Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"
Автор книги: Саша Курги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
Вера заглянула в глаза собеседнику.
– Пытливый и был этим инцидентом на Таганке? – полушепотом произнесла она.
– Да. Он обратился крайне сильной аномалией. Иннокентий его уничтожил в семьдесят пятом году, доказав, что ему нет равных. И это когда стражи оказались бессильны. Слово лучше меча – вот, что он доказал. Он уговорил Пытливого уйти. С тех пор в Управлении были очень осторожны с ним. Так он окончательно перестал снимать очки. В восемьдесят шестом это право за ним закрепилии.
Вера выдохнула и опустилась обратно. В столовую вошли психиатры, все время рассказа простоявшие в дверях. Их было семеро. Пятеро мужчин и две женщины. Очень тихо хранители заняли места у стола. Стульев хватило не всем и пришлось принести кресла из спальни и зала, табурет с кухни.
– Вы нам поможете? – спросил Ученикин.
Вера замолчала. Она не знала, что сказать. Эти люди причинили Иннокентию столько неприятностей, хранительница просто не имела права после такого выступать на их стороне. И все-таки они здесь с благими намерениями.
В это время одна из девушек уставилась в проход. На ее лице был написан испуг, смешанный с трепетом. Она даже слегка привстала со своего места. Вера повернула голову. В дверях застыл Иннокентий. Привалившись к косяку, он сложил на груди руки и рассматривал гостей.
– Ну, вот вы меня и получили… снова, – фыркнул хозяин, осознав, что все взгляды обратились к нему. – Долго же пришлось стараться!
С этими словами он прошагал в столовую.
– Смотрю, общество сильно поредело с тех пор, как я в последний раз был на собрании. Не очень приятно называться шарлатанами, так что многие и вовсе предпочли не числиться больше психиатрами. Как вас там теперь называют в Управлении? Особые специалисты? Я тоже не испытываю интереса к тому, чтобы торчать тут в такой поздний час. Зачитайте повестку и разойдемся. Большое спасибо, Вера, что угостила этих людей чаем.
Психиатры выглядели пристыженными. Иннокентий встал позади Вериного кресла и положил руку ей на плечо. Его тепло согревало.
– Из нас всех только вы имеете полное право называться психиатром, – заговорил Ученикин.
– Лесть не поможет. Повестка, – твердо повторил хозяин.
– Ее… у нас нет, – развел руками тот, кто разговаривал с Верой.
– Тогда предлагаю на сегодня расстаться, – ответил Иннокентий. – Тем более, отведенный нам час почти вышел. Увидимся через месяц в то же время, в том же месте. С повесткой.
Вера подняла голову и заглянула любимому в глаза. Взгляд Иннокентия блестел холодно. Коллеги попили у него крови, это и так было ясно. Она не могла бы сейчас просить его о снисхождении, просто не имела права. Иннокентий сделал красноречивый жест, предлагая психиатрам покинуть комнату. Хранители неуверенно поднялись и один за другим вышли.
Хозяин проводил гостей напряженным взглядом и сам прошагал за ними в гостиную словно бы только для того, чтобы убедиться, что никто не вздумает задержаться в его жилище, спрятавшись, например, под кушеткой для психоанализа.
В гостиной Ученикин вдруг остановился и рывком обернулся к Иннокентию.
– Послушайте, доктор Курцер, – заговорил он. – Ведь я один только из них связан теперь с Пытливым, его опытами и… вашими неприятностями. Это молодые врачи. Да, они все числятся в Управлении особыми специалистами. Я позвал их сегодня сюда, что бы вы взглянули на нашу смену… на молодую кровь. Мы должны оставить кого-то после себя, вас обязывает к этому ваш талант, куда больше, чем меня. Хотите, я стану просить вас за них на коленях?
Психиатры задержались. Иннокентий в этот миг схватил Ученикина за плечо, словно хотел остановить этим жестом.
– Нет, – твердо произнес он. – Не надо. Неужели вы не понимаете, что если бы мне нужны были ваши унижения, я устроил бы вам исповедь? В каждой душе скрыто как доброе, так и злое начало, и я способен обнажить в вас то, чему вы и названия раньше не знали.
Иннокентий тронул очки, словно бы напоминая, что его угроза вполне реальна.
– Я никогда и ни с кем не поступал так без веской причины. Мне не доставляют удовольствия чужие страдания. Идите и радуйтесь тому, что имеете дело с честным человеком.
– Почему же тогда вы отказываетесь? Если вам не важна та обида? – старый психиатр все еще не спешил уходить.
Иннокентий единым движением упал в кресло. Хозяин закинул ногу на ногу и правой рукой поправил очки. Вере пришло в голову, что так он, наверное, выглядел во время сеансов. Молчаливое внимание, за вычетом, пожалуй, этой блестевшей в глазах ехидцы.
– Если бы вам действительно нужен был бы метод, кто-нибудь из вас явился бы ко мне куда раньше. Возможно, сразу после исчезновения Пытливого, когда рассеялся дурман его манипуляций и спросил бы: "Доктор Курцер, возможно, вы подскажете, как у вас это получается?". Вы испугались сумасшедшего психиатра, возможно, вас остановили трудности, к которым все это могло бы привести. Но, полагаю, вам просто было удобно и так. Когда выяснилось, что доктор Курцер не вечен, вам стало страшно. На будущее, я ценю искренность, – с этими словами Иннокентий взглянул на Веру, и хранительница благодарно положила руку ему на плечо. – Если вы и дальше хотите считаться гостями в этом доме, не надо мне лгать. На ваше горе я читаю по лицам. Уходите и постарайтесь выглядеть достойно в следующий раз.
Вера вздохнула и, глядя на собирающихся пристыженных хранителей вдруг поняла, что следующего раза не будет. Иннокентий ударил по больному. Обрисовал разделявшую их с этими неумехами пропасть. Им никогда не дотянуться до гениального психиатра и даже не по способностям, а по душевной чистоте. Он, безусловно, поступил нечестно, манипулируя чувством вины во имя собственной выгоды. "Все мы не без греха", – с удивлением поняла Вера.
Спутник устроил этот спектакль, чтобы остаться в покое. Ему, вероятно, было противно помогать людям, мучившим его. Они, конечно, не заслужили снисхождения. Но именно поэтому Вера тут, должно быть, и была. Он, может, даже безотчетно позвал ее сегодня, чтобы возлюбленная его удержала от несправедливого решения. "Я не позволю тебе сбежать от ответственности", – подумала хранительница и, наклонившись к уху Иннокентия произнесла:
– А Люба?
Спутник поднял голову. На сей раз в его взгляде не было ни капли иронии, с Верой он был искренним и настоящим.
– Скажи мне, что с ней все будет нормально, – продолжила хранительница. – Ведь все они по их же словам шарлатаны и ты единственный, кто может помочь… Но я знаю, почему ты за нее не возьмешься. Напоминание о том, что мы теперь пара, сделает только хуже. Ее любовь…
– Это не любовь, – отрезал Иннокентий, а потом с силой растер виски. – Ты права…
– Остановитесь! – приказал хозяин психиатрам, которые уже возились в прихожей, надевая зимнюю одежду.
Иннокентий поднялся и прошагал к ним.
– У меня есть для вас дело. Сделка, – услышала Вера. – Я научу вас методу, но мне необходимо, чтобы вы позаботились о моей коллеге и начали как можно скорее, пока еще не поздно. Я буду подсказывать.
Ученикин остановился в проходе и стянул шапку. В первый миг Вере показалось, что он хотел с благодарностью пожать Иннокентию руку, но остановился.
– Что с ней? – вместо этого спросил он.
– Тяжелая депрессия с суицидальными наклонностями.
Общество психиатров заволновалось. Видимо, их напугала новость о самоубийстве.
– Она уже… – проговорил собеседник Иннокентия. – Она уже пробовала себя убить? Тогда, если я правильно понимаю, она в шаге от того, чтобы обернуться аномалией.
Хозяин покачал головой.
– Фактически нет. Но я считаю, что передозировка опиатами является неосознанной попыткой.
– Черт, – сорвалось у Веры с губ.
Так этот Пытливый покончил с собой, проиграв своеобразное противостояние Иннокентию? Неудивительно, почему любимому теперь не требовалось удовлетворение. Такая печальная судьба врага его, должно быть, многому научила. Вера почувствовала, как по спине пробежал холодок. Вот чем она сама едва не обернулась в свою первую ночь в больнице. Иннокентий ее вытащил. Чего же это ему стоило?
Дверь за психиатрами закрылась, а Веру все еще подташнивало. Коллеги Иннокентия обещали начать работу с завтрашнего дня. Неужели с Любой все было так плохо? Возлюбленный приблизился и, положив ей руки на плечи, заглянул в глаза. Вера отвела взгляд. Все-таки жутковато, что он читает по лицам.
– Переживаешь из-за того, что услышала?
Хранительница чувствовала, что он это спросит.
– Ты не думаешь, что это выглядит жестоко по отношению к ней? – призналась она. – Вера твердила ей, что вы друг другу предназначены и тут появляюсь я…
Психиатр усмехнулся.
– Люба верила в эти сказки, не включая голову. Она хотела, чтобы я ее спас. Любой ценой. Я был вроде ценного приза, который нужно было во что бы то ни стало присвоить.
Вера взглянула на него, поражаясь тому, сколь схожи в некоторых деталях были их истории.
– Ты даже отдаленно не представляешь, какая у нее пропасть в душе, – продолжил Иннокентий. – Она надеялась, что моя любовь станет искуплением, как твердила твоя предшественница. Но отрицая себя, невозможно полюбить кого-либо, по крайней мере, полюбить счастливо. Все что я видел в ее глазах – ненависть к себе и окружающим. С такой женщиной трудно существовать, не говоря уже о том, чтобы быть счастливым.
Иннокентий притянул к себе Веру.
– Это все еще не значит, что я не должен попытаться ей помочь. Я просто немного увлекся нашей головокружительной страстью, и позабыл обо всем. Мы прежде всего хранители. Спасибо, что напомнила.
С этими словами Иннокентий нежно поцеловал избранницу в губы. Вера с трудом заставила себя отстраниться. Она должна была спросить пока не забыла:
– Как много времени ты выпросил у Анники?
Иннокентий выглядел потрясенным.
– Что?
– Психиатры здесь были потому, что ты остался ненадолго. Зачем ты соврал, что дождешься меня?
Иннокентий рывком прижал Веру к груди. Она слышала, как часто билось его сердце.
– Доверься, прошу тебя, – прозвучало над ухом. – И не задавай вопросов. Я сказал, что я здесь, чтобы о тебе позаботиться. Я именно это и делаю. Вера, обещаю, все будет хорошо.
Она посмотрела любимому в глаза и кивнула. Хранительница хотела ему верить, да и трудно было не верить такому как Иннокентий.
После всех потрясений, которые пережила больница с появлением Веры, в ней, наконец, начался штиль. Это было прекрасное время, только оно как-то странно отдавало разлукой для хранительницы. Вера пыталась закрыть на происходящее глаза, но нотки недосказанности вплетались в ее резко похорошевшую жизнь. Отныне хранительница помнила, что Иннокентий должен уйти и счастье не продлится вечно. От такого каждый день обретал невероятную ценность, и в то же время каждую ночь было так страшно засыпать. Они оба пытались притвориться, что не замечают этого. Но в том, что психиатр делал, сквозило страшное откровение: скоро он покинет хранителей.
Например, Иннокентий всерьез взялся за Надю. В тот памятный рождественский бал она заговорила потому, что встретила стража, который ей приглянулся. С тех пор они обменивались письмами. На поверку, все хранители оказались привязаны к обычаям того времени, из которого пришли. Алексей, так его звали, был из восьмидесятых и свободно пользовался современными средствами связи, но ради Нади взялся за ручку. На сеансах Иннокентия хранительницу, наконец, прорвало. Она обсуждала с психиатром свои чувства. Уж насколько психиатр не любил стражей, но через два месяца он неожиданно для всех влюбленных благословил, подтолкнув пациентку к кавалеру. Так в больнице впервые появился огромный рыжий оперативник и увел Надю на свидание.
Вера ценила каждую минуту, проведенную с возлюбленным. Все эти четыре месяца, до середины апреля, Иннокентий был идеальным, под конец он почти убедил Веру в том, что ей стоило расслабиться. У них впереди были еще осень и лето, а там, быть может, Анника позволит психиатру задержаться еще на год… Но глубоко внутри Вера знала, что это не так. С каждым приближавшим их к лету днем хранительница все глубже зарывала в своем сознании эту истину.
Иннокентий забросил свои карандашные рисунки и вместо этого увлекся фотографией. Он говорил, что так удобнее и быстрее сохранять красоту окружающего мира и Вера старательно игнорировала то, почему любимый боялся не успеть.
В сущности, когда ничего напоминавшее о разлуке не попадалось в поле зрения хранительницы, она была искренне и неподдельно счастлива. Вера прекрасно чувствовала себя с ним и в постели, и все спальни, они часто выбирались в город, выдумывая друг для друга новые свидания, и без жалости тратили на них увольнительные. Иннокентий не бросил занятия спортом, напротив, узнав, что Вера любит пробежки, он легко добился от стражей разрешения безнаказанно брать ее на маленький маршрут по прибольничному району. Теперь в Управлении, похоже, зарыли топор войны и благоволили своенравному хранителю и его спутнице. Как только наступила весна, хранители каждый вечер выбирались на пробежку вдоль набережной Москвы-реки. Иногда они даже брали с собой Виктора, и в такие моменты Вера думала только о том, как хорошо жить.
Однако в середине апреля хранительница вдруг отметила, что у Иннокентия есть тайны. Как-то раз он не позволил ей залезть в свой ноутбук, и когда Вера попыталась настоять, унес в спальню. Хранительница села за компьютер и выяснила, что места на жестком диске стало куда больше – оттуда исчезли какие-то данные. Это конечно могло быть и совпадением, но… Иннокентий был умным человеком. Он что-то скрывал.
Это была Верина больная мозоль. Ее муж стал изменять ей уже через пять месяцев брака. Вера, привыкшая быть неотразимой и лучшей, не могла потерпеть соперничества. Она днями и ночами ломала голову над тем, что сделала не так. Хотя, в сущности, ее мужчина просто был не из тех, кто считал нужным ограничивать себя в желаниях. Сейчас Вера это понимала, но поведение Иннокентия оживило в ней старые страхи. Зачем ему тайны? Хранительница понимала, что в этих отношениях впервые полностью доверилась другому человеку, сделавшись абсолютно беззащитной перед ним. Она была обязана попытаться себя защитить.
Разум твердил Вере, что Иннокентий не стал бы намеренно причинять боль. Но первая же попытка взять контроль над разворачивавшейся в груди пропастью тревоги разбилась о новые факты. Вера взяла банковскую карту спутника, чтобы оплатить сгоревшую микроволновку. У нее все еще было не так много сбережений, а Иннокентий уже не раз настаивал на том, чтобы общее имущество приобреталось на его средства. Им нужно было где-то разогревать продукты. Поэтому Вера выбрала хорошую вещь и заказала доставку. Пришел отчет о списании, и… на карте оставалось около семи тысяч рублей. Куда он дел несколько миллионов?
Вера не стала ничего спрашивать. Это были деньги Иннокентия, она не имела права лезть в его финансы. Возможно, решил сделать вложение? Это было бы разумным объяснением, но Вера не могла удовлетвориться им. Теперь она стала помечать за спутником странности, как делала когда-то с мужем после того как случайно нашла забытое в его машине женское зеркальце.
И больше всего ее насторожили отношения Иннокентия с Ириной, одной из психиатров. После памятного разговора с обществом, спутник отобрал себе троих учеников из тех, кто желал у него поучиться, а таких хранителей оказалось много. Теперь общество собиралось в больнице раз в месяц и состояло уже из двадцати трех человек – это были все московские психиатры.
Ирина единственная из учеников была на первом собрании, она тогда сильнее всех впечатлилась, когда Иннокентий появился в комнате. Вера это четко вспомнила, когда стала тревожиться. Это была красивая и подтянутая блондинка, неизменно носившая пучок, это и строгие квадратные очки придавали ей сходства с учительницей из фильмов для взрослых.
Ирина была сильной, упорной и амбициозной, этим она, безусловно, напоминала саму Веру. За это Иннокентий ее выбрал в ученицы и за три месяца стал воспринимать как преемницу. В конце концов, из трех психиатров именно она осталась работать с Любой, и делала в терапии успехи. Остальные два юноши ей и в подметки не годились. Иннокентий как-то обмолвился в ответ на довольно нейтральный Верин вопрос, что Ирину в их сотрудничестве больше всего привлекает возможность называться продолжательницей дела доктора Курцера. Как и в официальной медицине, она перенимала традиции определенной школы. Ничего особенного. Но Вера не могла игнорировать того, что Иннокентий стал проводить со своей ученицей все больше времени.
Поначалу, когда ему пришлось выделить время на психиатров, спутник сдвинул свои часы работы в отделении. Он теперь приходил в неврологию к семи и покидал ее в четыре. До полшестого он занимался со своими учениками. По два дня на каждого. Всего шесть дней в неделю. В это время как раз возвращалась Вера, и влюбленные уделяли время друг другу. Хранительница не раз отмечала, что Ирина выходит с сеансов с заплаканными глазами, у Иннокентия же всегда было хорошее настроение. Это были какие-то психологические техники, которые мозгоправы тренировали вместе и Вера в это особенно не лезла.
Но в середине апреля она неожиданно задумалась над тем, что Ирина, должно быть, открывала Иннокентию душу. Это ведь могло их сблизить. Когда спутник выделил лучшей ученице дополнительный, третий ранее свободный день, Вера запаниковала. Теперь ей казалось будто Ирина смотрит на нее как-то по особенному, как на соперницу.
Столкнувшись в очередной раз в дверях с этой докторшей, Вера подумала, что была бы не прочь прижать ее к стенке и расспросить о чем они с Иннокентием проговорили целых полтора часа в очередной раз. Но, конечно же, не посмела. Спутник не давал ей поводов усомниться в собственной честности. Если Вера поведет себя как неуравновешенная ревнивица, то сильно его разочарует.
Хранительница зашла в квартиру и закрыла за собой дверь. Иннокентий возился на кухне, готовя себе кофе – после сеансов он всегда делал так, и что-то напевал. Настроение у него, судя по всему, было отличным в отличие от Веры.
Хранительница вошла к нему и залюбовалась спутником. Все-таки, он был именно таким, как Вера всегда хотела. За четыре месяца он благодаря ежедневным пробежкам подтянул физическую форму и теперь полностью соответствовал представлениям хранительницы о человеческой красоте. Рукава рубашки обтягивали сильные руки, он закатал их до локтей, уже не стесняясь собственных шрамов. В конце концов, теперь рубцы на коже были просто историей, вроде поучительной байки, частью прошлого, не больше.
Иннокентий поставил на стол две чашки и разлил по ним ароматный напиток. Он, конечно же, заметил Веру, хоть и слушал плеер через наушники. Собственно, играющей песне-то он и подпевал. Хранительница еще раз подивилась тому, как быстро любовь превратила Иннокентия из старомодного чудака в красивого современного парня. Поистине, лучшая мотивация.
Вера села за стол и положила руки на теплые керамические края посуды. Нет, она просто сходит с ума от мыслей о разлуке, которые вынуждена постоянно игнорировать – подумала она, глядя на Иннокентия. Какой-то садомазохизм, переплетение боли и наслаждения. Анника вообще понимала, что предложила им? Не лучше ли было заставить его уйти? Вера стиснула кружку. Она вообще нормальная раз о таком думает? Иннокентий лучшее, что случалось в ее жизни. Только почему он обречен был в скором будущем ее покинуть?
Психиатр сел напротив, и Вера дотянулась до его руки. Невозможно было насытиться его теплом впрок, точно так же как нельзя было надышаться перед смертью. Это были самые трудные в ее жизни отношения.
Иннокентий вынул наушники из ушей и взглянул на спутницу.
– Как дела? – спросил он.
"Нет, он просто не мог изменять с Ириной", – подумала Вера, глядя в его чистые глаза. Дома Иннокентий не носил очков. И все же…
– А что вы… что вы делаете на сеансах? – произнесла Вера. Ей нужно было знать.
Иннокентий посмотрел в сторону.
– Почему тебе вдруг стало интересно?
Унизительно было признаваться в таком.
– Просто хочу знать, – уставившись в кружку, проговорила Вера.
Иннокентий вздохнул.
– Я позволил им влезть себе в голову, – он улыбнулся. – Да, я девяносто лет такого не делал, с тех пор как этот академик духовных наук, Пытливый, пытался изучать меня. Думал, никогда больше на такое не пойду.
Такие новости Веру совершенно не порадовали. До этого момента она думала, что была единственной, кому Иннокентий открыл душу. В действительности она просто была первой за долгое время…
– Ты… – Иннокентий крепко сжал ее пальцы – догадался. – Вер, это не имеет ничего общего с близостью. Просто способ обучения. На то, чтобы они пришли к этому самостоятельно даже под моим руководством понадобятся годы, а… Любе нужна помощь сейчас. Я не располагаю такими ресурсами. Все, что я могу это передать им свой опыт, прямо вложить в головы. У парней получается плохо, а вот Ирина оказалась очень чувствительной. Она единственная, кто сможет сравниться со мной в будущем… Вер?
Иннокентий коснулся ее подбородка пальцем и немного приподнял голову.
– Ты что мне не веришь, а? Давай начистоту.
Вера вздохнула.
– Зачем тебе тайны? – озвучила она.
Иннокентий откинулся на спинку стула. Понял. Он шумно вздохнул.
– Я не собираюсь скрывать от тебя это вечно, – произнес он. – Просто еще немного терпения… мне не нужна другая женщина. Ты мне веришь?
Вера нерешительно кивнула. Она хотела верить. Очень.
Последняя неделя апреля вышла смазанной. Тень недоверия, словно черная кошка, проскользнула между влюбленными, и отныне все было как-то не так. Это заметил на пробежке даже хирург, и все время напряженно молчал, хотя обычно заткнуть его было трудно.
Наступило первое мая. В Москве окончательно сошел снег. Оголтело в синем небе пели птицы и пестрела трава. Было хорошо. Вера искренне радовалась обновлению природы, даже не смотря на недавние события. В этот день они оба с Иннокентием договорились взять увольнительные и выбраться на пикник в парк, чтобы разделить с горожанами советский праздник. Психиатр никогда не отмечал День Труда, и Вера собиралась приобщить его к шашлыкам на природе. Это немного не отвечало его утонченной натуре, но зато было именно тем теплым воспоминанием, которое связывало хранительницу с давно оставленным домом и ранним безмятежным детством.
Они привыкли быть искренними друг с другом, и Вера уже не боялась того, что какая-то ее часть может не угодить спутнику. Она возлагала на этот день большие надежды. Они с Иннокентием поговорят по душам и все исправится. Из-за этого Вере пришлось менять планы. Поначалу, влюбленные хотели взять с собой Леру, Арину и Виктора. Теперь же хирург с семейством отправился в другое место. Но это его не огорчило. Кажется, хранитель в освободившееся время собирался встретиться со своей огромной армянской семьей – старушка-мать, принявшая внучку и правнучку как родню, пригласила своего благодетеля на свадьбу какого-то родственника.
И вот в назначенный день Иннокентий исчез. Вера проснулась одна в холодной постели. Ветер раздувал занавески в спальне. Хранительница поднялась и не находила себе места до десяти часов утра. Телефон Иннокентия не отвечал. "Что если он ушел?" – билось в груди. Вера ощутила пустоту и тут открылась входная дверь.
– Прости, я не заметил, что ты звонила, – проговорил психиатр. – Был в своих мыслях.
Лицо у него было сосредоточенным и бледным.
– Что случилось? – среагировала Вера.
Тогда Иннокентий прошагал в спутнице, поймал ее руку, и хранительница ощутила пальцами маленькую железную вещь, которую он теперь зажимал в ее ладони. Кольцо.
– Что это? – пробормотала Вера.
Вместо ответа Иннокентий посмотрел ей в глаза и пол выскользнул из-под ног. Ах, зря она тогда с такой завистью говорила о том, что он позволяет Ирине залезать себе в голову! Дар Иннокентия в чем-то был безотчетно жутким. Это была нехорошая, выстраданная сила, сопряженная с болью, когда приходилось наизнанку выворачивать душу. Вера собралась с духом. В конце концов, именно она недавно намекнула, что ей требуется подтверждение честности.
Вера увидела старое московское кладбище. Белела стена монастыря. Иннокентий шагал вдоль ряда оград. Вилось по ветру его легкое весеннее пальто, извивался шарф. Вера читала на надгробьях полустертые фамилии.
У некоторых могильных плит сидели похожие на облачка полупрозрачные тени. Едва они замечали психиатра, то вскакивали и бросались навстречу, но, неспособные выйти за края ограды, просто тянули к нему руки. "Хранитель", – отдавалось как эхо со всех сторон, и Вера поняла, отчего они с Иннокентием никогда не бывали около кладбищ. Эти места, должно быть, были вотчиной стражей, тут собирались неупокоенные духи, которых бессмертные должны были блюсти. Явление хранителя всех переполошило. Они наперебой просили себе милости, должно быть, видя в нем долгожданный шанс.
Но психиатр прошел мимо, бросив: "Я не к вам".
В дальнем углу была расположена старая, поросшая мхом могила. Надгробный камень почти наполовину врос в землю. Однако она не выглядела запущенной. За ней словно кто-то ухаживал. На плите еще можно было разобрать фамилию "Курцер" и дату 01.06.1909. Это была его могила. Чуть выше было выбито имя дяди Иннокентия, погибшего в тысяча девятьсот двадцать втором году.
На маленькой каменной скамейке сидела сгорбленная женщина, одетая в древнее траурное платье. Голову ее скрывал черный кружевной платок. Тонкие белые руки с длинными изящными пальцами она сложила на коленях и сидела недвижно словно статуя. Над могилой выросло большое дерево и теперь на тонких коричневых ветвях березы распускались первые почки. Ветер шевелил эти древесные плети, бросал в лицо даме, но та не двигалась.
Иннокентий встал позади нее и тогда только кладбищенские духи угомонились, увидев истинную цель хранителя. Теперь они смотрели с завистью на эту одинокую женщину.
– Черная вдова, – произнес психиатр и Лиля обернулась.
Лицо ее было таким же бледным и худым, как и руки. Первым безотчетным движением она отодвинулась, а потом встала, и словно не веря своим глазам, осторожно прижала почти прозрачные пальцы к щеке мужа. Иннокентий поморщился и поймал ее руку, аккуратно опустив.
– Больше никогда ко мне не прикасайся, – сказал он и Лиля потупилась.
– Зачем же ты здесь тогда, Гриша? – ее голос был не громче шепота ветра, но все же отчетливо различим. – Я столько ждала. Сколько я уже тут просидела?
Психиатр несколько мгновений молча рассматривал ее.
– Я мертв сто семь лет, – наконец ответил он, отрешенно глядя перед собой. – Если ты погибла в Революцию, то не больше девяносто девяти. Почти век.
В этот миг Лиля бросилась к нему, но остановилась, так и не осмелившись притронуться к мужу, видимо, вспомнив о его недавних словах.
– Ты… – заговорила она. – Ты всегда был таким хорошим. Я знала, что небеса о тебе позаботятся. Ты просто ангел, Гриша… Ты действительно заслуживаешь называться хранителем. Я сделала страшную вещь. Прости меня. Я выплакала тут все слезы, жалея о нашей с тобой участи. От меня осталась только тень…
Губы психиатра дрогнули, так словно он заставил себя слушать эти слова.
– Мне не нужны извинения, – голос Иннокентия был по-прежнему холоден.
Лиля удивленно посмотрела ему в глаза.
– Я пришел за другим. Дай мне свободу.
Лиля на миг нахмурилась, сведя брови, а потом проследила взгляд супруга. Он указывал ей на обручальное кольцо. Лиля безотчетно тронула правую руку.
– Тебе… нужно… оно? – по словам выдохнула тень.
Иннокентий кивнул.
– Ты нашел себе… другую? – сейчас Лиля напоминала удивленную девочку.
– Это неважно, – ответил супруг. – Я хочу, чтобы мы оба ничем больше не были связаны. Ты знаешь, Лиля, что только получив мое прощение сможешь отправиться дальше. Это… цена.
Лиля неуверенно взялась за кольцо и, взглянув на супруга, неожиданно выдохнула:
– Ты лучшее, что было со мной, Гриша.
– Новая жизнь не стоит этих амбиций, – отчеканил тот. – Ты получишь ее, только если признаешь, что больше мне не жена.
Лиля взглянула на скамейку, в глазах ее сквозило отчаяние, было видно, сколь сильно мертвой актрисе надоел ее бессменный пост. Единым движением она сняла кольцо с пальца и протянула его Иннокентию на раскрытой ладони. Психиатр на какое-то время задержал собственную руку над кольцом, а затем решительно схватил украшение.
– Я должен сказать тебе последнее. В новой жизни, Лиля, тебя ждет невзаимная любовь. Эта не моя прихоть, это высшие силы пошлют тебе в расплату за то, что в этой жизни ты так обошлась с чужими чувствами.
Лиля передернула плечами.
– А теперь иди, – сказал ей Иннокентий, положив кольцо в карман. – Ты получила прощение и теперь свободна.
Лиля удалялась прочь по разделявшей могилы дорожке, и силуэт ее становился все прозрачней и белей пока полностью не растворился в воздухе. Иннокентий еще какое-то время стоял под березой, глядя на собственное надгробие, вскоре он тоже развернулся и ушел.
Вера очнулась от транса. Возлюбленный все еще держал ее за руки. Наконец, он опустился перед ней на одно колено и проговорил:
– Я должен был сделать это не так.
На его раскрытой ладони лежало старое потертое золотое кольцо. Лилино.
– Это… предложение? – выдохнула Вера.
– Не совсем. Еще на балу ты верно заметила, что хранители не могут иметь семьи. Это мой ответ. Я уже говорил тебе, что мне не нужна другая женщина. Все это время я принадлежал Лиле, потому что сотню лет назад пообещал быть ее мужем перед высшими силами. Теперь я свободен. Если захочешь связать свою судьбу с моей надолго, возможно навсегда, возьми это обручальное кольцо. Души, поклявшиеся друг другу однажды, обречены когда-нибудь снова встретиться.
Вера взяла кольцо и зажала его в кулаке.
– Но я ведь… была замужем до смерти, – с этими словами она посмотрела на Иннокентия.
– Ты не давала ему обещания. Вы не повенчаны.
Откуда он знал?
Тогда Вера надела кольцо на правую руку и, выдохнув, посмотрела на него. Было что-то жуткое в том, что она добровольно примерила украшение мертвой женщины, черной вдовы. Иннокентий благо в этот миг не смотрел на нее. Психиатр уже рылся в комоде, в том ящике, который обычно запирал на ключ.
Вера обессиленно рухнула в кресло. После очередного путешествия в его воспоминания ее потряхивало от нервной дрожи. Хранительница неотрывно смотрела на теперь уже свое кольцо и вспоминала прошлый брак, если теперь его можно было так назвать. Это была катастрофа. Не проходило и дня, чтобы Вера не жалела о том дне, когда они с мужем подали заявление в ЗАГС. Хранительница, попавшая в семейные отношения, словно в ловушку, думала, что если только ей удастся выбраться, то она больше никогда не свяжет себя подобными узами. И вот… на ее пальце снова блестело золотое кольцо.
