Текст книги "Обман, или Охота на мачо"
Автор книги: Сара Мэйсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
– О, ты противный.
– Как ты узнал, что мы здесь?
– Холли позвонила полчаса назад и сказала мне.
– Я не думала, что ты приедешь. И откуда у тебя эти кожаные штаны?
Меня занимают более важные вопросы.
– Нравится? На Бэт-роуд есть маленький магазинчик, там я их и купил.
– Холли! Винс! – обрывает Джеймс.
Мы удивленно смотрим на него.
– Что такое?
– Он грубиян, правда? – говорю я Винсу.
– Согласен. Можно мне чипсов?
* * *
Джеймс силой выгоняет Винса из машины, запретив ему возвращаться, и теперь мы продолжаем заниматься своим важным делом – наблюдать за офисом.
– Хочешь булочку? – предлагаю я.
– Спасибо.
Развернув ее, я замечаю:
– Эти булочки напоминают мне о детстве. Мама давала нам их после школы. Правда, она не умела готовить, и после ее стряпни у нас уходило полчаса на чистку зубов.
– У тебя есть братья или сестры? – спрашивает Джеймс, не отводя глаз от офиса мистера Мэйкина.
– Да, у меня три брата и сестра.
– Вот это да. Наверное, мама давала вам эти булочки, чтобы заставить вас замолчать.
– Наш обед действительно проходил немного шумно.
Джеймс кусает лепешку, не упуская из виду входную дверь:
– Расскажи о своей семье.
Я рассказываю ему несколько случаев из своего детства, включая историю о том, как мы принимали участие в карьерном росте мамы, поскольку она всегда настаивала, чтобы мы ездили вместе с ней на гастроли. Как весело было переезжать из города в город и как все актеры и актрисы стали нашими приемными дядями и тетями. Я объясняю, что мой отец был консультантом, и мы оставались в одном городе всего лишь на протяжении года или двух, а потом двигались дальше, потому что родители страстно любили путешествовать. Упоминаю и о том, как ужасно было переходить из одной школы в другую, постоянно оставляя своих старых друзей и заводя новых. Говорю, как мы, в конце концов, поселились в Корнуолле, после того как отец ушел на пенсию, и я получила возможность учиться в одной школе несколько лет подряд. Потом я, в свою очередь, спрашиваю о его детстве. Джеймс рассказывает мне об образе жизни, абсолютно чуждом моему, по большей части из-за того, что его детство прошло в одном месте. Мы смеемся над его рассказом о безответной любви к официантке местного паба, и он даже рассказывает мне о Робе, своем брате, убитом в прошлом году.
– Мне кажется, ты в своей жизни видел много ужасного, – рассеянно говорю я.
– Да, наверное.
– А зачем тебе вот это все? Почему ты решил стать полицейским? – спрашиваю я.
Мне вдруг стало любопытно.
Он бросает на меня взгляд, очевидно, не понимая, почему я спрашиваю об этом. Секунду спустя он успокаивается и говорит:
– Я всегда хотел работать в полиции.
– Почему?
– Когда я был ребенком, у нас произошел один случай.
– Расскажешь?
С минуту Джеймс колеблется.
– Я вырос в Глоусестершире. У моих родителей была своя ферма в деревне, где никогда ничего не случалось. Роб и я постоянно ругали это место, где никогда ничего не происходило. Вообрази: два прыщавых подростка с гормональным бумом слоняются там и сям от скуки, валяются на диване и ворчат, что им все надоело. Не то чтобы нам нечего было делать – на ферме всегда было море работы. Ту девочку искали все. Поиски были тщательные; все принимали в них участие. Вместе с полицейскими мы днем и ночью на протяжении двенадцати дней искали ее, пока наконец поиски не были прекращены. Затем местные жители искали девочку самостоятельно еще пять дней. Все мы горевали о ней, и наша община навсегда перестала быть такой, как раньше. Деревня, в которой никогда ничего не случалось, была осквернена. Родители девочки были настолько подавлены и измучены, что уехали оттуда. Я тогда чувствовал себя совершенно беспомощным. Поэтому, как только у меня появилась возможность, я пошел служить в полицию, думая о том, что в будущем я смогу помочь кому-то.
Он смущенно пожимает плечами.
– Ты сказал, что родители девочки были измучены?
– Да. Измучены прессой, – он окидывает меня взглядом. – Репортеры поселились около их дома, желая заснять их страдания на пленку и записать их слова. Это было ужасно.
– Так вот почему ты недолюбливаешь прессу.
– Верно.
– В конце концов, выяснилось, что произошло с девочкой?
– Да, труп нашли спустя месяц. Ее изнасиловали и задушили.
Несколько секунд мы сидим молча. Наконец-то мне стало понятно, почему ему была столь ненавистна идея создания «Дневника», и почему он с такой неприязнью относился ко мне. Не могу его за это винить.
– А ты когда-нибудь жалел о своем решении пойти в полицию?
– Никогда. Я влюблен в эту работу, – говорит он удивительно искренне. – Мне нравится встречаться с людьми, нормальными людьми, нравится и то, что не каждое дело можно раскрыть. Зато какое удовлетворение испытываешь, когда все же раскрываешь преступление!
– Ты сказал, что у ваших родителей была ферма. А что они делают сейчас?
– В прошлом году они продали ее и вышли на пенсию.
У меня есть еще дюжина вопросов, которые я хотела бы задать. Но не для «Дневника», а для себя. Я действительно хотела бы многое узнать, но не хочу показаться докучливым репортером, который говорит: «Я твой лучший друг, так что излей мне душу, а завтра ты услышишь наш интимный разговор в новостях». Вместо этого мы молчим и смотрим вперед, погруженные каждый в свои мысли. В моей голове вертятся картины из его детства, и мне хочется посмотреть его детские фотографии.
Неожиданно в голову приходит одна мысль, и я чувствую, что, благодаря установившейся атмосфере доверия, я могу задать этот вопрос.
– У меня к тебе вопрос по поводу утечки информации в «Бристоль джорнал».
– Да?
– Это как-то связано с тобой?
Джеймс хмурится и смотрит на меня:
– Нет, с чего ты взяла?
– Я была в отделе компьютерных технологий.
– Я знаю. Ты говорила, – терпеливо отвечает он.
– Мне сказали, что никто не приходил к ним по этому вопросу.
– Я сообщал им. Зачем мне врать? Я сообщил об этом э… как же его, Полу. Я сообщил об этом Полу. А ты с кем общалась?
– С женщиной.
– Ну, все понятно. Чертов отдел компьютерных технологий, они всегда заняты не тем, чем надо.
– Но, после того как я побывала там, утечка информации прекратилась.
– Благодаря мне. Я нашел виновного.
– Ты нашел виновного? – удивленно спрашиваю я.
Он смотрит на меня:
– Ну да.
– И кто это был? – спрашиваю я в нетерпении.
– Ты знаешь Билла?
– Билла? Милашку Билла? Кроткого Билла? – говорю я, не веря своим ушам.
– Я увидел, как он копается в моем компьютере однажды вечером, когда я зашел в офис взять кое-какие документы. Он сказал, будто кое-что ищет. Пару дней спустя, в тот день, когда мы арестовали подозреваемого в краже лекарств, я скопировал информацию по этому делу с главного компьютера на дискету. Когда на следующий день выяснилось, что у тебя украли информацию, я понял, что кто-то взял эту дискету, потому что не нашел ее там, где оставил. Я нажал на Билла, и он во всем признался.
– Почему ты не рассказал об этом мне?
– Я не хотел, чтобы у Билла были неприятности. У него сейчас и так много проблем – финансового порядка. К тому же он не совершил ничего ужасного. То, что он сделал, было просто неэтично.
– Для меня то, что он сделал, было ужасно! – с жаром отвечаю я.
– Наверное. Я помню, как твой редактор посоветовал сойтись со мной поближе, а ты ответила, что это все равно что пытаться сойтись поближе с Ганнибалом Лектером, – сухо замечает Джеймс.
Я чувствую, что начинаю краснеть, и тереблю краешек юбки:
– Ну, когда мы только встретились, с тобой было не слишком просто.
– Да, я знаю.
После небольшой паузы он добавляет:
– Но Ганнибал Лектер – это слишком.
Я улыбаюсь. Чтобы сменить тему, я говорю:
– Я заметила, что ты часто ссоришься с Биллом!
– Да, это правда.
– Я подумала, что это из-за твоего дурного характера!
– Ладно, не будем больше о дурном характере и Ганнибале Лектере.
Мы погружаемся в молчание и продолжаем наблюдать за дверью в офис мистера Мэйкина. Не отрывая от нее глаз, Джеймс говорит:
– Робин рассказывала тебе о том, что происходит?
Я аж подпрыгиваю от удивления.
– О том, что происходит между вами? – робко спрашиваю я.
– Да.
– Да, вроде бы.
– Все кончено. Поэтому она так расстроена.
– Значит, между вами уже ничего нет?
– Ничего.
После небольшой паузы он добавляет:
– Да на самом дуле ничего…
Неожиданно он останавливается и подается вперед. Я смотрю туда же, куда и он, и вижу мистера Мэйкина. В руках у него портфель, он направляется к машине. Джеймс заводит двигатель, и мы пристегиваемся. Бросаю взгляд на часы. Прошло больше трех с половиной часов.
Едем молча. Между нами и мистером Мэйкином несколько машин. Мы проезжаем жилые районы, офисные здания встречаются все реже. Следить за объектом, не вызывая при этом подозрений, все труднее, так как машин становится меньше. Примерно через четверть часа мы выезжаем в пригород Бристоля.
– Он едет не домой, – неожиданно говорит Джеймс после того, как мистер Мэйкин поворачивает направо.
– Откуда ты знаешь, где он живет? – спрашиваю я.
– Посмотрел вчера по базе.
Мистер Мэйкин быстро поворачивает налево, мы следуем за ним. Наконец, он останавливается у одного из домов, и мы паркуемся на расстоянии пяти машин от него. Наблюдаем, как он выбирается из автомобиля и идет по дорожке, ведущей к дому.
– Какой номер у этого дома? – шепчу я.
– Почему ты шепчешь?
Джеймс смотрит на номер дома, возле которого мы припарковались, и вычисляет номер того дома, в который вошел мистер Мэйкин.
– Номер шестнадцать.
Затем он оборачивается в поисках названия улицы.
– Мэйпл-три-драйв, – говорит он, доставая блокнот и записывая название.
– Джеймс!
Я толкаю его локтем. Огромный рыжий кот идет по дорожке, ведущей к дому, и исчезает за дверкой для животных.
– Кошачья шерсть, – выдыхаю я.
Мы разворачиваемся и едем обратно в участок. Взяв очередную порцию писем у не такого уж сердитого сержанта Дэйва, поднимаемся в офис.
– Удивительно, что тебе не приходят письма после интервью на телевидении, Холли, – говорит он.
– Ха-ха. Очень смешно, – отвечаю я.
Джеймс садится за стол и, быстро просмотрев свои письма, залезает в компьютер, чтобы проверить адрес, по которому приехал мистер Мэйкин. Я кладу локти на стол и смотрю на экран компьютера. Несколько минут мы ждем, пока он загрузится, и затем Джеймс вводит нужный адрес, чтобы проверить, значится ли его владелец в учетных списках полиции. Снова ждем. Компьютер издает скрип и треск и наконец выдает результат: «Указанный адрес в списках не значится».
Джеймс откидывается на стуле, сцепив руки за головой, и отрешенно смотрит перед собой.
– Надо было нам подождать, пока кот снова выйдет на улицу, повалить его на землю и взять образцы шерсти, которые потом можно было бы отправить на анализ ДНК и сравнить с теми образцами, которые нашел Роджер, – замечаю я.
– Это нелепая идея. Результат анализа ДНК мы бы получили только через несколько недель.
– Может быть, просто поехать и заявиться в этот дом?
– Они могут не впустить нас без ордера и быстро избавиться от награбленного.
– А что если он просто навещал свою сестру или еще кого-нибудь? У огромного количества людей есть рыжие коты. И вообще, ты уверен, что мистер Мэйкин замешан в этом деле? С таким же успехом можно арестовать мою тетушку Энни. У нее есть антикварные часы и полосатый рыжий кот.
– Это просто подозрение, не более того.
– Подозрение? – с сарказмом переспрашиваю я. Не надо подозрений. Я была в комнате во время беседы с мистером Мэйкином, и он показался мне кристально чистым. У журналистов тоже наметан глаз.
– Дело не только в часах и коте. У меня есть все основания для подозрений. – Он хмурится и добавляет: – Я пошлю полицейских задать несколько вопросов владельцам дома. Также мы установим наблюдение за домом до того, как у нас будет ордер. Нужно только получить согласие шефа.
С этими словами Джеймс удаляется в направлении кабинета главного инспектора.
Мне нужно заниматься «Дневником», но вместо этого я задумчиво смотрю в пространство, мои мысли прикованы к событиям последнего часа. Я с нетерпением жду возвращения Джеймса и озираюсь в поисках Келлума, чтобы немного поболтать с ним.
– Ну что… – говорю я, усевшись к нему на стол и взяв в руки пресс-папье. – Вы с Робин не ладите? – как бы совершенно случайно спрашиваю я.
Согласна, это не самое лучшее начало для разговора, но вечный треугольник «Робин – Джеймс – Флер» не выходит у меня из головы. К тому же мы с Келлумом последнее время не так часто остаемся наедине.
– Ну почему? Это тебе Джеймс сказал?
Я киваю и начинаю вертеть в руках пресс-папье.
– А с Джеймсом ты тоже разругался?
– Конечно! Он хочет пригласить на свадьбу Робин. Представляешь, как неловко это будет выглядеть? Я сказал ему, чтобы он ни в коем случае не делал этого, но Джеймс не хочет ничего слушать. Кажется, он полагает, что Робин нуждается в его защите.
Келлум вздыхает и откидывается на стуле:
– Скоро тебя перестанет это беспокоить: «Дневник» закончится. Чем ты собираешься заниматься после этого?
Я пожимаю плечами:
– Наверное, вернусь обратно в отдел новостей. Надеюсь, что благодаря «Дневнику» мне дадут хорошую работу.
– Я в этом уверен. «Дневник» имеет огромный успех!
Краем глаза я замечаю, что Джеймс вернулся.
– Увидимся, – быстро бросаю я Келлуму и бегу к своему столу.
– Ну?
– Шеф неохотно согласился с идеей взять дом под наблюдение на несколько дней.
Я пишу новый фрагмент «Дневника». Сегодня он получился несколько глубокомысленным (на мой взгляд). Начало такое:
«Сегодня я узнала детектива Джека Свитена несколько лучше. Мы поговорили о его детстве и о том, где он вырос. Он рассказал мне историю о маленькой девочке…»
Утро пятницы. Заходит Джеймс:
– Обыск состоится в четверг. Мне дали для этого пятерых офицеров.
Я широко открываю глаза. Сколько всего интересного выпало на мою долю! Сначала засада, а теперь обыск!
– Фантастика! – восклицаю я, хлопая в ладоши. – Значит, наблюдение принесло свои плоды?
– Ночью произошло много событий. Полицейские поговорили с несколькими людьми, а некоторые детективы опросили своих доверенных лиц в этом районе. Ночью там что-то происходит.
– Когда мы едем, в четверг?
– Ты не едешь.
Улыбка медленно сползает с моего лица:
– Что значит – я не еду?
– Это значит, что ты не едешь.
– Почему? Это опасно?
– Не то чтобы опасно, скорее непредсказуемо. С тобой может что-нибудь случиться, особенно с твоим талантом оказываться в неподходящем месте в неподходящий час.
Сказав это, Джеймс обращается к своим бумагам.
– Ты не можешь так поступить. Речь идет о моей карьере.
– Речь идет не о твоей карьере, речь идет о тебе.
– Может быть, я хотя бы посижу в машине, до тех пор пока не станет безопасно?
Он колеблется:
– И ты не будешь выходить из машины до моего возвращения?
– Обещаю.
Джеймс смиренно вздыхает:
– Тогда ладно.
– А Винс?
– Не гневи Бога, Холли! – говорит он, возвращаясь к бумагам.
* * *
День мы проводим в суде, где вскоре должен появиться Кеннет Тэннер, укравший лекарства из больницы. А пока мы с Джеймсом шатаемся без дела, пьем бесконечный кофе, разгадываем газетные кроссворды и читаем друг другу наши гороскопы (он Скорпион, а я Дева). Все это абсолютно напрасная трата времени, ведь Джеймса даже не приглашают в зал заседания в качестве свидетеля. Винс все же фотографирует нас у здания суда. Я начинаю скакать по ступенькам и в конце концов падаю, чуть не сломав шею себе, а заодно и Джеймсу.
Проведя таким вот малоинтересным образом весь день, я собираю вещи и еду в редакцию сдавать материал. Раскрытие дела об ограблениях (если раскрытие этого дела вообще возможно) сильно повысит популярность «Дневника». Все же иногда журналистам удается оказаться в нужное время в нужном месте. Я улыбаюсь. Интересно, после всего этого мне дадут новую должность или Джо заставит меня вернуться к некрологам о домашних животных?
Я влетаю к себе в квартиру.
– Лиззи? Ты дома? – кричу я из прихожей, снимая пальто.
Из гостиной доносится легкий шелест. Наверное, она нашла заварной крем и теперь поедает его. Я вхожу в комнату и вижу унылое лицо Лиззи, обращенное ко мне из недр дивана. Сочувственно морщу нос.
– Как ты себя чувствуешь? Как на работе? Алистер все еще игнорирует тебя?
С отважным видом она запихивает очередную порцию заварного крема в свой и так уже набитый рот и отрицательно мотает головой.
– Я даже надела свой сексуальный костюм-двойку, – говорит она, обрызгав меня кремом. – Безрезультатно. Ни жеста внимания, ни взгляда, ни слова.
– Ох, – печально говорю я.
Все мои избитые реакции сейчас прозвучали бы очень неубедительно, поэтому я предпочитаю молчать. Пожалуйста, не подумайте, что Лиззи купается в жалости к себе (хотя время от времени нам всем хочется пожалеть себя) – вовсе не так. Это просто реакция на напряжение, которое она испытывает на работе. Лиззи скорее выколет себе глаз, чем даст людям возможность увидеть, как она плачет. Так что на работе она ходит с высоко поднятой головой и выглядит так, будто ничто не произошло. Вернувшись же домой, Лиззи погружается в пучину уныния, измученная своим собственным актерством.
Чтобы как-то отвлечь ее, я рассказываю о последних событиях в деле Лиса.
– Подумать только, может быть, уже на следующей неделе мы узнаем имя Лиса и то, как он выглядит, – взволнованно говорю я.
– Когда состоится обыск?
– Около шести утра – по-моему, так сказал Джеймс.
– А ты разве не собираешься накануне на девичник?
Я пристально смотрю на нее. Я совсем забыла про этот чертов девичник. Придется идти, я обещала Флер.
– Что ты так смотришь на меня?
– Я думаю, что тебе не помешает сходить со мной на вечеринку, – серьезно говорю я.
– Ты, должно быть, сошла с ума. К полуночи я перережу себе вены!
– Ой, да перестань! Там будет весело!
– Весело? Весело? Бегать туда-сюда с тарелками? Нет, уж лучше я останусь дома. Но все равно спасибо.
– Послушай, я уверена, что Флер не будет против. Нужно только позвонить ей.
– Нет, точно, абсолютно точно и безоговорочно. Нет.
Глава 20
Мы с Лиззи входим в бар «Генри Африка», опоздав примерно на пять минут. Флер уже сидит за барной стойкой в окружении нескольких подружек. С легкостью определяю девчонок, работающих вместе с ней в Доме милосердия. Они собрались в кучку по левую руку от нее. Почти все в очках, а прически у них настолько невыразительные, что, будь я Ники Кларком [6]6
Ники Кларк – британский стилист-парикмахер.
[Закрыть], тут же взялась бы за ножницы и подстригла их. На одной из них клетчатая юбка (нет, не от Версаче, конечно, и не на двадцать дюймов выше колен).
Девчонки из другой группы выглядят более непринужденно, но не менее ужасно. Они, очевидно, как раз носят одежду от Версаче, а стрижки им делал не иначе как сам Ники Кларк. Видимо, это подруги Флер. Мне трудно представить их вместе с Джеймсом Сэбином. (Я не должна, не должна судить по внешности.)
Подходя к ним, я чувствую на своем затылке взгляд Лиззи. Меня слегка передергивает – провести вечер понедельника в компании телевизора кажется мне гораздо более приятным времяпрепровождением.
Вообще-то, меня чуть не убедили остаться дома, но это была не Лиззи. Бен зашел ко мне после тренировки. Он был похож на Робби Уильямса, а я в это время как раз собиралась на девичник. Он пел, а я собиралась.
– Ты уходишь? – с недовольным видом спросил Бен, лежа на кровати в своей грязной форме для игры в регби. – А я думал, что ты потрешь мне спину в ванной, а потом мы пойдем в твой любимый ресторан.
Он убрал со лба свои светлые волосы, а я снисходительно улыбнулась его попытке подкупить меня.
– Я обещала прийти. Кроме того, Лиззи будет полезно выйти куда-нибудь, – сказала я, крутя щеточкой в тюбике с тушью в отчаянной попытке хоть что-нибудь наскрести.
Он нахмурился:
– Сколько она еще собирается жить у тебя? Неужели так трудно решить проблему с этим Алистером? Кстати, как он, говоришь, зарабатывает на жизнь?
– Он занимается компьютерами.
– Работа для педиков.
Я вздохнула:
– Бен, то, что он следит за собой и ходит в сауну с друзьями, еще не означает, что он педик.
– Ну, не знаю.
– Дорогой, приходи завтра вечером, и, если захочешь, я всю ночь буду тереть тебе спину.
Я замолчала и села на кровать рядом с ним.
– Ты слишком красивая сегодня, чтобы отпустить тебя к девчонкам, – сказал он, обнимая меня.
Должна сказать, что я довольна собой. Я решила, что после нервных разговоров с Лиззи и не менее нервной работы в полиции, я должна пойти на девичник и потратить достаточно времени на приведение себя в порядок. Я приняла ванну, побрила ноги, выщипала брови, став при этом похожей на рождественскую индейку, нанесла на лицо маску, которую не снимала до тех пор, пока лицо не стянуло, и даже сделала укладку. Надела серую юбку, плотно облегающую бедра (Бен подарил мне ее на Рождество, хотя я подозреваю, что на самом деле ее купила мама Бена, потому что он никогда эту юбку не узнает), сиреневый топик со стразами и великолепнейшие сережки от Батлера и Уилсона. Я с силой пыталась натянуть топик как можно ниже, пока Лиззи не сказала, что живот должен быть открытым.
– Ну, мне не очень-то хочется идти на эту вечеринку, – вздохнула я.
– Вот видишь. Так оставайся со мной.
– Вдобавок ко всему там будет Святая Тереза.
– Святая Тереза?
– Да, ты ее знаешь. Мы видели ее несколько недель назад. В баре.
Он теребит уголок моего пухового одеяла.
– А, да. Помню, – рассеянно произносит он. Подняв на меня глаза, добавляет: – Приезжай ко мне завтра, и мы немного побудем наедине.
– Я не могу оставить Лиззи.
– О'кей. Тогда я сам приеду, – надувшись, заявил он.
Я поцеловала его в макушку:
– Спасибо.
Мы здороваемся с Флер, во всем своем великолепии восседающей на барном табурете в окружении подруг. На ней нет фаты: розовые облегающие брюки, в которые я никогда не смогла бы влезть, и красивый короткий топик, демонстрирующий ее худой загорелый живот. Я глубоко вздыхаю, не желая сравнивать ее с собой. Она приветствует нас громким возгласом, и Лиззи, широко улыбаясь, благодарит ее за приглашение. Затем Флер представляет нам своих подруг. Я запоминаю имя первой представленной нам девушки – вероятно, подружки невесты. Она стоит рядом с Флер и теребит волосы с таким видом, будто занимается жизненно важным делом. Тонкие губы Сюзи – так ее зовут – сложены в улыбку. Она смотрит на меня. Мне хочется зарезать ее – так, чтобы она никогда не поняла, кто это сделал. Имена остальных гостей я тут же забываю, и на протяжении того времени, пока Флер знакомит меня с ними, я просто глупо улыбаюсь.
– Возьмите себе в баре чего-нибудь, – говорит Флер.
Мы отдаем бармену по двадцать фунтов и смотрим на стройные ряды коктейлей.
– Не позволяй мне напиваться сегодня, – шепчу я Лиззи. – Завтра утром я еду на обыск.
– Не беспокойся. Я буду пить за нас двоих.
Мы смотрим, как бармен готовит нам два «Лонг айленда», а потом, облокотившись о стойку с вышеупомянутым напитком в руках, замечаем Святую Терезу, целующую Флер в щеку. Лиззи поворачивается к бармену:
– Повторите, пожалуйста.
Тереза тоже подходит к барной стойке.
– Привет, Тереза, – натянуто говорим мы с Лиззи.
– Привет, Холли, привет, Лиззи. Флер говорила, что ты сегодня придешь, Холли, но я не знала, что Лиззи тоже здесь.
Черт, она сразу же сбивает меня с толку.
– Забавно. Холли мне не говорила, что ты тоже сюда собираешься, – уставясь на меня, говорит Лиззи.
– Разве? – едва слышно произношу я.
– Так как ты здесь оказалась, Лиззи? – спрашивает Тереза.
Мы с Лиззи пристально смотрим друг на друга, и я начинаю с бешеной скоростью подыскивать подходящее объяснение. Но Лиззи опережает меня:
– Я пришла проследить за тем, чтобы Холли не напилась.
Смотрю на Лиззи.
– Надеюсь, что Холли не часто напивается, – усмехаясь, говорит Тереза.
– На сегодня у тебя не запланировано религиозных семинаров, Тереза? – ехидно спрашиваю я.
– Нет, сегодня я даже ушла пораньше с работы. Я просто обязана поддержать свою подругу, которая собирается связать себя священными узами брака.
– Уверена, что бармен сегодня много заработает на тебе.
Проигнорировав насмешку, она берет в баре белого вина с содовой и присоединяется к дружной компании девчонок из Дома милосердия.
Я со злостью высасываю через соломинку последние капли, отставляю пустой бокал в сторону и принимаюсь за новый.
– Почему ты не предупредила меня, что она тоже придет сюда? – шипит Лиззи.
– Потому что если бы я сказала об этом, ты бы не пришла.
– Ты чертовски права.
Мы поднимаемся по лестнице в ресторан, чтобы поесть, и я очень рада, что Тереза теперь находится далеко от нас. Рядом со мной сидит серьезная девушка по имени Шарлотта, Лиззи же оказывается напротив. Поскольку Тереза всегда говорит, что люди должны быть вежливы и учтивы друг с другом, я поворачиваюсь к Шарлотте и спрашиваю ее:
– Чем ты занимаешься в Доме милосердия?
– Я работаю консультантом, – мягко говорит она.
Это довольно некрасивая девушка с прямыми темно-русыми волосами. Ее манера говорить вызывает у меня желание встать на колени и излить ей душу.
– Ты знаешь Джеймса Сэбина? – спрашиваю я.
– Я не работала с ним, его консультантом была Джудит, – говорит она, указывая на миловидную девушку. – Но я видела его пару раз в приемной. Ты репортер, работаешь с ним и ведешь «Дневник», да?
– Да.
– Я узнала тебя по фотографии в газете.
В ответ на это я улыбаюсь, не зная, что сказать, и продолжаю изучать Шарлотту:
– Флер такая славная, правда?
Пожалуйста, ответь мне что-нибудь типа «О, нет! Она разыскивается в четырех странах за гнусные преступления!»
– Да, она так мила со всеми.
Проклятье.
– А сколько времени Джеймс и Флер встречаются?
– Около полутора лет.
– Их отношения завязались сразу после знакомства?
– Ну, не знаю, как он, а Флер все время только о нем и говорила. Конечно, он тогда горевал по своему брату, поэтому они стали встречаться только через несколько месяцев после того, как познакомились.
– А, ясно, – беспечно говорю я. Довольно трудно казаться беспечной, когда тебя так и подмывает прокричать: «Давай выкладывай! Расскажи мне все!»
– И посмотри, что происходит сейчас! Скоро мы отпразднуем их свадьбу! Настоящий хеппи-энд. Чудесно! – продолжает она.
– Да, это удивительно. А Флер давно работает в Доме милосердия?
– Пару лет. Только между нами… – она переходит на шепот (ах, эти слова – настоящая награда для журналиста). – Я не думаю, что Флер работает из-за денег.
– А для чего?
– Мне кажется, что ей просто нравится помогать людям.
Черт возьми, эта девушка состоит из елея и ладана.
– Уверена, что она работает только ради любви к ближним, – с чувством отвечаю я.
– Наверное, мне не стоит говорить тебе всего этого, ты же репортер. Очевидно, это из-за спиртного.
Я долго смотрю в свой пустой бокал, подзываю официанта и заказываю еще два коктейля.
– Не волнуйся, я пишу о Джеймсе и его работе в полиции, а не об их с Флер взаимоотношениях.
Спустя некоторое время Флер озвучивает идею собраться всем за одним столом, чтобы «узнать друг друга поближе». Постепенно гости собираются вместе. Я усаживаюсь рядом с Лиззи и обнаруживаю, что рядом со мной сидит Сюзи, лучшая подруга Флер. Мне снова хочется зарезать ее, но вместо этого я улыбаюсь и с теплотой в голосе говорю:
– Привет!
Она окидывает меня снисходительным взглядом. Я обещаю себе через пять минут переключить внимание на Лиззи и проболтать с ней весь остаток вечера.
– Ты подружка невесты?
Неплохое начало для разговора. Она поправляет волосы и кивает.
Я предпринимаю новую попытку:
– В каком ты будешь платье?
Ну, наконец-то! Хоть какое-то подобие внимания с ее стороны:
– Декольтированное платье со шлейфом и украшениями.
– Звучит здорово! – говорю я, не зная, что еще добавить. – Ты знакома с женихом?
Она хмурится.
– Он очень… приятный, да?
Держу пари, что она никогда не слышала того язвительного тона, которым иногда говорит Джеймс Сэбин. Я стараюсь не ухмыляться и смотрю на свою салфетку.
– Он полицейский, да?
– Детектив.
– Это одно и то же.
«Нет, – думаю я. – Это не одно и то же», – но тем не менее решаю оставить эту тему. Она, к сожалению, продолжает.
Снизив голос до шепота, Сюзи говорит:
– Не самая лучшая профессия на земле, не так ли?
«Знаешь, дорогуша, наличие этой профессии – единственное, что останавливает меня от желания воткнуть нож для масла в твое тощее бедро», – думаю я, однако киваю в знак согласия. Представляю, что бы сказал Джеймс Сэбин (помимо фразы «Хорошая работа!»), если бы узнал, что я зарезала подружку его невесты за полторы недели до свадьбы.
Спустя несколько часов я понимаю, что уже сильно напилась. Мы с Лиззи увлеченно болтаем друг с другом, а ведь за последние несколько недель я уже забыла, как хорошо мы с ней проводили время раньше.
– Лиззи, – шепчу я, – ты сказала, что не дашь мне напиться.
Лиззи пытается вырвать у меня из руки бокал.
– Слишком поздно, – говорю я, сжав бокал изо всех сил.
Она пожимает плечами и сдается:
– Что с тобой будет завтра утром?
– Все будет в порядке.
– Во сколько вы с Джеймсом едете на обыск?
– В полшестого.
– Вот это да!
– Все будет хорошо. Просто не буду ложиться спать!
Я чокаюсь с ней и осушаю очередной бокал «Лонг-Айленда».
– Как ты себя чувствуешь? – доброжелательно спрашиваю я.
– Неплохо, неплохо, – уверенно кивает Лиззи.
Я смотрю на нее с тревожным недоверием.
– К черту Алистера!
– К черту! – соглашаюсь я.
– Флер! – восклицаю я, когда та, слегка покачиваясь, усаживается рядом с нами. – Как тебе девичник? Нравится?
– Да, все отлично. А как вам? – спрашивает она.
– Лучше не бывает!
– Вы с Джеймсом завтра работаете?
– Т-с-с… – рассеянно произношу я. – Не говори об этом, а то он не позволит мне поехать.
Я озираюсь по сторонам; перед глазами все плывет и мне начинает казаться, что пора обзаводиться очками. Я ставлю в уме галочку, что нужно обратиться к окулисту.
– А где Тереза?
– Кто-то позвонил ей, и она ушла. Очевидно, какой-нибудь страстный любовник!
– Какой-нибудь мальчик-хорист, напившийся церковного вина.
– Надо немного оживить вечеринку, а то люди начинают расходиться.
Я бросаю беглый взгляд на толпящихся вокруг девушек. Должна согласиться, что вечеринка затухает.
– Я знаю одну игру! – с энтузиазмом говорю я…
– Холли, что, черт возьми, происходит? – зло произносит Джеймс.
Я открываю один глаз. Я просто прикрыла их на минуту, чтобы отдохнуть. Глаза слепит яркий свет. Сейчас Национальная медицинская служба переживает не лучшие дни. Я обязательно напишу жалобу правительству, как только меня выпустят отсюда.
– Джеймс! – с радостью говорю я, косясь на него одним глазом. – Что ты здесь делаешь? Ты тоже поранил палец ноги?
– Нет, не поранил. Я здесь потому, что мне позвонила Флер и сказала, что она придет домой позже, чем рассчитывала, потому что тебя нужно отвезти в больницу, – зло говорит он.
