Текст книги "Попав в Рим (ЛП)"
Автор книги: Сара Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Это слишком? Хочешь остановиться?
Он укутывает мои ладони своими. Не отпускает – не то чтобы я сопротивлялась.
– Нет, не хочу останавливаться. Просто…
Я стону и обмякаю, уткнувшись лбом в его грудь.
– Раньше от меня ждали определённого поведения. Из-за того, что я…знаменитость, парни думали, что я должна вести себя в постели как-то по-особенному. А потом разочаровывались, когда я не оправдывала их ожиданий. – Меня накрывает волна стыда. – Не знаю…
Ной издаёт глубокий, понимающий звук, который резонирует от его груди прямо в моё сознание. Он приподнимает меня, затем безжалостно рвёт нитку, мешавшую пуговице, и расстёгивает остальные сам.
Он садится, и теперь мы лицом к лицу, мои ноги обвивают его талию. Он стягивает рубашку – и вот он…кожа Ноя. Идеальная под моими пальцами.
Он берёт моё лицо в ладони, и я чувствую, как сильно горят его глаза. Кажется, Ной видит меня насквозь.
– Для меня ты просто Амелия. Та, что готовит ужасные панкейки и улыбается ярче солнца. Ты – всё, что мне нужно.
И в этот момент я чувствую себя в безопасности.
Я мягко целую его в губы, затем отстраняюсь. Провожу руками по его широким плечам, бицепсам, напряжённой груди, снова касаюсь губ. Пальцы скользят выше, ощущая морщинки улыбки. Я запомню его, даже если это будет последним, что я сделаю. Пронесу ощущение его улыбки через всю жизнь.
Одним плавным движением Ной переворачивает нас, прижимая меня к матрасу. Его вес – как землетрясение. Восторг. Блаженство. После долгих скитаний я наконец нашла якорь, и где-то в глубине сознания понимаю: больше я не хочу, чтобы кто-то другой касался меня.
Его губы ласкают мои медленно, сладко, искристо. Широкие ладони уверенно скользят по моему телу, разминают каждый сантиметр, пока пульс не замедляется, а конечности не становятся ватными. Он шепчет что-то на мою кожу – и я чувствую себя любимой, желанной, драгоценной.
«Я хочу этого навсегда,» – мелькает мысль.
За окном буря продолжает бушевать, но мы её не замечаем. До самого утра мы теряемся друг в друге, а Ной доказывает, что я – всё, что ему нужно.
Глава тридцать вторая
Ной
– Ты готова? – спрашиваю я Амелию, когда мы выходим из грузовика и останавливаемся плечом к плечу, глядя на город.
Сегодня на ней клетчатые капри, заправленные в белую майку (которую мне посчастливилось наблюдать, как она натягивала сегодня утром). Длинная коса лежит на плече, а ткань облегает её изгибы, будто вторая кожа. Приходится засовывать руки в карманы, чтобы не запустить их под эту майку средь бела дня.
– Мне стоит волноваться? – Её тон и скептический взгляд говорят, что она считает этот городок безобидным. Какая наивная.
Я приподнимаю её подбородок, чтобы она смотрела не на город, а на меня. Под глазами у неё лёгкие тени – и я улыбаюсь, потому что сам виноват в их появлении. Но не могу думать о прошлой ночи снова – желание и так едва сдерживаю.
Этим утром после душа (вместе, конечно) мы пили кофе на веранде, читая каждый свою книгу, пока не пришло время ехать в пекарню. Конечно, она пыталась уговорить меня почитать вслух, но я отказался – слишком забавно наблюдать, как Амелия дуется. Да и все остальные мои принципы насчёт неё уже рухнули, хоть один надо сохранить.
– Не недооценивай способность этого городка чуять сплетни.
– Что это значит? – её глаза расширяются.
– Значит, они все уже ждут нас. Почуяли, что между нами что-то изменилось.
Теперь она смотрит на меня с чистейшим весельем. Уверена, что я преувеличиваю.
– Думаю, тебе нужно чаще выбираться из этого городка, – она стучит по козырьку моей бейсболки. – Он тебе мозги запудрил.
Я ловлю её палец и прижимаю к себе, затем переплетаю наши ладони. Не думал, что обычное держание за руки может быть таким…волнующим.
Раньше я не был таким ласковым. Пока не встретил Амелию. Теперь только и хочу обнимать её, целовать, касаться. Сам себя не узнаю.
– Может, ты права, этот дурацкий город – удобный козёл отпущения для многих вещей. А теперь сотри с лица это солнечное выражение и выгляди менее дружелюбно.
– Вот так? – её улыбка превращается в клоунский надутый гримас. Выглядит пугающе.
– Идеально.
Когда мы подходим к магазину хозтоваров, Фил и Тодд, как и ожидалось, уже на улице. Один подметает, другой пишет на вывеске: МОЛОТКИ -50%!
– Выглядит вполне безобидно, – говорит Амелия с вызовом в голосе.
Я усмехаюсь, и мы идём дальше.
Фил отрывается от подметания и замечает наши сплетённые пальцы. Его лицо буквально светится от возбуждения.
– Доброе утро, вам двое! Чудесный денёк, не правда ли?
– Просто чудесный, – бурчу я, ускоряя шаг.
– Тихо, – шепчет Амелия. – Я не в той обуви, чтобы бежать марафон.
Придётся тащить её на плече, если что. Она видит мой взгляд, скользящий по ней, и добавляет:
– Даже не думай.
Фил пытается преградить нам путь телом.
– Ах, да…Чудесный…Солнце просто… – Чем ближе мы, тем бессвязнее его речь. И вот, прямо перед тем, как мы проходим, он выставляет метлу, как шлагбаум. – Эй, потише, молодёжь! Давайте поболтаем. Что новенького?
Амелия набирает в лёгкие воздух, полный сплетен, которые сделают мою жизнь адом, так что я перебиваю:
– Думаем добавить новый пирог в меню.
Фил явно разочарован – это не те новости, которых он ждал, но всё равно заинтригован. Он поднимает мохнатую бровь.
– О-о? И что это будет за пирог?
– На медовой основе. Назову его «Не суй свой любопытный нос».
Амелия подавляет смешок после моей невозмутимой реплики. Лицо Фила выражает немое укоризненное «ну вы даёте». Я приподнимаю его метлу, словно это шлагбаум, и жестом пропускаю Амелию вперёд.
– Но…но… – позади нас Фил захлёбывается, пытаясь удержать нас. – Погодите! Вы видели нашу распродажу? Тодд, скажи им!
Бедный Тодд. Его голос дрожит.
– Да! Распродажа. Огромная. На молотки!
Амелия смотрит на меня круглыми щенячьими глазами – она колеблется.
– Я должна купить молоток. Ной, я обязана. Ты только послушай их!
Я сжимаю её руку крепче.
– Держись. Это только начало.
Она выпрямляет подбородок и идёт дальше, но без энтузиазма. Перед следующим магазином я резко сворачиваю и перевожу её через дорогу.
– Что мы делаем? – она слегка запыхалась. Желание взвалить её на плечи вспыхивает снова.
– Избегаем Гарриет.
– Почему?
– Потому что она страшная, вот почему. И будет долго расспрашивать про твой пруд.
– Мой п…Ладно, не хочу знать.
– И правильно, – мы проходим под навесом следующего магазина.
За нами открывается дверь, звеня колокольчиком.
– Чёрт, – бормочу я. – Идём быстрее.
– НОООЙ!
О нет. Это Джемма.
Амелия уже начинает оборачиваться, но я прижимаюсь к ней плечом, не давая оглянуться.
– Не смотри. Она поймает тебя взглядом.
Джемма повышает голос:
– НОЙ УОКЕР, Я ЗНАЮ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ!
– Кто это? – шепчет Амелия.
– Джемма.
– В этом городке столько любопытных, что я уже запуталась.
– Она владеет магазином квилтинга. Но она в сговоре с Гарриет, так что ей доверять нельзя.
– Ной, нельзя просто игнорировать её. Это грубо.
– Позже пришлю ей бесплатный пирог. Переживёт.
Амелия вцепляется мне в руку, пока мы снова переходим улицу к пекарне.
– Такой ворчун, – говорит она нежно, прижимаясь щекой к моему плечу.
Я достаю ключ и открываю дверь, как будто это обычное утро. Включаю свет. Расставляю стулья. Иду на кухню запускать печи. И тут понимаю, что Амелия исчезла.
Она стоит посреди зала, выглядит потрясённой. Её глаза немного остекленели, и я чувствую, как эмоции переполняют её.
– Амелия? – осторожно спрашиваю я.
– Я не хочу возвращаться, – её взгляд резко фокусируется на мне. – Я остаюсь здесь. Хватит с меня жизни знаменитости. Отменяю тур. С музыкой покончено.
Глава тридцать третья
Амелия
Ной приближается, пока между нами не остается расстояние вытянутой руки. Он останавливается, скрещивает руки на груди, отчего его плечи растягивают ткань футболки, и выглядит суровым, как скала. Его фирменная ворчливая поза.
Правда в том, что я не собираюсь бросать музыку, и он это знает. Даже если бы я хотела, не смогла бы отменить тур – контракты держат меня за ноги. Но сейчас я чувствую. Чувствую так много и так сильно, что не могу с этим справиться. Мне нравится быть здесь с Ноем. Нравится гулять по этому городку и чувствовать биение его сердца. Не верится, что мне придется уехать. И поскольку я не могу сейчас расплакаться, а изменить приближающуюся реальность не в моих силах, мне нужно поссориться с Ноем. Потому что я знаю – он позволит, и это поможет.
Его глаза слегка сужаются, пока он сканирует мою душу.
– Повтори, – говорит он стальным тоном, от которого по коже бегут мурашки. – Мне нужно увидеть твое лицо, когда ты это скажешь.
Я собираюсь с духом, чтобы сделать хорошую мину при плохой игре. Мне нужно, чтобы он поверил, что я серьезно.
«Поссорься со мной, Ной. Отвлеки от этих чувств.»
– Я сказала, что бросаю музыку, – поднимаю подбородок.
Увы, последнее слово меня выдало – голос дрогнул. Да и вряд ли помогает тот факт, что сегодня утром в постели я напевала Ною новые куплеты и делилась восторгом от них.
В зеленых глазах Ноя вспыхивает искра. Теперь он знает, что я вру – он уже изучил мои фишки.
– Ты не можешь бросить. Я не позволю, – резко, почти вызывающе заявляет он.
Он раскусил мою игру, но делает новый ход. Очень горячий ход, если судить по тому, как дрогнул уголок его мрачного рта. Его ворчливо-красивое лицо словно говорит: «Хочешь играть? Будет тебе игра.»
– Могу, если захочу, – вызывающе делаю шаг к нему.
С другими я вся грация и изящество – я Одри. Вежливая, учтивая. Но с Ноем я говорю то, что думаю. Не боюсь выглядеть глупо. Спорить, ссориться, быть неидеальной. Оглядываю пекарню:
– Вообще, думаю, просто останусь здесь работать...с тобой.
– Я не нанимают людей, – он делает паузу. – К тому же, я видел твои кулинарные навыки.
– Только потому что ты отказываешься меня учить! Но я могу научиться.
Ной сокращает дистанцию, между нами вспыхивает напряжение.
– Нет. Не позволю тебе здесь работать.
– Ха! – задираю подбородок. – Я Рэй Роуз. Построила музыкальную империю и армию фанатов, готовых на все ради меня. Попробуй только помешай мне!
Хотела бы я быть на самом деле так уверена.
– Если бросишь, не буду с тобой разговаривать.
Это заставляет меня улыбнуться.
– Правда?
– Да.
– Думаешь, выдержишь?
Он хмыкает утвердительно, но его действия говорят об обратном. Его руки вдруг оказываются на моей талии, и он медленно оттесняет меня к стойке, пока не может посадить на столешницу. Воспоминания о прошлой ночи проносятся в голове, пульс бешено колотится.
– Тише, – он самоуверен, кепка бросает тень на глаза. Мрачный и властный. Я срываю ее – свет падает на его лицо, а мои пальцы впиваются в растрепанные волосы. Они в идеальном беспорядке. Уже почти слишком длинные, но еще не время для стрижки.
– Допустим, я бросила и живу здесь. У твоих сестер, делаю панкейки, а ты стоишь рядом. Видишь, как я тянусь за солью вместо сахара и сыплю ее в тесто. И все равно молчишь?
Его губы кривятся в сардонической ухмылке.
– Я все равно не ем твои панкейки, так что мне все равно.
Во-первых, грубо. Во-вторых, я не хочу прекращать эту игру.
– Ладно. Подниму ставки.
Мои руки скользят по его груди, обвивают шею, притягивая его между моих ног. Пальцы играют с волосами на его затылке. Его руки плотно обхватывают мои бедра.
– Я перехожу улицу и не вижу приближающуюся машину. Ты все равно молчишь?
Его взгляд скользит к моим губам.
– Нечестно.
– Я и не пытаюсь играть честно.
– А я пытаюсь не стать причиной, по которой ты откажешься от своей мечты.
Бам. Правда обрушивается между нами, разрушая игру.
Наступает тишина, в которой говорят только наши тела, где кончики пальцев произносят слова, которых никогда не скажут уста. Я крепче обнимаю его за шею. Он обхватывает мои бёдра и притягивает к себе.
А потом, понимая, что мне нужно, чтобы он разрядил обстановку, он слегка улыбается и добавляет.
– Уже сдаёшься, Пончик?
Я резко прижимаюсь губами к его губам. Так стремительно, что он даже отшатывается, а я едва не падаю. Но он быстро стабилизирует нас и целует в ответ – так же страстно. Мы всё ещё ссоримся, но уже на новом поле. Жёстко, резко, до синяков на губах. Я слегка кусаю его за губу, а его руки впиваются мне в спину. Это не помогает – только усугубляет. Я стону от новой волны эмоций, и Ной тут же отстраняется.
Он берёт моё лицо в ладони, изучая мои глаза.
– Я сделал тебе больно?
Я качаю головой и пытаюсь улыбнуться. Получается жалко и неубедительно.
– Ной…Я не буду просить тебя поехать со мной, когда уеду. Но ты должен знать: если передумаешь – ты всегда будешь желанным там, где буду я. Всегда.
Он смотрит на меня, морщинка залегла между бровей, глубоко вдыхает. Наклоняется и снова целует. На этот раз мягко. Наши губы не раскрываются. Мы не исследуем – успокаиваем и смиряемся.
Дверной колокольчик звенит, и скрипучий женский голос разносится по залу:
– Разлипайте свои губки, детки!
Это Мэйбл.
И она не одна.
– О господи, сладкий хлеб с маслом на рождественское утро!
– Да заткнись уже, Гарриет, припрячь свою ханжескую мораль на другой день. Сейчас не время.
Мы с Ноем отрываемся друг от друга, я оглядываюсь и вижу запыхавшихся Мэйбл и Гарриет. Я поправляю съехавшую блузку и, возможно, чувствовала бы себя неловко из-за сцены, которую они застали, если бы у меня было на это время. Но эти две дамы раскраснелись и тяжело дышат, словно участвовали в соревнованиях по скоростной ходьбе. Не хватает только розовых ветровок.
– Не командуй мной, Мэйбл, я старше тебя.
– И зануднее. Ты что, никогда не видела влюблённых, целующихся?
Гарриет задирает нос.
– Им стоит приберечь эти нежности для брака.
Мэйбл закатывает глаза.
– О, как ты и Том?
Она говорит это с такой язвительностью, что Гарриет аж взвизгивает.
– Да, не делай такие глаза, Ваше Святейшество. Не рассказывай мне, что ваша спешная свадьба тогда была по любви. Это был добрый старомодный брак «под ружьём»! – Мэйбл фыркает. – «Медовый месяц», блин.
– Дамы… – Ной произносит это, умудряясь не рассмеяться.
Я надеюсь однажды вырасти в точности такой же, как эти боевые старушки.
– Вы зашли по срочному делу?
– Чёрт, да! – выпаливает Мэйбл.
Гарриет перебивает её, делая изящный, но выразительный шаг вперёд:
– Вам нужно спрятаться! – её ястребиный взгляд устремлён на меня.
Мэйбл почти отталкивает Гарриет, выходя вперёд. Теперь ясно – они не были здесь с совместной миссией. Каждая пыталась добраться до нас первой.
– Тот тип с фотоаппаратом, который шнырял тут всю неделю, снова в городке.
– Папарацци? – переспрашивает Ной.
– Нет, это пиццейо внезапно увлёкся фотографией! Конечно, папарацци, Ной! Но что хуже – их теперь больше!
Бедный Ной. Он держится молодцом, но сегодня Мэйбл особенно беспощадна. Хотя, мне кажется, он тайно обожает это – уголок его идеального рта снова дёргается.
– Фил и Тодд заметили его первыми и задержали, забрасывая фактами о молотках. Но я не знаю, как долго они продержатся, а остальные уже рассредоточились по всему городку, – говорит Гарриет, пытаясь пролезть за прилавок через откидную столешницу.
«Пытается», – потому что Мэйбл тоже лезет туда же, и теперь они обе застряли в этом узком проходе, толкаясь локтями.
– Мэйбл! Да перестань же ты...
– Я бы перестала, Гарриет, если бы ты...
Ной отходит от меня, чтобы помочь старушкам выбраться.
– Ну вот, что вы наделали, – говорит он мягко. – Мэйбл, вдохни и повернись боком.
– Сколько их там, Мэйбл? – спрашиваю я, и внутри всё сжимается.
Ной слегка тянет её за руку, и наконец обе оказываются за стойкой.
– О, детка, их там с двадцать наберётся. Целая толпа. Тебе нужно убираться отсюда, и быстро.
Я смотрю на Ноя, и в наших глазах – одно и то же сообщение: Игра окончена. Наше время вместе подошло к концу.
Глава тридцать четвёртая
Амелия
Мы с Ноем мчимся по переулку, как в тот раз, но теперь в животе у меня тяжесть с размером в камень. Если их правда столько, сколько говорит Мэйбл, значит, они получили подтверждение, что я здесь, и не уйдут без фотографий.
– Ной, – дергаю его за руку, останавливая. – Ты не должен попасть в кадр. Я уеду на твоем грузовике одна, а ты потом подъедешь с Энни.
Он хмурится, челюсть напрягается.
– Почему?
Я опускаю взгляд на наши сплетенные пальцы.
– Вот почему. Если ты не хочешь, чтобы твоя жизнь изменилась, нас не должны заснять вместе. – Голос дрожит. – Они сделают фото под сотней ракурсов, и завтра утром ты будешь во всех соцсетях и таблоидах.
Я жду, что он отпустит мою руку. Готовлюсь к этому. Но он только сжимает крепче.
– Я еду с тобой.
– Ной!
Он разрывает хватку, но только для того, чтобы прижать меня к стене, взяв лицо в ладони. Его глаза горят.
– Я не оставлю тебя. Я думал, что смогу держать это временным, но... – Он замолкает, трясет головой и целует меня – резко, почти болезненно. Это самая восхитительная пытка. – Я не хочу, чтобы между нами всё закончилось. Не могу этого допустить.
Я задыхаюсь от надежды.
– Что ты говоришь?
– Я говорю, что страх идёт к черту. Я хочу отношений, если ты тоже.
– Да! – выпаливаю так быстро, что он даже не успевает договорить.
– Но тебе придется быть терпеливой...
– Буду!
– ...потому что мне нужно время, чтобы привыкнуть к расстоянию. И мне нужно заботиться о бабушке, так что я не смогу часто приезжать.
Я встаю на цыпочки, обвивая его шею руками.
– Мы справимся. И я буду так терпелива, что тебя это задушит. Но, Ной, ты уверен? Еще вчера...
Он прерывает меня.
– Вчера я держал тебя в руках и понял, что буду идиотом, если отпущу. Не просто идиотом, я буду несчастен. Никогда не прощу себе, если позволю тебе уйти.
Я бешено трясу головой, улыбаясь и пытаясь не заплакать.
– Мистер Романтик.
– Мистер Невероятно Везучий.
– Тсс. Я же сказала не лезь в мои прозвища.
Он усмехается, взгляд скользит к моим губам.
– Так это «да»? Ты официально встречаешься с этим скромным пекарем?
– Если ты больше никогда не будешь называть себя так – да. Абсолютно и безусловно.
Он целует меня еще раз, пальцы скользят по моей руке, прежде чем снова переплестись с моими.
– Остальное обсудим дома.
Дома.
От этого слова сердце прыгает так сильно, что я чуть не спотыкаюсь.
Но когда мы выбегаем из переулка, то сразу понимаем ошибку.
Они ждали нас именно здесь.
Парковка заполнена папарацци и журналистами. Сердце бешено колотится, я пытаюсь развернуться, но слишком поздно.
– Вот она!
– Рэй Роуз!
– Рэй, сюда! Кто этот парень?
– Правда, что у вас роман с владельцем пекарни?
Они кричат, бросаются к нам. Ной крепко сжимает мою руку.
– Что делать? Бежим?
Я глотаю ком в горле, подавляя ярость, и делаю лицо каменным для камер. Прикрываю рот, наклоняюсь к Ною, чтобы никто не прочел по губам.
– Нужно пробиться к грузовику. Не говори ничего, только проси их посторониться.
Жаль, у меня нет времени объяснить ему, как вести себя с прессой. Но лучший способ научиться – на практике, верно?
Мы идем, опустив головы, но папарацци сегодня голодны. Они смыкаются вокруг нас, пользуясь отсутствием охраны. – Пропустите. Дайте пройти.
Ной пытается пробиться сквозь стену папарацци, но они не шевелятся. Я сжимаю его руку, чувствуя, как в нём закипает ярость. Боюсь, он сделает что-то резкое – например, толкнёт того типа, который тычет камерой мне прямо в лицо и орет вопросы.
– С кем ты сейчас, Рэй?
От него разит чесноком.
– Отвали, – рычит Ной, но тот не отступает.
– Он твой новый «мальчик на вечер»? Наконец-то сменила богатых и знаменитых на простого парня?
Он явно провоцирует нас, и Ной вот-вот взорвётся.
Ной прикрывает меня плечом, глядя папарацци в глаза:
– Я сказал отойди.
Остальные тоже напирают, кричат вопросы, но этот – самый наглый.
– Конечно, дружище. Просто ответь на вопрос, и я отстану. Что даёт тебе право думать, что такой заурядный парень, как ты, достоин мировой звезды? Прокомментируешь?
Меня охватывает паника. Со мной уже бывало такое, но никогда ещё папарацци не бросали таких прямых оскорблений. И что-то в этом вопросе щекочет память.
Неужели Ною теперь всегда придётся это терпеть?
На этот раз я сама готова взорваться. Сжимаю кулак – чтобы что? Дать ему в лицо? Кажется, да.
Но Ной накрывает мою руку своей и едва заметно качает головой. «Не надо».
И тут ситуация ухудшается.
– Эй! Отстаньте от них! Оставьте нашу девочку в покое!
Я оборачиваюсь и вижу Мэйбл, Гарриет, Фила и Тодда, которые яростно кричат на папарацци.
Нет-нет-нет. Им не стоило вмешиваться.
Но они не отступают, и половина камер разворачивается в их сторону. История становится всё сочнее.
И тут в парковку врываются два чёрных внедорожника с тонированными стёклами. Сигналят, резко тормозят, и из них выскакивают мои телохранители и Сьюзен.
– Ты в порядке? Давай отсюда! – кричит Сьюзен, и охранники окружают нас, расчищая путь.
Никогда ещё я не была так рада видеть её короткую чёрную стрижку и безупречный брючный костюм.
– Назад, – рычит Уилл, мой главный телохранитель.
Все немедленно подчиняются – Уилл выглядит как громила, которого лучше не злить. Они не знают, что он ещё и печёт лучшие имбирные печенья на свете, но сейчас я рада этому.
Я прыгаю в машину, Ной – следом. Он прижимает меня к себе, и я вдыхаю его запах, такой знакомый и успокаивающий.
– Ты в порядке? – шепчет он мне на ухо.
– Лучший вопрос – мы в порядке?
Я боюсь, что после этого столкновения Ной передумает. Что наши отношения станут самыми короткими в истории.
Но, к моему удивлению, он тихо смеётся и целует меня в лоб.
– Меня так просто не спугнёшь. Мне важно только твоё мнение. Если ты ещё не передумала «встречаться с заурядным парнем» – я всё ещё в игре.
Я с облегчением обмякла в его объятиях как раз в тот момент, когда Сьюзен поднялась в внедорожник и села на сиденье напротив нас.
– С вами всё в порядке? Вам повезло, что мы подоспели вовремя.
Дверь захлопнулась, и назойливые крики папарацци наконец приглушились.
Но когда мой взгляд встретился со взглядом Сьюзен, меня осенило. Я вдруг вспомнила, где уже слышала этот вопрос.
– Сьюзен, где Клэр? Она обычно всегда с тобой.
– Ох, – она скривилась. – К сожалению, мне пришлось её уволить. Просто перестала справляться со своими обязанностями.
Она пожала плечами, а у меня в животе будто камень упал. Что-то здесь было не так.
Обратная дорога прошла в тишине – все переваривали произошедшее. Второй внедорожник остался позади, перекрыв выезд с парковки, так что нам удалось добраться до дома Ноя без хвоста. Уилл высадил нас у самого входа, затем сдал назад, развернув машину так, чтобы никто не смог проехать на территорию, даже если нас найдут.
Казалось бы, теперь, когда моя команда снова рядом, я должна чувствовать себя в безопасности. Но это было не так. По крайней мере, не со всеми.
Ной и я думали об одном и том же. Мы оба внимательно следили за Сьюзен, когда она достала телефон, заметила отсутствие связи и заявила, что ей нужно выйти, чтобы дать Уиллу указания.
– Собирай вещи, Рэй. Мы уезжаем как можно скорее, чтобы доставить тебя в Нэшвилл, пока эти стервятники не нашли тебя здесь.
Она не стала ждать моего ответа – Сьюзен привыкла, что я беспрекословно подчиняюсь. Как только дверь за ней закрылась, я направилась на кухню, схватила трубку и тут же набрала маму.
– Тебе тоже кажется, что своевременное появление Сьюзен подозрительно?
– Ага. И её ассистентка на днях сказала мне, что за моей спиной происходит что-то, о чём я не знаю. Пора получить ответы.
В трубке раздались гудки. Я нервно переминалась с ноги на ногу, торопясь поговорить с мамой до возвращения Сьюзен. Ной сказал, что выйдет, чтобы дать мне уединение и задержать её на пару минут.
Наконец мама ответила.
– Алло?
– Мам, это я.
Её голос звучал неестественно бодро.
– Амелия! Привет, дорогая! Как же хорошо слышать тебя. Что случилось? Я на пляже, так что, возможно, ты меня плохо слышишь. Послушай, какой сегодня океан – просто рёв!
– Нет, мам, я...
Она отстранила телефон, поднося его к океану – по звуку казалось, будто я оказалась внутри волны.
– Мам! – я крикнула несколько раз. – Мне нужно задать тебе вопрос! Поднеси телефон к уху!
– Правда же потрясающе? Жаль, тебя здесь нет. Ох, и солнце сегодня просто чудесное! И Тед тоже здесь! Хочешь с ним...
– Мам, это важно, и я тороплюсь, – перебила я, прежде чем она успела передать трубку. – Ты сливала кому-то из СМИ информацию о том, где я сейчас нахожусь?
Раньше я никогда не спрашивала её об этом прямо. В прошлом, когда Сьюзен говорила, что мама сливает информацию, я просто молча злилась и отдалялась. Но теперь мне нужно было знать.
В трубке повисло молчание. Сначала я подумала, что это из-за чувства вины, но когда она снова заговорила, в её голосе слышалась обида.
– Нет. Конечно, нет. С чего ты взяла?
Я не сразу ответила – слишком много мыслей крутилось в голове. Но, видимо, моё молчание говорило само за себя.
– Амелия, не знаю, откуда у тебя такие подозрения, но клянусь, я никогда бы не продала историю о тебе журналам. Никогда в жизни.
Меня скрутило от этих слов. Я закрыла глаза, пытаясь разобраться, но в голове крутилась только одна мысль: тот агрессивный папарацци задал вопрос почти слово в слово, как Сьюзен несколько дней назад.
Конечно, кто-то из городка мог позвонить в журнал и сообщить, где я. Но...редко когда СМИ собираются так массово, как сегодня. Будто это было организовано. Кто-то явно постарался, чтобы устроить эту засаду – и я не верю, что кто-то из местных мог так поступить.
Только один человек мог расстроиться из-за моего пребывания в Риме и захотеть выманить меня из укрытия.
– Мама, – говорю я, сглатывая из-за внезапно пересохшего горла. – Почему мы больше не близки?
Мама вздыхает, и мне кажется, это вздох облегчения.
– Хотела бы я знать. Я давно хотела заговорить об этом, но не знала как. Это я? Я что-то сделала? Потому что если да, то я хочу это исправить.
Еще несколько дней назад я могла бы подумать, что виновата в основном она, но теперь понимаю – вина не только на ней. Мне давно следовало заговорить. Спросить маму о таблоидах, а не слепо верить всему, что говорила Сьюзан. Жаль, что я не боролась за наши с мамой отношения, а просто тихо отдалилась. Но сейчас я наконец обретаю голос.
– Думаю, нам есть что обсудить и разобрать, но прямо сейчас я не могу во всё это углубляться. Просто знай: я очень по тебе скучаю. И… – голос дрожит. – Я люблю тебя. Хочу, чтобы между нами снова стало так, как раньше.
Она глубоко вдыхает, и я слышу, как она шмыгает носом.
– Я тоже этого хочу. Да, позвони мне, когда сможешь. Или созвонимся по FaceTime. Или я прилечу к тебе, куда угодно! Просто… – она плачет, это слышно по голосу. – Я так рада, что ты заговорила. Между нами было так странно, и иногда я хотела позвонить, просто поболтать, но…не решалась, потому что мне казалось, будто ты больше не хочешь со мной общаться.
– Потому что я думала, что ты продаешь истории обо мне таблоидам.
(И ещё из-за постоянных просьб о деньгах и нахлебничества, но сейчас не время об этом говорить. Да я и не уверена, что готова признать ей свои чувства на этот счёт.)
– Нет, дорогая. Пожалуйста, поверь мне. Я ни разу не связывалась с прессой и не сливала им информацию о тебе. Я люблю тебя слишком сильно, чтобы так поступить.
– Я верю тебе, – говорю я, и это правда. В её голосе слышится искренность. Да и слишком много пазлов сейчас сложилось. – Но, мам…Ты не говорила никому, что я сейчас в Риме, Кентукки? Может, своему парню?
– Нет, даже ему не говорила. – Она замолкает на секунду. – Хотя…Вообще-то, одному человеку я сказала.
– Кому?
– Сьюзан, – отвечает мама, и у меня учащенно бьётся сердце. – Когда я позвонила ей, чтобы помочь с бронированием билета, она сказала, что очень волнуется за тебя и боится, будто случилось что-то ужасное, раз ты не выходила на связь. Она спросила, не знаю ли я чего, и я сказала, в каком городе ты находишься, потому что она звучала очень напуганно. Это было неправильно? Ты же обычно всё рассказываешь Сьюзан.
Она звучит обеспокоенно. Опыт подсказывает, что она переживает только из-за страха, что я перестану её финансировать. Но после всего, что я сегодня узнала, я сомневаюсь, так ли это. Может, часть этой пропасти между нами возникла из-за женщины, которой я позволила иметь слишком много власти над моей жизнью.
У меня нет времени ответить на её вопрос – сначала нужно прояснить кое-что ещё.
– Мам, несколько лет назад, на твой сорок пятый день рождения…Сьюзан отправляла за тобой машину для сюрпризного уик-энда, который я для тебя организовала?
– Что? Нет. Я даже не знала, что ты это планировала. Вообще, я тогда думала, что ты забыла про мой день рождения.
Меня охватывает ярость. Следы Сьюзан повсюду в моих отношениях с мамой. И хотя это моя вина, что я так много на неё положилась, я думала, что ей можно доверять. А оказалось, она саботировала наши с матерью отношения. Как она могла так поступить?
– Я действительно запланировала для нас поездку, а Сьюзан сказала, что когда за тобой прислали машину, ты отказалась, сославшись на планы с друзьями.
– О, Амелия…Тебе, наверное, было так больно.
Я смеюсь, но в этом смехе нет веселья.
– Тебе, наверное, тоже.
– Ну... –она бросает это слово и замолкает.
Нам с мамой ещё так много нужно обсудить, и я хочу, чтобы она поняла: больно, когда она связывается со мной только тогда, когда ей что-то нужно. Но сначала я хочу услышать её версию. Может, я не вижу полной картины. Может, она пыталась связаться, а Сьюзан ей мешала – специально сообщала мне только тогда, когда мама что-то просила, чтобы та выглядела хуже.
– Сьюзан также сказала, что ты отказалась от моего приглашения поехать со мной на первые концерты тура в Штатах. Это правда?
– Абсолютно нет! Я бы с радостью поехала. Она мне не звонила.
У меня такое чувство, будто я готова проломить кулаком стену. Стену в форме Сьюзан.
– Мама, мне так жаль. Кажется...ох, кажется, это моя вина. Я позволила Сьюзан иметь слишком много власти в моей жизни, и...я почти уверена, что она намеренно вставала между нами.
Теперь я вспоминаю все случаи, когда Сьюзан уговаривала меня не выяснять отношения с мамой, а просто прекратить общение, и мне хочется закричать. Как я могла этого не заметить? Как я позволила пройти стольким годам без мамы? Я совсем перестала жить своей жизнью. Но больше – нет.
– О, дорогая – это не вся твоя вина. Мне тоже следовало задавать вопросы. Связываться с тобой, даже когда это было трудно. Мне так жаль, Амелия.
– Всё в порядке, мам. Мы во всём разберёмся. Мне нужно идти прямо сейчас. Но я позвоню тебе завтра, и мы поговорим подробнее. И да, ты точно приглашена на эти концерты, ясно? Я хочу, чтобы ты была там. Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, Рэй-Рэй.
