Текст книги "Я знаю все твои мысли"
Автор книги: Сара Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Дорогой Гидеон!
Привет. Странно прошла наша встреча, да? Ну, хотя бы обыграла в «скрэббл» двух крутых девчонок из частной школы.
Эта фраза про «скрэббл» просто умиляет меня – и Гида.
Жаль, что у нас с тобой все так вышло. Но Молли рассказала, что ты был очень расстроен и все время говорил обо мне, и не знал, как поступить. Она объяснила, что у тебя была депрессия и ты был слишком подавлен, чтобы поговорить откровенно.
Ничего себе, думает Гид, эта Молли Макгарри из Буффало просто гений.
Я просто хотела сказать, что понимаю тебя и, если тебе захочется поговорить, я буду рядом. И еще хочу добавить, что больше на тебя не сержусь.
Для мальчишки это самые волшебные слова в мире. Потому что все мальчики мечтают вести себя неподобающим образом, но при этом избежать последствий. Если ты – парень, то в этом вся суть.
– Хочу попросить тебя кое о чем, – говорит Молли.
– Проси что угодно, – говорит Гид и показывает ей письмо. – Как ты ее уговорила?
– Можно прочесть? – спрашивает Молли и даже не скрывает восторг, когда Гид протягивает ей письмо. Девчонки просто обожают читать письма, которые им не предназначены и написаны для других глаз. Наверное, в этом есть что-то схожее с моим пребыванием в голове Гида. Но я у него в голове уже так давно, что даже не воспринимаю это как вмешательство в чужую жизнь. Я как будто все время рядом с парнем, в которого влюблена, и не надо даже ждать, пока он позвонит!
Молли читает и почти сразу начинает самодовольно улыбаться.
– Как тебе это удалось? – повторяет Гидеон.
– Ты правда хочешь знать?
Хоть он ей и благодарен, она его слегка раздражает. И разве можно его винить? Неужели обязательно постоянно и так настойчиво демонстрировать, какая ты умная? Слава богу, что он не говорит это вслух.
– Скажи, пожалуйста, – умоляет он. – Я умру, если не узнаю.
Думаю, Гид понимает, что в разговоре с женщинами любопытство может завести далеко.
– Как тут и написано, я сказала ей, что ты был очень расстроен. – Молли с притворной скромностью пожимает плечами. – Она действительно поверила, что ты не звонил по причине, не имеющей лично к ней никакого отношения. Слышал о таком: «Нам надо расстаться, потому что я слишком сильно тебя люблю?»
Гид не слышал. Но он заинтригован.
– Продолжай.
– Ну так вот, – продолжает Молли, – один парень опробовал эту стратегию на моей сестре. Он сказал, что она очень, очень ему нравится, но у него тяжелая депрессия и он не хочет тащить ее за собой в болото.
– И она ему поверила? – Гид в восторге. Он почти забыл, что у них с Молли «деловые» отношения.
Молли фыркает.
– Умоляю тебя. Моя сестра – жуткая тупица. Гид улыбается.
– Это невозможно. Она же уследила связь между вагинами и ураганами!
Молли смеется. Она такая хорошенькая. Не в том смысле, что ее как будто освещают изнутри тысяча свечей, а в смысле, что она просто хорошенькая.
– Когда я приехала сюда в прошлом году, то испытала эту технику на бывшем из Буффало. Его звали Грег Зидук. И он поверил. Купился, как и Даниэль. Итак, – она потирает ладони и вытягивает их вперед, – ты доволен и все довольны. Люди способны пережить что угодно, если будут думать, что это не их вина.
Гид задумывается.
– И что это, по-твоему, значит? Даниэль Рогал и Грег Зидук – идиоты?
Молли выпячивает губки.
– Не идиоты, – отвечает она, – а просто романтичные натуры. – И она снова принимает серьезный вид. Становится такой, как всегда. Это пари далось бы ему намного легче, если бы Молли умела всегда быть сексуальной! Хотя тогда к ней, наверное, было бы не подступиться.
– А ты романтичная натура? – спрашивает он ее. Молли грозит ему пальчиком.
– Ну уж нет, – отвечает она, – на этот вопрос я отвечать не буду.
Гид восхищен. Ему кажется, что нужно быть очень храбрым человеком, чтобы держать что-то в себе. Вот он постоянно все выбалтывает.
– О’кей, – говорит Молли, – давай обсудим День Всех Святых.
У Гида ухает сердце.
– Думаю, ты не станешь спорить, что ты у меня в долгу.
Сердце ухает еще раз.
– Я хочу пойти на эту тупую вечеринку в честь Дня Всех Святых в костюме первой колонистки с корабля
«Мэйфлауэр». А ты будешь моим сервентом.
– Дай угадаю, – говорит Гид. – Это и есть твой проект по американской истории? – Он недовольно ворчит. Он ненавидит наряжаться. Ему и в собственном-то обличье трудно казаться крутым. – А ты не можешь использовать игрушечного солдатика?
Она снова кладет ему руки на плечи.
– Зачем мне игрушечный, когда есть настоящий? Он чувствует давление ее пальцев на своих ключицах. Ему кажется, что это прикосновение что-то означает. Молли снова выглядит сексуально. Еще сексуальнее прежнего. Жаль, что они не могут стоять так до самого Дня Всех Святых.
День Всех Святых
Никогда не задумывалась над тем, как могла бы выглядеть девственность Гида, реши какой-нибудь художник представить ее в виде инсталляции. Но сегодня, в вечер Мидвейлского карнавала в День Всех Святых, я счастлива, что у меня появилась возможность узреть это своими глазами. Каллен выходит из гардеробной в джинсах и футболке, поверх его джинсов нашиты гигантские желтые трусы, изготовленные специально для этого случая.
– Портниха из химчистки подумала, что я извращенец, – говорит он. – Еще она подозревает, что я голубой, а это очень хорошо, потому что дочка у нее что надо, и весной, когда я займусь ей вплотную, мамочка не сразу сообразит, что к чему. – Николас вырезал из картона два огромных красных знака вопроса, связал их веревкой и повесил на плечи на манер двойного рекламного щита. Они репетируют. Каллен встает в центр комнаты, а Николас кружит вокруг него и принимает разные позы.
– Ну как тебе, Гид? – интересуется Каллен. – Видишь ли, я символизирую собственно трусы, а Николас – окружающую их двусмысленность. Смысл понятен?
Гидеон хмурится, неохотно, но покорно напяливая белую рубашку на шнуровке, старые черные кальсоны и поношенные замшевые сапоги (все вещи украдены из театральной костюмерной).
– Мне казалось, эта шутка между нами, – замечает он.
– Послушай, – говорит Николас, – ты хорошо меня знаешь. Скажи, мне трудно игнорировать окружающих, когда они задают вопросы?
– Нет, – говорит Гид, завязывая рубашку узлом. – Но вот у Каллена с этим проблемы.
– Да ладно вам, – отмахивается Каллен. – Я просто хочу повеселиться! Хочу вжиться в роль твоей девственности. – Он щелкает резинкой гигантских тру– сов. – Придумал! Когда кто-нибудь спросит, что мы изображаем, я буду щелкать резинкой! Идет?
– Вы просто идиоты, – вздыхает Гид.
– Но мы еще и очень остроумны, – замечает Каллен.
– Это была моя идея, – говорит Николас.
– Именно, – говорит Каллен, – и тебе никогда, никогда не хватило бы смелости ее осуществить, если бы не я. И дело не в том, чтобы выставить тебя посмешищем, Гид. Он не осмелился бы напялить это трансвеститское дерьмо! Понимаешь?
Гид понимает.
Смирившись, он тяжело вздыхает.
– А я-то как выгляжу? Похож на слугу?
Николас на минутку отрывается от созерцания себя в зеркале (не могу не проникнуться уважением к человеку, которому хватает наглости считать себя неотразимым, даже если на нем костюм гигантского вопроси– тельного знака) и оглядывает Гида с головы до ног.
– Ты похож на Питера Пэна, – говорит он. Каллен приглядывается.
– На Питера Пэна-гомосека, – добавляет он. – Ладно, хочешь узнать правду? Ты выглядишь, как полное дерьмо. Но ты обязательно выиграешь сегодняшнее пари ради дядюшки Калли! – Он поднимает руку, и они с Гидом хлопают в ладоши.
Гид много размышляет, но и у него есть эта странная способность, свойственная всем парням, – не обращать внимания на вещи, которые могут только расстроить. Видите, он почти забыл о том, что, если сегодня не выиграет пари, отношение Каллена к нему совершенно изменится. Но каждый раз его мальчишеский энтузиазм восхищает Гида, поэтому, хлопнув его по плечу, он выплывает из комнаты, словно паря на розовом облаке. Повезло ему, правда?
На лестничной площадке он натыкается на Яйцеголового, который держит за руку Эрин. Та наряжена не то привидением, не то леденцом на палочке. Капитан Кавано прокашливается.
– Знаешь, Гид, я говорил твоему отцу, что беспокоюсь насчет тебя, – говорит он.
Гидеон притворно изображает благодарную улыбку.
– Да, я в курсе, – отвечает он. – Он сказал мне. Но потом добавил, что я так хорошо выгляжу и у меня такие замечательные друзья, что он совершенно не тревожится, хоть и благодарен вам за заботу. – Вот теперь на его лице улыбка, которая говорит: «Ну что, подавился, козел?» Он даже похлопывает Эрин по головке и добавляет: – Кстати, надеюсь, у вас больше нет проблем с электропроводкой. Поздравляю с Днем Всех Святых. – Он с огромным наслаждением наблюдает, как Яйцеголовый весь трясется от ярости.
Ночной воздух холодный и волшебный. Небо сияет невообразимым количеством звезд. Гид готов взорваться от счастья, как будто он прыгнул с высоты. Но что это за неприятный зуд под ложечкой, думает он? Страх. Ведь ему придется заняться сексом с Молли.
Он слышит цоканье каблучков за спиной. Поступь явно женская, но не слишком изящная. Каблучки настигают его. Сюрприз-сюрприз! Это Пилар. На ней ковбойская шляпа, ковбойские сапоги и белоснежный комбинезон – супермодное трико, которое называется «нуди» (я знаю об этом, потому что у моего стоматолога в приемной лежит журнал «Вог»). Эти «нуди» кучу денег стоят. Пилар не похожа на девушку, которая стала бы экономить на карнавальном костюме, да и зачем это ей, полноправному финансовому монополисту на аргентинском рынке производных продуктов говяжьего жира?
– Приветик, – мурлычет она, – это костюм Дэви Крокетта?
– А он разве не носил енотовую шапку? – спрашивает Гид.
– Носил, – отвечает Пилар, – но у него была точно такая рубашка. – Она тянет за шнуровку, обнажая участок кожи на груди Гида, слева. Он пытается чуть глубже дышать той стороной, выпячивая грудь. Хотелось бы мне над ним посмеяться, вот только когда я хожу, тоже иногда выпячиваю некоторые части своего тела больше других! Все мы так делаем.
Гид качает головой.
– Если бы я хотел быть Дэви Крокеттом, непременно бы надел енотовую шапку. А ты что изображаешь?
– Не что, а кого. На День Всех Святых все изображают кого-то.
– Ты девушка-ковбой, – говорит Гид. – Неправда, некоторые изображают что-то.
Пилар снимает шляпу. Волосы подколоты таким образом, что получился короткий волнистый боб.
– Я Пэтси Клайн. Я знаю, все ждут, что я выряжусь Кармен Мирандой…
Гид мысленно улыбается, представив, что всем в кампусе больше делать нечего, как только гадать, кем нарядится Пилар на День Всех Святых. И мне в том числе. Даже если бы я была Пилар, то посмеялась бы над собой за такое предположение.
Пилар продолжает.
– И вот подумала: дай-ка подкину им кривой мяч.
– Не кривой, а крученый, – поправляет ее Гид. Пилар качает головой, и волосы касаются плеч.
– Нет, неверно, – говорит она. – Мяч летит криво, когда его бросают. Поэтому «кривой мяч».
– Поверь мне. Крученый. Подающий бросает крученый мяч.
Она упрямо трясет головой.
– Не верю!
– Эта девчонка заявляет парню, что он не прав!
– Хорошо. Как хочешь. Но я американец, между прочим.
– О да, – возмущается Пилар. – В этом, как и в твоем прямолинейном обаянии я имела возможность убедиться не раз. Ну да ладно. Так что ты изображаешь? Мимо проходит стайка девчонок, почтительно потупив взор. (Гид знает, что это Пилар оказывает на них такое действие, а вовсе не он.) Гид удовлетворенно замечает, что среди них есть и та девушка с глазами, подведенными зеленым карандашом, что сидела перед телевизором в общей комнате. На всех девчонках колготки в сетку, мини-юбки и рваные майки. В нескольких метрах от них идет еще одна стайка, и все одеты так же.
– Вырядились проститутками, – поясняет Пилар, заметив недоумение Гида. – В День Всех Святых американки вечно рядятся шлюхами, чтобы можно было показать всем буфера. Но скажи же, что у тебя за костюм?
Он говорит. И объясняет, почему нарядился слугой. Точнее, не совсем… Он просто признается, что дополняет другой костюм. Ей становится скучно. Уголки губ, накрашенных фиолетовой помадой, ползут вниз. А может, ей просто грустно? В руках у нее гитарный футляр. Она открывает его. Внутри оказывается косметика, сигареты и бутылка воды.
– Там водка, – сообщает она.
Надо было догадаться, что она под мухой – с чего бы ей еще рассуждать на тему «вы, американцы, такие, вы, американцы, сякие»?
Она оглядывается по сторонам, но они стоят на незаметном участке – на темной тропинке между зданием «Тайер» и административными постройками.
– Не хочешь глоточек?
Гидеон, тебя ждет долгий, эмоционально изнуряющий вечер. Выпей водки.
Принимая предложение Пилар, он смело смотрит в ее сияющие глаза.
– Ох, как горло обожгло, – выдыхает он, протягивая ей бутылку и не отрываясь от ее волшебных бархатных карих глаз (его слова, не мои).
– Обжигает, но не пахнет. Никто не узнает. – Она кладет бутылку в футляр, садится на колени, давая Гиду волнующую возможность заглянуть в вырез ее трико, и встает, держа в руках фотографию.
Она протягивает снимок Гиду, и он замечает – ну надо же, не ошибся, – что у нее действительно печальный вид. На фото они на вечеринке у Фионы: сидят в кресле, прижавшись друг к другу.
– Мне пора, – говорит Пилар.
– Подожди, – говорит он. – Можно мне еще глоточек, пока ты не ушла?
Несколько раз приложившись к водке, Гид замечает, что ковбойская шляпа Пилар украшена драгоценными камнями. Она похожа на белое пламя, думает Гид. Еще одна не слишком удачная любовная метафора.
Пройдя еще несколько шагов, он вспоминает, как в утреннем тумане безысходно посылал Пилар признание в любви. И смеется. Он понимает, что смеется из– за водки, и их мучительные отношения с Пилар не всегда будут казаться ему такими забавными. Но сейчас ему смешно.
Молли сидит на каменном уступе у входа на карнавал. На ней уродливое длинное платье из коричневой ткани и не менее уродливая шляпка.
– Неужели люди так одевались в каком там… в 1620 году?
Молли завязывает шляпные ленточки под подбородком.
– Именно так. Я взяла книжку в библиотеке младших классов: «Как одевались отцы-основатели». Видимо, надо было дать ее тебе. Ты похож на Робинзона Крузо.
– Меня уже как только не называли, – признается Гид. – Но Робинзон Крузо – лучший комплимент.
Молли одобрительно кивает:
– Робинзон Крузо сойдет. Он жил всего лет на сто позже поселенцев, а в те времена, сдается мне, мода менялась не так быстро. Ну да ладно. Держи. – Она протягивает ему какой-то кожаный шнурок. Это поводок. Поводок!
Гидеона как будто ударяют в пах.
– Ты хочешь, чтобы я надел поводок? – Слава богу, что он отхлебнул водки у Пилар! О нет! Пилар увидит его на поводке! Вот видите? Его чувства к ней вдруг перестали быть смешными!
Молли уже надела ошейник ему на голову. При этом она все время разговаривает поучающим тоном, будто ничего страшного в происходящем нет.
– Как это ни удивительно, слуг во времена первых колонистов иногда держали на поводке, особенно во время переездов. У них было слишком много возможностей сбежать и больше никогда не быть в услужении.
Они поднимаются по ступенькам студенческого центра, ступая осторожно, чтобы Гид не задохнулся, и он начинает расслабляться. На него никто не смотрит. Все остальные тоже в костюмах. Большинство младшеклассников нарядились атлетами в трико и золотых цепях, обернув зубы золотой фольгой.
Только бы никто не укусил Молли за шею, молит Гидеон.
Лиам ловит хихикающую Молли своим плащом, склоняется над ней и кусает в шею. Молли вырывается, восторженно краснея. Они смотрят вслед Лиаму, растворившемуся в толпе, взмахнув плащом.
– Йодом не помазать? – спрашивает Гид.
– Так-так, – отвечает Молли. – Что за враждебный тон? Позвольте напомнить, что вы мой слуга. Вы о чем-то хотели поговорить со своей хозяйкой?
Слава богу, откуда ни возьмись появляется Девон Шайн в диком наряде: светлый парик с конским хвостом, мини-юбка с рисунком под леопарда и туфли на шпильке. Лицо запудрено добела, а губы накрашены ярко-красной помадой.
– Что это у вас за дебильные костюмы? – спрашивает он Гида и Молли. – Скуби-Ду и Вельма?
Может, Девон наконец проникся ко мне симпатией, думает Гид.
Со стороны шутки Девона кажутся злыми, но Гид знает, что именно так он разговаривает с теми, кого уважает.
– Нет, – отвечает Молли. – Я из первых поселенцев, а он мой сервент.
Девон кивает. Гидеон почти уверен, что он не догадывается, кто такой сервент.
– А ты кто? – спрашивает Молли. – Мэрилин Монро?
Девон качает головой.
– Гвен Стефани, – отвечает он. – Позднее надеюсь заняться сексом с самим собой.
Пронзительно фонит микрофон, за чем следует фраза «извините, ребята», впрочем, сказанная не слишком извиняющимся тоном. Миссис Геллер, секретарша директора, кажется, играет в диджея. Вот в чем проблема школьных вечеринок – столько подготовки, а в результате выходит, что все те же люди, которых ты видишь каждый день, собираются в одном и том же месте, плюс старая дамочка, вообразившая себя модной, ставит хит группы «Green Day». Исчерпав тему костюмов, Гид, Девон и Молли не могут найти другую. Гид оглядывается и видит, что по всему залу стоят такие же группы: ученики смущенно разглядывают друг друга, не представляя, что говорить или делать. Неловкость его соратников по «Мидвейлу» действует успокаивающе.
– У меня тут виски припасено, – говорит Девон, касаясь своей сумочки. – Думаю, сумочки изобрели для того, чтобы девчонки могли таскать с собой спиртное. Жаль, что нельзя всегда носить такую с собой. Давай сначала мы с Гидом выйдем на улицу и хлебнем, а потом вы двое?
Молли кивает и отстегивает ошейник Гида.
– Не вздумай прыгнуть за борт, – предупреждает она.
Гид отвешивает поклон.
Стоит им выйти на улицу, как Девон ныряет за куст, прикладывается к серебряной фляге с виски и передает ее Гиду. Гид пьет, а Девон тем временем говорит почти скучающим тоном:
– Думаю, тебе сегодня с ней обломится.
– Ты о чем? – невинно спрашивает Гид.
Девон делает еще глоток и кивком показывает, что им пора возвращаться. Его парик сползает набок.
– Чувак, – говорит он, перепрыгивая через две ступеньки, – она же хочет тебя.
Парик Девона сползает на макушку. Из-под него выпрыгивают рыжие кудряшки. Гид опасливо протягивает руку, и Девон наклоняется, позволяя ему убрать волосы под парик.
– Спасибо, чувак, – говорит он. – Послушай меня. Она посадила тебя на цепь. Ох, знал бы ты, как мне хочется, чтобы какая-нибудь девчонка водила меня на цепи!
Когда они заходят в зал, как раз заканчивается «Танец монстра». Один из ребят-рэперов оттаскивает миссис Геллер от диджейской кабинки, закружив ее в танце, а в это время кто-то из его друзей занимает его место. Зазвучал рэп, и куча проституток-второкурсниц заполнила танцпол.
– Как думаешь, Молли сексуальная? – Гиду не хочется признавать, что ему это важно, но все-таки он хочет знать.
Девон размышляет над ответом.
– Если бы она водила меня на цепи, пожалуй, была бы сексуальной.
Это лишь немного утешает Гида. А вот выпивка утешила бы его гораздо больше.
Гид выводит Молли на улицу с флягой и стоит на стреме, пока она, аккуратно придерживая юбки, ныряет в кусты. Когда она возвращается, глаза у нее искрятся.
– Я пьяна, – шепчет она, застегивая ошейник на шее Гида. Она подбирается к нему так близко, что ее верхняя губа касается его уха.
– Я удивлен, – отвечает Гид. – Мне казалось, что ты такая правильная.
– Как чешется, – Молли потирает то место, где воротник соприкасается с шеей. – После выпивки я уже не чувствую себя такой потной и отвратительной. – Гид представляет, как она вспотела под платьем, и возбуждается. Ему нравится сегодняшний вечер, то, что они улизнули, ее неудобное платье.
Как нарочно, мимо проходят Каллен и Николас в костюме его девственности.
– Что это они изображают? – спрашивает Молли.
– Тебе лучше не знать, – отвечает Гид и улыбается. Он пьян, но не слишком. Не до такой степени, что– бы его стошнило.
В зале Каллен и Николас оказываются звездами шоу. Каллен делает несколько шагов и замирает, пока Николас со своими вопросительными знаками принимает вокруг него разные позы. Они повторяют это представление несколько раз. Их окружают танцующие проститутки, хихикая и тыча пальцем в желтые трусы. Должно быть, Гид действительно пьян, потому что, наблюдая за происходящим, испытывает гордость и чувствует себя польщенным.
Молли дергает его за ошейник, больно сжимая кадык.
– Извини, – говорит она, – но я ужасно хочу знать, что означают костюмы Каллена и Николаса.
Николас замирает, как статуя, а Каллен тем временем выделывает вокруг него пируэты. Потом они меняются ролями. Каллен прыгает смешно и неуклюже, а Николас проворен, хотя и зажат между двумя кусками фанеры.
Внезапно это зрелище загораживает огромный черный капюшон: на Гида хмуро уставилась миссис Геллер. Теперь, когда она подошла поближе, Гид замечает, что на лице у нее бутафорская бородавка, отчего ее хмурая физиономия кажется еще страшнее.
– Что это у него на шее? – спрашивает она Молли. Гид старается дышать через нос, чтобы миссис Геллер не учуяла запах спиртного, и молча посылает Молли отчаянные сигналы, чтобы она делала то же самое.
– Не думаю, что работорговля – подходящий предмет для шуток, – заявляет миссис Геллер. Фу, какая же страшная бородавка, пусть даже и не настоящая! Ее как будто вылепили из пластилина, а потом покрасили.
– Он мой законтрактованный сервент, – объясняет Молли тем же тоном, каким раньше объясняла это Гиду. – Сервенты не были рабами. Они приехали в Америку на…
Миссис Геллер откашливается.
– Я знаю, кто такие сервенты, мисс Макгарри. Но я поговорила с другими наставниками, и мы пришли к выводу, что ваши костюмы несут в себе мощный подтекст, который мы не желаем пропагандировать. Пожалуйста, вернитесь в свои комнаты и переоденьтесь.
Молли вскакивает и оказывается лицом к лицу с миссис Геллер.
– Тут человек двадцать вырядились шлюхами, а вы выгоняете нас? Я не пропагандирую службу по контракту, а изображаю ее! Это большая разница. Господи, в этой школе одни дауны!
У Гида возникает такое чувство, что именно эти слова навлекут на них большие неприятности.
И верно, миссис Геллер бледнеет, как привидение.
– У моего сына синдром Дауна, – говорит она.
Несколько минут спустя Молли и Гид плетутся по школьному двору.
– Мы уходим, – шепчет Гид и берет ее под локоть, надеясь таким образом придать устойчивость им обоим.
Эта школа… – пыхтит Молли. Ее лицо раскраснелось, глаза расфокусированы. – Какое странное сочетание наивного идиотизма и жуткой чопорности! Представь только, Эди пишет дневник Бетси Росс в качестве домашнего задания! И эта история с костюмами – то же самое.
Действительно, обе истории одинаково глупы. Молли продолжает идти, но у памятника Джону Мидвейлу останавливается. И начинает снимать шерстяное платье. Она пытается стянуть его через голову, но ничего не выходит. Тогда она садится на мраморный уступ и принимается отчаянно дергать за платье руками.
– Эй, эй! – Гид изумлен и взволнован. Но потом он видит, что внизу надето второе платье, из легкого хлопка. – Ух ты, – говорит он, – на тебе два платья!
Молли вопросительно смотрит на него.
– Это не платье, а комбинашка. Он не понимает.
– Комбинашка! Никогда не слышал, как говорят: «У тебя торчит комбинашка?»
– О да, слышал, – отвечает Гид. – Только никогда не знал, что это означает.
Молли кладет руки на бедра, все еще облаченные в кринолин семнадцатого века, и качает головой.
– Ты такой бестолковый, просто диву даюсь, – бормочет она. – Это не поддается никакому логическому объяснению!
Есть что-то очень милое в ее словах. Как будто она хочет сказать, что он нравится ей именно поэтому, а не вопреки. Он раскрывает рот и тут же захлопывает его.
Молли машет рукой перед его лицом.
– Алло! – кричит она. – О чем думаешь?
Она прищуривается и думает о том, какой же он чудак. По крайней мере, так кажется Гиду. Я же девчонка и знаю, что она чувствует себя неловко и не может придумать ничего лучше, поэтому и прищуривает глаза.
– Ладно, – наконец говорит она, – пора мне и моему дурацкому платью обратно в общагу. На мраморе сидеть холодно. – Она набрасывает платье на плечи, как спортсмен полотенце, и пятится назад.
Гид должен придумать способ продолжить вечер. Но кроме «выпьем напоследок», «пойдем к тебе» и «прогуляемся по парку», ничего не приходит в голову.
Гидеон решает воспользоваться единственной идеей, оставшейся у него в запасе. Единственным оружием в арсенале.
– Молли, – говорит он, – ты правда хочешь знать, что означают костюмы Каллена и Николаса?
– Конечно, хочу, – отвечает она. – Я же не просто так дергала тебя за ошейник!
Гидеона обуревают сомнения. Прежде откровенность с девчонками всегда ему помогала. Именно благодаря этому он понравился Пилар, и когда встретился с ней впервые, и потом, у Фионы. Именно благодаря этому он понравился мне, хотя пока об этом не догадывается. Но Каллен и Николас используют для соблазнения совсем другие методы. Они ведут себя холодно и отстраненно. Однако в случае с Гидом этот прием не сработает по той простой причине, что он не сногсшибательный красавчик.
И он хочет довериться ей не только потому, что у него такое настроение. Есть еще чувство вины. Молли стала предметом обсуждений не слишком приятного толка. Он у нее в долгу и тоже должен рассказать о себе что-нибудь не очень приятное.
Странно, что он так обосновывает свои действия.
А у девчонок это называется просто – «делиться».
Он запихивает руки поглубже в карманы замшевых бриджей.
Ладно, – наконец говорит он. – Они изображают мою девственность. Это костюм моей девственности. Он выкладывает всю историю с Даниэль – и как ее брат пыхтел в соседней комнате, и как его рука скользнула под эластичную ткань, и так далее, и тому подобное – вплоть до желтых трусиков и дилеммы, девственник он или нет.
Он рассказывает подробно, открыто и честно. Разумеется, ни словечка не сказав про пари.
Он закончил с признанием – точнее, почти закончил, ведь выставив напоказ свое грязное белье, трудно сообразить, что говорить дальше. И вот они стоят посреди школьного двора под светом ярких холодных звезд. Молли не улыбается, но на лице у нее спокойное выражение.
– Черт, ну я и напилась, – тихо говорит она и ложится у основания памятника. Пьедестал круглой формы, поэтому она складывается клубочком. Этот жест скорее практичен, чем сексуален, и Гид нежно улыбается, глядя на нее. Он тоже ложится так, что их ступни оказываются рядом, а тела огибают пьедестал по кругу. Он чувствует сквозь рубашку ледяной мрамор, но знает, что полежать вот так с девчонкой – путь даже не в самой интимной позе и на улице, – возможность, которую нельзя упускать.
– Со мной была похожая ситуация, – признается она, – только я была по другую сторону баррикад, то есть был один парень и я. Но на мне не было стрингов. От них попа болит. Но я все время думаю, можно ли все еще считать меня девственницей или нет. Хотя я, наверное, не думаю об этом так часто, как ты…
Гид так ошеломлен, что даже не сразу обижается.
– Что это значит – «не думаю так часто, как ты»?
– Ну, сам знаешь, – говорит она, – для девчонок это не так уж важно.
– Что ты такое говоришь? – недоумевает он. – Девственность для девчонок это просто… все! Мне кажется, парни гораздо меньше беспокоятся об этом. Ведь это у вас, девчонок, вишенка лопается.
– Ах так, – говорит Молли, – ну знаешь, если меня так заботит моя вишенка, почему именно ты стоял тут чуть ли не в слезах и никак не мог решить, рассказывать мне свою маленькую историю или нет, а я все выложила, даже не раздумывая?
Гид не знает, что на это ответить.
– От стрингов попа болит? – наконец спрашивает он.
Молли корчит гримаску.
– Как правило. Все зависит от того, с какой ноги встала твоя попа.
Это очень смешно. Они начинают хохотать. Они смеются так сильно, что приходится сесть, сперва оперевшись друг о друга, а потом поддерживая друг друга руками.
Они достаточно долго сидят, ухватившись друг за друга, а поскольку оба пьяные, начинают обниматься. До того как начались эти объятия, быть в голове Гида было намного легче. Потому что пьяный Гид обнимается совсем иначе, чем на репетиции. Я чувствую, как его мозг совершенно отключается, и он словно едет на сексуальном автопилоте, вместо того чтобы каждую секунду думать, что делать руками.
Молли отстраняется.
– Знаешь, что хорошего в вечеринках, которые устраивают в День Всех Святых?
Гид качает головой.
– В общежитии никого нет. Мы можем пробраться ко мне в комнату.
Гид обнимает ее и снова целует. Это долгий, крепкий поцелуй, но без языка. Благодарный поцелуй.
И он даже не думает о пари! Он просто рад.
Когда они подходят к двери, Гид, повинуясь импульсу, берет ее за руку и целует.
– Никогда раньше не целовал девушке руку, – признается он. Он, видите ли, только что вспомнил о пари. И думает, что это умный шаг. Изящный шаг.
В кампусе совсем пусто, даже удивительно – океан тишины и холодной зеленой травы. Они входят прямо через парадный вход и поднимаются по лестнице в ее комнату, не встретив ни души.
Над кроватью Молли висит репродукция Пикассо в рамке из какого-то музея Олбрайта-Нокса. Гид присмаривается поближе.
– Ничего себе, в Буффало есть музей? – удивляется он. Стена со стороны Эди вся увешана рисунками американского флага. Ему становится любопытно: неужели Эди действительно такая патриотка? Если так, это делает ее еще более чудаковатой. Но тут он вспоминает дневник Бетси Росс. Это еще ничего.
Молли снимает комбинашку и кладет ее на стол. На ней белая футболка и белые трусики. Не стринги, но симпатичные. Гиду нравится линия ее ягодиц и груди в тусклом свете улицы. У нее мягкая, женственная фигура, и так она почему-то выглядит моложе. Она ложится в постель. Гид снимает бриджи и принимается расшнуровывать рубашку, но тут Молли подзывает его и усаживает на край кровати. Она отводит в стороны его руки и сама начинает распутывать шнуровку. Его сердце бьется очень быстро, и его биение ускоряется, когда онпонимает, что она раздевает его и при этом смотрит ему прямо в глаза. Он в постели Молли Макгарри, сегодня День Всех Святых, и он вот-вот… выиграет пари. Но есть кое-что и получше: его раздевает девушка. Он часто представлял свой первый раз, но такое… такое ему и не снилось.
Не думаю, что есть на свете хоть один человек, которому бы не нравилось смотреть, как другие люди занимаются сексом. Но смотреть и слышать комментарий… как-то это странно. Мне почти кажется, что это я его направляю.
Дверь закрыта. Презервативы на ночном столике. Он берется за низ футболки и медленно поднимает ее. Интересно, она думает, что он нарочно совершает такие чувственные движения? На самом деле он просто боится увидеть ее обнаженную грудь вблизи.
