Текст книги "Попав в Рим (ЛП)"
Автор книги: Сара Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава двадцать четвёртая
Амелия
В доме пахнет попкорном и сладкими тостами. Я не умею готовить много блюд, поэтому, когда Энни позвонила и предложила устроить вечерний киносеанс с фильмами Одри Хепбёрн, я взялась за единственное, что смогла приготовить из запасов Ноа, не рискуя устроить пожар. Даже с попкорном вышло на грани.
– У тебя всё готово? – спрашивает Ной, задерживаясь у входной двери с ключами в руке.
Сегодня мы с ним старались держаться подальше друг от друга. Вчера кое-что произошло, что направило нас по пути, по которому никому из нас нельзя идти. Во-первых, между нами эта нелепая химия, которая временами ощущается так, будто желание буквально подожжёт мою кожу. Во-вторых, между нами есть эмоциональная связь. Дружба. В сочетании эти две вещи кажутся абсолютно смертоносными.
Так что, не проговорив это вслух, мы сделали шаг назад. Сегодня днём я сидела у него дома и читала фэнтези, которое он мне одолжил, а он, хотя по понедельникам у него выходной, уехал в пекарню и провёл там большую часть дня. Теперь он отправляется к Джеймсу, а мы с сёстрами Уокер займём его дом.
– Ага! – отвечаю я, изображая нормального человека, который не нервничает из-за вечера в женской компании. Но я нервничаю. Не хочу повторения истории с Хэнком. Я полна решимости показать им, что я совершенно нормальная. Н.О.Р.М.А.Л.Ь.Н.А.Я. Или хотя бы заставить их так думать.
Ной видит меня насквозь. Он чувствует моё беспокойство за версту. Моя нога дёргается. Я слишком часто моргаю. Я как петарда, готовая взлететь.
Он слегка наклоняет голову, его зелёные глаза приковываются ко мне, и когда он вопросительно приподнимает бровь, этого достаточно, чтобы я выложила всё как есть.
– Окейййй. Нет! Я так нервничаю! Я не уверена, что справлюсь. Ты знаешь, сколько прошло с моего последнего девичьего киновечера? Со школы, Ной! СО ШКОЛЫ! Мы тогда ещё обсуждали «Backstreet Boys» и носили поло «Hollister» в несколько слоёв!
Его угрюмый рот растягивается в ухмылке, и он делает шаг в мою сторону, к порогу прихожей.
– Всё будет в порядке. – Ещё шаг. Ближе, ближе, ближе. Вот почему мы избегали друг друга. Это продолжает происходить, когда мы рядом, и, кажется, мы оба не в силах это остановить. Наши тела живут на волне, недоступной нашему разуму.
Чем ближе он подходит, тем выше мне приходится задирать подбородок. Мне нравится, что он выше меня.
– И это всё, что ты можешь посоветовать?
– Ага.
– Никаких подсказок, как завоевать любовь твоих сестёр?
Он пожимает плечами.
– Не оставляй круги от стаканов на журнальном столике.
– И это заставит их полюбить меня?
Теперь он так близко, что наши груди почти соприкасаются.
– Всё будет в порядке.
– Ной?
– М-м?
– Что ты делаешь? – тихо спрашиваю я. Будто кто-то может подслушать наш секрет.
– Чёрт его знает. Кажется, я собирался тебя обнять.
Я прикусываю губу, сдерживая улыбку.
– Собирался?
– Ну, теперь я здесь, и мне кажется, это уже не лучшая идея.
Я киваю, не в силах скрыть улыбку. Ему не нужно объяснять. Мы оба чувствуем это, как изменение давления перед бурей. Нет сомнений, нравлюсь ли я ему – я знаю, что да. Он хочет меня, и я хочу его, но мы не можем этого допустить. Потому что по какой-то причине он не заинтересован в романтике со мной. Умно. Отношения со мной усложнили бы его жизнь больше, чем он даже представляет.
– Всё равно, наверное, сделаю это, – говорит он, и в его голосе слышны колебания или нервозность.
Между нами полная искренность.
– Я хочу, чтобы ты обнял меня.
Его полные губы трогает лёгкая улыбка.
– Ладно, обниму. Вот так. Сейчас я тебя обниму. – Меня ещё никогда не предупреждали об объятиях заранее. Это добавляет им совершенно новое ощущение ожидания.
Его рука медленно поднимается, и я замираю, когда его пальцы мягко касаются моего бицепса. Его большой палец проводит по моей коже короткую полоску тепла, и я чувствую, как таю. Я делаю маленький шажок. Он слегка тянет меня. В результате я оказываюсь в его объятиях, и как раз перед тем, как мы сливаемся в объятии, которое, я знаю, изменит всё, входная дверь распахивается.
– Привет! Ой, черт!
Это Мэдисон, держащая в руках противень, обтянутый пищевой плёнкой. Она насвистывает, замирая в дверном проёме. Ной и я отпрыгиваем друг от друга, виноватые, как подростки, вылезающие из тёмной комнаты. Остальные сёстры подходят следом.
– Ещё доллар в копилку, – говорит Энни, выглядывая из-за плеча Мэдисон.
Эмили появляется с другой стороны.
– Что? Что я пропустила?
Моё лицо пылает. Ной потирает подбородок.
– Кажется, я только что прервала маленькое чувственное свидание, – говорит Мэдисон, снисходительно приподнимая бровь.
Ной хватает кепку с вешалки на стене, проводит рукой по волосам и резко натягивает её на свою чертовски сексуальную голову. Сексуальную? Нет…остановись, Амелия.
– Это было не… это, – сквозь зубы выдавливает Ной. – Ладно, я ухожу. – Он избегает моего взгляда. Кажется, ему слишком стыдно.
Сёстры расступаются, когда Ной пробивается сквозь них и выходит в ночь. Я ещё не видела, чтобы кто-то запрыгивал в грузовик и выезжал со двора так быстро.
Как только он уезжает, все поворачивают ко мне взгляды. Я вся горю от стыда. Словно нас поймали голыми за игрой в «Твистер», а не перед объятиями. Хотя, чёрт возьми, это должны были быть объятия на все времена. Объятия такой силы, что у Ноя мог бы появиться ребёнок.
Я поднимаю руки и лгу:
– Это не было чувственно.
Мэдисон фыркает.
– Да конечно, это было чертовски сексуально. Я знаю, потому что мне противно видеть своего брата в таком состоянии.
– Просто объятия! Вот и всё, – оправдываюсь я, больше для себя, чем для них.
– Эротические объятия, – добавляет Мэдисон с хищным блеском в глазах, толкая ногой дверь и запирая нас всех внутри.
Мы все шмыгаем носами и вытираем слёзы, когда на экране телевизора появляется «КОНЕЦ».
– Я её обожаю, – всхлипывает Энни.
– Я же говорила, что она потрясающая, – я промокаю глаза салфеткой. Неважно, что я смотрела этот фильм двадцать раз, «Римские каникулы» всегда заставляют меня плакать в конце. Рыдать. Как жалкий маленький ребёнок.
– Но… – Эмили делает паузу, чтобы успокоиться. – Но почему она должна была уйти в конце?
Мэдисон сморкается.
– Она обязана! У неё был долг перед страной. Она не могла просто остаться в Риме с ним навсегда. Она должна была уйти, Эм.
Мы все развалились в разных позах по гостиной Ноя. Я на диване с Энни, Эмили – в кресле, а Мэдисон лежит на подстилке из одеял и подушек на полу. Все мы растрёпаны и одеты для максимального уюта – в толстовки. Небрежные пучки собраны на голове. Мне приходится каждую секунду сдувать чёлку с глаз, потому что я ещё не привыкла, но оно того стоит. Я её обожаю. Обожаю то, что она для меня значит.
Девчонки замечают, как я тереблю чёлку, и многозначительно переглядываются.
– Что? – спрашиваю я, опуская руку со свежеостриженных прядей.
– Ты подстриглась, – говорит Мэдисон.
Эмили переводит взгляд с меня на экран и обратно.
– Прямо как Одри в фильме.
– И ты в Риме, – добавляет Энни.
Я ахаю и хватаюсь за голову.
– Вы правы. Но, ребята, клянусь, я не пытаюсь жутко копировать фильм! Я просто…ну, в начале я намеренно повторила его, сбежав ночью и приехав в Рим, но на этом сходство заканчивается!
Эмили толкает меня ногой в колено.
– Мы не об этом переживаем. Мы переживаем, потому что…Одри уходит в конце. Нет долго и счастливо.
А. Вот оно что.
Я сглатываю.
– Ну, это не совсем так.– Я цепляюсь за соломинку. То, что в начале моего приключения казалось освобождением, теперь ощущается как приговор. – Думаю, у Одри всё же был счастливый конец. Просто…не с Грегори Пеком. Она обрела своё счастье. И этого ей было достаточно. Думаю, нам всем стоит этому поучиться.
Перед мной три щенка, которые смотрят на меня так, будто я только что безжалостно их пнул. Мэдисон первой пытается вернуть радостное настроение, но её голос звучит слишком наигранно бодрым.
– Верно. И…мы же не ожидали, что ты…то есть Одри…останешься в Риме навсегда. Это непрактично для твоей…то есть ЕЁ карьеры.
– Но теперь мы знаем, что ты…она…или…ох. Ладно. Мы все говорим о тебе, и все это понимаем, – тихо говорит Энни, снова погружая всех в уныние. – И с тобой будет тяжело прощаться.
– А Ной… – добавляет Эмили, добивая настроение окончательно. – Ему тоже придётся с тобой попрощаться…прямо как Грегори Пеку с Одри.
Мы все в слезах переводим взгляд на экран телевизора, застывший на печальном лице самого Грегори Пека.
Ох, Грегори. Как я раньше не замечала, что этот фильм – трагедия? Да это же почти Шекспир! БОЖЕ! Как Одри могла просто уйти в конце?
Я моргаю, глядя на экран.
– Может, они поддерживали связь.
– Не-а, – фыркает Эмили, явно проецируя ситуацию. – У него серьёзные проблемы с доверием. Он никогда не согласится на отношения на расстоянии.
– Ты что, знаешь всю предысторию персонажа Грегори Пека? – ехидно спрашиваю я.
Эмили бросает на меня выразительный взгляд.
– Я знаю всё. Знаю, через что он прошёл. Знаю, что он заслуживает женщину, которая останется с ним и будет любить его так, как ему нужно. И знаю, что страстные объятия в коридоре не помогут, если Одри знает, что уйдёт в конце.
В этот момент Мэдисон швыряет в неё подушкой со своего матраса.
– Не лезь не в своё дело, Эм! Грегори не нуждается в твоём вмешательстве. Он сам может принимать решения.
– Грегори пережил столько боли, и я просто не хочу, чтобы он снова через это прошёл! В прошлый раз, когда женщина приехала в этот город и украла его сердце, он бросил всё, чтобы последовать за ней. А потом, когда ему пришлось вернуться домой, она растоптала его чувства, и он разуверился во всех женщинах!
Она резко переводит взгляд на меня, и её выражение становится мягче, чем когда она смотрела на сестру.
– Без обид, Амелия.
Я качаю головой.
– Никаких обид.
И правда, я не обижаюсь на её слова, потому что ни за что не хотела бы причинить боль Ною. Или кому-либо ещё. И, думаю, она права. Я не смогу дать Ною то, что ему нужно. Я же вот-вот отправлюсь в девятимесячное мировое турне, ей-богу. А Ной, кажется, из тех, кто хочет качаться на веранде в кресле-качалке и растить кучу детей.
Внезапно мой мозг цепляется за одну из фраз Эмили.
– Почему Ною пришлось вернуться домой?
– Окей! – Энни вскакивает с дивана, хватает ещё одну потрясающую острую куриную кальцоне, которую приготовила Мэдисон, и плюхается обратно. – Кажется, мы отвлеклись от темы. Грегори не понравилось бы, если бы мы выкладывали все его секреты на девичнике.
Мэдисон еле сдерживает смех.
– Нельзя говорить «выкладывать секреты» про мужчину, Энни.
– Почему?
– Потому что иногда мужчины называют свои яйца бобами.
Энни аж задыхается.
– Нет. Зачем им так говорить? Это отвратительно.
Мэдисон смотрит на Эмили.
– Вот почему нам нужно путешествовать и чаще выбираться в люди. Ей нужно больше узнать мир.
– Чтобы выучить больше слов для мужских гениталий? Нет, спасибо, – фыркает Энни, закутываясь в плед и откусывая кальцоне.
Эмили поднимает бровь в сторону Мэдисон.
– Ты тоже не видела мир, но отлично разбираешься в терминах мужской анатомии.
– Но я могу узнать больше! Представь: я научусь говорить «яйца» на французском! Итальянском! Испанском!
Энни цокает языком.
– Одри Хепбёрн никогда не сказала бы ничего столь вульгарного.
– Вообще-то, – вставляю я, – в другом фильме Одри играла девушку по вызову. В этом и её прелесть. Она непредсказуема. В одном фильме ты видишь её в бальном платье, в другом – в мужской рубашке без штанов. А в реальной жизни у неё был оленёнок в качестве питомца.
– Вот и всё. Я хочу быть такой, как она. – Мэдисон поднимает руку и начинает загибать пальцы. – Она путешествует. У неё безупречный вкус в одежде. И уж точно научила бы меня, как по-французски сказать «яйца».
– Думаешь, я просто так обращаюсь к Одри, когда теряюсь? – Я не говорю о том, что фильмы с Одри снова дают мне почувствовать связь с мамой, когда мне её не хватает.
Мэдисон указывает на меня.
– ДА. Вот что я буду делать отныне. Мне нужен наставник по жизни, а она – самое близкое, что есть.
Эмили фыркает.
– Я думала, я твой наставник по жизни?
– Самопровозглашённый наставник.
– Но всё же наставник, – ухмыляется Эмили.
Мэдисон не отвечает сестре улыбкой.
– Ты сделала из меня учительницу.
– И?
– Я ненавижу быть учительницей.
– О, со временем тебе понравится.
Три сестры продолжают перешучиваться, и этого достаточно, чтобы разрядить напряжение, повисшее в комнате после фильма. По крайней мере, для них. Они смеются, а у меня на сердце тяжелеет. Оно опускается прямо к полу, где мои ноги уже пытаются пустить крошечные корешки. На мгновение я забыла, что мне придётся уехать. Этот город – как камера с антигравитацией. В его пределах я чувствую себя лёгкой и полной надежд. Но я знаю: когда придёт время, я уйду. Как Одри.
Всё, что начало возникать между мной и Ноем, должно прекратиться. Мало того, что я скоро уезжаю – он с самого начала дал понять, что ни о чём романтическом не может быть и речи. Просто жаль, что его язык тела и взгляд говорят об обратном. Мне нужно быть с ним осторожнее. Раз уж это я та, что уедет, как только починят машину, то мне стоит напомнить об установленных им границах – тех, что он создал, чтобы защитить себя.
Энни – сестра, которая всегда чувствует эмоции других, – должно быть, читает мои мысли. Начинаю думать, что это её суперспособность.
– Ты разберёшься. В конце концов, ты сделаешь то, что лучше для тебя, и какой бы выбор ни сделала – это нормально. Мы твои друзья, поэтому поддержим. И Ной тоже.
Глава двадцать пятая
Ной
– Ты спал здесь? – Джеймс нависает над спинкой дивана, глядя на меня с укоризной.
Я ворчу и переваливаю ноги на пол, садясь. Всё тело ноет, когда я втираю кулаками глаза, жалея, что не поспал ещё часов семь. Оказывается, спать на диване в тридцать с лишним – не то же самое, что в двадцать.
– Ага. Тебе нужен новый диван.
– И это всё? Больше ничего не скажешь? – Джеймс смеётся, обходит диван и устраивается в кресле с дымящейся чашкой кофе.
Я пожимаю плечами. Слишком рано для разговоров. Но не для Джеймса. Он начинает свой день на ферме около пяти утра. Держу пари, это уже его вторая чашка. А может, и третья.
– Я оставил тебя здесь с включённым телевизором в девять вечера, думая, что ты пойдёшь домой, когда девушки уйдут. А потом выхожу и обнаруживаю тебя, спящим на моём диване, храпящим во всю глотку.
– Я не храплю. – Поднимаю с пола футболку и натягиваю на голову. – И я не прячусь.
Джеймс усмехается.
– Да? А как ты это назовёшь?
Я прикусываю щёку.
– Избеганием.
Он тихо хихикает.
– Ну, хоть в этом ты готов признаться.
Пора пить кофе. Вообще-то, пора пить кофе всегда. Поднявшись, я иду на кухню Джеймса и нахожу полный кофейник и кружку. Джеймс заваривает кофе, как настоящий ковбой. Если бросить в него подкову, она растворится. Отхлебнув, я морщусь.
– Как ты это пьёшь?
– Привык с детства. Думаю, я сжёг все свои вкусовые рецепторы в раннем возрасте и теперь даже не замечаю.
– Томми тоже так пьёт?
Томми – младший брат Джеймса. Джеймс унаследовал ферму, когда его родители состарились и не захотели больше ею заниматься, но Томми никогда не интересовался фермерством. Он успешный предприниматель, постоянно путешествует и открывает новые компании, рестораны и отели по всему миру. У него хорошо получается. Но он ещё и мудак. Если честно, терпеть его не могу.
Джеймс смеётся.
– Да хрен там! Томми не притронется к кофе, если это не какой-нибудь латте с мерзким сиропом.
– Звучит правдоподобно. – Я делаю ещё глоток, радуясь, что Джеймс, кажется, отвлёкся от разговоров об Амелии. Мне просто нужно ещё немного кофеина, прежде чем я буду готов обсуждать или даже думать о той женщине. – Где он сейчас?
– В Нью-Йорке, кажется. Работает над новым рестораном гурманской лапши и спит с супермоделями.
– Вот это жизнь.
Он кряхтит.
– Да брось. Ты бы в любой день выбрал эту жизнь вместо той. Вообще-то, ты так и сделал.
– Если честно, супермодели тогда не предлагались. Могло быть иначе, будь у меня такой вариант.
Джеймс с ухмылкой качает головой.
– Херня. Тебе не нравятся супермодели. – Его улыбка становится изучающей. – Тебе нравятся темноволосые певицы с милой улыбкой и формами на все дни.
– Спокойно, – вырывается у меня, прежде чем я осознаю, что веду себя ревниво из-за мысли, что Джеймс восхищается формами Амелии. Что, чёрт возьми, со мной не так? Она не моя, чтобы ревновать. Если бы Джеймс захотел с ней встречаться, это было бы совершенно...неприемлемо. О чём я вообще? Я бы убил его. Отрезал конечность за конечностью, и чтобы это было как можно больнее.
Брови Джеймса взлетают. Он доволен, что задел меня за живое.
– Так я и знал. Чёрт, ты втрескался по уши в эту женщину. – Он качает головой. – Ты в беде.
Я ставлю кружку с бензином, который Джеймс называет кофе, и начинаю рыться в его кладовке.
– Ты такой драматичный. Я не втрескался в неё. Она мне нравится. Это разные вещи. – Достаю буханку домашнего хлеба, который, я знаю, из «Корзинки Дженны», и засовываю ломтик в тостер. Вообще-то, два. – И если уж тебе так важно знать, именно поэтому я остался здесь ночевать. Потому что у меня хватает ума держаться подальше от женщины, которая мне нравится, после захода солнца.
Он корчит рожу.
– Значит, теперь я буду вечно просыпаться с тобой на своём диване?
– Чёрта с два. Кажется, я шею отлежал. – Я потираю место, которое будто кто-то просверлил штопором и выкрутил. – Просто мне нужна была ночь вдали от дома, чтобы прийти в себя. Теперь всё в порядке.
– Конечно, конечно. – Джеймс насмешливо кивает. – Одна ночь и ты исцелился.
Тостер выстреливает тостами, и это мой сигнал уходить. Я намазываю масло на золотисто-коричневые ломтики, затем отрываю два бумажных полотенца. По одному на каждый тост. Джеймс замечает, потому что сейчас он слишком вовлечён в мою жизнь.
– Зачем тебе два полотенца?
– А какая разница? Ты шериф бумажных полотенец?
– Просто интересно, зачем ты тратишь мою хорошую бумагу, если мог бы положить оба тоста в одно. – В его голосе сквозит умора. Ему плевать на его «хорошую бумагу». Ему важно меня позлить.
Нас прерывает лёгкий стук в дверь. Мы с Джеймсом хмуримся, прежде чем он идёт открывать, потому что в этом городе никто не навещает так рано.
Дверь открывается, и на пороге стоит та, кого я избегаю. Её новая чёлка обрамляет милое лицо, остальные волосы собраны в неаккуратный пучок…и на ней мой свитшот. Она вообще когда-нибудь носит свою одежду?
Дом Джеймса такой же маленький, как и мой, поэтому даже из кухни я вижу Амелию, стоящую у двери. Наши взгляды встречаются. Она замечает, как я хмурюсь, и её щёки розовеют. Она – вор, пойманный с поличным. Её большие голубые глаза вспыхивают, и она скрещивает руки на груди, будто я могу отобрать свитшот обратно.
– Мне было холодно. У тебя в доме холодно. А свитшот я не взяла. – Она замолкает, а когда мои глаза сужаются ещё сильнее, добавляет: – Он висел на вешалке!
Джеймс тихо хихикает, бросает на меня взгляд и поворачивается к ней.
– Доброе утро, Амелия. Чем могу помочь?
Она улыбается ему с ямочками на щеках, и мне вдруг хочется прикрыть её лицо ладонями, чтобы он их не видел. Будто эти ямочки – что-то интимное, что дозволено видеть только мне. Чёрт, у меня серьёзные проблемы.
– Вообще-то я искала Ноя.
Джеймс отступает в сторону и жестом приглашает её войти. Она заходит, и тут я замечаю, что на ней всё ещё шорты. Короткие. Они едва выглядывают из-под свитшота, и Джеймс это видит, когда она проходит мимо. Но, будучи хорошим другом, он быстро отводит взгляд. Прямо в мои сверлящие глаза, кстати.
Амелия пересекает комнату и останавливается передо мной на кухне. Воспоминания о вчерашнем вечере, когда мы стояли с ней в прихожей, накатывают на меня. Я трогал её. Нежно. В трезвом уме. Я давно не прикасался к женщине так. Да, это было сексуально, но в этом было и что-то ещё. В тот момент, когда моя кожа коснулась её кожи, я изо всех сил старался не наслаждаться этим. Так, как наслаждаешься с тем, кто тебе дорог.
Я продолжаю убеждать себя, что это просто влечение, но уже и сам в это не верю. Особенно когда она смотрит на меня, улыбается, и мне кажется, что внутри меня взрывается свет. Когда я горю желанием узнать, как прошёл её вечер с моими сёстрами. Когда я мечтаю отменить все дела и провести день, просто слушая, как она говорит.
Мне страшно.
Когда Амелия оказывается на расстоянии вытянутой руки, я протягиваю ей один из тостов. Сначала она колеблется.
– Я не хочу забирать твой тост.
– Я сделал его для тебя, – пожимаю плечами. – Я уже собирался домой.
Случайно встречаюсь взглядом с Джеймсом. Он качает головой, беззвучно шепча: «Так я и знал». Затем делает руками жест, будто ныряет головой вперёд.
– Спасибо!
Неловкая пауза. Амелия переминается с ноги на ногу, бросает быстрый взгляд на Джеймса. Он стоит и глупо улыбается, не понимая, что она хочет поговорить со мной наедине.
– Хочешь, чтобы я подбросил тебя на моём грузовике?
– Нет! – её ответ звучит слишком резко, и она тут же улыбается. – Прости. Я вообще-то как раз пришла сказать, что сегодня не буду тебе мешать. Энни позвала меня поработать с ней в цветочном магазине, и я согласилась.
– Никогда не слышал, чтобы кто-то говорил «позвала» в контексте работы. Не чувствуй себя обязанной соглашаться. Ты здесь, чтобы отдохнуть, а не работать бесплатно в магазине моей сестры.
Она теребит чёлку.
– Ой, я знаю! Но я хочу. Будет весело. Я сто лет не работала нигде, кроме сцены. Мне правда интересно. – Она дует на чёлку, чтобы сдвинуть её. И прежде чем я успеваю остановить себя, моя рука тянется к её лицу, и я отбрасываю чёлку пальцами, освобождая её глаза.
Она мягко улыбается – с любопытством – в ответ на этот жест. Я бы придумал оправдание, но у меня уже нет хороших отговорок. Так что я просто пожимаю плечами с улыбкой «ну, бывает». И потом делаю ещё хуже.
– Можешь поработать со мной в «The Pie Shop». – Слова вылетают раньше, чем я успеваю их остановить. Какого чёрта я это сказал? Я же только что решил проводить меньше времени с Амелией, а теперь предлагаю ей провести со мной целый день?
– А почему ты никогда не звал меня поработать с тобой в «The Pie Shop»? – спрашивает Джеймс, явно желая сократить свою продолжительность жизни.
Я смотрю на него поверх плеча Амелии.
– Тебе больше нечем заняться? Кукурузу почистить? Коров подоить?
Он качает головой и разваливается в кресле напротив нас.
– Не-а. Ни хрена.
Амелия смотрит на Джеймса.
– Вообще, я надеялась, что ты как-нибудь покажешь мне свою ферму, пока я в городе.
Я не раздражён. Совсем не раздражён тем, что она проигнорировала моё предложение поработать в «The Pie Shop» и вместо этого попросила у Джеймса экскурсию по ферме. Совсем нет.
– Конечно. Хочешь завтра поработать со мной немного?
Лицо Амелии озаряется.
– Да! И ещё сходим в закусочную? Я хочу как можно больше прочувствовать этот город, пока я здесь.
– Конечно, – снисходительно говорит Джеймс, а я фантазирую, как пересекаю комнату и вышвыриваю его через окно.
Она поворачивается ко мне и слегка бьёт меня тыльной стороной ладони по груди.
– Смотри! Теперь тебе не придётся волноваться, что я буду тебе мешать целых два дня. Разве ты не рад?
– Охренеть как рад. – Я делаю ещё глоток кофе, похожего на аккумуляторную кислоту, просто чтобы почувствовать жжение, и хватаю ключи со стойки. – Я поеду…
– ПОДОЖДИ! – Амелия прижимает ладонь к моей груди. Её глаза широко раскрыты, ресницы почти касаются бровей, но, увидев моё выражение лица, она опускает руку. Она медленно отступает к окну, держа руку вытянутой в мою сторону, будто я испуганная лошадь, готовая рвануть с места. – Просто…подожди секунду. – Достигнув окна, она заглядывает в щель между жалюзи в сторону моего дома и вздыхает. – Ладно, теперь можешь идти домой!
Её весёлый тон сразу вызывает у меня подозрения.
– Что ты сделала с моим домом, Амелия?
– Ничего.
– Амелия.
Она морщит нос и направляется к двери, ускоряясь с каждым шагом.
– Правда, ничего страшного! Просто…небольшой пожар на плите! Но-пожарные-уже-потушили-и-уехали-так-что-увидимся-позже! – выпаливает она в панике, прежде чем выбежать за дверь, сжимая в руке кусок тоста.
Дверь захлопывается, и после секунды молчания я смотрю на Джеймса.
– Только не смей…
– Амелия и Ной сидят на дереве…
– Желаю тебе дерьмового дня, Джеймс! – бодро говорю я, показывая ему средний палец через плечо.
– Передай своей девушке, что не могу дождаться нашего свидания за ланчем. Люблю тебя!
Я запрыгиваю в грузовик и еду ровно минуту до своего дома. Выхожу, хлопаю дверью с решимостью. Я не буду переживать, что Амелия проведёт день с Энни вместо меня. Не буду ревновать, что завтра она будет с Джеймсом. Вообще не буду думать о ней до конца дня. Я наслажусь одиночеством в магазине, как всегда.
