Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"
Автор книги: Саша Курги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
За день Вера совсем позабыла, что у нее на самом деле была за работа в больнице. Об этом напомнил ей Виктор, в девять вечера спустившись в реанимацию.
– О! А ты тут чего еще торчишь? – обратился к Вере он. – Насколько я помню, ты говорила, что дежуришь послезавтра, а так рабочий день заканчивается в пять.
Вера с готовностью вскочила со стула, с благодарностью подумав, что Виктор снова ее спас. Впрочем, выяснилось, что хирург спустился на перевязку. Вместе с Верой они поменяли повязки сухому пожелтевшему старику, оперированному по поводу рака желудка, и хранительница впервые почувствовала себя спокойно рядом с этим опытным и добрым врачом.
– Закончен день в реанимации, – сказал Вере хирург на выходе из отделения. – Но не твой рабочий. Пьешь лекарство?
Вера вспомнила, что баночка с хлорпротиксеном осталась в ее комнате. Виктор достал из кармана нечто завернутое в клочок бумаги и протянул ей. Вера развернула. Внутри была знакомая коричневая таблетка.
– Иногда мне начинает казаться, что Иннокентий провидец, – улыбнулся он. – Натренировался читать в человеческих душах, пока сотню лет вправлял мозги разного рода безумцам. Он знал, что ты забудешь и сказал, что так даже лучше. Нейролептик вводят постепенно.
Вера зажала таблетку в кулаке и вернулась на пост, чтобы запить ее водой.
Когда девушка пришла обратно, хирург по-прежнему стоял у двери.
– А теперь пошли учиться давать наркоз.
– У нас пациент? – обреченно выдохнула Вера.
– Пока нет, – улыбнулся Виктор. – Но это не значит, что он не может в любой момент появиться. Просто закрепим пройденное, ладно?
Вера кивнула и с легким сердцем пошла за хирургом.
Глава 3. Коллеги
Оказавшись на пятом этаже, девушка отметила, что сейчас там было пусто. Горел свет в четвертой операционной, но там мыли. Хирург шел прямо к стене. Вера вспомнила, что днем около нее были свалены коробки, но теперь в стене четко белела дверь.
– Люди ее не видят, – произнес хирург, хватаясь за ручку.
После этого он распахнул дверь в светлую комнату, выложенную синим кафелем.
– Это место оборудовала твоя предшественница.
Вера прошла внутрь, заметив мимоходом, что у входа вместо номера значилось N.
Виктор и Вера до двенадцати повторяли на манекене необходимые манипуляции. Хирург признался, что принес куклу, имитировавшую пациента из студенческой аудитории. Вера узнала о времени лишь когда ее напарник тяжело вздохнул, взглянув на часы, висевшие над входом. Он, и правда, часто вздыхал. Вере вдруг вспомнились слова патологоанатома о том, что жизнь хранителей была полна страданий. Что плохого могло приключиться с таким милым парнем как этот хирург?
Вера замешкалась, обдумывая эту мысль, так что Виктор перехватил ее встревоженный взгляд. Чтобы не выдавать себя, она спросила первое, что пришло в голову:
– А как у хранителя появляется дар? Кто выбирает его?
Виктор пожал плечами.
– Я думаю, он связан с прожитой жизнью. Я был хирургом до того как это случилось.
Вера отложила в сторону ларингоскоп. Ей очень хотелось послушать историю Виктора, ведь после дня, проведенного среди живых, ей снова совершенно не верилось в то, что все хранители когда-то умерли. Но она не смела просить о таком.
– Я работал в Бурденко, – продолжил Виктор.
– Нейрохирург? – с придыханием произнесла Вера, понимая, какого труда ему, должно быть стоило выучиться на эту профессию.
– Да. Я был и остаюсь отличником даже здесь, – он улыбнулся. – Может, слышала, что ко мне стоит очередь?
Вера покачала головой.
– Но ты ведь не это хотела спросить.
– Да ладно…
– Я попал в аварию, – признался Виктор. – По моей вине погибли жена и дочь.
Его лицо побледнело, а голос дрогнул.
– Я до сих пор не могу… – он отвернулся. – Их забыть.
Вера чувствовала, что обязана была что-то сделать, унять боль, но не знала как. Она так и осталась стоять, не решаясь тронуть своего товарища.
– Я разбился тут, на соседней улице, – продолжил Виктор уже спокойным тоном. – Поэтому каждый раз как я засыпаю в больнице, если, конечно, не дежурю, прихожу в себя там, на месте аварии в машине. Только их рядом нет. Они сразу же ушли – это я потом только понял, я же когда очнулся, завел машину и поехал в ближайшую больницу. Думал, они еще со мной, торопился очень. Я бросился в приемное, на помощь звать и понять не мог, почему меня никто не замечает, пока навстречу не вышла Вера.
Виктор перевел дыхание.
– Она привела меня в чувства. Но… просыпаться каждый день на месте трагедии невыносимо. Знаешь, почему ты меня так напугала? Я разбился потому, что мне под колеса бросилась девушка. Я позвонил Иннокентию и спросил у него совета как быть, пока ты ждала меня в приемном. С одной стороны тебя звали как прошлую Веру, а с другой… темные души пользуются тем, что нас больше всего задевает в нашем прошлом, чтобы уничтожить. Психиатр приказал его дождаться, сказал, это не к добру – Иннокентий часто консультирует в других больницах. Но я вдруг так сильно испугался, что ты уйдешь… и вся больница упустит свой шанс. Мнению психиатра принято верить безоговорочно. Он все бросил и примчался, чтобы защитить нас. Но, – Виктор улыбнулся. – Убедился, что допустил ошибку впервые за долгие годы. Именно мне ты обязана нерадушным приемом, а так психиатр… ты удивишься, многие считают его милым. Он умеет производить впечатление, читает в душах… кхм. Впрочем, он хороший парень. Не злись на него, хорошо? У нас и так тут в последнее время слишком много скандалов.
Вера выдохнула.
– А он… что с ним не так?
– Он не обрадуется, если ты услышишь это от меня.
– Но ведь все об этом знают, – произнесла Вера, продолжать ее подмывало понимание того, что на человека, испытывавшего вину, легко можно было надавить.
Кажется, оно было из ее прошлой жизни. Вера толком не понимала, зачем ей история психиатра. Быть может, потому что это был самый опасный из хранителей и, зная его слабости, она могла бы его не бояться. Вере было противно признаваться себе в низменных мотивах, поэтому она выбросила эту мысль из головы.
Виктор отвел взгляд и странно поморщился, и тут девушке в голову пришла догадка:
– Он сумасшедший, – произнесла Вера и вскоре поняла, что ее фраза прозвучала слишком уверенно.
Хирург в упор посмотрел на нее.
– Люба сказала?
Вера хотела было отрицательно покачать головой, но тут хирург и сам догадался, что сболтнул лишнего.
– Не совсем так, – выдохнул он, отводя взгляд. – Иннокентий, в самом деле, пришел сюда из сумасшедшего дома. Но он не то, что ты думаешь.
Вера сглотнула, понимая, что в действительности не хотела этого слышать, но Виктор продолжил:
– Говорят, он был хорошим доктором, добрым и честным человеком, но женился на легкомысленной красавице, по большой, как он сам думал, любви. Она была то ли певица, то ли актриса, Иннокентий в ней души не чаял. Эта особа завела роман с опасным человеком, и подставила мужа, лишив честного имени и практики лишь бы выкрутиться самой. Друзья твердили доктору, кто во всем виноват, но Иннокентий не желал верить. Тогда супруга и ее любовник подсадили парня на морфий и выставили сумасшедшим. Он закончил в лечебнице. Вскрыл вены, когда, наконец, решился посмотреть правде в глаза. Таких, как он, называют простаками, но я думаю, у него была добрая душа, которую эта девица пережевала и выплюнула.
– Черт, – вырвалось у Веры.
Хирург посмотрел ей в глаза.
– Ходит тут одна легенда, – продолжил Виктор. – Старше психиатра была только прошлая Вера. Она-то его и встретила у ворот больницы году так, в тысяча девятьсот девятом. Иннокентий был… очень опасен. До него психиатров в больнице не существовало, и Вера решила, что будут. Она его стражам не отдала, продемонстрировав исцеление от безумия. Она что-то в нем заморозила. Его очки тоже ее изобретение. В них Иннокентий видит мир как обычные люди, а без них чувствует себя чудовищем… Разбить стекло в очках…
Виктор отвел взгляд.
– Единственной, кого он слушался, была твоя предшественница. Так я понял, что ты на свое место пришла. Нет лучшего способа доказать ему, что ты ровня, чем продемонстрировать, что он тоже уязвим.
Виктор перевел дыхание.
– Все хранители приходят в больницу за своим чудом и уходят, как только будут готовы принять его. Вера пообещала, что сделает его тем же человеком, каким он был до предательства жены. Но Иннокентий от этой идеи был не в восторге. Он тут прижился. Он блестящий психиатр и едва ли не самый известный из московских хранителей. В людях и диагнозах не ошибается. Если больницу закроют, все московские стационары передерутся за то, чтобы иметь честь принять его у себя. Он уникален: не только хранитель, но еще и могущественный страж.
Виктор вздохнул.
– И в этом случае сомневаюсь, что на новом месте он вспомнит о нас. Отхватит себе кабинет побольше, завесит своими картинами и продолжит существовать дальше.
– Ему, в самом деле, все равно? – подала голос Вера.
Виктор задумался.
– Я не знаю. Вот что ты должна понимать: он терпеть не может, когда к нему лезут, но он постарается вести себя мило, тебе даже начнет казаться, что он очаровательный, пока не подойдешь достаточно близко. – Виктор вздохнул. – За годы практики он научился видеть людей насквозь. Идеальный психотерапевт.
– Я бы так не сказала, – хмыкнула Вера.
– Вы встретились не в тех условиях, – прищурился хирург. – Иногда я думаю, он мнит себя эдаким кукловодом. Я обрадовался, когда ты щелкнула его по носу. Впервые увидел растерянным, аж умилился. Но я могу и его понять. Когда кто-то вот так же сожрет твое сердце, вряд ли ты захочешь снова верить людям. Несмотря на это он всем нам помогал, и мы его уважали, пока Люба не вбила себе в голову, что от него искренности добьется. В ответ психиатр заперся в своем бастионе, и теперь, когда мы собираемся вместе, она обязательно его разозлит. Поэтому я и подумал, что это она гадостей тебе про него наговорила. Она ведь назло ему сунулась в его жилище. Я просил тебя там не селить. У Иннокентия специфичный образ жизни, но он вроде бы не огорчен. Говорит, тебе нужно наблюдение.
Вера вспомнила картины на стенах во флигеле. Так это, видимо, было творчество ее соседа. Интересно, что еще входило в понятие "специфичный образ жизни" кроме того, что он, очевидно, изображал свои психоделические путешествия в головы пациентов?
– Почему она себя так ведет?
Виктор вздохнул.
– В этом виновата Вера. Она пыталась любой ценой сделать для него то, что обещала. Вера решила, что Люба и есть та самая девушка, которая вернет ему веру в любовь, только психиатру нужно немного смелости. Я описать тебе не могу, как сильно Иннокентий тогда разозлился. Они, по-моему, так и не поговорили ни разу нормально с тех пор. Думаю, Вера наступила Иннокентию на больное, – хирург хмыкнул. – Зато Любу она вдохновила так, что мы пожинаем плоды уже не один год. Он демонстрирует ей пренебрежение. Люба злится и мстит, как может.
Вера вздохнула.
– А остальные?
– С остальными проще, – ответил Виктор. – Михаил Петрович, он репрессированный профессор, многое сделал для медицины, был ученым, главой кафедры, прекрасным врачом. Единственное, чего он больше не может это стоять у постели больного, но у него по-прежнему золотые руки. Он по-настоящему оживляется только тогда, когда читает лекции студентам. В шкуре патологоанатома ему тесно, так что лучше никогда не обсуждай с ним практическую медицину, не расстраивай старика. Напоминание об оставленной практике нагоняет тоску.
Виктор перевел дух.
– Надя – сестричка из мед. сан. бата времен второй мировой, контуженная. Из-за этого о ней мало что известно. Михаил Петрович говорит не успела она толком пожить, ушла на войну в сорок первом, прямо со второго курса мед. института, отказавшись ехать в эвакуацию. Говорят, через год оказалась в немецком плену, попала в лагерь и там лечила, как умела. Что-то очень страшное она там увидела, но об этом мы только догадываемся. Надя пришла сюда в сорок третьем прямо в военной форме, с перевязанной головой. Прошлый патанатом не сумел ей помочь, так она и осталась немой. Михаил Петрович говорит, это не следствие органического дефекта. Иннокентий с ним согласен, он практикует тут психологическое консультирование. Увлекся этим в тридцатые, чтобы доказать Вере, что с чувствами у него все в порядке. Ты удивишься, узнав, сколько он зарабатывает консультациями, я имею в виду обычными, не по хранительским делам. Ему твоя комната была нужна, чтобы превратить ее в консультационный кабинет. Но Люба предпочла доставить ему неприятности, Иннокентий до сих пор встречает клиентов в подсобке за ординаторской. Мы все можем работать за деньги только на территории больницы. С Надей они до ужаса похожи в нежелании избавляться от собственных проблем. Она его клиентка с сороковых годов и пока никакого прогресса, хотя Иннокентий уверяет, что это не так.
– А Любовь? – заговорила Вера.
– Ничего особенного тебе про Любу сказать не могу, кроме того, что она увлеклась Иннокентием к общему прискорбию. Она сама нам не рассказывает. Вера ей зачем-то в голову вбила, что у нее особая миссия, а мы теперь плоды пожинаем, – пожал плечами Виктор. – Люба здесь не многим дольше тебя. Лет десять.
Вера передернула плечами, удивившись тому, что десять лет для хирурга был срок недолгий.
Виктор еще раз взглянул на часы.
– Заболтались мы с тобой. Вот теперь точно пора, пойдем!
– Куда? – удивилась Вера.
– Михаил Петрович обещал собрать хранителей сегодня, чтобы познакомиться, – приподнял брови Виктор.
– Но я вроде всех видела, – вздохнула Вера.
– Нет, – взглянул на нее хирург. – Ты еще не знаешь Иваныча.
Вера непроизвольно поежилась. Кто мог предположить, кем окажется очередной хранитель? В том, что у каждого из них были неприятные тайны, новый анестезиолог уже не сомневалась.
– Нам можно вот так всем вместе собираться, – по дороге объяснял хирург. – Только в чрезвычайных ситуациях или после полуночи, когда больница уже почти отошла ко сну и наша помощь не так уж и нужна ее обитателям.
Вера шумно вдохнула и зябко обхватила себя за плечи, когда они вышли на улицу. Холодная осенняя ночь дышала в лицо, и девушка вновь с полной силой опустошающего разочарования ощутила, что стала призраком, навечно связанным с этими старыми и обшарпанными корпусами, где болели и умирали люди.
– Мы ведь все духи, – неожиданно подтвердил ее мысли Виктор. – Добрые, правда. А Иваныч… он жил на этой земле еще до того, как тут построили больницу.
– Что? Но разве не Вера была самая старшая?
Виктор покачал головой и обернулся к спутнице.
– Он, как бы тебе сказать, все знают, что он человек не до конца. А точнее, никогда им не был. Он это то, что высшие инстанции присылают на землю, когда решают, что у конкретного места будет особая миссия. Это привратник.
Вера удивленно взглянула на спутника.
– Ты верно поняла, – кивнул ей Виктор. – Он отвечает за двери в загробный мир. Это в морге, а он вроде таможенника, который проверяет документы. То, как происходит переход для многих из нас тайна, но я думаю, что если в твоих проездных документах много хороших отметок, ты получаешь добрую участь, если нет – злую. Хранители в больнице помогают людям подправить то, что еще можно. Каждого из нас он когда-то задержал на пороге и выдал нынешние удостоверения. Но мы этого не помним. Его дело дверь, люди отправляются на тот свет довольно часто, и ему нельзя надолго оставлять ее без присмотра, иначе скопится очередь и кто-нибудь из духов попробует сбежать, а от этого жди беды. По той же причине он никак не влияет на жизнь хранителей, пока в больнице все идет своим чередом. Я знаю, что Иваныч сказал свое слово лишь пару раз, но оно было окончательным. Сегодня он тоже придет.
– Он вообще разговаривает? – спросила Вера, ощущая себя еще более некомфортно, чем с утра во время разговора с патологоанатомом.
Виктор задумался.
– И нет, и да. В основном он отвечает на вопросы. Односложно. Хранители постарше меня о нем разного мнения, Михаил Петрович считает его чуть ли не аватаром высшей мудрости, ну а Иннокентий чем-то вроде бездушной куклы, от Нади на этот счет ничего не добьешься. Сам я толком не разобрался. Иваныч очень странное существо.
Наконец, Виктор к удивлению Веры остановился перед тем корпусом, где поселилась юная хранительница, и пропустил девушку в железную дверь. Поднимаясь наверх, она подумала, что собрание, должно быть, у Иннокентия, но шагнув в коридор, поняла, что хранители в ее комнате. Оттуда исходил приглушенный свет и долетали голоса. Вера ступала осторожно, готовая встретить в комнате полупрозрачные тени. После всего, что она сегодня услышала и узнала, было бы справедливо увидеть коллег в их истинном обличии.
Виктор распахнул дверь, и Вера вошла. В комнате было светло, тепло и… накурено? Вера не любила запах табака. К счастью, психиатр догадался открыть окно. Именно он сейчас с наслаждением затягивался сигаретой, сидя на широком подоконнике. До ее появления хранители вели неспешный разговор, но как только Вера вошла, все молча обернулись к новой коллеге, гомон утих.
– Что-то вы задержались, – произнес Михаил Петрович. – Я уже начал волноваться, что у тебя, Вера, снова возникли сомнения…
Девушка поняла, что должна была что-то ответить на это, но не могла открыть рта. Она разглядывала лица хранителей, и в этот миг ей казалось, будто она видит их настоящими людьми с тяжелой судьбой, которую они молча оставили за плечами, чтобы помогать другим, тем кому, возможно, никогда не бывало так же плохо как им самим когда-то. Вера ощутила что-то похожее на священный трепет. Не может быть, чтобы она могла оказаться такой же самоотверженной. Кто-то наверху, должно быть, переоценил душевные качества Веры.
Она посмотрела в глаза патологоанатому. Что-то вроде эха воспоминания билось в висках. Она знала историю этого человека, слышала ее от одного из преподавателей когда-то. Возможно, она смогла бы вспомнить его настоящее имя, но не посмела бы произнести вслух. Вера словно против воли перевела взгляд на Иваныча и поняла, что он не простил бы ей непослушания. Это было одно из нерушимых правил жизни при больнице. Каждый из хранителей узнает подробности своего прошлого только когда для этого приходит срок.
Она, в самом деле, без труда узнала привратника, хоть и выглядел он так, как Вера совсем не ожидала. Она рассчитывала встретить тут эдакую тень смерти, бездушного и почти бесплотного Харона в черном саване. Иваныч был одет санитаром морга и выглядел ему под стать – полноватый и с виду пропитый небритый мужчина неопределимого возраста. Такие в свободное время играют где-нибудь в подсобке с дворниками в шашки, а вечером по дороге домой заливают в себя дежурную бутылку водки. Создавалось впечатление, что Иваныч уже так долго обитал при больнице и в этой стране, что научился блестяще копировать нравы ее обитателей. Тяжелый взгляд был единственным, что выдавало в нем принадлежность к потустороннему миру.
– Здравствуй, Вера, – поприветствовал ее Иваныч.
И девушка сделала неуверенный шаг в комнату.
– Что-то случилось? – участливо спросил патологоанатом.
Он не мог пропустить ее потрясенного взгляда.
– Не тревожьтесь попусту, профессор, – заговорил психиатр и посмотрел девушке за спину.
Вера снова вздрогнула, понимая, что едва опять не встретилась с Иннокентием взглядом. Воспоминания о прошлом разе слишком ясно ожили в памяти. Сейчас она видела лишь, как ярко блестели стекла его очков, и Вера вдруг подумала – а можно ли вообще через них было разглядеть его глаза? Психиатр затушил сигарету о блюдечко, которое предусмотрительно держал в руках для того, чтобы собирать пепел, и выдохнул струйку дыма.
– Витя трепло, – с этими словами психиатр оттолкнулся от подоконника и прошагал к незанятому стулу рядом с Любовью. – Напрасно вы переживали, Михаил Петрович, о том, как вам с Верой разговаривать. Она уже все знает и о вас, и обо мне.
После этого Иннокентий сложил на столе руки замком и поднял голову. В его позе, жестах и голосе было столько уверенности в собственной непогрешимости, что Вера ощутила неприятное, смешанное с завистью чувство, отголоски которого она слышала в тоне хирурга, когда тот характеризовал коллегу. "Не можешь ты постоянно быть прав", – с досадой подумала она: – "Ведь ты всего лишь человек, какой же, как и мы все. Пускай и довольно талантливый".
– Гусь, – едва слышно раздалось позади.
После этого Виктор вышел из-за ее спины и прошагал к столу. Прежде чем сесть самому, хирург отодвинул стул для Веры. Выглядело это недвусмысленно, так, что Вере так же пришлось приблизиться к прочим хранителям. Коллеги молчали, обдумывая, видимо то, что их тайны без разрешения попали к чужачке. Вера почувствовала себя виноватой. Ей стоило быть менее настойчивой! И ведь ей теперь совершенно нечем было им отплатить – она ничего не знала про себя, как, видимо, и другие. Хотя… психиатр ведь сказал, что видел что-то о ней. Вера подняла голову и вздрогнула от того, что в этот самый миг Иннокентий смотрел на нее. Девушке тут же сделалось здорово не по себе.
Вера аккуратно перевела дыхание. Это было похоже на то, когда смотришь в глаза голодному хищнику, ни в коем случае нельзя отводить взгляда, иначе он нападет. И Вера, кажется, выдержала. Не смотря на свой страх неудач в медицине, в жизни она всегда была неробкого десятка. Психиатр скрестил на груди руки и немного откинулся на спинку стула. В последний раз ослепительно блеснули стекла очков, и Вера неожиданно разглядела его глаза. Голубые. Это сочетание вдруг показалось ей завораживающе красивым. Иннокентий был белокожий брюнет. Разве у темноволосых людей бывают такие глаза?
Лицо психиатра было по-прежнему равнодушно-спокойным, словно они тут не в гляделки играли с ним. Вера открыла для себя истинные мотивы соперника. Конечно же! Он злится потому, что его история больше не была для нее тайной. Не такой уж он и безразличный, как демонстрирует! Вера ощутила торжество. Вдруг ей отчаянно захотелось снять с него очки, чтобы еще раз взглянуть на то, чего все так боятся. Ей неожиданно стало ясно, что оно неопасное, по крайней мере, не для нее. Ведь прошлая Вера сумела как-то совладать с этим, справилась бы и она… Додумать эту мысль она не успела.
– Так и будете глазеть друг на друга? – вмешалась Любовь. – Ты же не собираешься мстить ей за сломанные очки?
Психиатр фыркнул и иронично взглянул на Любовь так, что без слов становилось ясно, что он предпочел бы, чтобы дама, сидевшая от него по правую руку, вообще никогда не открывала рта. Кардиолог смутилась. Вера, посмотрев на них, почувствовала себя неудобно. Эти двое были словно пара, женатая по расчету. Не чувствовавшие друг к другу ни уважения, ни любви, но обреченные жить вместе и из последних сил терпеть друг друга. Остальные хранители, судя по их скучающим взглядам, видимо, не рассчитывали это как-то исправлять. И тут Вера заговорила:
– Это некрасиво, – адресовала она психиатру. – Если не любишь кого-то, то лучше прямо сказать об этом, чем изводить презрением и холодностью. Мучить кого-то так же, как кто-то однажды тебя – нет ничего, что бы лучше доказывало то, как сильно изуродовала твою душу старая драма. Странно, что психиатр такого не понимает.
Закончив, Вера тут же получила доказательство тому, что Иннокентий умеет удивляться. Лицо его вытянулось.
– Ого! – выдохнул, сидевший слева от Веры хирург. – С чего ты вдруг так взъелась на психиатра?
Иннокентий в этот миг вскочил. Вера почувствовала, как в животе порхают бабочки, когда увидела, как побелели кончики пальцев, которыми психиатр впился в крышку стола.
– Я ведь спас тебя от самой неприятной участи! Ты чуть не угодила туда из-за своих ошибок! – голос Иннокентия дрожал от с трудом сдерживаемого напряжения. – И я не позволяю себе распространяться о них! А ты еще смеешь меня отчитывать?!
С этими словами психиатр поднялся и скорым шагом покинул комнату. Надя вскочила со своего места и бросилась следом. Какое-то время она еще стояла у двери, переминаясь с ноги на ногу и глядя вслед психиатру. Наконец, она вернулась к столу и села, шумно вздохнув.
Вера с трудом заставила себя обернуться и посмотреть в глаза оставшимся. Михаил Петрович молча качал головой, разглядывая свои сложенные на столе руки. Любовь была бледна так, словно отчитали разом и ее. Один Иваныч с видом недоступного смертным блаженства смотрел перед собой. Похоже, ему одному пришлось по вкусу то, что Вера щелкнула зазнавшегося психиатра по носу.
– Клянусь, я впервые вижу его таким, – негромко заговорил Виктор, накрыв руку анестезиолога своей. – Вер, ты, и правда, особенная. Здесь тема его смерти запретная.
Патологоанатом повел в воздухе рукой.
– Не надо об этом, – выдохнул Михаил Петрович.
Хирург послушался.
– Вот что, – произнес, сделав небольшую паузу, патологоанатом. – Нам надо закончить то, зачем я собрал вас, даже не смотря на… отсутствие Иннокентия. Вера!
С этими словами Михаил Петрович посмотрел на нее.
– Ты должна знать, что среди нас ты главная, эта привилегия перешла тебе по наследству. Пока тебя не было, я собирал хранителей у себя, но теперь, когда ты вернулась, мы будем встречаться здесь по важным вопросам. И еще кое-что: ты имеешь право приказывать каждому из нас, но… – холодно блеснули голубые глаза. – Я взываю к твоему разуму. Будь, пожалуйста, осторожной! То, что ты сегодня сказала, может привести к тому, что мы потеряем нашего психиатра. Ты ведь знаешь о его талантах?
Вера кивнула.
– Он выдающийся хранитель и частенько защищает нас, – продолжил Михаил Петрович. – Не говоря уже о том, что тебе, Вера, без его лечения было бы очень трудно оставаться тут.
С этими словами профессор встал из-за стола.
– Я разыщу его, – сказал он, на ходу накидывая пальто, которое снял с вешалки при входе. – И поговорю с ним.
Вскоре патологоанатом вышел. За ним бесшумно оделась и покинула комнату Надя. Любовь собиралась куда дольше и более шумно, чем того хотелось бы Вере. У кардиолога постоянно что-то валилось из рук, но, наконец, и ее тяжелые шаги стихли в коридоре. Безмятежный Иваныч откланялся, успев сказать на прощание "Добро пожаловать, Вера" прежде чем словно дым растаять в дверях. Казалось бы, состоявшаяся ссора его ничуть не расстроила. В конце концов, его работа никак не зависела от того как и в каком составе хранители будут трудиться в больнице.
Моргнула лампа и Вера поняла, что Виктор все еще сидит с ней рядом.
– А ты? – негромко спросила она.
Хирург пожал плечами.
– Мне некуда идти.
– То есть… – заговорила Вера и осеклась, вспомнив то, что он ей о себе рассказывал.
Как только он заснет, то тут же очнется на месте аварии – поняла девушка и шестым чувством осознала, что Виктор тянет время до ночлега. Он остался потому, что они оба чувствовали себя на редкость паршиво.
– Иннокентий ведь снова оказался прав, чтоб его! – с этими словами хирург со всей силы стукнул кулаком о стол. – Я трепло!
Вера посмотрела на коллегу и спросила:
– Михаил Петрович сказал, что хранители не могут напиться, но что вы делаете, когда плохо идут дела?
Виктор взглянул на нее исподлобья.
– Почему же не могут? Я пробовал пару раз, – и вышел.
Вскоре Виктор вернулся с несколькими бутылками коньяка и, выставив их рядком на стол, разлил содержимое первой по стаканам. Вера подумала, что хирург принес алкоголь из ординаторской. По крайней мере, коньяк часто дарили благодарные пациенты лечащим врачам.
Содержания беседы Вера не запомнила. Только свой последний вопрос.
– Думаешь, он вернется?
– А не хрен бы с ним? – отозвался хирург. – Все тут носятся с этим психиатром как с писаной торбой. Поэтому он слишком много о себе думает. Больница разваливается не потому, что он может перестать тут консультировать и с ним уйдет столетняя история. Ее разрушает время, в котором мы живем и оно сильнее всяких там Вер и психиатров. Когда-нибудь я приоткрою для себя его законы…
Кажется, после этих слов хирург уснул. Вера тоже вырубилась, в одиночестве прикончив еще одну бутылку.
К ее облегчению, кошмаров ночью не было. Вера проснулась от будильника, который предусмотрительно завела вчера, когда проспала до десяти. Девушка с трудом разлепила глаза. На часах было семь. Было уже светло. Тело затекло от пребывания в одной позе – Вера уснула за столом. Она поднялась и огляделась. Хирурга нигде не было, только стоял недопитый им стакан.
Вера погляделась в зеркальную дверцу шкафа – выглядела она еще хуже, чем прошлым утром, да и сегодня от нее, наверное, еще и пахло. Выпив таблетку, девушка разыскала вчерашние покупки и, достав из сумок полотенце, шампунь и гель для душа отправилась в ванную. Дверь плохо подавалась и лишь когда с той стороны отодвинули задвижку, Вера поняла, что она была заперта.
Из клубов пара навстречу ей вышел психиатр. Он был в строгом, но явно дорогом черном костюме – похоже, он всегда носил черное. Стекла очков немного запотели, и мимоходом Вера подумала, как это, наверное, было неудобно всю жить быть обреченным носить очки. Интересно, хотя бы в душе он их снимал?
К груди был приколот бейдж, на котором было выгравировано: "Иннокентий Вольфович Курцер, врач-психиатр высшей категории, к.м.н.". Так вот как официально называлась его должность! Вера поняла, что сосед, должно быть, отправлялся консультировать в какой-то из соседних стационаров, и позавидовала ему. Хотела бы она так же свободно перемещаться! Но вдруг девушка испугалась. А если он идет договариваться о новом месте работы?
Психиатр молча прошагал мимо, не удостоив Веру взглядом, девушка зашла в ванную комнату и не глядя, бросила полотенце на стул у двери. Затем она осмотрелась. В ванной было просторно и красиво. После картин психиатра и его манеры вести себя, Вере казалось, что в его жилище должен был твориться кавардак.
– Похмелье? – долетело в спину, и Вера выдохнула.
Ей почему-то казалось, что сосед с ней больше не заговорит. Хотя, что она ему такого сказала? – думая об этом, Вера обернулась. Почему она должна была чувствовать себя виноватой за единственное довольно справедливое замечание? Ах да, встретившись взглядом с психиатром, поняла она – Вера не имела никакого права совать нос в прошлое Иннокентия без его разрешения. Так что она снова смутилась и тут же поняла, что психиатру, должно быть, большое удовольствие доставляет видеть ее раскаяние, как, впрочем, и то, что вчера вечером она из-за него напилась. Вот же, а!
– Виктор снова опустошил мой погреб, – сообщил Иннокентий, уже двигаясь к лестнице. – Когда увидишься с ним сегодня, передай, что третья такая выходка за месяц, это уже слишком для квартиранта, с которого я даже ничего не прошу за постой!
