Текст книги "Я знаю все твои мысли"
Автор книги: Сара Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Нет, Гид, он скорее начал бы что-то чинить.
– Наверное, в итоге получилось, что он не такой уж замечательный, – размышляет Гидеон.
К его изумлению, миссис Уэстербек смотрит на фото с нежной улыбкой.
– Вовсе нет, – отвечает она, – мне действительно повезло. Откуда, ты думаешь, у меня все это? Сама заработала? – Она водит рукой, демонстрируя свою большую, изысканно обставленную квартиру. – Думаю, Люси – мачеха Николаса – сейчас тоже думает, что он замечательный, но…
Гиду хочется прекратить этот разговор.
Наверное, вам пришлось тяжело, – говорит он.
Миссис Уэстербек тихо смеется, на этот раз не так добродушно.
– Не верь всему, что рассказывает тебе Николас, – говорит она. – Он думает, раз я так по нему скучаю, мне нужен муж. Это неправда. Я занимаюсь спортом, чтобы влезть в свои платья.
– Я вас понимаю, – кивает Гидеон. – У меня были обвислости. Между прочим, это вашего сына нужно поблагодарить за то, что привел меня в форму.
Миссис Уэстербек понимающе улыбается:
– О да. Обвислости. Николас вечно говорит, что они есть у его мачехи. Ему кажется, что он должен меня утешать. Но у меня все в порядке.
Она закрывает дверь с задумчивой полуулыбкой. Гидеон долго не может уснуть. Ему еще не приходилось спать так высоко над землей. Что, если случится землетрясение? Большинство людей считают, что землетрясения могут быть лишь в Калифорнии, но Гид как-то читал, что мощное землетрясение может случиться где угодно. И что он будет делать, если начнется землетрясение? Кому сначала позвонить – маме или папе? Станет ли он после этого больше ценить жизнь, потому что узнал, что может умереть в любой момент? Или, наоборот, будет ценить ее меньше, потому что все бессмысленно? Интересно, простила бы его Молли, знай она, какой он трус?
Мне нравится, когда мы с Гидом лежим без сна. Раньше, когда все это было в новинку, меня немного утомляли его мысли, но теперь, когда я так хорошо его узнала, гораздо легче за ними угнаться. Теперь я почти не замечаю разницы между нашими мыслями.
Гидеон чувствует, что его слегка трясут. Со сна он забыл, что не в школе.
– Каллен, отстань, – инстинктивно выпаливает он.
– Это не Каллен, тупица, а Николас. Привет. Ты в моей квартире.
Гид открывает глаза, сердце бьется быстро, и на долю секунды, когда он еще не успевает сообразить, что происходит, ему кажется, что он испуганный маленький мальчик. Потом он привыкает к комнате, видит высокие окна, огромный книжный шкаф. И когда его взгляд наконец падает на черно-белый портрет отца Николаса, он понимает, где находится.
– Мы идем гулять, – заявляет Николас.
– Но я не хочу никуда, – бормочет Гид. Кровать очень удобная. Миссис Уэстербек объяснила, что это какой-то особый шведский матрас. Гиду кажется, будто он лежит на огромном куске хлеба. Когда он наконец уснул, он представлял, что на этом особом шведском матрасе рядом с ним лежат особые шведские девчонки. Мне было немного неприятно, но я привыкла. Все равно что смотреть дурацкую подростковую комедию, где у всех актрис светлые волосы и косички, завернутые в высокий пучок.
– Мне все равно, – говорит Николас. – Я не могу уснуть, и мне только что позвонили Лиам и Девон.
Это не убеждает Гида покинуть его скандинавский рай. Ничуть не убеждает. Он вполне способен прожить до воскресенья без этих двух клоунов.
– И с ними девчонки. Они все сидят в баре совсем рядом: Мэдисон, Миджа, Пилар и их друзья.
Пилар в Нью-Йорке! В своей естественной среде обитания. В баре. Это же просто восторг!
Это для тебя восторг, Гид. Что до меня… лучше бы мы продолжали спать.
Пилар говорила, что хотела бы потусоваться с ним в Нью-Йорке. Даже ее телефон – «нью-йоркский номер Пилар» – валяется где-то у него в сумке. Но он не осмеливался даже предположить, что ему хватит мужества ей позвонить.
– У меня в сумке нью-йоркский номер Пилар, записанный губной помадой. Я думал, это единственная возможность, чтобы ее помада оказалась рядом с моим нижним бельем, – говорит Гид и смеется. – О боже, – замечает он, – странная штука жизнь, правда? Он садится на кровати. Удивительный шведский матрас даже не пружинит под ним.
– Круто, – говорит он.
– Послушай, – вмешивается Николас, – ты идешь или нет?
– Пожалуйста, помолчи секунду. Я должен сказать тебе кое-что. Со мной только что произошло что-то странное. Я… ты не заметил? Когда я сказал, что жизнь – странная штука?
Николас медленно кивает, изображая ангельское терпение.
– Мне правда это показалось забавным. Мысль о том, что я не нравлюсь Пилар, потому что я не модный, не высокий, недостаточно крутой – в общем, когда я обычно думаю об этом, мне становится грустно. Но на этот раз мне удалось над собой посмеяться! – Он делает паузу и задумывается. – Ну вот, – говорит он, – все прошло. Я просто подумал о том, какой я придурок, и о том, что она никогда меня не полюбит, и, как обычно, возненавидел себя. Но всего на секунду мне было все равно! Мне было плевать на все на свете. Я чувствовал себя хорошо. Невероятно, правда?
Николас внимательно на него смотрит.
– Ты очень красиво умеешь говорить. А теперь, может, пойдем?
Несколько минут спустя они украдкой пробираются по лестнице служебного входа дома Николаса.
– С привратником и мамой лучше не шутить, – шепчет Николас. – По крайней мере, когда речь идет о моем поведении. – На нижней лестничной площадке они проходят мимо мрачного коридора, уставленного мусорными баками, и останавливаются у массивной стальной двери с табличкой: «ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА».
– Подожди секунду. – Николас достает сотовый. – Каллен? Привет. Ага. – Он смеется и прикрывает трубку рукой. – Он в баре в Денвере, пытается подцепить девицу, у которой трое детей. – Он возвращается к разговору. – Наверняка так и есть. Послушай, у меня к тебе предложение. Рассказываю как есть: Пилар записала свой телефон для Гида помадой на бумажке. Ты знал об этом? Вот и я тоже. Конечно, ничего такого в этом нет. Это вовсе не гарантирует секс. Но это хороший знак. О’кей. Вот что я предлагаю: Гид и Пилар, сегодня ночью. Нет, я не изменил своего мнения о Гидеоне. Я по-прежнему считаю его законченным неудачником. – Он улыбается Гидеону. Гидеону нравится, как Николас называет его неудачником – таким же тоном, как Молли назвала его бестолковым. – У меня просто хорошее предчувствие. Мне нравится, как Гид себя сегодня ведет. Кажется, у него есть шанс.
Он вешает трубку, и Гида осеняет:
– Это пари было не по-настоящему, да?
Они столько раз меняли правила, что Гидеон наконец понял: нет никаких правил.
Николас сжимает губы и кладет телефон в карман голубой флисовой куртки.
– То есть и по-настоящему, и нет. Мы все наблюдаем за тем, как я пытаюсь чего-то добиться, потому что чем нам еще заняться? Но машина… вы все равно должны отдать мне машину, потому что водите ее когда хотите, а потом, для «бумера» она не так уж много стоит. Я навел справки в Интернете: подержанная стоит всего три штуки.
– Не знаю, сколько там стоит подержанная, – надменно произносит Николас, – но моей машине цена четыре тысячи.
Они выходят на Девяносто третью улицу и идут на восток. Рядом по тротуару опять гуляют старушки с собачками, просто вечером их стало меньше.
– Дело не в том, что пари на самом деле нет, – осторожно замечает Николас. – Просто нам все равно, кто выиграет. Допустим, Каллен. Может, у него получится переспать с моей сестрой, а может, и нет. И если я не захочу, чтобы это случилось, этого не будет, хотя я никогда не признаюсь ему в этом, он просто сам поймет. Ну а если выиграю я, думаешь, я правда стану следить, чтобы Каллен встречался с одной девчонкой целый год? Сомневаюсь. Может, в следующем году мы все равно поспорим на это, независимо от того, будет у него роман с моей сестрой или нет. Между прочим, было бы очень забавно. Как хорошо, что нас не исключили.
Эмоции Гида колеблются между гневом и облегчением. Но чувство облегчения сильнее. Пари было для него как гиря на цепочке: постоянное напоминание о том, что он не может делать все, что вздумается. Но он так много сил посвятил спору, которого на самом деле и не было…
– Черт, я… я просто ненавижу вас, – выпаливает он. Николас бледнеет. Гидеон тут же начинает сожалеть о своих словах, но не останавливается. Николас должен это услышать. – Мне пришлось помучиться из-за пари.
– Брось, – отмахивается Николас. – Неужели ты чувствуешь себя несчастным?
Хороший вопрос.
Гид обхватывает себя за плечи и смотрит вверх: небоскребы по обе стороны улицы как стенки колыбели. Воздух прохладный, но не ледяной, и на нем куртка Николаса, которая пахнет камином, а если принюхаться, то немножко и его мамой. Он по-прежнему сыт после китайской еды и собирается выпить коктейль на Манхэттене. Нет, пожалуй, он не чувствует себя несчастным.
– Нет, – отвечает он, – моя жизнь не так уж плоха.
Кажется, Николас обрадовался.
– Пари было… и есть… вовсе не для того… неважно, – отмахивается он. – В некотором смысле мы воспринимаем его очень серьезно.
– Только при этом вы воспринимаете его как шут– ку, так? – недоумевает Гид.
– Ну, – говорит Николас, – мы просто пытались отвлечь тебя от переживаний по поводу того, что ты девственник.
О, вот это мне в голову не приходило. Но им действительно удалось.
– Не может быть! – говорит Гидеон. – И ведь сработало!
– Прошу, – отвечает Николас, – не говори мне того, что я знаю и без тебя.
Гид с Николасом улыбаются друг другу, хотя Гид качает головой, показывая Николасу, что он уже не тот простак, каким был когда-то. А потом вдруг говорит:
– О черт. Молли. Я знал, что есть причина, почему все не так уж хорошо.
Николас останавливается, давая Гиду выговориться. Это меньшее, что он может сделать.
– Кажется, я сильно ее обидел.
– Хмм, – встревает Николас, – не хочу показаться занудой, но, кажется, она сказала, что дело не в пари.
Гидеон хмурится.
– Разумеется, она так сказала. – Он снова принимается идти. – А что ей еще было сказать?
– Насколько я знаю Молли Макгарри, – замечает Николас, – она обычно говорит то, что думает.
– Значит, если дело не в пари, то проблема во мне. А это еще хуже, – беспомощно произносит Гид.
– Не понимаю, почему ты так расстраиваешься, – говорит Николас.
А у меня есть кое-какие соображения на этот счет. Правда, я не совсем уверена.
– Молли Макгарри из Буффало, и все у нее будет в порядке. А у Пилар Бенитес-Джонс тоже все в порядке. И она здесь. В Нью-Йорке. Ждет тебя.
Давай не будем говорить o любви
Гиду всегда казалось, что все бары на Манхэттене очень стильные. Он представлял стены, сделанные из аквариумов. Все мужчины в костюмах, а женщины в маленьких коктейльных платьях; они осторожно держат в руках бокалы с мартини, курсируя на острых каблуках по подиумам с пульсирующей подсветкой. Но бар, в который они пришли, совершенно обычный, с пластиковыми столиками, уродливыми, низко подвешенными люстрами с виноградинами из цветного стекла и неоновой рекламой пива.
Гид не знает, что они не просто в Верхнем Ист– Сайде, а в самой паршивой и скучной его части, которая смахивает на любой американский городишко. В Нью-Йорке не везде так, утешает он себя, но он не разочарован, а, наоборот, спокоен. В таком баре он чувствует себя в своей тарелке.
Гид составил стратегию: он потусуется в сторонке и подождет, когда можно будет сделать первый шаг. Он садится в конце барной стойки, между блондинкой в шарфе, которая пьет белое вино, и веснушчатой черноволосой девчонкой, прихлебывающей пиво из бутылки.
– Вообще-то мы разговаривали, – говорит черноволосая. Судя по акценту, ирландка.
– О боже, простите! – Гид пятится назад. Девушки покатываются со смеху. Гид нервно улыбается: он не уверен, смеются они над ним или им просто хочется казаться веселыми. Девушки вполне на такое способны. Даже если они постарше.
Он прав. Именно этого они и добивались.
Николас с сосредоточенностью трезвенника изучает музыкальный автомат.
Блондинка похлопывает себя по груди и перемещает на спину застежку жемчужного ожерелья.
– Садись, садись, – говорит она. – Мы смеемся, потому что ты такой вежливый. – Она прищуривается, наклоняется к нему и шепчет: – Та девчонка за стойкой глаз с тебя не сводит.
Гид наклоняется вперед и видит Пилар, в четырех или пяти табуретах от себя. В руках у нее бокал для мартини с каким-то розовым и праздничным напитком. Ее окружают, расположившись в почти безупречной симметрии, группа юношей постарше. И все как на под– бор красавчики. Она смягчает взгляд и смотрит чуть влево. На Гидеона. И медленно и игриво улыбается с выражением сексуальной заинтересованности на лице. Как будто хочет сказать: «Ну и ну, что это ты тут делаешь?» Хотя совершенно ясно, что ее подруга Мэдисон сама их позвала. Пилар подносит бокал к губам.
Какая дешевая уловка! Но эффективная. Но какая дешевая!
– Черт, – говорит ирландка, – вот бы мне быть такой красоткой.
– А я не хочу, – отвечает блондинка, теребя ожерелье. – Одни проблемы. Но послушай, – она обращается к Гидеону, – позови ее сюда. Такие девочки сами должны приходить. Поверь.
Ирландки опять покатываются со смеху.
Мне нравятся эти девчонки. Я могла бы с ними подружиться. Кажется, Гиду они тоже по душе. Ну почему Каллен с Николасом не могут быть такими, думает он, и издеваться над ним подружелюбнее?
То, что Гидеон еще не достиг совершеннолетия, не является препятствием для того, чтобы заказать пиво у тонкогубого и неулыбчивого бармена. Он берет минеральную воду для Николаса, который скармливает банкноты музыкальному автомату. Появляется Мэдисон, взъерошивая руками волосы.
– Привет, дурачье, – здоровается она с Николасом, толкнув его бедром.
Интересно, кем станет Мэдисон, когда вырастет? Думаю, выйдет замуж за богатенького и будет весь день напролет заниматься пилатесом.
Николас не обращает на нее внимания. Он нажимает кнопку В16: «Слезай с моего облака».
– Обожаю классику, – говорит Мэдисон. – Знаешь, Эрика собиралась приехать, но передумала. Из-за тебя.
Николас продолжает выбирать песни. Р12: «Свалка для подростков».
За него вступается Гид.
– Мне жаль Эрику. Мне кажется, она очень милая и… прекрасно играет в футбол, – добавляет он, зная, что это прибавит ему убедительности, поскольку далее он собирается сообщить им нечто противоположное. – Однако…
– О боже, – говорит Мэдисон, – кажется, мне надо выпить, чтобы дослушать это до конца. – Она делает глоток. – Отлично, продолжай.
– Давно ли Эрика знакома с Николасом? – спрашивает он.
– Сто лет, – отвечает Мэдисон, радуясь, что может ответить на вопрос. – Они знакомы чуть ли не с детского сада. Николас учился в школе «Диксон», а мы с Эрикой ходили в соседнюю школу, школу Святой Катерины. Это, между прочим, лучшая школа для девочек во всем…
Мы с Гидом одновременно представляем, каково это – промаршировать по улице с отрубленной головой Мэдисон на палке.
Музыка играет так громко, что Николас или не слышит их, или может достаточно убедительно притвориться, что не слышит.
– Я вот о чем, – продолжает Гид. – Мама Николаса так нежно смотрит на него, когда он ест. Сидит с ним рядом, ухаживает за ним. Я, конечно, люблю Николаса. – Он любовно поглаживает его по спине. – А миссис Уэстербек – очень милая женщина. Но вот что я хочу сказать: если мама гладит парня по головке, когда он ест, можно легко предсказать его поведение!
Николас разглядывает носы своих ботинок и улыбается. Гид доволен собой.
Гид замечает, что к нему пробирается Пилар, в сапожках и той самой джинсовой юбочке. Вот на чем нужно сосредоточиться, думает Гид. Только не психуй. Если бы он умел не смотреть на нее так восхищенно… Интересно, почему Пилар всегда одевается в белое? Как будто знает, что это заставляет Гида совершенно терять голову. Она улыбается губками, тщательно накрашенными сверкающим блеском.
Гид, советую тебе и дальше смотреть на девчонок восхищенным взглядом. Пусть кому-то это не понравится, другим это придется по душе, и они с лихвой тебя отблагодарят!
– Он объясняет, почему Эрика сделала глупость, занявшись сексом с Николасом, – говорит Мэдисон.
– Я не говорил, что она сделала глупость, – возражает Гид. – Ничего подобного. Я просто хочу сказать, что не стоит удивляться, что все так закончилось.
– Согласна. Согласна и поражена, – говорит Пилар и прижимается к нему. Что это за манера делать вид, будто в помещении так тесно, что просто необходимо к кому-нибудь прижаться, хотя места-то полно? Правда, Гид не возражает. От нее пахнет сладковатыми огурцами. – Хочешь еще пива? У меня все кончилось. – Она машет бокалом у его лица.
– Конечно, – говорит Гидеон и одним глотком допивает пиво. Она забирает бутылку.
– Я принесу, – говорит она и медленно хлопает ресницами, что приводит Гида в полный восторг.
Он провожает ее взглядом. А Николас с изумленной улыбкой на лице откидывается на спинку стула и просто наблюдает, как все складывается само собой. И я наблюдаю, правда, с меньшим восторгом. Может, пиво, выпитое Гидом, и на меня подействовало?
Из всех, кто наблюдает за тем, как Гид соблазняет Пилар, он выглядит лучше всех и больше всех удивлен.
У него такое ощущение, будто кто-то запрограммировал его, и он точно знает, что делать. Он легко соскальзывает со стула и сопровождает ее, когда она выходит на улицу покурить. Зажигая ее сигарету, он идеально прикрывает рукой спички от ветра, бушующего на Первой авеню, и они не затухают. В баре он поднимает руку, подавая сигнал бармену, и не сводит с нее глаз, даже когда тянется в карман за деньгами, чтобы заплатить за ее коктейль. Она рассказывает ему о своем дяде, который баллотировался на пост губернатора маленькой области на юге Аргентины – Патагонии (а он и не догадывался, что есть такая область). Гид не понимает, что смешного в этой истории – что-то про слепую собаку, жареного цыпленка и фермера, – но все равно смеется тогда, когда нужно. Он чувствует – и это ощущение усиливается с каждым глотком, – что их лица и даже тела будто соединены лучом света, и этот луч чуть приподнимает его над землей, делая невесомым.
Он рассказывает о миссис Фрай и букете из сухоцветов, о том, как отчитал Лиама Ву и вовремя вспомнил программу об ищейках на «Дискавери». О Молли Макгарри он упоминает с осторожностью. Рассказывает ровно столько, чтобы Пилар поняла: другие девушки тоже на него западают. Но не перегибает палку, чтобы она не усомнилась в его заинтересованности. Она придвигается все ближе, ловит каждое его слово. От нее пахнет теплыми цветами, огурцами и сахаром. Он робко кладет ей руку на колено. Она не реагирует. Но касается шеи и начинает теребить свои ароматные темные волосы.
Каллен говорит, если девушка начинает теребить волосы, дело в шляпе. Не могу с ним не согласиться.
Подходит Мэдисон. Она сразу замечает его руку на колене Пилар.
– Какой ты смелый для новенького, – комментирует она.
– Мэдисон, – Гид протягивает свободную руку и щекочет ее под подбородком, – я уже не новенький. Я просто… парень, который никогда тебе не достанется и о котором ты будешь мечтать до конца своих дней.
Мэдисон смеется в ответ – добродушно смеется. Но самое главное, она поворачивается на каблучках своих туфелек на платформе от «Марка Джейкобса» и оставляет их в покое. Гидеон продвигает руку выше по колену Пилар, пока не утыкается в ее трусики. Пилар отстраняется. Гид уже хочет извиниться, но тут встречается с Пилар взглядом и просто пристально смотрит ей в глаза. Правильный ход. Девчонки терпеть не могут извинений. Разве что парень сделал действительно что-то плохое, но не нарочно. Черт возьми, думает Гид, не могу же я извиняться за то, в чем состоит весь смысл моей жизни!
– В барах я трусики не снимаю, – говорит Пилар, – но мои родители в Риме.
– Хорошо, – медленно отвечает Гидеон, совершенно не увязывая эти две фразы вместе. Под действием алкоголя ему приходит в голову, что, может быть, «Рим» – это название ресторана?
Они обнимаются и целуются. Он опускает руку ей на грудь. Он так часто об этом мечтал, что у него возникает ощущение дежавю.
Она останавливает его, но лишь чтобы сказать:
– Я серьезно. Мои родители в Риме и прилетят только завтра утром. Пойдем ко мне.
Все устраивается моментально. Николас скажет матери, что Гид вышел на пробежку еще до того, как они
проснулись, и оставит для него спортивную одежду на площадке служебной лестницы, на десятом этаже. Пилар стоит, улыбается и чуть ли не краснеет. С каких это пор она стала такой невинной?
Николас вручает ему ключ от квартиры.
– Ты понимаешь, – говорит он, – что завтра моя мать будет сюсюкать со мной наедине? Когда никто не смотрит, она сюсюкает еще больше. Так что возвращайся к девяти. Она ничего не заподозрит. – Он делает шаг назад и с почтением смотрит на Гида. – Я верил, что ты станешь таким, каким я вижу тебя сейчас.
Гид наслаждается моментом, как глотком горного воздуха.
И вот он на улице, шагает по Манхэттену в три часа ночи, и не просто с девчонкой, а с девушкой его мечты. Она держит его за руку. У нее глаза с поволокой. На ней сапоги на высоких каблуках и короткая юбка. Боже мой, думает Гид. Я никогда раньше не занимался сексом. Это была ужасная идея. Но он не может допустить таких мыслей. Такой шанс выпадает раз в жизни. Главное – не думать так много, как обычно, приказывает он себе.
Они в ее квартире. Точнее, в квартире ее родителей – огромное пространство, где сплошное стекло, кожа и прямые углы. Они обнимаются напротив гигантской стены с зеркалами. К нему возвращается природная интуиция, уверенность, что он знает, как себя вести, что делать. Они целуются, пока идут по коридору: сначала он прижимает ее к стене, одной рукой залезает ей под рубашку, а другой гладит внутреннюю сторону бедер. Она отталкивает его, и он уже думает, что зашел слишком далеко, но нет – теперь она прижимает его к стене, расстегивает его рубашку и срывает ее с плеч. Он касается ее теплой макушки, когда она целует его грудь, и она поднимает голову и смотрит ему в глаза.
– Ты в порядке? – спрашивает она. Он кивает.
Она приводит его в комнату, где стоит гигантская белая кровать, падает на нее, хихикает, дразнясь, задирает голые выше сапог ноги вверх. Боже мой, думает Гид. Это оно. Это не просто «оно», это начало и конец всего. Ему кажется, что он должен сказать что-то, прежде чем все начнется, и, немного поразмыслив, решает:
– Ты так прекрасна в белом.
– Спасибо, – отвечает она. – Я позаимствовала эту идею у Дженнифер Лопес.
– Ты позаимствовала идею у Дженнифер Лопес?
Не понимаю. Она что, изобрела белый цвет?
Пилар хлопает по кровати, призывая его присоединиться к ней.
– Она не изобрела белый цвет, но сделала его популярным, – объясняет Пилар, проводя ладонью по груди. Какие у нее длинные ногти! Как у взрослой женщины. Это почти… ну, конечно, это сексуально, но и жутковато тоже. С такими ногтями чего угодно ожидай. – Только не говори о ней никому.
Гид хмурится.
– Думаю, многие и так знают, кто такая Дженнифер Лопес, – замечает он.
– Да нет же! – Пилар садится на него верхом. – Не говори, что я одеваюсь в белое, пытаясь ей подражать. А если скажешь, то пусть они никому не говорят.
Он не знает, радоваться тому, что она скачет на нем, как на лошади, или расхохотаться при одной только мысли о том, что он говорит кому-нибудь из своих знакомых: «Пилар носит белое, потому что копирует Дженнифер Лопес. Только не говори никому». Молли это понравилось бы. Молли… Но сейчас не время о ней вспоминать. Пилар навалилась на него, она целует его, ее руки, как у кинозвезды, расстегивают его штаны, снимают рубашку… Гиду кажется, будто его мозг вот– вот выпадет из головы. Я чувствую то же самое.
И тут из шкафа вываливается Мэдисон Спрег. В руках у нее видеокамера.
– О черт, – выдыхает Мэдисон.
Первое побуждение Гидеона – он неслыханно, несказанно счастлив, что трусы все еще на нем. Осознав ситуацию, он может сказать лишь одно:
– А я даже не думал, что вы подруги!
Пилар садится на кровати. Гидеон смотрит на ее груди и со странным равнодушием думает: только что они были в моих руках.
– Я думала, мы все отменили! – кричит Пилар.
Отменили? Пилар надевает трусики, отворачивается к стене, вдруг заскромничав, надевает лифчик и рубашку – как эротический фильм в обратной перемотке. Значит, Пилар обсуждала его с подругами за глаза… Это… это все, о чем он мечтал. Он же все время представлял, что она думает о нем с тех пор, как они познакомились.
– Гидеон, – умоляет она, – ты правда мне нравишься. Мы запланировали это еще давно, и мне казалось, я ясно ей сказала, что приходить не надо. Я правда не хочу, чтобы ты на меня сердился. Ты мне очень нравишься, честно.
Гид размышляет. Он не рассердился, когда увидел видеокамеру. Не рассердился, когда появилась Мэдисон. Бывают в жизни и похуже вещи, чем расстаться с девственностью в объятиях сексуальной девчонки, по ка другая сексуальная девчонка снимает это на камеру. Даже если вторая девчонка уже не кажется тебе такой сексуальной, как раньше. Но разве от этого ситуация не становится еще интереснее?
– Ты правда мне нравишься, – повторяет Пилар. – Не хочу, чтобы ты подумал, что это не так.
Да, вот что больше всего бесит его в этой ситуации. Ведь она только что висла на нем и, кажется, не притворялась. Так что выходит, она извинялась, потому что уверена: ему в жизни не поверить, что она на него запала, что он того стоит. Но в том-то и дело, что он верит.
«Не в пари дело», – написала ему Молли.
Тогда он не понял, но сейчас все стало ясно, как божий день. И что имела в виду Молли, и что ему делать дальше.
Он начинает одеваться, проверяя, на месте ли экстренная кредитка.
– В чем дело? – спрашивает Пилар и бежит за ним до двери, завернувшись в белоснежное одеяло на манер тоги. Гид приказывает себе не оглядываться, но не может удержаться.
– Черт, ты просто секс-бомба, – говорит он, качая головой.
– Почему ты уходишь? Куда ты? – Пилар облокачивается на зеркало одной рукой.
– В Буффало, – отвечает он и надевает куртку. Он смотрит на Пилар в последний раз. Трудно понять, то ли она злится, то ли в отчаянии, то ли просто пьяна. Гид решает, что ему никогда не понять, и выходит в коридор. У Пилар квартира, где лифт открывается прямо перед дверью. Он слышит, что происходит внутри.
– В Буффало? – недоумевает Мэдисон. – А кто живет в Буффало?
– Не знаю, – отвечает Пилар. – Кажется, та девица, Молли Макгарри.
– Кажется, мы не знакомы, – говорит Мэдисон.
– Вполне возможно, – отвечает Пилар. – Не такая уж она и симпатичная.
Раньше бы Гида это укололо. Он бы засомневался в своем решении. Но теперь он думает только: не надо презирать Пилар и Мэдисон. Они просто живут в своем мире. Таковы обстоятельства их существования.
Город-сказка
В воскресенье накануне Дня благодарения в полшестого утра Гид оказывается среди тех восьми, кто покупает билеты на поезд на Пенсильванском вокзале. Открыта только одна касса, и у кассира в окошечке самое длинное лицо, которое Гиду когда-либо приходилось видеть. Наверное, даже в самый счастливый день своей жизни этот бедолага будет выглядеть так, будто собирается отдать концы. Алкоголь постепенно выветривается из организма Гида, кожа вся как будто покрылась мурашками, а мысли скачут. Если бы не нервы, он чувствовал бы себя самым счастливым человеком на свете.
Очередь из семи человек перед окошком проходит довольно быстро. Но вот с последним ожидающим – старой дамой – возникают проблемы. Она долго стучит по стойке кошельком. Мужчина с вытянутым лицом выглядит не очень довольным, но и не сердится. Наконец, даме удается вытряхнуть из кошелька кредитку. Она расписывается на билете, по-прежнему злобно сверкая глазами.
– Счастливого пути, – говорит кассир. – Следующий.
Гид подходит к окошку.
– Мне надо в Буффало, – выпаливает он.
Лицо кассира озаряется. Гид удивлен произошедшей с ним трансформацией: кассир выглядит совсем другим человеком.
– Я сам из Буффало, – говорит он.
– Не может быть! – восклицает Гидеон и протягивает ему кредитку. Он надеется, что если не потратил все деньги, то сможет объяснить отцу, зачем они ему так срочно понадобились.
Кассир качает головой, меланхолично улыбаясь.
– Люблю Нью-Йорк, – говорит он, – но Буффало – мой город. А тебе зачем туда?
Гид не хочет отвечать «чтобы расстаться с девственностью», поэтому неожиданно для себя говорит:
– Еду рыбачить в проруби.
Радостная улыбка кассира меркнет и пропадает с лица.
– Счастливого пути, – говорит он.
Уходя, Гид понимает, что зима еще не пришла и озера не замерзли. Парень, наверное, подумал, что он над ним издевается. Как ему хочется вернуться и сказать настоящую причину! Как мужчина мужчине. Но поезд отправляется через пять минут, а шесть утра – не подходящий час для таких спонтанных поступков.
Он устраивается в кресле, достает из сумки бутылку воды и газету, потому что ему всегда казалось, что читать газету в поезде здорово, а сам он никогда этого не делал. Экспресс придет только после обеда. У него еще много времени, чтобы придумать, что сказать Молли. Он даже начинает писать речь, но три часа спустя, в Олбани, видит, что исписал своими подростковыми излияниями четырнадцать бумажных салфеток. И понимает, что понятия не имеет, как объяснить Молли свое присутствие в Буффало, ведь он сам толком не знает, зачем туда едет.
Надо начать с самого начала. С Каллена и Николаса.
Итак. Гид рисует их портреты на салфетке: Николас с проницательными глазами и красивой линией рта и Каллен с большой головой и волосами, уложенными в идеальном художественном беспорядке. Он с нежностью улыбается своим неумелым, но все же точным рисункам. Прежде чем он познакомился с этими ребятами, Гид думал, что обречен быть вечно неуверенным в себе и что жизнь его будет похожа на жизнь Джима Рейберна. Теперь он знает, что это не так.
Конечно, эти ребята знают о девчонках много полезного. И Гид благодарен, что они многому его научили. Но он совсем не хочет походить на Николаса и Каллена. Каллен счастлив быть таким, какой он есть; девушки для него – это награда, и ему это по душе. Может, если бы и я был таким красавчиком, то вел бы себя точно так же, думает Гид. Но я не красавчик, а когда красота не является аргументом в твою защиту, хочется, чтобы девушка стала прежде всего твоим другом.
Что до Николаса… одна из причин того, что он сейчас едет к Молли Макгарри, – пожалуй, третья по счету причина – в том, что он хочет объяснить ей, до чего додумался сам. Николас наказывает Эрику и получает от этого удовольствие, потому что не может наорать на собственную мать. И самое печальное, что если бы он на нее наорал, она бы пережила.
Переживет ли Эрика? Пожалуй, как и все бывшие девушки Каллена. А Пилар Бенитес-Джонс – самая сексуальная девчонка, которую он видел в жизни. Но Гид понимает, что если бы он позволил Пилар заняться с ним сексом, то оказался бы на месте Эрики. Мучился бы в ожидании звонка Пилар. Ненавидел бы себя за то, что мучается.
