Текст книги "Я знаю все твои мысли"

Автор книги: Сара Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Annotation

Легко ли узнать своего Идеального парня в толпе? Да – если ты можешь читать его мысли! Главный герой книги – Гидеон Рейберн, обычный подросток, поступивший в школу для богатых детей. Он ищет новых друзей, чувствует себя виноватым перед бывшей подружкой, старается понравиться девушкам и даже не подозревает, что одна из них знает обо всём, что творится у него в голове…

Сара Миллер

От автора

Кто я?

Где я?

Балерина

Каллен и Николас

Желтые трусики

Пари

Новые знакомства

Ночная вылазка

Первая тренировка

Родственница тех самых Макгарри из Буффало

Родственница тех самых Бенитес-Джонс из Патагонии

Никаких шансов?

Ночевка

Клетки не являются проявлением жестокости

Антифриз

Фиона устраивает вечеринку

Викодин повышает самооценку

Наверху

Сближение

Свиной огузок

Находчивый Гид

Герой

А другой умирает

Розовый мираж

В роли собаки

Поставьте мне пятерку

Первая ступень

Вот так сюрприз

Все хорошо

Время на исходе

День Всех Святых

Мрачный ноябрь

Не в пари дело

Давай не будем говорить o любви

Город-сказка

И они жили долго и счастливо

Высказывания o книге

Сара Миллер

Я знаю все твои мысли

Посвящается Эрику

От автора

Во-первых, я благодарна всем сотрудникам компании Alloy Entertainment и издательства St. Martin’s Press за то, что они предоставили мне возможность написать эту книгу, в особенности Джошу Бэнку, Бобу Леви, Лесу Моргенстейну, Салли Ричардсон и Дженнифер Уайс. Также спасибо Питеру Лопесу.

Я в большом долгу перед Дженнифер Рудольф Уолш из компании William Morris.

Спасибо Джою Горману, моему менеджеру и другу, который всегда следит за тем, чтобы я не наделала глупостей. Спасибо и Тому Макграту, моему редактору из Men’s Health, который заботился о том, чтобы я не умерла с голоду.

Спасибо Майку Эбсси за то, что научил меня бо– роться. И родителям за все остальное.

Люди из следующего списка: Нэнси Белл, Фил Д’Амекур, Колин Дикерман, Дженнифер Дойл, Мелис– са Кантор, Лиз Кайндер, Марта Люси, Хитер Люкс,

Дженнифер Лайн, настоящаяМолли Макгарри, Майкл Джеймс Рид, Анна Райх, Билл Ставру, Ким Стентон, Нэнси Апдайк и Валери ван Гальдер – читали эту книгу в ее различных реинкарнациях или же просто относились ко мне благосклонно и оказывали поддержку.

И наконец, хочу поблагодарить Бена Шранка. Многие люди помогали мне с этой книгой, но Бен был рядом с начала до конца. Мне хочется многое о нем рас– сказать (и только хорошее), но скажу лишь самое важ– ное: без него я бы не смогла написать эту книгу. Серьезно

Кто я?

Как большинство девчонок, я много чего хочу. Богатства и славы. Равноправия. Туфель, которых нет больше ни у кого. Но все это я бы променяла на Идеального Парня. (И не говорите, что со мной что-то не так. Вы знаете хоть одну девочку, которая не думала бы о любви все время?) Как бы то ни было, с тех пор как я научилась думать, я только и делала, что снова и снова создавала в голове образ мальчика, в которого хотела бы влюбиться и который полюбил бы меня. Мой воображаемый парень обладает всеми лучшими качествами мужской половины населения планеты, ну а что до недостатков, они не так ужасны, чтобы испортить мне жизнь.

Никогда бы не подумала, что этим парнем окажется кто-то вроде Гидеона Рейберна. Он не красавчик и не блещет умом или спортивными достижениями. О господи! Ну почему я беру на себя труд объяснять вам, почему Гидеон не похож на тех ребят, в которых обычно влюбляются по уши? Поверьте, вы и сами скоро это поймете.

Суть в том, что он совсем не тот парень, в которого я могла бы влюбиться. С другой стороны, могла ли я предположить, что буду слышать все, что происходит у него в голове? Что мои глаза и мысли будут всюду следовать за ним? Когда так близко узнаешь такого заме– чательного парня, просто невозможно не втрескаться в него. И поймите, когда я говорю, что знаю его хорошо, это значит, что, рассказывая вам его историю, я не только знаю, что он делает, – я знаю, как он хотел быпоступить, как ему кажется, следовало бы поступить и что бы он сделал, будь он лучше, чем он есть на са– мом деле. (Не поймите меня неправильно, я же сказала – он замечательный, и это так. Но он же мальчиш– ка! Ему пятнадцать лет. И это типичный американский мальчишка из пригорода. Я хочу сказать, есть немало аргументов в его пользу, но немало и против!)

Кстати, Гидеон понятия не имеет, что я пролезла к нему в голову. Мальчики бывают милыми, но они не слишком наблюдательны!

Мои чувства, пожалуй, слишком бурные для челове– ка моего возраста и опыта, можно понять. А мое положение уникально, и именно поэтому я имею право все вам рассказать. Без утайки! Я поведаю вам все, что вы хотели узнать о мыслях мальчишек (и боялись спросить об их желаниях). Вы узнаете, о чем они говорят, когда девчонок нет рядом, и что чувствуют, обнимаясь с одной из нас. Но одну очень важную вещь я оставлю при себе: кто я такая. Я тоже участвую в этой истории, и не только как наблюдатель за мыслями Гидеона. В этой книге много девчонок и взрослых женщин – так кто же из них я?

Где я?

Мысли, которые я слышу, – отрывочные, странные, неопределенные – мне не принадлежат. Уже тогда на– до было понять, что что-то не так! «Мне здесь нравится, или я хочу домой? Я простой парень из штата Вирджиния. Откуда мне знать, как ведут себя в подготовительной школе? Хотя я и не полный идиот… Хмм. Как знать. О господи… и эти трусы так ужасно натерли яйца! Почему я до сих пор их не выбросил?»

Как все, я привыкла слышать собственные мысли. И думала, что эти мысли вполне могли быть моими, по– ка не услышала слово «яйца». Эти «яйца» прямо-таки вогнали меня в ступор. Это не мои мысли. Во-первых, я в жизни бы не назвала себя «простой»! И я точно родом не из Вирджинии. И не идиотка, я бы никогда не обо– звала себя так даже в приступе самобичевания! Но когда я слышу эти рассуждения о «яйцах», которые ну ни-какне могут быть моими, меня вдруг словно ударяет о каменную стену силой взрывной волны.

А мысли продолжаются: «Не бойся, все будет хорошо. Ну да, подготовительная школа – это в некоторой степени другая планета, но не в прямом же смысле… то есть я все еще на Земле. Здешние правила не должны сильно отличаться». А потом: «Папа не должен видеть, что ты боишься, он все примет на свой счет… еще по– думает, что был плохим отцом».

И тут я начинаю видеть и слышать вещи, которые не происходят в реальности. То есть я вижу и слышу все это по-настоящему. Но при этом нахожусь в другом ме– сте, где теоретически все это нельзя ни увидеть, ни услышать. Понятия не имею, как я туда попала, но… я у кого-то в голове.

Мальчик, в голове которого я оказалась, смотрит из окна автомобиля. Он (или мы?) на пассажирском сиденье. Он поворачивает голову влево. И я вижу его глазами в том месте, где меня нет, незнакомого мне мужчину лет пятидесяти за рулем серебристого

«форда-сильверадо» старой модели. Он настраивает радио и выбирает песню «Иглз» «Лживые глаза». (Для тех, кто не знаком с их репертуаром, это песня о же– не, которая хоть и чувствует себя виноватой, все равно продолжает изменять.) Мужчина кивает в такт припеву с задумчивым выражением лица, потом начинает подкручивать старомодные, начинающие седеть усы.

На фоне этой не слишком приятной картины возникает новая мысль: «Господи, терпеть не могу эту песню – она напоминает мне о маме. Только песня из семидесятых, а мама – само воплощение девяностых». Я вижу взметнувшуюся гриву волос с очень яркими, широкими окрашенными прядками, цветной коврик для йоги и пальчики с темным педикюром в сабо цвета лайма с открытыми носами, и такого же цвета новенький «фольксваген-жук».

Значит, это его мама? Что ж, рада знакомству.

И вдруг… мысли останавливаются. Только дома перед глазами. Здание школы. Вот она, причина беспокойства – самая главная, по крайней мере.

Вижу кирпичные здания в одном конце четырехугольного двора, а в центре – статую всадника на лошади. Через двор – очень старинное здание, двухэтажное, деревянное, в колониальном стиле, с крошечными окошками, а рядом – гораздо более солидное, с башней с часами. Здесь растут изящные клены и ясени и одинокий старый дуб. Листва на кончиках ветвей только-только окрашивается в алый и золотой цвета. Вдали, за пределами четырехугольного двора, еще деревья, и в их те– ни – часовня, тоже каменная; сквозь паутину листьев витраж лучится голубым и фиолетовым светом.

Под башней с часами – вывеска из ценного дуба, на ней – гравировка и надпись черными буквами: «Академия Мидвейл».

Так значит, мальчишка, в чью голову я проникла, – новый ученик в нашей подготовительной школе?

А я-то думала, экскурсии по школе для будущих учеников – это так скучно!

Он только въехал на территорию, а я уже у него в голове. Интересно, он знает, что я здесь?

Наверное, нет – ведь тогда он бы со мной заговорил!

Он (я? а может быть, мы?) снова оборачивается к часовне – за резным плетением листвы она – как с открытки с изображением достопримечательностей Новой Англии. Неужели юный Гид – фанат витражей?

«Эта часовня – подходящее место, чтобы…»

Но тут его мысли наскакивают друг на друга. Первой идет: «подходящее место, чтобы потерять девственность». Второй – «чтобы заняться сексом». И наконец, «о черт, первое или второе?»

Я начинаю смеяться, забыв, что рядом подруги, которые смотрят на меня, как на ненормальную. Я, конечно, тоже думаю о сексе, но не так часто, как Гид, и уж точно без панического стыда: «О боже, я опять подумал о сексе!» О, он опять думает: «Эта часовня – подходящее место, чтобы потусоваться там с девчонкой… если бы я был одним из тех парней, с кем девчонки хотят тусоваться».

И тут в его голове, где я нахожусь, снова возникает самая первая мысль, которую я услышала: «Нравится ли мне здесь, или я хочу домой? Трава такая зеленая. Как будто издевается надо мной».

Мальчик, у которого такие мысли, должен быть очень ранимым. Но он не падает духом. И еще он… очень милый.

И тут словно волна накатывает, и я начинаю узнавать всякие вещи о парне, в голове которого оказалась: что кем бы он ни был, он в дороге с рассвета; проголодался и хочет шипучки; в руках у него глянцевая черно– красная папка с оттиском «Академия Мидвейл: информация для новых учеников». Он открывает ее, и я вижу адрес на первом листе: Гидеон Рейберн, 989 Кристмас-Парк-Серкл, Фэйрфакс, Вирджиния.

«Форд-сильверадо» тормозит у кирпичного здания в георгианском стиле – общежития «Проктор». Мальчик – Гидеон Рейберн – понимает, что рано или поздно ему придется выйти из машины, но он еще не готов. Он заглядывает в окна здания, которое станет его новым домом, и увиденное его совсем не обнадеживает. На первом этаже парень с длинными светлыми волосами крепит на стену над кроватью постер Брюса Ли, за– тем подходит к шкафу и заботливо вешает белую форму для карате с коричневым поясом. На втором этаже шумный верзила в бейсболке и комбинезоне дирижирует симфонией Моцарта пластиковой ложкой.

Реакция Гида неожиданна и очаровательна. Он думает: «К черту этих ребят». Да, он, конечно, понимает, что отчасти завидует им, но ему все уши прожужжали рассказами о том, какие в Мидвейле все талантливые, и когда он впервые сталкивается с этим воочию, ему хочется блевать. «Ну почему все непременно должны быть такими особенными?» – не понимает он.

Я сочувствую Гиду, которому кажется, что мир против него сговорился и все просто обязаны быть супер– героями. Сам он к этому не стремится, и мне это нравится. Не скажу, что у него совсем нет амбиций. Хотя мы только что «познакомились», я уверена: Гид всю жизнь старался нравиться окружающим. Это просто догадка. Но она недалека от истины.

Гиду определенно нравится чувствовать себя обычным честным парнем. Он смотрит в зеркало, и я впервые вижу его лицо. Ощущение очень странное: ведь прежде, глядя в зеркало, я видела себя. А теперь вместо меня там мальчик, вполне обычный, но симпатичный. Мне нравятся его полные губы и то, что его орехово-карие глаза и волосы одного цвета. Волосы не слишком курчавые, не такие, которые хочется пригладить рукой – нет, волны крупные, красивые, как после купания. Только, пожалуй, длинноваты. Как бы то ни было, глядя в зеркало, Гид видит там парня, которому совсем, совсем не хочется возвращаться домой, сколь– ко бы он ни волновался по поводу нового места. И источник этого нежелания сидит рядом.

Джим Рейберн. Гид сам не знает, с чего начать, говоря об отце, а я не знаю тем более, так что давайте по по– рядку. Джим Рейберн, родился в 1959 году в Ньюпорт– Ньюс, Вирджиния (по зодиаку – Рыбы, по китайскому гороскопу – Собака). Строитель. Два года назад мама Гида бросила его (Козерог, Свинья… ужасное сочетание. Это уже я подумала, не Гид. Мальчишки ничего не смыслят в астрологии, отец Гида тому пример – а надо бы!). Венди Рейберн – беззаботная душа в лимонных сабо – втюрилась в школьного учителя Гида по физике, мистера Соумса. А Гид думал, он голубой! Теперь у него есть подтверждение (к сожалению, даже засвидетельствованное собственными ушами), что это не так.

Теперь папа Гида постоянно теребит усы, курит «Карлтон 100» и смотрит на сына грустными глазами, точно говорит: «Не повторяй моих ошибок». В нем странным образом уживается эмоциональная беспомощность и потребность быть любимым. Он ни разу не спросил Гида о школе, девчонках, поездках к матери, зато то и дело лезет обниматься и по-дружески толкает его в плечо – сплошь показная жизнерадостность.

Говорят, мальчику нужен отец. И я не могу сказать, что Джим Рейберн – ужасный человек. Но, пожалуй, хорошо, что Гид от него уезжает – хорошо для нас обоих. Ведь он должен разобраться, кто он такой. А раз уж мне придется проводить так много времени в голове Гидеона Рейберна по причине, до сих пор мне неизвестной, то наверняка есть вещи поинтереснее, чем думать о том, почему у Гида и его папаши не сложились идеальные отношения. Например: я понимаю, что Гид еще не знает, когда будет заниматься сексом в часовне и будет ли это делать вообще, но как, скажите, можно незнать, девственник ты или нет?

Балерина

Последние двенадцать часов в жизни Гида я вижу так отчетливо, будто это моя жизнь. Все как на ладони – точно это я их прожила. Правда, хорошо, что на самом деле это не так – ведь все эти двенадцать часов он про– торчал в машине с отцом!

Вернемся на пять часов назад. За окном – ветер, колышущий траву, и поросший луговыми цветами, но не слишком увлекательный ландшафт центрального Коннектикута. Гид делает упражнение «то, что ты любишь», позаимствованное им из маминого «Дзен– буддистского альманаха». Оно предназначено для того, чтобы напоминать, что и в тяжелые времена остается то, что ты любишь, как недвусмысленно следует из на– звания. Гид произносит про себя: «Печенье. Хоккей на траве. Поцелуи. Моя пуховая подушка с запахом отбеливателя. Поцелуи…»

Неужели? Странно, что он до сих пор не вспомнил о сексе. Говорила же я, что и мальчишки иногда чувству– ют точь-в-точь как девочки.

– Что ты думаешь по поводу перехода в новую школу? – рявкает Джим Рейберн, испортив такой замечательный для всех момент. В мире Джима проблемы решаются по мере возникновения. Кончилось молоко – возникла проблема с молоком. Когда мама Гида его бросила, то возникла проблема с женой. Которая, судя по красноречивой картине, возникшей в голове Гида, вскоре переросла в проблему «нет жены»: субботний вечер, отец вместе с такими же обделенными в личной жизни жалкими приятелями с работы зависает в подвальном баре. Слушают они, как водится, Нила Даймонда, а по мере того как проходят часы и в янтарных пепельницах накапливаются окурки, переходят на Мерла Хаггарда.

– Я ни капли не волнуюсь, – врет Гид. – Думаю, в Мидвейле мне понравится.

Кажется, это успокаивает отца ненадолго. Гид пользуется молчанием, чтобы сделать еще одно упражнение из «Альманаха»: релаксация сознания путем распределения по категориям всего, что видишь. Вот коровы на лугу. «Бьюик ле сабр» с разбитым багажником, перетянутым красной веревкой. Желтый дом. Пенек недавно срубленного дерева. Деревянные щепки похожи на женские ногти, и при мысли об этом Гиду становится тесно в штанах.

Неужели пенек в занозах способен возбудить парня? Какое жуткое извращение! Однако я начинаю видеть преимущества пребывания в его голове. Мне больше никогда не придется удивляться тому, что у ребят и в мыслях, и в душе сплошь дикая ахинея. Теперь я могу наблюдать этот сумасшедший дом изнутри!

Мидвейл все приближается. Они уже в двадцати милях, в десяти и вот, только моргнуть успей, уже на рас– стоянии мили. Гид начинает паниковать и никак не может отделаться от одного невероятного предположения: если уж он так сильно боится, может, правда выйдет так, что он никому не понравится? Что если никто из тысячи двухсот учеников из сорока двух штатов и восемнадцати стран не захочет с ним дружить? Он де– лает глубокий отчаянный вдох. Отец теребит усы и произносит:

– Что, Гид, в штаны наложил?

– Пап, погоди минутку, – отвечает Гид.

Отец пожимает плечами, будто говорит: сынок, разве я хоть раз тебя подвел?

Гид знает, что не дело являться в школу с таким страхом в сердце. Он опять ищет утешение в достопочтенном «Дзен-буддистском альманахе» (кажется, это чудное мистическое увлечение – единственное, что объединяет Гида и его мать). «Альманах» не раз советовал в минуты сомнений просто сосредоточиться на себе, всех сторонах своей личности, хороших и плохих, и открыть свое сердце всему сущему сразу. «Вы поймете, – вспоминает Гид, – что, осознав свою истинную сущность и приняв себя таким, какой вы есть, вы поможете и окружающим принять вас абсолютно не предвзято».

Гид закрывает глаза и сосредоточивается, рисует в голове свой цельный образ с хорошими и плохими качествами. Первым на ум приходит плохое. Думаю, это вполне естественно. Гид думает о том, что иногда бывает ленивым. Вспоминает, как сжульничал на вступи– тельных экзаменах – исправил всего один вопрос, во время перерыва в туалете подсмотрев в карманном словарике значение слова надир. Хотя люди считают его умным, он на самом деле сомневается, так ли это. И с отцом ведет себя не слишком любезно, а ведь Джим во– все не плохой человек. Но это все еще терпимо. Он сосредоточивается на самом плохом, самом ужасном своем качестве. Иногда он просто ненавидит себя, до глубины души. Порой ему кажется, что он всех обманывает.

Но, несмотря на все это, рассуждает сам с собой Гид, он вполне симпатичен и мил. Силен в математике. У него хорошие волосы и, бог миловал, нет такого жуткого оплывшего зада, как у некоторых ребят. В нем сосредоточена вся энергия Вселенной (как хорошо, что в ближайшие пару месяцев у этого парня не будет доступа к «Дзен-буддистскому альманаху»!), и потому он совершенен в своем естестве.

Гиду удается ввести себя в подобие транса. Даже я почувствовала, каким легким стал его ум, как растаяли страхи и он словно поплыл на мягком воздушном об– лачке неизвестности.

Отец Гида сворачивает в кампус, и часы принимаются отстукивать время, три часа дня: суровая, низкая и осуждающая нота «до». Именно тогда Гид бросает взгляд во двор и видит зрелище, в котором одновременно воплотились все его глубочайшие желания и опасения: море девчонок одна другой краше, оккупировавших квадратную лужайку академии Мидвейл.

Они прекрасны. Как сирены на скалах, только одетые, прогуливающиеся по лужайке, с дорогущими сумочками в руках. Они повсюду. Лежа на теплой траве, подставляют солнцу гладкие золотистые ножки. Дефилируют мимо их машины с тостерами-гриль, компьютерными мониторами и плетеными корзинами, полны– ми дорогих хлопковых простыней. В избытке детской радости после летних каникул они приветствуют своих подруг, поглаживая их блестящие шелковистые волосы. Среди них есть высокие и не очень, брюнетки и блондинки, в основном светлокожие, но есть и негритянки, смуглые азиатки. И все хороши до невозможности. В школе Гида в Фэйрфаксе были хорошенькие девчонки, но все они были такими, что им палец в рот не клади. Подводили глаза в библиотеке и тушили

«Парламент Лайтс» в банках с диетической колой. А эти девочки, все как одна стройные и загорелые, словно целыми днями скакали по зеленым холмам и теперь вернулись в цивилизацию с одной-единственной целью – подкрепиться клубникой и соевым молоком.

Он смотрит и смотрит на них, выискивает изъяны, широкую кость…

Брось, Гид, здесь даже девчонок с плохими стрижка– ми нет!

Три девочки отделяются от стада и идут к машине. Гидеон принимается разглядывать сначала ту, что в центре, среднего роста, с длинными каштановыми волосами и скуластым лицом в форме сердечка. В волосах у нее красная прядка, неестественно-красная, как полоска ткани, спускающаяся на плечи. Слева от нее – высокая девушка в голубых шортах, низко сидящих на бедрах, и со светлым каре, прямо обрезанным по подбородку. У нее обычный ученический вид. Справа – миниатюрная девчушка с огромными глазами, об– веденными карандашом, и темно-русыми волосами, со– бранными в растрепанный пучок. Гид думает: красивые девчонки – но не может сосредоточиться на них, по– тому что от всей этой выставленной напоказ красоты у него кружится голова, как в комнате с кривыми зеркалами.

И в этот момент «сильверадо» испускает громкий, мощный гудок, и не просто гудок, а мелодию – «Балерину» Элтона Джона. Гидеон зажмуривается и неволь– но хватается за сердце, готовясь к столкновению. Но, когда он открывает глаза, все в порядке. Только три девчонки слева от машины потрясенно смотрят на него.

«Лучше бы авария, – думает Гид. – Пап, ты что?! Ты меня до смерти напугал! Ты их до смерти напугал!»

Но Джим Рейберн занят другим: он опускает окно.

– Добрый день, дамы, – протягивает он, замедляя ход. И шепчет Гиду: – Как знать, может, ты познакомишься с одной из этих милашек?

«Это происходит не со мной, – бормочет про себя Гид. – Мой отец не может быть таким тупым!»

Девчонки нервно переглядываются и начинают шептаться. Может, приветливо улыбнуться им, думает Гид, дать понять, что им ничего не угрожает? Но потом, вспомнив, что они наверняка его даже не заметили, пытается как можно ниже впечататься в кресло.

– Пап, – умоляюще стонет он, – кажется, мы не на шутку напугали этих девчонок. Может…

Но отец не обращает на него внимания.

– Дамочки! Привет! Я – Джим Рейберн, а это мой сын, Гидеон.

Стайка девчонок делает шаг вперед. На лице у всех трех маленькая полуулыбка – вежливая, терпеливая, из тех, что подростки приберегают для надоедливых взрослых. Высокая блондинка смелее всех – приближается к машине; у нее открытая, искренняя улыбка. Две другие девочки держатся поодаль.

Джим Рейберн снова подмигивает:

– Вы, наверное, не знаете, как проехать к академии Мидвейл?

Такое уж у Джима чувство юмора. Ведь он уже на территории академии! Не могу представить, как кому– то это может показаться смешным. Я, конечно, рада, что не настолько тупа, но мне все же хочется рассмеяться, потому что чувствую себя жутко неудобно. Темноволосая девочка с красной прядкой и малышка, похожая на балерину, начинают перешептываться. Блон– динка прищуривается и пытается улыбнуться, но Гид видит, что ей неловко.

Он понимает, что, услышав тупую шутку, она чувствует себя виноватой, ей становится стыдно, она не знает, как реагировать.

По крайней мере, именно такие чувства испытывает Гид. И потому думает, что окружающие чувствуют то же самое. Но он прав. На все сто. Зажмурив глаза, Гид представляет: вот сейчас он вскроет себе вены, и темная кровь зальет папины плетеные автомобильные коврики, сделанные на заказ.

Наконец Джим разражается нарочито громким смехом.

– Ладно, – говорит он. – Понимаю, мне вас не обмануть. Ладно, ладно. Видимо, придется мне рассказать о том, как я увидел трех очаровательных девчушек и мне стало не так страшно оставлять сына в этой замечательной школе. Раз уж мне предстоит поведать вам об этом, как мне вас называть?

Теперь в его отца, похоже, вселился Марк Твен.

– Марси Проктор, – отвечает блондинка, самая приветливая из трех. – Праправнучка Чарлза Пека Проктора, выпускника 1865 года. Это он построил здание «Проктор».

Гид молчит как рыба о том, что это его общежитие.

Как мило.

– Мидвейлская аристократия, – говорит Джим, и его искреннее восхищение дает всему миру понять, что сам он далеко не аристократических кровей. – Очень мило!

– А это моя соседка, Молли Макгарри, – Марси кивает на одну из спутниц.

Молли Макгарри делает насмешливый реверанс:

– Родственница тех самых Макгарри из Буффало, – поясняет она. – И если уж вы хотите вставить меня в свой рассказ, пожалуйста, начните так: жила– была принцесса Молли, надменная и прекрасная. «Надменная» – в первую очередь. – С этими словами она смотрит на Гида, вскинув бровь.

Гид не может оторвать от нее глаз. В голову приходит слово «неотразимая», и он пытается вспомнить, в какой книге ему встретилось это слово, потому что обычно ребята так девчонок не называют. Потом он отводит взгляд.

Позади раздается гудок. Гид оборачивается и видит белый (здоровенный) БМВ 7-й серии, с противным визгом надрывающий двигатель у них на хвосте.

– Да потише ты, – бормочет Джим Рейберн. – Ладно. Пора нам ехать, но мы так и не познакомились с вами. – Он показывает на маленькую девочку, прикрывающую глаза рукой. Кажется, она готова растаять на палящем солнце, как кусок масла.

– Меня зовут Эди, – отвечает она. – Надеюсь, тебе здесь понравится.

А потом Гидеон (или я? или мы?) снова смотрит на часовню. Думает о сексе или о том, что почтизанимался сексом, потом возвращается мыслями к башне с часами, песне «Иглз» и загулявшей мамаше. Вот он стоит у дверей общежития и смотрит на ненавистного придурка, дирижирующего симфонией Моцарта лож– кой…

Понятия не имею, как я оказалась в голове Гидеона Рейберна. И уж теперь, когда я здесь, мне некогда разбираться. Я и так изо всей мочи стараюсь поспевать за его мыслями, хотя поток мыслей Гида – «со мной все в порядке, все хорошо, я полный идиот, все идет к черту» – не слишком отличается от моего собственного. Но, не считая анатомических особенностей, мыслей о девчонках и парализующего стыда при мысли о Джиме Рейберне, которого я лично считаю попросту чудаком, мы с Гидом скорее похожи, чем отличаемся.

Каллен и Николас

Снаружи общежитие выглядит просто грандиозно. На интерьер же сил не хватило. Гиду нравятся великолепные высокие окна, свежий слой белой краски выглядит ободряюще. Но при взгляде на ковер – цвета бурого чечевичного супа, жесткий, с коротким ворсом – и флуоресцентные лампы у него возникает чувство, что его на– дули. И в каком-то смысле это действительно так.

В заведениях вроде Мидвейла главное – показуха. Тут весь смысл в том, что эта школа должнапредставлять и символизировать. И никому из тех, кто крутится в этом колесе, нет дела до того, что она на самом деле из себя представляет и что символизирует.

Гид встает в очередь, выстроившуюся у стола, над которым висит табличка «КЛЮЧИ». Как и повсюду в школе, на табличке символика Мидвейла – статуя всадника и надпись на латыни, в свободном переводе означающая «Учитесь вечно».

Гидеон без особого восторга узнает парня из белого БМВ: он стоит в очереди на несколько человек впереди него. Тот дважды оборачивается, чтобы злобно зыркнуть на него из-под завесы черных волос. У него азиатские черты, но не совсем. Его красота точно выточена из камня, отполирована и, по-моему, является для него постоянным источником удовольствия. Черноволосый выходит вперед, чтобы взять свой ключ, и, выходя из зала, бросает на Гида еще один ледяной неприязненный взгляд. Глаза Гида расширяются от страха, он делает усилие и прищуривается, чтобы испуг не так бросался в глаза. Черноволосый, фыркнув, усмехается, вкладывая в эту насмешку столько неприкрытого презрения, чтобы Гид понял – он не считает его достойным противником. Гид оглядывается в поисках дружелюбного лица. Слава богу, больше ни– кто над ним не смеется. Гид замечает, что его сокурсники по Мидвейлу почти все как на подбор отличаются высоким ростом и хорошим сложением. Парни под стать девчонкам, которых он видел во дворе. Его очередь. Он распрямляет плечи и делает шаг вперед, чтобы взять ключ.

Он оказывается лицом к лицу с мужчиной лет сорока пяти. Он дороден, но мускулист, одет в форму цвета хаки (он сидит, но я-то знаю, что брюки у него – поду– мать только, какая гадость – со стрелками) и белую рубашку, натянувшуюся у шеи и на груди. У него лысый череп, такой розовый, что больно смотреть.

Гидеон и Яйцеголовый минуту разглядывают друг друга.

– Гидеон Рейберн, – говорит Гид.

– Гидеон Рейберн, – подозрительно повторяет Яйцеголовый. – Я мистер Кавано. – Он перебирает толстыми пальцами пачку маленьких коричневых конвертов, расставленных по алфавиту в допотопных серых жестяных ящичках. На Рмного фамилий. – Воз– можно, ты услышишь, как некоторые зовут меня капитаном,

или капитаном Кавано. – Он находит конверт и настороженно оглядывает его, точно не верит своим глазам. – Это потому, что я был капитаном.

– Капитаном в армии? – спрашивает Гид. Кавано каменеет.

– Нет, – отвечает он. – Капитаном корабля.

Он снова хмурится. У Гида возникает ощущение, будто он сказал что-то не то. А я вот что думаю: чем бы ты вчера ни занимался, Яйцеголовый, сегодня ты всего лишь лысая башка, раздающая ключи в ученическом общежитии!

– Комната 302. Электронный ключ для входной двери, обычный для двери в комнату. Ты летом не успел поговорить со своими соседями?

Не успел. Гид звонил им обоим и дважды отправлял электронные письма, но ему никто не перезвонил и не ответил.

– Нет, – отвечает он мистеру Кавано. – Мы так и не пообщались.

– Каллен Маккей и Николас Уэстербек, – сообщает Кавано. – Передай им, что все вы у меня на примете. – Он подмигивает, и это самое недружелюбное подмигивание с тех пор, как люди научились мигать.

Гид скачет через две ступеньки по лестнице, устлан– ной бурым ковром, от предвкушения на сердце его становится легко. И со второй лестничной площадки видит дверь своей комнаты – 302. Она слегка приоткрыта.

Я чувствую подвох.

Гидеон медленно открывает дверь ногой. Комната большая, стены заново выкрашены белой краской и, к радости Гида, здесь начищенные деревянные полы и слуховые окна. С одной стороны потолок с живописным наклоном, а под ним – три узкие школьные кровати из черного кованого железа. Дома у Гида стены были оклеены обоями с героями сериала «Крейсер „Галактика“», а ковер был в зелено-голубую крапинку, с пушистым ворсом. Этот деревянный паркет заставляет его чувствовать себя крутым умником.

На одной кровати черный чемодан, на полу еще сумки. И кто-то… стоит в чулане. Минутку, их там двое… И они… неужели целуются?