Текст книги "Призрачная любовь (СИ)"

Автор книги: Саша Курги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Иннокентий после праздников вернулся в отделение, он дежурил ночь с тридцать первого на первое, четвертого и пятого в ночь. Но в это время пациентов было немного, и сама атмосфера была расслабленной. Седьмого был очередной его день. Врачи отделения договаривались между собой на счет внеурочных выходов в праздники, Иннокентий по старой традиции взял себе больше дней, чем другие. В конце концов, у него у единственного за исключением Берегового не было семьи и даже хобби за пределами больницы.

Седьмого что-то в отделении делал и сам заведующий. Он, похоже, не ожидал застать на месте своего самого своенравного доктора. Михалычу известно было, что в неврологии случилась крупная ссора. Береговой и Курцер какое-то время разговаривали в ординаторской на повышенных тонах, и было такое чувство, что психиатр распекал за что-то своего заведующего. В конце концов, тот пригрозил подчиненному расправой и уехал приводить ее исполнение. Иннокентий вместе с санитаркой и техником вскрыли его кабинет, вскоре в отделении уже была полиция. Михалыч слышал краем уха что-то про фотографии одурманенных психотропными веществами девочек-подростков из больницы, которой Береговой раньше заведовал, и судя по тому количеству полицейских, которое вчера наводняло корпус, это было недалеко от истины.

Вера перевела дыхание, вспоминая те слова, которые слышала от Иннокентия о своем заведующем. Береговой, похоже, маньяк. И психиатр долго думал, что держит его разрушительные порывы под контролем, а вчера, видимо, увидел, как ошибся. А ведь Вера после этого еще и устроила ему романтический вечер. Теперь хранительнице было ясно, отчего у Иннокентия был такой встревоженный вид, когда они вчера столкнулись с ним в коридоре. Ночью он забылся в ее руках, но сегодня… Куда он ушел? Давать показания?

– Похоже, ты не на шутку встревожена, – отметил Михалыч.

Вера рывком обернулась к нему. Она не знала, чего ждать теперь. Иннокентий сотню лет держался подальше от всего, что происходило в больнице, и вот теперь решил показать характер. Этот безобидный человек, которого удушила собственная жена за чрезмерное добродушие, схватился с маньяком. Такое точно не кончится хорошо.

– Да будет все нормально с твоим психиатром, – махнул рукой Михалыч, но лицо его было неспокойно, он будто бы сам уже сожалел о том, что напугал Веру.

В этот миг словно в ответ на его слова распахнулась дверь ординаторской. На пороге бледная как призрак замерла невролог Карина Васильевна, Вера пару раз видела ее на дежурствах, хранительница поднялась, понимая, что женщина из отделения, где работал Иннокентий.

– Там… – выдохнула невролог, ужас плескался в глазах врача, и было видно, что слова давались ей с трудом.

Медленно поднялся со своего места Михалыч, его лицо вмиг стало суровым. Вера уже не раз подмечала, что именно с этим выражением реаниматолог бросался навстречу смерти. Развил на горбатую чутье за двадцать пять лет практики, не иначе.

– У нас… – продолжала доктор. – В отделении стрельба.

И задохнулась. Вера отметила, что правая пола халата невролога окрасилась бурым. По телу хранительницы пробежал электрический ток. Нет! Только не он! Только не сейчас! Пусть кто угодно другой, пожалуйста!

– Клинок, Вера! – распорядился реаниматолог.

И хранительница уже не думала, она отпустила голову, доверившись адреналину и приказам Михалыча. Реаниматологи бросились в другой корпус прямо по январскому морозу. Вера успела схватить куртку, Михалыч – нет. Так он и бежал с чемоданчиком полным лекарств впереди нее, в одной хирургичке, догоняя невролога. Вера несла в руках клинок, интубационную трубку и дыхательный мешок – все, что нужно реаниматологу, чтобы начать эффективную вентиляцию умершего пациента. В висках стучали удары сердца. Почему он не сказал? Понадеялся на себя? Он хоть понимает, какую боль причинит, если так исчезнет? Он ведь обещал заботиться! Болван!

На входе Вера вдруг наскочила на Отверстчика, и лишь когда глава сыска придержал хранительницу за плечи, а все вокруг поплыло, сделавшись призрачно-серым, девушка к своему ужасу осознала, кто перед ней. Почему он тут? Отверстчик наклонил голову, здороваясь.

– Здравствуйте, Вера Павловна, – произнес главный детектив. – Вы совершенно правы я тут из-за Иннокентия.

Он улыбнулся, разглядывая пребывавшую в растерянности Веру.

– Вы просто еще плохо знаете психиатра, – вздохнул Отверстчик. – С ним всегда так. Сплошной переполох.

– Где он?! – выдохнула Вера.

– Наверху, – страж возвел глаза к потолку и, сжалившись, добавил. – Он в порядке. Немного пострадал правый глаз, но для вашего патологоанатома такая травма – пустяки. Подсобничий скоро будет тут. А вот простреленные головы никто лечить пока не научился, ни Михаил Петрович, ни вы…

Петр Андреевич взглянул на застывшего рядом с Верой Михалыча.

– Что произошло? – выдохнула Вера, чувствуя, как напряжение постепенно утекает из рук.

– Идемте, выясним детали, – сказал страж, пропуская вперед даму. – Не беспокойтесь, пострадавшей помощь не нужна. Травмы не совместимые с жизнью.

Вера обернулась на Михалыча и невролога, все еще пребывавших в странном трансе, и зашла в корпус.

– Он… – заговорила было Вера, но страж, поднимавшийся следом за ней по лестнице, перебил.

– Иннокентий обо всем докладывал, – сказал Петр Андреевич. – Управление в курсе, и я здесь, чтобы утрясти формальности. Ваш психиатр в порядке, честное словно, Вера Павловна, возьмите себя в руки!

Хранительница рывком обернулась к стражу. Он понятия не имел о том, что Иннокентий значил для нее. Не пошел бы он со своими советами! Петр Андреевич прочел это выражение в ее глазах и усмехнулся.

– Вы видимо не в курсе, – сказал страж, поднимаясь по лестнице.

Бессмертных окружали люди: кто-то бежал вниз по лестнице, кто-то кого-то звал, словом, творилась суматоха, но сейчас, благодаря не до конца понятной Вере силе стража все кругом замерло. Хранительница и ее спутник поднимались в тишине.

– Стражам позволено… наказывать живых, в отличие от хранителей. Конечно же, только в особых случаях. Когда душа натворила уже такого, что если ее не остановить еще при жизни, после смерти это будет крайне гадкий выродок. Вчера Иннокентий доложил в Управление о таком вот случае. Признаюсь, я вообще не ожидал того, что он когда-нибудь станет использовать свои силы в этом ключе. Вы бы видели его на учениях, так много желчи в свой адрес я давно не выслушивал. Его можно понять.

Страж вздохнул.

– Лет двадцать в начале прошлого века с ним были крайне не любезны, используя словно цепное животное в поединках. Мы надеялись, что он покажет свою истинную сущность и потеряет защиту высших сил. Мы могли покончить с очевидной угрозой, прижившейся прямо в центре Москвы, в одном из лучших стационаров. Вздохнуть спокойно. Но Иннокентий мне кое-что другое доказал. Что он человек. Вам теперь ясно, почему он так нас не любит?

Страж заглянул Вере в глаза, и та кивнула.

– Я никак не ожидал доклада от него и отложил его в сторону. Думал, это какая-то изобретательная шутка. Но с утра выяснилось, что я ошибался. Мы бросили его одного, юного неопытного стража. Поэтому пролилась кровь. Такое случается у новичков.

С этими словами Петр Андреевич отворил дверь процедурного кабинета.

– Его никто ни в чем не обвиняет, – произнес страж, взглянув на хранительницу. – Я дал разрешение на то, что он сделал. Поздновато, конечно.

Психиатр сидел на кушетке и прижимал к правому глазу обернутый в марлю пакет со льдом. В углу замерла медсестра, вынимавшая бинт из упаковки. Заморозка времени на хранителя тоже не действовала. Иннокентий поднял голову.

– Вера?

Хранительница едва преодолела первый порыв броситься к нему. Такая демонстрация привязанности была бы сейчас лишней.

– Почему ты не сказал ни слова? – сорвалось с ее губ.

Иннокентий молча убрал лед, и Вера к своему ужасу разглядела рану у внутреннего края правого глаза. Верхнее веко отекло и полностью закрыло белок. Похоже, кто-то пытался всадить Иннокентию в лицо острие.

Психиатр дернулся, осознав, что напугал Веру и отвернулся.

– Прости.

Хранительница выронила принадлежности для реанимации и подошла к возлюбленному, схватив его за руку.

– Как? – на новом свитере Иннокентия были капли крови.

– Он не смог отказаться от денег, как и в прошлый раз, – выплюнул психиатр. – Фотографии из психиатрической клиники появились по той же причине. Он покрывал тех, кто поставил на поток это дело. В итоге ему удалось выйти сухим из воды. Когда я узнал об этом, то собрал на него компромат, я это умею. Пожалел его потому, что у него было тяжелое детство.

Психиатр фыркнул.

– Какое-то время я считал, что Береговой послушно ходил в узде. И ошибался. Он остался точно таким же гнилым человеком. Это не я, это он со мной играл!

Психиатр задохнулся от злости. Вера могла его понять. Он, человек, умевший видеть чужие душевные порывы, так ошибся. Все из-за того, что видеть не хотел, не мог допустить мыслей о такой жестокости. Судил по себе.

– Вер, у него еще несколько жертв, – признался Иннокентий, и вид у него был такой, словно хранителя от этой истины мутило.

– Они ведь живы? – шепотом уточнила девушка.

– Я этим займусь, – сказал психиатр выглядел он так, словно собирался в чем-то признаться. – Я был идиотом. Мнил себя всемогущим из-за этих очков.

Вера обернулась к стражу. Петр Андреевич привалился к дверному косяку и всем своим видом показывал, что готов слушать дальше. Иннокентий поморщился, приложив лед к глазу, и снова обернулся к Вере.

– Это мне… повод задуматься. Я полагал, что никогда теперь не ошибусь. Ты мне показала, что жизнь куда более многогранна, чем я долгое время себя убеждал. Ты вновь открыла мне ее светлую сторону, которую я игнорировал, а Береговой… продемонстрировал тьму. Боль и жестокость никуда не исчезают, если просто закрыть на них глаза. Я хранитель, Вера, нечто куда более могущественное и мудрое, чем обычный человек. Я не должен был допустить того, что происходило…

В этот миг заговорил Отверстчик.

– Ты обладаешь двойной природой. Работа хранителя оставаться наблюдателем, наша – защищать. Именно поэтому ты сейчас чувствуешь раскаяние. Хорошо, что ты наконец-то начинаешь понимать, каково это. Я думал, в тебе никогда не проснется сила.

Взгляд Иннокентия блеснул, и Вера поняла, о чем говорил Петр Андреевич. Наверное, впервые за долгое время он мог не оставить у собеседников сомнений в том, что способен постоять за себя.

Тут дверь распахнулась, и в кабинет вбежал Михаил Петрович.

– Ты в порядке! – выдохнул он первым делом, посмотрев на Иннокентия, и тут оглянулся на главу стражей. – Что, решил забрать первенство у Веры по сумасбродству?

С этими словами патологоанатом коснулся висков Иннокентия, и психиатр отпустил лед, который прижимал к глазу. Увечье затянулось само по себе.

– В последнее время тут скандал на скандале, – проворчал профессор, словно бы извиняясь перед Отверстчиком. – У меня ощущение, будто я руковожу яслями. Надеюсь, в Управлении не станут предъявлять претензии к нему?

Петр Андреевич покачал головой.

– Он сделал то, что был должен. Не ругайте его. Юным стражам тяжело даются первые схватки. Бремя морального выбора нелегкое.

Лицо патологоанатома вытянулось, но он быстро совладал с удивлением, хмыкнул, и с облегчением посмотрел на Иннокентия.

Психиатр шумно вздохнул.

– Теперь о том, что произошло, – проговорил Петр Андреевич. – Для протокола.

Он вытащил из кармана блокнот и приготовился вести запись. Иннокентий набрал воздуха в грудь и заговорил.

– Вчера… я же уведомил вас по всем правилам.

Отверстчик вздохнул.

– Это мой промах. От такого как ты, Иннокентий, я ожидал насмешек, никак не отчета после того, о чем мы всю прошлую неделю проговорили.

Глаза психиатра блеснули.

– Полагаю, в Управлении еще хорошо помнят мой острый язык.

Отверстчик кивнул.

– Ты имеешь право злиться, после того как в Управлении поступали с тобой.

Психиатр посмотрел на свои пальцы.

– Через что мне только не пришлось пройти, чтобы доказать, что я человек!

Может, еще поэтому психиатр не горел желанием идти на контакт с какой-либо живой душой. Бессметные были убеждены в том, что он чудовище и доказывали это ему, время от времени заставляя вытаскивать наружу скрытую сущность. Сейчас Вера еще больше гордилась спутником оттого, что он преодолел такое без ее помощи. От хранительницы потребовался лишь последний толчок. Смогла бы она так же? Он, странно было это признавать, был сильнее ее. Вера, наконец, обрела человека, который был равен ей по духу и… даже крепче.

– К делу! – поморщился психиатр. – Я не получил от вас ни слова и еще раз убедился в том, что у стражей крайне неэффективная организация. Я был неспособен приложить его сам без разрешения, иначе пострадал бы…

Иннокентий мельком взглянул на Веру.

– Я подбросил ему то, что у меня на него был и вызвал полицию. Надеялся, хотя бы живые разберутся, а вечером… – он вздохнул. – У меня появились дела, и я не смог предупредить того, что произошло утром.

Психиатр вздохнул, видимо, еще раз мысленно переживая вчерашний вечер. Вера тоже набрала воздуха в грудь. Вот это было бы зрелище, если бы тогда во флигель к ним ворвался наряд полиции в поисках свидетеля! Как хорошо, что никто из сотрудников больницы понятия не имел о том, где живут хранители. Они продолжали считать флигель необитаемым имуществом кафедры. Какой? Они даже не задумывались. У Иннокентия железное самообладание – поразилась мельком Вера. Вчера он был нежным и внимательным с ней, принадлежал ей полностью, зная, при этом, какую заварил кашу.

– Берегового отпустили, – продолжил Иннокентий. – У него влиятельные друзья. Боюсь подумать, в чем они все вместе замешаны. Сегодня он бросился в отделение мстить мне. Я предполагал что-то подобное. Санитарка его задержала. Он приказал ей меня позвать, наверное, думал похитить, – психиатр усмехнулся, – Она посмеялась, когда он вынул оружие. Он был не в себе. Береговой выстрелил ей в голову, а потом ранил выбежавшего на шум пациента. Тут подоспел я.

Вера похолодела. Да неужели это она его задержала своими поцелуями? А Иннокентий продолжал говорить ей теплые слова, только чтобы Вера не чувствовала себя брошенной.

– Больше никогда не скрывай от меня правду, – одними губами проговорила Вера.

Иннокентий кивнул и, набрав воздуха в грудь, продолжил:

– Я поймал его взгляд, но когда я вырвал оружие, разорвался зрительный контакт, – психиатр прикрыл веки. – Тогда он выхватил у меня из кармана шариковую ручку и воткнул в глаз. Он понял, что самое опасное во мне… глаза. Он меня боялся.

Вера перевела дыхание. Береговой ведь мог убить Иннокентия!

– И как ты…

Психиатр поднял голову и прямо взглянул на Веру.

– Я дал ему по морде. Я был не в себе от злости. Сто лет я сражался только на словах из-за чего многие перестали считать меня мужчиной, – Иннокентий усмехнулся. – Это прозвучит неожиданно. В молодости я занимался боксом.

– Ты? – подняла брови хранительница.

– Мне хотелось, как минимум быть способным защитить даму. С восемнадцати и до двадцати шести я тренировался, пока не обанкротился.

– Серьезно?

– Да.

Нет, Вера абсолютно точно была неверного мнения о психиатре. Он не кролик, проглоченный удавом. Он сильный. Очень. Просто фатально заблуждавшийся человек. И Лилю он, должно быть, очаровал еще и поэтому. Тогда он был таким же, как сейчас и этой вертихвостке, должно быть, отчаянно завидовали и влюбленная в акушера гимназистка, и помогавшие доктору медсестры и, наверное, даже его пациентки, с которыми он был так же внимателен как теперь с Верой. И когда дела у Григория пошли наперекосяк, все эти люди, очарованные им, встали на его сторону. Но этого оказалось недостаточно, чтобы привести в чувства влюбленного идиота.

Вера должна была бы собой гордиться оттого, что вытянула его настоящую личность наружу, но вместо этого она просто пыталась осознать, как же сильно ей повезло. И почему же нужно было встретить идеального мужчину только после смерти? Он, видимо, вспомнив свое прошлое в деталях после того памятного совместного с Верой дежурства, вернулся к занятиям спортом, так же, как и к игре на рояле. Кто его знает, чем Иннокентий последний месяц занимался, но при их первой встрече он выглядел тоньше и слабей.

– Я кое-что помню о том, как стоять против неравного противника, – продолжил психиатр. – Но разбитой морды мне было недостаточно после всего и тут…

– Подоспело разрешение применить силу, – помог Петр Андреевич.

– Я бы все равно это сделал, – прошипел Иннокентий, не заботясь, видимо, уже о слушателях.

Вера сглотнула. Интересно, что?

– Выяснилось, что у него любопытно работает дар хранителя, – пояснил девушке страж. – По большей части я здесь за тем, чтобы это задокументировать это и помочь новичку с формальностями.

Иннокентий ответил взглядом, по которому читалось, что ему мерзко.

– Береговой погрузился в шизофренический бред и уже никогда из него не выйдет, – объяснил хранитель.

– Его друзья бы его снова вытащили, – вставил Отверстчик. – Но провидение распорядилось так, что его участь отныне стать пациентом психиатрической клиники.

Вера кивнула. Может быть, безумие действительно хуже смерти.

– Хоть я уже и не чудовище, со мной по-прежнему опасно связываться, – закончил Иннокентий.

В этот миг Петр Андреевич положил психиатру руку на плечо.

– Любой человек, носящий оружие, способен разрушать. Главная задача стража понимать, против кого должна быть направлена его сила. После всего, что я услышал, не сомневаюсь, что ты стал одним из нас. Если хочешь, можешь присоединиться к отряду.

В глазах Иннокентия ясно читался ответ: "Нет".

– В любом случае, я буду ждать, – произнес Петр Андреевич и вышел.

– Он позаботится о том, чтобы никто из живых не заметил моего вмешательства, – объяснил психиатр коллегам. – Отверстчик мой начальник. Надо отдать Управлению должное, они отрядили мне лучшего из стражей. В последнюю неделю мы с ним договорились, что я по-прежнему не обязан сражаться, потому что в другой ипостаси я все еще полезнее. Извини, Вер, что так тебя напугал.

– Гриш, ты жив остался. Для меня это главное, – прошептала хранительница и тут же поймала на себе потрясенный взгляд патологоанатома.

– Григорий Вольфович Курцер – мое настоящее имя, – спрыгивая с кушетки, объяснил профессору психиатр. – Я его всегда помнил и знал, в отличие от других хранителей. Просто мне долгое время не хотелось называться Григорием.

Следом он взглянул на Веру.

– Но я не против, если ты будешь звать меня так, раз это имя тебе приглянулось.

Потом время снова пошло, и начался переполох. Михалыч возился в подсобке с тяжелым больным, выставив Веру. Прибыла бригада полицейских, врачи отделения давали показания. К другому пострадавшему пациенту неврологии вызвали хирурга. Им оказался Виктор. Вскоре Успенский уже распорядился переводить больного с пулевым ранением.

– Вот и подлечил невралгию, – брюзжал этот немолодой мужчина. – У вас тут черт знает что творится, ироды вы эдакие!

Виктор задумчиво посмотрел ему вслед и произнес, обращаясь к Вере.

– Огнестрел. Обязательно нужно будет показать Лере.

– Как ты можешь сейчас о таком? – удивилась хранительница.

И хирург пожал плечами.

– Если бы я знал, какие в этом отделении творятся ужасы, – отстраненно произнес он. – Прямо под носом у Иннокентия.

Кажется, произошедшее так же повергло его в шок. Михалыч распорядился, чтобы Вера позаботилась о наркозе мужчине с огнестрельным ранением, а сам остался со следователями. Хранительница была рада убраться из неврологии как можно скорей. С ней восвояси отправился Виктор.

Первую половину пути до хирургического корпуса прошли молча, но на середине коллегу вдруг понесло. У Веры было отчетливое чувство, что он старается отгородиться от мучивших его мыслей: как Иннокентий все это время не замечал пригревшееся у него практически на груди чудовище? Это был весомый удар по репутации друга, но все-таки недостаточный, чтобы перестать его уважать.

– Как у вас это выходит с психиатром? – поинтересовался хирург, закуривая.

– Что? – буркнула Вера, пялясь на обледенелый асфальт.

– Постель. Я видел вас сегодня утром, вы были как два студента на квартире у родителей, которые только что ушли. Если бы я не кашлянул, вы, наверное, съели друг друга.

Вера остановилась и топнула ногой. Как же ей надоел этот нездоровый интерес!

– Не злись, – на плечо хранительнице легла тяжелая рука. – Это правда, очень необычное явление… в нашем состоянии хотеть чего-то или кого-то. Поэтому и спрашиваю. Я поначалу голову ломал над тем, как вы собираетесь крутить непорочный роман и интересно ли это, но когда увидел вас в кино…

Хирург усмехнулся.

– Этот взгляд полный вожделения. Сразу понял, что если помешаю, то себе не прощу…

Вера подумала, что она в двух шагах от того, чтобы съездить другу по роже. Остановило ее только то, что в голосе хирурга отчетливо звенели нотки зависти.

– Я-то сам довольно горячий в жизни был, – продолжал откровенничать Виктор. – Иначе бы не спутался с Ниной. Она меня за живое зацепила, за мою страсть. Я долго вообще не мог терпеть одиночества. Но вот когда умер, с удивлением обнаружил, что мне это больше не нужно. Вообще.

Вера хмыкнула.

– Не думал, что это расплата?

Хирург со всей силы пнул подвернувшуюся ему под ногу льдинку и горько усмехнулся.

– У меня об этом остались такие же воспоминания как о сладостях. Я их ужасно любил, а теперь ем и того же самого не чувствую. Я скучаю… по наслаждению.

Вера вздохнула. Ей-то самой не на что было жаловаться. Она в жизни не испытывала ничего подобного тому, что пережила с Иннокентием.

– Я думаю, нам это больше не нужно как развлечение, но получается само по себе, когда хранители влюблены. Для человека естественно любить не только душой, но и… телом.

Хирург кивнул.

– Я, правда, рад за вас. Не обращай внимания на мой тон.

– Ты поэтому меня отшил? – решилась Вера.

Это был подходящий миг. Момент искренности. Хирург обернулся и удивленно взглянул на нее.

– А?

– Я была твоей студенткой и очень хотела учиться у тебя хирургии. Бегала практически по пятам. Однажды я решила построить тебе глазки, и ты меня осадил. Жестко. Никто из мужчин со мной еще тогда так не обращался.

Виктор несколько мгновений смотрел ей в лицо, сдвинув брови. Потом вдруг его поднял веки. Узнал.

– Так ты ведь тогда была рыжая… бестия. Звали тебя Алиной.

Вера почувствовала, как земля выскользнула из-под ног и все вокруг потемнело. Мир испарился.