Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"
Автор книги: Саша Курги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Глава 8. Хороший парень
Вера выспалась в кресле, которое стояло у Иннокентия в спальне. Когда она очнулась, то поняла, что кто-то прикрыл ее пледом, должно быть, это был Виктор. Вера поменяла растворы и снова села на свое место. И тут поняла, что психиатр уже не спит. Из-под одеяла торчала черная прядь, и блестело стекло очков, но дыхание… дыхания спящего было не слышно.
Он смотрел на нее, и Вере вдруг стало смешно. О чем он теперь думает? Два месяца назад он приказал ей держаться подальше. Интересно, он оценил то, как крепко Вера соблюдала это?
Иннокентий, видимо, понял, что его бодрствование больше не тайна, тогда он подтянулся и сел. Психиатр взглянул на Веру и, кажется, пару минут думал с чего начать. Ситуация, видимо, смущала их обоих.
– Добро пожаловать, – наконец определился психиатр. – В мое логово.
Следующим движением он выдернул из руки катетер и остановил капельницу. Вера приподнялась, но Иннокентий сделал запрещающий жест.
– Мне это не нужно. Ломку я испытываю только когда по-настоящему страдаю… – он едва улыбнулся. – Она замена настоящих чувств.
Иннокентий посмотрел гостье в глаза.
– Чем я так приглянулся тебе, Вера? – произнес он.
Хранительница отвела взгляд. В его голосе не было насмешки, лишь удивление. Он говорил именно о том, что и вчера и сегодня до ужаса смущало Веру: что она такого чувствует к этому странно искалеченному человеку, что примчалась его спасать, не уверенная даже в том, в действительности ли ему требуется ее помощь.
Психиатр не стал дожидаться ответа и как ни в чем не бывало продолжил:
– Но наркотик все-таки сказывается на физическом состоянии. Я чувствую себя на редкость паршиво. Принесли, пожалуйста, сигареты. В комоде.
Вера сдвинулась с места. У нее было странное чувство, что Иннокентий специально ее отослал, чтобы ей было не так неудобно смотреть ему сейчас в глаза.
– Спасибо за налоксон! – донеслось в спину. – Мне уже начало казаться что женщины, желающие поднести мне морфин это какой-то заколдованный круг, из которого я никогда не смогу вырваться. Ты пришла как благословение.
Вера обыскивала ящики, сбиваясь с дыхания. Голос становился ближе. Вера обернулась. Иннокентий стоял в дверях, привалившись к косяку. Психиатр завернулся в одеяло, но, не смотря на болезненный внешний вид, глаза у него были очень ясными.
– Не злись на Любу, – проговорил он. – Она правда думала, что помогает. Однажды она нашла меня… в тяжелом состоянии, когда я переживал приступ особенно сильной боли, и испугалась. Она прибежала сюда с наркотиком и, похоже, я пару дней не приходил в сознание.
Иннокентий посмотрел на свои ногти и цокнул языком.
– Сдается мне, я провалялся дольше, чем предполагал. Выгляжу словно бродяга!
Вера открыла третий ящик и молча уставилась на блокнот для эскизов. Как живое промелькнуло воспоминание о нарисованной танцующей девушке. В этот миг рядом с ней оказался Иннокентий. Без слов он схватил с комода пачку.
– Вот где она была, – произнес психиатр, продемонстрировав находку Вере.
Девушка уставилась на исполосованное шрамами предплечье, на миг показавшееся перед ней. Психиатр, по крайней мере, никак не продемонстрировал того, что заметил ее взгляд. Он развернулся спиной, и, вытащив из пачки сигарету с зажигалкой, с наслаждением закурил.
Вера, стесняясь, открыла блокнот. Ей очень хотелось знать, почему Иннокентий нарисовал это. Его эскизы были ясным подтверждением тому, что психиатр вылечился. Осознавал ли он сам это?
Иннокентий сел в кресло и вопросительно посмотрел на нее. Тогда Вера уткнулась взглядом в рисунки. Имела ли право она снова лезть к нему с расспросами? И все-таки…
– А что это за танцующая женщина? – Вера не удержалась.
– А? – спросил психиатр, отрываясь от сигареты.
– Я про рисунок.
– В блокноте? – он выглядел удивленным и совершенно не злым.
Вера кивнула.
– Она приснилась мне где-то в июле, – пояснил Иннокентий. – Незадолго до того ты появилась здесь.
После этого психиатр выпустил струйку дыма.
– Я любил балет. Но после того, что случилось, я больше не мог наслаждаться танцами. Лиля… была актрисой. В каждой танцовщице или певице я видел ее, женщину с морфием, – Иннокентий опять прильнул к сигарете и на мгновение замолчал. – Во сне я стоял посреди балетного класса и смотрел на девушку. Меня так тронула ее юная красота, грация, чувство, с которым она отдавалась своему делу. До этого я помню только кошмары. Я проснулся с ощущением, что безумие исчезло, но правда в том, что оно все еще со мной. Стоит мне отложить в сторону очки, как… ты видела, что тогда бывает.
Вере вдруг снова стало больно за него, и тогда девушка принялась листать блокнот, пытаясь не выдать собственные чувства. Психиатр внимательно за ней следил и это смущало. Наконец, Вере стало ясно, почему. Последние страницы были вырваны. Вера шумно выдохнула, и… не было смыла больше прятаться. По глазам Иннокентия она прочла, что он был вовсе не зол, скорее наоборот. Он улыбнулся очень тепло, примирительно словно бы принял то, что Вера ощущала:
– Может показаться странным, но этот случай для меня много значил, – объяснил Иннокентий. – Я хранил ее изображение как добрый знак. Но Люба передозировала наркотик, и у меня случились галлюцинации. После долгих лет мне снова казалось, что Лиля охотится на меня. Хочет добить. Потому, что я жив, а она нет, я прощен, а она проклята. Первое время в больнице я часто перебирал с морфием, просто не мог остановиться, и это такое случалось. Лиля была худшим из моих худших кошмаров.
Вера как можно тише перевела дыхание, у нее было странное чувство, что она слышит подобные откровения от психиатра едва ли не первой из хранителей. Каково же ему было впервые за столько лет говорить правду о себе, возможно, понимая, что другая женщина, зная подход к его душе, сумеет снова его искалечить?
– Я вырвал ее из блокнота, – продолжил Иннокентий. – Побоявшись, что Лиля захочет уничтожить то, что у меня тут было хорошего.
Вера шумно вздохнула. Тогда психиатр потушил сигарету и поднялся с кресла. Он поискал что-то в складках обивки собственного кресла и вскоре протянул гостье сложенный вчетверо лист.
– Вот она, – улыбнулся Иннокентий, и Вера холодными пальцами приняла рисунок из его руки. – Я ничего с ней не сделал.
С замиранием сердца девушка взглянула на психиатра. Он все еще улыбался, беззлобно и… так очаровательно.
– Думаю, что могу считать тебя другом, – сказал Иннокентий.
Другом… Вера потупилась. Учитывая историю психиатра, это было очень… почетно. Но она лгала бы себе, если б сказала, что именно это она и хотела услышать.
В этот миг взгляд Веры упал под кушетку, где все еще лежала элетрогитара. Иннокентий проследил это.
– А где Виктор? – его брови сдвинулись.
Вера пожала плечами.
– Он без терапии уже сколько дней? – тон психиатра не предвещал ничего хорошего.
– Вроде бы неделю.
– Проклятие! – Иннокентий рванулся обратно к себе. – Его надо спасать!
Вера и не сомневалась, что это услышит. Встревоженное выражение лица психиатра сказало ей об этом красноречивее его слов.
"Проклятие!" – повторила про себя Вера. Она могла бы вспомнить о добродушном хирурге, которому была не раз обязана ему и задаться вопросом о его благополучии вместо того, чтобы, думая исключительно о себе, строить глазки психиатру. Вот же эгоистичная дура! Поделом ей досталась эта дружба Иннокентия, большего она была не достойна!
Психиатр скрылся в спальне, оттуда доносились звуки возни. Иннокентий в спешке одевался для того, чтобы выйти в ноябрьский мороз на улицу. А Вера впервые за столько времени в больнице вновь впала в состояние странной нерешительности. Вдруг ему там нужна была ее помощь? Но девушке было неудобно войти. И куда делся ее бойцовский характер? Вера локти с досады была готова кусать. Никогда раньше она с мужчинами не трусила и не стеснялась, особенно с теми, кого хотела получить. Но вот с этим она просто не могла быть наглой. Вере казалось, что от неосторожности рассыплется то хрупкое и чудесное состояние открытости, которое установилось между ними. Психиатр просто не спустит ей, если Вера станет использовать полюбившиеся ей в прошлой жизни приемы, раз он сам решился от подобного отказаться. Если он и потерпит рядом с собой женщину, то только искреннюю и настоящую.
Вера выдохнула, понимая, что впервые по-настоящему влюбилась. Это было странно и немного болезненно. Но, может быть, так было лучше. В жизни Вера запуталась в фальши, пытаясь сбежать от разочарования, она все больше и больше лгала другим, а, главное, себе. Должно же было после смерти у нее появиться хоть что-то подлинное!
Иннокентий вылетел из комнаты как вихрь. Какое-то время психиатр рылся в комоде, набирая из ящика, который Вера обнаружила закрытым еще в первое свое посещение ампулы. Как она и думала, Иннокентий в действительности хранил там психотропные препараты. Следом он швырнул необходимое в портфель. Тут-то Вера и пришла в себя.
– Я иду с тобой! – заявила она тоном, не терпящим возражений.
Психиатр на миг поднял взгляд. Сверкнули очки.
– Конечно, – он выглядел очень безобидно, когда не пытался играть в психотерапевта.
Вера поняла, что два месяца назад, когда они зависали у психиатра с Виктором, она не ошибалась, Иннокентий по-настоящему хороший человек, он просто очень долго это прятал. Но настоящая его сущность, тем не менее, прорывалась наружу. Он хоть и научился держать людей на расстоянии, не перестал помогать им.
Иннокентий закрыл портфель и сообщил:
– На наше общее счастье, я знаю, где он может быть. Надо торопиться!
Вера кивнула, пропуская психиатра в прихожую. Иннокентий пошатнулся, доставая пальто с вешалки, и девушка почти безотчетно подставила руки, чтобы удержать его. В первый миг ей показалось, что психиатр вывернется как раньше, но на сей раз тот спокойно принял ее помощь.
– Спасибо, – улыбнулся Иннокентий.
Вере было приятно видеть, что это искренне. Психиатр на самом деле был улыбчивым, вежливым и мягким. Веру удивило это открытие. В прошлой жизни она выбирала совершенно других мужчин: резких, властных, в чем-то даже грубых. Ей казалось это возбуждающим. Выброс адреналина, который они вызывали у Веры своим характером был подобен наркотику, который нужно было вводить, чтобы не чувствовать все нарастающего разочарования от того во что постепенно превращалась ее жизнь. Может быть, стоило хоть раз прислушаться к своему сердцу по-настоящему, тогда с ней никогда не случилась бы эта неприятность в виде насильственной смерти?
Вера уставилась на рисунок девушки, что все еще держала в руке. Ей нужно было надевать куртку, но и выпустить танцовщицу она тоже не могла. Заметив эти колебания, Иннокентий произнес:
– Она твоя.
– Но это ведь это твоя добрая примета… – попробовала протестовать хранительница.
– Кое-что изменилось, Вера, с тех пор как я так решил, – мягко произнес психиатр.
Тогда девушка аккуратно опустила листок в карман своей куртки.
– Спасибо, – глядя на мыски ботинок, произнесла Вера. – Это много для меня значит.
Психиатр с уважением дослушал это откровение и следом выскочил за дверь. Вера снова вспомнила про хирурга и опять себя отругала за бездушие. Нашла время объясняться!
Вера отправилась следом за Иннокентием.
– Что с ним может произойти? – крикнула девушка в спину психиатру.
– Станет аномалией! – тот уже спускался по лестнице.
– Он?! – Вера нагнала Иннокентия в дверях и почувствовала неприятный привкус во рту.
Она ведь подозревала, что с хирургом все не так хорошо, как он демонстрирует, но ни разу не дала себе труда задуматься, что именно не так. Иннокентий обернулся, запахивая пальто, и посмотрел Вере в глаза.
– Ты не знаешь всей его истории. Я не удивлен, что он умолчал об этом. Распространяться о других для него норма, но вот посмотреть в глаза правде самому… – в этом чувствовалась малая толика раздражения и Вера вдруг поняла, что безразличие, которое психиатр демонстрировал к хирургу, было неискренним. Он уже давно воспринимал своего жильца как друга.
После этих слов Иннокентий шагнул в морозный воздух и поднял воротник. Вера ясно увидела в этом жесте картинку из воспоминаний психиатра. В сущности, этот хранитель умудрялся одеваться почти так же, как люди в начале прошлого века, когда он был еще живым. Хоть он и носил современные вещи, они неизменно напоминали давно ушедший стиль. Иннокентий не выглядел вычурно, просто старомодно для такого внешне молодого человека.
Психиатр припустил вперед, и Вера бросилась следом. Она знала, что вопросы о судьбе хирурга, скорее всего, будут восприняты холодно. Иннокентий уважал чужие тайны в отличие от Веры и Виктора. Он, и правда, был слишком хорошим для всего того, что с ним произошло.
Вера начинала все больше и больше волноваться по мере того, как они двое подходили к ограде больницы, и дело было не в том, что девушке за ворота было нельзя. Если Виктор выскочил наружу, значит, у него, и правда, все плохо.
– А… – заговорила Вера, когда Иннокентий приоткрыл калитку.
Они стояли в том месте, где обычно никто не ходил. Это был неудобный и окольный путь, которым добирались редкие сотрудники.
– Стражи? – понял психиатр и напряженно посмотрел на улицу. – Они чуют такие вещи. Я думаю, мы действительно не избежим проблем, но пока еще есть шанс успеть до них. Лучше оставайся тут, Вера.
После этого он решительно шагнул за ворота. Девушка задохнулась от накатившего чувства несправедливости. Психиатр, что думал, она… Вера схватилась за калитку и распахнула ее как можно шире перед собой.
– Он тоже мой друг, – сказала она Иннокентию в спину. – Как и ты… теперь. Я не могу бросить вас!
Психиатр взглянул на Веру и задержался, пожалуй, на мгновение дольше положенного. А потом снова зашагал вперед, как ни в чем ни бывало.
– Будь начеку, – сказал Иннокентий, когда девушка поравнялась с ним. – Мы идем к месту аварии, аномалии всегда зарождаются именно там, где погибла их причина.
– Как люди становятся ими? – проговорила Вера, сосредоточенно глядя перед собой.
Ей нужно было знать это и вовсе не потому, что она хотела приоткрыть для себя историю хирурга или психиатра. Вера хотела понимать, стала бы этим нечто она сама?
Иннокентий мельком взглянул на нее. В его глазах было участие, кажется, психиатр понял, зачем эти сведения его спутнице.
– Существуют аномалии и выродки. Это разные вещи, Вера, – заговорил он. – Аномалии рождаются из людей, испытывающих особенно сильные страдания. Их гнев направлен на себя, а не вовне. Как ни странно, именно это убивает в них все человеческое, делая подобными самым жутким кошмарам. Нет ничего хуже, чем проклясть себя, поверь. Существует мнение, что все хранители больнице в некотором смысле не родившиеся аномалии, поэтому часть из нас может перерождаться в них. Вас призвали на службу до того как вы почувствовали свой гнев.
Иннокентий помолчал.
– А есть выродки. Это просто дурные души, которые расплачиваются после смерти за свои дела. На них ложится что-то вроде проклятия. Стражи потому и называются так, что держат эту нежить под контролем. По сути, они тюремщики. Выродки так же должны пройти свой путь к перерождению, но он иного рода. Некоторые начинают бунтовать и набрасываются на случайных людей или, того хуже, на кого-нибудь из стражей или хранителей. Души бессмертных для них особенно привлекательны. В случае нападения страж имеет право использовать оружие и уничтожить врага. С аномалиями они так не церемонятся, потому что они куда более разрушительны и почти не имеют ничего общего с человеком…
Иннокентий ускорился. Вера передернула плечами, и тоже прибавила темп. Значило ли это, что она на самом деле хорошая? Скорее нет. Вера, должно быть, после смерти болталась между выродком и аномалией. Но чувство вины в ней перетянуло чашу весов, и вот высший разум отправил ее в больницу, исправлять свою дурную жизнь добрыми делами. Если подумать, это было хорошо. Вера с нежностью посмотрела на спину психиатра, понимая, что, наверное, впервые за все время своего существования отважилась тут на такие вещи как честно трудиться и испытывать настоящие чувства.
– Проклятие! – выдохнул Иннокентий, когда впереди показалась дорога.
Вера прижала ладошку ко рту, разглядев темно-вишневый старый советский автомобиль, влетевший в фонарный столб. Впереди на дороге лежала окровавленная девушка. Живот у нее был таких размеров, что становилось ясно, пострадавшая на сносях. Все вокруг стало странно серым, и Вера ранее недоступным чувством поняла, что вокруг них с психиатром формировался призрачный мир аномалии, но не испугалась.
В этот миг Иннокентий выставил в сторону руку, запрещая приближаться Вере. Девушка проследила его взгляд и безотчетно шагнула назад. Впереди вырисовывались три черные тени. По мере приближения они становились все четче. Стражи – поняла Вера, когда на той стороне улицы встали три фигуры в черных плащах. За прошедший век эти бессмертные, очевидно, изобрели форму.
– Стой тут и не показывайся, им Вера, – шепнул Иннокентий. – Прошу тебя. Меня они не тронут.
Следом психиатр выбежал вперед и встал между стражами и аномалией.
– Нет! – громко воскликнул он, выставляя в стороны руки. – Дайте сначала я попытаюсь привести его в себя!
– Это еще что такое? – вышла вперед высокая блондинка.
– Врач, – ответил ей мужчина. – Доктор Курцер. Наш лучший психиатр.
Стражница выдохнула. На ее лице промелькнула тень испуга. Тогда Иннокентий опустил руки.
– Это мой пациент, – произнес он уже более спокойным тоном.
– Боже мой, доктор! – заговорил другой мужчина. – Не раз уже было доказано, что на аномалии плохо действуют увещевания. Ваши подвиги тому не пример! Отойдите с дороги, иначе ваша больница пострадает!
Стражи двинулись вперед. Иннокентий снова выставил в стороны руки.
– Это мой подопечный, я не уйду! Дайте мне попытаться! – произнес психиатр сквозь зубы. – И делайте, что хотите, если я провалюсь!
– Так это еще и было вашим пациентом! – воскликнул тот же мужчина. – В таком случае, не больно-то вы смогли ему помочь.
– С дороги! – приказал дугой, огибая доктора. – Если начальство услышит, что мы цацкаись с Курцером вместо того, чтобы заниматься работой, мы все получим по выговору. А если с головы психиатра из-за этого слетит хоть волосок…
Страж грубо пихнул Иннокентия в плечо. Психиатр отступил на шаг и, встав перед говорившим это стражем, схватился за очки.
– Отошли все! – приказал он.
Страж зарычал:
– Сейчас ты играешь в опасные игры!
Стражница рванулась с места, но ее удержал коллега за рукав.
– Он обладает огромной силой, Марина! – прозвучало в накалившемся воздухе. – Не подходи!
Иннокентий обвел собравшихся тяжелым взглядом, он часто дышал.
– Снимешь очки, – продолжил тот из стражей, что стоял ближе всех к психиатру. – Это будет расценено как нападение. Ты ходишь по лезвию ножа, доктор Курцер… Ты имеешь право снимать очки только по приказу и биться против тех, кого укажут тебе стражи. После стольких лет безупречной службы и попыток доказать, что ты человек, ты сейчас осмелишься пойти против Управления?
Иннокентий все еще стоял, держась правой рукой за дужку очков. Пальцы его подрагивали. И тут Вера осознала, что обязана вмешаться. Другого пути нет. Она выбежала на дорогу. Вере было ясно, что раз у ее предшественницы получилось превратить аномалию в человека первой из хранителей, значит, и у нее самой, возможно, был такой же талант. Просто он дремал где-то в глубине ее существа.
– Это что?! – воскликнула Марина, когда Вера появилась.
Но хранительница не обратила внимания на стражей. Вера полезла в искореженный автомобиль. Ей нужно было найти Виктора. И вот, наконец… он был на водительском сидении. Голова разбита. Вера сжала его лицо в руках.
– Витя! Вить, слышишь меня?! – затараторила она.
Вера не знала, что делать, но она очень хотела, чтобы у нее все получилось.
И вот словно вспышка перед ней чиркнуло воспоминание. Свадьба, счастливые друзья. У Виктора была очень красивая жена. Кареглазая, смуглая, наверное, армянка или грузинка. Познакомились в мед. институте. Отличница, как и он сам. Выучилась на гинеколога и, окончив ординатуру, родила. У них была чудесная дочь. Маленькая принцесса. Умная росла, опережала сверстников. Жена пошла работать в женскую консультацию, отсидев дома декрет, помогала будущим мамам выносить беременность. Сама она когда-то грезила операциями, акушерским стационаром, но заведя семью, поняла, что ей был дороже домашний уют, сытой и обласканный муж, счастливая дочка. Друзья и родные были за них счастливы. Они выглядели такой хорошей семьей…
А у Виктора карьера пошла в гору. Оставшись в Бурденко после ординатуры, он быстро перешел из дежурантов в состав отделения. Стал лучше зарабатывать. Защитил кандидатскую. Писал статьи. Товарищи на него ровнялись. Когда-нибудь он стал бы выдающимся хирургом. Вот уже и дочка пошла в школу и все было по-прежнему хорошо. Только отдалилась они немного друг от друга с женой. Она хотела второго ребенка, а ему едва хватало времени на свою единственную принцессу. Виктор стал исполняющим обязанности заведующего отделением. Карьера требовала постоянного вложения сил, и не было у него сейчас времени на семью, на бессонные ночи с младенцем. Все ведь и так было неплохо. Его приглашали с докладом на международную конференцию. Ну и что, что немного загрустила жена и осталась пару раз ночевать в комнате у дочери? Сказала, будто читала на ночь малышке и не заметила, как сморил сон.
Тогда-то в его операционной и появилась она, эта рыжая бестия. Поначалу хирург не замечал, какие операционная сестра в его сторону взгляды бросала, какие шутки отпускала про него. Он ведь был давно и счастливо женат. А потом, мало-по-малу, тоже стал смотреть в ее сторону. Нина была красива, молода, женственна и очень горяча. По мере того как они стали оставаться вместе на ночные дежурства, она вскружила ему голову. Такого раньше никогда не происходило. Он словно снова почувствовал себя юношей, только такой страсти он даже к жене не испытывал никогда. С ней все было так правильно и ровно, а тут как с головой в омут.
Жена с дочкой уехали летом к родителям на Кавказ. И тут он не выдержал, случился у хирурга с Ниной роман. Они прятались ото всех по пустым кабинетам и запертым на ночь ординаторским. Домой он ее ни разу не приводил. Чувствовал себя виноватым перед своей замечательной семьей за то животное влечение, что почти полностью поглотило его разум. Нина была странная. Она, кажется, тоже ушла в это безумие как с головой в воду. Бросила ради хирурга своего порядочного жениха и отдалась целиком их странному приключению.
Так они провстречались до поздней осени, пока не стало ясно, что надо что-то менять. Чувство разрушало их обоих, вплеталось чем-то страшным и неуравновешенным в стройную ткань сотканного ими бытия. Он наделся, что его небольшой отпуск даст обоим одуматься. Но в семье ему отныне было тесно. Жена была такая правильная, а дочь такая хорошая, а он… Они решили завести второго ребенка, но не получалось. И тут Нина забеременела. Они ведь так и не перестали проводить время вместе. Это было нужно им обоим как глоток свежего воздуха. Нина говорила, что все держит под контролем и ей не нужен женатый, но… она была на третьем месяце, когда призналась. Хирург предложил ей свою помощь, но сказал, что не оставит семью, что хочет в браке вторую дочь.
И после этого Нину понесло. Она стала странно себя вести, опаздывать на дежурства, с коллегами и, в особенности, с ним сделалась несдержанной, грубой, много плакала, при всех своего хирурга оскорбляла, так что это уже и заметило начальство. Больница всегда полнится слухами, руководителям все стало ясно. Его вызвали на ковер, и тогда было принято решение перевести Нину в поликлинику подальше от греха. Институту был нужен хороший научный сотрудник, перспективный хирург, толковый заведующий. Что в сравнении с ним была какая-то операционная сестра? Он знал, что это неправильно, но вышел с чувством облегчения из кабинета. Как будто судьба решила распутать тот узел, который они с Ниной сами разрубить никак не могли. Сотрудники отделения побухтели конечно, они-то всю историю пусть и не в деталях, но знали, и притихли.
А Нина, как выяснилось, не забыла. Она писала ему письма. Поначалу он выкидывал их. Но последнее решил прочесть. Ему вдруг стало страшно, что Нина решит убить себя, и он возьмет на ответственность за погубленную душу, даже за две души. Она просила встретиться. Хирург ответил, что не может, занят. Она пригрозила, что расскажет все жене. Тогда он согласился. Назвал ей то метро, до которого ее часто с работы подвозил. Но вот в тот самый день с ним запросились жена и дочка.
У супруги вдруг прихватило живот и по тому тону, каким она приказала везти ее в женскую консультацию, хирург понял, что жена думает, что беременна. Дочку нужно было подбросить до школы, потому что жена теперь не могла ее сама отвести. Его машина по морозу не завелась. Поехали на той, что жены. На встречу с Ниной хирург из-за сборов опоздал, да и не волновало его сейчас это.
Они стояли на светофоре, когда он издалека заметил Нину. Она недалеко от метро жила и, видимо, не дождавшись, замерзнув в январские минус двадцать в пальто, едва сходившемся на пополневшем животе, шла домой. И Нина, похоже, тоже заметила. Хирург не раз ездил на работу на машине жены, потому что его старая была и часто барахлила. А для жены и дочки купили новую.
Вот тогда он со всей силы газанул, чтобы побыстрее мимо проскочить. Нина бросилась под колеса. Хирург в последний миг сдал влево. Не мог он сбить беременную женщину. Ни о себе, ни о родных он в тот миг не подумал. С соседней улицы выскочил грузовик. Их зацепило, раскрутило и впечатало в столб. Жена с дочкой погибли мгновенно, а сам он кровью истек, не приходя в сознание пока из машины вынимали тело.
Нину зацепило. Она пострадала, но не умерла. Начались схватки, когда скорая прибыла на место. Родила она прямо в машине на пороге той самой больницы, в которой теперь работал хирург. А потом неосторожную мать доставили в приемное – нужно было спасать ей жизнь.
Скорую тогда встречала прошлая Вера Павловна Вознесенская. Ошеломленный врач, только что принявший младенца, еще возился с роженицей. Фельдшер показала реаниматологу завернутого в пеленки ребенка, когда та резюмировала на счет пострадавшей:
– Жива. Еще долго жить будет, и не раз по глупости огребет.
– Посмотрите малышку, – заговорила молодая фельдшер. – Мы так за нее боялись. Вся синяя родилась, не кричала, не дышала… Крови-то было… Я такое… в первый раз.
Руки у нее еще дрожали после реанимационных мероприятий.
– Но закричала-то? – произнесла Вера, принимая кулек.
Фельдшер кивнула.
– Все хорошо, – сказала Вера, углубляясь в приемное. – Детскую бригаду зови. Эта тоже живая.
Реаниматолог зашла под больничные своды и поправила пеленку.
– Эх, нелегкая у тебя будет судьба, – прошептала она ребенку. – Нежеланное дитя.
Тут показался хирург. Он был растрепанный и полупрозрачный. Призрак уже какое-то время бегал по приемному, создавая не смотря на все свои усилия в реальном мире не больше сквозняка. Тогда Вера встала перед ним, не давая пройти дальше в больницу.
– Остановись, безутешный отец, – проговорила хранительница. – Твои жена и дочь уже там, куда ты нескоро попадешь. У них теперь есть все, что нужно. А у тебя… вторая дочь.
Хирург потрясенно посмотрел на сверток.
– Да, это она, – улыбнулась Вера, покачивая ребенка. – Внимательно смотри, чтобы потом ни с кем не перепутать. Проклятие матери сильная штука. Эта дуреха его вам обоим адресовала, ребенку и беспечному отцу, когда бросилась под колеса. У нее компрессионный перелом грудного отдела позвоночника, сам знаешь, что это значит, нейрохирург. Не сможет она дочь забрать сейчас. Когда примет свою инвалидность, тогда да, но это еще нескоро случится.
Хирург попытался взять ребенка, но Вера отстранилась.
– Не удержишь. Ты мертвый. Но ты все еще можешь и себе, и дочери оказать услугу. Поступай ко мне в больницу, как раз ставка вот-вот будет свободна. Проклятие с тебя сейчас никто не снимет. Теперь каждый день будешь просыпаться на месте катастрофы, твоя душа к нему привязана. Но как с этим быть, тебе решать. Можешь остаться при больнице, терпением и честным трудом исправить свою участь тут. Или пойти и зарабатывать прощение через раскаяние и боль.
Хирург дернулся. Вера кивнула.
– Я тоже этого бы тебе не пожелала. Поэтому я здесь. Оставайся. Так ты и ее спасешь. Как только отработаешь положенное, я приведу сюда твою дочь. Ей теперь на роду написано в наше дело податься, но трудно оно будет у нее идти, так же тяжело, как и жизнь далась. Только ты ее и сможешь этому научить. Я все сказала. Ты согласен?
Хирург кивнул. И, наконец, Вера увидела себя на месте предшественницы.
Виктор прижал руки к лицу. Плечи его тряслись от глухих рыданий.
– Понимаешь, какой я идиот, – заговорил хирург. – Я все, что у меня хорошего в жизни своими же руками уничтожил. Моя дочь, ей всего десять лет было… моя маленькая принцесса. А у второй я даже имени не знаю.
Вера обняла его, потому что помнила, что предшественница поступала так с Иннокентием. Но это было искренне. Вере было жалко хирурга и больно от того, что она узнала. Хранительница гладила коллегу по спине и неожиданно ей открылась правда.
– Нина записала дочь на твою фамилию.
Виктор оторвал голову от груди Веры и потрясенно взглянул на нее.
– Раз я это знаю, – прошептала хранительница. – Значит, добрыми делами ты искупил вину. Помнишь, как Нина тебя называла?
– Абарян, – неуверенно выдал хирург.
– Это твоя фамилия, – улыбнулась Вера. – А ты, похоже, думал, что ты русский? Ты свое лицо видел? Ты армянин.
Хирург удивленно взглянул на свои руки и шумно выдохнул.
– Послушай, – продолжила Вера. – Ты сделал глупость, и она обернулась катастрофой не только для тебя, но и для других людей. Но ты остался хорошим человеком, иначе не заработал бы прощения. Однако если сейчас продолжишь усердствовать, чувство вины разъест в твоей душе то, что связывает тебя с реальностью. Настало время исправить то, что вы с Ниной натворили. Если позволишь, я заберу боль, и мы сможем уйти. Она ждет тебя, твоя вторая дочь…
Хирург неуверенно протянул Вере руку, и та с благодарностью накрыла ее своей ладонью.
Призрачный мир рассеялся. Вера сидела у разбитой пустой машины и гладила Виктора по спине. Взглядом она тут же встретилась с Иннокентием. Психиатр смотрел потрясенно. Хранительница с трепетом поняла, что ей еще никогда раньше никто так искренне не восхищался. Не хотелось отрывать взгляда и заканчивать это.
