Текст книги "Я знаю все твои мысли"
Автор книги: Сара Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
– Я пишу дневник от имени Бетси Росс. За тот период, когда она делала флаг. Гид видит, что Эди краснеет, замечает, что Молли встала рядом с ней, словно оберегает и защищает ее, и понимает, что Эди не привыкла о себе рассказывать.
Гид кивает.
Эди продолжает:
– Но там не про войну. А именно про флаг. Например, я придумываю, в какие лавки ей пришлось зайти и как она ткала материю, и как ей пришлось вызвать ремонтника, когда сломался ткацкий станок. Это может показаться странным, но таким образом я изучаю, как в те времена работала экономика.
Да уж. Кто-то должен положить конец этим школьным проектам в стиле хиппи! Неудивительно, что у этих учеников не все дома.
Наступает вечер пятницы. Каллен и Гид сидят за ужином. Другие ребята давно уже разошлись.
– Забудь ты про эту репетицию, – говорит Каллен. – Спроси Молли, не хочет ли она прогуляться.
– Прогуляться? Это так прямолинейно.
Каллен наклоняется вперед и неотрывно смотрит на Гидеона своими красивыми глазами. В них пляшут золотистые искорки, которых в последние несколько недель стало как будто больше. Может, от наркоты? Или они сдружились так крепко, что у Гида больше шансов видеть его глаза вблизи?
– Девчонки обожают прямолинейность, – говорит Каллен.
Гид задумывается.
– Нас отпускали на репетицию из зала для самостоятельных занятий, – рассуждает он. – Все учителя думают, что мы репетируем, и никто не станет нас
проверять. – Он хмурится и выглядывает в окно, за которым темно и холодно. – Но мне кажется… я думаю, если буду слишком настойчивым, она может подумать, что я со странностями.
Каллен подносит к губам большой стакан молока и закатывает глаза. Он на время перешел с шоколадного молока на обычное: Николас заметил у него на спине жирок.
– Что такое? – спрашивает Гид. – Просто я же знаю, что ты вовсе не считаешь ее самым восхитительным созданием на планете…
– Не считаю, – кивает Каллен. – Лиам сказал, что она «так себе». Мне кажется, это еще щедрый комплимент.
У Каллена действительно жирок на спине появился. Сама видела.
Гидеон не удивился, услышав от Лиама, что Молли «так себе». Но он изумлен, что Лиам поделился этим наблюдением с Калленом. Это хороший знак. Что бы он ни сказал Гиду, это не так уж важно. А вот разговор с Калленом имеет значение. Если он говорил с Калленом, значит, готов к действию.
– Супер. Лиам Ву. Просто супер, – качает головой Гидеон.
– Да пошел этот Лиам Ву.
– Ты это несерьезно говоришь, – замечает Гид.
Конечно, несерьезно. Это все равно что сказать: «Да пошла эта Пилар Бенитес-Джонс».
– Ладно, – Каллен мотает головой из стороны в сторону, – я пошутил.
– Они флиртуют друг с другом, – с несчастным видом признается Гид. – Понимаешь, Молли, конечно, разговаривает со мной, но с ним она флиртует.
– Дружище, ты себя недооцениваешь, – говорит Каллен. – Ты сейчас гораздо более заметная фигура в кампусе. Я часто вижу, что девчонки на тебя заглядываются. Мне даже кажется, что Молли уже… О господи. Послушай… – Он не заканчивает фразу. – Послушай, кажется, настал момент истины. Сюда идет Мол– ли. Я скажу тебе, готова она переспать с тобой или нет. Пну тебя под столом. Идет? – Он уверенно подмигивает.
Молли выглядит немного потрепанно в блестящем черном плаще, огромных ботинках и юбке. На лице у нее многозначительная улыбка, и, приблизившись к их столику, она вытягивает ладони. В руках у нее пластиковая маска собаки, в точности как у Лиама.
– Смотри, – говорит она. – Помнишь, мы вчера говорили, что собака символизирует диктатора? А что если мы тоже наденем маски? – Она надевает собачью морду. – Тем самым мы покажем, что в своей жизни мы все диктаторы! Вот! Глубокая мысль, как ты думаешь? – Она смеется. Гид решает: она рада меня видеть. И тут Каллен пинает его под столом, пожалуй, слишком сильно. – Мисс Сан Видео это понравится. Даже если мы сыграем очень плохо, ей понравится, и она поставит нам пятерки, и мы поступим в Гарвард – ведь признайся, это единственная причина, почему мы забиваем себе головы этим дерьмом!
– Да ладно тебе, – говорит Каллен и вытягивает руки (он явно забыл о своем жирке). – Не так уж тут и плохо.
– Тебе – может быть, – отвечает Молли. – Если бы я была высоким и симпатичным наследником империи замороженных диетических чизкейков и только и делала, что курила травку и мурлыкала первокурсницам на ушко, какие они милашки, мне бы тоже тут нравилось.
На лице Каллена появляется в точности такое выражение, как у Лиама в тот вечер, когда Гидеон наорал на него и отправил искать Молли. Его непоколебимое самомнение дало трещину. Он побледнел, лицо как будто сдулось.
Они проходят через залу на выходе из столовой. Желая развеять неловкость, Гид читает объявления, пришпиленные к доскам вдоль стен: продается мини– холодильник, итоги тестов, реклама дополнительных уроков, летних программ и каникул в различных городах восточного побережья. Молли идет чуть впереди. И все время оборачивается и смотрит на Гида. Гид разрывается между желанием уделить внимание ей и Каллену, который выглядит так, будто получил удар по больному месту.
– Я думал, твой отец – адвокат, – говорит он.
– Это так, – отвечает Каллен. – Он занялся чизкейками, когда мне было три года.
Значит, он давно уже не адвокат.
– Можешь расспросить его об этом на родительском уик-энде, – бросает Молли Гиду.
Замороженные диетические чизкейки! Гид понимает, почему Молли именно это считает ахиллесовой пятой Каллена. Ему всегда представлялось, что отец Каллена занимается чем-то более шикарным, чем чизкейки. Он воображал мужчину в темном костюме, красивого, как Каллен, и, может быть, с сединой в волосах. А мать Каллена – непременно блондинкой с загоревшими во время игры в гольф ногами. Интересно, отец Каллена часто ест диетические чизкейки? А он толстый? А его мама толстая? Мама Гидеона была полноватой, когда вышла за отца, но теперь похудела. Они с учителем физики занялись спортивной ходьбой и стали похожи на полных придурков, как зомби, шагающих по беговой дорожке. Но, по крайней мере, они не толстые.
– Ну ладно, – весело говорит Молли, – увидимся в полвосьмого. – Она кладет ему на ладонь маску собаки и смыкает пальцы. – Отдаю тебе на хранение.
– У нее красивая задница, – говорит Каллен, когда она уходит. Но в его голосе есть что-то странное. Это комплимент, но я вижу, что ее замечание о «наследнике империи чизкейков» задело его за живое. И теперь он пытается убедить себя в том, что она всего лишь девчонка, больше ничего. На шее Каллена пульсирует маленькая жилка. Гид понимает, что слова Молли его задели. Она нашла прореху в его золотой кольчуге. Прореху из заменителя сахара и обезжиренного творога. Он представляет ее зад. Дело не в том, что у нее красивый зад, а в ее походке. Она ходит так, будто весь мир принадлежит ей. Будто на нее никто не смотрит.
Первая ступень
Гид бежит по шоссе 215, ведущему к зданию театра, воодушевленный только что сданным сочинением о «Моби Дике», которое, по его мнению, недурно написано. И тут на него снисходит озарение, столь блестящее и столь очевидное, что он подскакивает. После пяти репетиций пора уже начать играть как следует. То есть обниматься и прочее. Он произносит про себя, радуясь собственной смелости: леди и джентльмены, меня зовут Гидеон Рейберн, и настало время отступить от сценария!
Что до меня, я уже готова к тому, чтобы сексуальное напряжение переросло собственно в секс. Если забыть о моих чувствах к Гидеону, это вполне естественное развитие ситуации. К тому же, претенциозные испанские драматурги наверняка писали эти двусмысленные комментарии не просто так!
Войдя в здание театра, он видит, что Молли сидит на одном из маленьких кубиков из плексигласа и ждет, шепотом повторяя свою роль. Гидеон все так хорошо спланировал, даже придумал первую реплику – не слишком воодушевляющую, но для начала совсем не– плохую:
– Здание театра просто уродское, правда?
Но Молли останавливает его, подняв указательный палец.
– Que nunca olvides este cancion, la cancion de la Guerra, la cancion de los muertos,– бормочет она. (Это означает: мы никогда не забудем эту песню, песню войны, песню мертвых.) – Господи, какая несусветная чушь. – Она закрывает сценарий и кладет его на колени. Сегодня она опять в юбке: мягкая коричневая ткань оттеняет белизну ее кожи. – Театр «Поллард», – говорит она, – действительно уродское здание. Эди говорит, что оно похоже на плод любви формочки для льда и рулетки из казино.
Гид хмурится.
– Не думал, что Эди такая извращенка.
Молли обмахивается сценарием на манер веера.
– Кажется, про «плод любви» это я добавила. Но идея исходила от нее. – Она похлопывает его сценарием по плечу. (Молли так нравится «быть актрисой». Может, она надела юбку, потому что запала на Гида, но лично мне кажется, что она чувствует себя звездой и потому решила приодеться.) – Наверное, надо тебя предупредить: Лиам валяется на полу в зале для репетиций, пьяный в стельку.
Молли встает. Гид замечает, что у нее красивые лодыжки. Или он заставляет себя увидеть, что у нее красивые лодыжки? Нет, нет, решает он, следуя за ней и глядя на ее ноги. Конечно, они не волнуют его так, как грудь Пилар, но у нее бесспорно симпатичные лодыжки. Лично я, как девчонка, считаю, что гораздо лучше иметь красивые лодыжки, чем большую грудь. Серьезно. Лодыжки не отвиснут.
Когда они заходят в зал, Лиам перекатывается на бок и вымучивает слабую улыбку. Даже весь в пыли, лежа на полу в маске собачьей морды, он все равно чертовски хорош. Гид даже начинает испытывать к нему благосклонность. Он мысленно посылает сигнал Лиаму Ву: «Жизнь тяжела, но пусть твоя красота, которая досталась тебе в совершенно несправедливой пропорции, сделает ее легче». Гид расщедрился: он ощущает уверенность в себе. У него все получится.
– Эй… послушай, Молли, – говорит Гид, – думаю, нам пора начать репетировать пьесу, так сказать, ближе к тексту. По-моему, пора переходить к… – Тут он приподнимает бровь, и это выходит у него даже сексуально.
– К движениям, – выпаливает он. Гид не знает, говорит ли он то, что нужно, он знает лишь одно: еще никогда в жизни он не вел себя так храбро.
От Лиама это тоже не ускользнуло. Он, хоть и проспиртован насквозь, начинает шевелиться. Окосевшие глаза немного фокусируются с выражением похотливого любопытства. Он чувствует тайный план, замысел, связанный с сексом и интригой.
Что до Гидеона, ему плевать на Лиама. Он видит только одно: Молли его предложение по душе.
– Хорошо, – говорит Молли, и Гид готов поклясться, что слышит, как она пытается унять дрожь в голосе, – давайте начнем.
Лиам делает большой глоток из фляжки, надевает пластиковую морду и, проползав пару метров по комнате на четвереньках, мешком падает им под ноги, притворяясь собакой. Молли с Гидеоном тоже надевают морды.
– ElPerroQueCompartimos, – заплетающимся языком бормочет Лиам.
Первая сцена никакого физического контакта не предусматривает. По крайней мере, друг с другом. Но от героев требуется стоять над Лиамом и по очереди поглаживать его, комментируя состояние его шерстки.
– Какая блестящая.
– У него полно блох.
– Она теплая.
– Когда она мокрая, от нее идет пар и зловоние.
– Слушай, – говорит Гидеон, когда они заканчивают играть сцену, – кажется, теперь я понимаю, что ты имела в виду, говоря о фашистской теме.
– О господи, – отвечает Молли, – а я надеялась, что ты еще вчера понял.
Гид качает головой.
– Ты всегда думаешь, что всем вокруг понятно, о чем ты говоришь, поэтому тебя сложно прервать, – замечает он. С пластиковой мордой на лице говорить трудно. Он снимает ее и утирает пахнущий пластиком пот с лица. О черт. Им же придется целоваться в этих масках! Не очень-то сексуально.
– Спасибо, – говорит Молли. – То есть… ой. – Она тоже снимает маску.
Они стоят, опустив головы и глядя на маски.
– Черт, – стонет Лиам, – я от скуки сейчас усну.
Давайте уже следующую сцену репетировать.
Молли смотрит в пол: Гид еще никогда не видел, чтобы она так робела. А потом быстро, точно совершает прыжок в воду, обнимает Гидеона за талию. Странно, но когда девчонка обнимает его так, он ощущает, как на прягается все его тело. Он чувствует себя счастливым, полноценным человеком, добившимся своей цели.
– Сцена, – говорит Молли. Лиам хихикает.
– Лежать, – приказывает Молли. Лиам продолжает хихикать.
Если они сейчас примутся играть пса и хозяина, думает Гид, я повешусь.
Но этого не происходит.
Хорошо, что Гид не понимает своих реплик, потому что ему трудно думать о чем-нибудь еще, кроме того, что он обнимает Молли Макгарри. Она всегда казалась ему миниатюрной, но сейчас он чувствует, что она на удивление тяжелая, как пуля. Тяжелая не в том смысле, что хочется посоветовать ей заняться быстрой ходьбой, а в том, что ее просто не так легко поднять.
– Tu eres el dueno del perro, – говорит он. (Ты – хозяйка собаки.)
– Simeames,elperroeslatuyatambien, – отвечает Молли. (Если ты меня любишь, это и твоя собака.) Вообще говоря, актриса из нее неплохая. Она, конечно, не суперталантлива, но, глядя на нее, веришь тому, что она говорит. Гид, кстати, прекрасно осознает, что актер из него никудышный. Но он проявляет благоразумие и не добавляет «отсутствие актерского таланта» к постоянно пополняющемуся списку личных недостатков.
– Теперь собака – наш друг, мы вместе, и благодаря этой собаке нам есть о чем поговорить, – произносит Молли.
Это как раз то место, где в сценарии значится: « Os– caryLuciabesanconpasionfuerte».
Молли и Гидеон besan con pasion fuerte (Оскар и Лусия страстно целуются )
В этот момент в голове Гида я чувствую себя очень странно. Потому что если бы я была Молли, я бы, конечно, знала, что делать. Если бы ему не понравился поцелуй, я бы поняла и смогла бы действовать по ситуации. Но что если я не Молли, и Гид сейчас поцелуется с другой девчонкой, и ему это придется по душе? Мне бы это не понравилось. А ему с ней нравится. Во всех смыслах. Ему нравится, как решительно она кладет ладонь ему на спину и как ее колено легонько касается его ноги, и сам поцелуй – он даже не успел сообразить, кто первым использовал язык. А может, все это игра? Но они целуются, это факт.
Поверх звуков поцелуя Гид слышит, как Лиам говорит:
– Ну вы даете.
Вот вам и вся pasionfuerte. Гид и Молли принимаются приводить себя в порядок, поправляя одежду и волосы.
Лиам встает и, шатаясь, выходит из комнаты. Но на секунду задерживается у двери.
– Мне кажется, у нас из-за этой пьесы могут быть неприятности. Но я-то точно вам здесь ни к чему. – Они переглядываются. Лиам плетется по коридору, кряхтит, открывая тяжелую стеклянную дверь, и исчезает в ночи.
– Позволь мне первой сказать тебе, – говорит Молли, – пятерки нам гарантированы.
Сначала Гид думает, она имеет в виду, что они классно целуются. Он уже хочет схватить ее в объятия и даже готов сделать это, но тут видит, что она собирает свои вещи.
– Думаю, надо проводить тебя, – говорит он и понимает, что его голос звучит так, будто он хватается за последнюю соломинку. При этом он пятится назад, что тоже не идет ему на пользу. – Наверное, так будет лучше.
Молли вытаскивает волосы из-под воротника свитера – Гид замечает, что он белый и мягкий, – и встряхивает ими.
– Не надо меня провожать, – отвечает она. – Ты что, боишься, что меня изнасилует теннисная команда?
Гид краснеет и смотрит в пол.
– Ладно, – говорит Молли, – пойдем.
Они идут по тропинке через лес, где Гидеон бежал в ту роковую ночь, скрываясь от закона. Он ищет признаки, что Молли под впечатлением от поцелуя, – его самого то мутит, то хочется прыгать от счастья. Но она совершенно спокойна. Она напоминает Гидеону… парусную лодку. Какая глупость. Да, Гидеон, ты прав. Сравнивать девушку с парусной лодкой – глупость. Как бы то ни было, ее, кажется, ничуть не смущает молчание, но Гиду непременно хочется заполнить паузу, и, кроме того, он надеется, что ее ответ обнаружит ее чувства к нему. Поэтому он спрашивает:
– Почему это ты решила, что нам поставят пятерки? Ты же сама говорила, что пьеса тупая.
– Я это знаю, потому что мои родители учителя. И когда дети с серьезным видом делают нечто подобное, это производит на них сильное впечатление. Поцелуй в собачьих масках! Думаешь, это легко? Мисс Сан Видео подумает, что мы видим во всем этом символизм. И всем своим друзьям на званых ужинах будет хвалиться, какие мы проницательные. Это же гениально. – С этими словами она останавливается и прикладывает ко лбу руку в варежке. – Хвала Лиаму Ву, которого сейчас с нами нет, за то, что выбрал эту пьесу.
– Ну не знаю, – говорит Гид. – Мне кажется, поцелуй… – Молли кладет руки ему на плечи. Ее прикосновение ему приятно, но он знает: вовсе необязательно, что оно что-то значит.
– Я серьезно говорю, – произносит она. – Моя сестра учится в колледже. Недавно она выступила с докладом на истории искусств: сравнительный анализ вагин и ураганов. Полная чушь. И ей поставили пятерку. Учитель сказал, что она, цитирую, «одна из самых блистательных студенток за всю его преподавательскую карьеру».
Гид надеялся, что упоминание о поцелуе превратится в разговор о поцелуе. Но только не об этом! Ураганы и вагины. Вот две вещи, в которых он не хочет видеть ничего общего. После этого они идут по шоссе молча. И это молчание по ее инициативе – именно ей хочется идти в тишине. Молчание по инициативе парня – обычное дело. Но если девушка хочет помолчать, это что-то значит. Гид надеется, что она обдумывает ситуацию. Приходит в себя после поцелуя.
Может, это и так. Как знать, возможно, его поцелуй только что перевернул ее мир!
В общежитии Молли они присаживаются на нижнюю ступеньку кованой пожарной лестницы.
– Ну вот, опять мы здесь. – Молли обхватывает себя руками. Гид автоматически снимает пальто и набрасывает ей на плечи. Теперь ему холодно. Но он на– поминает себе, что надо потерпеть ради общего дела.
– Можно спросить? – говорит он, резко меняя тему. – Как ты оказалась здесь? Ведь твои родители преподают в школе. – Хороший вопрос, Гид. Прямо– линейный, заданный из искреннего любопытства. Девчонкам это нравится. Вы заметили, что у Гида получается общаться с девчонками, когда он думает самостоятельно, а не следует «профессиональным» советам соседей по комнате?
– За пальто спасибо. Это было мило и… опять же вполне в духе жителя Буффало. Ты имеешь в виду, как я попала сюда, раз у моих родителей не так хорошо с деньгами?
Гид качает головой, думая, как бы отвертеться, но Молли машет рукой.
– Когда мне было года четыре, папа повел меня в кино. Мы взяли попкорн, доели его до дна и смотрим – там лежит надкусанный бублик! Со следами зубов! Мы подали в суд на кинотеатр. Так я и оказалась здесь, со всеми шикарными детками!
– Молли, – отвечает Гид, – я тоже читал эту статью. – Между прочим, почти каждый день он читает за обедом «Бостон Глоуб». Хороший способ вспомнить о том, что в мире есть люди с проблемами поважнее, чем Пилар и Молли.
– Правда? Черт. Ну ладно. Кстати, мне кажется, что отец в этой истории явно переборщил. Наделали бедной девочке кучу уколов и прививок. Как будто тот бублик был весь в крови. Как бы то ни было, мне кажется, я очень удачно соврала.
– Более-менее, – отвечает Гидеон. – Это такое детское вранье.
Совершенно детское. Молли краснеет.
– Я… дело в том, что мои родители преподают в школе, куда я должна была пойти, а они не хотят, что– бы я там училась. Поэтому мать отдает большую часть зарплаты, чтобы оплачивать мое обучение здесь. В Буффало не слишком хорошо платят. – Она пинает ногой камушки. – Я вечно отшучиваюсь и потому чувствую себя так глупо, – признается она. – Это изматывает меня. Но когда я нервничаю, единственное, что меня успокаивает, это чувство юмора. Только вот стоит пошутить, и начинаешь нервничать еще сильнее.
– Да уж, – говорит Гидеон, желая помочь, – тебе бы к психотерапевту сходить.
Молли с отвращением морщится.
– Ну уж нет. Мало мне, что ли, людей, перед которыми мне стыдно и неловко? Кому нужен еще один?
– Привет, Гее-де-он. – Только один человек так красиво умеет коверкать его имя. Она. Пилар. Пилар в своей новой комнате с особым пожарным выходом. Она высунулась из окна и машет ему. Волосы висят, как у принцессы из сказки, – они такие длинные, что часть полощется по ветру.
Гид знает, что достаточно всего лишь помахать. Но вместо этого встает и подходит к окну Пилар. Точно какая-то сила, которую он не в силах контролировать, тащит его туда. Что ж, наверное, так оно и есть – действительно существует такая сила… в конце концов, он же обычный мальчишка.
Но я никак не могу с этим смириться. Какая чушь все эти сказки про мужское либидо, которое они якобы не в состоянии контролировать! Будь Гидеон чуть по– взрослее и чуть менее эгоистичен, он бы просто помахал Пилар и продолжил разговор с Молли. Но он не такой. Поэтому и поступает иначе.
– Привет, Гид, – мурлычет Пилар. – Чем занят?
– Ничем, – отвечает он. Упс! Ответ неверен. Он разрывается, глядя на Молли и одновременно вверх, на Пилар. – Мы просто разговаривали… готовим общий проект по учебе.
– Я тут общалась с Николито, – продолжает Пилар, – странная у него система питания, правда?
– О да.
– Так вот, он сказал, что на День благодарения собирается в Нью-Йорк. И я тоже поеду. – Она на мину– ту исчезает в окне, но потом появляется снова, нацелив на него миниатюрную видеокамеру. – Салют, – кричит она. Он машет ей рукой, очень неуверенно, поглядывая на Молли. На улице темно, но он видит, что она напряглась и смотрит прямо перед собой. Гид, ее бесит эта ситуация!
– Мне пора, – говорит он.
– Подожди минутку, – мурлычет Пилар. – У меня есть кое-что для тебя. Секунду! Помаши еще разок и скажи: «Привет, Пилар!»
Он машет. И говорит: «Привет, Пилар». Она разворачивает камеру влево.
– Кажется, твоя новая подружка замерзла.
Гид резко поворачивается вправо. Его пальто аккуратно сложено на нижней ступеньке пожарной лестницы, а Молли ушла.
– Наверное, стоит тебе за ней пойти, – советует Пилар. Но она вовсе так не думает, а просто его дразнит.
– Ничего, – отвечает он. – И вообще, она мне не подружка. – Хотя он говорит правду, стоит этим словам слететь у него с языка, как он чувствует себя предателем. Гнусным. – Мы вместе пьесу ставим. И завтра, наверное, тоже будем репетировать. Мы репетируем уже, кажется, две недели. – Ужас, думает он. До Дня Всех Святых меньше недели осталось.
– Завтра? Разве завтра у тебя не будет дел?
– Завтра же суббота, – говорит Гид. – Нет у меня никаких дел. – О черт. Может, она хочет, чтобы они вместе куда-нибудь пошли? И эта пожарная лестница действительно предназначена для него?
– О нет, – смеется Пилар, – это ты так думаешь. – Она бросает в окно листок бумаги. – Мне пора, – говорит она. – Но ты прочитай.
Листочек парит под ее окном и приземляется за мусорными баками. Гид лезет туда и хватает его. Это какая-то брошюрка, напечатанная на белой бумаге. На ней рифленым шрифтом написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, РОДИТЕЛИ». Над этой надписью герб «Мидвейла»: лошадь, наездник, девиз на латыни и лучи света, расходящиеся в стороны. Открыв брошюрку, он читает: «22 ОКТЯБРЯ. РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ».
Десять часов в компании Джима Рейберна. Гид готов поспорить, что отец уже драит свой «сильверадо». Споласкивает термос для кофе. Готовится выехать до рассвета.
Гид садится и снова разглядывает листок, чтобы убедиться, что не ошибся. С другой стороны что-то написано… Он переворачивает бумажку. И – какой прекрасный сюрприз: на оборотной стороне розово-коричневой помадой с блестками выведены толстые цифры – ее номер на Манхэттене и имя – ПИЛАР!
Гид еще некоторое время сидит за мусорным баком, обдумывая хорошие и плохие новости и наслаждаясь ароматами помойки. Он поднимает голову и смотрит на окно Пилар. Там горит свет, она шагает по комнате и разговаривает по телефону. В окне Молли в том же здании, но с противоположной стороны, свет не горит
Вот так сюрприз
На следующий день утром раздается стук в дверь. Гидеон вскакивает с кровати и выглядывает в окно. На школьном дворе пусто, от травы поднимается пар, слой тумана окутывает кирпичные школьные здания. В такой час просто невежливо беспокоить людей, думает Гид. Взгляд на часы подтверждает его предположение: 8:30.
Он подходит к глазку. И что вы думали – там стоит Джим Рейберн, оттягивая пальцами поясные петельки черных джинсов. А рядом… капитан Яйцеголовый? Не лучшая пара, думает Гид, открывая дверь.
– Я встретил твоего отца внизу, – рявкает Яйцеголовый, – и любезно проводил его наверх.
– Просто сама любезность, – бормочет Каллен, отворачиваясь к стене и прижимая к себе подушку. Его родители не приедут. Слишком долго лететь из Колорадо ради одного дня. Каллену все равно.
Николас трет глаза и подпирает голову рукой.
– Это точно, – говорит он, – когда я проснусь, хочу быть похожим на вас. – Мать Николаса тоже не приедет: не любит толпы.
Яйцеголовый уходит, ворча себе под нос.
Каллен вылезает из кровати, натягивает футболку, подходит к двери и пожимает Джиму Рейберну руку.
– Рад видеть вас снова, мистер Рейберн, – говорит он.
Его отец чуть краской не заливается, подумать только.
Джим бросается вперед, не успевает Гид его остановить, и хватает его за ребра.
– Ах ты мой молодец! Только посмотри на себя! Ты не говорил, что занимаешься спортом!
– Это я заставил его заняться бегом, – замечает Николас. – И еще откорректировал его диету.
Джим Рейберн дружески приобнимает Николаса.
– Невероятно, – говорит он. – Офигенно. Спасибо тебе за это! Что ж, сынок, ты удивил меня своими мышцами, но ты еще не знаешь, что я тебе приготовил. Гид приходит в ужас. И я его понимаю. Сюрпризы – это здорово, когда их преподносит нужный человек. Но Джим Рейберн не знает и не понимает Гида. Его представления о желаниях сына наверняка далеки от действительности. Весьма далеки.
Но Гид подыгрывает ему.
– Отлично, – говорит он, – и что это?
– Надо спуститься к машине, – отвечает Джим. Вот если бы он сказал «это машина»… Неудивительно, что мать Гида бросила его ради парня, который делает вулканы из соды и уксуса!
Гид бежит в ванную и смотрит на себя в зеркало. Он совершенно не горит желанием никуда идти. Что за
сюрприз? Представляя, что это, он проходит сквозь круги ада: купон «2 пиццы по цене одной» из «Сбарро»? Пони? Он обрызгивает лицо водой.
В коридоре отец Гида затевает все по новой:
– Ну и ну. Никогда прежде не видел, чтобы ты так здорово выглядел! Совсем не похож на старого доброго Гида! – Он ухмыляется и уже в третий раз за день делает агрессивный и совершенно неприятный для Гида жест – тычет его в ребра.
Капитан Яйцеголовый сидит на корточках в противоположном конце коридора и скармливает бумаги электрическому измельчителю. На его лице гримаса.
Гид видит, как отец приободряется в предвкушении своего любимого занятия – надоедать незнакомым людям, которые не желают с ним общаться.
– Убиваете двух зайцев, да? – ревет Джим. – Присматриваете за маленькими негодниками и предупреждаете кражу личной информации? Знаете, у меня был приятель, и его документы попали к двум латиноамериканцам… Они купили по его кредитке четырнадцать телевизоров и двенадцать комплектов велюровой мягкой мебели для гостиной!
Капитан Яйцеголовый хмурится.
– И бог знает сколько еще билетов туда и обратно к Деве Марии Гваделупской…
Яйцеголовый выключает измельчитель и меряет взглядом отца и сына.
– Ну да ладно, шутки в сторону. По пути сюда я видел хорошенькую дамочку, наверное, это была ваша жена, с электрической открывалкой…
От слов «хорошенькая дамочка» глаза Яйцеголового превращаются в серый камень.
– Пошли, пап, – шепчет Гид.
Но Джим Рейберн невозмутимо продолжает:
– Я смотрю, у вас тут проблемы с электричеством.
Или я ошибся? Не думаю. Может, я взгляну?
– Пап, – умоляюще произносит Гид, – как же мой сюрприз, забыл?
Джим широко улыбается. И на секунду бедняге Гиду кажется, что он выиграл… Но тут Джим говорит:
– Этот сюрприз тебе лучше увидеть без меня!
«Форд» припаркован там, на улице, позади большого здания с колоннами…
– «Тайер», факультет гуманитарных наук, – любезно подсказывает Яйцеголовый.
Джим выуживает ключи из кармана штанов и протягивает их Гиду. Гид сует их в карман, чтобы капитан Кавано не заметил надпись на брелоке: «Рыбы дрожат при звуке моего голоса». Он смотрит на часы. Девять утра. Еще десять часов, и отец уедет.
Осознав свое поражение, капитан открывает дверь своей квартиры и впускает мистера Рейберна.
– Заходите, пожалуйста, – цедит он, едва открывая рот.
Очутившись на улице, Гид вдыхает холодный запах осени с примесью пожухлых листьев. Моя жизнь теперь здесь, думает он. Он закончит школу и поступит в колледж. Как бы ни расстраивал его конфликт с отцом, теперь и до конца его жизни у него по крайней мере будет начало, середина и конец. Это начало, потому так трудно, но дальше будет лучше.
Кстати о хорошем. Навстречу ему идет Пилар Бенитес-Джонс. С одной стороны ее сопровождает блондинка в короткой юбке, сапожках и свитере, а с другой – пожилой мужчина с седыми волосами и смуглой кожей. Пилар с блондинкой как будто нарочно за медлили ради него шаг. Наверное, это ее сестра и отец, думает Гидеон. Но когда они подходят ближе, он понимает, что блондинка – скорее всего ее мать, а пожилой смуглый мужчина – дедушка или дядя. Мать Пилар в ярко-розовом костюме, а каблуки у ее сапожек такие тонкие, что у основания превращаются почти в гвоздики. Не считая пары морщинок на лице, она похожа на девочку. На мужчине темный костюм и шляпа, он опирается на трость и похож на элегантную черепаху.
– Привет, – говорит Пилар. – Это мои родители. Почему, думает Гид, отец Пилар выглядит так сексуально, хотя он уже одной ногой в могиле?
Пилар еще более идеальна и красива, чем обычно. На ней голубые замшевые лодочки на низком каблуке, узкие джинсы, очень низко сидящие на бедрах, и белая рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц ниже, чем одобрили бы родители (Гиду так кажется и, если честно, мне тоже). Волосы убраны наверх в художественном беспорядке. Тени для глаз под цвет туфель.
Гид пытается изобразить на лице такую улыбку, которая бы произвела впечатление на родителей Пилар: вежливую и приветливую. Они улыбаются в ответ, но при этом как будто смотрят сквозь него. Особенно отец Пилар: он будто сосредоточен на чем-то, что находится в тысяче километров отсюда. Его затуманенные зрачки не двигаются ни на миллиметр, когда он пожимает Гиду руку и говорит что-то похожее на «рад встрече», хотя это звучит как «равече».
– Ну что, – говорит Гидеон, – какие у вас планы на сегодня?
Мы, наверное, поедем в Бостон, сходим в музей, может, пообедаем и выпьем коктейль с нашими бостонскими друзьями, с которыми мы познакомились в Барселоне, – отвечает миссис Бенитес-Джонс и пожимает плечами. Она говорит без акцента: видимо, именно она «Джонс», а не «Бенитес». Но «Барселона» она произносит, как и положено по-испански: Бар-фе-лона. Гид не замечает этого, а я слышу. – А вы? Вы и ваши родители?
