Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"

Автор книги: Саша Курги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Вер, ты сделала невозможное, – произнес психиатр, прежде чем стражи сорвались с мест, оттеснили Иннокентия, и бросились к ней.

Вера вскочила на ноги и почти силой подняла хирурга. Виктор был словно еще не в себе. Взгляд у него был затуманенный. Хранительница отступила к машине, она нутром чувствовала, что сейчас придется защищаться. С надеждой Вера взглянула на Иннокентия – уж она-то не смогла бы сейчас стражам навалять, а психиатр, судя по недавно высказанным опасениям, был на это способен.

– Давайте пока без драки! – это был голос Михаила Петровича. – Я должен знать, что натворили мои подопечные, прежде чем вы решите с ними расправиться. Таковы правила.

Стражи отпрянули.

– Я глава больницы, – пояснил патологоанатом. – И знаю, для того, чтобы нанести вред хранителю вам потребуется веская причина. Она у вас есть?

Иннокентий шумно выдохнул и отступил к коллегам.

– Поменялись местами, значит, с Верой Павловной? – прищурился один из стражников. – То-то я и смотрю, чего она не такая бойкая как всегда?

– У вас есть причина держать их здесь? – настаивал патологоанатом.

– С вашей больницей всегда проблемы! Один из них чуть не превратился в аномалию, двое других пытались его защитить, – выдохнул тот из мужчин, что, видимо, был у стражей главным.

Михаил Петрович после этого посторонился. За ним стоял длинный худой человек в черном плаще старинного кроя, больше напоминавшем накидку. Вера едва узнала в нем Иваныча, когда тот заговорил.

– Все трое люди. За нападение на них вы ответите так же, как и за любую невинную душу.

Стражи переглянулись и, поклонившись привратнику, молча отступили в темноту. Вскоре их силуэты смазались и растаяли, словно разогнанные утренним солнцем клочья тумана.

Привратник строго оглядел хранителей и произнес:

– Что-то больно много с вами мороки в последние дни, – после этих слов он так же растаял в воздухе, как и в прошлый раз, когда приходил познакомиться в комнату к Вере.

Наконец к Вере, Виктору и Иннокентию подскочил патологоанатом.

– Вы что творите?! – воскликнул Михаил Петрович. – Вы хотя бы представляете себе, чего мне стоило вызвать сюда привратника?! А что, если бы я этого не сделал?! Что было бы с вами тремя?!

– Простите, профессор, – потупился психиатр. – Думал, справимся.

Михаил Петрович обернулся к Вере.

– Ладно этот, за сто лет практики он, наверное, думает, что в одиночку победит огнедышащего дракона! Но ты! Ты могла хотя бы позвонить мне и сказать, куда вы направляетесь?! Я пришел вас проведать и о том, куда вы исчезли, мне пришлось догадываться самому! А что, если бы я ошибся?! У меня ведь было несколько вариантов!

Вере вдруг стало так тепло от этих слов. Она понимала, что тирада профессора была вызвана вовсе не желанием отругать непослушных докторов. Он кричал сейчас потому, что искренне испугался за подчиненных. Как давно за Веру никто так искренне не переживал!

Девушка посмотрела на Виктора. Хирург стоял, прислонившись к искореженному автомобилю спиной, и держался за виски. Создавалось впечатление, что у него очень сильно болела голова. Странно, что дар Веры сработал не так как обычно и теперь за последствия анестезии расплачивался хирург.

– Управлять коллективом нелегко, – сказала Вера Михаилу Петровичу. – Но вы отлично справляетесь, куда лучше, чем я.

После этого она прошагала к хирургу и подставила ему плечо. С другой стороны тут же встал Иннокентий.

– Ему нужно выспаться, профессор, – сообщил психиатр. – Похоже, наконец, решилось дело с бессонницей. Вера очень помогла.

Виктора до флигеля довели молча. Он, и правда, едва на ногах стоял. Иннокентий прошагал в собственную гостиную, а потом распорядился:

– Можешь занять кровать. У меня всего одно спальное место, – для чего-то уточнил он.

Вскоре хирурга уже устроили на перине, и он отключился. День клонился к вечеру. Вера и Иннокентий стали по разные стороны от постели и молча посмотрели друг на друга. Непонятно, что было делать дальше. Казалось, эти сутки сблизили их настолько, насколько было возможно. Они уже знали все необходимое друг о друге, чтобы начать что-то более серьезное, что можно было бы назвать "просто друзья". И в то же время Вера ужасно боялась сказать неверное словно, сделать неправильный жест. Что если он оттолкнет ее?

Иннокентий вышел. Вера слышала, что в гостиной он разбирал портфель, возвращая в ящик ампулы.

– Останься с ним на ночь! – раздалось оттуда. – Пожалуйста.

Вера вышла из комнаты и встала в дверях. Было приятно, что Иннокентий доверял ей свое жилище и в то же время… куда он собирался сам?

– Я должен вернуться в отделение и привести в порядок дела, – объяснил психиатр. – Меня неделю не было. Все, конечно, подумали, что у меня отпуск. Но, Вера, я веду работу с больными и не могу бросать их. Одинокие старушки, хронические алкоголики, истерички… Я вернусь, как только станет ясно, что ни с кем не случилось ничего трагического. Может, вечером, а может быть, под утро. Кушетка, если хочешь, твоя.

– Спасибо, – улыбнулась Вера.

Иннокентий вновь задержал свой взгляд на ее лице чуть дольше условленного для обычной дружбы и тоже улыбнулся.

– Ты нас обоих спасла, – сказал психиатр в прихожей, надевая пальто. – Это здорово, наверное, понимать, что делаешь то, за что тебя наконец-то никто не осудит.

С этими словами он вышел. А Вера осталась стоять в дверях, ошарашенная. У нее было странное чувство, что Иннокентий пытался разобраться в том, что она такое, так же как она сама старалась открыть для себя его.

Вера еще немного постояла, а потом бросилась к окну и долго смотрела на то, как психиатр идет в свой корпус.

Наконец, она оторвалась от своего занятия и огляделась. Нужно было еще убрать учиненный Любой беспорядок. С этим-то Вера и провозилась до позднего вечера и осталась довольна результатом. Хозяйкой она всегда была хорошей. Потом Веру понесло на кухню. В двух оставшихся комнатах у психиатра оказались устроены кухня и столовая. В отличие от других хранителей, которые довольствовались перекусами и имели для этого в своем жилище своеобразный походный набор в виде электрической плитки и чайника, у Иннокентия все было заведено как у обычных живых людей. Впрочем, запасов продуктов, годных для приготовления полноценных блюд, Вера все равно у него не обнаружила. Только печенье, шоколад, конфеты, кофе, чай, алкоголь – все, что обычно дарили пациенты.

Следом Вера переместилась в столовую. Там были несколько больших стеллажей с книгами. Однако ассортимент отличался от того, что собирала прошлая Вера Павловна. Иннокентий предпочитал художественную литературу. На полках поместились произведения многих классических авторов. Кое-какие труды по истории, две полки были отданы изобразительному искусству. Вера нашла несколько книг, в которых были собраны репродукции картин. Сбоку сиротливо стояла "Анатомия для художников". Вера вытащила книгу. Так он этому учился? Ей казалось, что такие таланты как рисование сродни божьему дару.

Следом она прилегла на кушетку и стала с интересом читать. В конце концов, после двух с лишним месяцев, отданных непрерывной зубрежке медицинской литературы, это был приятный перерыв. Затем Вера вновь вытащила блокнот и стала сравнивать рисунки с тем, о чем говорилось в книге. Все-таки ей было непонятно, как пользуясь одним только грифелем создать на чистом листе то, что могло вызвать отклик в чужой душе, настоящее чувство…

Вера проснулась утром. Она и не заметила, как задремала. Кто-то укрыл ее пледом, пока она спала. Вера приподнялась и села. Книга лежала на полу. Иннокентий, должно быть, забрал тяжелую вещь у нее из рук. Вера смутилась, осознав, что он видел, что она снова брала блокнот. На обложке лежал вчетверо сложенный лист. Послание. Одна сторона подписана. Вера вдохнула, вглядываясь в строчки. Ей было и страшно и трепетно начинать.

"Тебе было интересно, как у меня это получается", – гласила первая: "P.S. Можно уже отменять хлорпротиксен".

Вера развернула лист. Там был рисунок. Психиатр нарисовал ее спящей. Это был быстрый карандашный набросок, и все же… Вера прижала бумагу к груди, чувствуя, как громко ухает сердце. Ее еще никто никогда не рисовал. Не то, чтобы это было то, за чем Вера охотилась. Это было очень личным, почти что признанием. Она посмотрела на рисунок еще раз. Вера у Иннокентия вышла очень нежной, задумчивой и будто бы даже чем-то встревоженной. Она никогда себя такой не видела. И ведь она даже не знала, как сказать за это спасибо, а чувствовала, что должна.

Что-то грохнуло в спальне. Вера вскочила и побежала на звук. Выяснилось, что хирург, ворочаясь, свалил с тумбочки часы и недоуменно теперь взирал на пол.

– Где я? – просил он у Веры, потирая голову. – С того нашего с тобой разговора о дочери и вине не помню вообще ни черта. И голова болит как будто бы я пил сутки.

Вера прислонилась к косяку, стараясь сдержать улыбку.

– В святая святых, – ответила она.

– Это еще где? – нахмурился хирург, не оценив иронии.

– Психиатр уступил тебе свою кровать.

Виктор одним движением сел и яростно растер виски.

– Звучит как-то не очень, – наконец выдал он. – Может, он действительно теперь по мужикам, как поговаривают некоторые его коллеги?

– Не думаю, – улыбнулась Вера. – Это был дружеский жест. Ты ведь мечтал с ним подружиться.

Виктор взглянул на свои руки и выдал:

– Ты права, глупость сказал.

Вера вышла из комнаты и отправилась за сигаретами и кофе. Она помнила, что хирург до смерти это любил.

– Зуб даю, этот Береговой наверняка сам пытался подкатить к нему, – долетело из соседней комнаты, пока девушка готовила кофе.

– Кто такой Береговой? – произнесла Вера, помешивая в турке черный напиток.

– Зав неврологией. Гадкий тип. С тех пор как он работает там, у них с Курцером… непримиримая вражда. И кто-то начал распускать слухи, что они бывшие любовники. Ну и больница… знаешь, люди любят жареные истории. Тебе еще не говорили, что психиатр гей?

Вера фыркнула и занесла кофе в спальню. Говорили. Ну и что?

– Спасибо, – произнес хирург, принимая из ее руки напиток.

Следом Вера протянула сигареты.

– Думаю, сегодня можно, – ответила она на взгляд хирурга. – Первый день без психотерапии и, уверена, он сам курит в кровати.

Виктор хитро прищурился и с одобрением взглянул на Веру. Следом он затянулся.

– Я ведь сто лет не курил, – выдал хирург. – Ну ладно, не сто, тридцать. С тех пор как расстался с Ниной. Мы ведь тогда с ней курилке в первый раз подвисли и там потом часто встречались, чтобы договариваться на счет свиданий.

Вера прислонилась спиной к стене.

– Расскажи еще про неврологию, – попросила она.

Виктор поднял голову.

– Да что еще? Тебе надо походить на терапевтические пятиминутки и послушать, как он спорит с заведующим. Сама все поймешь. Для терапевтов это шоу. Курцера любят, а Берегового боятся. Он какой-то ставленник глав. врача и по совместительству кандидат наук. Пишет странные статейки типа влияния живой воды на нейроны, вот такого качества, а Иннокентий терпеть не может этого. Никто в больнице не помнит, что такого доктор Курцер написал и почему он кандидат, издавался-то он еще пока был живой, и вообще по другой дисциплине, но все привыкли его слушать. Когда этот мужик начинает на пятиминутках выступать, психиатр берет слово и критикует его. Такой его крестовый поход против всего плохого в нынешней науке. Он ведь довольно известным в свое время акушером был. Выжить хранителя из больницы невозможно. Береговой чего только не перепробовал, но, ясное дело, ему не везет. Врачи видят в этом божественное провидение.

Вера улыбнулась.

– Вер… – голос Виктора оборвал ее мысли. – А как ты ну… как ты меня вытащила? Я ведь чувствовал, что почти… она меня в себя затянула, эта вина.

Хранительница сложила руки на груди.

– Мы были там оба, – Вере показалось, что хирургу важно будет это знать.

– С психиатром?

– Да, это он понял, что надо спешить. Я бы в жизни не догадалась, ни что случилось, ни где тебя искать. Он тебя от стражей защищал, пока я придумала способ…

– Он? – глаза Виктора округлились.

– Да. И я думаю, рисковал не на шутку, когда пригрозил им, что снимет очки.

Хирург выдохнул и крепко сжал левое запястье правой рукой.

– Вер, – наконец он посмотрел хранительнице в глаза. – Правда в том, что не одна ты себя чувствовала недостойной быть здесь. Я тоже… Поэтому я и не стал осуждать тебя, когда ты все рассказала. Я очень хотел подружиться с ним. Прямо помешался на этой идее. Он ведь знал обо мне всю правду и все равно помогал искренне… Так я хотел получить доказательство того, что не такой уж я и ужасный человек.

Вера покачала головой и тут хлопнула входная дверь. Вскоре в комнате показался Иннокентий. В руках у него был пакет. Вера посмотрела на психиатра, вспомнив о его подарке. Как они теперь будут общаться? Однако Иннокентий прошагал в спальню, не уделив внимания ей, и поставил пакет на кровать.

– Я ходил до магазина, – пояснил психиатр. – Здесь все, что ты так любишь. Нездоровая пища: чипсы, шоколад и газированная вода. Хорошо, что после смерти тебе уже не грозит метаболический синдром.

Виктор заглянул в пакет и когда снова поднял голову, то выглядел очень растерянным, словно ребенок.

– Ты, правда, защищал меня от стражей? – спросил хирург.

Иннокентий прищурился.

– Да. И не потому, что это было правильно, – с этими словами он сел в кресло. – Ты сделал бы для меня то же самое. Приключение с Любой позволило мне многое осознать.

Иннокентий прервался и мельком взглянул на Веру. И девушке показалось, что он кое-чего не договорил. Приход новой хранительницы позволил ему переосмыслить все то, к чему он, наверное, уже долгое время был подготовлен. Появление Веры толкнуло чаши весов и, в конечном счете, в маленьком коллективе хранителей вещи обрели новый, лучший баланс.

– Я не против такого друга как ты, – подвел итог психиатр.

Виктор молча полез в пакет и вынул оттуда шоколад и чипсы.

– Ну ладно, друзья, – пробормотал он. – Будете?

Вера улыбнулась и присела на край постели.

– Ты помнишь теперь свою фамилию? – уточнила она.

Хирург кивнул.

– Абарян.

Глава 9. Добрые намерения

Вскоре запас нездоровой еды иссяк, ели все, сидя на постели и Вера даже чувствовала нечто похожее на аппетит. Психиатр шутил. Еще в первый вечер, когда Иннокентий пригласил девушку в свое жилище, она поняла, что у этого хранителя легкий характер. Но вот, кажется, сейчас, когда он позволили себе быть собой, эти его качества раскрылись полностью. Иннокентий был отличным собеседником, с ним было радостно, очень спокойно и хорошо.

Раньше Вере казалось удивительным, что такая уверенная в своем великолепии женщина, как Лиля и этот человек сошлись и жили вместе. Теперь ей стало ясно. Иннокентий не был душой компании, но он был из тех, кому излишне было привлекать к себе внимание, к таким обычно оборачиваются, когда замолкает общий разговор. Остроумный, тактичный, мягкий. Он заключал в себе уют. Где бы ни были такие люди, с ними всегда хорошо и Вера испытывала трепет от того, что первыми людьми, которых Иннокентий за долгое время к себе подпустил отказались они с Виктором.

Лиля была чудовищем потому, что решилась не просто разойтись с ним, объясниться – любовь ведь, в самом деле, штука непостоянная. Она попыталась уничтожить этого человека. Зачем? Положение? Деньги? Вера подспудно чувствовала, что в этом с Лилей они были похожи – в страсти к роскошной жизни и стремлении идти к ней сквозь любые препоны. Хранительница поняла, что не заслуживала внимания психиатра. Хорошо, что он предложил ей именно дружбу. Если бы Вера неосторожно ранила Иннокентия, она никогда не смогла бы себе этого простить, как и высшие силы, очевидно.

– Ребят, я еще посплю, пожалуй, – неожиданно заявил хирург. – У меня такое чувство, что впервые за тридцать лет я начинаю вспоминать, каково это быть обычным человеком.

Иннокентий без слов поднялся. Вера тоже встала.

– Спасибо, – на прощание произнес Виктор. – Ты мне напомнила, Вер, что у меня есть самое главное дело в жизни, моя вторая дочь. А то с этим чувством вины я стал забывать. Думал, никогда не выберусь из самоедства. А я ведь ей нужен, самое главное чтобы у ребенка был кто-то, кто о нем заботится. Мы ведь с мамашей ей такую жизнь подарили. Я обязательно ее найду.

– Только не забудь снова свою фамилию, – посоветовал Иннокентий, выходя. – Хотя нет, теперь я ее точно не забуду.

– Ну, – сказал психиатр в гостиной. – Похоже, нам обоим пора на работу. Время раннее, только десять часов.

Вера кивнула. На улицу вышли вместе, и какое-то время стояли, прощаясь. Вере казалось, что она не наговорилась еще с Иннокентием. Он тоже вроде не спешил. Мимо пробежал Михалыч, и присвистнул так, что пара его расслышала. Тут только Вера поняла, что пора. Иннокентий задумчиво посмотрел на ее покрасневшие на морозе руки. Девушка все еще носила легкое осеннее пальто, надев под него самый теплый джемпер.

В город выйти Вера так больше и не отважилась, пока не пришлось спасать Виктора. Да и стипендия ординатора, которая ей теперь неизменно приходила в конце месяца – смех, а не зарплата. Вера не смогла бы позволить на нее себе то, что хотела. Ходьбы из флигеля в корпус было пять минут. Словом, не нуждалась она в теплой одежде.

Психиатр улыбнулся ей и пошел своей дорогой. Вера тоже улыбнулась, посмотрев ему в спину, и отправилась в реанимацию. На пороге уже стоял Михалыч.

– Так Курцер не голубой? – поднял брови он. – Откуда это вы с ним, держась за ручки, притопали? Да еще и на два часа опоздали оба!

Михалыч непостижимым образом продолжал считать, что Вера живет в городе. Она не стала разубеждать.

Вера улыбнулась, скидывая пальто.

– Нет, – с этими словами она посмотрела на реаниматолога. – Он был женат… давно и несчастливо.

– А так и не скажешь по нему, – Михалыч взъерошил свою шевелюру пятерней. – Ну, пошли, работа не ждет.

Все шло своим чередом, пока на телефон Веры в середине дня не прилетела СМС. Хранительница выдохнула, поняв, что она от Иннокентия.

"Выходи", – значилось в сообщении: "Жду у старого корпуса".

"Когда?" – холодными пальцами набрала она.

"Сейчас".

Вера взглянула на Михалыча.

– Я на полчаса отойду. Перекусить, – отчиталась она куратору.

Старый реаниматолог хитро прищурился и несколько мгновений мерял Веру взглядом.

– Курцер на свидание зовет? – наконец, выдал он.

Вера вздохнула. В самом деле, ела она раньше в отделении. Точнее, делала вид, что ест. Вера ходила пить кофе в подсобку чтобы немного взбодриться.

– Нет, – неведомо зачем соврала хранительница и вышла.

– Совет да любовь, голубки! – долетело в спину. – Я всегда знал, что в неврологии настоящий гомик этот их зав!

Вера вздрогнула на морозе и побежала к старому корпусу. "Зачем, интересно, он предложил встретиться?" – стучало в висках. Она чувствовала себя как влюбленная школьница, понимая, что пришла бы к нему, куда угодно и когда бы это ни было.

Вера встала у парадного входа. Главный и самый старый корпус больницы был возведен два столетия назад, но больше не использовался вообще никак. Просто стоял запертый как памятник архитектуры, позабытый и ненужный. Вере казалась грустной такая история. Ведь можно было дать зданию новую жизнь. Она неуверенно поднялась по ступенькам и только добралась наверх, как входные двери распахнулись. Вера раньше никогда не видела, чтобы кто-то входил туда.

На пороге ее встретил Иннокентий и пригласил жестом. Вера прошагала внутрь. Заметенный пылью пол, облупившиеся стены, пустота и звенящая тишина. Ей показалось, что здесь витали призраки прошлого, стоило лишь закрыть глаза и как следует прислушаться. С удивлением Вера взглянула на психиатра. Что он хотел сказать этим?

Иннокентий без слов взял ее за руку и повел вперед. Шаг, другой, третий. Вера чувствовала себя очень странно. Кажется, в книжках это называлось трепетом. Они миновали холл, прошли мимо дверей больничного храма, встроенного в здание, свернули налево. Иннокентий остановился в дверях большого пустого зала. Там, в лучах дневного света со шваброй кружилась Надя, она танцевала и напевала песню военных лет. Голос у нее был как у настоящей певицы.

Вера сделала шаг, но Иннокентий аккуратно придержал ее руку.

– Не мешай, – шепнул ей на ухо психиатр. – Это первый раз, когда я увидел, как она поет. Удивительное зрелище для лечащего врача, Вера…

Хранительница обернулась к Иннокентию.

– Знаешь, я умею видеть искренние порывы, – продолжил психиатр. – Это свойство очков, умею читать в душах и исцелять безумие, когда я без них. Это мой дар. Но именно сегодня я, кажется, наконец, подобрал нужные слова, которые вылечили ее душу. Как профессионал я должен быть уязвлен, ведь именно ты натолкнула меня на нужную мысль, но вместо этого я счастлив.

Иннокентий взглянул на Веру.

– Я привел тебя сюда, потому что знаю, как сильно ты в себе сомневаешься.

Вера почувствовала себя совсем беззащитной перед ним, просто обнаженной. Вот зря она переживала на счет того, что может неосторожно задеть психиатра. Похоже, он прекрасно понимал, с кем имеет дело и мог постоять за себя гораздо лучше, чем она предполагала. Вера все еще чувствовала себя смущенной. Тогда Иннокентий отвернулся. Он взял пакет, который оставил на старом стуле, стоявшем у входа, и вытащил оттуда варежки. Новые. К ним была прикреплена бирка. Психиатр разорвал пластмассовую перемычку между двумя изделиями и аккуратно надел варежки Вере на руки. Она не сопротивлялась.

– Спасибо, что пришла, – сказал он, возвращаясь к пакету.

Следом Вера получила шапку.

– Больше не мерзни, – посоветовал психиатр, повязывая на ее шее шарф.

Вера медлила, у нее было огромное желание тронуть его руки, которыми он расправлял ткань, спрятать в своих ладонях. Но она не знала, насколько это будет уместно. Иннокентий отпрянул, а она так и не решилась ни на что. Вера взглянула на психиатра и поняла, что просто получила благодарность за то открытие, которое он недавно для себя сделал: он был снова по-человечески жив и даже почти такой же, как до морфия. В замкнутом больничном мирке, где все подчинялось заведенному порядку, ему не хватало лишь маленького толчка, заинтересованных взглядов отчаянной девицы, чтобы признаться себе в том, что прошлое в прошлом. Если бы Вера схватила его сейчас за руки, это было бы излишним.

– Мне кажется, о тебе давно никто искренне не заботился, – сказал Иннокентий, снова посмотрев на Надю.

Вера выдохнула. Нет уж, после такой демонстрации близости и одновременной недоступности, она не могла позволить ему копаться в своей голове безнаказанно. Он ведь наверняка догадался о том, что для нее значит!

– Знаешь, что в больнице все считают тебя голубым? – глядя вперед, проговорила Вера.

Психиатр усмехнулся.

– И что? Полвека назад меня все звали наркоманом, хотя тогда я уже лет двадцать как не употреблял. Людям не дает покоя моя отрешенность. А что думаешь ты?

Вера надула губы.

– На счет твоей ориентации?

Психиатр закатил глаза, кажется, так он сдерживал улыбку. Вера разозлилась, понимая, что эта тема его, похоже, развеселила вместо того, чтобы задеть. Она, правда, все это время недооценивала Иннокентия.

– Ты действительно спишь с Береговым? – бросила Вера.

Психиатр весело расхохотался, шлепнув ладонью по своему бедру.

– Это самый нелепый слух, который обо мне когда-либо пускали! – выдохнул он, отсмеявшись.

"И ты выбрала его, чтобы меня задеть, как неизобретательно", – этого он не договорил, но смысл читался по глазам. "Может это была месть за те неосторожные фразы и жесты, которые она допускала в начале их знакомства?", – подумала Вера.

– Нет, я люблю женщин, – Иннокентий вновь сосредоточился на Наде. – По крайней мере, искренне любил пока одна из них меня не погубила. Долгое время я полагал, что не допускать новых отношений это лучшее, чем я могу обезопасить себя… от нового приступа безумия. Пока не увидел во сне ту балерину. В близости есть нечто столь чарующее, без чего жизнь превращается в череду одинаковых будней… Так я и жил с воспоминанием о чудесном сне, не представляя, как мог бы воплотить его в реальности.

Вере было страшно и трепетно слушать дальше. Психиатр неожиданно сменил тему.

– Береговой шарлатан и он меня ненавидит за то, что я не устаю напоминать ему о его некомпетентности. Статейки его – попытка реализоваться. Лучше бы он писал что-то менее вредное для доверчивых душ, фантастические рассказы, например, – Иннокентий прищурился. – А то ведь он утверждает, что рассеянный склероз лечится сахарной пудрой! Он совершенно не умеет держать под контролем свой гнев. Однажды он даже решился напасть на меня.

Психиатр возвел глаза к потолку и поморщился. Очевидно, ему было неприятно признаваться в том, что случилось, но отчего-то он решил продемонстрировать Вере полную откровенность. Возможно, дорожил ее вниманием.

– Вот откуда эти слухи: сестры видели, как мы заперлись вдвоем. А потом… Он довольно большой мужчина и, очевидно решил, что легко отделает кого-то моего телосложения. Насколько я понял, с прошлого, довольно высокого поста, его погнали подобный случай. В общем, – психиатр перевел дыхание. – Я заставил его озвучить мне исповедь про тяжелое детство, жестоких родителей и бездушных сверстников. Поверь, он заслуживал этого. В его памяти, как я и ожидал, я обнаружил пару неоднозначных эпизодов. Он вышел растрепанный с красными глазами и совершенно не в себе. Теперь он живет с тяжелым сознанием того, что я больше не дам ему делать глупости. Он мстит мне как может, убеждая всех в том, что я предпочитаю мужчин, – психиатр улыбнулся. – И полагает, будто я не понимаю, откуда эти слухи. Меня устраивает тот мрачный образ, который он создает мне в больнице даже без моего участия. Обычно я люблю держать людей на расстоянии.

В этот миг Надя остановилась и удивленно посмотрела на Веру.

– Ну все, тебе пора, – решил психиатр. – А то и про нас скоро начнут рассказывать сказки.

– Уже, – вырвалось у Веры, когда она шагнула за порог.

К ее удивлению, Иннокентий не выглядел злым или смущенным.

– Мне всегда уделяют слишком много внимания, – психиатр улыбнулся. – Быть может, потому что я его не хочу. Приходи завтра на то же место. Скажешь, что обедать. Всем врачам ведь надо отлучаться на обед.

Вера застыла, не зная, что ответить. Что все это значило?

– Я не сказал тебе главного, зачем я тебя сюда позвал. Скоро будет рождественский бал. У бессмертных существует добрая традиция встречать праздник именно здесь, в главном зале нашей больницы. Будут другие хранители и стражи со всей Москвы. Нам надо прибраться. За год тут все порядком запылилось.

Вера посмотрела по сторонам и тяжело вздохнула. Силами шести человек тут мало что сделаешь, пускай и за полтора месяца. Они ведь не декораторы или строители, обычные врачи со странными способностями.

– В общем, все приходят в определенное время и потихоньку делают дела, как Надя сейчас. Обычно она мне помогает, но, если хочешь, поработаем вместе. Кто-то же должен разъяснить тебе сущность рождественского бала.

Вера кивнула.

– Хорошо. Завтра в то же время в том же месте.

Вера выходила в смятении. То, что происходило между ней и психиатром, было странно и так щемяще правильно.

"Спешите творить добро" – гласила облупившаяся надпись над входной дверью. Вера выдохнула и вспомнила про Виктора. Она знала, что обязана закончить эту историю с дочерью, сам хирург мог снова впасть в уныние, придавшись мыслям о семье. То, что дала ему Вера, было лишь анестезией, временным облечением. Нужно было что-то качественно изменить в той ситуации, в которую попал Виктор, пока не ушло слишком много времени. Его дочери уже тридцать. Если так дальше продолжится, может статься, она всю жизнь проклятой и проживет, прежде чем они с отцом увидятся. Значит, требовались такие меры, на которые раньше никто так и не отважился пойти.

Вера отправилась к Михаилу Петровичу. Ей нужно было поговорить с привратником, ведь именно Иваныч запускал и выпускал души. Он должен был знать, как назвали дочку хирурга, может, мог открыть о ней и больше, но Вера чувствовала, что без главы хранителей привратник не станет с ней об этом говорить.

Вера постучалась в кабинет патологоанатома и услышав громкое "Да?", вошла. Михаил Петрович должен был быть с дежурства. Несколько последних суток они с Надей выходили один через один потому, что другие хранители выпали из обоймы. Вере было совестно будить патологоанатома, но ничего другого не оставалось. Она решила действовать быстро и наверняка, пока Виктор еще находился в том состоянии, когда был готов пустить все свои душевные силы на дочь.

Против ожиданий Веры патологоанатом стоял в уличном пальто и отряхивал плечи от первого снега. Хранительница стянула варежки и шапку, подаренные Иннокентием. Профессор при этом взглянул на нее сердито.

– Ну что, сама явилась, возмутительница спокойствия? – обратился он к Вере. – Сдается мне, что ты не повиниться пришла. Чего тебе надо?

– Где вы были? – произнесла хранительница, уловив в тоне патологоанатома тревожные нотки.

– В Управлении, – ответил Михаил Петрович, вешая на крючок у двери заснеженную шляпу.

– У стражей тоже есть начальство… из таких же бессмертных человеческих душ, – сказал патологоанатом. – Увидишь еще на рождественском балу.

– Вас же не по поводу Иннокентия вызывали? – догадалась Вера и почувствовала, как у нее холодеют пальцы.

Профессор уселся на диван и с шумом выдохнул.

– И поэтому тоже. По поводу нас всех, – после этого он швырнул на стол папку с документами. – Смена главного хранителя больницы, Вера, происходит впервые за двести лет в Москве. Поэтому они скептически восприняли мои слова. Все искали подвох. У меня давно не было такого тяжелого утра.

После этого профессор поднялся и примирительно взглянул на Веру.

– Ладно, чего это я тебя пугаю? Все закончилось хорошо. Они одобрили мое назначение, и с вами тоже никто ничего не сделает… на этот раз. Хочешь кофе?

Вера молча кивнула и подумала, что она была чертовски права, передав Михаилу Петровичу свой пост. Что если бы сегодня у начальства была бы она сама? Сумела бы она отстоять психиатра и хирурга в одиночку?

Вскоре кофе был готов, и Вера замерзшими руками приняла горячую чашку. Михаил Петрович взглянул на нее, глаза у него улыбались.

– Слышала бы ты сегодня меня, – наконец рассмеялся патологоанатом. – Чего я только не наплел им там про всепобеждающую силу любви. Вспомнил все, что читал в художественных романах на эту тему.

Михаил Петрович откинулся на спинку кресла.

– Ты меня вдохновила своей искренностью, а через меня других, – профессор посмотрел Вере в глаза. – Теперь по моим словам вы с ним просто обязаны жить долго и счастливо.