Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"

Автор книги: Саша Курги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Она притянула к себе Иннокентия и страстно поцеловав, развернулась. Он еще и, поди, прочтет что-нибудь в ее глазах. Вера не хотела и близко подпускать любимого к своим воспоминаниям. Нечего ему испытывать вину за что, что неосторожной фразой он оживил в ее памяти один из худших моментов. Нечего ему было задумываться над ошибками Веры.

Она сумела сосредоточиться на происходящем и даже испытать удовольствие. Когда они оба замерли, ее накрыло нежностью. Вера слышала над ухом его частое дыхание, протянув назад руку, поймала мокрую от пота прядь.

– Все хорошо? – раздалось позади.

Вера кивнула, хотя ноги ее по-прежнему не держали. После внезапного откровения она чувствовала себя слабой и странно опустошенной. Но это были хорошие чувства. Вера ощущала, что та дыра в груди, которая ей долго не давала покоя, наконец-то исчезла. Ее заполнило заботой и любовью, но на это ушли все ее силы. И да, сегодня Вера по-прежнему могла быть слабой. Иннокентий привел в порядок свою одежду и теперь помогал одеться ей, так словно хранительница была ребенком. В заключение он провел большим пальцем по ее губе.

– Помада размазалась.

Тут в дверь постучали. Иннокентий и Вера переглянулись, понимая, что всем, должно быть, было их слышно. Там собралась очередь.

– Как же стыдно, – пробормотала Вера, чувствуя, что заливается краской.

Иннокентий выдохнул и, взглянув на спутницу, объявил:

– Мы не можем прятаться тут вечно. Надо просто уйти как можно быстрей. Я отдаю деньги, а ты хватаешь одежду. Поняла?

Так они и вышли. Иннокентий какое-то время прикрывал Веру от взглядов публики своей спиной, потом она сама, выскочив в зал, забрала вещи и выбежала на улицу. В общем, по глубине общественного осуждения это, оказалось, конечно же, не хуже, чем провалить контрольную в старших классах. Вера посмотрела в серое небо, из которого лениво валились снежинки, прижимая к себе пальто Иннокентия и подумала, что счастлива. Что-то продолжало болевой точкой нить в животе, но она не стала на этом зацикливаться.

Наконец на улицу вышел ее кавалер, и Вера сунула ему одежду. Хранители какое-то время молча смотрели друг на друга, а потом рассмеялись.

– Это… – наконец нашла в себе силы заговорить Вера. – Это было очень неприлично с моей стороны. Знаешь, я ведь росла в чопорной семье. Мама бы меня на чем счет стыдила, если бы узнала о таком.

И много о чем другом – это осталось недоговоренным.

Иннокентий вдруг распахнул руки и запрокинул голову.

– Со мной никогда такого не было! – произнес он, взглянув на Веру и она поняла, что любимый чувствует что-то похожее на то, что ощущала и она сама, едва выйдя на улицу. Он счастлив. Как же это было хорошо!

Потом Иннокентий обнял Веру и крепко прижал к себе.

– Спасибо, – сказал он, чмокнув ее в нос. – Я ведь до сегодняшнего дня был не уверен, что смогу снова быть счастлив с женщиной. Спасибо за то, что ты есть!

Потом он аккуратно ее выпустил.

– Пойдем домой. Уже десять. Ты последнее, чем я стал бы рисковать.

И они пошли обратно, надеясь прогуляться по Садовому кольцу и ночной Москве. Пересекли мост, но Вере в районе метро Октябрьская стало нехорошо. Ныл живот, и хотелось согнуться. Она притормозила и, наконец, позволила Иннокентию заметить свое состояние.

– Что с тобой? – обеспокоенно произнес врач.

Вера покачала головой. Трудней всего самой себе ставить диагнозы.

– Не знаю. Сильно ноет в правой подвздошной области. У бессмертных бывает аппендицит?

Психиатр поднял брови, взял Веру на руки и уложил на ближайшую лавочку. Это выглядело странно. Сам Иннокентий сел рядом, запустил холодную руку под шубу и стал щупать живот. Вера не удивилась и не испугалась. Она доверилась.

– Понятно, – наконец произнес психиатр, заказывая такси. – Поехали в больницу.

Тут уж настал черед Веры удивляться.

– В нашу?

Иннокентий покачал головой.

– У меня есть приятели в Голицинской, – он внимательно посмотрел на Веру и произнес. – Тут ближе.

И хранительница почему-то не поверила его последним словам.

Вскоре врачи уже были в приемном отделении той самой Голицинской больницы. Вера с удивлением рассматривала чужой стационар. Интересно, что в этот час делают ее хранители? А у такой древней больницы точно не могло не быть бессмертных душ, приглядывавших за тем, чтобы в стационаре все шло своим чередом. Не должны ли чужие хранители как-то отчитаться местным?

Вера думала об этом, чтобы не сосредотачиваться на боли, коловшей в боку. Она была не похожа ни на что испытанное ею раньше и поэтому пугала. Вера пережила побои, и даже сломанные кости предплечья не причиняли ей такого беспокойства.

Иннокентий оставил ее на лавочке под дверью врача, а сам углубился в приемное. Наконец, психиатр показался в конце коридора вместе с мощным немолодым мужчиной в медицинской форме. «Гинеколог» – прочитала Вера на его бейдже, когда доктора приблизились. Хранительница удивленно воззрилась на новое действующее лицо.

– Это и есть? – спросил гинеколог, складывая руки на груди.

Иннокентий кивнул, взглянув на нее.

– Моя спутница, – произнес психиатр. – Вера, Юрий Юрьевич тебя посмотрит.

«Нет» – одними губами произнесла девушка, сгибаясь еще сильней.

– Заходи давай скорей, – произнес гинеколог, глядя на Веру. – Вы меня сейчас поймали прямо перед операцией. Дело плевое, я и так вижу.

Иннокентий помог ей подняться, и тут уж Вере ничего другого не оставалось, как пройти в темный кабинет. Гинеколог шлепнул по выключателю и захлопнул дверь. Психиатр остался снаружи. На том спасибо. Вера обвела взглядом смотровой кабинет. Она, как и большинство женщин, не любила гинекологические осмотры. Сейчас ведь начнутся вопросы про половую жизнь, все это было слишком личным. Вера вздохнула, пытаясь подсчитать, сколько раз с ней эта жизнь приключилась за прошедшие несколько дней. Она ведь, по правде, еще после последнего раза в себя толком не пришла. Вера была готова съязвить. Она взялась за брюки и тут гинеколог, запустивший ультразвуковой аппарат обернулся к ней.

– На кушетку, – распорядился он. – И одежду не снимай. Знаю, я кто ты такая, поэтому нечего смущать меня и себя.

Вера легла. Доктор выдавил на ее живот холодный гель и поставил в левую подвздошную область датчик.

– Так вы тоже… – заговорила Вера.

Врач на миг оторвался от монитора, и устало взглянул на нее.

– Хранитель? Ага. Ну… вижу. Курцер не ошибся с диагнозом.

Вера приподнялась и глянула в монитор. Но ее познаний в лучевой диагностике хватило только на то, чтобы понять, что врач вывел изображение яичника.

– Что это?

– Апоплексия, – кивнул ей гинеколог. – Сейчас смирно лежи. Пощиплет немного.

Вера задержала дыхание, когда огромная лапища доктора провалилась ей в живот и что-то там сжала. Действительно, немного щипало. Гинеколог тут же достал окровавленные пальцы, и Вера удивленно уставилась на свою кожу. Немного красных разводов, но раны нету.

– Всего лишь обычное исцеление, – заявил гинеколог, вытирая руку салфетками. – Все. Я работать дальше пошел.

На этом он поднялся и протянул Вере охапку бумаги, чтобы она стерла с живота кровь. Девушка приводила себя в порядок, слушая, о чем говорили хранители за дверью. Ей был ясен диагноз «Апоплексия яичника», это означало разрыв. Вера чувствовала боль оттого, что кровь стекала в брюшную полость и раздражала кишечник. Такое случается у женщин в середине цикла, но с тех пор как Вера поселилась в больнице, она была уверена, что цикла у нее не было. Бывает еще и травматическое повреждение… Подтверждение своим мыслям Вера услышала в словах гинеколога.

– Пусть пропьет препараты железа на всякий случай. Гемоглобин точно ниже ста десяти. Я такие вещи чувствую, когда лезу в живот, гемодинамика и все такое, как у настоящего хирурга… И… дай ей отдохнуть. Измотал ты девчонку, Курцер. Могу представить, как нелегко быть твоей дамой сердца.

Вера вышла. Ей надоело это слушать. Гинеколог взглянул на нее.

– Ну, коллеги, не болеть вам, – пожелал он. – Разрешите откланяться.

После этого он ушел. Иннокентий молча протянул Вере шубу и произнес уже когда они вышли на улицу:

– Прости.

– За что?

– Надо мне было быть аккуратнее, – хранитель взглянул на ее живот.

Вера рассмеялась. Если бы он знал, как колотил ее муж, и что с ней делал друг мужа, ему даже в голову не пришло бы извиняться за такие мелочи.

– Гриш, пообещай только одну вещь, – произнесла Вера, пока они шли к вызванному такси. – Что не будешь чувствовать себя виноватым.

Психиатр открыл перед Верой дверь и помог сесть в машину.

– Ты не хотел сделать мне больно. Остальное не имеет значения.

В такси Вера уронила ему на плечо голову, понимая, почему они оказались в первой градской, а не у себя. Нечего, конечно же, было посвящать профессора в подробности их личной жизни. Иннокентий поставил правильный диагноз, поэтому и повез Веру к соседям. Наверное, он действительно был хорошим акушером-гинекологом.

Хранительница и не заметила, как уснула. Иннокентий разбудил ее, когда двинулся чтобы выбраться из машины. Вера едва помнила, как добралась до флигеля. Без пяти двенадцать хранители захлопнули за собой входную дверь квартиры. Вера рухнула в постель. Все это ее измотало. Открывшаяся правда о последних месяцах жизни, операция, но в то же время, любовь и театр. Любые сильные эмоции утомляют.

Иннокентий помог ей раздеться и уложил спать.

Вера проснулась в двенадцать утра и вскоре обнаружила, что психиатр выключил будильник. На столе в столовой лежало послание, в котором Иннокентий сообщал, что Вере необходимо передохнуть. После вчерашнего он волновался за нее и переписал на нее увольнительную. На столе стоял букет, кофе и шоколадные конфеты. Психиатр писал, что нашел Вере дело. Он предлагал заказать двуспальную кровать. Рядом лежали пластиковая банковская карта и его старый кнопочный телефон, к номеру которого она, видимо, была привязана. Сбоку на зарядке ноутбук. Иннокентий обо всем позаботился.

Несколько часов Вера послушно занималась выбором мебели, а потом ее одолел финансовый вопрос. Какой суммой она располагала? Вера присмотрела вариант на средний бюджет и на совсем маленький, но, конечно же, ей хотелось взять более дорогую вещь. Та кровать была качественная и удобная. Пришлось набрать Иннокентию.

"Сколько я могу потратить?" – странно, что он с самого начала не обозначил сумму.

"Сколько сочтешь нужным" – пришел ответ: "Этот счет для бытовых расходов".

Вера выдохнула. Так есть и другие? Или он просто красуется?

"Сколько на нем?" – набрала хранительница.

"Тебе хватит".

Тогда Вера указала сумму самой дорогой кровати.

"Хватит" – пришло следом.

Вера вздохнула и оплатила покупку. Иннокентий однозначно дал понять, что дорогая кровать его устраивает. Впрочем, он жил в роскоши. Странно было бы, если б он согласился на что-нибудь дешевое.

Пришел отчет о списании средств и тут Вера уставилась на баланс. Следом она схватилась за телефон. Кое-что требовало пояснений.

"Откуда у тебя столько денег?"

Иннокентий довольно долго не читал сообщение. Наконец, пришел ответ:

"Долгая история, Вера. Во мне никогда не замолкала еврейская кровь. Я умел выгодно продавать свои услуги даже в худшие времена. Научился этому у дяди, хорошо работать – у отца. Когда я начинал в больнице, даже медицина вызывала у меня отвращение, и я утешал себя тем, что получаю достойное вознаграждение за свой труд. Так я скопил больше, чем мне требовалось".

Вера довольно долго пялилась в экран, а потом набрала:

"Ты еврей?!" – что-то было не похоже.

"Технически да" – тут же пришел ответ: "Моя мать еврейка. Отец из семьи обрусевших немцев. История моего появления достойна приключенческого романа".

"С удовольствием послушаю" – набрала Вера как можно скорей, опасаясь, как бы Иннокентий снова не пропал из сети.

"Мой отец был московским офтальмологом, а у матери было плохое зрение. Они встретились у него на приеме и в тот же день решили пожениться. Наверное, поэтому я вырос таким романтично настроенным идиотом. Опасаясь гнева родителей, мать сбежала с отцом в Казань, где они зажили у его сестры. Они осмелились вернуться, только когда мне было семь. Он умер здесь от тифа, оставив нас вдвоем. Мать отдала меня в консерваторию и без любимого сгорела за пару лет, после того как умер отец, у нее началась чахотка. Тогда меня забрал к себе дядя, мамин брат. У него, как это сейчас говорят, было свое небольшое дело, и не было детей. К семнадцати годам я сделался его поверенным в делах и должен был принять наследство. Но я заявил, что пойду учиться на врача, как отец. Его имя в дядиной семье было запретным, он винил отца в смерти сестры. Но меня любил. Я был для него ее продолжением. Но только я осмелился заявить о своих планах, остался не понят и был назван неблагодарным юнцом. В содержании мне было отказано, и я худо-бедно кормился частными уроками, пока учился в академии. Это меня закалило. Но потом, когда я сделался сносным акушером, то сумел заработать на свою клинику благодаря воспитанию родственника. Я этого не забыл. Дядя обанкротился, когда я взял в жены Лилю, и я его содержал до своих неприятностей. Моя печальная участь его совсем подкосила".

Вера смотрела на экран, чувствуя, как часто бьется ее сердце. Так вот что он за человек. Действительно, сильный. То, что с ним произошло, было недосмотром высших сил. Не удивительно, что они это теперь исправляли.

"Я так горжусь тобой", – набрала Вера.

"Спасибо", – пришло в ответ.

Вера едва дождалась появления Иннокентия и когда открылась дверь, бросилась ему в объятия.

– Вер, – психиатр пытался сдержать ее порывы. – Мне, правда, очень приятно. Но ты не думаешь, что тебе нужно поберечься?

– Ты больше не хочешь меня? – оскорбилась Вера.

Иннокентий улыбнулся и, подняв ее на руки, отнес в спальню.

– Хочу, – сказал он, снимая с Веры платье. – Я боюсь, что ты не понимаешь того, что тебя изматывает страсть. То, что вчера случилось, означает, что ты на пределе. Вер, тебя никто толком в жизни не любил, все только хотели… поэтому ты так заводишься.

– А ты? – выдохнула хранительница.

Иннокентий улыбнулся.

– Меня любили родители, дядя. Я был… их общим сокровищем, поэтому вырос убежденный, что всегда буду хорошим человеком. Любовь это то, что дает нам почву под ногами, позволяет стоять прямо под ударами судьбы. У тебя, в отличие от меня никогда этого не было. Поэтому ты все время сомневаешься в себе.

Он был прав, но Вера не хотела это слушать. Она прильнула к нему губами и, оторвавшись от поцелуя, Иннокентий покачал головой.

– Представить себе не мог, что придется останавливать пылающую страстью женщину, – пробормотал он, помогая хранительнице стянуть белье. – Благо в отличие от какого-нибудь хирурга, я умею думать еще и головой.

Вера почувствовала, что это были пальцы. Иннокентий посмотрел ей в глаза и произнес:

– Я знаю, что делаю. Так… мы с Лилей решали проблему в те дни, когда она могла забеременеть.

Он действительно в этом понимал, как вскоре убедилась Вера.

– Отдыхай, – Иннокентий поцеловал избранницу в висок и поднялся, и тут ей стало ужасно за себя стыдно.

Он, наверное, теперь думает, что у нее крыша поехала, как у Любы. И тут Вера сделала именно то, что привыкла делать, когда окружающие начинали сомневаться в ее добрых намерениях – подтверждать невыгодную точку зрения в попытке доказать обратное. Большинство Вериных любовников просили от нее определенного типа ласк, смысла которых она никогда не понимала. В конце концов, ей всегда казалось, что так получает удовольствие только один человек, а близость – все-таки процесс взаимный. Однако Вера натренировалась в этом. Был спрос.

Именно это у нее и случилось с Иннокентием. И он вроде бы даже не протестовал. Кажется, он опешил от Вериной решимости. В конце он поднял избранницу с колен, и чмокнул в губы. Хранительница замерла, не зная, что дальше. Никто из прошлых ее любовников так бы точно не поступил.

– Я вот что тебе не успел сказать, Вера, – произнес Иннокентий.

Он не расстроился, не разозлился из-за ее сумасбродства.

– У меня через полчаса тут будет общество психиатров.

Вера даже приоткрыла рот от неожиданности и посмотрела на себя. А она в чем мать родила. Очень своевременно! Впрочем, если бы она не накинулась на Иннокентия, возможно, услышала бы об этом раньше.

– Давай в душ, – подбодрил он. – Я принесу одежду.

Вера перевела дыхание и поняла, что наконец-то может разговаривать с ним. Больше не было так стыдно. Кажется, Иннокентий воспринял все эти ее сумасбродные порывы… нормально. Ей с ним очень повезло. Кто другой, наверное, бы испугался.

– Может, я лучше пережду в своей комнате, то есть у Виктора?

– Нет смысла прятаться, – ответил психиатр. – После бала все воспринимают тебя как мою спутницу. Их скорее удивит, если выяснится, что мы живем отдельно.

Вера кивнула и, завернувшись в простыню, пошла в душ, надеясь, что не встретит по дороге Виктора. Это был бы неприятный момент. Вере, конечно, лестно было стать хозяйкой вечера, но вместе с этим ее не оставляли мысли о собственной распущенности. Да что же с ней не так?!

Вера уже вывернула ручки душа на полную, когда в комнате появился Иннокентий. Хранительница слышала, как он положил на стул одежду, следом отодвинулась занавеска, и психиатр присоединился к ней. Вера обернулась. У них же времени всего ничего, пока не нагрянут все эти бессмертные. Иннокентий схватил губку и помог Вере намылить спину. Она обхватила себя руками. Хранительнице по-прежнему было стыдно за себя. Его спокойное поведение помогало расслабиться, но не забыть.

– Ты не шлюха, – прошептал ей на ухо Иннокентий. – Так называлась моя жена, которая никак не могла выбрать между двумя мужчинами. Один давал ей уверенность и комфорт, другой – необходимые ощущения. Я бы никогда не выбрал шлюху после того, как научился читать по глазам. Ты отдаешься до конца, просто потому что впервые искренне полюбила. Это большой подарок для любого мужчины. Ты вернула мне уверенность в себе.

Вера обернулась. Иннокентий улыбнулся и оставил кусочек пены на кончике ее носа.

– Кто-то должен встретить психиатров, – сказал он избраннице. – Если пойдешь, то меня очень выручишь.

Вера кивнула.

– Я намерен тянуть с собственным появлением как можно дольше. Думаю, они тебе все объяснят. Я даже немного завидую им. После многолетней истории нашего обоюдного непонимания они встретят там тебя.

Глава 16. Оставить навсегда

Вера выбралась из ванной, недоумевая. Следом она высушила волосы, надела белье и подвела тушью ресницы. Вера посмотрела на платье, которое выбрал Иннокентий. Она купила его в начале сентября. Длинное голубое с принтом из маленьких белых цветов, женственное и целомудренное. Вера еще тогда разбирая покупки, удивилась себе. Как оно могло тут оказаться? Видимо, попало в кучу отобранной одежды просто за компанию, так бывало раньше, когда Вера входила в раж. Еще осенью хранительница такого не носила. Но сейчас платье было очень кстати.

Вера подколола волосы, так что получился пучок, и стала выглядеть как добрая и скромная хозяюшка, хотя она никогда еще такой не была.

На обратном пути ей попался Виктор.

– Тебе идет, – сказал друг. – Очень необычно.

Хранительница остановилась. Хирург заслуживал хотя бы короткого разговора после того как Вера с Иннокентием стали пропадать вдвоем.

– Иди, я все понимаю, – неожиданно улыбнулся Виктор.

Вера покачала головой.

– Нет, – произнесла она. – У нас сегодня общество психиатров.

– Ого! – усмехнулся хирург. – Насколько я успел осознать, Иннокентий их ненавидит. Ты будешь там вроде громоотвода. Удачи, Вер!

Хранительница зашла в квартиру и прикрыла за собой дверь. Что ей надлежало делать? Вот хорошей хозяюшкой она никогда не была. Или это только муж стыдил ее почем зря?

Вера успела метнуться на кухню и сделать чай. Хранительница бросила в заварку побольше мяты – она любила ее запах и вкус, вдруг девушке пришло в голову, что на собрании потребуется нечто успокоительное.

Как только напиток был готов, Вера пошла открывать, все еще толком не собравшись с мыслями. Недавно психиатр позиционировал свою квартиру как святая святых. Вера пожалела, что не может сделать так же. Ей, в самом деле, нужна была передышка, теперь это чувствовалось. Но хранительница уже так прочно связалась с Иннокентием, что не могла отступить. Ей нужно сейчас было распутать последний узел. И он разрешил хранительнице в этот момент быть рядом, это вызывало трепет.

За дверью оказались двое мужчин неопределенного возраста в очках, одного из низ звали Ученикиным, Вера помнила еще по балу, когда Иннокентий указал ей на этого сухонького человека и сказал, что он глава общества психиатров. Хозяйка пропустила их внутрь, подивившись мельком, что во всех психиатрах сквозила какая-то настораживающая отстраненность. Хранители тепло ее поприветствовали и продемонстрировали зеленые бланки. На поверку это оказались бумаги, подписанные Управлением – разрешение на посещение. Вера как можно незаметней выдохнула.

Психиатры прошли в гостиную и стали осматриваться по сторонам так, словно попали в святая святых. Чувствовалось, что им дорого стоил этот визит. Вера встала позади, сложив руки на груди. Хранительница зорко следила за гостями, а те бросали заинтересованные взгляды на нее. Имущество психиатра, в общем-то, не принадлежало Вере, но она не собиралась позволить кому-нибудь их этих людей прикасаться без спроса к его вещам. Они Иннокентию не друзья.

Наконец, создавшееся напряжение начало смущать всех собравшихся.

Ученикин дружелюбно взглянул на Веру и заговорил:

– Простите нам такой… неприкрытый интерес. Ваш спутник уникальная личность. У него потрясающе интересное жилище.

Вера почувствовала, что изогнула бровь. Психиатр обставил себе нормальную очень уютную квартиру. Наверное, именно это они и не ожидали увидеть. Думали, он живет в логове маньяка. Вера вспомнила, как сама впервые попала к Иннокентию домой и… прониклась. После этого она немного расслабилась и, уловив перемену, мужчина продолжил:

– Вы с нами недавно. Что вы знаете о докторе Курцере?

– Он уникальная личность, – сказала Вера, складывая руки на груди. – Это вы правильно сказали. Если вы ищете тут его гримуары, спешу вас разочаровать, вы их не найдете.

Второй психиатр улыбнулся.

– Вы, вероятно, не слышали о том, как он решил Таганскую проблему?

Вера покачала головой. Собеседник кивнул.

– Не удивлен, что он не рассказывал вам об инциденте.

– В этом есть что-то плохое? – вздернула голову Вера.

– Скорее наоборот, – вздохнул Ученикин. – Этим он поставил точку в нашем почти полувековом споре. Он совершил подвиг. Мало кто из бессмертных решается в одиночку взаимодействовать с аномалиями. Тогда он не просто защищал родной стационар, но и уничтожил заклятого врага, раз и навсегда доказав, что все это время был прав. Это мы ошибались. А теперь вы стали новым и наилучшим подтверждением его позиции.

– Я? – подалась вперед Вера.

– Да, – кивнул мужчина. – Вера Павловна, вы сняли с него очки вместе с клеймом чудовища.

Собеседник перевел дыхание.

– Послушайте, мы вам не враги. Мы пришли как смиренные ученики, но у всех нас есть основания полагать, что Иннокентий… не захочет иметь с нами дело. Так он поступал все сорок последних лет с момента инцидента. Мы понимаем, что его к этому собранию… – психиатр посмотрел в сторону. – Подтолкнули. И он попытается сделать его последним. Будьте на нашей стороне, умоляю вас! Этим вы окажете московским хранителям неоценимую услугу!

Вера осторожно отступила на шаг.

– Я должна знать, в чем дело, – пробормотала она.

– Конечно же, – согласился Ученикин.

Выражение лица при этом у него было кислым, похоже, он и сам понимал, что его просьба не из тех, что будет приятно и легко исполнять.

Вера пригласила психиатров в столовую, где они расселись на изящные белые стулья с обтянутыми кремовым бархатом сидениями. Приятно тянуло мятой из фарфоровых чашек, куда хранительница разлила чай, но никто так и не притронулся к напитку. В дверь снова постучали и спутник Ученикина пошел встретить коллегу. Его товарищ глубоко вдохнул, оставшись с Верой наедине, и начал рассказ.

– Вам известна история Иннокентия? – зашел гость издалека.

Вера кивнула.

– Вполне. Полагаете, я смогла бы снять с него очки, если бы ничего не знала?

– Справедливо, – кивнул собеседник. – Вы так же знаете про его отношения со стражами?

– В общих чертах.

– Тогда я расскажу, как все началось. В Управлении были не в восторге от того, что он появился и это еще мягко сказано, но когда стражам указывают высшие силы, они, поверьте мне, связаны по рукам и ногам. Первые несколько лет они просто молча наблюдали за тем, как ваша предшественница выхаживала своего… птенца. Тогда было не понятно, зачем ей это. Дар Иннокентия состоял в том, что он находил с сумасшедшими общий язык и потом многие из них приходили в себя. Бесспорно уникальный, но довольно бессмысленный учитывая то, что безумцы в вашу больницу забредают редко.

Ученикин вздохнул.

– Видите ли, Вера Павловна, большинство моих коллег никогда не пользовались особенным уважением седи хранителей. Нас считали дешевыми гипнотизерами. Мы не из тех, кому дано исцелять наложением рук или творить настоящие чудеса. Мы скорее специалисты по иллюзиям, которые мы вкладываем в чужие головы. Долгое время мои коллеги существовали на низшей ступени этой лестницы, в основном помогая в расследованиях стражам, пока среди нас не появился достаточно инициативный человек. Константин Пытливый. Это важно.

Собеседник прервался и несколько мгновений обдумывал следующую фразу.

– За долгую безупречную службу он сблизился с руководством стражей и выбил нам разрешение на создание собственного общества. Хирурги сразу же обозвали нас шарлатанами. Многие из них владеют исцелением, ну а мы-то что могли дать? Пытливый был… очень амбициозным хранителем, мечтателем, ярким лидером… Он ответил достойной целью. Наш основатель собирался изучать аномалии. В конце концов, мы ведь умеем залезать в головы.

Психиатр кашлянул.

– Пытливый рискуя жизнью доказал, что это способ… с ними справляться, не проливая крови. Безусловно, его на это открытие вдохновил опыт Вознесенской Веры Павловны. Стражи были очень воодушевлены и предоставили обществу психиатров небывалые привилегии и ресурсы. Никогда раньше мы не пользовались таким почетом, и многие психиатры Москвы подумали, что обрели истинное предназначение. В том числе и я. Сейчас вы поймете, почему я так подробно об этом рассказываю. Мы допустили досадную ошибку.

Ученикин аккуратно положил в чай кусочек сахара и размешал его ложкой, видимо, собираясь с силами для того, чтобы озвучить неприятные факты. Наконец психиатр посмотрел Вере в глаза, и та содрогнулась, вспоминая слова про то, что, такие как он, умеют залезать в головы. Собеседник поправил очки.

– Не беспокойтесь, – произнес он. – Гипнотизеру грозит серьезная кара, если выяснится, что он использовал дар для собственной выгоды. Стражи за этим очень строго следят… после инцидента и, поверьте, большинство предпочитает не рисковать. Очки – предосторожность. Сквозь стекло невозможно разглядеть… глаза. Поэтому пока они на психиатре, будьте покойны, его намерения добрые.

Вера перевела дыхание и подбодрила:

– Продолжайте.

Собеседник кивнул.

– Так вот, – произнес он, складывая руки на столе. – После поражающей воображение демонстрации дела у Пытливого не заладились, и он стал искать причину. В конечном счете, в двадцатых годах прошлого века ему удалось получить в свое распоряжение Иннокентия, прирученную аномалию, не смотря на громкие протесты вашей предшественницы. Выгода казалась такой очевидной и стражи приказали Вере Павловне отступить. Он заманил доктора в общество, прикинувшись, будто хочет сделать одним из нас. И там он принудил Иннокентия участвовать в собственных экспериментах в качестве подопытного. Он хотел понять сущность аномалии.

Ученикин уставился на сложенные руки и продолжил, глядя в стол:

– Это… было очень неоднозначно. Я тоже там был и первое время думал, что это во имя общего блага. Мы… заставляли его изменять сущность. Единственная польза, которую мы этим принесли в том, что Иннокентий научился контролировать себя, а стражи догадались, как удерживать этот его призрачный мир. Однажды он порвал вязки и был в шаге от того, чтобы уничтожить Пытливого, но вдруг сумел перекинуться в человека, когда мы уже все подумали, что это конец. Иннокентия ждало долгое разбирательство в Управлении. После этого он стал работать на стражей, а Вера Павловна добилась того, чтобы Пытливый не приближался к ее подопечному. Но все было не так просто. Он косвенно продолжал отравлять жизнь вашему спутнику, пытаясь опорочить его и снова взять под свой контроль. Он воспринял бегство Иннокентия как удар по собственной репутации, создать которую ему дорогого стоило.

Психиатр вдруг заглянул Вере в глаза.

– Боюсь, именно Пытливый стал наиглавнейшей движущей силой для вашего спутника. Пытаясь обезопасить себя от преследования, Иннокентий изобрел свой метод. Я сейчас объясню вам, чем он отличается от нашего. Я не умею читать в душах, в отличие от этого, без преувеличения гениального психиатра.

Вера шумно выдохнула.

– Да, он видит мысли и воспоминания в отличие от всех нас, именно поэтому он стал таким… востребованным. Он, в самом деле, умеет помогать, а не вешать лапшу на уши, как делает каждый из нас. Он спас не одну сотню бессмертных от ужасной участи стать черным вихрем или аномалией, с тех пор как начал практиковать. Знаете, как все обрадовались, когда он на рождественском балу встал на колени перед Анникой и просил дать ему право остаться хотя бы еще на год?

Ученикин поднялся и оперся ладонями на край стола. Год? Веру заботило сейчас только это. Он же сказал, что останется настолько, насколько нужно… Заметив, что она не слушает, психиатр опустился обратно.

– Без Иннокентия дела у многих пойдут не так хорошо, как раньше, – выдохнул он. – Особенно в Управлении. Он… настоящее сокровище. Дайте нам возможность у него учиться! Уговорите его, ведь он ценит вас больше возможности уйти в лучшую жизнь! Вам и самой может такое пригодиться…

Вера не заметила, как приподнялась и ударила ладонями по крышке стола. Да за кого этот человек ее принимает?

– А что там с Пытливым? – проговорила Вера.

Собеседник отвел взгляд.

– Со временем глаза у бессмертных открылись, – вздохнул он. – И все сочли его одержимым. Он, безусловно, потерял то положение и престиж, который так долго зарабатывал для себя и… других и оказался в застенках Управления. Теперь существовал только один настоящий психиатр, ваш спутник. Остальные снова сделались шарлатанами, которых нельзя было даже ставить с Иннокентием в один ряд. Пытливый, в общем-то, создал идеального психиатра, только для него это стало трагедией. Ваш спутник победил своего врага еще до того как…