемногу, но брал постоянно. Водители мне рассказывали, что к нему в окошко без трояка не суйся, даже если хочешь время узнать. Что его всегда подводило, так это нетерпение. Очень нетерпеливым оказался. Никак не мог смириться с тем, что кто-то живет лучше его. При его комплексе превосходства это было настоящее мучение. И он ударился в спекуляцию магнитофонами, транзисторами... Остатки радиотехнического образования позволяли ему весьма значительно рассуждать о достоинствах той или иной модели, преимуществах – среди спекулянтов большим спецом прослыл. Мужик на пятом десятке, но не женат. Думаю, что не женится он из экономии. Живет с мамашей.

– С его мамашей я сегодня утром беседу имел.

– Ага... По моим следам, значит, идешь.

– Кстати, она упомянула какую-то женщину... Ну, которая его якобы на это дело подбила...

– Ха! – рассмеялся Кувакин. – Ты, Валя, даешь! Он мне каждый день женщин называет, с адресами, именами и прочими опознавательными знаками.

– И сколько уже назвал?

– Четырех.

– Селиванова есть среди них?

Кувакин выдвинул ящик стола, достал тоненькую серую папку и начал медленно, страница за страницей, переворачивать листки.

– Есть и Селиванова, – наконец сказал он. – Но мы пока ее не отрабатывали.

– Вам не придется ее отрабатывать, – сказал Демин. – Сегодня утром она выбросилась из окна.

– Ого! – присвистнул Кувакин. – Значит, и у меня труп.

– Один на двоих, Коля. Так что дела придется объединять. Вместе будем работать. Скажи, в какой связи он называл женщин?

– Он говорил, что это люди, которые дали ему валюту для продажи. Но каждый раз оказывалось, что названная кандидатура не имеет никакого отношения к валюте. Что еще... В сумочке, кроме денег, мы нашли клочок газеты, и там, на полях, записан курс валют – сколько стоит, к примеру, фунт, доллар, гульден и так далее. Список составлен не Татлиным. Мы взяли образец его почерка и сопоставили. И ни одна из названных женщин тоже не писала этой записки. Отсюда вывод – он назвал не тех. Вот эта записка.

Демин осторожно взял клочок газеты и начал внимательно рассматривать его. Записка была написана красной пастой, шариковой ручкой. Остроголовые корявые буквы к краю листка становились все мельче, мельче и опускались вниз – человек, писавший записку, видно, не любил переносов и все слова втискивал до края листка.

– Ну что скажешь? – спросил Кувакин.

– Много чего можно сказать. Почерк интересный. Скорее всего женский. Но писала не Селиванова. Ее почерк я уже знаю. Писал, видимо, человек с высшим образованием – почерк испорчен конспектами. Когда во что бы то ни стало нужно поспеть за преподавателем записывать, когда это приходится делать часто, много, долго, несколько лет, почерк превращается вот в такие каракули. И заметь, автор не признает заглавных букв. Все большие буквы – это просто крупно написанные обычные. Грамотный человек... Доллары написаны с двумя «л», названия стран тоже без ошибок, причем иностранные слова знакомы автору, они написаны с ходу, легко. Когда слова неизвестны, их по буквам переписывают, а здесь – с этакой небрежностью. Что еще... Автору, вполне возможно, приходится пользоваться пишущей машинкой или услугами машинисток.

– С чего ты взял? – с сомнением проговорил Кувакин.

– Очень четкие абзацы. Отбивка, красная строка, абзац – все это ярко выражено. Почерк некрасивый и в то же время очень разборчивый. Машинистки не любят копаться в каракулях. Написана записка на стекле или на полированном столе.

– Боже, а это ты с чего взял?

– Смотри, бумага газетная, плохая бумага, ручка пишет неважно, некоторые слова приходилось обводить, давить на бумагу больше, чем нужно, но на оборотной стороне нет ни одной вмятины, не проступила ни одна буква, гладким остался листок.

– Ты что, экспертом работал? – спросил Кувакин.

– Нет, Коля, я был прилежным студентом. Ну ладно, какие твои прикидки, откуда у Татлина столько валюты и в таком разнообразии?

– Понимаешь, Татлин назвал только женские имена. Троих я допрашивал, записал показания. Они все неплохо разбираются в ресторанах, знают, например, что такое «Интурист». И Селиванова твоя, очевидно, знала.

– Установлено, чья сумочка была у Татлина?

– Нет. Он называет хозяек одну за другой, но... лукавит, темнит.

– Едем к нему? – спросил Демин.

– Как, сейчас?

– У меня машина... Скучает небось мужик в Бутырке. Сегодня мы можем прижать его трупом. Завтра, глядишь, будет поздно. А следы ведут к нему. Он хорохорится, потому что, кроме валюты, кроме этой дурацкой сумки, у нас ничего нет. И справедливо считает, что ухватить его не за что... А мы постараемся доказать ему, что он ошибается. По-моему, самое разумное, что мы можем сделать, и самое необходимое, что мы должны сделать, – это посетить Татлина.

– И машина есть? – улыбнулся Кувакин.

– Прекрасная, теплая, уютная машина! А какой идет снег, Коля! Боюсь, что это последний снег в этом году! Да, чуть не забыл – шеф сказал, что Татлин порнографией баловался?

– При обыске нашли несколько снимков. Знаешь, что он мне сказал, когда я ему об этих снимках напомнил? Вы говорит, хотите меня пристыдить? Да, мне стыдно, мне неловко, но это самое большое наказание, которого я заслуживаю. Считайте, говорит, что вы меня уже наказали. Вот так-то... Хочешь посмотреть?

– С удовольствием.

– Удовольствия мало, – Кувакин полез в стол, снова достал серую папку и принялся осторожно переворачивать страницы. Добравшись до зеленоватого конверта, он вынул из него пачку снимков и, не глядя, протянул Демину. – К делу эти снимки отношение вряд ли имеют, скорее характеризуют личность Татлина. А как продукция – полная фигня.

– Это меня и настораживает, – проговорил Демин, рассматривая снимки. Он взял один из них, долго вертел перед глазами, потом протяжно вздохнул и ссутулился.

– Ну? Ты что? – забеспокоился Кувакин.

– Это Селиванова, – Демин бросил снимок на стол.

Кувакин как-то диковато глянул на Демина, схватил снимок. А Демин тем временем вынул из кармана фотографии Селивановой, прихваченные им во время обыска.

– Это она же... Из ее альбома.

– Точно, она, – хрипло сказал Кувакин. – Выходит... Постой, постой. Выходит... А ну-ка брось мне остальные снимки! Черт! Это же надо! Вот эту даму, которая здесь в чем мать родила, я вчера допрашивал.

– Ее Татлин назвал?

– Да.

– Видишь, Коля, теперь-то мы уж обязательно должны проведать Григория Семеновича, теперь нам уж и деваться некуда. А адрес этой квартирки, – Демин постучал пальцем по фотографии, – он назовет. Убей меня бог, назовет. И еще кой-чего расскажет.

– Валя, по снимкам можно установить – именно в квартире происходили события или нет? – Кувакин вопросительно взглянул на Демина. – Смотри, здесь виден узор обоев, какое-то пятно, вот нечто вроде гвоздя...

– Этого вполне достаточно, – сказал Демин, еще раз взглянув на снимки. – Более, чем достаточно. И скажу тебе, Коля, если появится в деле фотоаппарат, мы можем наверняка сказать – этим аппаратом снимали или нет, эти кассеты использовали или нет.

– Валя, когда ты говорил о почерке, тебя было интересно слушать, но когда ты понес эту ахинею про кассеты...

– Не веришь? – удивился Демин. – Посмотри на этот снимок... Не туда смотришь, смотри на срез снимка. Негатив отпечатан полностью, то есть снимок не кадрировался, лишнее не обрезалось, и вот пожалуйста – отпечаталась даже бахрома от кассеты. Этот кадр, видно, расположен у самого края пленки. По узору бахромы можно наверняка установить – использовалась ли имеющаяся кассета.

– Все понятно, потребуется экспертиза.

– Для экспертизы нужно найти фотоаппарат, кассеты, квартиру... Послушай, при обыске у Татлина, у женщин, которых он назвал, фотоаппарат не попадался?

– Попадался, – кивнул Кувакин. – У Татлина. И негативы нашли. Они тоже в деле.

– Ну вот, видишь, как все хорошо складывается... Не у него ли и снимки эти делали?

– Нет, – уверенно сказал Кувакин. – У Татлина обои другие. И потом, Валя, Татлин не дурак. Далеко не дурак. Просто ему хочется, чтобы его принимали за такового.

– Ладно-ладно, нашел кого защищать. Ты вот скажи лучше, у Татлина дома не нашлось какой-нибудь записной книжки?

– Нашлось. Только не дома, прямо при нем.

– Она в деле?

– Конечно. А что?

– У меня блокнотик Селивановой с собой. Давай-ка перекрестную сверку устроим, выявим, так сказать, общих знакомых. Доставай его блокнот. Ха! – Демин не смог сдержать радостного удивления. – Да у них и блокноты одинаковые! Прямо не блокноты, а пароль какой-то. Смотри, у Селивановой точно такой же... Длинный, тонкий, с отличной бумагой, в мягкой сафьяновой обложке... Надо же, давно ищу приличный блокнот, а тут уже второй за одно утро... Ты спроси у своего приятеля Татлина, может, удружит, а?

– А думаешь, нет? Ну ладно, поехали.

Через пять минут сверка закончилась. Телефонов в книжках было немного, и некоторые совпадали. В обеих книжках были номера трех женщин, которых назвал Татлин. Правда, у него они были помечены только одной буквой, а Селиванова имена записывала полностью – Зинаида, Галина, Лариса. Была и Ирина.

– Не она ли звонила Селивановой сегодня утром и прошлой ночью? – спросил Демин. – Во всяком случае, других Ирин в блокноте нет. Пошли, Коля. По коням! В Бутырку, к Григорию Семеновичу!

Машина осторожно пробиралась в снегопаде, тихонько, уже привычно ворчал водитель, а Демин сидел на заднем сиденье, вжавшись в угол, и сквозь прижмуренные веки безучастно смотрел на судорожно работающие «дворники», сдвигающие хлопья снега с ветрового стекла. Огни светофоров светились мягко и празднично.

– Приехали, – сказал наконец водитель.

– Ну что ж, будем надеяться, что Григорий Семенович не откажется принять нас в своей новой резиденции, – хмыкнул Демин.

Громадное серое здание как бы растворялось в мокром снегу и от этого казалось почти бесконечным. Все звуки были приглушенные, люди будто старались тише говорить, мягче ходить, будто готовились к чему-то важному. Демин поймал себя на мысли, что он сейчас притихший, сосредоточенный и встречи с Татлиным ждет с нетерпением и опаской.

Кувакин предъявлял документы, согласовывал технические детали, а Демин стоял в сторонке и думал о том, что день у него все-таки нулевой и забывать об этом не следует, что Татлин, судя по всему, орешек непростой и добиться от него чего-нибудь дельного будет нелегко.

– Пошли, – сказал Кувакин. – Все в порядке. Сейчас его приведут.

– Начинаешь ты, – сказал Демин, когда они вошли в небольшую комнатку, где, кроме стола и нескольких стульев, ничего не было. – И ведешь обычный разговор – продолжение всех предыдущих. Я молчу. Я темная лошадка, раздражающий фактор. Не дразни его, не пужай, пусть он будет благодушен и расслаблен. Пусть почувствует свою неуязвимость, свое превосходство, если ему угодно.

– Превосходство он чувствует в любом случае. Это прекрасное душевное состояние не покидает его ни на минуту. Ну ладно, кажется, идет.

Дверь неохотно, со скрипом, будто через силу приоткрылась, и конвойный ввел маленького человечка с брюшком, с шустрым взглядом, в помятой одежде, небритого. Во всем его облике была некая готовность шутить, говорить много, долго и запутанно.

«Игрунчик», – сразу решил про себя Демин.

– О, кого я вижу! – радостно воскликнул Татлин, протянув руки навстречу Кувакину. – Сколько лет, сколько зим! Здравствуйте, Коля! – И тут он увидел Демина, сидевшего в углу.

– Здравствуйте, Татлин, – холодно сказал Кувакин.

– Добрый день, Николай Петрович, – подчеркнуто официально ответил тот, бросив взгляд на Демина.

– У меня к вам опять вопросы, Григорий Семенович, – сказал Кувакин.

– Я весь внимание. Я готов. Прошу.

– Григорий Семенович, не могли бы вы нам сказать, откуда валюта, которую вы пытались продать?

– Валюта?! – несказанно удивился Татлин, и его брови поднялись так высоко, что, казалось, вот-вот нырнут за уши. – Ах, валюта, – он обмяк, и его круглое брюшко стало особенно заметным. – Вы опять о том же... Далась вам эта валюта... Неужели мы не можем поговорить о чем-то другом, более приятном?

– С удовольствием, – ответил Кувакин. – Но вначале – дело.

– На чем мы остановились прошлый раз? – деловито спросил Татлин. – Если мне не изменяет память... – Он задумался, приложив несвежий указательный палец к небритой щеке, – если мне не изменяет память...

– На Селивановой, – подсказал Кувакин. – Вы утверждали, что валюту для продажи вам дала Селиванова.

– Я так сказал?! – ужаснулся Татлин. – И вы мне поверили? Николай Петрович, – укоризненно покачал головой Татлин. – Как можно? Такая невинная девушка, студентка, и вдруг – валюта... Как я мог сказать вам о Селивановой – ума не приложу. – Татлин хлопнул себя маленькой ладошкой по морщинистому лбу.

– Итак? – напомнил Кувакин. – Не обессудьте, Григорий Семенович, я опять о валюте. Такая работа. Заставляет быть настырным.

– А вы знаете, – оживился Татлин, – не только ваша, всякая работа заставляет человека быть настырным, если вы уж употребили это слово. – Татлин быстро взглянул на Демина, словно бы извиняясь за столь неприличное выражение. – Всякая работа заставляет человека быть, я бы сказал, настойчивее, целеустремленнее...

Бедный Коля, подумал Демин. Он уже неделю бьется с этим прохвостом. Представляю, что он наговорил во время прошлых допросов. Мы здесь сидим уже минут пятнадцать, а в протокол заносить нечего. Откуда такая уверенность у этого типа? А может, ее и нет, уверенности-то? Может, это все, что ему остается? И он давно уже смирился с годом-двумя заключения и теперь просто тянет время, понимая, что оно зачтется ему в общий срок...

– Григорий Семенович, – перебил Татлина Кувакин. – Вы уже назвали Ларису Шубейкину, Зинаиду Тищенко, Галину Новожилову, Наталью Селиванову. Давайте, что у вас на сегодня приготовлено?

– Пора уже и Ирину назвать, мне кажется, – негромко обронил в своем углу Демин.

Улыбка на лице Татлина как бы остановилась, но он тут же сделал вид, что не слышал вопроса, который прозвучал за его спиной. Однако восстановить игривое настроение не смог.

– Вы что-то сказали? – повернулся Татлин к Демину.

– Да, – спокойно подтвердил тот. – Я сказал, что вам, очевидно, уже пора назвать Ирину.

– Какую? – любознательно спросил Татлин.

– Назовите всех. Вы многих Ирин знаете?

– Хм... Вы так поставили вопрос, что, право же, я затрудняюсь сказать. Действительно, откуда мне знать, кого именно вы имеете в виду.

– Григорий Семенович, скажите откровенно, неужели мы с Кувакиным производим на вас впечатление круглых дураков?

– Что вы! – в ужасе замахал руками Татлин. – Вы оба кажетесь мне очень грамотными, интеллигентными людьми, с вами приятно беседовать... С вами даже здесь приятно беседовать, – он обвел взглядом унылые серые стены. – Скажу больше...

– Григорий Семенович, остановитесь на минутку, позвольте мне сказать вам несколько слов, прошу вас! – Демин был спокоен, даже благодушен. – Прежде всего меня удивляет ваше легкомыслие, ваше столь пренебрежительное отношение к собственной судьбе...

Татлин вопросительно посмотрел на Кувакина, как бы спрашивая: чего хочет этот товарищ, расположившийся у него за спиной?

– Скажите, Григорий Семенович, кому принадлежит сумочка, с которой вас задержали? – спросил Демин.

– Она давно валялась у меня дома и сказать, откуда она...

– Григорий Семенович, – продолжал Демин. – Хотите, я вам изложу ваши прикидки, назову факторы, которые вы учли, выбрав вот такую шаловливую манеру поведения?

– Я не знаю, что вы имеете в виду, но мне любопытно...

– Знаете, – холодно перебил его Демин. – Вы прекрасно все знаете. Вы считаете, что обвинение может быть предъявлено довольно простое – попытка продать валюту. До сих пор вы не судились, на работе претензий нет, характеристика вполне терпимая. И грозит вам год или около того, причем каждый день, проведенный здесь, уже идет в общий, скажем, стаж. Так?

– Примерно... Ситуацию вы объяснили верно.

– Григорий Семенович, знаете, почему я здесь? Я занимаюсь расследованием обстоятельств смерти Селивановой.

– Что?! Вы хотите сказать, что... Простите, но я вам не верю, – сказал Татлин. И остро взглянул на Демина. – Я не верю, что Селиванова умерла.

– Она не умерла, – поправил Кувакин. – Она погибла.

– Как?

– Григорий Семенович, скажите, будьте любезны, вы нас одновременно будете допрашивать или по одному? – осведомился Демин.

– Простите, но я хотел бы удостовериться... Вы мне разрешите позвонить к Селивановой домой?

– А когда вам скажут, что она действительно погибла, вы решите, что мы подговорили соседей и все это организовано.

– Вообще-то... В этом что-то есть.

– Продолжим, – сказал Демин. Он вытащил пачку снимков, аккуратно положил их на стол перед Татлиным. – Эти снимки, Григорий Семенович, найдены у вас в квартире. Об этом составлен протокол, его подписали многие люди. Теперь он имеет законную юридическую силу доказательства.

Татлин с минуту смотрел на снимки, потом, видимо, решившись, быстро повернулся к Демину.

– Знаете, вполне возможно, что эти снимки действительно вы нашли у меня. Может быть, они завалялись среди бумаг, и я перевез их со старой квартиры вместе с хламом.

– Не надо, Григорий Семенович... На этом снимке Наташа Селиванова. Та самая, которую вы назвали вчера как хозяйку сумочки, как человека, который дал вам валюту. А сегодня утром Селиванову находят мертвой. В записной книжке Селивановой есть ваш телефон. Доказано, что вы с Селивановой имели деловые отношения.

– Никогда!

– Что к вам иногда приходил от нее посыльный с коробками...

– Ложь!

– Этот посыльный уже дал показания, он живет с Селивановой в одной квартире. Благодаря ему я смог сегодня побеседовать с вашей мамой.

– Но ведь я был здесь! – Татлин вскочил и с горящими глазами подбежал к Кувакину. – Николай Петрович! Вы подтвердите, что я был здесь, когда погибла Селиванова?! Значит, я никак не мог содействовать ее смерти! Я ни при чем! Я не виновен! И ваши намеки, ваши вопросы говорят об одном...

– О чем же? – спросил Демин.

– О том, что вы хотите навесить на меня это дело по чисто формальным признакам, по косвенным, ничего не значащим, случайным совпадениям. Вот!

– Григорий Семенович, сядьте и постарайтесь спокойно меня выслушать. Не спешите отвечать. Не надо мне ничего отвечать. Я просто предлагаю вам подумать над положением, в котором вы оказались. Только помолчите, ради бога, и не сбивайте меня с мысли, – попросил Демин. – Так вот, находится человек, который показывает, что он передавал вам коробки от Селивановой. Коробки с магнитофонами и транзисторами знаменитых фирм «Сони» и «Грюндиг». Идем дальше. Во время обыска в вашей квартире найдены снимки. На одном из них та же Селиванова, и не только она...

– Они мне их подарили!

– Вам? Эти женщины подарили вам свои снимки, где они сняты в столь недвусмысленном виде?

– Да ну вас в самом деле! – спохватился Татлин. – Уж и пошутить нельзя!

– Должен сказать, что время для шуток вы выбрали не очень подходящее. Но продолжим. В вашей квартире найдена также пленка, где эти снимки в негативном, так сказать, исполнении. Ведь вы не будете утверждать, что и пленку вам подарили? Нет? И правильно. Не надо. Это такая глупость, что ни в какие ворота не пролезет.

– Мне стыдно, поверьте! Но что делать, приходится хвататься и за соломинку, зная заранее, что она не спасет.

– У меня к вам вопрос, – сказал Демин. – Но должен предупредить... Если ответите сегодня, ваш ответ можно будет истолковать как чистосердечное раскаяние. Если ответите на этот вопрос завтра, то чистосердечного раскаяния уже не будет, а для суда это важно. Оттянув ответ на одну ночь, вы на год оттянете свое возвращение к людям. К свободным людям. Поэтому я советую ответить сейчас.

Татлин обхватил лицо руками и сидел несколько минут, скорчившись, словно боялся, будто по его лицу можно что-то узнать, о чем-то догадаться. Он сидел неподвижно, только крупные оттопыренные уши, торчащие между пальцами, время от времени тихонько вздрагивали. Наконец он медленно распрямился, затравленно посмотрел на Демина, на Кувакина.

– Какой вопрос? – спросил он чуть слышно.

– Чья сумочка?

Татлин снова согнулся, положив лицо в маленькие ладони.

– Я понимаю ваши колебания, – сказал Демин. – И готов помочь. Не говорите, давно ли у вас эта сумочка, просто скажите, чья она. Хозяйка ведь всегда может заявить, что она ее выбросила, или что вы ее взяли давно, и хозяйка даже не знает об этом...

– Хм, – горько усмехнулся Татлин. – Не в лоб, так по лбу... Какая разница... Что умер Данило, что болячка задавила, как говорят в Одессе.

– Итак, ее фамилия?

– Знаете, я чувствую себя предателем. Ужасно неприятное ощущение.

– Селиванова уже ничего не чувствует. И, очевидно, ее ощущения перед смертью были не лучше ваших. Вы один хотите отвечать за ее смерть?

– Что вы?! Просто мне хотелось...

– Фамилия, имя, отчество, – перебил его Демин.

– Ирина Аркадьевна Равская.

– Валюта тоже ее?

– Да. Понимаете...

– Это ее телефон в вашей записной книжке?

– Да.

– Адрес?

– Видите ли...

– Адрес мы можем узнать в ближайшем справочном бюро. Итак?

– Улица Парковая, двадцать седьмой дом... квартира шестая.

Выйдя из здания, Демин и Кувакин невольно замедлили шаг, вдыхая холодный воздух. Машина, занесенная снегом, была почти не видна на фоне серого здания. Подойдя к ней, оба остановились.

– Ну, – проговорил Кувакин. – Что скажешь? Татлин – главарь?

– Непохоже... Суетлив, трусоват... И сам знает об этом. В общем, игрунчик. Какой из него главарь!

– Показания Татлина, по-моему, дают нам основания допросить Равскую по существу. Спросим, откуда у нее валюта... Да и так ли уж важно, что она скажет, – Кувакин открыл дверцу. – Поехали, Валя, не будем терять времени.

И опять они с трудом пробирались в потоке машин, стояли на перекрестках, ожидая зеленого света. Мокрый снег, покрывающий дорогу, превратился в жидкую грязно-серую кашицу, и прохожие старались идти подальше от проезжей части.

– Пообедать бы, – обронил водитель. – Кушать хочется.

– Да, неплохо бы, – поддакнул Демин, думая о своем. – А знаешь, Коля, не верю я этому Татлину. Больно легко он раскололся.

– Легко?! А пять допросов до сегодняшнего, во время которых он измотал меня до последней степени, ты учитываешь?

– И все же, и все же... – с сомнением пробормотал Демин. – Я вот думаю – не Равская ли звонила сегодня утром Селивановой? Та назвалась Ириной, Равская тоже Ирина, других Ирин нет в блокнотах Селивановой и Татлина...

– Хочешь проверить? – усмехнулся Кувакин. – Остановимся у первого же автомата, и ты позвони ей.

– Предупредить о нашем приезде?

– Спроси – не диспетчерская ли... Скажи, что ошибся номером.

– А что, можно попробовать.

Через минуту машина вильнула к тротуару и остановилась. Демин, согнувшись под падающим снегом, быстро пробежал к телефонной будке. Кувакин из машины с любопытством наблюдал, как он, сверяясь по блокнотику Татлина, набирает номер, ждет соединения, что-то говорит... Наконец Демин повесил трубку и вернулся в машину.

– Так и есть – она. У нее очень характерный голос – низкий, сипловатый. И манера разговора этакая... вызывающая. Будто она заранее знает, что разговаривает с человеком малодостойным, который ниже ее и по развитию и по положению. Значит, делаем вывод: и ночью и утром Селивановой на квартиру звонила Ирина Аркадьевна Равская.

– Много, оказывается, можно узнать по двум словам в телефонной трубке, – иронически обронил водитель.

– Могу еще добавить, что ей около сорока лет, у нее высшее образование и неважное воспитание, – вызывающе добавил Демин.

– А как насчет ножек, талии? – засмеялся водитель.

– Она худощавая, ножки суховаты... Но это смотря на чей вкус. Курит. Пьет. И то и другое – в меру. Правда, иногда не прочь напиться всерьез.

– Ну ты, Валя, даешь! – уже не сдерживаясь, захохотал водитель.

– Все очень просто, – невозмутимо продолжал Демин. – Низкий сипловатый голос у женщины – ясно, что она пьет и курит. Такой голос – большая редкость у людей полных, рыхлых. Несмотря на возраст, она явно чувствует себя женщиной в полном смысле слова. Нравится себе. Значит, нравится и другим. Это дает ей право на пренебрежительный тон с собеседником... Ну и так далее. И что-то еще у нее есть, что дает ей право на пренебрежение... Круг знакомых, деньги, красота, род занятий – этого я сказать пока не могу. Она охотно смеется по телефону, умеет одновременно говорить и в трубку, и рядом сидящему собеседнику. О чем это говорит? У нее большой опыт общения с людьми, она прекрасно контролирует ситуацию, привыкла ощущать свое превосходство, в чем бы оно ни заключалось...

– Слушай, я начинаю опасаться этой дамы, – сказал Кувакин.

– Это неплохо, это даже полезно. Скажи, а женщины, которых Татлин называл до сегодняшнего дня, что они собой являют?

– Ничего общего с тем, что ты только что нарисовал. Секретарша, парикмахерша, студентка... Они не глупы, но не больше.

– Они красивые? – спросил Демин как бы между прочим.

– Не сказал бы.

– А возраст?

– К тридцати дело идет.

– Значит, Селиванова самая молодая из них и самая красивая?

– Судя по фотографии – да.

– Володя, – Демин положил руку на плечо водителю, – будь добр, соедини меня с шефом. Прямо сейчас.

Водитель кивнул, не отрывая взгляда от дороги, нащупал нужные тумблеры, и машина наполнилась писком и визгом городского эфира. Пока стояли перед светофором, водитель вызвал дежурного, через него соединился с Рожновым и протянул трубку Демину.

– Иван Константинович? – спросил Демин, стараясь говорить отчетливее. – Демин беспокоит. Выполняю указание – докладываю обстановку. У нас все в порядке. Отработали Татлина. Да, можно и так сказать. Раскололся. Вроде бы... Потом, Иван Константинович, потом. Дело вот в чем – нужен ордер на обыск. Записывайте... Ирина Аркадьевна Равская. Оснований больше, чем достаточно. Она звонила ночью Селивановой, она звонила к ней и утром. Ее назвал Татлин. Вот еще что... Обыск можно и завтра, прямо с утра... Да, подготовить группу и сделать все наилучшим образом. Но допросить ее нужно сегодня. Откладывать нельзя. Многое может сорваться. Она еще не знает о смерти Селивановой. Если ее вызвать повесткой, допрос отложится на несколько дней... Нельзя, Иван Константинович. Мое предложение? Мы с Кувакиным едем сейчас к ней. Да, поговорим у нее, закон позволяет, когда время не терпит. Вы потолкуйте с прокурором, а? Хорошо, я свяжусь с вами. Ну все. Что? К черту!

Дом на Парковой двадцать семь оказался старым и приземистым. К подъезду можно было пройти лишь через гулкие квадратные арки, в которые когда-то, видимо, проезжали конные экипажи.

– Если будут обедом угощать, не забудьте бутерброд прихватить, – напомнил водитель.

– Боюсь, не тот случай, – усмехнулся Кувакин.

Шестая квартира была на втором этаже. Еще не позвонив, Демин почувствовал настороженность. Что-то ему не понравилось, заставило подумать о том, что приехали они напрасно, во всяком случае, нажимая кнопку звонка, он уже наверняка знал, что вряд ли кто-нибудь откликнется. Так и случилось. Он хорошо слышал звонок в квартире, но дверь никто не открывал.

– Там никого нет, – проговорил Кувакин.

– Чего гадать, – и Демин, не раздумывая, позвонил в соседнюю дверь. Открыл парень. Тощий, лохматый, в растянутом, обвисшем свитере. Сквозь толстые очки на Демина смотрели насмешливые глаза.

– Простите, – сказал Демин, – ваших соседей нет дома?

– Этих, что ли? – Парень ткнул острым подбородком в сторону шестой квартиры. – Не вовремя пришли. Днем там никого не бывает.

– Только ночевать приходят?

– Если это называется ночевкой.

– Послушай, товарищ дорогой, кроссворды я люблю решать в электричке, когда делать нечего. А сейчас прошу тебя, будь добр, выражайся яснее. Ответь мне для начала – здесь живет Равская?

– Да, эта квартира принадлежит Равской. Но она живет у матери. А мать ее живет в больнице.

– Живет в больнице?

– Хворает потому что. А кто вы, собственно, такие? – Парень прислонился к косяку двери и скрестил на груди руки.

Демин привычно протянул удостоверение.

– Доигрались, значит, шалуны, – удовлетворенно хмыкнул парень. – Ну что ж, рано или поздно этим должно было все кончиться.