Текст книги "Попав в Рим (ЛП)"

Автор книги: Сара Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Моё сердце разрывается. Но на этот раз от надежды. Может, наши отношения с мамой не так безнадёжны, как я думала.

Я кладу трубку ровно в тот момент, когда Сьюзан входит в дверь, а Ной следует за ней по пятам.

– Что здесь происходит? – говорит она, оглядываясь на Ноя. Резкий край её каре хлещет по линии подбородка. – Почему он пытался не пускать меня сюда?

– Это ты виновата в том, что сегодня появились папарацци, да? – спрашиваю я Сьюзан, когда она заходит.

Она настолько шокирована моим обвинением, что сумочка соскальзывает с её плеча и падает на пол. Несколько раз моргнув, она откашливается и грациозно наклоняется, чтобы поднять её.

– Я сделаю вид, что ты не бросила в меня это ужасное обвинение, и вместо этого помогу тебе собрать вещи, как мы и договаривались.

– Договаривалась ты, не я. И я никуда не уезжаю, – говорю я спокойно, хотя по венам бурлит ярость. Ной проходит мимо Сьюзан и встаёт рядом со мной, кладя руку мне на поясницу. Это такой поддерживающий жест, без попытки взять что-то на себя, что у меня наворачиваются слёзы.

Только не сейчас, эмоции.

Сьюзан опускает взгляд на то место, где Ной касается меня, и раздражённо вздыхает.

– Дай угадаю. Это он вложил тебе в голову эту идею? – она усмехается. – Так типично. Рэй, открой глаза и пойми, что он тебе не подходит. Вообще, ты задумывалась, что, возможно, это он сказал фотографам, где тебя найти? Или твоя мамаша, которая только и делает, что вытягивает из тебя деньги. Мы же знаем, что она...

– Хватит, – мой голос резкий, как удар кнута. – Я только что говорила с мамой. Это была не она. Вообще, это никогда не была она, да? Ты годами сливала истории обо мне в таблоиды, а маму делала козлом отпущения. И ещё: сколько из тех «вытягивающих деньги» просьб, о которых ты мне говорила, действительно исходили от неё?

– Это смешно. Ты собираешься верить своей маме – той, что годами использовала тебя, а не мне?

– Да. – Мой ответ мгновенен, и Сьюзан выглядит так, будто я её только что проткнула. Ной слегка надавливает мне на спину. Тихая поддержка. – Я знаю, что это была ты, Сьюзан, и теперь я понимаю, что ты ответственна за гораздо большее, чем я когда-либо осознавала, так что хватит нести чушь. И благодаря разговору с мамой я знаю, что ты вмешивалась в наши отношения, намеренно не передавала сообщения и вместо этого сочиняла ложь.

Я качаю головой, потому что теперь всё кажется таким очевидным.

Сьюзан скрещивает руки, и у меня возникает дикое желание схватить её за запястья и резко опустить их вниз – потому что это «сердитая поза» Ноя, и она не имеет права её копировать.

– Ты ошибаешься. Это твоя мать всё время лжёт и подводит тебя. Я всегда была той, кто о тебе заботился.

– Нет, Сьюзан. Ты уволена.

Слова слетают с моего языка так легко, что я вдруг чувствую себя невесомой. Будто вот-вот оторвусь от земли.

Рот Сьюзан открывается.

– Ты что, издеваешься? – Её глаза округляются. – Я последние десять лет только и делала, что выворачивалась наизнанку ради тебя! Добывала тебе лучшие контракты. Крупнейшие сделки. Самые выгодные рекламные предложения. Я в одиночку построила твою карьеру, и без меня ты бы сейчас была никем!

– Если бы ты действительно заботилась обо мне, ты бы следила не только за моей карьерой, но и за моим состоянием. Заметила бы, что ты загнала меня в угол. Что мне было одиноко без мамы. Но вместо этого ты была настолько одержима деньгами, что просто использовала меня. Использовала и отталкивала от меня самого важного в мире человека.

Она смотрит на меня – нет, прожигает меня взглядом – несколько секунд. Её веки дёргаются от сдерживаемой ярости.

– Это он, да? Он тебя на это подбивает? Промыл тебе мозги, чтобы ты видела во мне врага?

Она хватается за соломинку, но уже поздно. Теперь я вижу правду совершенно чётко.

– Хватит. Уходи.

Губы Сьюзан дрожат, но не от слёз. От чистой злости.

– Ты совершаешь ошибку.

Я пожимаю плечами. Даже если это так (а это не так), это моя ошибка. И это невероятное чувство – снова довериться себе.

– По контракту у тебя тридцать дней на передачу дел, но считай это оплачиваемым отпуском – потому что я не хочу ни видеть тебя, ни слышать о тебе ни в эти тридцать дней, ни после.

Она сжимает ремень сумки так сильно, что костяшки пальцев белеют.

– Я уйду. Но запомни: ты прожигаешь здесь свою жизнь, а этот… – она бросает взгляд на Ноя с таким отвращением, будто он что-то заразное, – …только потянет тебя на дно, как раньше это делала твоя мать. Хочешь верь, хочешь нет, но то, что я сделала сегодня, было ради твоего же блага.

– То есть ты признаёшь, что устроила сегодняшнюю засаду папарацци?

Сьюзан на секунду задумывается, но, видимо, решает, что терять уже нечего, и кивает.

– Да. Я это сделала. И сделала бы снова без колебаний, потому что видела, как ты сама себя убедила, будто это место может стать твоим новым домом. Но никогда, Рэй. Твоя жизнь и его жизнь несовместимы.

Я стискиваю зубы.

– Так что я просто ускорила неизбежное – разве это так ужасно? Было ли так ужасно немного отдалить тебя от твоей матери, с которой ты была невыносимо привязана? Боже, Рэй, когда я тебя встретила, ты буквально не отлипала от неё! Всегда слушала её советы, а не мои, и она тормозила тебя. Да, я немного вмешивалась, но это было необходимо, чтобы ты достигла своих целей.

Я делаю шаг в её сторону.

– Вали отсюда.

Прежде чем я что-нибудь в тебя запущу.

Её ноздри раздуваются, но затем она разворачивается и уходит, гордо подняв подбородок.

– Хотя, Сьюзан, погоди!

Она нехотя оборачивается.

– Как только окажешься в зоне доступа, сразу же скинь мне номер Клэр. Я нанимаю её в личные ассистенты.

Теперь у меня нет сомнений: Клэр уволили именно за то, что она узнала про Сьюзан. И её помощь мне сейчас очень пригодится – нужно срочно искать нового менеджера перед туром.

Сьюзан закатывает глаза, бормочет:

– Иди к чёрту, Амелия, – и захлопывает за собой дверь.

Что ж, хоть имя моё она таки запомнила.

И вот она ушла. Только когда её силуэт исчезает за окном, я разворачиваюсь и буквально падаю в объятия Ноя. Он крепко прижимает меня к себе, касаясь губами макушки.

– Ты была потрясающей.

Теперь я дрожу, и ноги вот-вот подкосятся. Адреналин уходит, оставляя после себя лишь оголённые нервы.

– Я с тобой, – говорит Ной, подхватывает меня на руки и осторожно укладывает обратно на кровать. – Она не права, знаешь? – смотрю на него снизу вверх, широко раскрыв глаза. – У нас всё будет отлично.

Он укутывает меня в плед, целует в лоб, и его губы задерживаются там – тёплые, мягкие.

– Я знаю.

Ной устраивается рядом, прислоняется к изголовью и берёт с тумбочки книгу. А потом делает нечто потрясающее: начинает читать мне вслух. Всю неделю я его уговаривала, а он отказывался. Но сейчас его голос звучит глуховато и уютно – идеально.

Сердце ёкает, и я прижимаю губы к его бицепсу. Его взгляд скользит по моему лицу, волосам, шее, будто лаская, прежде чем он снова сосредотачивается на скучной биографии. Это чудесно. Я не стала бы ничего менять.

Нам ещё так много нужно обсудить, столько решений принять, но вместо этого я позволяю себе просто лежать, откинув голову на подушку, и улыбаюсь, проводя пальцами вверх-вниз по его руке, пока он читает.

Может, ему и не понадобится лицо Грегори Пека в конце концов?

Глава тридцать пятая

Амелия

Я выхожу из ванной и заглядываю в комнату Ноя, где застаю его лежащим на боку на кровати с расставленными перед ним фишками «Эрудита». Мы часто играли в него последнюю неделю – так же, как пили коктейли в баре Хэнка в прошлую пятницу (где мне удалось не принять случайно снотворное и не отключиться), участвовали в турнире по «Сердцам» с его сёстрами в субботу вечером в «The Pie Shop», читали его невероятно скучную книгу вместе в постели...а потом не читали вместе в постели.

После того как я уволила Сьюзен, Томми позвонил и сообщил, что моя машина починена и готова к отъезду. Но я ещё не была готова, как и Ной, поэтому мы решили, что я останусь до тех пор, пока не придётся уезжать, чтобы подготовиться к туру. Увы, этот день наступает завтра. Но мне подарили ещё одну потрясающую неделю с Ноем, его сёстрами и этим чудаковатым городком – и этих воспоминаний хватит, чтобы продержаться следующие девять месяцев. Мы с мамой тоже стали чаще разговаривать по телефону. Она встретится со мной за несколько дней до начала тура, чтобы помочь собрать вещи и официально восстановить связь.

С Уиллом, который теперь постоянно где-то рядом, когда мы выходим куда-то, всё стало немного иначе, но, как ни странно, это не вызвало дискомфорта. Первые несколько дней после большого скандала папарацци крутились в городе, выхватывая кадры каждый раз, когда я появлялась на улице, но вскоре, поняв, что такая жизнь для большинства слишком медленна и скучна, они исчезли. Моя приватность вернулась.

То, что я считала проблемой для городка, неожиданно стало главным событием их года. Как только где-то замечали папарацци, все тут же превращались в павлинов, демонстрируя случайные таланты и изо всех сил стараясь попасть в кадр. Таинственным образом вывеска хозяйственного магазина Фила с каждым днём всё ближе подбиралась к «The Pie Shop» месту, где фотографы часто дежурили у входа, – и всегда рекламировала новые скидки.

И, кажется, никто не против того, что Уилл постоянно рядом. На самом деле, все его обожают. Немного непривычно, что он стал нашим третьим соседом по дому и занял комнату, в которой жила я, но он отсиживается в своём внедорожнике, наблюдая за подъездной дорожкой до поздней ночи, а потом заходит внутрь, чтобы поспать пару часов, и снова выходит на рассвете. Мэйбл продолжает подкармливать его пирогами, потому что считает, что ему нужно больше калорий для поддержания всей этой мускулатуры. Мне кажется, она в него влюблена. Когда я вернусь после тура, как мы и договорились с Ноем, нам придётся придумать более постоянное решение для охраны. Но сейчас Уилла нет в этом доме – и это главное.

– Воровка, – говорит Ной, замечая, во что я одета.

Я снова стащила его толстовку и не собираюсь возвращать. Под ней – только лёгкие шортики для сна. Ной замечает это – точнее, замечает отсутствие одежды на моих ногах. Он усмехается про себя и переводит взгляд обратно на доску, высыпая фишки, прежде чем сесть на край кровати.

– Ещё партию? – спрашиваю я, вставая между его ног.

Он кладёт руки на мои бёдра и смотрит на меня с таким обожанием, что я чувствую себя невероятно красивой даже с мокрыми волосами и в его мешковатой толстовке.

– Просто подумал, раз это твоя последняя ночь в городе, ты захочешь сыграть ещё раз, – говорит он, и мне не нравится, как грусть внезапно окрашивает его слова.

– Последняя ночь на время, – поправляю я.

Он слабо улыбается, но видно, что его сердце всё ещё под защитой. Последние два дня он стал более замкнутым и задумчивым.

Сегодня вечером городок устроил мне небольшие проводы в доме Ноя, но он весь вечер держался в тени. Кажется, он ужасно боится, что у нас не получится. Что история повторится и я изменю ему. Бедняга даже не понимает, что теперь ему от меня не избавиться.

Его взгляд задерживается на моих губах.

– Да…на время.

– Ты не веришь, что я вернусь?

Он колеблется с ответом.

– Я хочу верить. Просто…

– Тебе сложно снова доверять полностью. Я понимаю.

Я запускаю пальцы в его волосы, и он закрывает глаза с выражением боли на лице. Наклоняюсь и целую его в щеку.

– Я обещаю, что вернусь, Ной. И знаешь, почему ты можешь мне поверить?

– Почему? – спрашивает он, всё ещё не открывая глаз.

Я пользуюсь моментом, чтобы изучить его. Запомнить каждый сантиметр его лица: каждую морщинку, ресницу, изгиб губ.

– Потому что я нашла дом и семью в этом городке и люблю их. – Глубоко вдыхаю, беру его лицо в руки и приподнимаю, чтобы он смотрел на меня. – И я люблю тебя.

Он открывает глаза, но руки его по-прежнему крепко держат мои бёдра. На его лице – нежная растерянность, ведь мы ещё не произносили этих слов. Но я больше не могу их сдерживать.

И тогда Ной улыбается. Широко. Ослепительно.

– Я тоже люблю тебя, Амелия.

– О, слава богу, – выдыхаю я, снимая его руки с моих ног, поднимая его запястья вверх и стаскивая с него футболку. – Я уже начала нервничать.

Неправда. Я знала, что он любит меня, ещё до того, как он сам это осознал.

Он смеётся, когда я окончательно стягиваю футболку через его голову. Теперь он без верха – именно так, как мне нравится. Мой взгляд жадно скользит по его загорелому, летнему телу: мускулистые плечи и бицепсы, широкая грудь, вены, проступающие на предплечьях. Красивый, яркий татуированный пирог с цветами на рёбрах – такой контраст с его ворчливой, неприступной мужественностью. Его светлые волосы слегка растрёпаны, а угрюмый обычно рот кривится в усмешке, пока я разглядываю его.

Затем он наблюдает, как я снимаю толстовку, обнажая шёлковый топ на тонких бретельках под ней. Нежно-розовый, он сливается с моей кожей, ещё розовой после душа. Я попросила Клэр (которая теперь мой официальный ассистент) привезти кое-что из моего дома, когда решила остаться здесь ещё на неделю, и сейчас благодарю себя за то, что догадалась включить в этот набор именно этот топ.

Взгляд Ноя скользит по мне, и я чувствую жар его глаз. Он следит за мной, пока я подхожу к двери спальни и запираю её. Не думаю, что Уилл зайдёт до полуночи, но я даю понять: то, что я запланировала на сегодня, не должно быть прервано.

Когда я возвращаюсь к Ною, он уже стоит, скрестив руки на груди. Поза Угрюмого Медведя. Я копирую её – женственную, изящную версию. Угрюмая в шёлке. Это заставляет его рассмеяться, а затем его взгляд падает на моё плечо. Он проводит пальцем по тонкой бретельке топа, по моей коже.

– Такая мягкая… – бормочет он, скорее себе.

Зацепляет бретельку пальцем и медленно сдвигает её с плеча. У меня подкашиваются ноги. Такой сильный, грубоватый мужчина не должен уметь быть таким нежным. Его другая рука прижимает меня за поясницу, плотно притягивая к себе. Его дыхание касается моего обнажённого плеча, когда он наклоняется, чтобы оставить плавящий поцелуй на моей ключице.

Я задыхаюсь от собственной потребности в нём, но остаюсь неподвижной, позволяя ему покрывать горячими поцелуями моё плечо, шею, губы. Я натянута, как струна, дрожу от предвкушения, чувствуя, как его язык касается моей кожи.

– Я не хочу отпускать тебя, – шепчет он мне на ухо, переходя на другую сторону моего тела.

– Это не прощание, Ной.

– Тогда почему это так ощущается? – Его губы скользят вдоль линии горла. – Почему мне кажется, что я могу больше никогда тебя не увидеть?

Я закрываю глаза и провожу руками по его твёрдой груди, чувствуя, как его сердце бьётся под моей ладонью, – наслаждаясь жаром его губ, сладостью его прикосновений. Сейчас, в его комнате, окружённая его телом, я уверена, что у нас всё получится. Но должна признать: когда мои мысли крадутся в будущее, мне становится тревожно. Моя жизнь вот-вот превратится в сплошную работу, и Ною придётся доверять мне, даже когда у меня не будет возможности часто звонить или когда он наткнётся на какую-нибудь сомнительную (и лживую) статью в жёлтой прессе.

Я в ужасе от мысли, что это может закончиться, но в то же время я точно знаю – мы с Ноем созданы друг для друга.

Обнимаю его за талию и прижимаюсь крепче. Он смотрит мне в глаза.

– Будущее полно неизвестности. Мы не сможем разгадать все загадки сегодня. Давай просто насладимся моментом, пока он у нас есть.

Он наклоняется, чтобы нежно поцеловать меня, и этот поцелуй пронзает сердце.

Только бы это не было прощанием. Не сдавайся так скоро, Ной.

Его ладонь скользит по моей руке, медленно сдвигая вторую бретельку. Тёплое дыхание обжигает кожу. Я замираю, наслаждаясь и сгорая от каждого его прикосновения – то ласкового, то дразнящего. Никому в жизни я не доверяла так сильно. Никого так не хотела. Я люблю его.

Пока Ной неспешно освобождает меня от ткани, я наблюдаю, как теряет контроль он сам. Его дыхание сбивается, когда перед ним остаётся только кожа, а глаза вспыхивают. Пальцы впиваются в мои бёдра, притягивая ближе. Под его взглядом я чувствую себя могущественной и срываю с него всю одежду.

Этой ночью он говорит «я люблю тебя» своим ртом. Говорит «я буду скучать» своими руками. Говорит «у нас всё получится» своим телом. И когда между нами не остаётся ничего, кроме кожи и желания, наши сердца сплетаются с конечностями, стирая границы. Мы падаем в это пространство между реальностью и сном, где за стенами его комнаты ничего не существует. Я чувствую только его сильное, тёплое тело, его пальцы, оставляющие огненные следы на моей коже, пока я не растворяюсь в нём полностью.

Мы проводим вечер в радостных, безрассудных, горьких объятиях, пока не начинаем дремать под ленивые поглаживания его пальцев вдоль моего позвоночника. Я изо всех сил стараюсь не заснуть, потому что знаю – когда проснусь, мне придётся уезжать.

Тур начинается через несколько дней, и у меня нет выбора.

Глава тридцать шестая

Ной

Колокольчик над дверью «The Pie Shop» звенит, когда я вхожу внутрь – ровно так же, как и последние три дня с тех пор, как уехала Амелия. Дверь закрывается за мной, и я застываю в тишине, впервые в жизни ощущая острое одиночество. Раньше я наслаждался этой тишиной. Жаждал её. А теперь жажду только её.

Мне не хватает её смеха. Её глаз. Изгиба её улыбки, ощущения её кожи и даже её дурацких панкейков. Что бы я сейчас отдал за целую стопку этих панкейков…Вчера она оставила сообщение на автоответчик, сказала, что у неё собрание по поводу тура, и попросила позвонить ей, когда я приду на работу. Но я всё ещё не могу заставить себя это сделать – ненавижу ту дистанцию, которая чувствуется между нами в телефонных разговорах. Чтобы пережить эти девять месяцев, мне придётся загружать себя по полной.

Сегодня утром я планирую выложиться здесь, в пекарне, потом заеду к бабушке на обед. Вернусь на работу и задержусь допоздна, а потом, может, Мэйбл найдёт для меня какую-нибудь работу. Забор перед её гостиницей не помешало бы покрасить. У Энни, наверное, пора менять масло в грузовике. А может, я баллотируюсь в мэры.

– Вау, ты выглядишь просто отвратительно, – говорит Эмили, заходя следом за мной.

Я хмыкаю. Я так подавлен, что даже не могу выдавить из себя колкости.

– Ной, серьёзно, ты выглядишь жутко.

– Слышал в первый раз, – бурчу, яростно протирая стойку.

– Ты сегодня говорил с Амелией?

Я перехожу к высокому столику и протираю его так усердно, будто пытаюсь снять с него слой дерева.

– Нет.

– Позвонишь ей позже?

С чего это она вдруг так интересуется моими звонками?

– Может быть.

Эмили наблюдает, как я швыряю тряпку на пол и ногой оттираю упрямое пятно.

– Энни сказала, что когда она была у тебя дома пару дней назад, Амелия звонила, а ты не стал брать трубку.

Я пожимаю плечами – мне совсем не хочется сейчас это обсуждать.

Эмили хватает меня за руку, когда я пытаюсь пройти мимо.

– Эй, постой секунду. Нам нужно поговорить.

– Ладно. Но только не об Амелии.

Я упрямо смотрю на стену, отказываясь встречаться с сестрой взглядом. Я ворчу, и все мои эмоции вот-вот вырвутся наружу, а я не хочу, чтобы именно она их приняла на себя.

– Слишком плохо, но говорить мы будем именно об этом. Садись.

Она указывает на высокий столик. Я не двигаюсь, просто из упрямства.

– СЕЙЧАС, – рявкает она, и я мгновенно подчиняюсь, потому что, чёрт возьми, она становится пугающей, когда сердится.

Эмили даже не даёт мне как следует усесться на табурет, прежде чем вонзает мне в сердце нож мясника:

– Амелии не будет девять месяцев.

Я сглатываю и хмуро смотрю на неё.

– Да, спасибо, капитан Очевидность…

– Её не будет, – продолжает она. – И что ты собираешься с этим делать?

Я закрываю рот, потому что не ожидал такого вопроса. Что значит «что делать»? Что тут можно сделать? Завтра у Амелии начинается тур, и она позвонит мне, когда устроится в автобусе. А потом мы будем неделями играть в телефонные прятки, пока она наконец не устанет от неудобств, которые я ей создаю, и не бросит меня. (Мы этого не планировали, но я почти уверен, что так и будет.)

– Ничего. Я остаюсь в Риме, буду заботиться обо всём и обо всех, пока она в туре. Думаю, ты, как никто другой, должна была бы этому радоваться.

Эмили морщится, будто я её ударил. И, возможно, в каком-то смысле так и есть. Вот почему я не хотел с ней об этом говорить – мои рефлексы сейчас настроены на разрушение.

– Прости… – тяжело вздыхаю я, проводя рукой по волосам. – Не стоило так говорить.

– Нет, не извиняйся. Ты прав, и отчасти поэтому я здесь.

Она делает паузу, глубоко вдыхает, выдыхает и продолжает:

– Я была несправедлива к тебе…и к девочкам. Мы с тобой достаточно взрослые, чтобы помнить наших родителей, какими они были. Мы помним, что чувствовали в тот день, когда нам позвонили и сообщили о них. Поэтому мы точно знаем, откуда берётся наша травма. А девочки её чувствуют, но не всегда понимают почему.

Меня скручивает от боли внутри. И когда глаза Эмили наполняются слезами, я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не спрыгнуть с табурета и не пуститься наутек. Всё, чего я хочу, – убежать от боли, но она всегда находит меня.

– Недавно я поняла, что просто смирилась со своей травмой и решила жить в её границах, чтобы больше не страдать. Мне было проще всего знать, что я боюсь потерять близких, и поэтому не выпускать их из виду. Но теперь я вижу, что мне было комфортнее платить за это спокойствие ценой счастья окружающих. Мэдисон… – Эмили с трудом выдыхает и плотно закрывает глаза. – Мэдисон так мечтала уехать учиться в кулинарную школу, а я отговорила её. Из-за меня и моих страхов она теперь работает учительницей и ненавидит свою работу. Энни настолько предана мне, что даже не рассматривает возможность уехать из этого городка, и я боюсь, что теперь она уже не позволит себе мечтать о большем. А ты… – По её щеке скатывается слеза. Я накрываю её руку своей.

– А ты тащил на себе не только свою боль, но и нашу, с тех пор как тебе пришлось повзрослеть в десять лет. И это несправедливо, Ной. И единственный раз, когда ты всё же позволил себе снова чувствовать, Мерритт этим воспользовалась. А потом…этим воспользовалась и я. Когда ты пришёл помогать с бабушкой, я должна была поддержать тебя и подбодрить, чтобы ты снова начал жить. Чтобы не отказывался от любви. Но вместо этого я использовала твою боль в своих интересах – чтобы держать тебя рядом и чувствовать себя в безопасности. Но нам обоим пора перестать оберегать свою жизнь от любых потрясений. Думаю, в этой жизни нам ещё не раз будет больно…но, может, оно того стоит? Потому что иногда мы будем переживать и что-то по-настоящему прекрасное. Может, не всё закончится болью. Но мы никогда не узнаем этого, если не попробуем.

Я сжимаю руку Эмили и хрипло смеюсь, изо всех сил стараясь, чтобы мои собственные чёртовы слёзы не вырвались наружу.

– Ты сама пришла к этому переломному выводу?

Она виновато улыбается.

– Я не говорила, что на следующий день после нашего скандала за ужином записалась к психотерапевту?

– Нет. Но я горжусь тобой, Эм.

– Не спеши гордиться. Я могу больше не прийти на приём. Эта женщина прямо в кабинете проводит операции на открытом сердце, и это адски больно.

Мы оба смеёмся, но затем выражение лица Эмили снова становится мягким.

– Ты любишь Амелию, но я вижу, что ты уже сдаёшься, потому что до смерти боишься, что она сделает это первой. Не отталкивай её и не закрывайся, боясь её потерять.

Чёрт. Она права. Я так и делаю.

– Ты любишь её, Ной. Вложи в эти отношения всё, что у тебя есть. Действительно попробуй, сделай её приоритетом вместо того, чтобы держаться на расстоянии на случай, если тебе снова будет больно.

– Но как? Она будет колесить по миру девять месяцев.

Эмили смеётся.

– Есть такая штука – самолёты. И если ты решишься ими воспользоваться, мы тут подменим тебя, пока тебя не будет. Мы так же хорошо умеем заботиться о бабушке. И о пекарне тоже позаботимся. Поезжай, проведи с ней время в туре. Не позволяй разлуке затягиваться.

– Ты правда не будешь против, если я стану уезжать чаще?

– Я привыкну. Не беспокойся обо мне так сильно.

Эмили встаёт и наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб.

– И ещё. Хватит быть ворчуном, купи себе наконец мобильник. И заодно проведи Wi-Fi, чтобы можно было переписываться и отправлять фото. Это очень поможет.

Я ворчу, хотя благодарен за её совет.

– Я люблю тебя, Ной.

– Я тоже тебя люблю.

А теперь мне нужно снова сказать эти слова Амелии. Лично.