Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"
Автор книги: Саша Курги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
Глава 7. Полоса отчуждения
Вера спустилась в реанимацию. Там на нее наскочил Михалыч, успевший сдать дежурство. Старый реаниматолог задержал ее в дверях и, схватив за плечи, долго рассматривал.
– Вот, ей богу, Вер, и узнаю тебя и не узнаю. Что-то ты после отпуска странная. Не прощаешься, в ординаторской безвылазно сидишь. Но самое страшное глаза не горят как раньше. Что случилось?
Вера тяжело вздохнула и призналась.
– Хочешь верь, хочешь нет, Михалыч, но после каникул я ничего не помню. Вот совсем ничего. В голове пусто.
Реаниматолог удивленно вглядывался в ее лицо.
– Если ты вдруг согласишься меня чему-то поучить… снова, я буду стараться с двойным усердием.
Вдруг в первой палате противно завыли датчики. Михалыч рванулся назад, Вера последовала. Шестым чувством она поняла, что остановилась та самая тетка, которую они ночью стабилизировали с психиатром.
– Куб адреналина, Оля! – распорядился реаниматолог, залетая в ярко освещенный зал.
И сам подпрыгнул к аппарату ИВЛ.
– Вера, качай! – приказал он.
Вера навалилась всем телом на щуплую грудь пациентки, положив друг на друга сцепленные кисти там, где виднелась нижняя часть грудины. Непрямой массаж сердца. Вере всегда казалось странным, что последнее, что остается делать с уходящим это просто со всей силы давить ему на грудь, зажимая небьющееся сердце между позвоночным столбом и ребрами. Конечно, в это время реаниматолог вводил женщине лекарства, которые должны были подстегнуть уставший миокард и стиснуть сосуды. Но Вера видела только свои руки, сдавливавшие грудь больной в ритме одной известной иностранной песни. Сейчас-то она и крутилась в голове, словно заезженная пластинка.
На мониторе появились мелкие волны фибрилляции.
– Лидокаин сто миллиграмм и куб адреналина, – продолжал командовать Михалыч. – Дефибриллятор!
Вскоре аппарат со специфическим воем набирал заряд в руках реаниматолога.
– От кровати все!
Хранительница отпрянула, и Михалыч стеганул больную током. Женщина выгнулась дугой.
– Еще адреналина! – скомандовал реаниматолог, Вера итак знала, что надо дальше качать.
Она навалилась с новой силой, чувствуя, как на лбу выступили крупные капли пота. На мониторе побежали пилообразные волны. Михалыч снова запустил дефибриллятор. Моргнула лампа и Вера, отпрянув, как в замедленной сьемке смотрела на то, как реаниматолог прикладывал электроды к коже. В этот миг пахнуло холодком, и из дверей холла появилась Люба.
Время остановилось, и Вера поклясться готова была, что ее коллегу никто не видит. Люба склонилась над кушеткой и прошептала: "Пора возвращаться". Прикосновения ее рук совпали с разрядом аппарата.
Люба отпрянула. И они с Верой одновременно посмотрели в монитор. По черной глади зеленой линией бежали желудочковые комплексы.
– На сегодня больше не запланировано смертей, – пояснила коллега, взглянув на Веру, как той показалось с чувством некоторого превосходства, и ушла. Наваждение закончилось после того, как лампа моргнула еще раз. Веру ошеломили свет и запах палаты. Она схватила ртом воздух, совершенно точно понимая, что только что снова побывала на границе мира живых и мертвых.
– Адреналин в постоянной инфузии! – распорядился Михалыч, а Вера, негодуя, сорвала маску.
Почему такой прекрасный дар, как возвращать к жизни отрядили кардиологу, а она, анестезиолог-реаниматолог, обязана была провожать в другой мир?
– Ну, вот мы и снова обдурили горбатую, – усмехнулся Михалыч тем временем, потрепав пациентку по щеке.
Вера молча взглянула на него, смутно понимая, что Люба бы не пришла, если бы они с Михалычем не попытались запустить остановившееся сердце. Хранительница просто приоткрыла дверь между мирами, сделала это механически, часть ее победы по праву принадлежала человеческому труду реаниматологов. Именно они вступили в схватку со смертью. Люба только позвала обратно отлетевшую было душу. Вера сделала безотчетный шаг назад и с восхищением взглянула на Михалыча. В этот миг ей показалось, что все встало на свои места. Вера должна была попасть в реанимацию, чтобы открыть в себе то, о чем раньше не подозревала.
Ее настойчивость могла служить чему угодно, например, она была верным подспорьем в схватке за чужую жизнь. Не бывает плохих качеств! Вопрос лишь в том, как их использовать.
– Вот! – произнес Михалыч, ткнув указательным пальцем в Веру. – Теперь глаза у тебя правильные.
– Что мне почитать? – решила не сбавлять оборотов Вера.
Тогда врач привел ее в ординаторскую и всучил увесистый том. Он словно и не удивился Вериной просьбе.
– Начнешь с этого, – сказал он. – Потом еще подкину.
Вера кивнула и как прилежная ученица засела за конспекты, как только представилась свободная минутка. Обдумав все, что произошло, хранительница собиралась теперь стать хорошим врачом. Больница должна была сделаться ее спасением, но надеяться на то, что, такая как Вера, быстро покинет ее стены не приходилось. Она уже чувствовала, что с самого начала должна была пойти по медицинской стезе. Тогда бы с ней не случилось всего этого, и Вера прожила совсем другую, спокойную и полную честных трудов жизнь.
Хранительница приказала себе забыть об Иннокентии, хоть образ психиатра временами и всплывал в мыслях. Ей было очевидно, что дальше преследовать этого человека было бы преступно и если после смерти Лиле, в самом деле, досталось за его раны, Вере так же не простят нездорового интереса. Женщиной она всегда была целеустремленной, так, что, приложив усилия, сумела переключиться с изучения тайн обитателей больницы на официальную медицину.
Вера хорошо работала и вскоре влилась в ритм жизни отделения. С Михалычем они нашли общий язык и стали вместе выходить на дежурства. Вера прилежно училась у опытного врача и усердно конспектировала то, что ей удавалось узнать после смены. Так прошли два с половиной месяца, стояла середина ноября. Когда новая хранительница взялась подводить итоги, то решила, что была довольна собой.
С хранителями Вера свела контакты к минимуму. Ей было проще оставаться среди живых с их мелкими жизненными неурядицами, чем в обществе бессмертных, от которых веяло холодом разрушенных судеб. Рядом с ними Вера ясно ощущала, что была искалечена и сама, но она не хотела об этом думать, забываясь работой. В конце концов, это было лучше, чем фентанил, который теперь неизменно пропадал из запасов мертвяцкой бригады из-за Иннокентия. Неизвестно, как и когда психиатр умудрялся его таскать. Вера ни разу не застала его за этим, но целых ампул вечно не хватало, на их месте обычно лежали использованные. Анестезиолога это разом и сердило и расстраивало. Но кто она была такая, чтобы объяснять психиатру, что лучше бы ему заменить инъекции опиатов на какой-нибудь другой способ справляться с душевной болью? В конце концов, она даже смерти-то своей не помнила.
Хранители от Веры в действительности отстали, и она надеялась, что это произошло благодаря Виктору. Хирург пытался еще пару раз возродить их начинавшуюся было дружбу, но Вера его решительно остановила. Она была не готова к этому. Так что на операциях разговаривали теперь о несущественных вещах. Ничего о хранителях. Это было табу.
Вера не дежурила два месяца. Но с ноября она уже дважды вышла в ночь. Михаил Петрович любезно согласился поддержать начинающую коллегу. Патологоанатом из всех хранителей был самый серьезный и надежный, так что Вера с радостью согласилась, предчувствуя, что проблем не возникнет. Однако трудности взялись откуда она совсем не ожидала. Услышав впервые за долгое время о хранителях, Вера поняла, что та волна, которую она вызвала своим появлением, всколыхнула всех, кроме, разве, что Иваныча и дела у них теперь шли неважно, даже несмотря на то, что новая глава больницы не хотела этого замечать.
Это аккуратно за два дежурства донес до юной коллеги Михаил Петрович. Она должна была бы быть организующей силой, вместо этого Вера бросила подопечных на произвол судьбы. Отправляясь на очередное ночное дежурство, девушка чувствовала себя на редкость паршиво. Пытаясь помочь себе и другим, она словно снова выбрала не тот способ.
Сдавать дежурство должна была Люба. Михаил Петрович и Вера долго проторчали в кафедральной комнате, прежде чем она, наконец, появилась. Вид у кардиолога был нетрезвый. А уж когда она открыла рот, это и вовсе стало очевидно.
– Что вы принимали, Люба? – не выдержал патологоанатом, прервав коллегу в середине доклада.
Лицо кардиолога помрачнело.
– Не суй свои длинные руки в мои дела, старый диссидент, – фыркнула та.
Профессор нахмурился.
– Люба, выходить в таком состоянии на дежурство недопустимо!
– Вообще-то я обязана слушаться только Вер Палну, – хмыкнула рыжая.
Вера перевела дыхание. У нее было ощущение, что за эти два месяца случилось что-то такое, что она напрасно игнорировала. Хранители, которые раньше казались ей крепкой командой, перессорились и даже, похоже, не из-за нее, а скорее из-за ее невмешательства.
– Хотя нет, тебя я тоже не буду слушаться. Не доросла еще, – бросила Любовь и вышла за дверь, громко хлопнув створкой.
– Что тут происходит? – озвучила Вера.
Патологоанатом отчаянно растер виски.
– А вы не поняли? – наконец, Михаил Петрович взглянул на нее и спустя пару мгновений прибавил. – Люба наркоманка. Пока она… строила романтические планы в отношении Иннокентия, то худо-бедно держалась, но как только психиатр заново открыл для себя опиаты, все ухудшилось.
После этого патологоанатом махнул рукой.
– Верочка, – посмотрев на юную коллегу в упор, добивал он. – Просто зайдите к себе домой.
Вера тяжело вздохнула. Она редко теперь бывала в своей комнате, в основном днем, чтобы забрать чистую форму. Ночевать Вера предпочитала на рабочем месте, дежуря почти каждые сутки. Тело ее, в самом деле, стало куда выносливее после перехода в другую форму существования, как называл это патологоанатом. Так шла непрерывная практика, которой не хватало юному анестезиологу-реаниматологу, да и так Вера не рисковала столкнуться с Иннокентием и снова потерять голову от него.
На сей раз после дежурства юная хранительница пришла к себе и с огромным удивлением обнаружила на собственном диване укутавшегося пледом Виктора.
– Объяснишь? – произнесла Вера, когда хирург сел и, яростно протерев глаза, взглянул на нее.
– Что именно?
– Что ты тут делаешь? Поссорился с психиатром?
Виктор поднялся и, прошагав к чайнику, щелкнул по кнопке включения. Тихо зажужжал электрический подогрев. Вера с удивлением заметила круги под глазами у хирурга. Вчера на операции он уже выглядел усталым, но не настолько. У хирурга была недельная щетина и такой вид, словно он одновременно пил и оперировал, не отходя от стола, пару суток к ряду.
Вера заметила пустые бутылки, скопившиеся под ее столом. В комнате было не прибрано.
– Судя по всему, ты плохой жилец. Не удивлена, что Иннокентий тебя выставил, – начала Вера для того, чтобы просто сказать что-то.
Виктор посмотрел ей в глаза с выражением истинной муки, и Вере стало ясно, что что-то нехорошее стряслось и с хирургом, и с психиатром разом. Зря она решила, что хранители сами все без нее решат. Похоже то, что она принесла им, было куда более разрушительным, чем она предполагала. Или же… это Иннокентий с самого начала был самым уязвимым местом больницы. Пока дела шли хорошо, он блестяще справлялся со своей работой, но стоило только одной детали выйти из равновесия, поменять предыдущую Веру на нынешнюю копию Лили… Ее предшественница ведь подозревала, почему не имела права уходить!
Ошеломленная этой мыслью, Вера вперила взгляд в хирурга. Тот шлепнулся на стул, и пнул ногой пустую бутыль.
– Я не спал три дня к ряду, – объяснил Виктор.
– Почему? – выдохнула Вера.
– Да психиатр… – Виктор махнул рукой.
Вера взяла за руку хирурга и заглянула ему в глаза.
– Психиатр что? – с нажимом произнесла она.
– Не в состоянии проводить терапию, – объявил хирург.
– Ты же таблетки пьешь! – удивилась Вера.
– Не совсем, – проговорил Виктор, глядя на собственные пальцы. – Точнее это не все. Он занимается со мной… психотерапией. Понимаешь, мне не дает возможности уснуть чувство вины. Мы с ним обычно по часу разговариваем, и я вырубаюсь под его увещевания. Вер, я ведь, по сути, крайне одинокий несчастный идиот, который все это время пытался подружиться со своим психоаналитиком!
– Так эта кушетка… – пробормотала девушка.
– Для психоанализа. Ты не обратила внимания на то, как расставлена мебель? У себя он принимает только особенных клиентов, Надю и меня.
– Вот черт, – пробормотала Вера.
– Он утверждает, что не может с бессмертными снимать очки, это не по правилам или что-то вроде того. Лучше, если мы будем работать сами… эволюционировать. Наде-то все равно, говорит она или нет, – продолжал откровенничать хирург. – Ее и так все понимают. Другое дело я. Если я не посплю сегодня, то чего доброго…
Вера единым движением вскочила со стула.
– Что с психиатром?! – воскликнула она, встряхнув Виктора за плечи.
– Наркотическое опьянение, – развел руками хирург. – В таком состоянии он не то, что гипнотизировать, стакан воды не поднесет умирающему человеку.
Вера выскочила наружу и со всей силы дернула за ручку двери психиатра. Было заперто. Тогда хранительница постучалась, но никто не отозвался. Вера дернула сильней.
– Это Иннокентий, – раздалось позади. – Если он не хочет общества, ты его не достанешь.
Вера обернулась к хирургу, пылая праведным гневом.
– Что, если он вены там себе вскрыл?! – выпалила она.
– Насколько я знаю, нет, – пожал плечами Виктор. – Его договор с прошлой Верой устроен так, что психиатр не может уйти, пока не поправится. Он полностью смирился с этим только к тридцать седьмому году и, перестав всем докучать, занялся психотерапией. Поэтому, зуб даю, он сейчас просто в отключке.
– И давно это с ним? – немного успокоилась Вера.
– Неделю. Я четверо суток продержался на алкоголе, но больше не могу, да и не берет он меня.
Вера ужаснулась и тогда хирург устало выдохнул:
– До того как ты пришла сюда, я только раз видел его… под морфием, когда нашел в комоде эту карточку с женой. Насколько я понял, он от наркотика выключается, чтобы ничего не видеть и не слышать. Передышка. Когда мы познакомились, психиатр уже лет сорок не употреблял. Твоя предшественница поэтому подумала, что он исцелился и пора бы ему уже открыть сердце для любви. И тут ты как снег на голову! Копия его Лилечки, готовая залезть к нему в постель. У него крышу сорвало, если она, конечно, вообще когда-нибудь была!
Веру аж бросило в жар от такой характеристики. В постель к психиатру? Она? Да неужели всем это было так очевидно?
– А тебя-то он чего выставил? – буркнула Вера, пытаясь скрыть то, как ей было неловко.
– Я сам ушел, – сложил руки на груди хирург. – Не могу находиться наркопритоне.
Вера выдохнула, а потом ей в голову закрались неприятные ассоциации.
– Эта рыжая шалава там?! – взревела девушка.
– О, нет! – закатил глаза хирург. – Михаил Петрович сказал, что если ты разозлишься, доставить тебя к нему.
После этого Виктор схватил девушку за талию и повлек к лестнице, но Вера успела со всей силы садануть ногой по створке двери.
– Люба, убирайся! – приказала она на прощание.
Морозный ноябрьский воздух немного отрезвил Веру, и ей подумалось, какое вообще ей должно было быть дело до того, с кем спит психиатр? Странно, что они вообще могли этим заниматься, учитывая их положение и почти полное отсутствие физических желаний.
– Успокоилась? – посмотрел на нее Виктор. – А теперь слушай. Они не любовники.
Вера отвернулась. Вот, в самом деле, не стоило хирургу знать, что эти подробности ей небезразличны.
– Они бывшие наркоманы. Иннокентий довольно странное явление, а вот Люба действительно зависимая… она скрывала это все десять лет. Поэтому держалась на расстоянии. Она в одиночестве ширялась. Когда психиатр взялся за опиаты, она поняла, что у них наконец появилось что-то общее, и чуть ли не ночевала под дверью. Когда меня не было, она как-то внутрь пролезла, – хирург усмехнулся. – Он там валяется в отключке, а Люба ему новую дозу подкалывает, когда Иннокентий начинает соображать. Для нее вместе кайфовать – высшее счастье. До этого момента я и не представлял, что тетки бывают такими агрессивными. Она это… бессознательное тело защищает. Говорит, что лечит его так. Еще немного и стражи начнут задавать вопросы. Психиатр консультирует по их распоряжениям постоянно.
Вера прибавила шаг. Ей было ясно, что если Михаил Петрович позвал ее к себе, значит, он тоже собирался с этим разобраться. И сделать это Вера собиралась как можно скорей, пока… Пока что? Наконец, хранительница четко решила, что не позволит Любе больше виснуть на психиатре, особенно с такими целями.
– Знаешь, я уж было порадовался, когда Иннокентий пригласил тебя в гости, – произнес отставший немного хирург. – Думал, мозги у него все-таки встали на место, и он не будет проецировать на тебя свою Лилечку. Эх!
– Почему он Любу пустил? – обернулась Вера.
Виктор пожал плечами.
– А кто его знает? Наверное, он идиот, – вдруг выдохнул хирург. – Все такой же наивный добродушный идиот, как и раньше. Решил проверить теорию Веры на счет того, что Люба поможет ему сделаться человеком. Она ему не приходить в сознание разве что помогает. Он пускает слюни… и на большее способен вряд ли.
Услышав это, Вера еще сильней ускорилась. В итоге, юная хранительница практически влетела в патологоанатомический корпус. Должно быть, когда Вера распахнула дверь Михаила Петровича, выглядела она как разъяренная фурия.
– А! – обернулся к ней профессор. – Верочка! Стало быть, знаете уже про… психиатра.
– Это правда?! – воскликнула она, указав на хирурга, протиснувшегося в дверь. – Что Люба его колет опиатами?!
Михаил Петрович сел за стол и сложил руки перед собой.
– Видите ли, тяжело управлять коллективом, но если им вообще не управлять, то происходят вот такие вещи.
Вера резко выдохнула и села на диван, стоявший у стены.
– Я думала, – начала она, взглянув на патологоанатома. – Что недостойна быть с такими, как вы. Я пыталась… стать лучше.
Михаил Петрович поднялся со своего места и прошагал к Вере. Опустившись рядом с ней на диван, он заговорил, положив свою большую ладонь ей на плечо:
– Вы просто юная и неопытная. А еще вы взялись выводить на откровенность психиатра и это всех немного напугало. Но, в сущности, в этом нет ничего плохого.
Вера мельком взглянула на Виктора.
– Он не сказал вам, кто я? – обернулась она к патологоанатому.
– А что он должен был сказать? – удивился Михаил Петрович.
Вера вздохнула.
– Я не та, кто должен вами управлять, – решила она, взглянув на патологоанатома. – Вы гораздо больше подходите для этого.
– Вера, вы хотите отдать бразды правления больницей другому человеку, я правильно вас понял?
Девушка кивнула и улыбнулась краешками губ.
– Я, конечно, упорная и амбициозная, как прошлая Вера Павловна, но по сравнению с вами у меня нет ни мудрости, ни опыта, ни достойно прожитой жизни.
Михаил Петрович улыбнулся.
– Люба, она ведь не послушала и не послушается вас, пока у вас нет полномочий, так? Я, конечно, могла бы вышвырнуть ее оттуда сама, но это будет выглядеть как драка двух мартовских кошек. Но мы все образованные интеллигентные люди. Я сама не хочу до этого опускаться.
– Я понял вас, Вера, – сказал патологоанатом, и юная хранительница впервые увидела теплоту в его глазах. – Я согласен.
После этого профессор встал.
– Пока вы не сказали это, Вера, я толком не знал, правильно ли то, что вас прислали сюда, – подтвердил ее мысли Михаил Петрович. – Но теперь я не сомневаюсь, что в загробной жизни все вещи всегда идут верно, даже если так поначалу не кажется.
– Вы поможете Иннокентию? – спросила Вера.
– Конечно же, – кивнул патологоанатом. – И возьму с собой вас. Но сначала нам надо утрясти формальности.
После этого трое хранителей спустились в морг. Открыл им в сей поздний час Иваныч – бессменный его страж и хозяин.
– Чего надобно? – осведомился он, с прищуром глядя на докторов.
– Не на пороге, – сказал ему профессор.
Иваныч пропустил делегацию внутрь и уселся за свой старенький, едва пыхтевший компьютер.
– По важному делу или так? – спросил он, переводя взгляд с одного посетителя на другого.
– По важному, – нашлась Вера. – Я хочу отдать свой пост Михаилу Петровичу.
– А-а-а, ясное дело, – протянул Иваныч. – Вы это сами, дети, придумали?
Вера кивнула, тогда привратник вгляделся ей в глаза.
– Опять замешан Иннокентий! Надеюсь, уж недолго осталось ему! – шлепнул он ладонью по столу. – Но ладно, раз вы так решили, дело пяти минут.
Следом Иваныч встал и открыл полку, висевшую над столом. Оттуда он достал две папки с названием "Личное дело". Одна новая, другая уже потрепанная. Вера вгляделась в строчки, а Михаил Петрович нарочно отвернулся. Но девушка ничего не успела разобрать. Иваныч снова шлепнул ладонью по столу и буквы перемешались.
– Рано тебе еще имя свое знать, рано, Вера, – произнес он.
Затем привратник развязал тесемки на каждой из папок и раскрыл их. На листе с личными характеристиками Михаилу Петровичу он поставил один штамп, Вере – другой.
– Все! – сказал Иваныч, поставив на место папки. – Теперь, собственно, передача власти. Руки правые мне!
Патологоанатом и Вера послушались, вытянув вперед ладони. Иваныч шлепнул сначала по руке девушки, и сделал так, словно забирал с нее какой-то комок, мгновение и вот уже вложил свой кулак в ладонь профессора.
– А теперь идите! – распорядился привратник. – Без вас работы невпроворот.
– Мне нужно видеть дело Любови, – заупрямился патологоанатом.
Иваныч вздохнул и, вытащив из полки папку, швырнул ее на стол.
– А вы двое, отошли! – приказал он другим докторам. – Смотрит только главный.
– Так можно было? – отступив на шаг, обернулась Вера к хирургу.
– Да, – тот пожал плечом. – Если бы ты расспросила нас о своих полномочиях, никто не стал бы скрывать. Думаю, профессор рассказал бы сам, но, если ты помнишь, встреча не задалась.
Вера потупилась. Значит, она могла просто взять дело психиатра и не лезть ему в голову.
Наконец патологоанатом хмыкнул и закрыл папку.
– Пошли! – распорядился он и откланялся привратнику.
Тот же жест вскоре повторил и хирург. Выходя из морга, поклонилась и удивленная Вера.
Компания устремилась к флигелю. Забравшись на второй этаж, Михаил Петрович настойчиво постучал в двери.
– Не отзовется, – вздохнула Вера.
– Тогда я могу им приказать, – взглянул на нее профессор. – Но пока путь просто подумает.
Вера обернулась к хирургу, ожидая пояснений. То есть, она могла просто приказать Любе открыть дверь?
– Я счел, что если с нами будет профессор, никто не натворит глупостей, – полушепотом пояснил Виктор. – Ведь ты же сама сказала, что так лучше.
Михаил Петрович постучал еще раз, и когда ответа вновь не последовало, произнес:
– Приказываю тебе отворить дверь, Люба!
Вскоре с той стороны раздались шаги, и щелкнула задвижка. На пороге, пошатываясь стояла одурманенная и растрепанная кардиолог. Вера посмотрела на ее исколотое предплечье и ощутила приступ злости.
– Черте что, – заплетающимся языком произнесла она. – Ты что, захватил власть, старикан? И все из-за того, что ты против моих методов?
Михаил Петрович схватил Любу за ухо, словно нашкодившую школьницу и потащил в коридор.
– Вера, живо за лекарствами! – распорядился профессор. – Насколько я знаю психиатра, его нужно привести в сознание.
Вера еще какое-то время постояла на пороге, вглядываясь в темнеющий проход, и вдруг испугалась того, что могла там увидеть. Она развернулась и побежала в отделение. Пусть лучше первым его найдет Виктор и хоть немного приведет в опрятный вид. Ей было больно видеть, до чего психиатр мог себя довести. Кажется, профессор это тоже понимал.
Когда Вера вернулась со всем необходимым, в комнате уже горел свет и гостью тут же неприятно поразил беспорядок. Жилище Иннокентия, еще недавно такое уютное и опрятное, переживало не лучшие времена. Пол чем-то заплеван. Мебель сдвинута, вещи повсюду разбросаны в беспорядке.
На кушетке для психоанализа поместился сам психиатр. Рубашка у него была расстегнута на груди, рукава закатаны, как и правая штанина. Вид у Иннокентия был больной. К тому же, Вера отметила, он похудел за те две недели, что она его не видела. Брюки едва на нем держались. Вера застыла в нерешительности. Ей было стыдно самой себе признаться, что все эти два с половиной месяца она хотела попасть сюда, к этому человеку. И теперь она чувствовала себя словно героиня из сказки, принесшая спасительное средство для смертельно больного. Что если она ошибается?
Вера встала на колени у изголовья и взглянула на психиатра. Она уже собиралась сдвинуть веки и оценить зрачки, как из прихожей оказался Виктор и плеснул воды в лицо психиатру из кружки.
– В себе, – ответил хирург на взгляд девушки.
Иннокентий поморщился, положил ладонь себе на голову и приоткрыл один глаз. Вера, тем не менее, подтянула к себе его руку, и пережала предплечье жгутом. В этот миг они с психиатром встретились взглядами.
– Что там? – едва слышно произнес он, глядя на шприц.
– Налоксон, – строго ответила Вера.
– Наконец-то! – с шумом выдохнул Иннокентий.
После этого психиатр удовлетворенно закрыл глаза. Вера как-то слышала, что наркоманы огорчаются, получив антидот.
После этого над Иннокентием склонился хирург.
– Я даже умилился от выдворения этой психованной, – сказал он с улыбкой.
– Надо его на кровать, – произнесла Вера.
Виктор задумчиво посмотрел на дверь и, наконец, выдал:
– Дальше гостиной он вообще никого не пускает.
"Что там?" – подумалось Вере: – "Портреты Лили?"
– Понесли, – приказала она, и Виктор не стал спорить.
Спальня психиатра оказалась таким же милым местом, как гостиная и прихожая. Здесь Люба не успела ничего разгромить. Посередине комнаты стояла узкая кровать, застеленная и прибранная, похоже, именно та, на которой Иннокентий ночевал, впервые оказавшись в больнице. Чувствовалось, что он, похоже, собирал вещи, но не так как какой-нибудь человек, одержимый стяжательством. Психиатр заботился о них, продляя жизнь, и сейчас кровать выглядела почти новой. "Вся эта обстановка, мебель из прошлого, знакомого ему, должно быть, много для него значила", – подумала Вера: "Наверное, так он пытался сохранить хоть что-то от утраченной человеческой жизни".
Глядя на все это, она понимала, что Иннокентий поправился в куда большей степени, чем он, наверное, сам предполагал. И так же ей было ясно, почему он вел затворнический образ жизни. Однажды вернув себе человеческое через такие муки, станешь это тщательно оберегать.
Вера с хирургом переодели психиатра в домашнее, и уложили в кровать. Девушка поставила капельницу и добавила в катетер немного снотворного. Потом она остановилась. Неясно было, что делать дальше. В это время как раз зашел патологоанатом. Без слов он протянул Вере учебник по наркологии.
– Как лечить его, написано вот тут, – сказал Михаил Петрович.
– А не лучше будет, если вы сами… – произнесла Вера, поднимаясь с кресла, в котором сидела.
Профессор взглянул на укутанного одеялами психиатра и вздохнул.
– Чтобы навредить ему, еще надо постараться. Сейчас ему важнее не лекарства, – с этими словами патологоанатом положил руку Вере на плечо. – А тот, кто за него переживает. По-моему, он как раз в том состоянии, когда, наконец, сможет принять заботу о себе с благодарностью.
Вера вздохнула. Ей казалось, что во время ломки принять можно разве что физическую боль.
– Я зайду завтра. Посиди с ним, – сказал Михаил Петрович. – Пока мне надо привести в себя другого доктора. И за нее у меня куда больше причин опасаться, чем за этого чудака.
После этого патологоанатом вышел. Вера с благодарностью посмотрела ему в спину. Как хорошо, что у них всех был кто-то, кто знал, что надо делать.
