Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"
Автор книги: Саша Курги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
Вера выдохнула, помешав в чашке сахар. Ей было нечего сказать. Как же быстро все стали судачить про них с Иннокентием, когда всего пару дней назад они с психиатром даже не разговаривали друг с другом! И нет, вот это сейчас были совсем не сплетни.
– Я знаю, конечно же, что в жизни не бывает как в книжках, – сказал патологоанатом. – Но он теперь другой. Поменялась и ты. Вместе вы живой душе помогли, для которой надежды почти не оставалось. Это очень хорошее начало. А теперь давай к тому, зачем ты явилась.
Вера присела.
– По правде, я из-за Виктора.
Патологоанатом внимательно посмотрел ей в глаза.
– Я должна отыскать его дочь, пока еще не слишком поздно. Поэтому мне нужно поговорить с привратником, и я понимаю, что он не станет такие сведения давать просто так. Вы поможете мне?
Михаил Петрович посмотрел на свои руки и, наконец, выдохнул:
– Ну пошли. Ты права, привратник только в очень редких случаях открывает тайны человеческих душ, хотя они ему, безусловно, известны. Но прошлая Вера Павловна умела ведь как-то на него надавить.
– Спасибо, – произнесла хранительница, поднимаясь.
– Как же иначе, – улыбнулся патологоанатом. – Вы ведь все мои птенцы.
Иваныч выглядел сердито, когда распахнул перед хранителями двери морга.
– Что-то вы зачастили, – огрызнулся он. – Спасу от вас нет.
– Мне нужно дело девушки по фамилии Абарян, ей сейчас тридцать лет. Она родилась здесь в январе тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, в тот же день и час, что умер наш хирург. Это его дочь.
Иваныч фыркнул и всем своим видом изобразил, какое раздражение вызывает у него эта просьба.
– Иш, чего выдумала! Ты кто, по-твоему, такая, чтобы решать, чему быть, а чему не бывать?
Вера отпрянула, и тогда в разговор вступил патологоанатом.
– Это нужно мне для сотрудника. Чтобы он и дальше исполнял обязанности как полагается, ему необходимо сосредотачиваться на чем-то кроме чувства вины!
Иваныч прищурился.
– Вы просите меня о чуде! Но вам и так, доктора, дано предостаточно, – с этими словами привратник посмотрел на руки Михаила Петровича. – А с тебя и вовсе одного происшествия должно быть довольно!
Привратник ткнул длинным изогнутым, словно коготь хищной птицы, пальцем в Веру.
– Вернуть психиатру веру в любовь – для этого так много вещей должны были сойтись! Как я устал вязать на ваших судьбах узлы! Никакой благодарности! Вы ведь противитесь вмешательству добрых сил, игнорируете шансы, идете наперекор дарованным возможностям как слепцы! Каждое чудо оплачено такой долгой работой, что никому из вас и не снилось! Крайне неблагодарный труд…
Иваныч выговорился, и устало опустился на разбитый стул.
– Ну что ты задумала? – спросил он у Веры.
– Дайте мне хотя бы ее фотографию, – настаивала хранительница.
– Чем поручишься, что не провалишься и не сделаешь хирургу и его дочери хуже? – прищурился привратник.
Вера выставила вперед ладонь.
– А чем надо?
– Любовью, – прищурился Иваныч.
Вера выдохнула.
– Шучу я, ладно, – улыбнулся привратник. – Я ведь представитель добрых сил, хоть многие из вас в этом и сомневаются. Вот в чем дело, малышка. Возьмешь ответственность за его судьбу и навсегда с ней свяжешься, если не сумеешь исправить, как это случилось у твоей предшественницы с Иннокентием. Лучше тебе не знать, через какие муки она отсюда уходила. Поэтому и не было еще два месяца Веры в больнице, не отпускала ее призрак ткань мироздания. Но теперь-то она наконец попала туда, куда должна была после того, как Иннокентий поправился. Крови он у нее попил не дай бог никому за свое столетнее существование. Ну, что, как думаешь, способна ты на что-то подобное?
Вера поймала на себе напряженный взгляд патологоанатома и поняла, что не может отступить. Сюда она пришла исправлять то, что в жизни не так делала. Раньше Вера думала лишь о себе. А этот человек, Виктор, ее спас, привел в больницу и уговорил остаться. Хранительница была ему обязана. Тогда она выдохнула:
– По рукам!
Иваныч хмыкнул.
– Вот ведь отчаянная девица, – пробормотал он себе под нос, роясь в столе.
– На! – после этого на крышку приземлилась белая картонная папка, на которой черными буквами было выведено "Валерия Абарян".
– А ты не суй туда свой нос, профессор! – приказал привратник патологоанатому. – Хватит мне одной связанной с этим делом души! Давай, иди и как следует выспись с дежурства!
Патологоанатом вздохнул и дернул за ручку входной двери. Михаил Петрович задержал взгляд на Вере и, наконец, поклонившись, вышел.
– Удачи! – выдохнул он на прощание.
Следом Иваныч подвинул хранительнице свой стул.
– Читай, – сказал он. – Как закончишь, оставишь на столе. Я пошел стеречь Врата.
Вера распахнула папку. Внутри первой лежала фотография симпатичной темноволосой и кареглазой женщины. Лера была похожа на отца куда больше, чем на мать, выглядела она почти как урожденная армянка. Дальше шел файл с детальным описанием внешности Леры. Росту в ней было всего сто шестьдесят четыре сантиметра, вес пятьдесят восемь килограмм. На спине шрам от пиелэктомии, девочка часто болела воспалением почек в детском доме, высокий пузырно-мочеточниковый рефлюкс справа диагностировали поздно, в десять лет, когда функция органа была почти нулевая. Тогда же хилую и болезненную Леру мать, наконец, забрала к себе. Почку вырезали.
Вера пролистнула дальше. В папку были подколоты добрые и дурные дела. Заметки о хороших набраны красным шрифтом, у плохих дел буквы черные. Вера выдохнула, мысленно представив собственную папку, и вернулась к первому листу.
Лера росла сорванцом, частенько бывала в уличных компаниях, на уроках – почти никогда. Не привили ей в детдоме любви к учебе. Нина, ее мать, после травмы вернулась в родной город к семье из московского общежития, в котором и обитала все то время пока крутила роман с женатым хирургом. В тот город она и дочку забрала, когда той исполнилось одиннадцать. Нина тогда уже пообвыклась со своей инвалидностью и одинокая старушка-мать, убивавшаяся на работе и заботах о колясочнице-дочери, разрешила ей поселить у себя подросшую внучку.
Но Лера не простила матери того, что сочла предательством, родной семье так и не удалось преодолеть стену холодности, отделявшую их от возвращенного ребенка. Лера хамила, защищая свое право на самостоятельность, бабка кричала на нее и стыдила, мать плакала. В конце концов, Леру сдали в медучилище по традиции. Ни десятый, ни одиннадцатый класс она не желала заканчивать. Хотела денег и независимости.
Лера окончила училище без энтузиазма и подалась работать в Москву, подальше от наводившей тоску глубинки. Лет в двадцать она, так же как и мать, связалась с женатым, только на сей раз владельцем малого бизнеса, через год забеременела от него и когда объяснились, гордо ушла, сказав, что сама вырастит ребенка. В двадцать два родила чудесную дочку и, поскитавшись по съемным квартирам, выскочила за мужчину, который работал охранником при больнице. У него была квартира в Подмосковье, и он был согласен растить чужого ребенка. Вот только пил и бил Леру, когда уходил в запой.
В родные края девушку не тянуло, так что она терпела, стиснув зубы ради дочери и жилья. Но понимала, что дальше так нельзя. Стараясь обеспечить себе и дочери будущее, Лера пошла в медицинский институт. Учеба давалась ей страшным перенапряжением моральных и физических сил, работая медсестрой на полторы ставки, она моталась между стационаром и душными студенческими аудиториями, забывая есть и спать. Муж почти не носил денег в дом, а те, что были, пропивал. Благо дочь можно было временами оставить на свекровь и подругу.
Так молодость пробежала и к тридцати Лера чувствовала себя выжатым как лимон скелетом, в котором уже не осталось ни желаний, ни идей. Ее все еще держал бешеный ритм, в котором она привыкла крутиться и любимая дочь, ради которой она это все делала. От подмосковного городка, в котором Лера жила с семьей, ей дали целевое направление на хирургию. Иначе ее бы, наверное, в ординатуру вообще никто не взял. Оценки в дипломе были низкие, но не потому, что Лера была неумехой. В том ритме, в котором она жила, училась и работала закончить медицинский институт вообще было нечеловеческим подвигом.
Лера пришла ординатором в одну из московских больниц, похожая на усталую, во всем разочаровавшуюся тень. От операционного стола ее легко оттеснили молодые энергичные коллеги, счастливо пировавшие на родительских харчах и спавшие в уютных заботливо заправленных постелях. В тот же день заведующий у всех на глазах отчитал ее, сказав, что такие бабы портят светлый лик хирургии. Лера не плакала, хоть ей и было обидно. Она вырубилась сразу после этого в ординаторской, не начав печатать ни одной истории болезни. А когда проснулась в двенадцатом часу ночи в пустой комнате, поняла, что впервые за десять лет желает чего-то по-настоящему сильно: послать к чертям эту медицину, ее родовое проклятие. Понятное дело, в ординатуре Лера с тех пор бывала достаточно часто для того, чтобы ее не отчислили.
Вера захлопнула папку и двинулась на кафедру. Она точно знала, что делать теперь. Привести Леру в больницу оказалось проще пареной репы! Она числилась ординатором их кафедры! Отыскав заведующего, Вера рассказала ему о прекрасном докторе Лере Абарян. Благодаря своему усердию хранительница была там на хорошем счету. Заведующий нахмурился, всех ординаторов он, конечно же, не помнил и не знал в лицо, но, кажется, фамилия Леры не вызвала у него хороших ассоциаций.
– Поставьте ее в отделение! – наставила Вера, ссылаясь на личное знакомство.
Хранительница умела быть настойчивой и вскоре заведующий уступил. Выйдя от него, Вера набрала номер Леры Абарян, чтобы сообщить новость, которая должна была придать новое направление ее жизни.
– Кто это? – раздалось сонным голосом в трубке.
– Это с кафедры, – заговорила Вера. – Завтра переводитесь в другую больницу.
– Какую еще? – в тоне Леры слышалась неподдельная мука.
Вера назвала номер.
– Не пойду я в этот клоповник, – на этом разговор оборвался.
Вера перенабрала и выслушав порядка десяти длинных гудков, снова разобрала голос Леры:
– Что?
– Это распоряжение заведующего. Если завтра вас не будет в отделении в восемь тридцать, ждите проблем.
– Черт… – то, каким тоном это было сказано, убедило Веру в том, что дочка хирурга придет.
Ближе к вечеру прилетело сообщение в мессенджере.
"Заходи к нам", – это был Виктор.
Вера радостно собрала свои вещи в реанимации, надела шапку и шарф и поспешила домой. Хирург и психиатр были у себя. В комнате ярко горел свет, а дверь была приоткрыта. У Веры было чувство, что она так соскучилась по ним, по искренней дружеской атмосфере, которой ей не хватало в последние годы жизни.
Хранители сидели около ноутбука. Играл русский рок – без сомнения, выбор Виктора. После первого вечера в квартире Иннокентия она не строила иллюзий на счет пристрастий хирурга. Похоже, он опять пытал этой музыкой своего друга – Вера поняла это, когда психиатр взглянул на нее с искренней надеждой.
– У меня для тебя подарок, – обратилась хранительница к Виктору и тут же заметила тень недовольства в глазах Иннокентия.
Неужели ревнует? Недовольство тут же сменилось пристальным вниманием. Хирург не заметил всего этого и уставился на руки Веры, которые она держала в карманах. Очевидно, он ожидал появления шоколада.
– Покажу завтра, – объявила Вера и добавила. – Я так рада видеть вас обоих и знать, что вы в порядке.
Повисла пауза.
– Да что с нами случится?! – хлопнул себя по колену хирург. – Мы же мертвяки!
Взгляд Иннокентия согрел, в нем было так много нежности и доверия, что Вера не хотела отрываться, но все-таки отвернулась. Они оба не знали о том, что сегодня утром где-то за пределами больницы решалась их судьба. Что бы делала Вера, если бы все плохо кончилось? Она не хотела даже задумываться об этом.
Ночью психиатр учил коллег карточным играм и тревожные мысли как-то сами собой вылетели из головы.
В восемь утра Вера ждала Виктора в коридоре. Ночевал он теперь на раскладушке у психиатра в столовой.
– Все это выглядит очень странно, – признался хирург, в назначенное время показавшись из дверей.
Вера пожала плечом и пошла вперед.
– Я бы понял, если б ты устроила такую интригу психиатру, – продолжил он.
– Помолчи! – оборвала Вера и, обернувшись, добавила. – Ему помощь больше не требуется, судя по моему вчерашнему разговору с привратником. А вот тебе – еще как! Постарайся ничего не испортить в этот раз, ладно?
Виктор прочистил горло.
– Вер, что там? – изменившимся тоном спросил он.
– Узнаешь.
До корпуса добрались молча.
Вера первой отворила входную дверь, чувствуя, как сердце прибавило темп. Явится или нет? И да, под табличкой, перечислявшей номера отделений и этажи, стояла Лера Абарян. Вид у нее был злой, очень усталый и сонный. Вера вчера еще раз хорошенько все обдумав на трезвую голову послала своей протеже подробные инструкции на счет того, где надлежало встретиться утром.
– Вот, – указала она хирургу на его дочь, пользуясь тем, что Лера еще не заметила хранителей. – Твой новый ординатор.
– Чего? – вздернул брови Виктор. – У меня же есть Борис. Неплохой, между прочим, парень. Вер, это что?
Лера посмотрела на свои ногти и раздраженно вздохнула.
– Борис и без тебя хирургом станет, у него, и правда, руки откуда надо. Таких учить не стоит особого труда, – сказала Вера. – Эта задача посложней. Присмотрись, никого не напоминает?
Виктор пригляделся.
– Вер, ты… – вдруг выдохнул он, схватив хранительницу за руку. – Это что, она? Но ведь она должна же быть старше.
– Ее зовут Лерой, – пояснила та, отцепляя его пальцы. – И я сделала то, что обещала тебе прошлая Вера, привела ее. Теперь обратного пути нет. Я ей сказала, что она сегодня здесь познакомится со своим куратором. Не налажай, отец. Она, и правда, случай запущенный, конечно не такой как ты и я. Но ведь мы оба здесь, чтобы не допустить того, чтобы она стала следующей хранительницей.
С этими словами Вера подтолкнула хирурга вперед.
– Но и слишком сильно тоже не бойся. Ты был хорошим отцом для старшей дочери.
Виктор шумно вдохнул и единым махом пересек разделявшее их с Лерой расстояние.
– Абарян? – первым делом спросил он, зачем-то протягивая руку.
Девушка кивнула и вопросительно уставилась на ладонь хирурга.
– А вы? – спросила она, неуверенно ее пожав.
– Твой куратор. Виктор Юрьевич Успенский.
Лера кивнула и отвела взгляд. Она была в своих мыслях и не замечала того жадного внимания? с которым рассматривал ее хирург.
– Хорошо. Виктор Юрьевич, мне нужно на работу, – пробормотала Лера. – Можно я сегодня туда, а завтра уже выйду в отделение? С кафедрой я договорилась.
– Исключено, – отрезал хирург.
Лицо Леры вытянулось. Всем было очевидно, что это отговорка, но ординатор явно не рассчитывала на то, что новому куратору будет до этого дело.
– Я не могу… я… – выдала Лера. – Одна кормлю дочь. Если меня уволят…
– Они знают, что ты учишься ординатуре на врача, и что ты одинокая мать, – навис над ней Виктор. – И пусть только попробуют что-нибудь сказать, я сам натравлю на них инспекцию.
Кажется, Лера проглотила свой следующий аргумент на этих словах.
– Сегодня ты идешь в операционную, – закрепил успех Виктор.
Лера покосилась на свою худую сумку. На ее лице не было ни малейших признаков энтузиазма, и Вера вспомнила, как сама пришла в больницу.
– Но я ведь даже не взяла форму, – судя по тону, ординатор пробовала последнее средство.
– Вера! – воскликнул хирург. – У тебя найдется что-нибудь для девочки?!
Хранительница приблизилась и взглядом оценила фигуру Леры. Полновата в бедрах и ниже ее ростом. Штаны сядут впритык и будут слишком длинными, а вот блуза должна быть как раз.
– Конечно, – кивнула Вера.
Леру это известие не обрадовало.
– И если у тебя проблемы с деньгами, – тем временем обратился к дочери Виктор. – Говори мне, что-нибудь придумаем. У нас на кафедре принято поддерживать одиноких матерей. Ты даже можешь привести дочь сюда, если ее не с кем оставить. Я найду, кому с ней посидеть.
Лера вопросительно взглянула на Веру, в ее глазах ясно читалось: "Он нормальный?". После этого Виктор увлек дочь вглубь корпуса, что-то щебеча про особенности отделения.
Снова они встретились уже через час. Вера собиралась идти давать с анестезиологом наркоз на той самой операции, которую проводил Виктор. Обучение хранительницы в больнице протекало нетипично. В сущности, она, в отличие от других ординаторов, которые были жестко привязаны к ротации по отделениям, бывала везде, где требовалась счастливая рука хранителя, как и ее предшественница, только в роли врача-стажера.
Хирург с Верой столкнулись в дежурке, куда анестезиолог-реаниматолог принесла запасную форму для его дочери.
– Представляешь, она, как и я, тоже будет хирургом! – сообщил ей Виктор очевидную истину, захлопнув за собой дверь. – Я даже надеяться не мог на то, что мы будем вместе оперировать!
Вера пожала плечом. Ей-то было очевидно, что эта профессия на самом деле что-то вроде родового проклятия и чтобы сделать из нее благословение, придется постараться. Ее мысли подтвердила сама Лера, выйдя из дежурки с видом крайне замученного человека, которого принуждали делать то, что ему совсем не по нутру.
– Пошли? – взглянул на нее Виктор и Лера поплелась.
Вера какое-то время провожала взглядом их спины. У нее было ощущение, что Лера вскоре скажет свое веское слово. Ей достался характер матери. Виктору с ней придется нелегко.
Она набрала Иннокентию СМС:
"Будь начеку. Я отыскала дочку хирурга".
В ответ прилетел смайл. Вера долго смотрела на это сообщение. Ей не верилось в то, что психиатр, обитавший на земле в общей сумме сто тридцать четыре года, когда-нибудь снизойдет до современной культуры. Или ему просто понравилось то изображение, которое Вера оставила на подарочном пакете в его комнате? "Интересно, как он его истолковал?" – думала хранительница, собираясь в операционную.
Поначалу все было хорошо. Дали наркоз, Вера интубировала и убедившись в том, что с пациентом все нормально, села у стены. Анестезиолог отошел поговорить по телефону. Юной хранительнице в больнице доверяли. Теперь был черед вступать хирургической бригаде.
А вот у них там дело шло ни шатко, ни валко. Молодые хирурги попали в неоднозначную ситуацию, еще пока намывались. Оперировать с любимым учителем Успенским на крыльях студенческого энтузиазма прилетел Борис. Этот ординатор специально просился остаться подольше в отделении с Виктором. Операционные сестры хорошо знали его и быстро одели в стерильное. Но тут завалилась Лера. И справедливейший хирург отделения, никогда и никого без заслуг не выделявший, прекрасный наставник и специалист, которому все ординаторы в рот смотрели, вдруг распорядился, что ассистировать будет эта чужачка. Борис не мог спустить такого, хирурги личности темпераментные, и тоже остался. Успенский не стал выгонять лучшего ординатора, пожалел.
Борис устроил Лере экзамен. Он закатывал глаза и цокал языком, когда выяснялось, что девушка чего-то не знала и не умела. А она в сравнении с этим отличником действительно была ни рыба, ни мясо. Успенский пытался охладить его пыл, спокойно объясняя обоим стажерам материал, но тщетно. Борис одержал победу. Лера не выдержала. Операция уже близилась к концу, оставалось только наложить кожные швы. Бросив прямо в рану зеркала, Лера сорвала окровавленной перчаткой маску с лица и скорым шагом вышла из операционной.
Успенский к удивлению Бориса, анестезиологов и сестер бросился следом. Еще никогда он не был так эмоционален в отношении кого-то из стажеров. Если и ругал, то за дело, не переходя на личности, хвалил – за серьезные успехи, не растрачивал силы на лентяев и неумех. И тут такое.
– Заканчивай, Борис! – крикнул Виктор ординатору, выходя.
– Черт-те что творится, – пробормотал молодой человек, посмотрев на Веру.
Та покачала головой и тоже вышла. Анестезиолог уже был на месте, она могла это сделать без риска для больного.
Виктор и Лера обнаружились в холле оперблока. Отец нагнал дочь и схватил за руку.
– Обратно, Лера! – приказал Виктор. – Ты еще не раз такое услышишь про себя. Хирургия не дает спуска малодушным! Он прав. Если хочешь быть врачом, стисни зубы, сядь за учебники. Борись! И это воздастся тебе сторицей. Когда-нибудь ты заткнешь всех их, ведь ты…
Лера залепила отцу пощечину, оставив на его щеке кровавый след, и в коридоре на миг стало неприятно тихо. Бесшумно из подсобки высунулись санитарки, разглядывая одну из множества трагедий, ежедневно разворачивавшихся в коридорах больницы.
– Отвяжись, извращенец! – крикнула Лера. – Под юбку хочешь залезть, да?!
Вера не видела лица Виктора, но по изменившемуся выражению его дочери поняла, что девушка осознала, что сморозила лишнего. Однако это не уменьшило ее пыл. Лера сорвала стерильный халат и бросила в сторону маску.
– К черту эту вашу долбанную медицину! – воскликнула она. – К черту хирургию! Не могу больше!
Лера развернулась и выбежала. Вера рванула за ней, потому что ошеломленный хирург, очевидно, не мог сейчас преследовать дочь.
За дверью оперблока оказался психиатр. Иннокентий пролистывал заграничный медицинский журнал, посвященный неврологии – он до сих пор предпочитал выписывать литературу в бумажном варианте, не смотря на сложности. И тут выбежала Лера. Журнал полетел на пол. Вера выдохнула, возблагодарив небеса за появление коллеги. Как же хорошо, что он пришел, в самом деле! Иннокентий, наверное, лучше их всех понимал, чем закончится встреча.
Психиатр бросился девушке наперерез и встал перед ней, подняв в примирительном жесте руку.
– Вы же так поскользнетесь, – заговорил он, немного сдвигая очки.
Вере показалось, что она видела, как блеснули карие глаза, и тут же вновь ощутила какую-то странную тягу к настоящему цвету глаз психиатра. Лера неуклюже подвернула ногу и осела. Иннокентий подхватил ее, не позволив девушке рухнуть на пол.
Тут только за дверью показался хирург. След ладони все еще багровел у него на щеке и частично на медицинской маске. Психиатр сел и устроил бесчувственную Леру у себя на коленях.
– Что ты сделал?! – выдохнул Виктор.
– Внушил ей, что она поскользнулась.
– Не смей лезть в голову моей дочке! – воскликнул Виктор.
– Еще на полтона громче и услышит весь стационар, – вздохнул Иннокентий. – Лучше бери ее на руки, и пойдем отсюда. Я все по дороге объясню.
Хирург послушался, он подхватил на руки дочь, так и не сняв стерильного халата, в котором оперировал, и хранители отправились вниз по лестнице.
– Она вымотана, буквально на последнем издыхании. Сейчас лучше дай ей поспать дома, – говорил Иннокентий, пока компания спускалась в дежурку, в которой в это время обычно было пусто. – Теперь, когда она встретилась с тобой, все со временем переменится.
– Как с тобой? – без энтузиазма заговорил Виктор.
– Как со всеми нами, – кивнул психиатр. – Я внушил ей, что ты отпустил ее сегодня домой, и завтра у нее нет работы. Пускай, в самом деле, поспит и побудет с ребенком. Нужно заблокировать в телефоне номера коллег. И не лишним будет перечислить деньги на карту, чтобы она не рвалась и дальше загонять себя до смерти на работе. Вера знает номер. Полагаю, выпросила дело у привратника.
Вера не сумела пропустить того потрясенного взгляда, которым наградил ее хирург.
– Ну вот теперь я точно перед тобой в неоплатном долгу, – выдохнул он.
Вера пожала плечами.
– Деньги я объясню ей так, как ты сам захочешь, – продолжил Иннокентий. – Наследство, лотерея, благотворительный фонд, выбирай сам. Их должно быть достаточно, чтобы она без проблем осталась тут хотя бы на два года.
– За это не беспокойся.
Иннокентий кивнул. Когда дело было сделано, хранители посадили сонную Леру в такси.
– Ты меня извини, – сказал ей хирург на прощание и замолчал, не решаясь захлопнуть дверь машины.
Вера могла его понять. Что если дочь не вернется? Что если с ней что-нибудь случится по дороге? Очень страшно отпускать близких, едва их обретя.
Лера посмотрела на отца затуманенным взглядом.
– Можно я уже… Мне к дочери надо, – пробормотала она. – Меня дома не было двое суток, я с работы сразу сюда. Вчера только подремала днем в стационаре.
Наконец Виктор наклонился к ней:
– Я тебя напугал, может, своим отношением. Но вот что ты должна знать, – заговорил он. – У меня дочь была, как сестра на тебя похожая. Я ее потерял и до сих пор не могу себе этого простить. А тебя увидел и, как будто обрел надежду, что не все пропало.
Лера отвернулась, но потом все-таки кивнула.
– Вот что, возвращайся послезавтра. Я сделаю из тебя настоящего хирурга.
Лера захлопнула дверь, и такси покатило по улице. На Виктора смотреть было больно, когда он провожал взглядом машину.
– Ты только жди, – вдруг тихо сказал Иннокентий. – Я видел… в ее глазах. Она из-за тебя выбрала эту специальность. Знает, кем ты был. Для нее стать достойной отца дело чести. Сейчас ты за это ее зацепил и, насколько я только знаю людские души, гордость потащит ее обратно всем доказать, что она дочь того самого заведующего из Бурденко. Она придет, может, через неделю, может, через десять дней, когда увидит, что в мире ей ничего кроме этого не интересно. И тогда уже сможешь ей спокойно объяснить, как вести себя с заносчивыми коллегами.
