Текст книги "Я знаю все твои мысли"

Автор книги: Сара Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

О черт. Правда, целуются. И много чего еще. Руки в неположенных местах, все, что можно, расстегнуто…

– Извините. – Гид закрывает дверь, не совсем понимая, что он только что видел. Кажется, у девушки были длинные темные волосы, кофточка расстегнута до пупка, а в пупке – сережка… Но парень – какой же он высокий. Даже в полутьме Гиду удалось разглядеть, что бриться тому приходится ежедневно. (Сам Гид бреется раз в неделю, да и то не всегда.) Не слишком ли он взрослый для ученика школы? Я всего лишь школьник, думает Гид. И мои соседи по комнате тоже должны быть всего лишь школьниками.

– Простите, – спотыкается Гид, – это моя комната, и…

Дверь чулана распахивается, и оттуда выходит парень. Бросается ко входной двери, которую Гид оставил нараспашку. У него такие длинные ноги, что хватает полутора шагов, чтобы пересечь комнату. Какой же он огромный! У него резные скулы, которыми можно точить мрамор, зеленые глаза, широченные плечи и такие узкие бедра, что их почти нет.

– Всегда следи, чтобы дверь была закрыта, – говорит он. – Этим чертовым учителям только дай за нами пошпионить.

Гид делает шаг назад. Объективно говоря, черноволосый из БМВ симпатичнее этого парня, но это сочетание аристократической красоты, сексуальной зрелости, непосредственной уверенности и дикой животной привлекательности прямо-таки устрашает.

– В особенности это касается мистера Кавано, капитана Кавано, – продолжает парень, великолепно подражая голосу учителя – он у него сердитый, низкий, но такой напряженный, что даже жалко. – Ха! Капитан Фасолька! Пусть поцелует меня в задницу. Ты новенький? Гилберт, да?

Девчонка подходит к зеркалу и принимается расправлять кофточку и приглаживать волосы.

– Гидеон, – отвечает Гид. До этого самого момента он и не задумывался о своем теле. Но теперь вдруг словно тошнотворная волна накатила, и он внезапно ощущает себя гигантской отвратительной амебой.

– Каллен Маккей. – Каллен подмигивает и потом, словно впервые заметив девчонку, говорит: – Кэти, тебе надо убираться отсюда. – С этими словами он шлепает Кэти по попке – и, если хотите узнать мое мнение, эта Кэти словно на свет родилась для того, чтобы шлепать ее по попке.

К изумлению Гида, она краснеет и улыбается.

Вот таким я должен быть, думает Гидеон. Хочу до такой степени нравиться девчонкам, чтобы даже когда я вот так их прогоняю, они одаривали бы меня такой улыбкой.

Ну это, знаете ли, просто безобразие. Но я его понимаю. Какой мальчишка в его возрасте не хочет того же? И какая девчонка не хочет оказаться на месте этой Кэти? Я точно хочу.

– Короче, – продолжает Каллен, – в прошлом году Фасолька из кожи вон лез, чтобы вышвырнуть меня отсюда, но так и не смог подловить!

– Подловить? – спрашивает Гидеон. – На чем?

Кэти смеется и выплывает из комнаты, все время не сводя глаз с Каллена. Ее попка в красных брючках – точь-в-точь перевернутая коробка конфет, что дарят в Валентинов день.

– Эта девочка тоже здесь учится? – спрашивает Гидеон.

Каллен смеется:

– Здесь учится ее брат. Мы с ней вместе отдыхали на Мартас-Виньярде. Она подвозила брата и вот заглянула поздороваться.

Когда девчонки хотят поздороваться со мной, думает Гидеон, они просто говорят «здравствуй».

В стене напротив двери два больших окна, одно из которых ведет к пожарному выходу. Из окна видна зеленая каемка лужайки; края внешней рамы касаются ветви. В стене слева – без окон – две двери, а за ними один маленький и один огромный чулан. Мебель – как обычно в общежитии, но к стереосистеме подключен белый iPod, а в центре комнаты красуются две отдельно стоящие колонки фирмы Bang & Olufsen.

– Мы с Николасом специально выбрали эту комнату, потому что отсюда легко выбраться. – Каллен показывает на пожарный выход. – Это «Уайт», общежитие девчонок, где живут наши друзья, – говорит он, указав через боковое окно на более современное кирпичное здание с той стороне лужайки.

Легко выбраться? Интересно, думает Гид. «Выбраться» – не значит ли «улизнуть»? Щекочущая нервы, волнующая идея.

Именно так, Гидеон. В нашей школе все говорят эвфемизмами. Еще привыкнешь.

В комнату заходит Джим Рейберн, крутя на пальце ключ от фургона. Кажется, на брелоке написано что-то про рыбалку, но мне не разобрать. Увидев Каллена, Джим Рейберн грустнеет. Не от возмущения: «я не могу поверить, что мой сын получил в соседи явного негодяя», а от вопроса «почему этому мальцу, который вовсе не похож на негодяя, досталась более высокая ступень в пищевой цепочке мужской привлекательности?». Джим Рейберн ужасно не уверен в себе. Поэтому Гид и боится. Он надеется (глубоко-глубоко в душе), что вовремя распрощался с отцом и не успеет унаследовать эту черту.

– Очень приятно, – произносит Каллен и пожимает руку Джима своей большой лапой с уверенностью и дружелюбием. – Мы с Николасом с нетерпением ждали знакомства с вашим сыном. – Джим Рейберн расправляет плечи и начинает держаться чуть более открыто, столкнувшись с обезоруживающей приветливостью Каллена. Дверь, скрипнув, приоткрывается. Перед глазами Гидеона мелькает черная курчавая голова и пронзительно-голубой глаз. Щель становится чуть шире, и Гидеон видит парня. Парень не улыбается. В руках у него большой кувшин с водой. При помощи коричневой кожаной сумки он делает щель в двери чуть больше и заходит в комнату, ставит сумку на низкий деревянный комод и, по-прежнему без единого слова, исчезает в коридоре, возвращаясь с еще одной такой же сумкой. Он ставит ее на пол, подходит к той кровати, что в центре, и начинает двигать ее через всю комнату, в темный уголок, где крыша идет под уклон. Он делает шаг назад, смотрит на кровать и сдвигает её примерно

на пять сантиметров влево. Затем делает большой глоток из кувшина и ставит его под кровать.

– Я Николас, – сообщает он Гидеону, по-прежнему не улыбаясь. – А ты, смею думать, Гид. – Он кивает в сторону Джима. – А вы, смею думать, отец Гида?

– Гусь тоже думал, что купается, пока вода не за– кипела, – отвечает Джим, хотя шутка явно не к месту. Николас вежливо улыбается тонкими губами, пожимая руку сначала Джиму, потом Гиду. Он ниже Каллена сантиметров на восемь и на две трети шире, но отчего-то выглядит более устрашающе. У него потрясающая манера держать себя.

Николас подходит к сумке и опирается на нее обеими руками, точно поддерживая равновесие. Расстегивает молнию и достает сначала молоток и затем один гвоздь, который забивает в стену парой коротких сильных ударов. Вслед за этим извлекает из сумки черно– белую фотографию в черной деревянной раме 20 ´ 25. На ней молодая красивая девушка. Николас вешает снимок на стену, а Гид тем временем наклоняется вперед, чтобы рассмотреть получше. У девушки темные волосы и ясные, сияющие глаза.

– Вот это да, – восхищенно произносит Гидеон. – Твоя девушка?

Каллен откидывает голову назад и воет, как волк. Николас ничего не говорит и продолжает рыться в сумке. Достает белую простыню и встряхивает ее резко, почти сердито, застилая кровать.

– Нет, – говорит он, и его голос теплеет. – Это моя мать. – Он подтыкает простыню, делая безукоризненные уголки, как в отеле, затем садится на кровать, снимает свои модные кроссовки и осторожно, словно мучаясь от боли, опускается на спину. – Простите меня за необщительность, – говорит он. – Езда в одной машине с мачехой вызывает у меня эмоциональное истощение, после которого мне необходим отдых.

Каллен все еще хихикает в кулак, и Николас окидывает его неодобрительным взглядом, затем закрывает глаза и натягивает простыню до подбородка. Всего через пару секунд он уже храпит.

Каллен шарит в кармане и достает крошечную серебристую камеру.

– Может, щелкнете нас с вашим сыном, закадычных друзей в первый день учебы?

Джим в восторге от его предложения. Он даже забывается на минутку, испытывая благодарность от того, что его сын оказался в заботливых руках.

По крайней мере, ему так кажется.

Гримасничая и позируя, Каллен перебрасывает тяжелую руку Гиду через плечо.

– Эй, – шепчет он ему на ухо, – скажи «девки, пиво и секс!».

Через несколько минут папа Гида уезжает, и Гид из окна провожает его глазами.

Каллен садится на корточки у CD-плеера.

– Грустишь?

Он заводит Кэт Пауэр. Вот это действительно грустно. Даже слишком. Но хорошо, потому что Гид начинает понимать, что ему на самом деле не так уж плохо.

– Нет, – отвечает Гид. Он не совсем понимает свои чувства. Он чувствует себя немного виноватым от того, что так сильно обрадовался отъезду отца. Он смотрит, как отец уезжает, не только потому, что ему кажется, он должен его проводить, – Гид хочет проследить, что тот на самом деле уехал.

Каллен кивает:

– В жизни каждого парня наступает период… – С этими словами он лезет под кровать и достает сосуд, похожий на пластиковую вазу с ответвлениями в виде трубок, – …когда папа уходит и приходит бурбулятор. – Гидеон хочет спросить, что такое бурбулятор, когда Каллен лезет в карман и извлекает очень большой и тяжелый на вид пакет с марихуаной.

Гид теряет дар речи. Меня вдруг охватывает сильное чувство ответственности за него, и я изо всех сил мысленно призываю его сказать что-то вроде: «Знаете, ребята, я еще не совсем решил, хочу ли нарушать правила до такой степени» или «Дайте хотя бы узнать здешние правила, прежде чем их нарушать!». Но очевидно, мои телепатические способности не работают, потому что Гид не только ничего не говорит, а улыбается, берет пакет и распечатывает его.

Желтые трусики

Гидеон, который в жизни не курил марихуану, проводит весь остаток дня, приклеившись к бурбулятору. Николас спит. Каллен болтает, прекращая выдавать информацию, лишь чтобы затянуться самому.

– Траву приносит Сандерс, завхоз. А летом он замазал нам щели вокруг дверей герметиком, чтобы Яйцеголовый – его комната через коридор – ничего не унюхал. – При этом Каллен не упоминает о том, что платит завхозу, причем кругленькую сумму. Каллен – один из тех хорошо обеспеченных людей, кто не запоминает такие мелочи, как денежные операции. Для него мир – это такое место, где людям волшебным образом просто нравится оказывать ему услуги.

Гидеон то отключается от реальности, то снова вплывает обратно. В основном он думает о девушке, с которой Каллен обнимался в чулане. Если они с Калленом подружатся, будут ли девчонки вроде Кэти обращать на него внимание? Это вполне логично. Или у него от марихуаны мозги затуманило?

Конечно, логика в этом есть. Но и туман у него в го– лове еще тот.

– Когда я брал ключи у… ммм… Яйцеголового, он велел передать вам, ребята, что я у него на прицеле, – сообщает Гид, и, к его удовольствию, Каллен запрокидывает голову и издает ликующий возглас.

– Готов поклясться, в этом году ему не выйти победителем. – Каллен пышет энергией: шагает по комнате, подбирает коробочки от дисков и раскладывает их по местам, причесывает волосы рукой. Гид замечает, что шевелюра у него светлая и курчавая, как у ангелочка, но вместе с тем густая и сексуальная. Мысли Гида принимают не слишком приятный оборот: он волнуется, что не так привлекателен, как Каллен. Может и нет, но он тоже вполне симпатичный, пусть это и не так бросается в глаза. И глаза у него гораздо добрее, гораздо душевнее, чем у Каллена. Пусть некоторым девчонкам больше нравится накачанный пресс, чем доброе сердце, но я не такая!

Каллен бросается к двери и заглядывает в коридор через глазок.

– Это он у меня на прицеле! – Он подзывает Гида. – Нам досталась отличная комната: во-первых, тут отдельная ванная, во-вторых, на этаже нет других учеников. Но есть и недостатки: вход в квартиру капитана Фасольки прямо здесь. Смотри.

И верно: сам капитан, собственной персоной, стоит на коленях, розовый череп наклонен к земле под таким углом, что его скальп оказывается прямо перед глазами у Гида. Он держит в руках нечто похожее на банку супа над большой металлической коробкой.

– Странно, – шепчет Гид, – он как будто открывает банку электрическим консервным ножом.

– Ага, – отвечает Каллен, – ты не ошибся. Квартиры учителям предоставляются бесплатно, потому что они зарабатывают копейки. Но с ними вечно что-то не так. У Яйцеголового Кавано проблемы с электричеством. Мы постоянно прикалываемся над ним. В кампусе немного тем для обсуждения, а ты только посмотри на него. Умора, правда?

Гидеон размышляет, что смешного в неполадках с электричеством.

– Ну вот, – продолжает Каллен, – семейство Яйцеголовых частенько можно увидеть в коридоре с блендером, электроизмельчителем для бумаг и прочей ерундой. Подожди, ты еще не видел миссис Кавано с вибратором!

Гидеон таращит глаза. Каллен шлепает его по плечу.

– Шутка, дружище. – Ох уж мне эти ребята с их шуточками про вибраторы. Вечно одно и то же. Каллен снова заглядывает в глазок. – Ушел. У них есть сынок, Тим, пойдет в младшую школу к тому времени, как мы будем в колледже. И симпатичная дочурка Эрин, мне ее немного жаль.

– Правда? – Гид встрепенулся при упоминании о девчонке. – Ты с ней крутил?

– Ей шесть лет, приятель. Может, когда-нибудь… Хотя у нее есть пара хорошеньких нянь. Фиона – с ней бы я замутил, но в прошлом году ей было всего четырнадцать, поэтому я вел себя, как джентльмен… Она иногда сидит с Эрин. – Каллен показывает на бурбулятор, заряженный и готовый к использованию. Он щелкает зажигалкой.

Гид затягивается.

– Быстро учишься, – усмехается Каллен.

Гидеону тоже нравится курить. Правда, пока они курили, он хотел представиться тертым калачом в том, что касается наркоты… Но лучшего комплимента и не при– думаешь. А может, Каллен пошутил? Может, тем, кто правда быстро учится, об этом не говорят, потому что они это и так знают и им не надо слышать об этом из чужих уст? И хвалить кого-то за обучаемость – значит на самом деле иметь в виду, что они ни на что не способны? Это слово «учиться» действует ему на нервы. Надо помнить: он под кайфом. Все это просто ерунда.

– Эй, – Гид пользуется случаем, – ты ни разу не задумывался, что девчонки становятся нянями, чтобы показать нам: эй, ребята, посмотрите, как хорошо я умею обращаться с детьми!

Любому понятно, что это просто блестящая мысль. Всего лишь секунду назад, когда Каллен сказал, что Гид быстро учится, его отношение было слегка снисходительным (конечно, я не могу читать мысли Каллена, но почти уверена в этом). А теперь его лицо загорается.

– О боже, никогда об этом не думал! Хотя мне было интересно, зачем это Фиона нанялась няней. Денег у нее и без того навалом. Даже по здешним меркам. А быть няней у Яйцеголового, в этой общаге, ну сам посуди. Хмм. Вот теперь я уверен, что она ко мне неровно дышала. Спасибо, чувак.

Каллен прекращает ходить туда-сюда и приседает на пятках, качая головой. Гид представляет, что Каллен будет вполне гармонично смотреться в джунглях, только обустроенных джунглях: с подушечками и холодильником. В шкафу у Каллена перекладина для подтягивания. Он подпрыгивает и повисает на ней одной рукой.

– Видел, сколько в этом году хорошеньких первокурсниц? И много иностранок, что хорошо, потому что среди них частенько попадаются горячие штучки, но и не очень хорошо, потому что они слишком воспитанные, а их религии предписывают им соблюдать всякие дурацкие правила. Иногда им даже запрещено заниматься сексом. Но попадаются и настоящие сексуальные маньячки. – Каллен меняет руку. – А тебе, Гид, какие девчонки нравятся?

– Ну, я бы не прочь найти себе маньячку, – отвечает Гид. Стоит ему произнести эти слова, как он понимает, на кого похож: на Джима Рейберна.

Но Каллен не раздражается. Правда, на время он перестает задавать вопросы. И прекращает раскачиваться, снова усаживаясь на пятки.

Николас шевелится, и Гиду снова ударяет в голову. Он чувствует себя еще больше прибалдевшим, накатывает паранойя. Николас перекатывается на спину и открывает глаза. Он смотрит на Гидеона, затем снова закрывает глаза, точно увидел нечто, с чем пока не в со– стоянии столкнуться.

– Мне надо в туалет, – говорит Гид.

Ванная комната похожа на гигантскую пещеру. Здесь шесть писсуаров и целый ряд душевых кабин, построенных словно для целой футбольной команды. Здесь даже стены отделаны деревом. Гид проводит рукой по стене и думает: «Как круто!». Одну из стен занимают три окна, и все раскрыты нараспашку, навстречу зеленым листьям и сладкому летнему ветерку. На лужайке внизу стайка девчонок собралась в круг. Одна из них лежит, положив светлую головку на руку, а другая откинулась назад, опустив голову с темными кудрями ей на колени. Гид не видит их лиц, но по жестам, по той серьезности, с которой они поправляют пышные волосы, знает, что они красивы. Он захлопывает окно, пытаясь совладать с охватившей его мучительной то– ской.

Вернувшись в комнату, он видит, что Каллен вывалил большую часть его дисков – в том числе Джона Майера, Нору Джонс, Джека Джонсона и Maroon 5 – в бумажный пакет с эмблемой «Сакс Пятой авеню».

– Как дела? – спрашивает Каллен как ни в чем не бывало, хватает черный несмываемый маркер и пишет на пакете: «Лесбийская музыка». Николас проснулся, лежит на кровати, облокотившись на локоть, и читает «Нью– Йоркер». Он едва удостаивает Гидеона взглядом, а действия Каллена его, кажется, и вовсе не интересуют.

– Моя тетя – лесбиянка, – обиженно произносит Гидеон – больше ему ничего не приходит в голову. Сестра его матери, тетя Клара. Она работает медсестрой. Ничего удивительного.

– И что? У всех есть тетя-лесбиянка, – отмахивается Каллен. Зачеркивает слово «лесбийская», пишет вместо него «девчачья» и улыбается Гидеону. – Вот теперь можно расслабиться и спокойно посмотреть турнир по женскому гольфу, – подмигивает он.

Николас фыркает и перелистывает журнальную страницу.

Каллен продолжает просматривать диски Гида.

– Тори Амос? Когда ты покупал этот диск, не боялся, что он превратится в эльфа с крылышками и улетит? – Он откладывает еще парочку. – Дэйв Мэть– юс? – Каллен достает диск на всеобщее обозрение. – Жирный ублюдок.

– А по-моему, Дэйв Мэтьюс классный, – возражает Гидеон.

– Ты так думаешь? – говорит Николас, не отрываясь от журнала. – Ты не прав.

Каллен не щадит ничего, кроме рок-классики, пары рэперов и Стиви Никс – диск матери, совершенно случайно оказавшийся в его коллекции.

– Обожаю Стиви Никс, – признается Каллен, и Гидеон, уже придумавший оправдание, что это не его диск, вздыхает с облегчением, хотя общая напряженность остается. – Она была крутой девчонкой, играла на волынке и умела веселиться. Мой идеал.

Гидеон оглядывает пакет и спрашивает:

– Так что же, мне просто убрать все эти диски в какое-то особое место?

Каллен разражается хохотом.

– Ну, если этим «особым местом» будет моя задница…

Николас качает головой, но не отрывается от журнала.

– Каллен не станет тратить время на сортировку дисков на лесбийскую музыку…

– Девчачью, – поправляет его Каллен. – Николас хочет сказать, что дело не в том, куда ты их положишь. Разве ты видишь, что у нас тут был идеальный порядок? Я нет. Это дерьмо отправится туда, где ему самое место.

С этими словами он берет пакет, подходит к пожар– ной лестнице и один за другим выбрасывает диски с оскорбительной музыкой во двор, на манер фрисби. Они приземляются на мягкую траву в паре метров от девчонок, которых Гид видел из окна ванной комнаты.

Одна из них подползает и берет диск, потом второй, поднимает голову, смотрит на окна общежития, пожимает плечами.

Через минуту все диски разобраны.

– Погоди, – умоляюще произносит Гид, – так нельзя. – Ему это кажется невероятно жестоким. И все же он чувствует, что лучше не препятствовать Каллену. Что, может, без этой музыки ему будет лучше.

Уж я-то точно так думаю. Я могу долго разглагольствовать по поводу того, как не правы те, кто считает, что все средства хороши, но Maroon 5? Увольте.

К тому же никто не слышит мольбы Гидеона. Каллен пододвигает бурбулятор к кровати Николаса.

Когда Николас выпускает дым, на его лице расплывается широкая улыбка.

– Это место раздражает меня до такой степени, что я даже получаю какое-то извращенное удовольствие, – замечает он. Подойдя к эркерному окну, он оглядывает кампус. – Все эти избалованные богатенькие нарциссы, к которым я отношу и себя. – Значит, в отличие от Каллена, Николас вполне осознает свое финансовое положение, хоть и отпускает по этому поводу самоуничижительные реплики. Пожалуй, такое отношение раздражает меня меньше, чем полная бессознательность Каллена, но ненамного. – Я лишь надеюсь, – добавляет Николас, несколько помрачнев, – что в этом году мы найдем хороший способ убить время. Это наша единственная надежда.

Он ставит на кровать две одинаковые кожаные сумки и принимается разбирать вещи. Одежда сложена аккуратно, как на полке в магазине, и рассортирована по цветам.

Я не виню Гидеона в том, что он не знает, как вести себя дальше. Должен ли он сердиться и защищать свои интересы? Он берет сумку и медленно расстегивает ее, просто чтобы найти себе занятие. Живот ухает и сводит, точно его только что ударили под дых. Он берет стопку белых футболок, и их знакомый вид его успокаивает. Одна начала немного желтеть…

Гидеон думает: желтые… минутку. Пакет. Теперь я знаю, что там.

Желтые? Минутку? Пакет? Что именно он теперь знает? Ну же, Гид? Наверное, нужно поучиться складывать воедино отрывки мыслей, а то пока не очень получается.

Гидеон испуганно шарит в сумке и по-прежнему думает (мне от этого не легче): желтые, минутку, пакет.

И тут у меня в голове постепенно вырисовывается картина. Странно слышать его мысли, но куда более странно видеть, как к нему приходят воспоминания – так же, как если бы это были мои воспоминания. Есть какие-то предметы, звуки и запахи, которые сознание выдвигает на первый план, пока они наконец не складываются в нечто осязаемое – картину или фразу. Я вижу баскетбольное кольцо и чувствую запах асфальта, автомобильного воска и некрепкого кофе с молоком в термосе. Запечатанная газета падает и ударяется о мощеную плиткой дорожку.

Рассвет в Фэйрфаксе, Вирджиния. Гидеон прощается с девочкой. Ее зовут Даниэль. Они стоят под баскетбольным кольцом на тупиковой провинциальной улочке. Она протягивает ему маленький бумажный пакет, и Гид прячет его в чемодан.

Он снова рыщет в чемодане. Теперь он испуган не на шутку. Он же точно положил пакет в чемодан! Да, он помнит, как делал это. Тогда где же, думает Гид, в па– нике обшаривая карман сумки, который совершенно очевидно пуст, где же этот чертов пакет?

– Ты не это ищешь? – говорит Каллен. Он держит руки за спиной, вытягивает левую руку и демонстрирует скомканный бумажный пакет с торчащим из него кусочком желтой ткани. Каллен открывает пакет и извлекает желтые трусики.

– Откуда это у тебя? – возмущенно произносит Гид.

– Ну, понимаешь ли, мне срочно понадобилось женское белье, и я подумал: чем переплачивать втридорога в универмаге, не пошарить ли сперва в чемодане нашего новенького? Шутка. Я просто увидел бумажный пакет. Решил, что там что-нибудь интересное, что можно выкурить или съесть. Но оказалось… оказалось, что там кое-что не менее интересно, как думаешь? – Он передает трусики Николасу.

У того загораются глаза.

– Ого-го, – говорит он, – я просто обязан услышать историю, которая с ними связана.

– О боже! – Гид начинает паниковать, ему кажется, будто он падает с высоты, что это происходит не с ним, и наконец, его охватывает гнев. – Вы копались в моих сумках! Вы, парни, совсем… у вас нет ни капли… Понадобятся месяцы, чтобы он закончил фразу. Так

что позвольте мне сделать это за него.

Каллену и Николасу нет дела ни до чего, кроме собственного развлечения. У них отсутствуют моральные принципы.

– Это вещь моей девушки, – отвечает Гид. Он все еще в шоке, что его самая личная вещь вот так выставлена на всеобщее обозрение. – Девушки, которая

осталась в моем родном городе, – уточняет он – ему не хочется, чтобы пошел слух, будто у него кто-то есть. Хотя отчасти он гордится этим. Вроде как.

Николас сжимает губы и издает низкий скептический хмык.

– Ты взял их с собой на память?

– Ну да. – Гид ставит на кровать второй чемодан, поменьше, и принимается разбирать вещи. Он вдруг решает собраться с духом, забыть о потрясении и вести себя нормально – может, тогда они обо всем этом просто позабудут? – Это трусики моей девушки, и я храню их как память о ней.

– Чушь, – фыркает Николас.

Гид продолжает распаковывать вещи, следя за выражением своего лица, стараясь сохранять его спокойным и бесстрастным. А сам тем временем вспоминает. Вспоминает, как держал эти трусики в руках, как синтетические нити цеплялись за мозоли на ладонях.

Он чувствует, что в его личную жизнь вторглись, но при этом ему так хочется рассказать.

Каллен берет трусики у Николаса и нюхает их.

– Свежевыстиранные, – замечает он.

Ну ничего себе. Этот Каллен… ну и хамство! Гидеон теряет дар речи, осознав, что только что позволил себе его новый сосед.

Он не в восторге от того, что Каллен понюхал трусики его девушки, но вместе с тем его это восхищает. Эти два мальчика так уверенно чувствуют себя в своей шкуре. Гиду хочется дружить с ними, стать похожими на них. Ему трудно самому себе в этом признаться, по– тому что он пока не знает, хотят ли этого Каллен с Николасом. Но по большей части ему хочется с ними дружить, потому что он думает, что тогда девчонки захотят с ним общаться. А отчасти оттого, что этим ребятам нравится быть такими, какие они есть, – гораздо больше, чем Гидеону нравится быть Гидеоном.

– О, прости ради бога, что я понюхал нижнее белье твоей подружки, – спохватывается Каллен. Но голос у него совсем не виноватый. Он просто хочет заполнить образовавшуюся паузу.

– Ну знаешь, – осторожно произносит Гид, – я всю дорогу сюда пытался ее забыть. Может, если какой-то чужой парень возьмет ее трусики, это подтолкнет меня в нужном направлении?

Николас, который по-прежнему раскладывает свои вещи, стоит лицом в другую сторону, но Гид видит краешек его губ. Он улыбается. Николас улыбнулся его шутке!

Какое достижение, Гид! Ты мой герой.

– Я вам все расскажу, – говорит Гид. У Каллена глаза вспыхивают от восторга, взгляд Николас горит предвкушением. – Расскажу, но вы должны пообещать…

– Только не заставляй нас обещать, что мы не будем смеяться. Этого людям нельзя запретить, – замечает Николас. – Сам посуди: ты наш сосед по комнате, и мы, конечно, постараемся проникнуться к тебе симпатией, но, если ты опозоришься или выставишь себя полным идиотом, ничего не выйдет. Не можем же мы предсказать свою реакцию.

– Понял, – кивает Гид, сам себе удивляясь. – Вы, ребята, устраиваете мне собеседование на место вашего друга.

Готова поспорить, при этих словах оба чемпиона по самодовольству утихают и смущаются, пусть даже на секунду. Гид пока не победил Каллена и Николаса их

собственным оружием, но по крайней мере дал понять, что просек их игру. Этот парень из Вирджинии на удивление смышленый. А как известно, чем умнее мальчик, тем он симпатичнее.

Ведь мы, девчонки, не похожи на мальчиков. Ну и эта история с трусиками… Умоляю. То есть понятно, что этот предмет призван возбуждать воображение или что там еще, но ведь это всего лишь трусы! Самая обычная вещь в мире. Которая нужна, чтобы джинсы не натирали. Но кто я такая, чтобы портить им настроение? Кто я вообще такая?

Пари

Каллен и Николас любезно предлагают Гидеону бурбона.

– Из бара дедушкиной яхты, – сообщает Каллен.

– У моего деда тоже яхта, – говорит Гид, наслаждаясь теплым жжением в груди. Николас не пьет, зато не отстает по части марихуаны.

– Правда? – Каллен плещет еще чуточку в кружку Гида. – У моего девятнадцатиметровая «Крис Крафт». А у твоего?

У дедушки Гида «Старкрафт» длиной пять с половиной метров с внешним двигателем в двадцать лошадиных сил. Лодка стоит в гараже в Манассасе, и иногда дед берет ее, чтобы порыбачить окуней в реке Потомак.

– Скажем так: бара на ней нет, – говорит наконец Гид. Каллен кивает. Николас, к радости Гида, снова улыбается.

Как я понимаю Гида в его желании подружиться с этими ребятами. Можно что угодно о них говорить, но в обаянии им не откажешь. Хотя я над ними потешалась, мне уже кажется, что они мои друзья, а если это и не так, если бы они захотели со мной подружиться, я бы, пожалуй, не отказалась. Дурманящий бурбон смягчает возбуждение от марихуаны, и Гиду это ощущение нравится. В комнате стало тепло и влажно, почти как в тропиках.

Каллен достает трусики из кармана и бросает их Гиду. Гид садится на кровать и подтягивает ноги, как в позе лотоса. В руках у него трусы.

– Мою девчонку из Фэйрфакса звали Даниэль Рогал, – начинает он. – Она жила по соседству.

– Да это же просто круто! – выкрикивает Каллен. Гидеон смущенно поеживается.

– Я серьезно, – говорит Каллен. – Рассказывай во всех подробностях. Какая у нее фигура?

Гидеон сжимает трусики, представляя обнаженную оливковую кожу Даниэль и искренние карие глаза, взгляд которых становился все более искренним, чем больше она обнажалась.

– Хмм… ну, она на полголовы ниже меня, нормальная… ммм… грудь, – говорит он. – Темные волосы. Ну так вот… хмм…

Вряд ли эта история пойдет на пользу его репутации.

Но он уже начал.

– Я бы сказал, мы встречались некоторое время, – продолжает Гид. – Но когда мы с ней прощались, она сказала, что мы вместе уже семь месяцев, две недели и три дня. – Ребята прыскают, и я тоже. Все думают, что девчонки слабы в математике, но такие вещи мы считать умеем. – Так вот, в ночь перед моим отъездом… В общем… Наверное, нужно рассказать, как все началось.

Каллен потирает руки от грубого нетерпения:

– Только если это связано с пикантными подробностями. – Николас по-прежнему лежит на спине, не двигаясь. При каждом возгласе Каллена он с досадой косится на него.

– Мы встречались два месяца и делали уже почти все, – продолжает Гид. – Но она всегда оставалась в одежде. У нее были такие странные трусики… когда я просовывал туда руку, они словно… расширялись.

Николас и Каллен в растерянности.

Он что, имеет в виду лайкру? О боже. Эти мальчишки такие тупые!

– Но она никогда не раздевалась, и потом… Каллен спрыгивает с кровати, хрипя точно от боли.

– И долго вы делали это одетыми? – спрашивает он и склоняет голову, как в ожидании удара.

Почему это Каллен так смущен и расстроен?

– Все время, пока мы встречались. Все время… до той последней ночи. – Гид беспомощно смотрит на Николаса.

– О нет!!! – взвывает Каллен. – Это так ужасно!

– Каллен, ради бога, дай ему договорить, – вмешивается Николас. – Думаю, Гид хочет сказать, что они много всякого делали за эти месяцы, но она всегда была в одежде. Наверное, только в частных школах с проживанием принято полностью обнажаться и доходить до конца.