Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"
Автор книги: Саша Курги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
Мяч вывалился у Веры из рук и покатился по асфальту.
– Не жива и не мертва, – кивнула кардиолог. – Думаешь, почему в твоих документах значится "ординатор"? Врач-стажер, который приходит в больницу на время, поучиться уму-разуму у старших коллег. Я тебе не говорила, потому что это должно было оставаться тайной. Тебе дали срок, чтобы по окончании ты определилась, что будешь делать дальше, как любой начинающий врач. Он почти на исходе, времени до первого июля.
– Я могу… вернуться к жизни? – немеющими губами произнесла Вера.
Люба кивнула.
– Или остаться при больнице. Если тебе дали такой выбор, это значит, что то, что ты в жизни оставила не многим лучше мертвяцкой участи.
Вера вздохнула.
– Я знаю.
– Не знаешь еще вот чего: ты девять месяцев провалялась в коме, твои мышцы одряхлели, не говоря уже о развившемся неврологическом дефиците. Для того, чтобы встать на ноги тебе понадобится не год, а может и даже не два. Ты уверена, что нажив себе в жизни врагов, сможешь снова встать с кровати до того, как они тебя уничтожат?
Люба хмыкнула.
– Я понимаю, после такого головокружительного романа я тоже бы рвалась к своему принцу. Когда очнешься, скорей всего у тебя будет полная амнезия на эти девять месяцев, что ты тут прожила, как и у… Григория на его сто тридцать пять лет. У тебя в голове будет крутиться только одно имя: Гриша. Подумай, точно ли ты на это готова и если скажешь "да", я открою для тебя дверь меду мирами. Мне это ничего не стоит. Как бы то ни было, я у вас с Курцером в долгу.
Вера улыбнулась. Ей показалось, что она впервые видит настоящую природу Любы – доброго и отзывчивого человека, стремящегося помогать другим. И тут в голове у Веры сложились все нестыковки из прощального письма Григория.
– Он знал… – пробормотала анестезиолог, обращаясь скорее к себе, нежели к Любе.
Но та кивнула.
– Да. Он узнал, когда седьмого числа застал за чем-то провокационным Берегового. Выяснил, что его недавно попросили прикрыть смерть одной коматозницы. Вер, твое тело валяется в нейрореанимации. Поначалу ты была так плоха, что никто не думал, что ты выживешь, но потом состояние стабилизировалось, и твои враги вспомнили про тебя. Григорий, конечно же, за тебя вступился. Ему пришлось сохранять в секрете то, что он узнал, но он, видимо, собирался сделать то, что превысило бы полномочия и стражника, и хранителя. Полагаю, он хотел полностью тебя обезопасить. Анника не позволила ему рисковать собственной судьбой и сократила его срок, хотя они действительно на балу на год договорились.
Вера стояла, едва дыша, ей казалось, что ее тело пронзило электрическим током. Потом хранительница сорвалась с места. Ей нужно было знать, что на диске.
– Люба, ты мне поможешь? – на ходу сказала Вера.
– Ну теперь-то поздно отступать, – усмехнулась кардиолог, взглянув на часы. – Отмажешь меня от крашенной сучки? А то без десяти одиннадцать, а мне кажется, быстро мы не разберемся.
Вера обернулась через плечо:
– Начни называть людей их настоящими именами, и они к тебе потянутся.
Кардиолог фыркнула.
Дома Вера дрожащими руками подсоединила жесткий диск к компьютеру и указала Любе на всплывающее окно, требовавшее пароль.
– Там, видимо, вся информация о том, что он успел сделать для меня.
Люба нагнулась над клавиатурой и набрала комбинацию букв. Пароль оказался правильным.
– Как? – одними губами произнесла Вера.
Люба распрямилась и с довольным видом сложила руки на груди, победоносно взглянув на коллегу.
– Это было слово "анестезия". Я могла бы соврать, что лучше тебя его душу прочувствовала, но это не так. Невозможно знать все даже о самых близких людях. Я просто видела пароль, когда он показывал мне воспоминания. Ну все, я пошла. Не буду злить крашенную… Ирину.
Когда за Любой захлопнулась дверь, Вера принялась просматривать файлы. Так она просидела до света, постепенно складывая перед собой картину своих последних дней и историю пребывания в коме.
Однажды Вера, которую когда звали Алиной, раскусила, зачем ее мужу был нужен тот бизнес, который он на нее записал. Все вставало в один ряд: и эти женщины, которые на нем постоянно висли и отъезд из Москвы. Когда они познакомились, то жили в столице, но затем супругу предложили должность во Владимире. Она, конечно, была крупней, но и дураку было ясно, что прозябание в глубинке никогда не встало бы в один ряд с карьерными перспективами столицы. Но муж собрался и поехал, ничего толком не объяснив. Супруге пришлось отправиться за ним. Она поселилась в шикарном особняке. Тогда-то вокруг нее и стал виться этот скользкий друг, который потом Вере прохода не давал. Муж быстро состряпал для нее сеть массажных салонов, но заскучавшая девушка не особенно лезла в эти дела. До одного момента, пока ей не стало ясно, что там торгуют наркотиками.
В последнее время Вера, растеряла остатки самообладания от постоянных угроз друга мужа. Он во всем держал ее под контролем, теперь уже угрожая рассказать об их связи. Что будет дальше, Вера не сомневалась. Ее убьют, а труп закопают там, где его никогда не найдут. Этот тип мог в таком свете Веру выставить, чтобы самому выглядеть невинно соблазненной овечкой, а ее растлительницей. Так что жена чиновника не имела права выйти из дома, не отзвонившись своему мучителю. Это все приносило ему какое-то изощренное удовлетворение.
Не зная чем занять себя, Вера ежедневно перебирала с водкой и мечтала умереть от алкоголизма, напиваясь, она просматривала соцсети потому, что была совершенно одинока. И вот там-то она наткнулась на расследование одного общественного деятеля. Все сходилось. Ее массажные салоны погубили в городе уже не одну душу. И тут Вера неожиданно обрела смысл в своей пропавшей, казалось бы, жизни. Предприняв все возможные предосторожности, она вышла на автора расследования и предложила помощь. Пока они обдумывали способ нейтрализовать могущественного чиновника, Вера снова почувствовала себя живой. Ей уже казалось, что выход близко. Она сделает доброе дело, поможет людям, освободится сама. Но не тут-то было. Парня накрыли, обвинили в какой-то чепухе, потому что заметили под кого он стал копать. Вера снова осталась одна держать в руках оборванные нити.
Тогда она решилась сама опубликовать порочащие мужа документы. Его поступок возмутил ее до глубины души. Никто тогда не догадался, что следы ведут к Вере. Мужа вызвали в Москву на ковер. Но дело довольно быстро и безболезненно решилось для него взяткой. Вера не смогла свергнуть тирана. Она чувствовала себя жалкой и раздавленной и тут ей неожиданно повезло. На одной вечеринке она услышала про дочь очень влиятельного человека, которая погибла во владимирском клубе от некачественной наркоты. Вера знала, откуда эта дрянь взялась. У нее даже были доказательства. Вытащив то, что надо из телефона, она подошла к тому самому человеку. Нужно было в этот момент видеть глаза мужа. Он все понял, и Вера поняла: это конец. Но ей больше было не страшно. Она такого за эти два года брака пережила, что умереть ей было уже не страшно. Лишь бы только быстрей.
Он затащил ее в туалет в клубе и прямо своим ремнем удушил. А потом вынес через черный ход бездыханное тело и скинул в мусорный бак. Когда он пришел в себя и вызвал надежных людей, Веру уже оттуда забрали. Кто-то вызвал скорую, обнаружив в мусоре едва дышавшую девушку. Муж не успел справиться о здоровье супруги, ему той же ночью пришлось расплатиться за свои дела. Зато в больницу заезжал его друг и, увидев, что Вера на грани смерти, решил ничего не делать, чтобы не поднимать лишнего шума. Просто скрылся. Но через четыре месяца, снова объявившись в Москве на довольно заметном посту, осведомился о состоянии своей тайны. Тогда вешался Григорий.
Психиатр пустил наемных убийц по ложному следу. А Вере поменял документы. Теперь ее звали Алисой Васильевной Курцер. Только отчество-то у нее и осталось от прошлого имени. Григорий позаботился о том, чтобы Вере было удобно возвратиться в оставленную жизнь. Он купил на ее имя квартиру и перевел деньги на счет, этого должно было хватить на несколько лет реабилитации. Но на этом психиатр не остановился. Он продолжил дело Веры и накопал на влиятельного чиновника необходимый компромат, который, отправленный куда нужно, должен был бы неминуемо его погубить. Вот этого-то последнего шага и не дала ему предпринять Анника.
И Вера это понимала. Хранитель не имеет права убивать, а страж не может приносить зло без веской причины. Ее давний враг старался завязать с темным прошлым. То, что возвращение Веры могло привести к ее убийству было еще недостаточным поводом для того, чтобы задействовать бессмертных. Анника не позволила Григорию разрушить собственную судьбу, ради которой он так долго старался, и Вера была за это ей благодарна. Отомстить своему врагу она должна была сама.
Следующим утром хранительница явилась к Михаилу Петровичу с Любой, и объявила свое решение. Патологоанатом опустился на стул, губы его дрогнули. Затем профессор поднялся, распахнул руки и ласково обнял Веру.
– Вы очень смелая девушка, – произнес он. – Благодаря своему характеру, вы многое у нас изменили. Спасибо, Вера, за то, что пришли к нам в нелегкие времена. Не буду лгать, мне жалко отпускать вас. Но та грусть, которую испытываешь, когда уходят хранители, светлая. Я не осмелился бы вас отговаривать. Когда?
– Завтра, – сказала Вера, чувствуя, как по ее щеке катится слеза.
Вечером того же дня они сидели на крыше с Виктором и пили пиво, молча глядя на догорающий закат и Вере казалось, что он был в ее жизни последним. В этой правильной жизни. Там, за чертой, никогда не бывает так хорошо.
– Я буду скучать, – наконец сказал Виктор.
Вера коснулась его бутылки своей. Не нужны были слова. Она это чувствовала.
– Ты вернула мне семью, – продолжил хирург. – Я никогда тебя не забуду.
– Ты вернул мне веру в призвание, – призналась хранительница. – Там… я стану хирургом в память о том, что здесь пережила.
Виктор единым движением притянул к себе анестезиолога.
– Моя девочка.
Он сделал глоток.
– Ты хоть изредка заходи.
Вера кивнула, хотя была не уверена, что сумеет хотя бы вспомнить больницу.
– Я, правда, так хочу верить в то, что вы с ним встретитесь там и все будет как в сказке: узнаете друг друга с первого взгляда, поженитесь, заведете детей и умрете дряхлыми стариками, держась за руки. Проживи эту жизнь лучше, чем я.
Вера пообещала. Виктор пристально посмотрел на нее.
– Скажи, ты не жалеешь, что оставляешь все это: возможность жить правильно, быть практически ангелом ради бренного бытия?
Вера покачала головой. Она, быть может, иначе бы решила, не будь у нее Григория. Она хотела жить для него.
Объятия Виктора сделались крепче.
– Как бы я хотел сказать, что буду рядом и позабочусь о вас. Но мы, хранители, привязаны к больнице, принадлежим всем, а не кому-то в частности.
– Ты и так уже мне очень много дал, – прошептала Вера. – Ты стал моим первым другом за много лет. Если скажешь, где ваша могила, я обязательно принесу туда цветы.
Виктор долго смотрел перед собой, а потом произнес:
– Когда очнешься, Алина, я обязательно тебе напишу.
Наутро Вера зашла в реанимацию. Ей нужно было попрощаться с докторами, в конце концов, именно эти люди учили ее весь год, работали бок о бок, обедали, сплетничали, чаевничали и даже засыпали.
"Когда я очнусь, именно такой я и хочу быть" – сказала себе Вера, открывая двери отделения: "Я хочу стать настоящим врачом".
Вера использовала последнюю собственную увольнительную, чтобы сходить в магазин и пришла в ординаторскую с пакетами, полными продуктов.
– Что это за пир горой? – просил Михалыч, застывший в дверях.
Выглядел он бледнее обычного. В последнее время реаниматолог сторонился Веры. Но вот сегодня, он будто бы обрел прежний кураж. Вера обернулась.
– Это прощальная вечеринка. Я ухожу.
Заведующий выглядел обескураженным.
– Я думал, ты останешься у нас.
Вера покачала головой.
– У вас было замечательно, но пора и честь знать. Я закончила ординатуру.
Михалыч кивнул. До него только дошло. Вера без слов кинулась заведующему на шею и выдохнула в ухо.
– Я вас не забуду! Постараюсь не забыть… И помните, когда у вас выдастся сложное дежурство, вы не одни. У больницы есть хранители, они борются за каждого из нас.
Вера отпрянула и взглянула на часы.
– Мой поезд в Тобольск уже скоро.
– Едешь поднимать сельскую медицину? – крякнул Михалыч, садясь за стол.
– Кто-то же должен это сделать, – улыбнулась Вера.
– Ну, не пожалей только.
Застолье было коротким, потому что Вера предупредила, что спешит. Ей не хотелось долго прощаться. Михалыч проводил ее до дверей. Вера долго смотрела на его руку. Как-то странно он ее держал.
– Вы… к врачу сходите, – посоветовала хранительница, перед тем как закрыл дверь. – Как бы это не были первые признаки инсульта.
Реаниматолог только усмехнулся.
– Я горбатую еще долго не пущу на порог.
Дверь захлопнулась с железным лязгом, и Вера собралась с духом. Это было очень страшно, возвращаться в свое тело.
У дверей корпуса ее встретили другие хранители. Пришел даже Иваныч. Шли молча. Они так и завалились в нейрореанимацию всей толпой, как консилиум. Вера с неприятным чувством смотрела на свое похудевшее, бледное тело. Сейчас казалось, что в ней совсем не осталось той красоты, которая кружила головы мужчинам. Из горла торчала трахеостомическая трубка. За Веру дышал аппарат. Повсюду катетеры и датчики. Монитор пишет ЭКГ. Она тысячу раз видела это на других пациентах, но смотреть на себя было жутко.
– Если бы ты не вернулась в течение этой недели, – произнесла Люба. – То умерла бы от вентилятор-ассоциированной пневмонии. Она уже начинается. Живому телу нужно двигаться и самостоятельно дышать.
Вера кивнула.
– Но мы этого не допустим, – произнес Михаил Петрович. – Как только Люба сделает свое дело, я тебя подлечу. Я постараюсь оживить нервы и мышцы насколько это возможно, чтобы ты как можно быстрее встала на ноги.
– Спасибо.
Хирург крепко обнял Веру.
– Я просто за тобой пригляжу, пока ты будешь здесь, – пообещал он. – Так что если кто-то принесет к твоей постели цветы, знай, это был я.
Надя нежно тронула Верину руку, новый психиатр просто грустно улыбнулся ей, проговорив:
– Мы все будем рядом.
Вера села на свою кушетку, чувствуя, что готова заплакать и взглянув на людей, которые за эти девять месяцев сделались ей самыми близкими, сказала:
– Я готова. Мы чего-то ждем?
– Да, – вышел вперед Иваныч. – Твою смену.
Вера сложила руки на коленях и потупилась. Холодно. Сердце частит. Как перед операцией. Наконец хлопнула дверь отделения, послышались чьи-то тяжелые шаги. Мужские. В палату влетел Игорь Михайлович, заведующий хирургической реанимацией, в которой все девять месяцев проработала Вера. Он безумно оглядывался по сторонам.
– Похоже… – произнес реаниматолог. – Похоже, меня кондратий хватил. Все в глазах потемнело.
Вера закрыла лицо руками.
– Ну и дурак же вы! – вырвалось у нее. – Не суйте нос в недоступные людям тайны, я ведь вам говорила!
Михалыч сосредоточился на ее лице, словно одновременно узнавая и не узнавая свою ученицу. Вдруг он сел на пустую кушетку и упавшим голосом произнес:
– Значит, не откачали.
Вера подошла к нему и аккуратно взяла за руки.
– Послушайте, Игорь, – произнесла она. – Вы хотели знать, кто я такая. Теперь вы вместо меня станете хранителем. Это самая лучшая участь для врача, которую можно только желать после смерти. Оставляя свое место на вас, я уверена, что вы справитесь.
Прикосновение Любы было подобно электрическому разряду. Веру выгнуло дугой, и дневной свет исчез.
Глава 19. Дорога домой
Алиса не сразу пришла в себя. Сначала это были робкие проблески сознания. Попытки услышать голоса, собрать их в голове, ощутить смысл. Это давалось трудно. Потом она старалась шевелить пальцами, открывать веки и только когда ей удалось перевернуться, свалив с себя одеяло, врачи, наконец, поверили в то, что она вышла из комы. Где-то неделю Алису снимали с аппарата ИВЛ. Но какое же это все-таки было радостное чувство, когда она поняла, что может дышать сама!
Алиса пыталась разговаривать, но язык за время ее полусмерти стал совсем неповоротливым. У нее получались ужасные шипящие звуки, а вовсе не слова. Через две недели после первых робких движений, она полностью пришла в себя, но была словно новорожденный ребенок. Ни говорить, ни держать в руках ложку, ни, тем более, стоять Алиса не умела. Тело все позабыло. Оно стало слабым и дряхлым, пролежав девять месяцев в постели. Кости сделались хрупкими, мышцы совсем отвыкли от нагрузки.
Алису веселили только исследования. Пару раз ее возили на МРТ, чтобы посмотреть, что творилось с головным мозгом. Результаты удивили и крайне порадовали врачей. Сильно пострадавшая от гипоксии кора полностью восстановилась. Алиса была медицинским чудом, человеком, способным к невероятной регенерации. Этим она была обязана визиту не одного невролога. Про нее даже писали статьи. Врачи стучали по ее ногам и рукам молоточками, светили в зрачки и, наконец, это стало Алису раздражать. Лучше бы они уже дали ей одеться!
Сила гнева позволила Алисе, наконец, сесть, неуверенно держась за поручни реанимационной кушетки. И тогда всем стало ясно, что пациентка бесповоротно пошла на поправку. Через месяц после ее пробуждения Алисе закрыли трахеостому, на шее у нее остался уродливый шрам, но это все равно было лучше, чем торчавшая из горла трубка, которую нужно было зажимать пальцем, чтобы говорить. Правда возвращенка пока еще не могла достаточно скоординировать руки, язык и гортань, чтобы провернуть такой фокус.
После этого знаменательного события Алиса перевелась из отделения хирургии уже не в реанимацию, а в неврологию. Там ей назначили курс реабилитации. Она по-прежнему числилась Алисой Васильевной Курцер, но никто так и не сумел отыскать ее родственников или каких-либо сведений о девушке. Психиатр из отделения сразу же стал проявлять повышенный интерес к пациентке и тратил массу времени, усаживая ее на тренажеры, разрабатывая речь и моторику, словно бы она была ему сестра. У Алисы было все как у обычных граждан: паспорт, полис, даже ИНН и пенсионное свидетельство, но никакой истории. Она будто бы взялась из воздуха в том мусорном баке, из которого ее забрала скорая. Алиса плохо разговаривала, поэтому вытянуть из нее что-либо было невозможно.
Поначалу ее жизнь в отделении напоминала ад. На то, чтобы просто одеться у нее уходила масса сил. Но, мало-помалу, стараниями доктора однофамильца она встала на ноги и, о чудо, начала произносить слова. А еще на тумбочке рядом с ее кроватью раз в неделю появлялись свежие цветы. Никто не видел, кто их туда приносил, но старушки-инсультницы завидовали. Алиса же хорошела на глазах. Наконец, стало заметно, что она красивая молодая девушка.
К ноябрю она уже вполне возвратила себе уверенность движений и смогла выходить из корпуса на короткие прогулки. Все еще молчаливая Алиса часто крутилась рядом со старыми флигелями и хирургическим корпусом, словно пыталась там что-то отыскать. Тамошний реаниматолог все время приводил ее обратно и ругался на сестер, чтобы те следили за пациенткой. Мол, она в окна реанимации заглядывает.
Алису мучили предчувствия, похожие на видения. В больнице ей все казалось одновременно и чужим и знакомым. Она словно бы балансировала на грани бреда, что-то тянуло ее в старые корпуса. Какое-то похороненное в посмертии воспоминание. И вот двадцать пятого декабря она, наконец, поняла, что достаточно хорошо разговаривает, чтобы добиться от своего врача правды о прошлом. Она заставила вернуть ее вещи.
До этого момента социальный статус Алисы оставался неоднозначным, и если бы за нее с таким жаром не бился местный психиатр, Иннокентий Курцер, одна бы, вероятно, со своими расстройствами речи и памяти уехала бы в психоневрологический интернат. Но доктор за осень поставил ее на ноги и в декабре уже все признавали, что Алиса дееспособна и вменяема. Она была как никогда близка к выписке.
Тогда она впервые взяла в руки свой телефон и разблокировала после того как батарейка зарядилась полностью. Но в памяти ничего не было. История звонков была чистой. Алиса нашла единственную фотографию, которую ей прислали с неизвестного номера по WhatsApp в тот самый день, в который как говорили врачи, она стала приходить в себя, двадцать четвертого июня. На снимке была она и двое мужчин. Судя по всему, они сидели в кинотеатре. В руках у Алисы была гигантская корзина попкорна с рекламой Звездных Войн. Справа от нее сидел по виду армянин, слева – молодой человек в старомодных очках. По виду все они были счастливы. Алиса долго смотрела на фотографию, силясь вспомнить. Это лицо… оно казалось ей таким нужным и знакомым. Наконец в сознании пронеслось имя. Гриша. Алиса прижала руку ко рту и разрыдалась.
Боль поднялась откуда-то из глубин ее существа. Это было настоящее глубокое чувство, угнездившееся в ядре ее личности, его невозможно было убить амнезией. Григорий это ее возлюбленный.
После этого Алиса начала потихоньку вспоминать, что до своих злоключений была студенткой медицинского института, что обещала себе стать хирургом. Потом она настояла на выписке и покинула стационар двадцать девятого декабря, прямо перед новым, две тысячи семнадцатым годом. Алиса до этого побаивалась окружающей жизни, но, обнаружив фотографию, вдруг загорелась идеей шагнуть в нее. Там было что-то очень важное. Что-то, что оправдывало весь тот ад реабилитации, через который она прошла.
Стоя у метро, Алиса раздумывала, куда ей теперь ехать. У нее в сумке были документы и пластиковая карта, на которой, как уже знала девушка, лежало четыре миллиона. На квартиру в Москве не хватит, но где-нибудь в Подмосковье… На дне Алиса неожиданно обнаружила ключи. Как от входной двери в какой-нибудь московской многоэтажке. Алиса просмотрела свой паспорт. Там был штамп о прописке, и наудачу поехала по адресу.
Это было в Черемушках. Ключи Алисы подошли к нужной двери. Там оказалась просторная трехкомнатная квартира с хорошим ремонтом. Только Алиса в ней никогда раньше не жила. Здесь не было ни одной ее вещи. Все было новое. Шкафы пустые. На столе в кухне стоял ни разу не запущенный ноутбук. Алиса скинула купленную перед выпиской куртку – зимних вещей у нее в стационаре не было, и огляделась по сторонам. У нее было ощущение, что кто-то зачем-то решил сделать ей подарок и довольно давно.
На кухне была открыта форточка. В нее нанесло пыли, так что на подоконнике остался темный след. В этом жилье никто долго не бывал.
На столе лежал запечатанный конверт. Сверху была короткая просьба отправить документы по адресу. Алиса пожала плечами и следующим утром вызвала курьерскую доставку. Потом она зашла в банк и ЖЭК, чтобы выяснить детали своего положения. Квартира действительно была записана на нее, а в банке на фамилию Курцер был еще один счет с баснословной суммой. Алиса попыталась выбросить из головы последнее и отправилась восвояси. Вечером она приготовила пирог и пила чай с малиной – у девушки было ощущение, что уже много месяцев она не испытывала настоящего аппетита и вот, наконец, могла в свое удовольствие наесться.
В новостях, крутившихся по ноутбуку, в это время показывали, как какого-то известного чиновника нашли мертвым в своей резиденции. Алиса пожала плечами. Это ее не касалось.
Новый Год Алиса встретила одна, поскольку все еще страдала от амнезии. Сходиться с людьми ей было трудно. Ей было немного грустно. Уплетая торт и слушая обращение Президента, она пообещала себе, что в новом году пойдет в ординатуру и доучится на врача. В свете ее финансового положения Алиса в деньгах не нуждалась. Но медицина… это было важно и связано с той жизнью, которой она не помнила. Это надо было сделать во что бы то ни стало.
Остаток зимы и весну Алиса штудировала медицинские книги и зависала на форумах людей с ограниченными возможностями. Она в отличие от многих из них, была почти в полном порядке, но все еще чувствовала, будто возвратилась не до конца. Девять месяцев отсутствия не шутки. Ближе к лету Алиса стала выбираться на пробежки и познакомилась с компанией молодых людей, бегавшей в соседнем парке. Только после этого она, наконец, поняла, что ожила. Она была готова к чему-то важному.
Настал июль и пора поступления. Алиса подала документы в ординатуру, ей пришлось участвовать в конкурсе по новым правилам, и поэтому она набрала баллов меньше, чем рассчитывала. В итоге она не прошла на общую хирургию, и когда сердце уже рухнуло в пятки, она вдруг с огромным удивлением обнаружила себя зачисленной на детскую. Что ж, может, это была судьба?
Подошел сентябрь и молодого врача распределили в детскую больницу. Алиса собралась с духом и шагнула под своды старого выкрашенного в розовый цвет здания. Ей было двадцать семь, она закончила медицинский четыре года назад и с тех пор не практиковала, девять месяцев она пролежала в коме и пальцы ее до сих пор слушались не так хорошо как хотелось бы. Открывая двери отделения абдоминальной хирургии, Алиса выдохнула. Пора было бросить вызов жизни! Когда-то давно она убежала от своей мечты и вот сегодня она, набравшись смелости, пришла обратно.
Алиса выглядела еще очень молодо, а неловкость движений списали на ее неопытность. Первый день прошел хорошо. Так же пролетела и неделя. Алиса впервые со времени своего возвращения чувствовала, что по-настоящему жила. Она была именно там, где хотела и делала то, что ей нравилось. Там, позади, осталось что-то страшное, что едва не свело Алису с ума, то из-за чего она оказалась, словно сломанная кукла в мусорном баке. Но теперь все было правильно. Алиса наконец-то чувствовала себя сильной, настоящим человеком, стоя у операционного стола.
Однако одно-единственное чувство все еще не давало ей покоя: кто-то ей помог. Фото этих людей осталось у нее в телефоне. Вечерами Алиса подолгу смотрела на него, пытаясь вспомнить, но ничего не отдавалось внутри кроме одного имени. Григорий.
Это была очень странная история. Звездные войны, постер которых был запечатлен на стакане с попкорном, вышли в то самое время, когда Алиса лежала в нейрореанимации. Она не могла быть на этом фильме. Когда девушка доходила до этого противоречия, то откладывала аппарат в сторону и старалась привести в порядок мысли.
В субботу Алиса вышла на дежурство. Все шло своим чередом, пока в оперблоке она не столкнулась с одним доктором. Что-то в нем было удивительно знакомым. Алиса долго смотрела в спину другому хирургу, пока ее не окликнул куратор. И тут поняла: глаза. Ей нужно было увидеть его глаза.
– Кого это ты там высматриваешь? – спросил ее куратор, заглядывая в коридор из которого только что пришла Алиса.
– А кто оперировал в соседней операционной? – уклонилась от ответа она.
– Гинекологи, – пожал плечом ее хирург, натягивая перчатки. – У них какая-то экстренка. Этот их новый докторенок, фамилию не помню, но он единственный мужик в отделении. Любимчик коллектива.
Это прозвучало с завистью.
– Слышала его историю?
Алиса покачала головой. Она много уже сплетен услышала, но про доктора из гинекологии ей докладывали в первый раз.
– Он вроде головой больше года назад хорошо ударился. Был у нас до этого дежурным педиатром, ну а как в кому попал и, соответственно, из нее вышел, преобразился. Бросил невесту, съехал от родителей и пошел в двадцать восемь лет в интернатуру по гинекологии. Говорят, парень талантливым оказался, его сразу же сюда в отделение взяли. Но я думаю, им там в своем женском коллективе было скучно вот они и заняли ставку симпатичным мальчиком.
– Это был он? – спросила Алиса, посмотрев в сторону дверей.
– Что, тоже понравился? – усмехнулся куратор.
Алиса не знала. Но этот доктор ее чем-то привлек.
– Ладно. Говорят, он и правда, умница. Учится сейчас параллельно в аспирантуре по акушерству и, по словам, делает успехи.
Во второй раз она столкнулась с гинекологом уже в понедельник в столовой. Он действительно сидел в окружении девушек и, кажется, развлекал собравшееся вокруг него общество, получая от этого удовольствие. На качественный хирургический костюм мятного цвета был накинут белый халат. С такого расстояния Алиса не могла разглядеть его бейдж, чтобы взглянуть на имя. Кого-то он ей смутно напоминал. Те же черные как смоль непослушные волосы, очки, такая же ширина плеч. Эти черты казались чем-то очень важным, дорогим… интимным.
Глаза. Алисе нужно было увидеть глаза. Она медленно двигалась в очереди за едой, продолжая время от времени бросать взгляды на гинеколога. И вдруг они встретились. Алиса уже точно когда-то видела этот взгляд! Тут ее толкнули в спину.
– Девушка, ну не спите! – Алиса сделала шаг, потеряв зрительный контакт.
– Гриша, ложку не вырони! – засмеялись за тем столом, где сидел гинеколог.
"Его зовут Григорием", – думала Алиса, все время пока заказывала и оплачивала еду. Когда она пошла занимать свободный столик, гинеколога уже не было. Его, к огорчению Алисы, не оказалось ни в холле за столовой, ни на лестнице, ведущей вниз. Значит, не зацепила, хотя девушке показалось, что наоборот.
– Эй, Алис! – посреди дня распорядился куратор. – Своди-ка Яблочкину к гинекологам на консультацию. Я уже договорился с этим их…
Хирург пытался вспомнить фамилию и, наконец, выдохнул:
– Мужиком.
– Григорием, – подсказала Алиса.
– Ага. У него фамилия какая-то на К. К-к-комаровский?
– Это педиатр такой известный, – усмехнулась Алиса.
– А? – посмотрел на нее куратор. – Да какая разница? Разберешься. Серьезно, это единственный в отделении мужик.
Алиса вышла, едва ли не смеясь. Дмитрию Викторовичу, наверное, тоже до ужаса хотелось такого же безраздельного внимания женского общества. А потом она задумалась о Григории. Интересно, он, и правда, популярен?
Идти до гинекологии было недалеко. Алиса оставила пациентку за дверью и зашла с историей в ординаторскую. Григорий поднялся со своего места, и они еще какое-то время безмолвно смотрели друг другу в глаза, пока кто-то из других гинекологов не кашлянул. Доктор вышел из транса и прошагал за дверь.
Григорий без слов повел пациентку в смотровую, Алиса молча шла за ним, глядя на то как развевался от быстрой ходьбы его белый халат и в прорезях для рук мелькала мятная хирургичка. Даже запах его одеколона был знакомым, мучительно-необходимым.
Григорий посадил на кресло Яблочкину и приступил к осмотру. Алиса встала за ширмой. Она не питала к гинекологии страсти.
– Так… вы здесь недавно? – голос у доктора был приятный и тоже какой-то родной.
